ЧАСТЬ II ХИМИК, ДЕТЕКТИВ И РЕПОРТЕР

I ЗАПИСНАЯ КНИЖКА МИСТЕРА БОББИ

Действие переносится в Лондон.

Мистер Бобби сидит в одиночестве в маленькой гостиной коттеджа на углу Айлингтон-Гарденс, где он живет уже двадцать лет.

Миссис Бобби нет дома.

Мистер Бобби открывает ящик небольшого секретера, доставшегося ему в наследство от отца, и достает записную книжку в кожаном переплете, снабженную стальным замочком.

Это дневник, который он вел всю жизнь — с самого детства, с семи лет, в согласии с поэтическим принципом: каждый день нужно написать хоть строку. Nulla dies sine linea[6].

Мистер Бобби грустен, но его крепко сжатые губы и твердый подбородок выражают непреклонную решимость.

Он кладет книжку на стол, отпирает замочек, перелистывает страницы и наконец перечитывает запись.

«Я, гражданин Англии, рожденный в Лондоне, чистокровный кокни, чей младенческий плач заглушал торжественный звон колоколов церкви Боу[7], был изгнан из Франции и не смог ничего с этим поделать. Простите меня, о предки, сражавшиеся при Азенкуре![8]

Провидению, коему сопротивляться бесполезно, было угодно, чтобы это оскорбление не стало последним глотком, испитым его покорным слугой из чаши горечи!

В день возвращения в родные пенаты я был вызван письмом в Скотланд-Ярд; сухой тон послания не превещал ничего хорошего.

Меня принял мистер Сюингтроу, мой непосредственный начальник.

Ободренный твердостью Сюзан — то есть миссис Бобби — я приветствовал его как человек, уверенный в благородстве своих намерений.

Но что стоят все достоинства человека пред лицом клеветы и того, что я осмелился бы назвать недостатком ума?

Мне поставили на вид мое поведение в дружественной стране, где я вмешался в дело, не имеющее ко мне никакого касательства, привлек к себе и Англии недоброжелательное внимание публики и — самое неприятное — выставил британскую полицию в неприглядном и подозрительно некомпетентном свете.

Напрасно я пытался объясниться. Напрасно я говорил, что руководствовался принципом любви к истине и желанием быть полезным; тщетно упоминал я о моральных и религиозных основах, которые старался воплотить в жизнь.

Как видно, я был обречен с самого начала. Ни один из моих доводов не произвел желаемого эффекта. И наконец меня уведомили, что вплоть до дальнейших распоряжений я отстраняюсь от службы.

Я мог лишь поклониться, что я и сделал.

Затем в нескольких не лишенных красноречия словах, которыми я имею основание гордиться, я уважительно высказал протест против данного наказания.

— Мистер Сюингтроу, — сказал я в заключение, — на крови мучеников, увлажнившей землю, взошел урожай истины. Смиренность не позволяет мне сравнивать себя с этими святыми предшественниками, но позвольте мне заявить, что ошибка, несчастной жертвой которой я пал, может прискорбно сказаться на общественной морали.

Мой начальник, смутившись, ответил замечанием, каковое я отношу к несправедливым обидам.

— Вы идиот, — сказал он. — Успокойтесь и ждите, что-то да выяснится.

И я направился домой — там я, к счастью, мог излить на груди спутницы жизни всю горечь, наполнявшую мое сердце.

— Мистер Бобби, — сказала эта удивительная женщина, — оскорбление, которому вас подвергли, распространяется и на меня. Я жду, что вы очистите свое и мое имя.

Ее слова указали, в чем состоит мой долг. Отныне я посвящу свою жизнь поиску истины. Я обязан понять, каким образом Коксворд, убитый в Париже 2 апреля, мог находиться в Лондоне всего четырьмя часами ранее.

Здесь я должен сделать одно признание. Я ознакомился с газетой, отметившей его присутствие в Лондоне в ночь с 1 на 2 апреля. Я питаю глубокое уважение к британской прессе и ни на миг не сомневался в истинности этого утверждения, хотя изначально, узнав о нем из французских газет, отнесся к нему с немалым подозрением.

Я не удивился, когда на следующий день, повторив расследование, уже предпринятое моими критиками, удостоверился в том, что опрошенные свидетели говорили правду. Все они присутствовали на боксерском матче, в ходе которого Коксворд потерпел поражение.

Как оказалось, он пошатнулся, получив апперкот в подбородок, попытался войти в клинч, но был сбит на пол ударом левой. Тогда он признал свое поражение, в чем винили трусость. Но сейчас, когда я сложил вместе все детали, мне кажется, что у Коксворда имелся хитроумный план и что он решил сэкономить силы для задуманного им злодеяния, а именно похищения часов, каковое и было раскрыто несколько минут спустя.

Я точно установил время.

Ровно без пяти час Коксворд, вполне бодрый и проворный, выскочил из окна первого этажа Shadow’s Inn и побежал прочь, преследуемый разъяренной толпой.

Меня ничуть не поразило, что Коксворд оказался вором, так как я давно знал, что представляла собой эта личность. Все выглядело более чем правдоподобным; свидетели хорошо знали Коксворда и не могли ошибочно его опознать (как и я, поскольку несколько раз его арестовывал).

Известно, что преследуемый Коксворд скрылся поблизости от Хайбюри-Кресент. Но появился ли он где-либо после этого? Нет. О нем больше никто не слышал. Многочисленные таверны, которые он посещал, не удостоились его визита. Должен добавить, что я, отбросив свою прирожденную деликатность, снизошел даже до розысков некоей Бесси Белл, ведущей самый предосудительный образ жизни и состоявшей в неопределенных отношениях с Кокс-вордом. Найдя ее, я — несмотря на все отвращение, какое внушают мне подобные создания, особенно когда приходится сталкиваться с ними не по службе — допросил ее и выяснил, что Коксворд не приходил и к ней; однако это обстоятельство, как она с цинизмом заявила, ничуть ее не заботило.

Следовательно, все указывает на то, что Коксворд по какой-то причине покинул Лондон или, возможно, скоропостижно умер. Я установил, что он не появлялся и во всех низкопробных спортивных заведениях — а их, Господь свидетель, немало. Гипотеза внезапной смерти показалась бы кому-нибудь другому, но только не мне, наиболее логичной; и все же я решил ее рассмотреть. Мертвый оставляет следы: его тело хоронят, топят в воде или сжигают, как в Индии.

Но нигде не было и следа трупа Коксворда.

Получается, я собрал факты, доказывающие правоту моих обвинителей: Коксворд жив, и нет никаких свидетельств обратного. С другой стороны, я своими глазами видел его тело в парижском морге. Возникает вопрос: что произошло с Коксвордом между часом ночи, когда его потеряли из виду поблизости от Хайбюри-Кресент, и пятью утра, когда его тело (его, и никого другого!) нашли висящим на ограде Обелиска.

«Ищите и обрящете», сказал Господь. Я не перестану искать.

В записной книжке мистера Бобби подробно отражены все перипетии тщательного расследования.

Собранная информация указывала, например, что во время боксерского поединка и похищения часов Коксворд был пьян в стельку — и потому не мог уйти далеко.

Вследствие этого мистер Бобби методически изучил все улицы, переулки и дворы вокруг Хайбюри-Кресент. Под более или менее благовидными предлогами он стучался и в частные дома, философски сносил ругань жителей и оставался бесстрастным и непреклонным.

Круг его поисков стал сужаться, когда он добрался до Корсика-стрит, новой улицы с еще редкой застройкой, проложенной прямо через поля. Внимание детектива привлек стоявший на отшибе особняк с всегда закрытыми окнами и опущенными шторами.

Дом окружала довольно высокая стена, и он на первый взгляд казался необитаемым.

Естественно, мистер Бобби попытался проникнуть в этот таинственный дом, возбуждавший в нем острое любопытство.

Заглянем через его плечо в записную книжку.

«Любой другой сдался бы, столкнувшись с такой трудной задачей. Ни следа Коксворда. Я уверен — совершенно уверен — что он не входил ни в один из домов поблизости от Хайбюри-Кресент. Я проверил их все, кроме одного.

Конечно, я побывал у двери последнего; я стучал дверным молотком, звонил в звонок и всемерно старался проникнуть внутрь. Напрасные старания! Мне никто не отвечал. Возможно, меня не слышали, либо же обитатели или обитатель этого дома принципиально отказываются принимать посетителей.

Я навел кое-какие справки, но не смог удовлетворить свое любопытство — мало того, оно лишь вспыхнуло с новой силой.

Дом принадлежит некоему сэру Ателю Рэндому[9], который является, как я понял, потомком одного из старейших лондонских семейств. Этот человек приобрел особняк за достаточно высокую цену, причем расплатился немедленно, выложив, как говорится, «наличные на стол».

Он занимается химическими исследованиями и механикой. Так предположили соседи, видевшие, как в дом при его переезде привезли на подводах огромные ящики. Живет он один, без слуг и, что самое странное, никакие торговцы не доставляют ему провизию.

Покидает он дом очень редко и выезжает на автомобиле такой необычной формы, что никто не в состоянии понять, где может находиться мотор. Этот автомобиль передвигается с необычайной скоростью. Больше я ничего не смог узнать о его транспортном средстве.

Ходят слухи, что раньше он жил в Килберне, у станции Брондсберри[10]. Однажды ночью он устроил в доме взрыв и был вынужден заплатить солидную компенсацию владельцу и жильцам. Я проверил эти слухи — они оказались правдой.

Одни говорят, что он умалишенный, другие называют его колдуном.

В первые дни пребывания этого затворника в Хайбюри его подозревали в пособничестве анархистам или, по крайней мере, проповедникам анархизма.

Поговаривали, хотя и туманно, также о помолвке сэра Ателя Рэндома и Мэри Редмор, дочери богатого землевладельца. Но помолвка была внезапно разорвана по непонятной причине.

Сказанное выше основывается лишь на болтовне окрестной прислуги, иначе говоря, на сплетнях.

Похоже на то, что между этим таинственным человеком и исчезновением Коксворда нет никакой связи. Однако я обязан проследить все ниточки.

Десять дней спустя.

Кажется, в ночи загорелся огонек. Ввиду трудностей, с которыми я столкнулся при попытке проникнуть в дом сэра Рэндома, я сменил направление своих поисков…

Было не слишком трудно разыскать особняк миллионера Джедедии Редмора — настоящий замок у Ньюингтон-Парка.

Свои миллионы он заработал, судя по всему, на торговле химическими препаратами. Компания Редмора, преемника Блэквита, до сих пор является одной из самых респектабельных в Сити.

Редмор вдовец, детей у него нет, кроме нежно любимой дочери Мэри. Сведения, собранные мною в его окружении, подтвердили те туманные слухи, что уже доходили до меня. Действительно, сэр Атель, познакомившись с мистером Редмором в качестве заказчика химических препаратов, стал в доме своим, и мало-помалу между ним и девушкой возникла сердечная привязанность. Родословная, образование и состояние сэра Ателя могли только обрадовать мистера Редмонта; выбор дочери не вызвал у него ни малейших возражений, и свадьбу назначили на следующее лето, приблизительно на июнь или июль.

Внезапно и без всяких видимых причин все рухнуло. Мне удалось лишь узнать, что однажды утром сэр Атель буквально ворвался в дом мистера Редмора; он был бледен, подавлен и смотрел безумным взором. Его провели к мисс Мэри. Последовал довольно долгий разговор, причем из гостиной время от времени доносился отчаянный голос сэра Ателя. Наконец он вышел — с искаженным, залитым слезами лицом — и с тех пор в доме не появлялся.

Мисс Мэри, несмотря на подобающую молодым девушкам сдержанность, не могла скрыть своей печали. С того дня она носит траур.

Лично мне чужда сентиментальность, и занят я вещами более важными, чем любовная история. Я уделил бы ей самое поверхностное внимание, но меня насторожила одна подробность.

В ходе долгой беседы с шофером мистера Редмора в заведении «Кингс Армс» (виски там подают превосходный) я узнал… что роковой визит сэра Ателя имел место 2 апреля в 9 часов утра…

Разве это не путеводный огонек?»

II ОГОНЕК РАЗГОРАЕТСЯ ЯРЧЕ

С апломбом, соответствующим званию детектива (в настоящее время ненадолго, как он надеялся, отправленного в отставку), мистер Бобби явился в особняк Редмора и с порога спросил, может ли он видеть мисс Редмор.

К большому удивлению мистера Бобби, его немедленно впустили, провели в библиотеку и попросили подождать.

Ждать пришлось довольно долго, но мистер Бобби давно считал терпение одной из своих добродетелей, и подобная отсрочка не могла его смутить.

Наконец дверь отворилась, и в комнату вошел человек гигантского роста, с громадными плечами, рыжей бородой и волосами. Очки в золотой оправе, огромный живот, длинные ноги, стать короля, если не императора. Мистер Бобби мгновенно заключил, что перед ним Джедедия Редмор, хоть никогда его раньше не видел.

Это и вправду был мистер Редмор. Резковатым, немного смягченным вежливостью голосом миллионер осведомился, чем заслужил честь визита мистера Бобби.

