Pavor Nocturnus

Алек Рей

27.09.199 X г., 05:14 PM

Главный вход в офис полиции

Труднее всего видеть родителей похищенных детей. Я умел читать эмоции, язык тела, незаметные детали — это базовые вещи в раскрытии лжи. Новый навык за последний месяц: узнавать дату происшествия по глазам. Особенно у женщин, чаще приходят они; мужчины горды, ищут до последнего вздоха надежды. Одинаково у всех. Белки красные от лопнувших сосудов, темные отеки под нижними веками. Во взгляде надежда на спасение, на мой успех. Так бывает в первые 2 дня. После нервная система истощается, требует хотя бы часовых снов, глаза высыхают и меркнут. Это на 5-е сутки. Через неделю исчезают все эмоции — и горестные, и радостные. Надежда умирает. Остается бесконечное равнодушие к миру.

Офис полиции. Здание из красного кирпича выглядит тусклым, серым, под тон настроению работников и посетителей. Ветер треплет флаг под навесом, будто желая сорвать в наказание за бессилие. На пике здания наш знак полиции — три золотых звезды, где каждая отражает слово девиза, высеченного на камне ниже: «Защищаем, спасаем, предупреждаем». Ложь. Сейчас мы только предупреждаем всех о серьезном положении и надеемся на благоразумие граждан.

Впереди меня стоит женщина. Не знаю, как долго она смотрела на двухэтажное здание. С ненавистью или надеждой? Каблуки застучали по каменным ступеням. Сначала быстро, будто за ней гнались, на 5-6-й стали затихать, но она нашла силы с громким стуком подняться наверх. Нерешительность была у многих, ведь полиция — это последняя инстанция. Можно обзванивать знакомых, искать самому, уверять себя, если подросток, что он просто сбежал из дома. Прийти сюда значило признаться себе в первую очередь, что все плохо. Она остановилась. Шелест бумаги на ветру, дрожь легкой куртки. Плач. Нет сомнений, зачем она пришла, просто беспокойный разум пытался отвлечься на стенд с новостями и предупреждениями. Что еще остается?

Я наклонил поля шляпы, завернулся в пальто. Шаг осторожный, но лужа на 9-й ступени выдает меня, туфля звонко разбрызгала ее.

— Детектив Рей! О детектив, постойте! Возьмите, молю вас, возьмите этот листок. Мой Итан, он пропал… Мы искали… Ничего не… Бедный Итан!..

Эмоции вытеснили слова. Силуэт женщины уменьшился вдвое: она ссутулилась и уткнулась носом в рукав куртки. Нашла силы поднять голову. Взгляд пронзительный, как у тонущего перед дырявой лодкой. Ноги подкашиваются, дрожат в попытке не упасть.

Мы молчали. Ветер казался оглушительным, воздух — плотным, тяжелым.

— Мы найдем его, — солгал я. Забрал листок самодельного объявления и вошел внутрь.

В вестибюле отделения полиции многолюдно. Каждый стол одинаковый: опечаленные родители и задумчивый серьезный полицейский. Одни рассказывают новую историю (или спрашивают о результатах поисков), другой слушает и печатает текст объявления. И как я желал им ограбления, угона машины, потери документов… Все это можно вернуть. Детей — нет.

Имена всегда были выборочной информацией. Я помню все детали, что могут относиться к расследованию (мимика, движения, одежда), но не имя, хотя с этого все начинается. Поэтому смешно: за пятнадцать лет службы я не запомнил имя ни одного подчиненного. Ни тех, что были раньше, ни тех, что сейчас. Но одно имя пришлось запомнить… Стажеры под моим руководством толпились в углу помещения, будучи на подхвате в мое отсутствие. Вместо 5-ти лиц я насчитал 4, беспечно болтающих в такой трудный час. Я выискивал по всему вестибюлю того, кого не хватало.

