Патриот. Смута

Глава 4

Так-то оно так, не воин, но путник — мудрость народная.

Но, из истории я знал, что только личный пример, персональная сила духа, проявление характера поднимали за собой людей. Впереди всегда был тот, кто вел. А массы окружали его. Не просто русское войско разбило врага при Рымнике. Во главе его был — Суворов. Не сами по себе русские рати дали бой на Куликовом поле. Дмитрий Донской их вел. Река Нева, Чудское озеро, кто? Александр Невский. Полтава — сам царь Петр первый! И сколько таких? Сотни? Тысячи?

Личным примером, талантом, стремлением люди вели за собой других. И достигали побед.

И здесь, надо, значит — смогу.

— Может, и один. — Я улыбнулся, задумчиво. — Только с малого все начинается. С одного желудя лес вырастает. Ты не смотри, Яков, что молодой я. Не думай, если из столицы, то уважения к земле нет. Я делом докажу верность не царям, а ей родной. Земля она всего важнее. Хрена лысого, татары ее топтать будут.

В глазах подьячего я видел удивление, непонимание, сменяемое уважением. Не думал он услышать от молодого парнишки такое после своей тирады. Не ждал, что парень скажет, что готов жизнь положить и людей вокруг себя сплотить ради важной цели.

— Раз ты за царей сказал. — Решил я закинуть ему удочку в раздумья. — Я тебе свою мысль открою. Думаю, я, Яков, что собор Земский царя выбрать должен. Всем миром, кого решим сажать, тот и царь. А пока, чтобы собрать его — от врагов землю очистить надо. Вот так.

Такое должно расположить к себе. Раз этот, уважаемый здесь человек, Шуйского в грош не ставит, а в Дмитрии сомневается. Такое решение, ему приятно будет. Да и я считаю — только так действовать и надо. Разогнать всю эту сволоту, интервентов, грабителей, лжецов и бояр — предателей. Тогда и будет мир. И потом выбрать человека достойного.

— Московит, твои слова бы, да людям в головы.

Ответ меня убедил. Дальше молча мы дошли до церкви. На встречу к нам из пристройки выбрался одетый в черную рясу паренек. Я сразу обратил внимание, что руки его в мозолях. Звонарь?

— Отец Матфей всех разместил, ждут только вас. Казачки в клети посажены.

Пока дворянин говорил со служкой церковным, я огляделся.

Церковь Михаила Архангела — я знал это, потому что в мое время примерно на том же месте стояла белокаменный храм. Только вот возвели его уже после Петра Первого, прилично так после. Выходит, где-то спустя сто пятьдесят с лишним лет от текущего момента.

Храм возвышался на деревенской площади. Если это пространство, конечно, так можно было назвать. Грязища, сырость, лужи, каша под ногами. Вокруг неказистые, небольшие домишки, стоящие поодаль друг от друга. Огороды с какими-то насаждениями, плетни и заборы из уложенных тонких, длинных жердей.

Напротив, через площадь к небу вздымался дуб. Высокий, кряжистый, раскидистый. Древний, видно сразу. Ветви крепкие, листва только-только пробивается. Значит, угадал — конец апреля, начало мая.

За церковью открывался невероятной красоты вид. Склон к реке, поросший лесом, вначале пологий, а дальше все более и более обрывистый. Сейчас здесь возвышались деревья, спасающий достаточно отвесный склон от селей и разрушений. А в мое время на нем уже жили люди. Как же непривычно был осмотреть на знакомые вроде бы места по-новому.

Сердце аж защемило.

— Ну что, московит, идем. — Проговорил Яков

Он стоял у двери в церковную пристройку. Церковник куда-то делся. Я кивнул подьячему, стащил шапку, перекрестился. Это встретило одобрение на лице служилого человека.

Так, сперва нужно сделать еще кое-что.

— Сейчас, Яков.

Лошади мои и слуга дожидались меня недалеко от входа в трапезную.