Несмотря на всю твердость характера, детектив помедлил, прежде чем ответить. Он предпочел бы оказаться наедине с молодой девушкой, которую мог бы очаровать блеском своего ума.

Затем он взял себя в руки.

— Мистер Редмор, — сказал он, — я верю, что искренность является кратчайшим путем к цели. У меня нет приемлемой или очевидной причины отнимать у вас время.

— Что? — несколько менее вежливо переспросил Ред-мор.

— И однако я здесь, поскольку причины все-таки имеются… тонкие, деликатные причины… и я прошу вас уделить мне несколько минут вашего внимания.

Редмор со скучающим видом кивнул, и детектив продолжал:

— Начнем с нескольких вопросов… и если они покажутся вам неподобающими, умоляю простить меня и помнить, что намерения у меня самые положительные…

— Дорогой сэр, — загремел Редмор, — если в течение пяти минут вы не объясните, зачем пришли, я возьму вас за шиворот и вышвырну в окно!

Бобби утонченно улыбнулся.

— Пяти минут мне достаточно. Не будете ли вы так любезны сказать, известен ли вам сэр Атель Рэндом, проживающий на Корсика-стрит в Хайбюри?

Красное лицо Редмора стало багровым.

— А! Вас прислал этот негодяй! — воскликнул он. — Вы напрасно тратите время, сэр! Идите к двери, там мне будет удобнее вам наподдать!

— Пять минут еще не истекли, и я доверяю вашему слову джентльмена. Итак, имя сэра Рэндома вам известно, так как привело вас в ярость. Продолжаю. Утром 2 апреля в вашем доме произошла некая сцена, означившая конец ранее довольно близких отношений, не так ли?

— Да, сэр. Второго апреля. Мне нечего скрывать. Но Бога ради, вам-то что до этого?

— Поверьте, мною движет не пустое любопытство. Я не намерен вторгаться в ваши личные дела. Но в тот же день произошло и другое событие, и инстинкт подсказывает мне, что оно связано со случившимся здесь.

— Другое событие? Какое? Где?

— В Париже, — благосклонно ответил мистер Бобби.

Мистер Редмор едва сдерживался, а при упоминании Парижа и вовсе вышел из себя. Он был убежден, что сделался жертвой злостного насмешника; потому он осыпал смиренного мистера Бобби малоприятными эпитетами и велел ему убираться вон.

И тогда мистер Бобби, понимая, что вот-вот проиграет, поставил на карту все и громко вскричал:

— Если мисс Мэри согласится выслушать меня, мы сможем спасти сэра Ателя Рэндома…

Мысль оказалась удачной — дверь мигом открылась и в библиотеку вбежала мисс Мэри.

Ах! прелестное дитя! Двадцатилетняя, пухленькая, розовая девушка с ореолом светлых локонов вокруг лица.

— В чем дело, папа? — выпалила она. — Кто произнес имя…

Она чуть покраснела, заметив Бобби. Тот, джентльмен с головы до ног, отдал дань ее красоте низким поклоном.

— Этот болван, — пояснил Редмор, — явился ко мне с какой-то чепухой. Стал говорить об утре 2 апреля… о дате, которую мы должны забыть навсегда.

Мисс Мэри легким движением приложила руку к сердцу.

— Папа, — сказала она, — как ни больно мне вспоминать этот черный день, помните: я чрезвычайно желаю узнать, что случилось в доме упомянутого человека — и тем самым понять, чем было вызвано ужасное несчастье. С вашего разрешения, я хотела бы расспросить мистера…?

— Бобби, — вставил детектив.

Мистер Редмор страшно жалел, что не успел выбросить непрошенного гостя из окна. Но голос дочери был так мягок, так трогательно играл на его отцовских чувствах, что он не осмелился возразить. Он резко повернулся на каблуках и вышел.

Бобби одержал первую победу.

— Говорите, сэр, — быстро промолвила Мэри. — Что вам известно о сэре Ателе?

— К сожалению, до сих пор я ничего не выяснил, мисс! Но, как я имел честь сказать вашему отцу, я обладаю развитой интуицией и хорошим чутьем. Я убежден, что с небольшой помощью с вашей стороны сумею разгадать необъяснимую тайну, в чем вы, быть может, заинтересованы не меньше меня…

— Вы говорите что-то непонятное… Вы знакомы с сэром Ателем?

— Я сделал все возможное и невозможное, чтобы проникнуть к нему… увы, мне не удалось…

— Но что связывает вас с ним?

— Ничего. Послушайте меня, мисс, прошу вас! Верно ли, что утром 2 апреля сэр Атель появился у вас в доме, бледный и растерзанный, что он казался обезумевшим и рассказал что-то, одновременно удивившее и опечалившее вас?

— Это правда.

— Разрешите попросить вас, мисс, повторить его слова — по крайней мере те, которыми вы сочтете возможным со мной поделиться?

Девушка на миг задумалась, бросив взгляд на Бобби. Он показался ей честным человеком.

— За два дня до того утра я видела сэра Ателя, — сказала она. — Он был мил, доброжелателен и полон надежд на — не стыжусь это сказать — наше общее будущее. Второго апреля он пришел сюда в девять утра. Он казался угрюмым и изможденным, его невозможно было узнать. Когда я стала его расспрашивать, он сказал, что навсегда опозорен… что он совершил жуткое преступление — он! воплощение добропорядочности! — что отныне он не имеет права настаивать на выполнении обещаний, которыми мы обменялись, и что я не могу и не должна связывать свою жизнь с преступником! Что я могу еще сказать? Его сбивчивая речь, прерываемая рыданиями, ужаснула меня… Я просила его объясниться, уверяла, что прощу его, даже если он совершил какой-то опрометчивый поступок, и помогу ему загладить вину… Внезапно он выбежал… и с тех пор не возвращался…

Девушка закрыла лицо руками и заплакала.

Бобби, внимательно слушавший ее, спросил:

— Не замечали ли вы у сэра Ателя каких-либо признаков душевного расстройства?

— Никогда! Конечно, он часто бывал занят и погружен в себя. Я знаю, что он посвятил всю свою жизнь, все свои дарования работе над неким изобретением… Иногда он пробовал объяснить мне его суть… но при всем желании я не могла его понять… и мое невежество в научных вопросах не позволяло мне следить за его рассуждениями…

— К какой области относился его труд?

— Однажды он сказал мне, что если его усилия принесут плоды, дирижабли и аэропланы покажутся детскими игрушками, и из Лондона в Нью-Йорк можно будет добраться за два часа.

Мистер Бобби вскочил и, подчиняясь непреодолимой силе, станцевал джигу, напевая при этом старинную негритянскую песенку: «Эй, пастушки, выходите вечерком…»

— Сэр! Вы, кажется, сами сошли с ума! — с некоторым волнением воскликнула мисс Мэри.

Мистер Бобби опустился в кресло.

— Простите, мисс… Я не повредился в уме и не имел намерения вас оскорбить… Но то, что вы сказали! Если бы вы только знали!.. тысячи километров за два часа… а от Лондона до Парижа… 350 километров… сущая ерунда! Минут десять, не больше! И вот Коксворд… да, конечно!.. Связь существует… существует!

— Я ничего не понимаю…

— Я тоже! — ответил Бобби. — Но интуиция сработала! Чутье не подвело!

Он вдруг остановился и вновь заговорил корректным тоном:

— Мисс Мэри Редмор, я должен увидеться с сэром Ате-лем. Даю вам слово британского гражданина и истинного лондонского кокни, что мною движут в этом деле самые честные намерения. Добавлю также, что меня тронуло ваше горе — я женат, мисс, и знаю силу женской привязанности к избраннику — и я готов помочь вам исправить случившееся 2 апреля, если только это возможно… Помогите мне увидеться с сэром Ателем… и он вновь будет у ваших ног…

— Ах! Неужели вы способны совершить такое чудо?

— При взгляде на вас, мисс, оно не кажется мне неосуществимым. Я уверен, что сэр Атель глубоко страдал, отказавшись от счастья быть вашим супругом. В его жизни произошла какая-то катастрофа… я чувствую, ощущаю это, но не могу объяснить, что именно… надеюсь только, что мне удастся облегчить ее последствия…

— Какое счастье приносят мне ваши слова! Я потеряла, увы, всякую надежду… и, сама не знаю почему, доверяю вам…

— Тогда ответьте на мой вопрос. Можете ли вы устроить мне встречу с сэром Ателем?

— Не знаю, что вам и ответить. Я позабыла о гордости… писала ему… но он не отвечал…

— Но ваши письма он получал?

— О, в этом я уверена. Моя камеристка лично опускала письма в его почтовый ящик.

— И может опустить еще одно?

— Конечно!

Мистер Бобби потер лоб.

— Пишите, мисс, пишите скорее. Напишите сэру Ате-лю, что вы просите его встретиться с джентльменом, который придет к нему сегодня в пять часов вечера…

Он остановился и затем решительно махнул рукой.

— Терять нечего! Кто не рискует, проигрывает!

И снова начал диктовать:

— …с целью побеседовать о человеке, чья фотография прилагается…

Бобби достал из кармана фотографию, и мисс Мэри послушно вложила ее в конверт.

Это была фотография Коксворда…

III ДВА ВИЗИТА ВМЕСТО ОДНОГО

Ровно без четверти пять кто-то позвонил в дверь сэра Ателя Рэндома.

Дверь резко повернулась на петлях.

В дубовом проеме показался молодой, очень бледный и довольно высокий человек — тип современного англичанина с безукоризненным пробором в черных волосах и усами, спускавшимися по уголкам рта в кельтской манере.

Увидев перед собой незнакомца, сэр Атель Рэндом, чуть запинаясь, проговорил:

— Я получил письмо от мисс Мэри Редмор… Прошу вас, сэр, входите…

Посетитель, не медля, последовал за ним.

Сэр Атель провел его в небольшой двор, где стояло одноэтажное здание, похожее на мастерскую. Затем он открыл незаметную дверь в левом крыле строения и вежливым жестом пригласил гостя войти.

За дверью находился своего рода кабинет — очень светлый и чистый, с длинным столом посередине. Стол был уставлен физическими и химическими приборами и приспособлениями от градуированного барометра до двугорлых реторт. Рядом лежали многочисленные бумаги и чертежи.

Сэр Атель указал на стул и гость уселся, разглядывая хозяина.

Привлекательный молодой англичанин, казалось, был не в себе. На вид ему было лет двадцать пять. Немного запавшие глаза под высоким и выпуклым лбом светились умом и горели лихорадочным внутренним жаром, подавляемым усилием воли. Твердо очерченный рот, полные крепкие губы.

Все в этом человеке производило впечатление энергичности и мужественности.

Посетитель, высокий господин лет пятидесяти с довольно тонкими чертами лица, остро подстриженными кончиками усов и короткими седеющими волосами, вежливо снял шляпу, которую носил чуть набекрень, и сильной волосатой рукой отставил в сторону трость — такую толстую, что ее можно было принять за дубину.

Конечно же, это был не мистер Бобби.

Не успел сэр Атель заговорить, как гость извлек из кармана записную книжку, из книжки достал визитную карточку и протянул хозяину.

Сэр Атель прочитал: «Артюр де Лаберже». В левом нижнем углу было зачеркнуто какое-то слово и сверху приписано: «Le Nouvelliste, Paris».

Сэр Атель и глазом не моргнул.

— Я журналист, сэр. Специальный корреспондент парижского «Нувеллиста». Раньше работал в «Репортере», но ушел по причине, которая вряд ли будет вам интересна. Прошу уделить мне несколько минут…

— Это о вас писала мне мисс Редмор?

Лаберже счел за лучшее молча поклониться.

— Вы пришли поговорить со мной о человеке, чья фотография была послана мне в письме, сообщавшем о вашем визите…

Лаберже, несмотря на все свое самообладание, достойное специального корреспондента «Нувеллиста», вздрогнул от удивления. Прежде он действительно работал в редакции «Репортера», откуда ушел по очень простым соображениям, о которых мы расскажем позднее. Этим утром он выехал из Парижа и совершенно не понимал, как неизвестная молодая женщина могла сообщить сэру Ателю о его прибытии.

— Месье, — заговорил он, — думаю, всего несколько слов убедят вас, насколько полезен может быть мой визит для нас обоих. Позвольте в первую очередь сказать, что у нашей газеты миллион читателей; эта цифра свидетельствует об известности, какой пользуется «Нувеллист» во Франции и за ее пределами….

— Я никогда не читаю газеты, — мягко сказал сэр Атель.

— Жаль слышать, сэр! Пресса играет в мире великую воспитательную роль! Пойдем дальше… Не могли бы вы ответить на один вопрос: вы сэр Атель Рэндом, проживающий в Хайбюри, Лондон?

— Да, это я… Но прежде, чем вы продолжите расспросы, разрешите мне в свою очередь задать вам вопрос. Вы тот человек, о визите которого сообщила мне мисс Мэри Редмор?

— Заверяю вас…

— Можете ли вы что-либо сообщить мне о человеке, чью фотографию мне прислали?

