Парижский кошмар (Жюль Лермина) читать бесплатно онлайн полную версию книги

ЧАСТЬ I КОКСВОРД ЛИ КОКСВОРД?

I УБИЙСТВО У ОБЕЛИСКА

В одиннадцать утра, под ясным весенним солнцем — точности ради добавим, что было это второго апреля — на рю Монмартр, у бульвара, раздались дикие крики. На углу улицы Круассан показалась толпа не слишком элегантных личностей. Одни бросились к перекресткам, другие помчались в направлении Ле-Аль, и все одинаково издавали пронзительные нечленораздельные вопли. Истерзанное ухо улавливало лишь обрывки зловещих слов:

— Убийство у Обелиска… [1]

— Спрашивайте «Нувеллист»! Специальный выпуск!

— Ужасные подробности!

Немного поколебавшись — мало ли всех нас мистифицировали щедрые на уловки уличные газетчики! — некоторые покупали газету, на ходу просматривали, вдруг останав-ливаливались, как вкопанные, и начинали читать. Их быстро окружали любопытные.

— Да, да!.. Убийство!

— Кого убили-то?

— Никто не знает!

— А убийцу арестовали?

— Не все ли равно!

Взрыв эмоций был вызван короткой, но сенсационной заметкой:

«Сегодня в половине пятого утра, когда пустынный Париж всецело принадлежит дворникам и водовозам, месье А., рабочий, направлялся в мастерскую, неся на плече свои инструменты. Переходя площадь Согласия со стороны Гренелль, он с тротуара Тюильри неожиданно заметил у подножия Обелиска нечто странное чуть повыше уровня земли.

Рабочий продолжал идти своей дорогой, не обращая внимания на увиденное, однако затем все-таки обернулся, чтобы приглядеться внимательней. Ему показалось, что это «нечто» напоминает человеческую фигуру.

Месье А. решил пересечь площадь и двинулся прямо к монолиту. Каково же было его удивление, когда с расстояния в несколько шагов он разглядел предмет, который привлек его внимание! Это было человеческое тело, висевшее на ограде; ноги человека не касались земли.

Испуганный рабочий, опасаясь неприятностей, повернулся и поспешил уйти, но натолкнулся на двух полицейских. Встревоженный вид месье А. заставил последних остановить и допросить его, и тогда ошеломленный рабочий, с трудом подыскивая слова, рассказал им о своей находке. Все трое возвратились к Обелиску.

Рабочий не ошибся: с острых, похожих на пики прутьев действительно свисало тело человека, чья голова находилась внутри ограды.

Сперва решили, что речь идет о самоубийстве; но когда полицейские попытались приподнять мертвеца и перерезать веревку, стало очевидно, что это предположение ошибочно.

Покойник висел на двух бронзовых остриях, которые вошли в тело так глубоко, что трое мужчин не смогли его освободить.

Один из полицейских перебрался через ограду на гранитный цоколь, но все было напрасно. Полицейский увидел, что голова мертвеца была покрыта засохшей кровью, образовывавшей на лице красную маску; однако туловище оказалось невозможно снять с острых прутьев.

Как по волшебству, со всех сторон сбежались зеваки и обступили тело. Полицейские засвистели в свистки, и вскоре появились еще два стража порядка. Когда они оттеснили толпу и поняли, в чем дело, один из них направился в комиссариат.

Через четверть часа в сопровождении полицейского и постовых прибыл месье Ришо, известный районный комиссар. Общими усилиями полицейским удалось наконец снять тело и положить его на тротуар.

На первый взгляд погибший не выглядел французом. Покрой и фасон его платья были несомненно английскими. Лицо, поспешно отмытое от засохшей крови, оказалось широким, бритым, с чисто англосаксонской квадратной челюстью.

В передней части черепа виднелась ужасная рана, окруженная брызнувшей на лоб мозговой тканью и нанесенная, очевидно, тупым инструментом.

Тело перевезли в комиссариат и о находке сообщили вышестоящим властям. Месье Давен, глава Сюрете, уже прибыл и проводит предварительное расследование. С минуты на минуту ожидается и прибытие месье Лепина, префекта полиции…

Мы не намерены повторять всевозможные слухи и домыслы; традиционная осмотрительность нашего издания обязует нас не вмешиваться в ход расследования.

Тем не менее, благодаря осмотру трупа и некоторым найденным уликам, можно с достаточной определенностью сказать, что убитый принадлежал к миру спорта. Вероятно, в результате какой-то ссоры он получил удар молотком или разводным ключом. Убийца вместе с несколькими сообщниками перенес тело на площадь и хотел перебросить его через ограду; но под собственным весом тело упало на острия прутьев, где и было брошено.

