Пекарь-некромант. Часть 2

Глава 31

«Кто придумывал эти твои рецепты, мэтр?! – возмутился я. – Ещё понимаю, когда при поедании хлеба потребитель получает «бодрость» или «регенерацию»; могу понять даже, зачем добавляют в продукт магическую Виагру, как в том сырном каравае. Но вот нафига обычному человеку «усиление действия стихийных заклинаний»? Кто из тех тёток, что выстроятся утром в очередь за хлебом, умеет бросать молнии? О чём думали разработчики подобных плетений? И ведь надо же: испортили такой прекрасный вкус бесполезными побочными действиями!»

Я мерил шагами зал пекарни; слушал, как потрескивали в печи угли; мысленно возмущался. Говорить вслух я не решался: Полуша ушёл отдыхать, но магазин при пекарне пока работал. Я не хотел, чтобы заглянувшая по каким-либо делам в пекарню продавщица вновь услышала, как я говорю сам с собой. Для местных моё поведение и без того казалось странным. Ну а каким оно должно быть у человека, привыкшего к общению в социальных сетях и по телефону? Да я по-прежнему иногда шарил по карманам в поисках мобильника – ещё бы это не выглядело странно в мире телег и наличной оплаты!

Сегодня я планировал испечь медовый хлеб с корицей. Наткнулся на его рецептуру в списке кулинарных заклинаний профессора Рогова. С корицей я в Персиле пока не сталкивался ни на рынке, ни в тавернах и трактирах. Не слышал и упоминаний о ней от мастера Потуса, Полуши или Лошки. Но плюшки с корицей в прошлой жизни покупал часто. И хорошо помнил о том, как их запах нервировал тёщу (что добавляло им прелести). Вот только я не собирался, как советовал старый пекарь, снова крутить батоны. Хотел, чтобы новый хлеб походил на простой пшеничный каравай – по ходу придумаю внешние отличия.

Почему-то я сразу не обратил внимания на тот самый сопутствующий магический эффект, который помимо прочих достоинств отличал мои изделия от обычного хлеба. Когда Полуша по моей просьбе ставил опару, я больше думал о предстоявшей мне встрече с Мамашей Норой. Не зацикливал внимание на этих дурацких словах: «Усиливает действие стихийных заклинаний». Лишь теперь я осознал всю бесполезность этого плетения. И вместо того, чтобы махнуть на него рукой (ведь ставил себе цель добиться превосходного вкуса, а не гнался за побочными эффектами), я закатил профессору истерику – сегодняшний день повлиял на мою психику.

«Вы забыли, юноша, что я вам озвучивал лишь готовые заклинания из раздела кулинарной магии, — сказал Мясник Рогов. – Но как вы наверняка понимаете, курс магической кулинарии не ограничивался заучиванием готовых плетений. Студентов на нём учили и создавать собственные. А составить магическую конструкцию, в которой органично бы сочетались плетения для улучшения вкуса и качества блюда с заклинаниями других школ магии – не так уж и просто. Я бы назвал это настоящим искусством. Ведь существует множество факторов влияющих на конечный результат. Та же сочетаемость плетений, к примеру».

«И что, нельзя заменить в хлебе с мёдом и корицей это никчёмное «усиление действия стихийных заклинаний» на ту же «регенерацию»? Пусть лучше мои покупатели быстрее восстанавливают повреждённые места на теле, чем попусту переводят продукт. Я очень сомневаюсь, что среди потребителей моего хлеба здесь, в Персиле, есть маги стихийники. Да, я понимаю, что никто не ищет в моих караваях магические лечилки и усиления. Но раз уж заклинания там всё же есть, так пусть хотя бы будут полезными. Как часто ты прогуливал кулинарную магию, мэтр? Умеешь составлять кулинарные конструкции?»

«Безусловно, умею, юноша. Вы забываете, что я закончил свой жизненный путь опытным магом, профессором, а не желторотым студентом. Не вижу никакой сложности в том, чтобы совместить нужный вам вкус с одним из подходящих для ваших целей заклинаний. «Регенерация», к примеру, вполне сочетается с плетением иллюзии медово-коричного вкуса. Точнее, некоторые её варианты. На создание нового рецепта мне понадобится около двенадцати минут, если я не стану отвлекаться на разговоры и другие вычисления. Вот только вам придётся заново ставить опару для хлеба: с нейтрализацией уже использованного заклинания возникнут трудности».