Спокойно и совершенно хладнокровно сэр Атель протянул посетителю фотографию из конверта с письмом, продиктованным Бобби…

Сейчас, пожалуй, самое время вспомнить, что Лаберже был одним из героев парижского инцидента с Коксвордом и Бобби. Именно расследование, проведенное Лаберже в Лондоне совместно с адвокатом Эдвином Баттлвортом, помогло установить, что Коксворд в ночь с 1 на 2 апреля находился в английской столице. Благодаря собранным Лабер-же сведениям «Репортер» одержал полную победу над «Ну-веллистом» и сумел унизить конкурента.

Лаберже получал в «Репортере» очень щедрое жалованье, но всегда ставил деньги превыше лояльности. Он разыскал главного редактора «Нувеллиста» и предложил тому за плату, на какую не мог надеяться в «Репортере», стать верной ищейкой газеты. Он также обещал употребить все свои таланты на поиски способов чувствительно и болезненно отомстить «Репортеру» за поражение.

Моральная сторона этого шага была, безусловно, сомнительна; однако моральные нормы определенных кругов следует принимать такими, какие они есть, не вставая на котурны неподкупной честности.

Журналистские способности Лаберже были широко известны и признаны. Он славился тем, что не упускал из виду никакие подробности, всюду успевал и мог сделать самые неожиданные выводы из кажущейся незначительной мелочи.

Сэр Атель не испытывал в отношении его никаких подозрений: мисс Мэри не назвала фамилию посетителя, так почему ему не называться Лаберже?

Последний поглядел на фотографию. Необходимо помнить, что раньше он видел только изуродованный труп Кокс-ворда с заплывшими глазами и сломанной челюстью. Труп этот имел мало общего с изображенным на фотографии живым человеком со скотской и задиристой физиономией.

В невольном порыве чистосердечия, столь неподходящего для людей его профессии, Лаберже ответил:

— Я не знаю этого человека…

— В таком случае, сэр, — сказал сэр Атель, вставая, — мне не о чем с вами говорить, и я попрошу вас…

Его фразу прервал громкий звонок.

Сэр Атель с неожиданной силой схватил Лаберже за руку, заставил его подняться, подтолкнул к двери и пересек вместе с ним двор. Он уже открыл дверь и собрался было вытолкать Лаберже на улицу, когда одновременно раздались два возгласа:

— Мистер Бобби!

— Как! Писака из «Репортера»!

Мистер Бобби с первого взгляда узнал корреспондента газеты, вдоволь поиздевавшейся над ним. Детектив выставил кулаки и был готов угостить Лаберже хорошеньким свингом, но заметил сэра Ателя, взял себя в руки и, поклонившись, сказал:

— От мисс Редмор…

Удивленный вмешательством еще одного незнакомца, который произнес магическое «Сезам, откройся!», сэр Атель выпустил Лаберже. Последний смущенно прислонился к косяку.

Внезапное появление Бобби не слишком его обрадовало.

Бобби поглядел на него с подчеркнутым высокомерием и обратился к сэру Ателю:

— Вы получили фотографию?

— Значит, это вас я ждал…

— Да, сэр!.. А этот тип… не знаю уж, как он оказался у вас на пороге… но знаю, что он мерзавец и предатель… и призываю вас выгнать его вон…

— Эй, полегче! Что это вы там говорите? У меня прямо уши горят, — воскликнул Лаберже.

— Сэр, — холодно сказал сэр Атель, — попрошу вас успокоиться. Я вас не знаю и знать не желаю. Вы обманом… с неизвестной мне целью… проникли в мой дом… и я прошу вас уйти.

— Пусть так! — заявил Лаберже, успевший криво, как уличный хулиган, нацепить на голову шляпу. — Вы показали мне фотографию человека, которого я не узнал… я вам тоже кое-что покажу… и надеюсь, что вы это узнаете…

Он поспешно достал из бокового кармана обрывок бумаги — фирменного бланка с несколькими написанными от руки строками.

Сэр Атель глянул и воскликнул:

— Разумеется! Это фрагмент письма…

— Адресованного и отправленного вам и, как я понимаю, связанного с заказом химических препаратов…

— Совершенно верно. Но… — продолжал Атель дрожащим голосом, — каким образом это письмо очутилось у вас? Где вы его нашли?

— Я все объясню, сэр, когда вежливость возьмет в вас верх над горячностью, невольно заставляющей меня сомневаться в вашей рассудительности.

Сэр Атель на миг задумался.

— Вы правы, — сказал он. — Простите меня. Мистер Бобби, прошу вас пройти в мой кабинет. А вас, мистер Ла-берже, я попрошу дать мне полчаса… может быть, час… Вы можете подождать в лаборатории…

Настоящий репортер не должен руководствоваться гордостью и формальностями. В конце концов, что нужно было Лаберже? Поговорить с сэром Ателем. Часом раньше, часом позже, какая разница?

— К вашим услугам, — сказал Лаберже, кланяясь почти вежливо.

Бобби, поразмыслив, решил не ввязываться в ссору и вошел вслед за сэром Ателем в кабинет.

Затем сэр Атель отвел репортера в небольшое строение посреди сада и указал на полки, занятые колбами, склянками и прочими стеклянными сосудами.

— В ваших интересах, призываю вас ни к чему не прикасаться: здесь есть опасные и даже взрывчатые вещества. Мне крайне не хотелось бы стать причиной еще одного инцидента.

Последние слова сэр Атель произнес сквозь зубы.

— Не беспокойтесь! — громко рассмеялся Лаберже. — Моя шкура мне дорога, и я не намерен ничего трогать… Говорите, час? Буду очень благодарен, если вы не станете испытывать мое терпение…

— Постараюсь по возможности сократить ваше ожидание, — сказал сэр Атель.

Они кивнули друг другу и англичанин удалился.

IV ТРИУМФ МИСТЕРА БОББИ

Все это время мистер Бобби стискивал кулаки. Какой злой рок столкнул его с одним из тех, кого он ненавидел до смерти, с негодяем, оскорбившим его, издевавшимся над ним… столкнул в ту минуту, когда дело Коксворда, как подсказывала блестящая интуиция, вот-вот должно принять совершенно иной оборот…

— Довольно, Бобби! Обиды в сторону… У тебя есть долг, ты обязан восстановить честь имени, что носит твоя достойная жена… Будь мужчиной, вооружись всем своим незаурядным интеллектом… месть подождет, это блюдо лучше подавать холодным…

Возвратился сэр Атель. Бобби по-военному щелкнул каблуками и поклонился.

— Сэр, — сказал молодой англичанин, — вас направила ко мне женщина, которая для меня дороже жизни. В силу ужасных и трагических обстоятельств я был принужден расстаться с ней. В ее письмо была вложена фотография.

— Вы знаете этого человека? — не в силах больше терпеть, воскликнул Бобби.

— Знаю ли я его? Увы, я видел его всего лишь несколько секунд… жуткий, дьявольский миг… только чудом его черты запечатлелись в моей памяти…

— Вам известно, кто он?

— Нет!..

— И когда вы видели его?

— О! этот день я никогда не забуду… это было…

— Позвольте мне сказать… В ночь с 1 на 2 апреля…

— Да! но откуда вы знаете?

Бобби с важностью поклонился.

— Как бы вам сказать… Верная догадка… интуиция, сэр Атель, интуиция… Дату я назвал правильно?

— Совершенно правильно.

— И произошло это между часом и двумя часами ночи?

— В час тридцать пять. Да, в ту минуту роковая случайность разрушила всю мою жизнь… боль, отчаяние и раскаяние воцарились в моем сердце… навсегда, навсегда!

И молодой ученый закрыл лицо руками.

— Погодите! — Бобби властно поднял руку. — Если вы находитесь в таком состоянии из-за этого человека… то должен сказать вам, что Джон Коксворд — вы, кажется, не знаете его имени…

— Впервые слышу…

— Что Джон Коксворд был самым отъявленным мерзавцем, когда-либо волочившим ноги по трущобам Лондона!

— Вы говорите… «был»? Значит, он и вправду…

— Мертв! Мертв, как пень! О чем особо сожалеть не приходится, так как смерть избавила его от виселицы, на которой он бы вскоре несомненно очутился.

— Какая разница! Он был человеком… я не имел права отнимать его жизнь… Но, скажите мне… вы уверены, что он умер?..

— Я сам видел его труп и опознал его.

— Ах! Труп найден… где же?

— Прошу вас, сэр, соберитесь с силами… в этом-то и заключается суть дела… здесь средоточие тайны, в которую я пытаюсь проникнуть… Труп Джона Коксворда был найден в пять часов утра 2 апреля на площади Согласия в Париже.

— В Париже! — выпрямился сэр Атель.

— Да, сэр — то есть на расстоянии 250 миль отсюда по прямой линии. Временной отрезок между часом тридцатью пятью и пятью утра составляет ровно три часа и двадцать пять минут… отнимем десять минут, так как Париж опережает нас по времени… остается три часа пятнадцать минут. Может ли человек, добровольно или нет, совершить подобное путешествие за такое короткое время?

— О да, это возможно! — воскликнул сэр Атель. — Мало того, это в три или четыре раза больше, чем нужно. Сэр, 250 миль можно покрыть за три четверти часа!

Вполне понятно, почему Бобби не прерывал собеседника. Недавний тусклый огонек превратился в ослепительное сияние. И все-таки что-то беспокоило детектива.

— Возможно и самое невероятное, — заметил он. — Но согласитесь, трудно поверить, что упомянутый Джон Кокс-ворд, практически бродяга, без гроша в кармане, обладал таким быстрым средством передвижения. Несмотря на все доверие к вам, позвольте мне высказать некоторые сомнения…

Сэр Атель раздраженно отмахнулся.

— Говорю же вам, он должен был оказаться в Париже в два тридцать, самое позднее…

Затем он пробормотал:

— Да, я помню… Врилиолет был направлен на восток…

— Врилио… что? — вскричал Бобби.

— Ах! Вы не понимаете… не можете понять… вы не знаете… что жалкое существо, которое вы видите перед собой, владеет могучей силой, способной творить любые чудеса… Когда случилось несчастье, мне оставалось немного, совсем немного… ничтожные мелочи… и эта невероятная энергия, подвластная мне, была бы открыта пораженному миру!

— Какое несчастье? — во весь голос закричал Бобби.

При виде волнения молодого англичанина он уже спокойней продолжал:

— Сэр Атель, я состою в британской полиции Его Величества. В результате инцидента с этим негодяем Коксвордом меня в любую минуту могут отправить в отставку. Иными словами, я буду опозорен пред лицом всей Англии и, что будет для меня еще больнее — пред лицом миссис Бобби, моей достойнейшей жены… Я человек рассудительный, люблю точность, и мне нужны факты, только факты… Умоляю, скажите мне, где и когда вы видели Коксворда и каким чудесным образом он, будучи жив здесь, три часа спустя оказался мертвым в Париже?

Сэр Атель прижал ладонь ко лбу.

— Вы правы… Мой секрет душит меня… Я уже наполовину выдал его, и мне определенно полегчает, если я все вам расскажу.

Он начал лихорадочно расхаживать по комнате.

— Так вот, благодаря изучению редкоземельных элементов[11]…

— Хм? — вопросительно вставил Бобби.

— Ах, да… вы не знаете основ науки… Иридий, галлий, таллий, полоний — все это для вас варварские слова, не имеющие никакого смысла…

— Я слышал о радии, — скромно заметил Бобби.

— Ладно, оставим это… короче говоря, я открыл способ конденсации удивительной, колоссальной радиографической энергии в предельно малом и легком объеме.

Сэр Атель достал из кармана предмет, похожий на часы.

— Поглядите… стоит мне только нажать вот здесь, и эта энергия разорвет вас на части…

Бобби чуть отступил и вспомнил о миссис Бобби.

— Не бойтесь, — внезапно упокоившись, сказал сэр Атель. — Я продолжаю… Далее я соорудил летательный аппарат: он тяжелее воздуха, но не нуждается в воздухе как в средстве опоры и движется без посторонней помощи. Ему не страшны ни буря, ни ветер. Он летит, как выпущенный из пушки снаряд, благодаря собственной движущей силе — и более того, сила эта неисчерпаема!

— Чудесный аппарат, — сказал Бобби. Видя, как горят глаза сэра Ателя, он невольно подумал, что тот вполне может оказаться опасным сумасшедшим.

— Нет, всего лишь прекрасный, — поправил сэр Атель.

— Эта конструкция, еще не завершенная, но доведенная почти до совершенства, находилась в том маленьком дворе, через который мы проходили. Она представляла собой простой корпус из дерева и металла, способный выдержать самые сильные воздействия. Двигатель, то есть действующая часть, центр, мозг и одновременно солнечное сплетение аппарата, был готов к утру 1 апреля. Я также установил в своем Врилиолете комфортное пилотское сиденье…

Я зарядил мотор и разложил по внутренним отделениям аппарата запасы провизии и генеративного материала. Их хватило бы мне на несколько недель, и все это заняло очень мало места…

Я решил вылететь на рассвете 2 апреля. Но куда? Мне хотелось взлететь прямо вверх, в небо, в пространство, в пьянящую беспредельность, с невыразимой радостью сознавая, что я и только я окончательно покорил воздух…

А после, по возвращении, с какой гордостью я предстал бы перед мисс Мэри Редмор… я прокричал бы ей: «Властелин Вселенной у ваших ног!»