Собраны важные свидетельства, которые, как ожидается, без промедления наведут полицию на след виновных. В пятичасовом выпуске мы приведем новые подробности этого жуткого преступления; нет сомнений, что оно потрясет публику и, весьма вероятно, приведет к самым невероятным разоблачениям».

Нетрудно понять, какие страсти сотрясали Париж, когда известия о таинственном убийстве начали распространяться по городу.

Но кто мог бы предсказать поразительные, невообразимые последствия этого события?

II МЫ ЗНАКОМИМСЯ С МИСТЕРОМ БОББИ

Мы легко обманываемся пустыми обещаниями. Узнав, что начато полицейское расследование, мы облегченно вздыхаем. Мы уверены, что дело в надежных руках.

Полиция немало обязана творениям писателей, от вольтеровского Задига[2] до Дюпена Эдгара По и несравненного Шерлока Холмса. Мы с радостью воображаем, что все эти литературные герои более-менее связаны с полицией и приписаны к набережной Орфевр, и всякий раз удивляемся, когда бываем вынуждены признать ؛)дно сенсационное преступление за другим неразрешимой загадкой.

Довольно неприятно думать, сколько бродит вокруг неведомых убийц, с которыми мы можем столкнуться каждый день!

«Убийство у Обелиска», как окрестили недавнее злодеяние, пополнило список нераскрытых дел. Публика недоумевала: как возможно, что в сердце Парижа, в средоточии самых блестящих кварталов, совершено такое жестокое убийство, а у полиции нет ни единого ключа к разгадке?

Полиция обыскала все бары в окрестностях, опросила всех знаменитых и заурядных спортсменов, направила запрос в английское посольство — поскольку единственным установленным фактом можно было считать то, что убитый являлся англичанином; но ни из коммерческих представительств, ни из гостиниц посольство не получало сообщений о чьем-либо исчезновении.

Сперва казалось, что полиция напала на след — профессионалы бокса заявили, что на теле убитого имеются характерные следы кулачных ударов, что особенно касалось деформации челюсти; из этого они сделали вывод, что неизвестный был боксером.

Несколько недавних провалов поставили шефа Сюре-те, месье Давена, в довольно неудобное положение, и он вовсю распекал своих агентов.

Но напрасно агенты дежурили в морге, куда отвезли тело, вглядывались в лица посетителей и пытались вызвать их на откровенность. Результат был всегда одним и тем же: никто ничего не знал!

Поползли весьма странные слухи.

Проведя вскрытие, знаменитый патологоанатом заключил, что убитый скончался не от травмы черепа и даже не от страшных ран, причиненнь «остриями ограды.

Нет, он умер еще до этого.

Казалось бы, это указывало, что он был убит где-то в другом месте и уже мертвым принесен на площадь Согласия.

Патологоанатом пришел к иному выводу — неизвестный умер от удушья. Состояние легких не оставляло в этом никаких сомнений… однако на шее убитого не было ни повреждении, ни следов удушения.

Как выразился один репортер из «Нувеллиста», установили только, что смерть не могла быть вызвана ранами на туловище или черепе.

С другой стороны, место, где обнаружили трун, находилось посреди громадного открытого пространства. Трудно было представить, что убийцы решили избавиться от тела жертвы в подобном месте и что их по пути никто не заметил — тем более что в ту ночь как раз насупило полнолуние, а небо было ясным.

— И все-таки, — воскликнул заместитель начальника Сю-рете в частной беседе со своим шефом, — не мог же этот человек упасть с неба…

— Так или иначе, месье Лепин в ярости и недавно устроил мне очень неприятную выволочку… Нужно работать, нужно искать — и найти!

— Строго между нами… — заметил господин Лавор, заместитель начальника. — Мы-то с вами понимаем, что если не вмешается счастливая случайность, нам и дальше предстоит блуждать в темноте…

Именно в этот момент, как бывает в сказках, где заклинания вызывают волшебных персонажей и творят чудеса, дверь кабинета приоткрылась и в щель просунулась голова инспектора.

— Патрон, вы принимаете?

— Смотря кого… если это не какой-нибудь нудный бездельник…

— Пришел англичанин… называет себя детективом и утверждает, что приписан к лондонской префекте… хочет поговорить с вами…

Шеф Сюрете и его заместитель обменялись быстрыми взглядами. Английский детектив! Не пришла ли на помощь та самая счастливая случайность?