«Плети свою, конструкцию, мэтр, — сказал я. – В будущем она нам обязательно пригодится. Ведь толку от неё будет больше, чем от этой. Но переделывать сейчас ничего не буду. Пусть порадуются те горожане, что владеют стихийной магией. Да и сколько будет этих новых караваев? Сорок два? Из них три достанутся мне, Полуше и Лошке, а пять мы завтра скормим нашей группе креативных рекламщиков – заодно и опробуем на них очередной вкус: дети притворяться не будут – сразу сообщат, если я где-то напортачил. Кстати, профессор, что там у нас со временем? Когда там явятся главы моих рекламных отделов?»

Шиша, атаманша орудовавшей в Лисьем переулке ватаги детишек, вчера вдруг заявила, что не желает больше передавать плату за услуги по организации рекламной компании главарям других детских шаек. Выразилась она, разумеется, немного иначе, чуть обогатив мой лексикон неприличными, но яркими выражениями. Причину не объяснила – лишь упрямо сжимала губы и отводила взгляд. Но согласилась передать главам моих прочих рекламных отделов приглашение на сегодняшнюю вечернюю встречу. Не знаю, что за кошка пробежала между детишками. Но неволить я никого не собирался – расплачусь с конкурентами Шиши лично.

С каждым днём я всё больше убеждался в том, что постэнтический слепок личности мастера Потуса – важнейшая часть моего предприятия. Призрак не нуждался во сне, не знал усталости. А главное: обладал колоссальным опытом в той сфере предпринимательской деятельности, в которой я пока делал первые шаги. Привидение умудрялось следить за работой и пекарни, и магазина. Сообщало, когда в торговом зале заканчивался тот или иной товар, извещало о состоянии теста и степени готовности продукции; а так же сыпало советами и нотациями, не позволяя мне расслабляться.

Вот и сегодня вечером мастер Потус без устали контролировал мою работу. То бубнил о том, что пора вынимать из печи пшеничные караваи, то требовал, чтобы я отнёс Лошке испечённый ещё Полушей ржаной хлеб: дескать, та успеет распродать его до закрытия магазина. Но в мою работу с тестом старый пекарь вмешивался всё реже. И уже не так часто называл «бездельником». Теперь я для него всё чаще был просто «парнем», реже – «лодырем». Именно мастер Потус мне напомнил, что пора отпустить продавщицу. А когда я отправил в печь экспериментальные караваи (медовые с корицей), старик сообщил, что в дверь «ломятся» «малолетние дармоеды».

Шиша сегодня была столь же хмурой и неразговорчивой, как и вчера. Девчонка деловито раздала монеты неизменным представителям своей ватаги, вкратце ответила на мои вопросы о том, «как идут дела». Разделила среди детей хлеб (пять ванильных калачей – я вчера поэкспериментировал с кондитерским тестом). Подзывала мальчишек ко мне: каждый по очереди уже привычно делился впечатлением о новом виде выпечки, деловито сообщал, что «энтот дюже укусный», «лучшее, чем тот, вчерашний». Сама Шиша лишь откусила калач для пробы – остатки, как обычно, спрятала «для дома».

— Вона, ждут, — сказала она.

Пальцем указала на трёх мальчишек, что демонстративно «не вместе, а каждый сам по себе» (выдерживали дистанцию) дожидались разговора со мной под кронами клёнов. Пробивавшиеся сквозь листву лучи заходящего солнца помогли мне рассмотреть знакомые лица: на встречу со мной явились те самые парни, с которыми я беседовал в трактире у Северных ворот. Пацаны смотрели на меня настороженно, точно подозревали подвох. Но в то же время пытались хорохориться, изображая из себя бесстрашных и бывалых. Но тревога нет-нет и появлялась в их взглядах. А руки мальчишек нервно теребили полы одежды.

— Спасибо, Шиша, — сказал я. – Увидимся завтра.