Увы! Роковая судьба не дремала! Она готовилась нанести удар, который уничтожил все мои надежды и навсегда сломал мне жизнь!

Сэр Атель замолчал. Его лицо выражало отчаяние.

— Не стоит! Послушайте, — решительно возразил Бобби, — сын великой Англии не может ؛даться!.. Я сам пережил в жизни немало взлетов и падений, но всегда гордо противостоял судьбе — и побеждал!

Сэр Атель, казалось, даже не расслышал эту героическую речь. Он продолжал:

— Весь день 1 апреля я провел за вычислениями и проверкой аппарата. Я отправил мисс Мэри Редмор письмо. В нем я сообщал о своем отъезде и скором возвращении; я также скромно и без всякого хвастовства описал непредставимую важность своего изобретения.

Торопливо перекусив двумя таблетками Бертло[12], я сел в кресло здесь, у окна, и стал с любовью глядеть на аппарат, казавшийся в лунном свете таким изящным и полным сил…

Я задремал, грезя о будущем…

И вдруг…

Меня пробудил необычный шум…

Я открыл глаза и увидел на стене, у ворот, человеческую фигуру.

Я вскочил и выбежал наружу. Увы! Я все же опоздал!

Незнакомец, чье лицо я ясно разглядел в свете луны, метнулся к аппарату, яростно жестикулируя… Забыл вам сказать, что мой Врилиолет немного напоминает по форме портшез…

Неизвестный резко открыл дверцу и скрылся в аппарате. «Берегитесь! — крикнул я. — Не двигайтесь и ни к чему не прикасайтесь!»

Что случилось потом? Я могу только гадать. Несомненно, незнакомец занял сиденье, расположенное так, что с него можно было легко дотянуться до всех механических частей аппарата… Протянув руку, он случайно схватился за одну из рукояток, приводившую в действие ту колоссальную силу, о которой я вам рассказывал…

Я не успел ему помешать, а на мои крики он не обращал внимания… И вот я увидел, как верхний пропеллер начал с головокружительной быстротой вращаться… а затем Врилиолет легко, как бабочка, поднялся с земли и с быстротой пушечного снаряда исчез в небе, в ночи, в черной бескрайней бездне…

Меня словно кто-то по голове ударил, и я упал, как подкошенный.

Поймите, мистер Бобби! Мою мирную жизнь, посвященную науке и труду, внезапно перевернула двойная катастрофа!

Я убил человека, — незнакомца, спору нет, но собрата по человечеству!

— «Убил, убил!» — вмешался Бобби. — Да он сам себя убил!

— Но разве не я создал орудие его смерти? Я один умел управлять этой могучей машиной… зачем я только оставил ее во дворе…

— Вы забываете, что во двор можно было попасть, лишь перебравшись через стену, а на такое решится только пьяный или умалишенный! Нормальные люди не лезут на стены, черт побери — а если лезут, пусть пеняют на себя… Как я понимаю, вы узнали человека на фотографии…

— Я видел его очень недолго, но у меня нет никаких сомнений… О, несчастный!

— Лучше скажите — негодяй и преступник! Джона Кокс-ворда ждала веревка, и вы, сами того не подозревая, оказали обществу большую услугу, избавив всех нас от этого мерзавца.

— Его лицо встает передо мной каждую ночь… Я помню, какой жуткий крик он издал, когда почувствовал, что аппарат отрывается от земли…

— Сентиментальность излишня! — безапелляционно заявил Бобби. — Поделом ему! Перестаньте винить себя в смерти злодея Коксворда… Но как вы объясните тот факт, что его мертвое тело было найдено висящим на ограде Обелиска в Париже — а не, скажем, на Трафальгар-сквер, у памятника Нельсону?

— К сожалению, объяснение самое простое… Бедняга, унесенный Врилиолетом, был растерян, ошарашен, не понимал, что с ним случилось… Я сам устанавливал систему управления и знал все ее тонкости, но этого нельзя сказать о постороннем…

Головокружительная скорость полета, шум пропеллера, гул мотора — ничем не сдерживаемый, он вращался, должно быть, с безумной скоростью… и все это в сочетании с ночной темнотой и страхом перед громадным окружающим пространством… Я полагаю, что несчастный впал в панику, попытался выбраться из адского устройства…

— И упал на площадь Согласия в Париже! Значит, Кокс-ворд — это Коксворд! Моя честь восстановлена! О, сэр Атель, как благодарна будет вам миссис Бобби! И как я поквитаюсь с этими французскими борзописцами, осыпавшими меня оскорблениями! О, они будут раздавлены, обещаю вам…

Лаберже терпеливо прождал больше часа — признания сэра Ателя заняли немало времени. Затем он решил во что бы то ни стало найти человека, с которым собирался поговорить.

Он выбрался из лаборатории, без труда обнаружил двор, заметил дверь, за которой скрылись сэр Атель и мистер Бобби и, долго не раздумывая, прервал затянувшуюся беседу. Короче говоря, он повернул ручку и распахнул дверь в тот самый момент, когда мистер Бобби, в жестоком предвкушении близкой мести, произносил свой монолог, сопровождая его яростными жестами.

Завидев Лаберже, одного из былых преследователей, мистер Бобби подбежал к репортеру, схватил его за галстук и заорал:

— Ха-ха! Коксворд — не Коксворд? Ха! В час ночи он был в Лондоне и не мог оказаться в пять утра на площади Согласия в Париже? Так вы писали? А вот и мог, месье журналист — и я это докажу!

Лаберже был гораздо сильнее Бобби. Он взял детектива за руки, отстранил и заставил сесть. Затем, обращаясь к сэру Ателю, он сказал:

— Искренне прошу меня извинить, месье, но мне не хотелось бы ждать слишком долго. Сейчас, когда вы выслушали этого идиота, не изволите ли выслушать и меня?

Сэр Атель едва заметил нового собеседника. Он весь ушел в раздумья. Детектив пролил свет на личность его жертвы. Коксворд был негодяем, бандитом! То, что ученый считал преступлением, на глазах превращалось в несчастный случаи…

— Тысяча извинений, сэр, — сказал он Лаберже. — Виноват, я позабыл о вас, так как мистер Бобби сообщил мне важные и чрезвычайно интересные новости…

Бобби не преминул воскликнуть:

— Новости о Коксворде… Помните, как все вы, жалкая кучка французских глупцов, накинулись на меня, когда я утверждал, что труп у Обелиска — это Коксворд! Как вы смеялись, как оскорбляли полицию моей страны и пытались запятнать честь Англии в лице ее скромного и преданного слуги! Придется вам покаяться, месье, и признать, что это вы, ничтожные щелкоперы, очернили своей глупой ложью честного человека и тем самым совершили отвратительное деяние. Знайте, наказание за него падет на вас и в этом мире, и в мире ином!..

Лаберже глядел на Бобби, ничего не понимая. Почему этот человек снова вспомнил о Коксворде? Лаберже твердо знал, что одновременно присутствовать в двух местах невозможно. В конце концов, он сам, еще работая в «Репортере», провел расследование и заручился показаниями свидетелей, заверенными лондонским адвокатом. Но теперь он состоял в штате «Нувеллиста» и был бы очень рад, окажись Бобби в здравом уме, а Коксворд из Лондона и парижский мертвец — действительно одним и тем же человеком. Новый патрон Лаберже, редактор «Нувеллиста», люто ненавидел конкурентов из «Репортера» и дорого заплатил бы, чтобы вставить им палки в колеса…

И Лаберже обратился к сэру Ателю, продолжавшему сидеть с равнодушным видом:

— Похоже, ваш разговор с этим джентльменом коснулся нелепого дела Коксворда, которое ненадолго взбудоражило Париж. Коксворд никак не мог оказаться в Париже 2 апреля в три часа утра…

— Ах, — вздрогнул сэр Атель, — вероятно, он оказался там намного раньше…

— Так вечером 1 апреля его не было в Лондоне?

— Нет, он был здесь… Увы, я хорошо это знаю.

— Но это невозможно!

— Вам это кажется невозможным, — холодно возразил сэр Атель, — но это правда. Несчастный Коксворд покинул мой дом, точнее сказать, двор в час тридцать пять утра…

— И покрыл такое расстояние за несколько часов?

— Гораздо быстрее, сэр.

— Не понимаю!

— Чему тут удивляться! — воскликнул Бобби. — Разве франкские невежды способны что-либо понять? Разве им знакомы редкоземельные элементы, тадий, фороний?

Бравый детектив несколько запутался в научной номенклатуре, но смело продолжал:

— А Врилиолет, месье журналист? Электрическая сила, что перевернет мир! От Лондона до Пекина за полчаса! Да что вы обо всем этом знаете?..

Лаберже, как и все французские журналисты, был наделен живым воображением и способностью быстро усваивать новые факты.

— Значит, речь идет об электрической машине? — спросил он сэра Ателя.

— Термин не совсем точен… скорее радиоактивной… но мне пришлось употребить выражение «электрическая», чтобы было понятней…

— И эта машина — летательный аппарат? — продолжал Лаберже.

— Да…

— И на этом устройстве Коксворд совершил путешествие из Лондона в Париж?.. в ночь с 1 на 2 апреля?

— К сожалению… могу подтвердить… И теперь я принужден оплакивать смерть человека и гибель машины, разработка и постройка которой стоили мне двух лет труда… Не знаю, хватит ли у меня духа восстановить аппарат…

— Аппарат… машина… — пробормотал Лаберже, охваченный, казалось, сильным волнением. — Как выглядит ваша машина?

— Она напоминает караульную будку… или портшез…

— Но именно из-за подобной машины я и отправился с журналистской миссией в Лондон!.. Помните, я показывал адресованное вам письмо из химической компании?

— Конечно! Конечно! — вскричал сэр Атель. — Произошло столько всего, что я и забыл… Да, это письмо было отправлено мне… Где вы его нашли?

— На пустыре в квартале Карьер д’Америк, в Париже…

Но здесь нам придется объяснить, с чем был связан этот новый поворот событий.

V. ТАЙНА XIX АРОНДИСМАНА

Инцидент с Коксвордом — как ни забавлял он парижских бездельников, в особенности из-за эпической схватки двух крупнейших газет, «Нувеллиста» и «Репортера» — вскоре канул в пропасть забвения.

Внимание любопытных отвлек свежий политический скандал: в парламенте обменялись пощечинами два высокопоставленных и претендовавших на министерские посты депутата. Бульварные хроникеры, во всем искавшие человеческие слабости, быстро установили, что причиной ссоры был не государственный бюджет Франции, а одна маленькая, пухленькая и приятная во всех отношениях особа, которая с большим успехом исполняла роль стрекозы в ревю, шедшем в театре «Варьете».

За этим последовал сенсационный арест сотрудника одного министерства. Он так тянулся к радостям большого света, что тайком растратил наследство пятидесяти семейств; а впрочем, дело было довольно банальным.

После резни на бульваре Менильмонтан и женитьбы американского миллиардера на бесприданнице с громкой аристократической фамилией в мире парижской журналистики вновь воцарилось затишье, и он погрузился в неизбывную тоску.

Напрасно заголовки оповещали о банкротствах и ужасных пожарах: публика, как говорится, не «покупалась», и горы нераспроданных экземпляров только росли.

Истинный талант репортера заключается в том, чтобы найти саму по себе маловажную тему, поднять вокруг нее шумиху, раздуть микроскопические подробности и таким образом придать ей привлекательный для читателей ореол необычности.

Лаберже был мастером подобных операций. Он недавно перешел в «Нувеллист» из «Репортера», получив солидную прибавку к жалованью, и теперь отчаянно цеплялся за любую мелочь, мечтая ударить в колокола сенсации.

Однажды он узнал следующее:

В одном из живописных районов Парижа, на восточной окраине парка Бют-Шомон, по соседству с площадью Данюб и больницей Герольда[13] и рядом с укреплениями, тянутся еще не застроенные земли.

В этом месте когда-то находились старинные каменоломни, позднее названные «Американскими карьерами» и давно заброшенные[14].

На заполнение и укрепление подземных пустот были истрачены значительные средства, но под верхним пластом почвы, судя по всему, залегают подвижные слои. Несмотря на все меры предосторожности, в земле порой открываются глубокие трещины, что грозит несчастными случаями.

Сравнительно недавно бедная работница, проходившая по пустоши, была застигнута подобным внезапным обвалом и наверняка погибла бы, не подоспей вовремя помощь.

Спасти ее удалось только ценой немалых усилий; как ни странно, она совершенно не пострадала.

После ряда таких несчастных случаев было решено обнести участок деревянной оградой и формально запретить к нему доступ до проведения работ по укреплению почвы.

С течением времени бродяги, апаши и бездомные проделали лазы в ограде и нередко скрывались в карьерах от полиции: место было достаточно уединенным и пользовалось в округе дурной славой.

Как-то утром несколько мальчишек, прогуливавших школу, пробрались через ограду и рассыпались по этому царству песка, булыжников и гипса с невинной целью поиграть в мяч.