Я старался пройти незамеченным, но меня приветствовали. И полицейские, и еще более горячо гражданские. Так не радовались редким прибытиям шефа полиции и капитана участка. Потому что я руководил расследованием, а не бумагами и подписями. И полицейским приходилось сдерживать людей, чтобы меня не окружили с вопросами. Глупо думать, что обращение ко мне напрямую повлияет на ход расследования. Наверное, у меня был слишком уставший вид — никто не пытался подойти ко мне.

На подходе к кабинету меня окружили подчиненные, тот же неполный состав.

— Здравствуйте, мистер Рей!

— Добрый вечер! Мы собрали для вас досье всех новых жертв.

— Может, принести кофе с пончиком из кафетерия?

— Моя кошка…

Идиоты. Причем по двум причинам. Они думали, я не услышу скрип дверных петель среди их галдежа? Надеялись на успех циркового номера? По одной улыбке на всех 4-х лицах становился понятным их план. Признаю, долю победы они ухватили — несмотря на мой рост, закрыли вид на кабинет. Когда я окинул взглядом вестибюль, тень уже хлопнула дверью уборной. Пятый подчиненный был на удивление ловким и бесшумным. Но не для меня.

Я игнорировал пустые приветствия и вошел в кабинет. Меня встретил десяток деталей разной степени скрытости. Даже не нужно было предполагать, задавать себе вопросы. По правде говоря, я знал истину, как только Пятый не попал в поле зрения. Осталось достроить ситуацию в подробностях.

На краю моего стола сидела Алисия. Лицо красное, раскаленного цвета, щеки горят. Взгляд дерзкий, прямо в глаза, но быстро отводит, изучает паркет. Ресницы и веки подкрашены, моргает чаще обычного. Блеск для губ местами стерся. Рыжие волосы растрепаны с одной стороны; не нужно иметь идеальный ум, чтобы понять, чья ладонь прикасалась к ним. Пальцы нервно стучат по столу. Она никогда не сидела на столе. Кресло повернуто к окну, изначально они были там. И чертов одеколон, которым пропахла вся комната.

— Привет, пап.

— Слезь со стола! Это неуважительно, как минимум, к полиции.

— Извините, мистер Детектив. Забыла, что вы такой ранимый.

Я не хотел слушать язвительные фразы и ложь. Я знал ответ. Но подсознательно надеялся на шанс в 0,001 %. Увы, логика не обманывала меня. Теперь в углу вестибюля стояло пять парней. Безвкусный одеколон струей тянулся от моей комнаты к уборной и затем к подчиненным.

Плевать я хотел на правила приличия, прямолинейно грозно шагал в его сторону. Люди оборачивались от порывов воздуха, работники отвлекались от печатания. Услышать стук туфель легко, когда они похожи на выстрелы. Пятый был смелым, глухим или тупым. Храбростью не отличился еще, а медицинский осмотр показывал хороший слух. Он упорно не замечал меня, во всю хвастался, как его пронесло. Сейчас действительно пронесет… Я уже подбирался к этому идиоту и нервно чесал ладони. Подчиненные били тревогу ударами по руке, стремительно разбегались. Мы остались одни. Тигр и зебра. Привычное беспечное выражение лица сменилось на страх, руки тряслись, язык пытался что-то солгать. На обкусанных губах я видел остатки блеска моей дочери!

Судьба спасла его. Явилась в виде одного из сотрудников полиции.

— Мистер Рей! Это срочно! Вас вызывает Роуч Андерсон по неотложному делу. Я думаю, мы поймали его…

Его.

Молодая девушка, недавно закончившая академию, поступила глупо. Прилюдно сказать всем то, что нужно было бы держать в тайне. Сначала все застыли, пытаясь осознать и поверить в ее слова, а потом офицерам пришлось сдерживать гражданских, которые рванулись узнать детали. Все хотели взглянуть в лицо ужасному человеку. Легендарному в каком-то смысле. Мир запомнит его как величайшего детоубийцу в истории страны или даже мира.