— Его имя?..

— Он дал мне визитную карточку.

— Посмотрим.

Господин Давен взял карточку и прочитал:

— «Бобби»! Не имя, а прозвище… Ладно, пригласите его войти.

И добавил, обращаясь к Лавору:

— В конце концов, это ни к чему нас не обязывает…

— Мне уйти?

— Нет-нет, останьтесь…

Дверь снова отворилась и инспектор ввел в кабинет посетителя.

Тот шагнул вперед, держа в руке котелок.

Это был чисто выбритый человек лет тридцати, невысокий, худой и щуплый. На нем был безукоризненный черный костюм с полоской белого воротничка над галстуком.

Короткие и аккуратно причесанные медно-рыжие волосы, лицо худощавое и довольно бледное.

Глаза маленькие, но очень светлые и яркие.

Хорошие перчатки, хорошая обувь, одним словом, воплощенный протестантский пастор.

— Господин Давен? — спросил он, согнувшись вопросительным знаком.

— Рад познакомиться. Это мой заместитель, месье Ла-вор. Вы можете полностью нам доверять. Но сперва позвольте один вопрос. На вашей визитной карточке значится только «Бобби». Я в достаточной степени владею английским и знаю, что это распространенное прозвище полицейских… Будьте добры, назовите вашу настоящую фамилию…

— Месье, — сказал посетитель с сильным английским акцентом, — вот мое официальное удостоверение, подписанное директором Скотланд-Ярда. Как вы можете видеть, в нем стоит фамилия Бобби. Что поделаешь, такова моя фамилия.

— Да, верно, — сказал Давен, прочитав бумагу. — Значит, вы мистер Бобби…

— Хотел бы заметить, что я… как бы это сказать по-французски?.. чуточку… знаменит в Лондоне… так как я оказал короне ряд важных услуг. Это я поймал фальшивомонетчиков из Гринвича…

— Ах, вот как! — сказал шеф Сюрете, никогда не слышавший о подобном деле.

— Это я выследил и арестовал отцеубийцу Льюиса Берда… которого потом повесили…

— Ах, вот как!

— Это я…

— Простите, — суховатым тоном прервал его Давен, — я полагаю, вы просили о встрече со мной не только для перечисления ваших заслуг…

Англичанин оскорбленно выпрямился.

— Я счел, что прежде всего должен представиться… а заслуги у каждого свои…

— Согласен, мистер Бобби… и позвольте заверить, что я отношусь к вам с должным уважением… но какова цель вашего визита?

— Разрешите мне изложить все по порядку… В первую очередь я должен сделать следующее принципиальное заявление. Я сотрудник полиции Его Величества короля Англии и императора Индии и не связан какими бы то ни было обязательствами с полицией Французской республики.

Мистер Бобби произнес это крайне торжественно.

— Понятно, — сказал Давен. — И?..

— Добавлю, — промолвил Бобби, — что в настоящую минуту я нахожусь в весьма деликатной ситуации, абсолютно воспрещающей мне делать то, что я собираюсь сделать… Я пребываю в отпуске и не должен заниматься никакими расследованиями даже в интересах своей страны…

Шеф Сюрете был не самым терпеливым человеком и испытывал сильное желание выставить за дверь говорливого и обременительного посетителя.

Однако он ограничился едва заметным кивком.

Посетитель был оригиналом, но это не доказывало, что он не может оказаться полезным. А вдруг… шанс, долгожданная счастливая случайность!

— Продолжайте, дорогой месье, — сказал Давен, изобразив самую вежливую улыбку. — Все, что вы говорите, весьма интересно и намекает на чрезвычайно любопытное продолжение… Я весь внимание…

Небольшая формальная речь Давена произвела на Бобби удивительное действие. Наконец-то его слушали с должным почтением!

Давен указал рукой на кресло, но Бобби остаться стоять, вытянувшись во весь свой небольшой рост.

— Вы должны понять, господин начальник Сюрете, что я пришел по собственной воле и не в силу каких-либо профессиональных обязательств… Я просто турист, которому захотелось посетить Париж — и в самом деле чудесный город, — заметил Бобби снисходительным тоном. — И если стихийный порыв великодушия побудил меня оказать маленькую услугу…

— Вы очень добры… но… не соблаговолите ли вы оказать нам эту маленькую услугу как можно скорее?.. У меня много дел, и я несколько спешу…

По лицу Бобби пробежала тень.

— Если вам угодно, — сказал он, — я могу прийти в более удобное время.

