Первый БПЛА Второй Мировой

Глава 6 Обида

Придя в сознание, Сергей был очень удивлён, что не только чувствует себя неплохо, но и нога почти не болит. Он осторожно пошевелил ею и отметил, что боль вполне терпима.

«Неужели это так подействовали те таблетки и мазь, что мне дал Николай?» — удивился он, с трудом поднимаясь на локтях.

Жизнь теперь уже не казалась такой мрачной, как всего несколько часов назад. Тогда, после пережитого, на него буквально нахлынуло отчаяние, вязкое, глухое, выжимающее все силы. Оно и сейчас не ушло совсем — нет-нет, да напоминало о себе, вызывая ненужные воспоминания и беспокойство. Но чувство опустошённости в душе заметно уменьшилось. Он был жив, относительно здоров и теперь собирался за эту жизнь бороться. Тем более что где-то рядом — пусть невидимый, но реальный — находился человек, спасший его, словно ангел-хранитель из ниоткуда. Сергею хотелось верить, что всё будет хорошо.

Вот только… казалось бы в относительно спокойное пробуждение внезапно вломилась боль. Много боли распространяющейся по всему телу. Сергей рывком вскочил на ноги и, лихорадочно стуча себя по торсу, стал сбивать муравьёв, которые успели забраться к нему за пазуху. Те, похоже, решили, что найдено отличное тёплое место для нового муравейника и расползлись по груди и спине.

Вскоре поняв, что с насекомыми обычными похлопываниями не справится, разведчик, буквально сорвал с себя гимнастёрку и принялся стряхивать их, размахивая руками и ногами. Но от долгой неподвижности у него стало сводить мышцы. До этого он несколько часов лежал в одной позе неосознанно боясь лишний раз пошевелиться и всё тело затекло. Пришлось размяться и сделать несколько упражнений. Когда с судорогами было покончено, взгляд Сергея упал на мерцающий в небе силуэт. Это означало, что пора собираться — прибывший дрон должен был наконец-то и привести его на свою базу.

Однако после короткого обмена приветствиями Николай неожиданно огорошил, что поход переносится на завтра. Сказать по правде, это известие разведчика немного напрягло. Он понял, что его визави что-то недоговаривает. Но спорить не стал, а согласился подождать, устроившись под другой елью, где отсутствовал муравейник.

О том что управляющий БПЛП водитель может выдать место, где прячется Сергей, он старался не думать.

И аргумент за это был железный.

«Он правду говорил. Хотел бы сдать, давно бы сдал, благо немчуры вокруг было ещё вчера очень много».

День и ночь пролетели быстро. Кудрявцев лечился, отдыхал, ел те странные, но удивительно питательные продукты, что доставил дрон, и время от времени поглядывал на небо, ожидая очередного появления «жужжалки».

Николай, как и обещал, прилетел утром. Они поздоровались, обменялись парой коротких фраз — и, наконец, отправились в путь. А путь предстоял не близкий: визави предупредил, что идти минимум пять часов. Однако Сергея это не пугало. Он двигался уверенно, чувствуя в себе возвращающиеся силы. Каждый шаг приближал его к встрече со своим спасителем. С тем, кто каким-то чудом живёт посреди немецкого тыла и располагает техникой, превосходящей всё, что он когда-либо видел.

В голове вертелось множество вопросов: кто он? Как оказался здесь? Откуда у него всё это? Младший лейтенант не был наивен. Он понимал: если человек в одиночку выживает в таких условиях и при этом способен помогать другим — значит, за этим стоит нечто большее, чем просто удача.

Всё, что происходило, казалось слишком… чрезмерно странным и загадочным. И загадку эту Сергей собирался разгадать, сразу, как только посмотрит в глаза этому невесть откуда взявшемуся союзнику. Кудрявцев отнюдь не был каким-то волшебником обладающим уникальными способностями, но точно знал, что как только будет видеть глаза собеседника, обязательно сумеет понять, где правда, а где ложь.

Уходя ещё дальше в чащу леса разведчик в душе очень нервничал. И не потому, что густой лес его пугал — нет, этого-то как раз он не боялся. Его пугала другое — неизвестность. Он не знал, как сложится финальный разговор, но виду старался не показывать, а просто шёл и шёл с каждым шагом приближая судьбоносный момент.