Я подошел, бегло осмотрел имущество. Надо провести полную инвентаризацию того, что у меня есть, но не сейчас. Снял сумку с оставшимися письмами, распорядился:

— Ванька, со звонарем поговори, коней в порядок приведи, накорми, напои пока что. На ночь под крышу их, а лучше под замок, если тут такое есть. Размещайся сам и мне ночлег найди. — Подождал, добавил — И баню.

Смотрел на меня он, то ли как на черта, то ли как на ангела. Сам не определился, и я пока не понял. В глазах круглых, было столько удивления, что ни в сказке сказать, ни пером описать. С этим надо будет что-то сделать, но после.

— Хозяин, вы… — Протянул он.

— За меня не бойся, люди в храме Божьем мне ничего не сделают плохого. — Улыбнулся я.

Он хлюпнул носом.

— Хозяин, вас как подменили. К лучшему это, ой к лучшему. Но вдруг бес в вас вселился, а? — Он резко поклонился и чуть в ноги не бухнулся.

Пришлось хватать, ставить на ноги. Этого мне не нужно. Слушаться и дела делать — это важно.

— Ванька, за одного битого, двух не битых дают. — Я улыбнулся. — А насчет чертей, я же подле церкви стою, в здание сейчас пойду. Пар из ушей моих не валит же. Так что, не пори ерунды.

Слуга кивнул, ошалело.

Хороший малый. Хотя какой он малый? Иван, вероятно, даже старше меня, теперешнего. Не сильно — на год или два. Надо будет после улаживания всех этих дел получше его обо всем расспросить. Дел и планов — громадье.

Ладно, пора, Яков заждался.

Наконец-то завершив поручения, я подошел к нему, и мы вошли внутрь трапезной.

Ощущалось, что используется помещение для сходов всего местного народонаселения, решения каких-то коллективных дел и советов. Сбор крестьянской общины, вероятно, здесь и проходил. Дела мирские решались. А где еще-то? Клубов да домов культуры пока еще не изобрели. Шесть длинных, простых, дощатых столов и лавки вдоль них стояли тесно. Потолок давил, окошки были маленькими, давали минимум света. Но, текст разобрать можно.

К тому же там, где собрались служилые люди, горела пара лучин.

В помещении, помимо уже старых знакомых дворян, я увидел одетого в рясу батюшку. Средних лет, сухенький такой, прямой. Он стоял у входа, встречал нас. Приветствовал, благословлял, крестом осенял.

Казаков, побитых мной, не было. Вспомнились слова звонаря про клети. Видимо, это были какие-то подвальные помещения. Вряд ли здесь была предусмотрена специальная тюрьма или хоть что-то для временного заключения людей под стражу. Использовалось что угодно, откуда сложно было бы выбраться.

Под засов посадили в подвал и вся недолга.

— Ну что, собратья. — Проговорил Яков, окидывая взором собравшихся. — Прошу всех за стол. Решать будем.

Звучало это немного странно, поскольку ждали только нас. Люди уже заняли лавки. Сам подьячий проследовал и сел во главе. Там, где тлели лучины, дающие немного дополнительного света.

Рядом с Яковом, с одной стороны, от него сидел Федор, тот, у кого казачки жили последние две недели. С другой — Григорий, неприметный и такой «средний» человек. Остальные распределились примерно поровну. Мне выделилось место либо слева, либо справа в самом конце стола.

Хм. Виделось в этом некое испытание.

В ту пору в ходу было местничество, пронизывающее все общество сословное насквозь. Место за столом, в церкви и много, где еще — распределялось на официальных мероприятиях в соответствии со статусом. По идее, если следовать традиции, я должен был сидеть выше их. Я боярин, место мое выше, они же простые дворяне, хоть и все мы люди служилые.

Но, в конфликт вступать я не торопился. На место мне было плевать. Силен не тот, кто всем ее показывает, а тот, кто на деле показать может и применить.

— Господа, местнических традиций ваших не знаю. Сяду где мне удобно. Без споров.

Говорил, пока шел к столу, ждал реакции.

— Садись куда пожелаешь, московит. — Проворчал Федор. — Мы тут люди простые. Обидеть не хотели.