— О, нет! Прошу вас, — воскликнул Давен. — Я понимаю, что вами движет честь джентльмена… но, честное слово, я с нетерпением жду объяснения вашего визита, и если вы можете в нескольких словах утолить мое нетерпение…

Тем временем шеф Сюрете самым серьезным образом размышлял, не спустить ли слабоумного англичанина с лестницы.

Что же до мистера Бобби, то он еле заметно пожал плечами.

Французы всегда и везде остаются французами — фривольными и легкомысленными!

Затем, словно в нем высвободилась какая-то пружина, мистер Бобби коротко и быстро заговорил:

— Известно вам, кто тот мертвец с Обелиска?

Лавор вздрогнул.

— Нет, — сказал шеф Сюрете.

— Я знаю, кто это.

— Говорите же, говорите скорее…

— Во время проулки я заглянул в морг… и увидел…

— И вы узнали…

— Узнал… жалкое отребье…

— И его имя?

— Извольте. Коксворд, профессиональный боксер.

III ГАЗЕТНОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО

Два часа спустя в «Нувеллисте» были приведены нижеследующие сведения об убитом:

«Коксворд (Джон) был профессиональным боксером — не из тех, кто сражается за титул чемпиона мира, но завсегдатаем цирковых рингов. Он соглашался драться за несколько шиллингов, побеждал или проигрывал без ощутимого вреда для себя, своих соперников или зрителей, делающих ставки, и в целом был достаточно ловок, чтобы заработать на жизнь. Коксворд также являлся неисправимым пьяницей, не питал уважения к чужой собственности и успел познакомиться с радостями тюрьмы и принудительного труда».

Короче говоря, убитый был совершенно неинтересным человеком.

По мнению мистера Бобби, знаменитого английского детектива, покойный решил попытать счастья в Париже, где в наши дни на боксерские матчи в одном из наиболее скандальных мюзик-холлов собирается разряженная и дикая толпа и со знанием дела обсуждает «свинги» и «нокауты» пыхтящих на ринге грузных соперников.

Коксворду вряд ли удалось бы преуспеть в этих великосветских поединках, но иллюзиям противиться не так-то легко, не говоря уж о притягательности Парижа для подобной личности.

Публику очень мало интересовала цепочка событий, в результате которой тело Коксворда оказалось у подножия Обелиска. О нем вскоре забыли бы, но некое неожиданное обстоятельство вновь вернуло дело на первые полосы газет.

Все знают, что «Нувеллист» лидирует в области новостной журналистики, что на пятки ему наступает «Репортер» и что главный конкурент «Нувеллиста» с каждым днем становится все популярнее.

«Нувеллист» презирает «Репортер» и не упускает случая доказать свое превосходство, часто не стесняясь в средствах. «Репортер», со своей стороны, всеми силами старается разоблачить промахи «Нувеллиста».

Смертельная борьба между двумя газетами забавляет читателей, а тем временем конкуренты охотно обмениваются любезностями, оставляющими желать лучшего в смысле рыцарского отношения к противнику.

В деле с «убийством у Обелиска» «Нувеллист» опередил конкурента и первым сообщил о найденном трупе и результатах расследования. Пока журналисты «Репортера» шли по возможному следу и расспрашивали французских спортсменов, «Нувеллист» получил информацию прямо из префектуры и разрушил все возведенное соперником здание дедукций, опубликовав показания мистера Бобби.

Статья в «Нувеллисте» завершалась двуличным, кисло-сладким пассажем:

«Мы искренне сожалеем, что простая истина превратила в ничто весьма изобретательные гипотезы, выдвинутые некоторыми нашими коллегами. «Нувеллист» снова доказал надежность публикуемой им информации, не имеющей ничего общего с фантастическими измышлениями нечистоплотной прессы, которая не стесняется публиковать выдуманные новости».

Этот язвительный выпад с обвинениями в небрежности и фактической лжи был прямо адресован «Репортеру», и другие газеты, конечно, не преминули его заметить.

В редакции «Репортера» поднялась суматоха. Главный редактор бушевал от ярости и уволил двух сотрудников, «Нувеллисту» же ответил в патриотическом духе:

««Репортер» признает, что в нем работают только французы и что газета не получает информации от иностранных помощников. В любом случае, остается только сожалеть, что данное событие так прискорбно подчеркнуло превосходство английской полиции над нашей. Кроме того, мы не готовы слепо соглашаться с выводами, которые префектура, как нам кажется, поторопилась взять на вооружение».