Если бы не заявление такого масштаба, на одно дело сегодня стало бы больше. И убийцей оказался бы я. Вместо этого я ткнул объявление о пропаже Итана Картера Пятому в грудь и пошел на долгожданную встречу. Полицейской пришлось закрыть за мной дверь, ведущую на нулевой этаж.

В левом крыле находился капитан полиции Роуч Андерсон. Он нервно ходил вдоль широкого стекла комнаты для допросов, шептал что-то размышляя вслух. Я посмотрел в конец коридора. Возле ряда подсобных помещений качалась открытая настежь дверь. Правильно, что воспользовались запасным входом. Иначе на убийцу накинулись бы. Смог бы я оттащить матерей, у которых он отобрал смысл жизни? Стал бы мешать?

Роуч Андерсон смотрел в пол. Я подошел к нему вплотную, и он встрепенулся, поднял подбородок. Волосы длиной до скул качнулись в такт. Взгляд взволнованный, неуверенный, как будто он много лет скупал лотерейные билеты и наконец-то удача ответила. Наверное, так и есть. Я не видел его 5 дней. Он изменился: фиолетовые отеки под глазами, кожа серая, шелушится от нервов, волосы еще быстрее седеют, зарос щетиной. Шеф давит на него, как на непосредственного подчиненного? За 5 дней постарел на 5 лет. В 40 будет выглядеть на 60.

Ногти обкусаны до предела допустимого. Привычка родом из юности, помню. Не мне его винить — каждый справляется как может: ногти, губы, волосы, ресницы, хуже — алкоголь, сигареты…

— Алек… Сегодня знаменательный день! Нам несказанно повезло, понимаешь? Мы сделали это. За стеной сидит он. Он!

Я намеренно не хотел смотреть пока что.

— Откуда уверенность? Вы могли арестовать невиновного.

— Алек, послушай… Ты все поймешь, взглянув на него единожды. Единожды! Секунды твоего всеоценивающего взгляда хватит, чтобы понять: это дьявол. Люди разное предполагали, ты знаешь — донорство органов, рабовладельчество, правительственный заговор, да хоть инопланетян, — но истина проста до смешного и смешна в своей простоте… Только безумец мог так действовать: без мотивов, без логики, улик и характерного почерка, — потому-то мы и не могли обнаружить его. Мы мыслили, как нормальные люди, и глубоко в душе надеялись, что преступник тоже нормальный в своем роде, что у него есть самая извращенная, но цель поступков.

Дым рассеивался благодаря вентиляции в коридоре; от него разило табаком — за час выкурил около 5-и сигарет. Трясущейся рукой вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку. Осталось 2 сигареты: одну взял себе, зажал в губах, последнюю предложил мне. Я смотрел на черную бумагу фильтра. В патроне соотношение пули к гильзе примерно 1:3, а табачной части к фильтру — 3:1. Вещь, в которой смертельного вещества больше оболочки, убивает медленнее. Парадокс.

— Не курю, ты знаешь это со времен академии.

— Да-да, — отмахнулся он. Его раздражал мой здоровый образ жизни, а меня — его вредная привычка. Не хочется остаться без друга на 10 лет раньше. — И все же я настоятельно рекомендую. Было бы это прописано в полномочиях капитана, я бы приказал выкурить весь блок и положить горстку кубинского табака под губу. Перед встречей с дьяволом нужно быть готовым к смерти.

— При каких обстоятельствах его схватили?