Я сел на край стола, ближе к выходу, чтобы хорошо их видеть, а в особенности самого Федора. Не верилось мне, что решат они меня сейчас убить или скрутить. Но как известно, лучше всегда иметь запасной план на случай конфликта.

Отсюда отступать к двери будет проще.

— Собратья. — Начал Яков. Он поднялся, окинул всех своим взором. — Мы здесь собрались, ради двух дел. Первое, человек московский нам… Мне письмо привез. Прочту его вам не скрывая, поскольку, мыслю. Касается оно нас всех. А второе дело, нападение…

Федор кашлянул, заворчал что-то под нос, но наткнулся на острый взгляд подьячего и притих.

— Нападение трех казаков, жильцов Федора Шрамова на московского посланника. Вопросы есть?

Стояла тишина.

— Предъяви письмо, посыльный.

Я поднялся, подошел, пробираясь между близко поставленных лавок так, чтобы не задеть собравшихся. Теперь если отступать, то только с боем, прорываться.

Яков принял свиток. Взглянул на печать, кашлянул, поднял на меня взгляд.

Не мной оно писано, подьячий. Что дали, то привез. Содержания не знаю, даже кем составлено, не известно мне. Во взгляде читалось удивление и непонимание. Чего тебе печать не понравилась?

— На печать гляньте. — Показал Яков ее соседу справа, потом слева. — Чтобы вопросов не было.

— Ух… — Федор поднял на меня удивленный взгляд.

— Ломай, не томи. — Это был Григорий.

— Света побольше дайте. — Попросил Яков.

Зажгли еще одну лучину. Подьячий хрустнул сургучом, вскрыл, развернул, быстро пробежал глазами письмо сам. Я, пока все это происходило, вернулся к тому месту, которое занял изначально. К концу стола. Замер там, пристально следя за происходящим.

Яков поднял глаза на меня, вновь опустил к письму.

— Читаю, собратья. — Он кашлянул, набрал в легкие побольше воздуха — Мы, наияснейший и непобедимый Монарх Дмитрий Иванович… — Повисла гробовая тишина. Глаза всех служилых людей буравили меня.

Даже кто сидел боком — развернулись.

Дмитрий? В Москве? Получается, Шуйский еще не на троне? Как же его подьячий царем называл тогда. Хм… Тогда какой же сейчас год, если я такие письма везу? Или я что-то не понимаю? Нет. Здесь дело нечисто. Реакция служилых людей тому доказательство.

Подметные письма, поддельные. Злость накатила на меня, рука сама легла на эфес. Дело нечистое. Опять разгребать за своим прошлым «я».

Яков откашлялся и продолжил, многозначительно.

— Божиею милостию, Цесарь и Великий Князь всея России, и всех Татарских царств и иных многих Московской монархии покорённых областей Государь и Царь повелеваю… = Пауза была короткой, но многозначительной. Даже огоньки от лучин затрепетали в ожидании. — Собрать всех служилых людей и вместе с подателем сего письма ехать в Воронеж и на Дон. Везде речь вести о том, чтобы войско татарское во главе с калгой Джанибек Гереем и мурзами его Арсланом Сулешевым и Кантемиром встречать и пропустить. Никакого вреда крымским гостям не чинить, припасами снабдить и челом бить, помогать во всем. Таково мое царское слово. А если кто ослушается, то в немилость попадет великую…

Вновь повисла тишина. Яков аккуратно свернул письмо. Отложил его чуть в сторону, смотрел через стол. Ситуация медленно накалялась. В полумраке я видел, как желваки играют на щеках этих людей. В глазах появилась невероятная злость, непонимание. Руки потянулись к саблям.

— Татар пустить! — Выпалил первым Федор Шрамов. — Челом им бить! Припасами снабдить! Что⁈

Эти люди изначально были не в восторге от того, при каких обстоятельствах мы встретились и кем я оказался. Московский посланец не желанный гость. А здесь еще и тот, кто передает письмо о помощи татарам, хотя… Стоп!