Девчонка кивнула, дёрнула плечом – дескать, куда же я от неё денусь. Между мной и атаманшей из Лисьего переулка давно установились доверительные деловые отношения. Шиша посмотрела исподлобья на мальчишек-конкурентов. Мне почудилось, что я заметил в её глазах обиду; а ещё – затаённое злорадство. Махнула рукой своим друзьям – повела их прочь от моего дома. Дети на ходу торопливо дожёвывали калачи, о чём-то переговаривались. И так же, как и их предводительница, задевали взглядами явившихся на встречу со мной чужаков – давали тем понять, кто главный на этой улице.

Я дождался, пока ватага местной ребятни скроется за углом дома – жестом подозвал к себе «бригадиров» из других районов. Парни не рванули ко мне по команде. Кивнули, сообщив, что поняли мой сигнал. Соревнуясь в медлительности, вальяжно поплелись в мою сторону: выделывались не передо мной – в первую очередь друг перед другом. Не стал их поторапливать. Время вынимать из печи экспериментальный хлеб пока не пришло. А ссориться с этими двумя я бы сейчас не хотел. Да и понимал, что они не пытались обидеть меня – набивали себе цену, прежде всего, не передо мной, а в глазах своих конкурентов.

Три атамана замерли на приличном расстоянии от меня. Поздоровались – каждый на свой лад. Стали так, чтобы можно было спокойно со мной разговаривать. Но в то же время продемонстрировали, что не очень-то мне доверяют – как и друг другу. Горевший над входом в мой дом фонарь осветил их лица. Мальчишки смотрели на меня с затаённой опаской, с напускной уверенностью и вполне искренним любопытством во взглядах. Каждый из этой троицы лицом мало походил на двух других. И всё же для меня они выглядели едва ли не братьями: лохматые, чумазые, неопрятно одетые.

Я не собирался вести с парнями беседу – лишь хотел передать им оплату за минувший день. Каждому отсчитал по двадцать монет (гарантированные ежедневные выплаты). Порадовался, что старый пекарь сейчас не видел, как я раздавал «наши» деньги «малолетним оборванцам». Как атаманы распределят эти деньги среди представителей своих ватаг – не моя забота. Да и вообще: от детишек из соседних районов меня больше всего интересовала информация о заработанных ими премиальных. С премиями я разбирался в порядке очереди. Указал рукой на паренька, что занял позицию справа от меня.

— Сколько?

Тот без пояснений понял, что именно я имел в виду.

— Сёдня токо два раза: больно уж злая тётка там работает – кидается на пацанов, аки та змеюка.

Парень пожал плечами, печально вздохнул.

Я вручил ему шесть монет для «героев».

— Четыре, — сказал следующий «бригадир».

Показал мне четыре пальца.

Я сунул руку в кошелёк. Но вдруг замер. Вновь уставился на мальчишку. Мне почудилось, что на лицо всё ещё оттопыривавшего пальцы паренька легла тень. Нет, не тень: его нос и щёки продолжали блестеть в свете фонаря. Но что-то в парне, безусловно, изменилось. Да так, что у меня от этих перемен вздыбились на руках волоски и пробежали по спине мурашки. Я присмотрелся внимательно. Надеюсь, малолетние атаманы не заметили, как я вздрогнул. Два других парня не изменились – нетерпеливо переминались с ноги на ногу. А вот тот, что стоял по центру…

«Что это с ним, мэтр? Охренеть можно. Глянь на его глаза! Меня глючит, или они действительно изменились? Чёрные. Жутковато выглядят. Как в том фильме про одержимых. Это… обман зрения? Или в парне завелась какая-то хрень? Нечисть или… ещё что-то? Радует, что я не так давно опорожнил мочевой пузырь – сейчас мне просто нечем намочить штаны».

«У этого явления есть более простое объяснение, юноша, — сказал профессор Рогов. – Вы наблюдаете действие заклинания «чувство лжи». То самое изменение цвета, о котором я вас предупреждал. В вашем случае, изменили цвет глаза собеседника – та их часть, которую вы именуете белками, хотя я почти уверен, что учёные вашего мира называли эту область глаза иначе».

Парень с чёрными глазами (в его глазницах словно поселилась тьма) нервно покусывал губы – дожидался денег.

Которые я не спешил ему отдавать.