— Интересный случай, Алек, достойный странности этого… существа — назвать его человеком я не могу. Мы поймали его в поместье на окраине города. Глава семейства с супругой уехали в город за покупками, а поместье оставили на служанку и садовника. Соответственно на их ответственности был мальчик восьми лет. Он развлекался на качелях в саду, когда увидел кого-то за воротами. Конечно, он думал, что ничего не случится, раз ворота заперты, а стены у них каменные, метра в три высотой. Этого дьявола не сдержали металлические ворота, Алек! Он просто разогнул прутья — это он-то! Вскоре поймешь… Садовник схватил мальчика и забежал в дом. Служанка, девочка лет семнадцати или около того, примерно как твоя Алисия, едва узнав обо всем, заперлась вместе с ними в одной из комнат и позвонила в полицию. Благо, машина патрулировала в паре километров от поместья. По их словам, от его ударов дубовая дверь дрожала, как тонкий лист металла… Наши парни не сразу скрутили его: он выпрыгнул в окно и побежал по лесу на четвереньках… Даже когда они нагнали его, он давал отпор, словно… не чувствуя боли… или удивляясь ей, как чему-то новому в жизни. Он ударил нашего с такой силой, что, будучи в бронежилете, тот скорчился и, по-моему, получил травму брюшной полости. С трудом усмирили электрошокерами и надели наручники. Затем ребята вернулись в поместье и долго успокаивали служанку, чтобы она открыла дверь. А это существо сразу же отправили в наш офис, к тебе.

— Я рад такому уважению. Посмотрим на твоего Люцифера во плоти.

— Меня жутко раздражает твой сарказм и скепсис, Алек! Прислушивайся к моим словам хотя бы изредка. В академии никогда не слушал — и всегда это выходило тебе боком! Камера записывает, и мы будем наблюдать за вами… если что, жми на кнопку под столом.

Я потянулся к ручке двери. Роуч остановил меня, сунул под мышку папку с досье и сказал:

— Алек… Будь осторожней.

В комнате допроса стоял странный запах. Я словно приближался к выгребной яме с мочой и экскрементами. Пойманный человек давно не принимал душ. И справлял нужды под себя? Ужас. Внешность Мэда Кэптива знал весь город, потому что его фото показывают каждый день в новостях. Я не знаю, где он прятался все это время, но он изменился. Одет в старые выброшенные вещи, черная кофта на нем женского типа с декольте. Маскировка? Без парика и соответствующего низа только выделяется. Или больничная одежда порвалась за месяц? Впалые щеки, руки истончали, в вырезе на груди контурируются ребра. Исхудал в сравнении с тем, что было: коренастый мужчина, набравший вес на препаратах. Голодал целый месяц? Ногти длинные, забиты грязью; ладони тоже в земле. Укрытие? Копал что-то?

Связанный наручниками за спиной, он положил щеку на стол и водил языком по поверхности. Узкими и широкими кругами, линиями слева направо и вверх-вниз на краю стола. Не прервался, будто бы не замечая меня. Когда нас разделяло 2,5 метра, резко вскинул голову. Крылья носа активно расширялись и сужались. На лице — немота, глаза закрыты; через 3 секунды губы разъехались в подобие улыбки.

Я видел зрелища хуже.

Я отодвинул стул, намеренно царапая ножками бетонный пол. Расстегнул пальто и положил папку с досье на стол. Конечно, я читал его уже, но нужно пройтись четко по фактам: доступен ли он адекватному контакту вообще.

— Мэд Кэптив, 42 года; место рождения — Х., проживаете по адресу Ххх.; с 1983 г. состоите в браке с Розой Иствуд, ныне Кэптив; детей нет. Все верно?

Стол был интереснее меня. Он не ответил, но застыл, как поставленный на паузу фильм. Выпрямился, стал серьезным: открыл глаза, изучал, будто он здесь детектив. Какой-то контакт есть. Я ответил тем же.

Кажется, 4 раза за службу я сталкивался с шизофрениками. У них есть интересная особенность: неопределенность в глазах. Трудно сказать, о чем они думают, куда направлен взгляд, на говорящего или внутрь себя. Из-за этого они непредсказуемы, опасны. Мэд Кэптив водил взглядом по мне, все так же нюхал. Вечная ухмылка начала раздражать.

Вопрос: шизофреник или психопат? Заставили голоса в голове или осознанные действия?