— Письмо же от царя Дмитрия, так? — Проговорил я, смотря на них, поднимаясь.

— Так. — Яков все уже понял.

— Царя Дмитрия в Москве нет. Сколько уже нет?

— Четыре года скоро будет, как Шуйский там. — Яков сузил глаза. — Царь Дмитрий из-под Москвы ушел. Войска в Калуге собирает с зимы.

Вот и вскрылась наконец-то дата. Помнил я, что разгром Тушинского лагеря — это конец шестьсот девятого года. Значит сейчас поздняя весна десятого. Впереди самые страшные и кровавые события. Апогей смуты.

Эти люди должны понимать, что письма подметные.

— Господа, я еду к вам не четыре года. — Губы скривились в злой ухмылке. — Путь держу из Москвы, как сразу и сказал. Не из Тушино, и тем более не из Калуги. Мне письма в Посольском приказе выдали. Не царем они писаны. Не Дмитрием Ивановичем. Врать мне, господа, как вы понимаете, смысла нет. Я знаю, что здесь московитов не очень-то жалуют. Но я представился тем, кто я есть. Я был с вами откровенен и честен.

Они смотрели на меня зло.

Но, видно было, в их головах этих людей, как и у меня, что-то не складывалось.

— Господа, скажу, что думаю. — Продолжил я медленно. — Мне доверили письма. Я их вез вашему подьячему, дальше в Воронеж и на Дон. Меня здесь встретили казаки и… — Короткая пауза. — Предположим, убили бы. Настроены они были вполне в этом духе. Что тогда?

— Московит, это дело еще не решённое. — Федор поднялся. Смотрел на меня зло, рука на эфесе. Вот-вот в драку кинется.

— Согласен, не решенное. Давай иначе. Мне какой резон вам московитом называться, а?

Все они молчали.

— Верно, никакого. Предположим. — Надо описать ситуацию абстрактно, без упоминания казаков-разбойников — Некто везет письма, его убивают. Бумаги попадают в руки к неким людям, уважаемым, и они видят в них то, что Царь Дмитрий призывает сделать то, что разорит землю Русскую. Татарам ворота Воронежа открыть, на север их пустить. Что тогда?

Служилые люди переглядывались, думали, соображали.

— А еще, предположим. Если письма такие попадают в руки тому, кто, возможно их ждет, крамолу готовит, людей подговаривает. А потом на круге казачьем покажет, заранее поддержкой заручившись. И слова правильные скажет. Очернит атамана и воеводу, а бумаги доказательством пойдут. Что тогда?

— Сядь, Федор. — Это был Яков. — Сядь. Парень дело говорит. Оно как-то так все сходится, что не сходится. Сам подумай, зачем московиту нам говорить, что он московит? Здесь? В наших землях сейчас для тех, кто за Шуского стоит, небезопасно.

— Я за Шуйского не стою, господа. Мне письма дали, я службу исполнить взялся. — Отрезал я. — Мне за отчизну обидно. Кровью она истекает вся. Скоро до края дойдет, до самого. Пока мы тут то татар, то шведов, то поляков водить будем через нее к столице.

— Так это ты письма же привез! Ты крымчаков пустить нас просишь. — Федор не унимался.

Горячий, но недалекий ты, мужик.

— Нет. Не я. Я с вами сам встану, степняков чтобы бить и вглубь земли не пустить. Это мое слово.

— Ишь какой. Встанет он. Нужный больно.

— У меня еще письма. — Продолжил я. — Я вам говорил о них. В Москве данные. Уверен, в них то же самое.

— Казаки за такое на круге порвать могут. — Покачал головой доселе молчавший Григорий, поднялся. — Думаю я, что дело нечистое. Письма подметные тебе боярин дали. Дозволь, скажу, Яков, что мыслю.

— Говори.

— Мыслю, послали этого боярина с бумагами, чтобы не доехал он. Чтобы казачки отловили, порешили и письма забрали. Спрос с них какой? Побили, пограбили и были таковы. Да кого? Московита. Лес большой, мы бы их даже искать бы не пошли ради такого дела. Верно, собратья?