«Что ещё за «чувство лжи»? – переспросил я. – Зачем ты его использовал? И почему без моего разрешения? Мог бы и предупредить. Это как-то связано с моей безопасностью?»

«Мы же с вами договорились, юноша: я использую магию, не советуясь с вами, лишь в экстренных случаях. Но я и не развеиваю уже сплетённые конструкции без вашего указания».

«На что ты намекаешь?»

«Плетение «чувство лжи» я создал по вашему велению, юноша. Для допроса вашего несостоявшегося убийцы. Вы так и не распорядились развеять заклинание».

«Вот это новость, — сказал я. – Ты же взрослый человек, мэтр… был. Мог бы и сообразить, что сыгравшие свою роль плетение нужно убирать. И что ещё на мне сейчас висит? Я по-прежнему могу прыгать, как кузнечик?»

«Усиления» – временные заклинания, — ответил профессор Рогов. – Они не подпитываются от источника заклинателя – выполняют свою задачу до тех пор, пока не исчерпают заложенную в них энергию. А «чувство лжи» изначально предназначалось создателем для постоянного использования: оно соединено энергетическим каналом с магическим источником мага, считается малозатратным. Как и «антистарость».

«Значит, во мне сейчас работают два заклинания? Я правильно тебя понял? «Чувство лжи» и «антистарость» — это всё?»

«Совершенно верно».

«А этот парень мне врёт?»

«Степень правдивости его утверждений зависит от затемнения индикатора. В вашем случае – глаз собеседника. От белого, до чёрного цвета».

Я вновь взглянул мальчишке в глаза.

«Получается, хорошо так… врёт. Но почему заклинание сработало только сейчас?»

«Оно работало постоянно, — сказал профессор. – Вы либо не видели результатов его работы, либо не обращали внимания на незначительное изменение цвета. И со столь чётко определимой ложью столкнулись только сейчас. Допускаю, что до сего момента у ваших собеседников попросту не было надобности вас обманывать».

«Как интересно…» — сказал я.

Вынул руку из кошеля. Без денег.

На лице мальчишки с чёрными глазами всё отчётливей проявлялась тревога. Я подумал о том, что если каждый врун будет выглядеть для меня, как этот парень, то вокруг меня скоро будут одни «одержимые». Нелегко мне будет привыкнуть к их облику. Но в то же время, удобно понимать, кто именно и когда вешает мне лапшу на уши. Пожалуй, пусть это «чувство лжи» поработает ещё немного.

— Говоришь, четыре раза твои бойцы заходили в магазины моих конкурентов и нахваливали тамошним покупателям мою продукцию? – спросил я.

Надеюсь, прищур у меня получился зловещим.

— Ну… эта… да, — сказал пацан. – Четыре. Как и вчера.

Его глаза не посветлели.

Зато небо над нашими головами становилось всё темнее – свет фонаря за моей спиной всё ярче.

— Подумай хорошо, парень, — попросил я. – О какой пекарне ты рассказываешь?

— На моей улице токо пекарня старика Фетрика.

Парень дерзко смотрел мне в лицо.

— Точно. Фетрик. Так сколько раз?

— Четыре.

Голос парня уже не звучал столь же твёрдо, как прежде.

Я покачал головой.

Отмахнулся от круживших над моей головой мошек.

— Я долго терпел ваше враньё, парни, — сказал я. – Надеялся, что вы одумаетесь. Что станете ценить наше сотрудничество. Я свои обещания не нарушил ни разу. Ведь не нарушил?

Малолетние атаманы хором заверили, что свои обязательства перед ними я выполнял исправно.

— Тогда почему вы меня обманываете, уважаемые? – спросил я. – Ведь предупреждал же: о том, что творится в пекарнях моих ближайших конкурентов, я знаю всё. Или почти всё. А уж о таких скандальных вещах, как ваши попытки отработать премиальные – так и подавно. Я понимаю, что все мы любим прихвастнуть и слегка преувеличить свои достижения. Смотрел на ваши предыдущие… преувеличения сквозь пальцы. Но никак не ожидал, что вы начнёте настолько нагло меня обманывать. Ведь у всего же должен быть предел.

Старался не повышать голос.

— Я не говорил вам враки, мастер Карп! – заявил мальчишка, уже получивший премиальные.

Он горделиво выпрямил спину. Приподнял подбородок – ну точно пионер-герой с агитационных плакатов времён моего детства. Его глаза не изменили цвет.

— Сейчас не о тебе речь, — сказал я.

Многозначительно посмотрел на двух других предводителей детских ватаг.

— Мне хотелось бы лично услышать от вас, уважаемые, — произнёс я, — вы желаете продолжить сотрудничество со мной? Или вновь будете делать попытки меня обмануть? Сразу говорю: терпеть враньё больше не стану. Вы исчерпали лимит моего терпения, молодые люди. Так что скажете?

Парни переглянулись, что-то невнятно пролепетали.

— Не понимаю, что вы говорите. Отвечайте громко и чётко. Ведь вы же будущие бандитские атаманы!

— Будем!.. – ответили «бригадиры» хором.

Продолжили вразнобой.

— …это…

— …сотрудничать.

— …работать на вас.

— Замечательно, — сказал я. – Этот ответ я и желал от вас услышать.

Вновь посмотрел на парня с чёрными… нет, уже с обычными глазами: похоже, он тоже был не против и дальше получать монеты для своей банды.

— Так сколько раз сегодня твои подчинённые заходили в пекарню мастера Фетрика?

Парень опустил взгляд.

— Они там совсем обурели! – сообщил он. – Малого позавчера так по спине огрели, что он и сёдня с трудом ноги переставлял! Никто не хочет к ним больше заходить… пока.

— Сколько? – повторил я.

Парень вздохнул, словно расставался с мечтой.

— Не заходили.

Я заглянул в его глаза. Не потемнели. Повернулся к третьему мальчишке.

Тот покачал головой.

— Не, — сказал он. – Сёдня не заглядывали.

«Двадцать девять», — подсчитывал мои наклоны мастер Потус.

Я коснулся ладонями досок пола.

После прыжка через забор меня всё реже посещали мысли отказаться от того небольшого комплекса упражнений, который подстёгивал работу плетений «антистарость». Хотел, чтобы в случае новых «усилений» вероятность повреждений стремилась к нулю. Поэтому я поднимался наверх, в гостиную, и приступал к занятиям, едва только вечером выдавалось свободное время. Как сейчас: в печи выпекался хлеб, на столе в пекарне дожидались своей очереди заготовки для пшеничных караваев – моего присутствия рядом с печью пока не требовалось.

«Тридцать».

Аромат корицы, заполнивший гостиную, дурманил голову, заставлял мой желудок жалобно постанывать – попрошайничать пищу. На вид медово-коричный хлеб отличался от простого пшеничного лишь четырьмя полосками: я украсил его простейшим полем для игры в крестики-нолики (в этом мире такой игры до моего появления не знали, но обязательно узнают, когда обзаведусь здесь приятелями). Однако запахом этот новый вид хлеба насыщал воздух едва ли не сильнее, чем тот же чесночный.

«Тридцать один».

«А знаешь, мэтр, твоё заклинание кажется очень даже полезным, — заговорил я, чтобы отвлечься от аромата корицы, пробуждавшего аппетит. – Я имею в виду: «чувство лжи». Мысль о том, что в моём присутствии у народа будут чернеть глаза, конечно, не радует. Но знание о том, кто и насколько нагло привирает, точно должно мне пригодиться».

«Тридцать восемь, — продолжал считать мастер Потус. – Не ленись, парень – прижимай ладошки к полу. Тридцать девять. Зря ты, парень, науськиваешь своих малолетних оболтусов дразнить других пекарей. Ой, зря! Сорок. Ни к чему хорошему, етить тебя, это не приведёт. Доиграешься: поколотят тебя! Сорок один. А то и вовсе прибьют и прикопают за городской стеной».

«Пусть попробуют».

«Сорок два. Если ты надеешься на…»

Призрак не договорил.

Я не завершил наклон – прислушался.

С первого этажа доносился грохот – кто-то ломился в дверь. То был не робкий стук, каким раньше по вечерам вдовушки просили впустить их в дом (я был бы не прочь услышать его вновь). Такими ударами не просят открыть дверь – требуют. Мигнул фонарь над лестницей. Что-то шлёпнулось на пол в прихожей (должно быть свалилась с полки радом с дверью какая-то позабытая ещё прошлым владельцем дома вещица). Призрак сорвался с места, метнулся сквозь перила к ступеням лестницы.

«Кого это принесло на ночь глядя? – спросил он. – Ломятся, как разбойники, етить их. Чего ты телишься, парень? Иди, открывай. Вынесут же дверь, негодники!»

Мастер Потус замолчал.

Я продолжал отвешивать поклоны. Теперь уже сам вёл им подсчёт.

«Стражники явились, — сообщил старый пекарь (должно быть, он выглянул в окно около входа). – Ко мне они так нагло не ломились, етить их! Уважали старика. А тебе сейчас точно дверь разнесут. После потренируешься кланяться. Не позволь этим гадёнышам испортить наше имущество!»

— Пятьдесят шесть, — подсчитывал я касания пола. – Подождут. Небось, опять соседям что-то мешает. Пятьдесят семь. Может им не понравился запах моего хлеба? Пятьдесят восемь. Так это их проблема. Я в своём доме могу хоть… Пятьдесят девять. Нет у вас в языке такого слова… могу что угодно варить, как заправский алхимик. В Персиле такое не запрещено: во всяком случае, я об этом не слышал. Шестьдесят».

Внизу загрохотала свалившаяся на пол полка.

Не прекращался и стук в дверь.

«Разнесут же дом, етить их!»

— Ладно, — сдался я.

Натянул штаны. Зарядку предпочитал делать без них, чтобы не пропитывать ткань потом. Стирку я не любил и в прошлой жизни.

— Осталось сорок наклонов. Запомни, мэтр: сорок.

Я спустился вниз, мельком выглянул в окно – приметил за пыльным стеклом несколько человеческих фигур со щитами и копьями, знакомое усатое лицо. Тот же стражник приходил ко мне, привлечённый стонами вдовы. Страж порядка тоже увидел меня – отступил назад, позволив себя хорошо рассмотреть; дожидался, пока я справлюсь с замками.

Я недовольно поворчал – привычка из прошлой жизни (успел обзавестись ею к сорока годам). Принялся неторопливо разблокировать дверь. После визита Сверчка я перестал лениться: задвигал все засовы, опускал крючки, проворачивал ключи в замочных скважинах. Решил, что подобные предосторожности не лишние. Ведь они могли уберечь дом хотя бы от самых неловких ночных визитёров и помешать тем нарушить мой сон.

— Мастер Карп, — услышал я, выглянув из дома. – Простите, что побеспокоили вас. Знаю: вы работаете по ночам… Восхитительный, кстати, запах! Чем это так вкусно пахнет? Лирейские пряности?

— Корица, — сказал я.

Поморщился: стражник дохнул в меня перегаром.

— Не слышал о такой штуке, — сказал усатый. – Нужно будет её попробовать. Скажу жене.

Я поёжился от дуновения свежего ветерка: ещё не остыл после работы в пекарне. По привычке взглянул вверх, пытаясь определить, какая будет утром погода. Густые кроны клёнов шуршали листвой. Они полностью скрыли небо. С порога своего дома я не определил, затянуто ли небо облаками, или на нём блестели луна и звёзды. Фонарь на улице едва светился: догорали остатки масла. В прихожей я свет не зажигал – чтобы не свернуть на ступенях шею мне хватило и того освещения, что давал светильник, горевший наверху в гостиной.

— Мы, собственно, чего к вам заглянули, мастер Карп, — сказал командир патруля городской стражи. – Свернули в ваш двор… А тут такое.

Он посторонился, указал рукой в темноту напротив входа в мой дом.

— Не знаете, чьи это животные? – спросил стражник.

На фоне кустов я не без труда рассмотрел три массивные, явно нечеловеческие фигуры. Увидел блеск трёх пар больших глаз. Услышал шумное дыхание – примерно так же сопел я, когда делал приседания. Различил в букете ночных ароматов знакомый, неуместный рядом с моим домом запах. В удивлении приподнял брови. Потому что даже несмотря на темноту сумел распознать троицу зверей. Слегка растерялся, потому что никак не ожидал встретить их здесь и сейчас.

Из темноты на меня смотрели три клифских волкодава: Вера, Надежда и Барбос.