Вдруг послышались ужасные крики, и дети выбежали на улицу: одни были бледны, как смерть, и казались полумертвыми, с трясущимися конечностями… другие не пытались им помочь, а сами с нечленораздельными воплями разбежались во все стороны.

Хотя людей вокруг было мало, вскоре собрались прохожие и окружили детей. Пострадавших, которые бились в самых настоящих судорогах, подняли с земли, а наиболее проворных детей допросили.

Мальчишки бессвязно отвечали, что на пустоши на них набросилось какое-то чудовище. Зверь исцарапал их когтями, искусал, едва не проглотил…

Конечно, в этих рассказах было много преувеличений, ведь руки и ноги у всех героев остались целы… Но что-то все же произошло. Прохожие, люди без сомнения храбрые, не осмелились проникнуть за ограду и остались снаружи. А изнутри, из-за досок, доносился глухой гул, не предвещавший ничего хорошего.

К счастью, поблизости оказались двое полицейских. Они подошли ближе с величественной медлительностью, характерной для их профессии — и увидели трех детей в возрасте от восьми до двенадцати лет, лежавших теперь на земле без движения. В ответ на вопросы полицейских вновь последовали бессвязные объяснения. В них часто повторялись слова «чудовище» и «дикий зверь».

Полицейские засвистели в свистки, призывая коллег; когда стражей порядка стало четверо, они разделились на пары. Первые двое понесли детей (те были живы, но лишились чувств) в комиссариат. Вторая пара, с саблями в руках, осталась охранять лаз в ограде.

— Не заглянуть ли нам внутрь? — спросил один из полицейских.

— Идет! — ответил его товарищ.

Доблестные полицейские с трудом протиснули свои широкие плечи в довольно узкий лаз.

Пустошь была длиной метров в четыреста и шириной в добрую сотню. Неровная почва, усеянная грудами камней, местами горбилась песчаными холмиками, поросшими редкой травой. Ближе к улице виднелась воронка глубиной около метра. Там, полускрытое разбросанными камнями и галькой и комьями земли, виднелось что-то похожее на газетный киоск или тумбу для афиш.

Полицейские недоверчиво осмотрели предмет. Им приходилось видеть унесенные грабителями и выброшенные на пустоши небольшие сейфы. Но представить, что воры переправили за ограду киоск или «веспасьен»…[15] Это казалось не просто странным, а прямо-таки невероятным.

Опасаясь встречи с диким животным — ведь какое-нибудь животное действительно могло сбежать из зверинца или цирка — наши герои обнажили оружие. Затем один из них, склонившись над воронкой, протянул руку и прикоснулся к странному предмету кончиком сабли.

Он мгновенно испустил крик боли, подскочил на метр вверх и упал на руки своего компаньона.

— Эй! Эй!.. Что с тобой, старина?

Но «старина» не отвечал, а его руки и ноги судорожно подергивались…

И хуже всего, что и второй полицейский вдруг ощутил непонятную слабость. Все его тело словно покалывало, перед глазами вращались огненные вспышки…

Полицейский невольно выпустил своего товарища, и тот упал на землю.

Затем сержант внезапно почувствовал облегчение — но непобедимая слабость сковала его, и он опустился на одно колено, мотая головой, точно оглушенный ударом палки по черепу…

Придя в себя, он увидел у лаза районного комиссара в сопровождении секретаря и полудюжины полицейских.

Толпа разрослась и теперь, ободренная появлением властей, ринулась на пустошь вслед за ними.

Процессию возглавляла горстка уличных мальчишек.

Полицейские увидели, что их товарищи попали в беду, и бросились на помощь. Стоило им прикоснуться к пострадавшим, как их затрясло; правда, на этом неприятности и закончились.

— В чем дело? — спросил комиссар. — Чему мы обязаны вашим состоянием?

Второй полицейский обрел дар речи.

— Адская машина! Там, в воронке!..

Комиссар поглядел в ту сторону, куда указывал полицейский, и увидел крышу киоска — для ясности мы будем пользоваться этим словом. Она была увенчана металлическим стержнем, несомненно, предназначенным для флага или вымпела.

— Что это еще такое?

— Если бы мы знали! — ответил полицейский. — Мой товарищ притронулся кончиком сабли… и повалился на землю… совсем как моя жена, когда ей съездишь…

— Но мне сказали, что здесь бродит опасное животное… хищный зверь…

— Нет, тут только эта штука… думаю, это какая-то машина анархистов…

Комиссар пожал плечами. Он был озадачен. На всякий случай комиссар решил держаться подальше от непонятного предмета и запретил своим людям к нему прикасаться. Кто знает: мысль об анархистах могла оказаться не такой уж безумной…

Из киоска явственно доносилось рыканье, прерывистое ворчание, какое мог бы издавать разъяренный хищник или взведенная громадная пружина механизма. Оно то смолкало, то начинало звучать вновь… что, конечно, мало успокаивало…

Полицейского — того, что с саблей — привели в чувство большой порцией вишневки, но он, как ни старался, не смог передать свои ощущения. Можно было только догадаться, что они были не самыми приятными.

Что оставалось делать? К счастью, у администрации на все случаи жизни имеются руководящие принципы. В данном случае принцип был прост: нужно передать дело вышестоящим лицам.

Комиссар так и поступил, тем более что такое решение освобождало его от всякой ответственности. Прежде всего необходимо было собрать сведения для доклада и по возможности точнее описать таинственный предмет, наполовину или на три четверти заваленный камнями и песком.

Приблизившись со всей осмотрительностью, какой требовал гражданский долг, комиссар стал диктовать свои наблюдения секретарю.

Крыша «киоска» была округлой и отдаленно напоминала германский военный шлем. Ее поддерживали четыре небольшие металлические опоры, соединенные поперечными креплениями из серебра или, скорее, никеля.

Сам предмет был прямоугольной формы.

Клетка — это слово определенно подходило к нему больше, чем «киоск» — возвышалась над землей сантиметров на восемьдесят; нижняя часть ушла в землю.

Изнутри, как уже сказано, время от времени доносился непонятный гул. Он напоминал рокот мотора, приводившего в движение колесо или турбину.

В рапорте были тщательно перечислены странные явления, вызываемые прикосновением к предмету. Комиссар, признавая свою неосведомленность, тем не менее описал их как «электрические или близкие к тому».

Во время осмотра произошел небольшой инцидент. Один из мальчишек, разгуливая по пустоши, нашел глубоко вонзившийся в стену обломок металл؛ — плоский, удлиненный, с округлыми концами, похожий на лопасть или крыло. Мальчишка попытался было вытащить его из стены, но комиссар решительно воспротивился, заявив, что продолжением столь блестяще начатого им расследования займутся вышестоящие инстанции.

Не стоит и говорить, что комиссар допросил окрестных жителей. Все они с редким единодушием показали, что ничего не ведают о странной машине и не знают, как она очутилась на пустоши.

Через полчаса дети и полицейский, оглушенные непонятными разрядами, пришли в себя.

Вызванный на место плотник заделал лаз, рядом поставили на страже полицейского и все с облегчением вернулись к своим делам. Рапорт комиссара был отправлен в префектуру, где наверняка — в связи с безобидным характером происшествия — был бы похоронен в коробке № 7, если не в папке № 23.

Но мы забыли о нашем приятеле Лаберже… Как говорилось выше, он отчаянно искал сенсацию и готов был, как достопамятный шекспировский Ричард III, променять своего коня и даже самого себя на трехголового теленка или жуткий катаклизм где-нибудь в Ножан-сюр-Марн*.

«Служба информаторов», как выражался Лаберже, была у него поставлена прекрасно, и он одним из первых узнал о странном происшествии на улице Карьер д’Америк. Его кровь прирожденного репортера закипела.

Возможно, это был какой-то пустяк, но инстинкты Ла-берже подсказывали, что за ним что-то кроется…

Он, конечно же, и не подозревал, не мог подозревать, что то было начало самого ужасного, самого поразительного, самого непостижимого испытания, когда-либо выпадавшего на долю Парижа.

Быть может, умей Лаберже заглядывать в будущее, он сам отступил бы пред лицом чудовищных событий, которые невольно вызвал к жизни…

Но сейчас Лаберже вдохновлял профессиональный долг. «Нувеллист» прекрасно платил, и Лаберже должен был отрабатывать свое жалованье.

На следующее утро газета вышла с заголовками:

ЗЛОВЕЩЕЕ ЯВЛЕНИЕ В СЕРДЦЕ ПАРИЖА

ТРОЕ ДЕТЕЙ ОГЛУШЕНЫ ЭЛЕКТРИЧЕСКИМ ТОКОМ ПОЛИЦЕЙСКИЙ СРАЖЕН РАЗРЯДОМ.

Лаберже с чувством описал в статье обстоятельства находки инфернальной машины и первые причиненные ею несчастья, закончив ядовитой критикой:

Городок в регионе Иль-де-Франс, ныне фактически окраина Парижа.

«Прошло уже двенадцать часов, и мы с сожалением вынуждены констатировать, что власти не предприняли никаких шагов, чтобы предотвратить непосредственную угрозу для населения. Впору спросить, не пришло ли время Городской лаборатории доказать свою полезность, в которой мы так часто сомневаемся?»

«Репортер», раздраженный дезертирством ведущего журналиста, не замедлил вступить в бой:

«Некоторые газеты, испытывая недостаток сенсацион-нъх новостей, готовы поднять шум вокруг любой мелочи. Как нам сообщают, речь идет просто о физическом приборе, электрическом устройстве или лейденской банке, брошенной грабителями на пустыре… Несколько электрических искр причинили больше волнения, чем вреда…»

Ага! Прежние патроны в деле! Что ж, Лаберже повеселится…

Он успел первым — и он им покажет. В следующем выпуске «Нувеллист» атаковал по всему фронту:

«Хриплый лай безголосой прессыі не сумеет помешать нам исполнить свой долг.

Мы уже сообщали о появлении неведомой и таинственной опасности в виде машины, чье воздействие до сих пор не поддается никакому объяснению. Увы, в этом случае мы не боимся обвинений в преувеличениях.

Вчера мы сообщали о находке на пустоши, расположенной на окраине XIX арондисмана, странного электрического или, возможно, рентгенографического устройства. Это устройство едва не лишило жизни невинных детей и храброго стража общественного порядка.

Сегодня утром, побывав в больнице Герольда, мы узнали, что состояние жертв удовлетворительное, но все еще вызывает некоторую тревогу. Пациенты, которых мы смогли опросить, поведали нам подробности происшествия. Все сошлись на том, что прикосновение к указанной машине повергло их в шок. Один из пострадавших мальчиков сравнил испытанные им ощущения с «ударом кнута сразу по всем костям», а полицейский — с «резким пинком в затылок».

Перед глазами жертв замелькали искры, а их конечности словно парализовало.

Совершенно ясно, что эти явления имеют электрическую природу и что мы имеем дело с неизвестным аппаратом, испускающим разряды наподобие самых мощных батарей.

Однако, мы слишком поспешно стали обвинять власти в бездействии.

Рано утром месье Лепин, не жалеющий времени и усилий во имя общественного блага, в сопровождении главы Городской лаборатории месье Лустало и ассистентов последнего, уже был на пустоши близ улицы Карьер д’Америк.

Большая толпа успела запрудить соседние улицы и для сдерживания ее понадобились значительные силы полиции.

Ходили слухи, что устройство, имеющее примерный объем в два кубических метра (часть его погружена в землю, что препятствует более точным измерениям), начинено взрывчаткой и грозит взорваться.

Жители соседних домов покинули квартиры и вывезли свои скудные пожитки — район этот является одним из самых бедных в Париже.

Когда полицейские расчистили в толпе проход для нашего отважного префекта, все с уважением сняли шляпы.

Месье Лепин был в костюме и котелке. Держался он, как обычно, очень спокойно, и на его губах играла немного скептическая улыбка. Взбудораженные толпы для него не новость.

Его спокойное мужество подбодрило любопытных, ко-торъх с трудом удалось удержать от штурма ограды. Несколько энергичных слов, какими наш префект владеет в совершенстве, предотвратили настоящее вторжение.

Месье Лепин, месье Лустало и ассистенты из Городской лаборатории остались на пустоши одни в окружении дюжины полицейских.

Они немедленно приблизились к машине. Один из полицейских, который накануне в числе первых осматривал таинственный аппарат, заявил, что положение машины изменилось: она перекосилась и погрузилась на несколько сантиметров глубже.

В первую очередь следовало проверить, не прекратились ли замеченные днем ранее электрические явления. Месье Лустало установил изоляторы: при необходимости они должны были сыграть роль громоотводов и, если машина действительно была заряжена электричеством, отвести его в землю.

Эти приготовления продолжались довольно долго. Нетерпение публики возрастало с каждой минутой.

Несмотря на уговоры полицейских, многие забрались на ограду. Над ней виднелись сотни голов.

Месье Лепин посоветовался с месье Лустало; последний заметил, что реальной опасности нет и что в любом случае с ней легко будет справиться.

— Начинайте, — распорядился префект, с обычной смелостью стоя в первом ряду.