Люди кивали, этот человек говорил толково. Занял мою позицию.

— Так вот. Казакам добро и кони, что цены немалой. А письма передали кому-то с кем договорено, и он их показал и в Воронеже, и на Дон бы отвез.

— Спасибо тебе. — Я кивнул говорившему. — Думаю, допросить казаков надо. Все станет понятно.

— Иш, допросить. — Федор продолжал ворчать.

Мне это начинало надоедать. Если есть ко мне какая-то конкретная претензия, желание обвинить меня во лжи… Как раньше это делалось? Этого горячего мужика я укатаю без проблем. До первой крови можно и подраться.

Понимание традиций у меня еще пока не сформировалось окончательно, но нужно поставить вопрос ребром.

— Не знаю, как у вас тут заведено, на юге, господа. — Проговорил я спокойно, смотрел на боевитого и рвущегося драться вояку. — Но если есть сомнения в моих словах, в моей честности к вам, моем деле, то можем дело судом божьим решить.

Федор потянул саблю из ножен, проговорил тихо и зло.

— Да я тебе…

— Тихо! — Гаркнул Яков. — Остынь парень, и ты Федор! Сколько мы еще крови нашей лить будем? А? Игорь, гость наш, посыльный, боярин. Он дело говорит. Подставили его. Он к нам со всем уважением, слова бранного не сказал, на краю стола сел, чтобы уважить. Говорит по делу все. А мы что? Уймитесь. Решать словами будем, что дальше, не саблями. Сталь на татар поберегите!

Федор выдохнул, отпустил саблю, толкнул ее сильно, вогнал в ножны. Сел, голову руками прикрыл.

— Ладно, собратья мои. Смиряюсь я. Казачков-то я пустил, в том моя вина. Пеплом голову посыпаю перед вами. Прощения прошу.

— Не торопись. Любого обмануть-то можно. Дьявол промеж нас ходит и искушает каждого. Поглядим, поговорим с казачками этими. — Выдал Григорий. — Давайте их сюда.

— Господа. — Я вновь поднялся. — Мысль у меня есть.

Как пояснить этим людям, что всех их вместе допрашивать нельзя. По одному надо. Они и без того на меня недобро смотрят.

— Что за мысль, говори.

— По одному допросим. Чтобы не сговорились.

— Дело.

Привели первого и здесь началось…

Ближайший час местные дворяне с моей помощью проводили допрос.

Вышли этакие оперативно-следственные мероприятия. Люди начала семнадцатого века были не ограничены рамками привычного мне закона и, пожалуй, более жестоки. Жизнь к такому располагала, закаляла, требовала суровых мер. Действовали дворяне на свой страх и риск без оглядки на последствия со стороны властных органов.

Почему? Да потому что они сами были здесь себе власть. А иные органы управления находились очень и очень далеко. К тому же в текущей ситуации смутного времени до каких-то местных разборок дела никому не было вообще. Только земляки, соседи могли решить здесь и сейчас, что и как делать — кого судить, кого миловать.

Как итог.

Допрос показал, что трое казаков действительно были наняты, чтобы меня убить и забрать письма. Все имущество мое обещалось им, а оно было не малое. Только письма нужно было передать нанимателю.

Кто это был? Здесь все оказалось непросто. Эти три мужика водили дружбу с некоей ведьмой — Маришкой, живущей в лесу на левом берегу реки Воронеж. Колдуновское болото, по-простому если — Колдуновка. Так называлось это место. По их словам, женщина вела весьма мутные дела с казаками, лихими людьми всех мастей, откровенными разбойниками, головорезами и, вроде даже с татарами.

Мне, после вскрывшихся фактов сразу пришла в голову, что казаков бы там, на Колдуновке, порешили бы. Свидетели точно никому не нужны.

Боялись пленники ворожею сильно. Крестились и молились за души свои. Говорили, что если не привезут бумаг, то черти за ними придут. Мной этот весь мистицизм воспринимался с толикой иронии, но дворяне, участвующие в допросе, отнеслись серьезно.

Именно ей — Маришке, письма и нужно было доставить.

Пока шли допросы, трое служилых людей спустились к реке, осмотрели казацкий шалашик. Там нашлись удилища и пара кадок с вяленой рыбой, да лодка. Интересного — примерно ноль.

Что еще удалось выяснить?

Казаки засиделись здесь. Уже думали уходить, потому что никак молодой московит не приехал. Думали, помер по пути и хотели плыть, говорить с Маришкой. Но решили ждать еще три дня. Как раз сегодня утром и решили о таком.

А тут как раз и… Свалился боярин как снег на голову. Думали, обманули, а по факту — огребли по полной от меня.

Я расспросил каждого из них про эту бандитскую «малину», кабак, трактир.

Слушая рассказы пленников, тут же вспомнился мультик, про трех казаков и нечисть. Где в старой водяной мельнице всякая бесовская братия лютовала. По рассказам люди воспринимали чертовщину как бытность. Говорили, что сам Сатана к Маришке в гости ходит, что лешие на пути к хутору ее — шалят, заводят в болото.

Понятно, что суеверия — это все. Умела девка, по описанию была она довольно молодой, произвести на людей верующих нужный эффект. Если отбросить всякие поверья, то выходило — обычные лихие люди, разбойники, татары, шваль всех мастей собирается у какой-то атаманши, привечающей их брагой да водкой.

И вся эта кодла лютовала по окрестностям.

Будь в Воронеже и округе крепкая власть — дворяне бы разогнали все это лихое пристанище, но в текущей ситуации… Решили за лучшее сидеть в городе, при своих женах и детях. Не высовываться и не наводить порядок, рискуя жизнями.

Плохо.

Расплодилась от этого нечисть всякая. Вполне людская, без какого-то налета мистики. Слушал я, и злость накатывала. Приходило понимание что надо весь этот рассадник накрыть и стереть с лица земли.

Как? Это подумать нужно. План построить.

Но оставлять дело без внимания никак нельзя.

Больше всех, допрашивая казаков, хмурился Федор. Он пустил их на порог своего дома. Доверился им. Одному он, когда тот не ответил на прямой вопрос, выдал такую зуботычину, что казака аж водой поливать пришлось. Другом надавал затрещин. На Якова он смотрел исподлобья, на меня со злостью. Но чувствовалось в нем желание искупить. Не виновен он был в их делах. Пустил по старому знакомству людей, а они отплатили злом за добро.

Яков вел себя, как первый среди равных. Он здесь был за главного и это все признавали. Григорий, как и положено особисту, действовал хитро. Улыбался, располагал к себе, задавал глупые вопросы. Я наблюдал, иногда вмешивался, когда понимал, что без моего навыка ну никак тут.

Вечерело, с допросом мы окончили. Вновь сели за стол.

— Что решать будем, собратья? — Подьячий выглядел усталым. — А то ночь заходит.

— Думаю, этих в петлю, лиходеев. — Скрипнул зубами Федор.

— Дело верное. Ты, московит, чего скажешь, они на тебя напали.

Вешать людей мне еще не доводилось. Убивать в бою, да. Но, эпоха такая, время тяжелое. Раз надо разбойников покарать, значит надо. Однако я переключился на другой момент.

— Думаю, бандитское их это логово огню предать нужно. Колдунью схватить и допросить.

— Эко ты… — Яков уставился на меня. — Какой простой и лихой. Это же ведьма. А с ней их там может полсотни, татей. Ты туда так придешь, боярин? Тебя и разденут, и разуют и кишки выпустят.

Злость охватила мою душу. Да вы-то, мужики? Вас здесь грабят и бьют, а вы сидите? А если она, как казаки говорят, с татарами сговорилась? Так, может, щупальца химеры уже и в городе? Корчевать надо гадость — огнем и мечом, без всякой жалости!

— То есть, господа, под носом у вас бандиты лютуют, людей режут, а вы что? Ничего? Вы же люди служилые.