— Всё! Это вот тут, — наконец сказал голос и, подлетев к куче прикрытых ветками коробок и узелков ткани, добавил: — Тут тебе лучше всего и обосноваться.

— Что? Тут? В этом овраге? — сняв радиостанцию с плеча огляделся Сергей и не понимая, что происходит, уточнил: — Ты о чём?

— О том, что тут очень удачное место — овраг можно увидеть только с близкого расстояния. А значит, обнаружить противнику его будет сложно. Тут рядом есть вода, а шалаш можно организовать вот у этих деревьев. — Дрон подлетел к двум соснам, завис между ними и слегка покачался. — Если не знаешь как, я подскажу. Я, между прочим, смотрел почти все передачи Беара Гриллса по телевизору и кое-что запомнил, так что по методике выживания в лесу уже инфа кое-какая есть.

— Криса? Немца что ли? — удивлённо переспросил Сергей, недоверчиво косясь на блестящий корпус. Снял с шеи ППШ, посмотрел на «жужжалку» и прищурился. — А ты-то где? Выходи.

— Я? — голос Николая чуть замялся. — Э-э, меня тут нет.

— Да это я и без тебя вижу! Но где ты сам-то?

— Э-э, в другом месте.

— То есть как это — в другом месте? Ты же сказал, что я к тебе иду!

— Сказал, — подтвердил Николай. — Но ситуация немного изменилась. Пока тебе лучше пожить здесь.

— Одному?

— Да.

Сергей огляделся вокруг, сжал зубы и прошипел:

— А ты не очумел ли часом, а? Ты чего вытворяешь? Куда меня завёл? Выходи, говорю! Где ты?

Голос вздохнул.

— Я же объяснил, что меня здесь нет. Я в другом месте нахожусь.

— В каком ещё месте⁈ Какого чёрта⁈ Где ты⁈ Куда мне идти⁈

— Никуда идти не надо, — терпеливо сказал Николай. — Оставайся здесь. Отдохни. Еду и всё, что нужно, я тебе уже подвёз. Всё в тех ящиках. — Дрон подлетел к куче, заваленной ветками. — Тут есть всё необходимое. Тебе не о чем беспокоиться!

Глаза Сергея расширились, и он взорвался:

— Ты с ума сошёл, что ли⁈ Я не собираюсь сидеть, не пойми где, у немцев под носом! И не собираюсь выполнять твои идиотские планы! Ты понял⁈

— Понял, — тихо произнёс Николай. — Как знаешь… Просто я хотел как лучше.

— Лучше? Это, по-твоему, лучше⁈ — Сергей обвёл рукой лес вокруг и взмахнул оружием. — И что мне тут делать? Ждать, пока наши придут? Ты думаешь это выход⁈

— Нет, конечно. До освобождения этих мест, ещё очень, — попытался произнёс голос не совсем приятные слова. Потом чуть помялся и добавил. — Но ты не волнуйся, освобождение обязательно будет. А пока просто отлежись. Подлечись. Потом начнём искать партизан…

— Что⁈ Каких ещё партизан⁈

— Так вы же к партизанам летели, когда вас сбили. Вот их то я собираюсь для тебя найти.

Сергей не зная как на такой бред ответить нервно хохотнул, а потом стиснул зубы и зарычал:

— Да нет тут никаких партизан, кроме меня, голова ты садовая! Они за двести вёрст отсюда!

— Гм, извини, — кротко буркнул голос. — Я не знал.

— А теперь знаешь! И знай ещё одно: твоё предложение мне не подходит! Поэтому спрашиваю в последний раз — ты собираешься сам появиться или нет⁈

— Пока нет, но…

— Тогда всё! Разговор закончен! — резко оборвал собеседника Кудрявцев. — А теперь лети отсюда куда хочешь, и больше не попадайся мне на глаза!

— Сергей, я же хочу как лучше для тебя… хочу помочь…

— Это всё лишь пустые слова… дела показывают противоположное.

— Но я правду говорю!