Месье Лустало подозвал одного из ассистентов. Тот, надев резиновую перчатку и вооружившись металлическим прутом, проверил изоляторы, убедился, что они действуют, и ввел прут в соприкосновение с крышей машины…

В этот момент раздался ужасный взрыв (звук походил на выстрел из малокалиберной пушки). В то же время на несколько метров вверх с пугающим шумом взметнулось пламя.

Несмотря на защиту изоляторов, несчастный электрик был подброшен на два метра в воздух и рухнул на месье Лепина. Префект, крепко стоя на ногах, спокойный и неустрашимый, поймал электрика в объятия и тем смягчил его падение.

Толпа встретила необъяснимое явление испуганными криками. Секунду спустя ограда очистилась от любопытных и они разбежались с воплями ужаса.

К счастью, электрик, по фамилии Даржан (Эмиль), не слишком пострадал и отделался скорее испугом. После падения он ненадолго потерял сознание, но укрепляющие капли и несколько глотков кислорода быстро избавили его от всех последствий разряда.

Так или иначе, продолжение экспериментов в подобных условиях было чревато очевидной опасностью. Кроме того, месье Лустало, несмотря на свои неоспоримые познания, выглядел растерянным и упавшим голосом бормотал:

— Не понимаю… не понимаю… Что делать?

Однако префект, продолжавший улыбаться и довольный тем, что инцидент не привел к более трагическим последствиям, с привычной инициативой взял дело в свои руки и принял надлежащие меры.

— Что делать? — сказал он месье Лустало. — Очень просто: ничего! Вполне ясно, что дальнейшие попытки что-то выяснить опасны. В сверхъестественное мы с вами не верим, не так ли? В Париже достаточно ученых, и они вскоре разберутся с этой маленькой проблемой. Нужно только защитить население от его собственной опрометчивости. Об этом мы позаботимся.

И действительно, через час прибыли солдаты и заняли посты на всех дорогах и улицах, ведущих к указанной пустоши.

Месье Лепин отправился в министерство внутренних дел и сообщил министру о результатах предварительного расследования.

Была без промедления назначена комиссия под председательством месье Пуанкаре[16]; в нее вошли видные члены Академии наук и Консерватории искусств и ремесел[17].

Будет уместно напомнить острякам из прессы, что подобная электрическая машина весьма далека от лейденской банки (!!!), оставленной на пустыре грабителями.

Наша газета была первой и единственной, указавшей на всю необычность приведенных фактов. Возможно, наши скептические коллеги наконец поймут, что признать их — гораздо достойней, чем печатать издевательские и безвкусные заметки…»

Можно только представить, какой эффект вызвала в Париже эта сенсационная статья! Большой город склонен к коллективной панике. Везде, от каморок консьержек до великосветских гостиных, царила тревога… Люди боялись. Одна ультра-пессимистическая газета обвинила анархистов и нигилистов в подготовке чудовищного нападения на Париж, давно приговоренный ими к уничтожению.

Поговаривали, что гостиницы опустели. Деловые круги были обеспокоены. Появилось официальное заявление, призванное поднять дух горожан, но результат оказался, как всегда, совершенно противоположным.

В то же время — такова уж противоречивая человеческая природа — весь Париж ринулся в Бют-Шомон, на улицу Манен и бульвар Серюрье[18], где винные заведения буквально процветали. Укрепления соперничали в популярности с бульварами и Булонским лесом…

Комиссия посетила пустошь, но не установила ничего нового — помимо того несколько тревожного обстоятельства, что аппарат еще глубже ушел в почву. Земля вокруг машины продолжала оседать.

Естественно, репортер Лаберже, умевший пробираться повсюду и всегда искавший пути попасть в самые запретные места, незаметно присоединился к комиссии. Пока жрецы науки с важным видом стояли у аппарата, он отошел в сторону и стал осматривать различные трещины и ямы в поисках новых улик.

Так он обнаружил вторую, а затем и третью лопасть пропеллера. Все его сомнения рассеялись: аппарат явно был средством передвижения, вероятно, новым автомобилем.

Изобретатель, видимо, испытывал его в неподходящих условиях. Оставалось это подтвердить.

В песчаной яме обнаружился обломок дерева со сломанным замком на нем — очевидно, остатки какого-то ящика. Рядом зоркий Лаберже заметил обрывок бумаги, прижатый к земле скатившимся сверху камнем. Это и был фрагмент письма на бланке лондонской «Лорелл и Ко».; на нем значился адрес получателя: «Сэр Атель Рэндом, Корсика-стрит, Хайбюри, Лондон N. W.».

Вот каким образом репортер «Нувеллиста» оказался в доме на Корсика-стрит в компании сэра Ателя Рэндома и отставного детектива Бобби…

Объяснения не заняли много времени. Сэр Атель Рэндом не стал отпираться.

Да, таинственный аппарат, найденный в Париже — это его чудесный Врилиолет, а крушение машины в XIX арон-дисмане было прямым следствием бесцеремонного вторжения мистера Коксворда…

Относительно опасности, угрожавшей парижанам, сэр Атель высказался уклончиво, но его лихорадочное возбуждение свидетельствовало о внутренней тревоге.

— Да, да, — бормотал он, расхаживая по комнате, — там больше 50 граммов… движущая сила огромна… и если поршень А соприкоснется с резервуаром D… о, это будет ужасно!

— Послушайте, — вмешался Лаберже, — давайте говорить по существу. Вы признаете, что по вашей ошибке или, точнее, благодаря вашему изобретательскому гению целому району Парижа сейчас грозит опасность. Ваша обязанность — исправить причиненное вами зло!.. Нельзя допустить новую катастрофу…

— Вы правы! — воскликнул сэр Атель. — Нет смысла раздумывать, как поведет себя врилий…

— Что вы сказали?

— Ах! простите, вы же не знаете! «Врилий» — так назвал я открытое мною вещество, обладающее невероятной мощностью. Мы должны немедленно отправиться в Париж…

— На это я и надеялся. Но как мы попадем туда? У вас есть какой-нибудь новый аппарат, пусть хоть работающий на адском огне?

— Увы! Единственная модель аппарата сейчас в Париже…

— Ладно! Тогда нам, как простым смертным, остается обычный транспорт. Который сейчас час?.. Четверть второго… есть поезд через Булонь в два двадцать, прибывает в Париж в девять вечера… годится! В путь!.. Вы готовы?

— Да! Пять минут!.. Мне нужно захватить кое-какие субстанции… они необходимы для того, что мне предстоит сделать…

Он быстро открыл вделанный в стену сейф с толстыми, как борта броненосца, стенками. Из сейфа сэр Атель достал два небольших металлических сосуда и положил их в карман.

— Ах, да! Вы, вероятно, не успели поесть?

— По правде сказать, нет, — ответил Лаберже. — В нашем деле иногда приходится голодать.

Сэр Атель протянул ему золотую коробочку в форме табакерки:

— Проглотите один из этих шариков.

— Что это?..

— Таблетки Бертло. Одной такой таблетки вам хватит на сутки.

— Синтетическая пища? Хм! Значит, по приезде обойдусь без ужина…

— Я бы тоже хотел таблетку, — робко сказал Бобби. После рассказа Лаберже он чувствовал себя забытым.

— А! наш смелый детектив! — сказал репортер. — Вы-то поужинаете дома.

— Но я… я собираюсь поехать с вами!

— Вы! — воскликнул Лаберже. — Зачем?

— Что значит зачем? — выпрямился Бобби. — Кто больше всех заинтересован в исходе дела? Вы забываете, месье Лаберже, что это вы, да, именно вы навлекли на британскую полицию и ее скромного представителя всеобщее презрение… Я вас смертельно ненавижу и не скрываю этого… но готов протянуть вам руку… если вы во всеуслышание признаете, что Коксворд — это Коксворд…

— С радостью, друг мой! — сказал в свою очередь Ла-берже, протягивая ему руку. — Это только естественно… и я обязан извиниться перед вами…

— Ах! что ж, я доволен… Все это не столько для меня, сколько для миссис Бобби… Наконец-то она сможет ходить по улицам с гордо поднятой головой…

— Поднятой как угодно высоко! Значит, вы хотите вернуться в Париж, мой храбрый Бобби? Да будет так!.. Сэр Атель, дайте нашему доброму детективу таблетку и не будем терять время… Черинг-Кросс далеко, нам нужно еще пересечь весь Лондон…

— Для этого есть метрополитен, — сказал Бобби. — Мы еще успеем протелеграфировать с вокзала… Я должен сообщить миссис Бобби о своем отъезде.

— Да, верно.

— А я, — сказал сэр Атель, — должен известить мисс Ред-мор.

— Мне и самому нужно на телеграф, — заметил Лабер-же. — Заголовок «Нувеллиста» войдет в историю, а «Репортер» захлебнется от злости!

И все трое, захлопнув за собой дверь дома на Корсика-стрит, помчались на станцию Айлингтон.

VI. РЕВАНШ «НУВЕЛЛИСТА»

Сказать по правде, Париж — если воспользоваться известным выражением — был не в восторге, так как на пустоши заметили новые явления.

Ночью аппарат стал испускать странные вспышки света. Одновременно он погружался все глубже, а неистощимый источник электричества, казалось, по-прежнему излучал свои флюиды.

Газеты неистовствовали. Враждебные прогрессу издания праздновали банкротство науки.

Чем же занималась постоянно заседавшая комиссия, в состав которой вошли все академические знаменитости? Ее дебаты, увы, скатились в бесполезную и невразумительную болтовню.

Единственное рассудительное и поддержанное в конце концов всеми мнение высказал прославленный месье Вер-лоре, прозванный «королем авиации» после изобретения им колесного парашюта.

По его мнению, аппарат являлся своего рода геликоптером и был основан на принципе, представленном в 1784 году в Академии наук Лонуа и Бьенвеню; в 1870 году к нему вернулся Пено[19], снабдивший свою модель закрученной резиновой полосой. Месье Верлоре также напомнил о чудесных экспериментах месье Маре[20] с механическими насекомыми.

— Все указывает, — сказал он, — что перед нами такого рода аппарат. Эту гипотезу подтверждают найденные на пустоши лопасти пропеллера.

Обосновав первый пункт, месье Верлоре перешел к мотору; его мощность он описал как колоссальную и сказал, что мотор, очевидно, работает на электричестве.

— Бесспорно, — заметил месье Алавуэн, блестящий инженер-автомобилист. — Это уже установленный факт, и не нужно быть большим ученым, чтобы сформулировать гипотезу, с которой никто не станет спорить. Электрический мотор — очень хорошо. Но почему этот мотор все еще работает? Как и чем объяснить его постоянное действие, что сказывается даже на почве — ведь устройство вот-вот исчезнет в земле, словно невидимый механизм врезается в нее, как бур?

Кто из нас знаком с такой мощной батареей постоянного действия?

Объяснение месье Верлоре лишь множит вопросы. Электричество — согласен. Но где источник этого электричества? Как нам отключить этот источник? Мы собрались здесь, чтобы найти решение проблемы, но мне не кажется, что мы хоть на шаг приблизились к решению.

После этого пессимистического заключения дискуссия быстро превратилась в обмен ядовитыми и язвительными замечаниями, доводы уступили место личной неприязни, и два знаменитых мужа науки, сверкая лысинами, были даже готовы выдрать друг у друга последние волосы…

Солидная Le Temps, в пятичасовом выпуске, не удержалась от юмористического отчета об этом плодотворном заседании, причем завершила свою вдохновенную статью вошедшей в поговорку фразой: «Вот причина немоты вашей дочери»[21].

Париж хотел бы вздохнуть свободней, но странная тревога не отпускала город. Все ощущали тягостное беспокойство, шутки замирали на губах.

Верно, на террасах кафе было не протолкнуться, но та добродушная беззаботность, что делает атмосферу нашей страны столь легкой и привлекательной, куда-то исчезла. Разговоры вдруг смолкали, будто до собеседников внезапно долетал невесть откуда какой-то пугающий слух. Обстановка напоминала дни осады Парижа. Таинственный, необъяснимый характер происходящего пробуждал в душах некий испуганный мистицизм — ведь сверхъестественное у каждого из нас невольно вызывает опасения.

В шесть вечера появился выпуск «Репортера». В номере многословно описывались дневные происшествия, сопровождавшие медленную, но бесперебойную работу аппарата, и состояние почвы, в которую он неустанно вгрызался.

Разумеется, досталось и пресловутой комиссии. Газета называла ученых «голыми королями». Эта злобная критика ничуть не успокоила публику. Парижане с куда большей смелостью ждали комету Галлея, которая в конце концов пролетела мимо, наградив их зрелищем величественного северного сияния.

Но сейчас опасность казалась более непосредственной, более ощутимой, так сказать.

Каждый предлагал свой и, как правило, неосуществимый план борьбы с нею: например, расстрелять аппарат из пушки или похоронить его под тоннами камней. Но кто мог поручиться, что попадание снаряда либо груз камней или песка не вызовет ужасный взрыв?

Короче говоря, «Репортер» не возымел успеха. И хотя к концу статьи он начал подшучивать и зубоскалить, в публике возникло недовольство, которое вылилось в акты насилия против невинной газеты, включая аутодафе на перекрестке Монмартр.

«Нувеллист» запаздывал, и кучки людей ждали у яркозеленого здания редакции, построенного газетой на углу рю Друо. Раздавались крики и даже брань.