Далее «Репортер» добавлял:

«Коксворд — если это действительно Коксворд — прибыл в Париж не на воздушном шаре. Он должен был поддерживать отношения с людьми своего круга и профессии. Кто-то убил этого человека. «Репортер» начинает расследование, надеясь пролить свет на преступление. И, кто знает? Возможно, хорошо посмеется тот, кто будет смеяться последним».

Вызов, скажем прямо, заметно отдавал блефом. Но публику он позабавил, и поскольку в те дни в стране не случилось никакого правительственного кризиса, а за границей землетрясения, все внимательно следили за бесцеремонной схваткой двух газет.

Важно понимать, что расследование, несмотря на вмешательство англичанина Бобби, не продвинулось ни на шаг. «Нувеллист», основываясь на надежных источниках, каждый день публиковал показания различных свидетелей, которых вызывал к себе в кабинет следственный судья, месье Малле дю Сол. К сожалению, все эти показания вкратце сводились к одной неутешительной фразе: «Я совершенно ничего не знаю о мистере Коксворде».

«Репортер» отмалчивался, довольствуясь издевательскими инсинуациями. Доставалось и мистеру Бобби.

Настал день, когда «Нувеллист», казалось, восторжествовал.

В грязных трущобах Менильмонтана[3] нашли девушку-англичанку. Она узнала Коксворда по фотографии, но оказалось, что видела она его два года назад в Дьеппе (боксер на сутки приехал во Францию поразвлечься).

Девицу арестовали и допросили как следует, но она стояла на своем: Коксворда она видела в последний раз два года назад и с тех пор ничего о нем не слышала.

Другие показания еще больше усложняли загадку. Некоторые путали Коксворда со вполне живыми спортсменами, носившими фамилии Коксвелл или Коксберн. Так прошло две недели, и вдруг «Репортер» вышел с громадным заголовком:

ХОРОШО СМЕЕТСЯ ТОТ, КТО СМЕЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ.

Под ним следовала статья:

«Наши читатели, без сомнения, заметили, с какой осторожностью мы подошли к делу Коксворда. Им также известно, что мы публикуем лишь то, в чем сами уверены, и всегда подвергаем полученные нами сведения критическому анализу. Если же мы иногда позволяем себе выдвинуть некоторые гипотезы, мы и определяем их как гипотезы. Тем не менее, нас злостно обвиняют в пренебрежительном отношении к истине. Но обвинители, как говорится, в своем глазу бревна не замечают!

Сказав это, мы на сей раз без всяких колебаний определенно заявляем, что свидетельство мистера Бобби, знаменитого английского детектива, склонившее чашу весов общественного мнения, несколько возбужденного вмешательством иностранца в дела нашей страны, что это свидетельство, перед которым все так поспешно склонились, словно оно было не чем иным, как евангельским откровением, что это свидетельство —

ЦЕЛИКОМ И ПОЛНОСТЬЮ ОШИБОЧНО И НЕ СООТВЕТСТВУЕТ ИСТИНЕ.

Тем, кто с такой готовностью принял на веру свидетельство мистера Бобби, вне сомнения будет очень неприятно узнать, что они стали жертвами ОШИБКИ ИЛИ ОБМАНА УБИТЫЙ У ОБЕЛИСКА — НЕ КОКСВОРД!

В доказательство нашего утверждения мы готовы заключить с любым желающим пари на сумму в —

СТО ТЫСЯЧ ФРАНКОВ.

Сегодня мы вручаем указанную сумму наличными мэтру Фаллю, нотариусу.

Мы не располагаем временем и местом для более подробных разъяснений, которые последуют в нашем пятичасовом выпуске».

— Сыпайте и приведите ко мне мистера Бобби! — воскликнул шеф Сюрете, прочитав этот дерзкий вызов.

Английский детектив прибыл в очень дурном настроении. Он приехал в Париж отдыхать, и его сняли с экипажа конторы Томаса Кука, направлявшегося в Версаль.

Игнорируя недовольную мину детектива, Давен протянул англичанину газету.

— Читали?

— Да, месье.

— И что вы можете сказать?

— Чистейшее надувательство, — заявил Бобби. — К слову, у меня к вам вопрос. Эти четыре тысячи фунтов стерлингов только и ждут, чтобы их забрали. Что я должен для этого сделать?

— Напишите развернутое письмо в «Репортер», но будьте осторожны, мистер Бобби. Вы поставили меня в крайне неловкое положение. Я принял ваше свидетельство как показания профессионального, ответственного человека и к тому же джентльмена, который не станет обманывать чье-либо доверие. И сегодня, в связи с этими опровержениями, я прошу вас сказать: ошибка исключена? В конце концов, вас могло обмануть сходство… Вы должны помнить, к примеру, историю Лезюрка и его двойника Дюбоска[4]. Вы абсолютно уверены, что не ошиблись?