— А я не верю! Я не знаю кто ты и откуда взялся! — повысил голос младший лейтенант, крутя головой по сторонам. — Ты говоришь общие фразы, но кто ты такой, я так и не понял! Как ты сумел жить среди немцев? Отвечай — кто ты?

— Человек. Такой же, как и ты… твой ровесник…

— И опять одни и то же, — зло произнёс он. — Ты не отвечаешь на вопросы! Ты не показываешься на глаза! Я не могу так… Поэтому лети отсюда! Улетай! И не возвращайся никогда! — С этими словами разведчик направил ствол ППШ прямо на дрон. — Не доводи до греха!

— Да успокойся ты! — дрогнул голос. — За что так со мной? За то, что помогаю тебе?

— За то, что ты врёшь! И за то, что ты неизвестно кто! За то что ты не свой! Вали отсюда, говорю, а то сейчас весь диск в тебя выпущу!

— Но ты хоть понимаешь, что, если выстрелишь, звук стрельбы могут услышать? И тогда ты уж точно пропадёшь.

— Ну и что? — зло ухмыльнулся Кудрявцев. — Зато я такого хитрого предателя, как ты, с собой заберу! Немцы услышат выстрелы, увидят твой самолёт и обыщут весь лес. Не сомневайся — заглянут под каждый куст. И тогда тебя обязательно поймают.

Голос хмыкнул и чуть помедлив ответил:

— Не поймают. И вообще, с чего ты взял, что я в лесу нахожусь?

— А с того, что ты сам прокололся! — Сергей уже почти кричал. — Сказал, что этот твой «дрон», как ты его называешь, может летать не более чем на двадцать километров от места, где ты находишься!

— Так я же мог обмануть… — в голосе прозвучала неуверенность.

И этого хватило, чтобы Кудрявцев окончательно вспыхнул.

— Я сказал: немедленно убирайся отсюда! Считаю до трёх, иначе буду стрелять! Раз!

— Может, подумаешь ещё? Я ведь могу быть полезен!

— Нет! Два!..

— Ну как знаешь, — вздохнул голос.

Беспилотник громче зажужжал моторами и, взмыв вверх, по дуге ушёл из вида.

— Вот и вали… вали, предатель! — крикнул вслед Сергей, отчётливо понимая, что теперь он точно остался один.

Его бесило поведение невидимого собеседника. Тот находился где-то в тепле и явной безопасности, а ему предлагал жить под открытым небом, под угрозой в любой момент быть обнаруженным и убитым. Лес вокруг был хоть и большой, но далеко не безопасный. Кругом стояли деревни, в которых могли быть немецкие гарнизоны. Облавы, патрули, доносы — всё это делало жизнь в округе смертельно опасной.

Разведчик-диверсант, кипя злостью развернулся, прикинув куда идти, но тут задумался и покосившись на лежащую кучу с коробками пробормотал:

— С паршивой овцы хоть шерсти клок…

Он понимал: идти сейчас в долгий путь, не взяв ничего из припасов, — чистое самоубийство. Еды нет, медикаменты на исходе, а нога всё ещё болит.

Коробки и узелки с вещами лежали под брезентом, прикрытым ветками. Сергей недоверчиво осмотрел их, потом присел, снял крышку. Внутри оказались упаковки консервов, сухари, аптечка, несколько ножей, моток верёвки, спички в герметичной банке. Всё аккуратно уложено и перевязано.

— Ну хоть что-то, — пробормотал он, наполняя вещмешок. — Хоть не зря с ним связывался…

Он взял самое нужное: еду на пару дней, бинты, противовоспалительное, нож и небольшой котелок. После этого подошёл к своей поломанной радиостанции и осмотрел её. Корпус был пробит осколком, внутри виднелись оплавленные контакты. Попробовал выйти в эфир. Щёлкнул тумблером, подождал. В ответ — тишина. Никакого сигнала, ни шипения, ни треска. Только сухой холод воздуха.

— Окончательно сломалась, — вздохнул он, а потом чуть подумав прошептал: — Но всё равно оставлю. Единственный мост к нашим. Вдруг удастся найти того, кто сумеет починить.

Он повесил рацию на плечо и, достав из вещмешка компас, постарался сориентироваться на местности. Стрелка дрожала, но направление на восток он уловил. Там, где-то далеко, должны были быть свои. Сергей поправил ремень пистолет-пулемёта, взглянул на солнце и двинулся вперёд. Шёл он медленно, но уверенно, преодолевая овраги и ручьи. Нога ныла, особенно когда приходилось подниматься на склон, но младший лейтенант стоически молчал, стиснув зубы. И хотя каждое движение отзывалось болью, останавливаться он не собирался.

«Ну и чёрт с тобой… — думал он, обращаясь мысленно к тому, с кем не удалось вступить в контакт. — Не получилось, значит не получилось!»

Кудрявцева очень расстроило, что противник, коим без сомнения являлся тот, кто называл себя Николаем, лично на встрече не появился. разведчик рассчитывал получить от него не только дальнейшую помощь, но, при первом подозрении захватив, узнать откуда у того имеется в наличии столь необычное воздушное средство, которого нет ни у одной из воюющих сторон.

Конечно, младший лейтенант не был вхож в высокие кабинеты, и соответственно всей полнотой информации о технологическом состоянии всех передовых держав мира не имел, но в своём убеждении был твёрд — ни у англичан, ни у американцев, ни у немцев или даже нас ничего подобного на вооружении не было. Про французов, чехов, поляков и другие подобные страны, вообще говорить и не стоило, потому что все они уже стали частью фашистского третьего рейха.

В своих предположениях Сергей был полностью уверен. Из газет он знал, что США дружат с англичанами и будь у кого-либо из тех держав подобная авиация, они непременно стали бы применять её на фронтах не только в Европе, но и в Африке. А то, что она там не применялась — это было неоспоримым фактом. Ведь будь у них дроны способные летать в любое время суток они бы уж нашли способ как придумать, чтобы эти модели могли кидать бомбы. И это автоматически бы означало, что эти страны стали бы выигрывать на поле боя. Но газеты говорили совершенно о другом — США в европейскую войну вступать пока не спешила, а вот Великобритания на суше несла тяжёлые потери. Следовательно, у них подобных маленьких самолётов точно нет.

С немцами, виделась точно такая же картина, как и с американцами, и с англичанами. Если бы дроны имела Германия, она бы их без сомнения повсеместно применяла бы в боях. Следовательно, скорость захвата советской территории была бы в разы выше. К тому же, война идёт уже почти год и за это время информация о новом оружии, несомненно, разнеслась бы по всем фронтам, ведь если у противника появилось что-то, что представляет опасность, то в генеральном штабе сразу же старались бы придумать противодействие и разослать директивы в войска, для последующего обучения бойцов. А раз об этом никто не говорил и не говорит, значит никто ничего и не знает, потому что не применяли ещё немцы таких маленьких, но без сомнения опасных беспилотников.

Что же касается возможной принадлежности данной модели к советской стороне, то тут Кудрявцев тоже был не уверен. И объяснение этому было довольно простое: если бы этот маленький самолёт действительно был экспериментальной разработкой наших учёных, собранной в каком-то секретном конструкторском бюро, его бы никто и никогда не отправил на испытания сюда — в немецкий тыл. Слишком велика вероятность, что противник его захватит, разберёт по винтикам и быстро найдёт способ противодействия. Никто не стал бы рисковать столь ценным образцом. Если же предположить, что советское командование решило снять гриф секретности и начать массовое применение подобных аппаратов на фронте, то выходит, произошло это буквально за пару дней. Но ведь никто — ни из разведчиков, ни из связистов, ни из командиров — ничего об этом не слышал. Значит, эта версия была маловероятна. Для того, чтобы армия получила в распоряжение новое вооружение в больших количествах, требовалось бы время, ресурсы, подготовка кадров — тех, кто будет этими дронами управлять. Но ни о чём подобном он не слышал. А происходи подобное перевооружение, услышал бы наверняка.

Но никто ничего не слышал о подобных БПЛА и слышать не мог. Да потому что не было таких аппаратов у СССР тоже.

А значит тот, кто управлял дроном, не являлся ни бойцом, ни командиром Красной армии.

Это можно было считать установленным фактом. Но вот кто стоял за всем этим было совершенно непонятно. Тем более что при пристальном изучении последних произошедших событий странности множились как грибы после дождя: этот, так называемый — дрон, второй день летал у немцев под носом, возил еду, лекарства, подушки… Разве подобное поведение могло быть частью военной операции, в которой кто-то решил применить невиданный доселе летающий беспилотник? Зачем столь ценный летательный аппарат, который любой из противоборствующих сторон очень нужен на поле боя, занимается не пойми чем, подкармливая раненого диверсанта?

Нет. Это напоминало не боевую задачу, а что-то личное, почти бытовое и попахивало откровенным абсурдом!

Значит, что это был не серийный образец, а единственный экземпляр и всё что случилось, было просто прихотью человека представившегося Николаем.

Сергей задумался, стараясь более детально представить, как это могло произойти. Версия получалась странная, но она хоть как-то объясняла необъяснимое. Исходя из неё, где-то здесь, в глубине тыла, остался радиолюбитель или инженер, который при отступлении не успел эвакуироваться. До войны, возможно, работал в каком-нибудь конструкторском бюро, имел доступ к секретной технике и сумел собрать свой летательный аппарат, обладающий уникальными техническими характеристиками.

«А потом — что? Пошёл на службу к немцам? Почему не показывает лица? Почему скрывается за голосом из железной коробки?» — задал себе вопрос Кудрявцев.

На ум приходил один и тот же ответ:

«Не показывается, потому что боится. Боится, что встретившись лицом к лицу, выдаст себя. Боятся, что совершит прокол и его легко можно будет раскусить. Боится, что тогда всё станет ясно — он не просто одиночка, он предатель и враг! Да и как иначе можно объяснить, что его самолёт спокойно летает в немецком тылу, и никто его не сбивает? Гитлеровцы бы давно обратили внимание на такую технику: поставили бы зенитки, устроили бы засаду и в конце концов обязательно бы сбили, если б считали его вражеским. А раз до сих пор не сбили, значит — так не считают. Значит — им указание дано, чтобы не обращали внимания на полёты этого дрона».

Из всего этого напрашивался только один неутешительный вывод:

«Этот беспилотник, конечно, свой. Но свой он не для нас, а для немцев. Разрешение летать он получил от них».

Однако оставался открытым закономерный вопрос: если это враг, зачем тогда ему помогать советскому воину?

Но и тут был ответ.

'Тот кто управляет дроном, просто забавляется. Ему, скучно. Он играет. Играет в спасателя, в доброго духа леса. Подбрасывает еду, лекарства, разговаривает издалека — как ребёнок, управляющий игрушкой.

Только вот Кудрявцев — не игрушка. Он — командир. Разведчик-диверсант. И никому не позволит обращаться с собой как с вещью. Он сам выберет, куда идти, что делать и как жить. Он дойдёт до фронта, пересечёт линию и найдёт своих. А игрушкой в чужих руках он никогда не станет!

Солнце к этому времени уже поднялось высоко. Когда оно достигло зенита, лес начал редеть. Сквозь стволы блеснул свет — впереди был открытый участок. Сергей остановился и, сверившись с картой, решил обойти просвет южнее. Лишний риск ему был не нужен.

Он двигался осторожно, пригибаясь, следуя вдоль кустарников. Через некоторое время впереди показались крыши — небольшая деревушка.

Остановился, присел в тени и стал наблюдать.

Деревня выглядела мирно. Никаких солдат, никакой военной техники. Мужиков, как и следовало ожидать, видно не было. Оно, собственно и понятно — кто на фронте, кто успел эвакуироваться. Остались только старики да женщины: кто-то воду таскал, кто-то дрова рубил, кто-то копался в огороде. Всё казалось тихим, почти мирным.

Разведчик выждал несколько минут наблюдая за происходящим, и ничего необычного не увидев осторожно стал двигаться вдоль изгороди, стараясь не шуметь.

Согнувшись, пробирался между заборами, проверяя окна. Первое — пустое. Второе — тоже. А вот в третьем доме, что был ближе к окраине, заметил движение.

Внутри сидел седой старик с густой бородой. Он согнулся над печкой и, вероятно, собирался её растопить. Немцев видно не было.

Сергей осмотрелся по сторонам и тихонечко, одними пальцами постучал в окно.

От неожиданности дед вздрогнул, повернул голову, потом поднялся и направился в сени. Вскоре скрипнул засов, и дощатая входная дверь медленно отворилась.

Бородач удивлённо посмотрел на гостя своими старческими мутными глазами и хрипло спросил:

— Ты кто, парень?

— Не бойся, я свой! — ответил Сергей вновь оглянувшись.

— Э-э, свой? — протянул тот недоверчиво.

— Конечно, свой. Неужели форму не видишь?

— Вижу… ага… — старик чуть прищурился, будто стараясь рассмотреть знаки отличия.

— Да свой я, свой… — заверил Кудрявцев и задал насущный вопрос: — Немцы в деревне есть?

— Нет, нету, — замотал головой хозяин дома. — Приезжали вчерась. Диверсантов искали. — Он кашлянул, и чуть виновато улыбаясь, добавил: — Может тебя?

— Может. А где они теперь?

— Так это, обошли дома, велели в оба глядеть, да и уехали. Что им тут делать-то…

— Понятно. Слушай, батя, я советский разведчик. Потерял группу, ищу своих. Пустишь отдохнуть?

— Ага… э-э, пущу, а почему бы и нет… раз советский, — дед, кряхтя отступил в сторону, махнул рукой. — Проходи сынок.

— Благодарствую, — произнёс уставший разведчик и шагнул в дом.

Бородач, приветливо улыбаясь, подвинувшись, пропустил гостя, а потом закряхтев, чуть согнулся. И тут Сергей, успев увидеть в руках у хозяина топор, почти в то же мгновение почувствовал сильную боль в затылке. После чего мир исчез.

Интерлюдия

Москва. 16 апреля 1942 года

В тесной комнате штаба 4-го управления НКВД, занимавшегося координацией партизанского движения на оккупированных территориях, стоял тяжёлый запах табака. За окном, завешанном плотными шторами, гудел ветер, а в городе, несмотря на военное время, жизнь продолжала свой ход: где-то слышались гудки машин, где-то раздавался приглушённый смех.

Но здесь, в этом кабинете, время словно застыло, подчинённое суровой реальности войны.

Генерал-майор Алексей Романович Пономарёв, крепкий, широкоплечий, с густыми седеющими бровями, стоял у окна своего кабинета и смотрел, как с улицы медленно поднимается туман — смесь пара и весенней измороси. На подоконнике лежала папка с докладом.

В кресле напротив, согнувшись над картой западной части СССР, сидел полковник Николай Павлович Малкин — высокий, жилистый, с бледным лицом и чуть осипшим голосом от постоянного недосыпа. Его пальцы, испачканные чернилами, пробегали по отметкам и флажкам, которыми были отмечены точки недавних забросок.

— Так что там у тебя, Николай Павлович? — Пономарёв откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Его голос был низким, с едва уловимой хрипотцой, выдававшей долгие ночи без сна.

Полковник вздохнул, потирая висок. Он выглядел моложе своего начальника, но тёмные круги под глазами и напряжённая линия рта делали его старше своих лет.

— Группа на связь не вышла. И до точки встречи не долетела. По всему выходит, что самолёт был сбит, — Малкин говорил медленно, словно взвешивая каждое слово. — У группы, разумеется, была рация. В случае непредвиденных обстоятельств они должны были выйти в эфир на запасной частоте. Но… тишина. Ни одного сигнала принять не удалось.

Пономарёв нахмурился, его брови сошлись на переносице, образуя глубокую складку.

— Значит, сбиты? — переспросил он, хотя ответ был очевиден. — И это несмотря на то, что заброска была ночью!

— Увы, товарищ генерал-майор, — полковник развёл руками. — Вероятно, немцы усилили противовоздушную оборону в тылу. Их зенитки, похоже, теперь бьют даже в темноте. Или… — он замялся, — или у них есть разведданные. Кто-то мог сдать маршрут.

Хозяин кабинета резко выпрямился, его взгляд стал острым как лезвие.

— Предательство? Ты это серьёзно?

Заместитель покачал головой, словно отгоняя собственные мысли.

— Пока не знаю. Но три группы подряд… Это уже не случайность. Либо немцы слишком хорошо подготовлены, либо у нас течь. Надо проверять.

— Очень плохо. Очень! — генерал-майор ударил кулаком по столу, отчего карандаши и бумаги слегка подпрыгнули. — У нас с вами приказ от товарища Сталина: обеспечить максимальное содействие партизанскому движению в Белоруссии. И не просто содействие — мы должны создать там такую силу, которая будет мотать немцам нервы, срывать их поставки, взрывать мосты, пускать под откос поезда! А мы теряем людей, даже не доставив их до места! — Заместитель соглашаясь кивнул, и хозяин кабинета заговорил более сдержанно. — Я думаю вы прекрасно понимаете, что партизаны — это наш козырь. Немцы давят нас на фронте, а их самолёты бомбят наши города. Но в тылу… в тылу у них нет и не должно быть покоя. Каждый партизанский отряд — это заноза, которая не даст им спокойно спать. Немцы должны бояться лесов, бояться дорог, бояться каждого шороха! И тогда это будет существенная помощь войскам, сражающимся на передовой!

Генерал-майор Пономарёв встал и заложив руки за спину прошёлся по комнате. Его шаги гулко отдавались в тишине кабинета. Он остановился у карты, висевшей на стене. Красные и синие линии пересекали Белоруссию, отмечая фронт, оккупированные территории, предполагаемые маршруты и точки высадки.

— Партизаны — это не просто заноза, Николай Павлович, — сказал он, не отрывая взгляда от карты. — Это огонь, который мы разжигаем в тылу врага. Каждый взорванный мост, каждый подбитый грузовик — это удар по их тыловому обеспечению. Это меньше снарядов на фронте, меньше горючего для их танков, меньше хлеба для их солдат. Мы не просто сражаемся — мы душим их, медленно, но верно. — Он взял с полки папку, вытащил донесение и развернул его. — В Гомельской, Витебской, Лепельской зонах нет устойчивых связей. Только слухи — мол, местные жители бьют немцев из засад. Но это не армия, а разрозненные группы. Нам же нужна система. Нужна сеть.

— Для этого и создавались наши забрасываемые группы, — озвучил очевидное Малкин. — Группа капитана Самохвалова должна была заложить основу штаба в районе Лепеля, связаться с подпольем, передать радиостанцию.

— А теперь её нет… — мрачно произнёс генерал. — И мы даже не знаем их судьбу.

Он сел за стол, положил руки на колени и долго смотрел на карту.

Потом медленно произнёс:

— Придётся менять подход. Прямые перелёты — слишком опасны.

— Согласен, — кивнул полковник. — Можно действовать через мелкие пешие разведгруппы. Пусть пересекают линию фронта пешком, под прикрытием. Медленнее, но надёжнее.

— Верно! — Пономарёв задумался. — Только надо повысить их секретность и обеспечить им надёжную связь.

Малкин тихо вздохнул.

— Людей не хватает, товарищ генерал. Особенно тех, кто умеет работать в тылу — разведчиков, связистов.

— Найдём, — уверенно сказал хозяин кабинета и повторил: — Найдём. Сейчас вся страна работает на фронт, но и партизаны — это тоже фронт. Без них мы не остановим немецкие эшелоны, которые непрерывным потоком идут на восток. — Он подошёл к окну и вздохнул. — Война не ждёт. До лета меньше двух месяцев. Если мы не создадим к тому времени масштабные устойчивые центры, в июне будет поздно.

— Понял, товарищ генерал. — Малкин поднялся. — Разрешите приступить к подготовке новой группы?

— Приступайте. Только теперь — без самолётов. Пусть, как вы и предложили, идут пешком. Ночами, через линию фронта. Минимум груза: только оружие, рация, сухпаёк и медикаменты. Возможно, тогда у них появится шанс не быть обнаруженными и выполнить возложенную на них миссию — существенно увеличить и скоординировать партизанское движение.