Кто знает, какие капризы движут толпой? Отдельные безумцы уже набрасывались на стеклянные витрины, где обычно вывешивались свежие номера, и под их тростями летели осколки. Другие грозили кулаками в сторону огромного окна на втором этаже, служившего экраном для показа наиболее сенсационных новостей. Окно оставалось белым и безмолвным.

Была половина седьмого, наступали сумерки. Внезапно вспышка магния осветила фасад. В тот же миг разом зажглись все электрические лампы… и на белом фоне окна проступили огромные черные буквы.

Толпа, то и дело разражаясь бешеными овациями и приветственными возгласами, читала:

СПАСЕНЫ!!!
ТАЙНА РАСКРЫТА!
ВСЯКАЯ ОПАСНОСТЬ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ИСЧЕЗНЕТ.
Через четверть часа
«НУВЕЛЛИСТ» расскажет всю правду!
КОКСВОРД ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛ КОКСВОРДОМ!

Когда на бульваре появились газетчики, началось настоящее беснование, в котором с новой силой проявились атавистические, дикарские инстинкты толпы. Газеты буквально рвали на части, люди дрались за них, целые кипы номеров падали на трокар, и на них набрасывались, раздирая нетерпеливыми ногтями.

Но разносчикам платили хорошо, и им было все равно, а в редакции «Нувеллиста» только радовались — газета вмиг вернула себе популярность и нанесла конкуренту оглушительный удар, от какого он вряд ли оправится.

С этой целью «Нувеллист» специально задержал выпуск, хотя телеграмма, отправленная Лаберже перед отъездом из Лондона, была уже три часа как получена. Она была напечатана большими буквами на первой полосе и гласила:

«Ключ к тайне найден. Таинственный механизм является летательным аппаратом, работающим на новоизобретенной батарее колоссальной мощности. Изобретатель, сэр Атель Рэндом, выезжает в Париж, куда мы с ним прибудем вечером вместе с мистером Бобби, английским детективом, который подвергся таким нападкам наших коллег, хотя верно опознал в мертвеце с Обелиска боксера Коксворда и говорил истинную правду. Коксворд добрался из Лондона в Париж за час на аппарате сэра Рэн-дома, называемом Врилиолет.

Все объяснения и доказательства будут предоставлены изобретателем этим вечером на встрече с научной комиссией, если последняя соблаговолит его выслушать».

Через час после этого аппарат будет нейтрализован. Причин для тревоги больше нет. Парижу не угрожает никакая опасность».

Ниже следовал пробел в полсантиметра, а далее еще одна телеграмма:

«Прибываем в Париж в девять пятнадцать.

Лаберже».

VII. ЧУДЕСА ВРИЛИЯ

Прежде чем попасть в редакцию, эти депеши — как заведено в нашей стране, где цензура отменена — прошли через министерство внутренних дел. Копии также были направлены, опять-таки как заведено, в префектуру полиции. В ожидании большого притока любопытных на Северный вокзал, куда прибывали спасители Парижа, были приняты чрезвычайные меры по обеспечению порядка.

Но эти меры были лишь предосторожностью. Перед Парижем поезд остановился в Пантене; там троих путешественников, с исключительной вежливостью, попросили выйти из вагона.

Лаберже узнал месье Лепина. Узнал его и Бобби — и содрогнулся до глубины души, с негодованием вспомнив, как его и миссис Бобби выдворили из страны.

Что же касается сэра Ателя, то последний, будучи одновременно воплощением британского духа и аристократом, не выказал ни малейшего удивления.

Префект рассыпался в любезностях. Он обменялся несколькими добросердечными словами с Бобби и объяснил сэру Ателю, что принятые меры вызваны лишь заботой об общественном порядке.

В нескольких словах он описал царившую в Париже тревогу и взрыв эмоций и надежд, вызванный приездом сэра Ателя.

— Месье Лаберже, — сказал префект, — может подтвердить, что в подобные моменты толпу бывает очень трудно успокоить и призвать к благоразумию.

Поэтому я решил, что для вас будет лучше, по крайней мере временно, избежать знакомства с чрезмерным энтузиазмом нашего населения.

Если вы не возражаете, мы немедленно направимся в министерство внутренних дел. Там вы встретитесь с членами научной комиссии, назначенной в связи с угрозой катастрофы. Вас попросят без утайки рассказать о свойствах так встревожившего нас механизма, сообщить, каким образом он оказался здесь и наконец обрисовать меры, которые необходимо принять для предотвращения каких-либо новых осложнений…

— Месье, — сказал сэр Атель, — я всецело в вашем распоряжении и распоряжении властей; и пусть не все случившееся было моей виной, я знаю, что только я один могу все исправить. Я понимаю, что должен буду объяснить все как можно более ясно и кратко, что я сделаю, заранее предвидя определенный скептицизм — каковой, я надеюсь, мне будет нетрудно преодолеть.

— Могу я сопровождать вас, сэр Атель? — спросил Ла-берже.

— Конечно. Вы сможете добавить ценные подробности.

— Полагаю, — сказал в свою очередь мистер Бобби, — что нет никаких причин отказать в том же лояльному и преданному слуге Его Британского Величества, питающему вдобавок некоторое справедливое недовольство в отношении французских властей…

— Тем более что злоключения храброго мистера Бобби, — со смехом вставил Лаберже, — тесно связаны с машиной сэра Ателя.

— Что вы имеете в виду?

— Эта машина — летательный аппарат, — сказал сэр Атель, — и на нем прибыл в Париж некий Коксворд.

— Тот самый Коксворд, — подчеркнул Бобби.

— Ну хорошо, хорошо, — сказал префект. — Я не совсем понял, но у вас будет время объясниться. Лучше выслушать все стороны. Комиссия сможет вынести решение на основе всей полноты фактов…

— Позвольте мне на несколько минут отлучиться и позвонить в газету, — сказал Лаберже. — После этого я буду весь ваш…

— Только побыстрее. Автомобиль ждет. Мы поедем прямо на площадь Бово [22].

Через несколько минут автомобиль на полной скорости понесся в сторону Парижа.

Ровно в десять он остановился у подъезда министерства.

Приехавших встретил секретарь, который немедленно провел их в приемную перед кабинетом министра.

— Позвольте мне войти первым, — сказал префект. — Не беспокойтесь, долго ждать не придется.

Он вошел в кабинет министра. Тот встал из-за стола и двинулся навстречу.

— Я ждал вас, дорогой префект. Мне докладывают, что волнение растет с каждой минутой. Кто знает, что могут вытворить наши бравые парижане в пылу страстей, приправленных щепоткой страха… Ваш англичанин здесь?

— Да… и должен сказать, он вызывает доверие. Настоящий светский человек и притом, судя по внешности, человек исключительного ума. Его взгляд поразит вас, как поразил меня.

— И он знает, что делать с этим злосчастным механизмом, который причинил нам столько хлопот?

— Конечно, так как называет себя его изобретателем. С ним также приехал репортер Лаберже…

— А! старый знакомый… к нему-то я особого доверия не испытываю…

— Если только он не заинтересован в правде, а я думаю, что дело так и обстоит. Я также хотел бы представить вам мистера Бобби…

— Кого? Что за мистер Бобби?

— Господин министр, возможно, помнит английского детектива? Он чуть не перевернул Париж вверх дном, утверждая, что мертвец, найденный в пять утра у Обелиска на площади Согласия — это некий Коксворд, находившийся в час ночи в Лондоне…

— Да-да, он еще устроил скандал, настаивая на этой выдумке…

— Оказавшейся правдой!

— Вы хотите сказать…

— Господин министр, когда вы выслушаете сэра Ателя, вы все поймете. Речь идет не о мистической тайне, но о научной загадке… Полагаю, господа члены комиссии будут очень удивлены…

— В самом деле? Что ж, надеюсь, ваш мудрый англичанин освободит нас от этого кошмара…

— Вы не хотите сперва поговорить с сэром Ателем Рэндомом?

— Какой смысл? Комиссии он скажет то же, что и мне. Не стоит зря тратить время. Я предстану перед комиссией и для начала вынесу предупреждение — барометр, надо сказать, клонится к буре. Вас вызовут минут через пять.

Префект возвратился к сэру Ателю. Тот был серьезен и задумчив.

За все это время сэр Атель не обменялся ни словом со своими двумя спутниками.

Вскоре дверь отворилась и министерский пристав громко провозгласил:

— Господин префект полиции и пришедшие с ним лица!

Префект взял сэра Ателя под руку и ввел его в зал, где за длинным, крытым зеленым бархатом столом, согласно обычному регламенту, восседала комиссия.

Лаберже и Бобби последовали за ними.

По знаку президента пристав усадил их. Префект оказался на одном конце стола, министр на другом, среди членов комиссии.

Заговорил председатель:

— Господин префект, по вашей просьбе мы созвали срочное заседание. Будем благодарны, если вы объясните нам причины такой срочности, и можете быть уверены, что мы выслушаем вас с большим интересом.

— Я нахожусь здесь лишь в качестве сопровождающего. Имею честь представить вам сэра Ателя Рэндома, британского гражданина. Сэр Атель даст точное объяснение фактов, так взбудораживших Париж. Господа Лаберже, репортер из «Нувеллиста», и Бобби, сотрудник британской полиции, смогут подтвердить сказанное в докладе сэра Ателя.

Следует упомянуть, что месье Пуанкаре, который в последнюю минуту не смог явиться на заседание, передал бразды правления старейшине комиссии, уважаемому месье Алавуэну.

Широкое багровое лицо месье Алавуэна украшали огромные белые бакенбарды, похожие на плавники.

— Месье Рэндом, — сказал он англичанину, — мы слушаем вас.

Сэр Атель поднялся.

Как мы уже говорили, сэр Атель был довольно высокого роста, очень худой, с правильным лицом и горящими черными глазами. Помимо лба мыслителя, достойного Виктора Гюго, в нем прежде всего поражало изящное благородство всего облика, красота рук, сдержанность жестов и гармоническая звучность голоса, одновременно очень мужественного и пленительного.

Не без смущения он начал:

— Как мне сообщили, господа, Париж обеспокоен появлением необычного аппарата. Машина упала на пустоши, на одной из окраин, и к ней до сих пор никто не смог приблизиться… Это устройство, частично погруженное в землю, схоже по форме с одним из ваших газетных киосков или караульной будкой, какие располагаются у входов в ваши казармы… Мне также сообщили, что на некотором расстоянии от машины были найдены обломки металлического пропеллера.

— Да, это так. Но можете ли вы сказать нам, что это за машина и откуда она взялась?

— Нет ничего проще, — ответил сэр Атель. — Это устройство — воздушный автомобиль, машина тяжелее воздуха. От аэропланов ее отличает то, что у нее нет ни крыльев, ни хвоста; также она в основном металлическая и ей не страшен ни ветер, ни воздушные бури.

— Род геликоптера, — торопливо сказал месье Верлоре, бросив торжествующий взгляд на своего оппонента Ала-вуэна.

— Если угодно, — сказал сэр Атель. — Я излагаю эти подробности, чтобы вы не сомневались в моем знакомстве с данным аппаратом. Иначе и быть не может: я сам его построил.

— Вы механик? — спросил месье Алавуэн с легким оттенком презрения в голосе.

— Позвольте представиться: сэр Атель Рэндом, ученик и скромный соратник Уильяма Крукса[23], президента Королевского научного общества в Лондоне… Если вас интересует, я мог бы перечислить титулы и дипломы, полученные мною в важнейших научных институциях Великобритании. Некоторые из вас могут помнить небольшой доклад о редкоземельных элементах, который я имел честь прочитать; ваш покойный коллега Бертло любезно охарактеризовал его в терминах, какие, признаюсь, заставили бы гордиться любого…

— Да, я помню его очень хорошо! — послышался надтреснутый голос. — Этот доклад был напечатан в «Журналь де саван»… [24] Замечательный труд…

— Благодарю вас, — сказал сэр Атель. — Но вернемся к интересующему нас вопросу. Устройство очень простое; от прежних конструкций его отличает наличие двух пропеллеров — сверху и снизу. Их приводит в движение ведущий вал, обычный металлический стержень, соединенный с очень небольшим двигателем. Направление полета определяется наклоном одного из пропеллеров, управляемых пилотом.

Я собирался совершить первое и решающее испытание нового летательного аппарата в конце этого месяца. Я безусловно посетил бы Париж, но он стал бы только остановкой, так как мой замысел предусматривал кругосветный полет через Россию, Сибирь, Китай и Японию с возвращением из Северной Америки…

Сэр Атель на мгновение замолчал, заметив, что члены комиссии начали проявлять нетерпение и обмениваться недоверчивыми взглядами.

Министр спрашивал себя, не стал ли он жертвой грандиозного розыгрыша или мании умалишенного.

Но префект, более привычный к невероятным неожиданностям — и, как сказано, испытывавший доверие к сэру Ателю — сделал англичанину знак продолжать.

Сэр Атель спокойно, словно говорил о самых простых и понятных вещах в мире, произнес:

— Я понимаю, господа, что мои утверждения могут, на первый взгляд, показаться несколько преувеличенными.