Мистер Бобби, обычно довольно бледный, внезапно покраснел, и его губы задрожали, предвещая бурю.

— Я не ребенок и не безумец, месье, — сказал он сдавленным голосом. — Я служу Его Величеству в британской полиции и отвечаю лишь из снисхождения к вам, хоть вы и оскорбили мою честь британского гражданина. Я клянусь, что убитый — Джон Коксворд; более того, я поставлю на кон 4000 фунтов…

— Но что, если вы проиграете? «Репортер» не отважился бы предложить такое пари, не располагай газета серьезными документальными свидетельствами.

— Месье, я сказал все, что хотел. Журналисты — известные лгуны, и я, если понадобится, заставлю их проглотить их собственные лживые слова.

Бобби поклонился, повернулся на каблуках и вышел.

«Этот человек говорил искренне, — подумал Давен. — Сведения, полученные из британского посольства, не позволяют в нем сомневаться. И все-таки я должен признать, что у меня плохое предчувствие».

И действительно, размышлял Давен, ошибка, если она будет доказана, покроет позором не только английского детектива — это не имеет значения — но и французскую полицию. Тут уж дело обстоит гораздо серьезней, а положение самого Давена сейчас весьма шаткое.

Легко понять, с каким нетерпением шеф Сюрете ожидал пятичасового выпуска «Репортера». Он решил было заполучить гранки статьи заранее, но типография хорошо охранялась, и все попытки добраться до них оказались тщетными. Кроме того, все зеваки и фланеры Парижа были начеку.

Война между двумя соперничающими газетами казалась всем занятной, но мало кто предпочитал одну другой. Нам нравится смотреть, как люди обмениваются тумаками, не заботясь при этом, кто победит.

Без четверти пять на бульваре собралась толпа. Погода стояла прекрасная, и на террасах кафе яблоку негде было упасть.

Разносчики вовсю торговали листками с надписью «Правда о деле Коксворда»; кое-какие наивные люди купили их и убедились, что там не было ни слова о загадочном деле, а лишь реклама нового сапожного крема.

И наконец, первые газетчики выбежали из типографии на рю дю Круассан с пачками номеров «Репортера» и с криками ринулись в толпу.

Люди рвали у них из рук еще влажные страницы, забывая о плате. Правда, в качестве компенсации некоторым газетчикам совали крупные серебряные монеты, а те забывали о сдаче.

Сенсационный заголовок так и бросался в глаза: КОКСВОРД ЖИВ!

Коротко, но решительно.

Ниже следовал подзаголовок:

МИСТЕР БОББИ ПРОИГРАЛ СТО ТЫСЯЧ ФРАНКОВ!

Под этими помпезными заявлениями можно было прочитать:

«Мистер Бобби, прославленный и безупречный английский детектив, направил нам письмо, в котором принял предложенное нами пари на сто тысяч франков. С большим сожалением нам приходится уведомить партнера по «Сердечному соглашению»[5], что он должен будет предоставить указанную сумму на нужды парижской бедноты, то есть вручить ее уважаемому месье Мезурье, директору фонда общественного призрения, в чем ему будет выдана расписка.

Мы говорим это потому, что собираемся изложить два факта.

Первый из них неоспорим: 2 апреля в пять часов утра у подножия Обелиска был найден труп неопознанной жертвы.

Доказательства второго также не могут быть поставлены под сомнение.

Коксворд, профессиональный боксер, находился между двенадцатью и часом ночи 1 апреля (то есть в ночь с 1 на 2 апреля) в таверне под названием «Shadow’s Bar» («Бар тени») на Ливерпуль-роуд в Айлингтоне.

Как известно, Айлингтон — один из пригородов Лондона.

Если считать, что Коксворд в пять утра был повешен на ограде Обелиска, а в час ночи находился еще на Ли-верпуль-роуд, придется признать, что из Лондона в Париж можно добраться за четыре часа, не принимая в расчет время, необходимое для убийства. Ни одна железнодорожная компания не обладает поездом, способным передвигаться с такой головокружительной быстротой, а если бы обладала, то безусловно не делала бы из этого секрета.

Как нам удалось установить, что в ночь с 1 на 2 апреля Коксворд находился в Лондоне?

Очень просто. Нам не понадобилось обращаться в высокие сферы. Попутно заметим, что самое легкое дело — ограничиться полученной информацией и не предпринять никаких усилий для ее проверки.

Мы настроены более скептически и предпочитаем проверку фактов слепой вере.

Расследование необходимо было проводить не в Париже, а в Лондоне. Так мы и сделали.

Ни единая телеграфная линия, даже самая прямая, не могла нам подсказать, что имя боксера Коксворда появилось утром 2 апреля в напечатаной мелким шрифтом заметке местной газеты Айлингтона, где мы читаем следующее:

«Этой ночью в одной из многочисленных и печально известных таверн на Ливерпуль-роуд разразился скандал.

Боксер Коксворд, чье имя уже несколько раз появлялось в судебных постановлениях, был нанят для проведения боксерского матча в Shadow’s Bar, которым управляет некий Пат О’Керн, ирландец.

Зрителями были представители низших классов, чьи ставки составляли пенсы, а никак не фунты или хотя бы шиллинги. Но зрелище едва ли было достойно большего, да и вызвало больше презрительных выкриков, чем аплодисментов. Кроме того, Кокс-ворд был совершенно пьян и еле держался на ногах. Противники, под смех публики, несколько раз отправляли его на пол.

В час утра Коксворд почувствовал, что с него хватит, и заявил, что устал и уходит. Публика встретила это заявление издевательскими аплодисментами. Покачиваясь от усталости и опьянения, Коксворд удалился в комнату по соседству с питейным залом, где собирался переодеться.

Один из противников, знавший Коксворда как человека с сомнительной репутацией, внезапно что-то заподозрил и вошел в комнату. Он застал Коксворда в ту минуту, когда негодяй, закончив свой туалет, выудил из кармана чужой одежды золотые часы и приготовился выпрыгнуть в окно первого этажа.

Бдительный любитель кинулся на Коксворда, однако боксер сумел вывернуться и выскочить наружу. Под крики «Держи вора!» клиенты таверны высыпали на улицу и стали преследовать злоумышленника.

Коксворд значительно опережал преследователей и хорошо знал округу, где имеется много запутанных улиц и переулков. Он побежал в сторону Хайбюри, а затем оторвался от преследователей и скрылся.

В полицию была подана жалоба на Коксворда, который, как следует ожидать, вскоре вновь окажется в руках правосудия».

Учитывая обстоятельства дела, этот мелкий инцидент приобретал решающее значение.

Коксворд не вездесущ, и если он в час утра похитил часы на окраине Лондона, он не мог в то же время находиться в Париже, в окрестностях площади Согласия.

Оставалось только проверить:

1. Соответствуют ли действительности изложенные в газете факты;

2. Правильно ли указан день и час;

3. Имеются ли какие-то сомнения в том, что в указанном инциденте был замешан именно Коксворд.

Наш корреспондент Лаберже, которому мы поручили это расследование, немедленно связался с одним из самых известных лондонских адвокатов, мистером Эдвином Баттлвортом с Темпл-стрит (Линкольн Иннс Филдс). Последний собрал достоверную информацию и необходимые свидетельские показания, приложив к ним все гарантии подлинности, какие может обеспечить закон. Под присягой дали показания следующие свидетели:

Мистер Пат О’Керн, хозяин таверны Shadow’s Bar.

Миссис О’Керн, урожденная О’Киф.

Мистер Гелбрейт, боксер-любитель.

Мистер Блоксхэм, мясник.

А также семь регулярных посетителей таверны из числа представителей рабочего класса.

Все они заявили:

— Что Коксворд несомненно был тем человеком, который участвовал в боксерском матче в Shadow’s Bar, украл часы и спасся бегством;

— Что все они знают его очень давно и какая-либо ошибка непредставима и полностью исключена;

— Что инцидент, описанный в газете, действительно имел место и все его подробности были переданы верно; — И наконец, что данный инцидент произошел между 11 часами вечера 1 апреля и часом ночи 2 апреля.

Эти документы — подлинность которых неоспорима

— находятся у нас в редакции. Парижская публика может сама рассудить, насколько обоснована была та язвительная критика, что позволили себе обрушить на нас некоторые недоброжелатели. С нас достаточно и этой победы истины над пустыми обвинениями.

Напомним, мы были правы:

ТРУП, НАЙДЕННЫЙ У ОБЕЛИСКА, НЕЯВЛЯЕТСЯ ТЕЛОМ БОКСЕРА КОКСВОРДА

Мы не сомневаемся, что наш непогрешимый глава Сю-рете, месье Давен, и его прославленный коллега, смехотворный мистер Бобби, имеют очень мало общего с Шерлоком Холмсом. Мы напоминаем знаменитому мистеру Бобби, что фонд общественного призрения расположен на авеню Виктория, неподалеку от здания муниципалитета».

Весь город покатывался со смеху.

Никого уже не интересовало ни преступление, ни убийца и его жертва. Убитый, утратив фамилию Коксворд, будто отошел в прошлое. Но кое-что осталось — Бобби, знаменитый, восхитительный детектив. На следующее утро газеты излились потоком беспощадных и жестоких шуток. Карикатуристы изображали Бобби умалишенным. Вовсю продавались комические открытки. Словом, Бобби был везде. Бобби был героем дня. Перед гостиницей, где он остановился, собирались кучки людей и кричали во все горло:

— Долой Бобби!

— В Шарантон его, в психическую!

Всеобщее волнение увенчалось появлением миссис Бобби: она наняла экипаж, прибыла в редакцию «Репортера», ураганом пронеслась мимо рассыльных, взлетела по лестнице и, распахнув дверь, ворвалась в редакционный зал.

Здесь эта высокая, худая и костлявая женщина с лошадиными зубами, тип англичанки старого времени, без предупреждения набросилась на журналистов и редакторов, орудуя зонтиком и нанося направо и налево колющие и хлещущие удары, подвергавшие серьезному риску здоровье ее врагов.

Непросто было усмирить эту фурию, которая поклялась отомстить за поруганную честь своего мужа.

Наконец ее удалось скрутить и передать полицейским. Те связали и обездвижили ее, но не прежде, чем сами получили несколько яростных ударов.

Ее отправили в полицейский участок, где агентам снова пришлось отбиваться от воинственной дамы.

По приказу из префектуры, в камеру ее не посадили, а немедленно доставили в кабинет месье Лепина.

К счастью, она успела немного успокоиться и не стала отвечать оскорблениями на вопросы префекта полиции. Вся дрожа, она заявила, что мистер Бобби, британский гражданин, и миссис Бобби, гордая дочь Шотландии, не готовы терпеть оскорбления французских газет. Обвинять мистера Бобби в ошибке — настоящее богохульство, добавила она, ибо он никогда не ошибается, сама же она готова возложить свою голову на плаху Марии Стюарт, если убитый не является боксером Коксвордом.

— Вы были знакомы с Коксвордом, мадам?

— За кого вы меня принимаете? Как я могу быть знакома с подобным человеком?

— Откуда вы тогда знаете, что это он?

— Мистер Бобби мне сказал…

— Очень хорошо! Очень хорошо! — послышался громкий голос мистера Бобби, которого только что ввели в кабинет. — Это глас самого разума! Жена обязана верить всему, что говорит ей муж.

— А, вот и вы, мистер Бобби! — суховатым тоном сказал префект. — Вы британский гражданин и знаете, что означает выражение «to keep the peace», то есть сохранять мир и общественный порядок. Я не оспариваю ваше мнение, но вы не имеете права отстаивать его с помощью рукоприкладства. Я не хотел бы принимать решение, которое меня огорчит, и поэтому спрашиваю вас и миссис Бобби, намерены ли вы впредь сохранять мир, иными словами, не нарушать общественный порядок… Отвечайте, прошу вас.

Мистер Бобби внушительно и гордо выпрямился.

— Вы хотите навязать мне, гражданину свободной Англии, противоречащее истине мнение… хотите доказать, что Коксворд — не Коксворд…

— Я не хочу вам ничего навязывать. Просто ведите себя спокойно и не нападайте на людей, как сделала достоуважаемая миссис Бобби.

— Миссис Бобби поступила по велению совести и не заслуживает порицания…

— Дайте хотя бы слово, что больше этого не случится…

— Я отказываюсь.

— А вы, миссис Бобби?

— Я отказываюсь.

— В таком случае я вынужден воспользоваться правом, данным мне законом… Возвращайтесь в гостиницу, мистер Бобби, и готовьтесь к отъезду. Поезд в Кале отходит в восемь вечера. Мы привезем мадам Бобби на Северный вокзал. Там же вы получите официальный приказ о выдворении из страны и незамедлительно отправитесь в Англию.

— Прекрасно, — доблестно ответил Бобби. — Однако это не означает, что Коксворд — не Коксворд.

В тот же вечер мистер Бобби и его вспыльчивая супруга покинули Париж.

Все кончено? Дело закрыто?

О, нет! Парижане были бы очень удивлены, а главное, испуганы, если бы могли предвидеть ужасные события, последовавшие за убийством у Обелиска.