— Тот крупный за стеной пахнет плохо, на вкус будет горько. Ты тоже, но пахнешь сладко. Это она? Да, она…

Я не нашел его слова чем-то разумным и важным и углубился в досье. Крупным шрифтом выделена фраза: «29.08 в 10:12 PM самовольно покинул психиатрическую больницу «Медисин Лайф». Местонахождение не установлено, находится в розыске». Я помню и детали побега: он вырвался из палаты, свернув санитару шею, поднялся на лифте с нулевого на первый этаж и скрылся в окрестностях больницы, затем за ее пределами. Если он не смог ответить о себе, понимает ли это? Может, на последние события будет податливее.

— Мэд, последние четыре года вы проходили стационарное лечение в больнице «Медисин Лайф».

— Я.

— Вы покинули его один? С вами был кто-нибудь еще?

— Я один здесь.

— У вас есть друзья, родственники, к которым вы направились потом. Мы должны сообщить им. Родители? Или супруга, брат, сестра?

— Брат. Да, братья есть. Много…

— Вы с ними встретились после ухода из больницы?

— Нет. Я ушел от них. До боль… бо… больницы. Но я вернусь к ним и выпущу их. Всех выпущу.

— Они сейчас не свободны? Где они, Мэд?

— Там. — Он указал пальцем вверх. — Они всегда со мной, они всегда наблюдают. Ждут.

Вся эта игра только для того, чтобы оценить степень болезни. В досье написано, что родители умерли за 5 лет до болезни. Братьев и сестер нет. Наверное, он имеет в виду пациентов, санитаров, докторов или голоса — этим будут заниматься психиатры и психологи. Зато есть супруга, которая и заставила начать лечение после смерти его матери… Все намного хуже, чем могло быть. Твоя многозначительная ухмылка тоже продукт болезни?

Вряд ли ты вернешься к братьям, Мэд Кэптив. Тебя ждет первая полоса газет и 3 исхода: палата со строгим режимом, пожизненный срок в одиночной камере или смертная казнь — по решению суда.

Пора задавать важные вопросы.

— Супруга знает о том, что вы покинули больницу?

— Су… пру… га… Он не знать слова, его мозг плохо работает. Тяжело…

Бесполезно. Проще позвонить Розе Иствуд, сообщить о поимке и расспросить ее. Около 2-х лет назад она расторгла брак по причине недееспособности мужа. Не думаю, что она приняла бы его домой и покрывала все это время.

Тогда где он скрывался? От него воняет всеми видами человеческих выделений. Одежда грязная, порванная. В лесу, оврагах, брошенных домах, подвалах? Почему справлял нужду под себя. Недержание или часть шизофрении? Речь подходит диагнозу. Людей различает, хотя явные проблемы с сознанием, восприятием мира, памятью и ориентировкой в личности. Глупо надеяться на ценную информацию от него на этом этапе. Нужно переходить к главному.

Роль доброго полицейского мне надоела.

— К черту! — сказал я, бросив папку на стол. Мэд Кэптив не напрягся; он медленно провел глазами от стола ко мне, даже больше растянул извращенную улыбку. — Я задаю вопрос, ты отвечаешь. Все понял? — Не дожидаясь ответа, начал. — Тебя поймали в поместье на окраине города? Что ты там делал?

— Я хотел забрать его. Я могу, да… Руками. А ты и такие же, как ты, помешали… но мы все равно заберем его.

— Очнись, ублюдок! Ты никогда не увидишь ни единого ребенка. Ты в отделении полиции, если еще не понял. Слышишь? В твоих интересах сознаться добровольно и выдать себя идиотом на суде. Может, вернешься в свою комнату с мягкими стенами. Говори, мать твою, как ты похищал детей, куда ты их похищал и зачем ты их похищал!

— Зачем? Это еда, мы всех съели.

Я вскочил, уперся ладонями в стол. Смотрел на него диким, звериным взглядом, потому что готов был разорвать. Это шутка? Он насмехается надо мной? Вот почему он раздражает меня: он говорит бред с такой уверенностью, что можно поверить. Или я отрицаю жестокую правду? Нет, не может быть… 50 детей! 26 в течение месяца! Он должен был жрать по ребенку в день. Сообщники? Других психбольных нет, а кто в своем уме будет работать с ним? Употреблял определенные органы: сердце, печень, почки, мозги?.. Возможно.

И все равно не верится, что это гениальный маньяк, который умело не оставлял следов, уклонялся от полиции целый месяц, если не год с начала похищений… Просто исхудавшее обгаженное животное! Никакой не дьявол, Роуч!

— Мэд Кэптив, сознаетесь ли вы в том, что в течение этого года похитили и убили около 50 лиц несовершеннолетнего возраста, чтобы впоследствии съесть их?

— Этот мозг с трудом понимает числа… 50? Это раз, два, три… десясь… трицять… Ха-ха! 50! Ха-ха-ха! Это было всегда. Мы всегда забирали их. Очень много ваших детей, такого числа он не знает.

— Ответь прямо. Сознаешься ли…

— Не надо о других — думай о себе! О да… Я чувствую сладкий запах, он заставляет дрожать. Похож на твой, сладкий, молодой… За дверью! Они тоже смотрят, но она смотрит, как ты, пытается видеть, но не понимает. Сладкий запах! Люди чувствуют носом, языком. Так хорошо… Не о других — думай о ней. Детектив… Мы придем за ней, мы будем лакомиться ей. Я — в первую очередь. Я знаю, кого легко забрать. Ее легко. И знаешь, что смешно? Ты сам приведешь ее к нам! Вы, люди, всегда это делаете. Вы наши кормильцы! Ха-ха-ха! Я доберусь… Не думай о других — думай о своей дочери, детектив…

У всех есть порог. Через него переступаешь редко, но вернуться в привычный мир трудно. Это случилось с ним после смерти родителей. Это случилось со мной сейчас. Я набросился на него. Схватил за кофту и бил по лицу много раз. Столько, сколько детей он погубил и сказал мерзких слов об Алисии. Я не закончил, меня остановили Роуч и его подручные.

Это существо осознавало свои действия — я увидел это в глазах!

Удары вызывали у него удивление. Он смеялся, когда его щека посинела, кожа над бровью треснула, а из сломанного носа полилась кровь. Боль веселила его.

— Не смей угрожать моей дочери, сукин ты сын!

Крепкие парни Роуча держали меня за плечи. Мэд Кэптив хотел продолжить наш физический разговор, привстал, положил руки на спинку стула и начал поднимать их вверх. Суставы трещали, спина выгибалась. Выражения боли и радости смешались в безумную вещь. Полицейские кинулись к нему, когда он поднял руки на уровень шеи. Еще немного, и вывернул бы их через голову.

— Беги, детектив! Сам впустишь… Жди нас! — кричал он, переходя на рычание. С каждым словом полицейским было все труднее его удерживать.

— Троих в комнату допроса! Возьмите электрошокеры! — скомандовал Роуч по рации и вывел меня в коридор.

За стеклом стояла Алисия. Она непрерывно смотрела на Мэда Кэптива, который извивался в специальном двойном захвате. «Она смотрит, как ты». Какого черта она здесь делает? Не важно… Как этот ублюдок узнал о ней? По запаху? Я наклонился, принюхался. Ничего.

«Мы всегда забирали их».

«Я доберусь».

«Мы придем за ней, мы будем лакомиться ей».

«Не думай о других — думай о своей дочери».

Слова детоубийцы… детопожирателя мелькали в мыслях, и я не мог успокоиться.

Мне стало страшно. Роуч, Мэд Кэптив, полицейские, звуки дубинок перестали существовать. Я смотрел на испуганное задумчивое лицо Алисии.

С юношества Роуч Андерсон был крупнее меня. Он дал мне пощечину широкой ладонью, с силой встряхнул.

— Алек! К тебе в кабинет! Немедленно!

Детектив полиции не должен терять контроль. Спокойствие — источник логики.

Я вернулся за порог.

Мир быстрый и медленный, громкий и тихий одновременно. Я не заметил, как мы прошли по коридору, поднялись по ступеням, мимо людей в холле. Понял это, когда откинул голову на спинку кресла. Вентилятор на потолке привел меня в чувство.

Роуч заглядывал в каждый шкаф, как вор, который слышал сирены полиции.

— Черт бы тебя побрал, Алек! Где ты прячешь алкоголь? Виски, абсент, водка? Хоть что-нибудь!

— Я не…

— А я не для тебя!

Он придвинул стул к столу и сел напротив. Стучал ногтями. Долго.

Я оглядел комнату. Алисия осталась где-то снаружи.

— Алек… Я, как никто другой, понимаю тебя, понимаю, через что мы прошли за последний месяц, но это не повод… Это непрофессионально! Допрос записывался на камеру. Естественно, ради твоей репутации под конец допроса закончилось место на карте памяти. И все же так нельзя, понимаешь?

— Непрофессионально избивать людей. Это грязное животное.

— Пока это существо выглядит, как человек, закон обязует относиться к нему соответствующе. Каков бы он ни был! Нам еще предстоит контактировать с ним, так что в следующий раз обойдись без ненужных мер.

— Целый месяц я пытался поймать его, видел во снах, как нахожу преступника… Теперь кошмар закончился, но я не чувствую радости.

— Ничего еще не закончилось. У нас по-прежнему нет свидетелей, нет улик. Признаться, у нас нет никого и ничего, кроме этого Мэда Кэптива…

— Он признался. Запись есть. Он прямым текстом сказал, что… делал с детьми.

— Да… конечно… но он же сумасшедший. Нельзя верить ему на слово.

— Роуч! После его побега из психбольницы начались похищения в сентябре. Я думаю, многие прошлые тоже его рук дело. Мы поймали его за попыткой нападения на ребенка. И он сам подтвердил это. У него руки в земле — скорее всего, он закапывал трупы после поедания. Сколько тебе еще улик нужно?

— И все же странно… Как он похищал их? Запугивал, а потом уговаривал уйти из дома? Возможно. Пусть несколько детей могли так поступить, но не все 50 же! Были и подростки 16–19 лет. Я не знаю… Трудно сказать, где он скрывался все это время. Если бы мы могли найти его жилище, детскую одежду, кости, в конце концов…

Минуту мы сидели молча, обдумывая все аргументы. Нет точных доказательств его каннибализма, но он рассказал про убийства так, будто о рагу из свинины на ужин. Найти улики и составить подробности — дело времени. Еще будет экспертиза: анализ испражнений, биологических жидкостей, грязи под ногтями, психиатрический осмотр, тесты… Профайлеры и психологи оценят видеозапись. Не один допрос ждет его… Это затянется надолго.

— Ты знаешь ответ, Роуч. Знаешь, что я прав. Поэтому молчишь.

— Почему ты до сих пор детектив? Мы с тобой одногодками учились в академии. С твоими способностями, поистине выдающимися — логика, память, интеллект, нюх, дедукция, — ты бы мог пять раз стать сержантом и дважды капитаном. Но ты довольствуешься званием детектива 3 степени и каждый раз проваливаешь тест на повышение квалификации, хотя разбираешься в этом лучше экзаменаторов. Почему?

— Я хочу заниматься расследованием дел, а не подписывать бумаги, разъезжать по конференциям и давать интервью. И капитан у нас уже есть. — Я постарался улыбнуться. Он сменил тему, чтобы подумать. — Если признаешь мой опыт, то подпиши закрытие этого дела. Зачем мучить людей, которые и так переживали весь месяц?

— Не знаю, Алек, не знаю… Ошибка обойдется нам даже не увольнением, а угрозой жизни наших детей… — Он долго чесал щеку, оставив красные полосы. — Ладно, я согласен. До выяснения всех подробностей Мэд Кэптив будет находиться под строгим наблюдением в одиночной камере заключения. После уже суд вынесет ему приговор.

— Я слышу галдеж прессы под окнами. Успокой их, а за одно весь наш город, наш капитан! Теперь мы можем спать спокойно.