Прошу вас поверить, что все сказанное мною абсолютно соответствует истине. Кроме того, я с радостью предоставлю вам неопровержимые доказательства…

— Позвольте замечание, — сказал прославленный Ала-вуэн. — Вы говорили о двигателе. Как он устроен? Какое вещество служит топливом?

— Это я объясню позже. Разрешите мне продолжать доклад согласно разработанному плану…

Вас больше всего интересует, каким образом этот аппарат, находившийся в час ночи 1 апреля во дворе моего дома на Корсика-стрит, в лондонском пригороде Хайбюри, оказался на пустыре в вашей столице. Вот как это случилось…

И он сжато рассказал о том, что нам уже известно — о вторжении незнакомца, неожиданном взлете, исчезновении машины.

— Несчастный, о судьбе которого я сожалею, унесся прочь с головокружительной скоростью… Вероятно, он случайно, не имея никакого представления об управлении, привел в действие мотор. По моим оценкам, он поднялся на высоту двух или, возможно, трех тысяч метров. Машина была направлена на восток. Он полетел прямо во Францию. Я предполагаю — так как здесь я перехожу к гипотезам — что бедняга, когда потрясение от старта прошло, впал в панику, попытался выбраться из аппарата. Что он сделал?.. На какой рычаг нажал?.. Я узнаю это только после тщательного осмотра аппарата. Подозреваю, что он что-то сотворил с верхним пропеллером; в этом случае спуск был молниеносным. Несчастный потерял равновесие и выпал из машины над центром Парижа. Как мне сообщили, его труп был найден у подножия одного из местных монументов…

Как мне кажется, аппарат, мотор которого продолжал работать, совершил затем громадный скачок в сторону. Но равновесие было нарушено и машина упала на пустоши, проделав воронку в земле.

Вчера я узнал, что несчастная жертва собственной неосторожности — некий Джон Коксворд и что его личность было трудно установить, так как казалось невероятным, что он мог присутствовать в двух отдаленных друг от друга местах почти одновременно…

Подробные объяснения по этому поводу вам может дать мистер Бобби. Его показания подтвердит свидетельство месье Лаберже…

Члены комиссии были весьма озадачены.

Вся история была изложена таким серьезным тоном, что они, несмотря на всю свою пристрастность, никак не могли заподозрить сэра Ателя в мистификации.

Но с научной точки зрения все это выглядело бессмыслицей, а знаменитые ученые больше всего боялись розыгрыша. Это подорвало бы авторитет представляемых ими славных академий.

Заслушали Бобби и Лаберже. Крайне торжественный отчет английского детектива (с полным основанием указавшего на несправедливые гонения, причиненные ему делом Коксворда) и, по контрасту, довольно непринужденный рассказ обрадованного приключением репортера произвели впечатление на комиссию, но не убедили ее. Страх сделаться посмешищем взял верх.

Посоветовавшись с коллегами, председатель сказал:

— Сэр Атель Рэндом, мы далеки от мысли ставить под сомнение ваши слова. Но, как вы понимаете, вопрос чрезвычайно серьезен.

Вы предложили извлечь и убрать или, по крайней мере, нейтрализовать опасный аппарат, который по понятным причинам беспокоит город Париж.

Но прежде, чем мы разрешим такого рода попытку, каковая, заметьте, поставит под угрозу не только вашу жизнь, но и безопасность целого района Парижа, мы хотели бы узнать больше.

Вы говорили об очень маленьком моторе, способном работать на протяжении дней, недель, а возможно, и месяцев…

— Вы вполне можете сказать — лет, — заметил сэр Атель.

— Не нуждаясь в топливе?

— Именно.

— Но вы сами понимаете, что говорите о чем-то исключительном… противоречащем всему нашему опыту… практически чудесном…

— Здесь нет никаких чудес, — прервал председателя сэр Атель. — И это не более странно, чем банальный сосуд со смесью двух невидимых газов, кислорода и водорода, где под воздействием электрической искры осаждается вода.

Месье Алавуэн покашлял: у этого дьявола на все был наготове ответ!

— Как бы то ни было, вы едва ли удивитесь, месье, если мы попросим вас вкратце описать устройство вашего двигателя и рассказать об используемом вами топливе…

— Я боялся, что мои объяснения отнимут слишком много времени, — сказал сэр Атель. — Полагаю, вы хотели бы как можно скорее положить конец царящей в городе тревоге. Но я не могу ответить отказом на вашу просьбу.

Мой мотор не нуждается в каком-либо топливе. Он сам является веществом, производящим движение собственным действием.

Это колоссальная сила. Миллиграмма этого вещества достаточно, чтобы полностью разрушить дом наподобие того, где мы сейчас находимся.

Эта сила неисчерпаема. За сутки работы расходуется одна десятимиллионная часть грамма вещества.

Некоторые из терпеливо слушавших членов комиссии не смогли сдержать недоверчивые возгласы:

— Хо! Ха!

Сэр Атель впервые за весь вечер улыбнулся.

— Если вы предоставите в мое распоряжение большой обломок песчаника или мрамора, я продемонстрирую вам — конечно, не подвергая никого опасности — одно из свойств моего вещества.

Последовало минутное колебание: предложение было соблазнительным. И молодежь, и старики любят эксперименты — в них всегда есть что-то театральное.

Посреди зеленого стола стояла громадная мраморная чернильница. Весила она по меньшей мере килограмма три и никогда не ведала чернил.

— Давайте заканчивать, — сказал месье Алавуэн. — Направьте свою силу (последнее слово он иронически подчеркнул) на эту чернильницу.

Сэр Атель подошел ближе:

— Эта вещь не обладает художественной ценностью. Очень хорошо… вам не придется сожалеть.

Он пошарил в жилетном кармане и достал предмет, похожий на тонкий и элегантный карандаш в золотой оправе. Затем он показал его членам комиссии.

— Как видите, предмет очень маленький. Но в этой трубке содержится сила, которую не опишешь никакими словами.

Заметив встревоженное выражение на лицах слушателей, сэр Атель поспешил добавить:

— Не бойтесь, господа. Опыт не будет сопровождаться каким-либо шумом или другими неприятными явлениями.

Тем не менее, все затаили дыхание. Даже у самых храбрых что-то заныло в груди.

Глаза префекта выкатились от любопытства.

Министр был обязан казаться невозмутимым и потому лишь слегка опустил веки.

Сэр Атель подошел к столу, переставил чернильницу ближе к краю, наклонился над ней, как хирург, выбирающий, куда вонзить скальпель — и прикоснулся к мрамору кончиком своего орудия…

Послышался тихий, очень тихий треск, словно лопнула пружина часов.

И, вместо чернильницы, на столе осталась лишь небольшая гор؟тка пепла; ее не хватило бы наполнить и подставку для яйца.

Раздались крики, все вскочили и сгрудились вокруг. Ученые не могли больше сомневаться: они видели, видели собственными глазами…

— Кажется, один из ваших соотечественников, доктор Лебон[25], называет это диссоциацией материи, — сказал сэр Атель.

— Удивительно! Поразительно! Невероятно!.. И все с помощью этой маленькой трубочки…

К предмету, который сэр Атель держал между большим и указательным пальцами, как стебель цветка, со всех сторон тянулись руки.

Но англичанин лишь чуть повернул наконечник и положил стержень обратно в карман.

— Не стоит рисковать, — сказал он. — С этим нужно обращаться очень деликатно, а использование подразумевает длительный период обучения… Овладение этой силой, господа, заняло у меня десять лет…

— Из чего состоит ваше вещество? Как вы его получили?..

— Подобные вопросы заведут нас очень далеко, — отвечал сэр Атель.

— Но название у него хотя бы имеется?

— Я навал его «врилий»…

— Врилий? — недоумевали собравшиеся. Этимология названия была им непонятна, так как оно не основывалось на греческом корне.

— Имя фантастическое, господа. Возможно, вы читали весьма примечательный роман «Грядущая раса» одного из наиболее знаменитых моих соотечественников, сэра Эдварда Бульвер-Литтона[26]. Это, если хотите, утопический роман, но я вижу в нем предсказание будущего. В нем рассказывается о людях, которых наука вооружила могучей, непреодолимой, но в то же время управляемой силой. Эта сила доступна всем — мужчинам, женщинам и детям. Она способна преодолеть все препятствия, сломить любое сопротивление, и потому возможные последствия ее применения нейтрализуют друг друга. Под страхом обоюдного разрушения и уничтожения, никто не осмеливается напасть на ближнего…

Под влиянием этой силы на земле воцаряются добродетель, терпимость и добросердечие — но только потому, прошу заметить, что данная сила не сконцентрирована в руках немногих, а служит всем, от слабейших до самых могущественных. Она восстанавливает равенство и, тем самым, свободу…

Наш Бульвер назвал эту силу «вриль». Вот почему я назвал открытое мною вещество «врилий»…

Что же касается самой субстанции, то природу ее я могу объяснить в нескольких словах. Она аналогична галлию, открытому вашим великим компатриотом Лекоком де Буа-бодраном, а также радию вашего бессмертного Кюри. Она возглавляет группу редкоземельных элементов, которые я могу перечислить по памяти: иттрий, палладий, осмий, рутений, ванадий и наконец полоний, недавно открытый мадам Кюри. Основываясь на трудах моих предшественников — сэра Уильяма Рамзая, лорда Рэлея и Нормана Локьера — а также господ Бертло, Беккереля, Лебона[27] и многих других, я открыл врилий и в качестве первого опыта практического применения решил использовать его в авиации…

Мотор моего аппарата и есть врилий, выделяющий собственную силу, как радий выделяет свет и тепло, но в таких размерах, что в правильно сконструированном механизме может обеспечить до двадцати тысяч оборотов в минуту.

Приспособление, которое вы только что видели, снабжено крошечным алмазным сверлом. Врилий приводит его в движение, и оно способно за секунду уничтожить самый прочный камень. Воздействие, однако, должно применяться к тому, что индийская наука называет центром «лайи» — иначе говоря, к той точке конкретной массы, где все молекулы соединены и поддерживают друг друга. Подробней я объясню это позже.

Я слишком долго говорю, господа, и боюсь, что начинаю испытывать ваше терпение… Если я заслужил ваше доверие, позвольте мне приступить к необходимым действиям по нейтрализации Врилиолета… и избавлению прекрасного Парижа от невольно причиненных бед…

Раздались шумные одобрительные возгласы и аплодисменты — молодой англичанин сумел преодолеть недоверие и скрытую зависть маститых ученых. Разумеется, позднее они придут в себя и утверждения сэра Ателя покажутся им фантазиями, если не прямой ложью. Но сейчас, при виде горстки мраморной пыли, их энтузиазм не знал границ.

Министр и префект завладели сэром Ателем и обсудили с ним необходимые меры. Операция была назначена на десять часов утра.

Сэра Ателя немного тревожило лишь одно: врилий в поврежденном аппарате мог вызвать колоссальные вспышки и ужаснуть всю округу. Нельзя было допускать никакой паники.

Англичанин обещал обо всем позаботиться — «по крайней мере, обо всем, что можно предусмотреть», добавил он.

Кроме того, опасность, если она и имеется, будет угрожать только ему одному. Министр стал возражать, предлагая ему подумать о предосторожностях и, если требуется, отложить операцию, но сэр Атель спокойно ответил:

— Господин министр, любой скромный химик рискует жизнью в своей лаборатории двадцать раз на день. А статистика доказывает, — заключил он с улыбкой, — что химики обычно доживают до преклонного возраста.

Сэр Атель и представители французских властей договорились встретиться в половине десятого утра у пустоши на улице Карьер д’Америк. Цепь солдат будет удерживать публику на достаточном расстоянии. Сэр Атель намеревался действовать один; никто не будет его сопровождать, кроме облеченного высшей властью лица, префекта полиции…

— И репортера из «Нувеллиста»! — добавил кто-то, в ком по голосу нетрудно было узнать Лаберже.

— Я не могу ни в чем вам отказать, — вежливо ответил сэр Атель.

— А как же я? — осмелился вставить Бобби. — Если бы я не поднял такой шум вокруг Коксворда, разве заметили бы его газеты?.. Разве не вылитый на меня ушат грязи помог раскрыть все дело? Сэр Атель, вы проявите неблагодарность, если меня не возьмете…

— Вы пойдете с нами, дорогой мистер Бобби, — сказал англичанин.

Они попрощались и вышли.

Сэр Атель решил остановиться в «Карлтоне»; оттуда его на следующее утро должен был забрать Лаберже.

Обменявшись у входа в министерство рукопожатиями с молодым англичанином, Лаберже остался наедине с Бобби и фамильярно взял детектива под руку.

— А мы, старина Бобби, отправимся в редакцию «Нувел-листа»… Вас должны увидеть… Мы вас сфотографируем, и завтра ваш портрет появится на первой полосе…. Вы поможете мне написать статью, а потом мы с вами поужинаем в «Америкен». Эй! Трюфели, шампанское и красотки! Выше голову, Бобби! Ха-ха!

И Бобби позволил репортеру увлечь себя навстречу приключениям…

Увы! Наши герои считали, что развязка близка…

Могли ли они предугадать, какую каверзу уготовила им судьба?

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник