Паразит Бу-Ка

Глава вторая

Дурная муха, осенняя, потому и не находила себе места, металась как сумасшедшая по охранной будке, жужжала, билась о грязное стекло, врезалась в стены и в мужчину, который сидел на шатком табурете за столом и лениво отмахивался от мелкой назойливой твари. Сегодня днём одна такая непоседливая козявка уже спикировала прямиком в его кружку с чаем – выливать пришлось, а ведь даже глотка сделать не успел, ждал, когда остынет. Пришлось заново воду кипятить.

Муха заметалась вокруг пыльной лампочки под потолком, затем бросилась к металлическому шкафу – короткая перебежка по поверхности с чешуйками облупившейся краски – и снова хаотичный полёт. Вправо, влево, удар в стекло, в радиоприёмник, из динамика которого доносилась нудная песня о неразделённой любви. Муха рванула в щель между стеной и шкафом, и это стало для неё роковой ошибкой – угодила в паутину.

– Попалась, гадина, – проворчал Макар.

Он мог расправиться с мелкой тварью в тот момент, когда она в будку влетела, то есть, минут двадцать назад, но гоняться за ней со свёрнутым журналом ему было лень.

Муха отчаянно жужжала, пытаясь вырваться из паутины. Мужской голос в приёмнике буквально провыл последние слова песни, закончив её плаксивым фальцетом. Макар представил себе исполнителя: лощёный хмырь в пёстрой одежде и взглядом грустного пуделя. Подобную хрень ведь только с таким взглядом и можно петь – текст паршивый, а музыка и того хуже. Типичный высер отечественной попсы. Как ярый фанат Кинчева, Летова и Цоя, Макар считал попсу чем-то схожей с тухлым мясом: сожрёшь – и блеванёшь. А почему слушал, почему не перенастраивал приёмник на другую волну? Да потому что нравилось ему критиковать и ругаться на хмырей-исполнителей. Это было сродни добровольному самоистязанию ради благословенных минут праведной злости. Глупо? Может, и глупо, но когда ты работаешь охранником и большую часть времени торчишь в унылой будке, это хоть какое-то развлечение.

На этот объект Макара перевели два месяца назад. Паршивый объект, шумный – стройка супермаркета. Никакого комфорта. Днём приходилось постоянно бегать к воротам, пропуская и выпуская грузовики, а ночью – делать обход территории. Впрочем, Макар на свои обязанности охранника частенько забивал, особенно когда погода была плохая. Пару раз за ночь пройдётся, глянет по сторонам, посветит фонариком, и достаточно. За те деньги, что ему платили, он и это считал подвигом.

Сюда Макара сослали из-за того, что он проштрафился на предыдущем объекте – хорошо хоть не уволили. Тогда Макар работал в торговом центре, следил, так сказать, за порядком. Среди охранников этот объект считался «тёпленьким местечком». Оно и понятно, днём потоптался то тут, то там, побродил по этажам, а потом можно и в комнате отдыха надолго зависнуть. А ночью так вообще лафа, запер все двери и дрыхни себе до утра. А если проверка нагрянет, так были кое какие хитрости, чтобы проверяющие врасплох не застали. Целый год Макар в торговом центре проработал, но затем случилась пакость, причём конкретная: какой-то урод намалевал красной краской на фасадной белоснежной стене матерное слово из трёх громадных букв, а вдобавок ещё и иллюстрацию нарисовал к этому самому слову. Люди утром шли на работу, снимали эти художества на телефоны и смеялись. Один из сотрудников торгового центра позже заметил, что без стремянки тут не обошлось – иллюстрация к матерному слову была метра четыре высотой, кто-то серьёзно подошёл к делу.

Козлом отпущения, разумеется, выставили Макара. Начальство кричало: «Проспал, зараза! Репутацию фирмы подорвал! Таким как ты только ямы помойные охранять!» А он стоял с угрюмым видом и кивал, соглашаясь: да, мол, виноват, не уследил. Должно быть из-за того, что он огрызаться не стал, его и не уволили. Наказали рублём и швырнули на грязный объект.

В том, что тогда случилось Макар не винил ночного художника. Он винил весь этот город. Три года назад, после гибели жены, подмосковный Светинск стал для него олицетворением подлости и на то были причины. Многие заметили бы, что испытывать отвращение к городу из-за мерзости и равнодушия некоторых людей – это глупо. Ну, в самом деле, нельзя же ненавидеть целый лес только за то, что в нём попадаются гнилые деревья? Или, к примеру, злиться на всех птиц, только потому, что парочка голубей нагадила на твой балкон? На подобные аргументы Макар мог бы ответить: «Мне плевать. Всё что у меня есть, это ненависть к городу, который убил мою жену». По крайней мере, слова «мне плевать» он точно сказал бы, ведь за последние годы они стали для него едва ли не девизом. Ему было тридцать два, и он уже давно шагал по дороге разочарований и на другие тропы сворачивать не собирался. Ему так было комфортней. Это походило на его отношение к отечественной попсе – терпеть не мог, но слушал.

Закончилась очередная песня, по радио начались вечерние новости.

Макар с недовольством поглядел на дверь, побарабанил пальцами по поверхности стола. Время семь, а сменщика всё нет. Опять опаздывает, хотя обязан являться без пятнадцати. Ну не урод ли? Тяжело вздохнув, Макар уже собирался подняться со стула и выйти на улицу, чтобы немного размяться, но вдруг услышал, как снаружи скрипнули ворота. Через несколько секунд дверь распахнулась, и в будку ввалился раскрасневшийся сменщик. Макару хватило мимолётного взгляда, чтобы определить, что тот поддатый.

– Извини, спешил, как мог! – развёл руками сменщик – пухлый парень с щекастым помятым лицом и с зализанными к затылку жидкими волосами цвета соломы. – Дружбана встретил. Разговорились, жахнули по паре стопок, – он снял с плеча спортивную сумку, швырнул её на лавку возле стены. – Не обижайся, Макар, сам знаешь, как это бывает.

Макар выключил звук в приёмнике, вышел из-за стола, скрестил руки на груди.

– Скажи, Лёх, тебе здесь нравится? – он обвёл взглядом убогую обстановку будки.

– Да не особо, – последовал настороженный ответ.

– И мне вот тоже не особо. Совсем не особо! – Макар повысил голос. – И меня достало, что из-за тебя я постоянно тут торчу больше, чем положено!

Лёха насупился.

– Ну что ты начинаешь опять? Я ведь извинился. Подумаешь, опоздал на каких-то пятнадцать минут. Вон мой сменщик постоянно задерживается и ничего…

– Плевать я хотел на твоего сменщика! – глаза Макара угрожающе блеснули. – У тебя всегда какие-то отмазки находятся. То дружбана встретил, то подружку, то ещё какая-нибудь хрень. Смотри, ещё раз опоздаешь…

– И что? – Лёха набычился, щёки стали пунцовыми. – Что ты сделаешь, Макар? Начальству настучишь? Ты стукач, да?

Не стоило ему это говорить. Слишком молодой, слишком глупый, не наученный горьким опытом тому, что за некоторые слова можно и поплатиться. Суть лишь в цене. А ценой в этот раз стал резкий удар под дых. Макар нанёс его умело, несколько лет занятий боксом не прошли даром.

Лёха согнулся, закряхтел, жадно хватая ртом воздух. В осоловелых глазах сквозило удивление, он будто бы вопрошал: за что?

Макар охотно пояснил:

– Это чтобы ты за языком следил, усёк?

Ответом стал энергичный кивок. На этом урок был закончен. С невозмутимым видом Макар открыл шкафчик, снял с вешалки куртку, надел её, после чего взглянул на сменщика, который всё ещё стоял в полусогнутом положении.

– Чего стоишь? Расписывайся давай.

Лёха болезненно поморщился, подошёл к столу и в специальной графе в журнале поставил подпись, означающую, что смену он принял, а значит, ответственность за объект теперь полностью переходит к нему. Подпись получилась корявая, потому что рука дрожала. Закрыв журнал, Лёха буркнул обиженно:

– Не ожидал от тебя такого.

Макар застегнул молнию на куртке, взял из шкафчика сумку и молча вышел из будки. Он не сомневался: Лёха впредь будет приходить на смену вовремя, по крайней мере, в ближайшие недели. Всё зависит от того, насколько горек для него стал сегодняшний опыт. Для некоторых и одного удара под дых хватает, чтобы многое переосмыслить, а кого-то и избиение до полусмерти ничему не учит.

Дойдя до ворот, Макар бросил взгляд на будку. Представил, как Лёха сейчас кроет его последними словами. За языком ведь можно не следить, когда тебя никто не слышит. Макар подумал, что нажил себе врага. Да и плевать, одним больше, одним меньше. Жизнь от этого ни хуже не станет, ни лучше. Слабый, как дыхание больного старика, внутренний голос сказал, что не стоило бить парня, он этого не заслуживал, но Макар, как обычно, заглушил его равнодушием. То был голос из прошлого, эхом тех времён, когда город ещё не вызывал отвращения. Голос – фантомная боль.

Макар натянул капюшон куртки, прикрыв короткий ёжик волос, провёл ладонью по лицу, которое, казалось, было вытесано из камня бесталанным скульптором, после чего вышел за ворота и двинулся вдоль бетонного забора к шоссе. Весь день сегодня моросил дождик и только к вечеру прекратился. Слякотная осень. Бабье лето в этом году лишь промелькнуло золотой искрой, почитай и не было его. Листва рано пожухла, а сейчас, в начале ноября, деревья выглядели, как трупы, с которых содрали кожу и обглодали плоть. Тускло горели фонари в дымке влажной хмари, их свет отражался в лужах и мокром асфальте. Порывы промозглого ветра заставляли прохожих спешить туда, где тепло и уютно. Макару казалось, что такая погода подходит этому городу, словно сырость и холод являлись истинной сутью Светинска, не притворной. А солнечные дни, тёплые ночи, зелёная листва, салюты по праздникам – это всего лишь детали лживой маски, которую город иногда надевает, чтобы запудрить мозги наивным и беспечным.

Обходя лужи, Макар вышел к шоссе, по которому сонно ползли автомобили. Возле автобусной остановки топтались две девчонки, обе что-то внимательно рассматривали на экранах своих телефонов. На фонарном столбе ветер трепал драный рекламный листок.

Какое-то время Макар следовал по тротуару, а потом свернул в парк, хотя этот путь до дома был не самым близким. Пройдя по аллее с десяток метров, он остановился возле скамейки, на которой кто-то оставил пустую пивную бутылку. Ощутив укол гнева, Макар схватил бутылку, швырнул её в урну, а затем, успокоившись, вынул из сумки небольшую щётку и принялся смахивать со скамейки пожухлую мокрую листву. За последние три года это стало для него своеобразной традицией, и ему было всё равно, что прохожие, застав его за этим занятием, порой глядели на него, как на чудака. Однажды какой-то засранец вырезал на спинке скамейки буквы «Б.С» – видимо, свои инициалы. Макар тогда, не долго думая, отправился в хозяйственный магазин, купил шпаклёвку, подходящую по цвету краску, а потом замазал и закрасил буквы «Б.С». А пару раз он прогонял со скамейки пьяниц, решивших накрыть на ней «поляну» – Макар не на шутку разозлился тогда, едва до мордобоя не дошло. Сдержался лишь потому, что пролитая кровь была бы таким же осквернением этого места, как и пирушка алкашей. Со временем пьяницы, которые частенько собирались в парке, усвоили: от этой скамейки лучше держаться подальше, иначе придётся иметь дело с кряжистым, как дуб, и дурным, как бешеный пёс, мужиком.

Причина, почему Макар так ревностно оберегал эту скамейку, была проста: здесь сделала свой последний вздох его жена, тут умерла Катя. Ему казалось, что частичка её души всё ещё здесь – для него это было едва ли не единичное проявление сентиментальности, исключение, на общем фоне ожесточённости. Он полагал, что просто обязан ухаживать за скамейкой, иначе потеряет самого себя, превратится в полное ничтожество, иначе ненавистный город победит.

С Катей Макар прожил пять лет, четыре из которых они были женаты. До встречи с ней у него в голове бардак творился, постоянно возникали какие-то проблемы на ровном месте, которые он усугублял бездействием. Это был затяжной период под названием «Достало! Пошло оно всё нахрен и будь что будет». Кризис, замешанный на дурости и нежелании строить планы на будущее. Многие такое водкой лечат, вот только Макар алкоголь не жаловал.

Так и жил, двигаясь по чёрной полосе, пока не познакомился с Катей.

Его удивляло то, как они легко сошлись. Абсолютные противоположности, словно лёд и лава. Она красавица, которая восхищалась каждой мелочью, радовалась каждому новому дню, а он… Как-то одна знакомая назвала его неотёсанным раздолбаем и Макар ни капли на неё не обиделся, ведь определение это было правдивым. Неотёсанный раздолбай. Будучи самокритичным, он тогда мысленно добавил: «Раздолбай с внешностью гориллы».

И что Катя в нём нашла? Макар никогда её об этом не спрашивал, что-то внутри него противилось задавать подобные вопросы. Он просто принимал всё как есть, порой считая, что фортуна перепутала его с каким-то успешным беззаботным красавцем, которому, по сути, и предназначалась Катя. Нет, Макар не был из той породы унылых самобичевателей, видящих в себе одни только недостатки, и уж тем более не страдал закомплексованностью. Он всего лишь реалистично оценивал собственное лицо с искривлённым после юношеской драки носом, слишком уж массивным подбородком, глубоко посаженными глазами и шрамом на скуле. Мамаша алкоголичка однажды заявила юному Макару, что с такой внешностью ему придётся брать женщин только силой, ведь «по любви» ничего не светит. Она это сказала и захохотала, словно выдала лучшую шутку на свете. Теперь мамаша покоилась на городском кладбище, и Макар редко приходил на её могилу.

Катя как будто совершенно не замечала его недостатков, а, быть может, считала их тем, чем они не являлись. Она была, как Иван Бодхидхарма в песне «Аквариума», который «…склонен видеть деревья там, где мы склонны видеть столбы…» Катя и Макара ненавязчиво учила замечать позитив в вещах, казалось бы, совершенно не позитивных. Она многому его учила. Он и сам не заметил, как под её влиянием стал смотреть и ценить фильмы, которые раньше считал недостойными внимания. Не заметил, как не просто полюбил, а стал фанатом русского рока, как начал читать действительно хорошие книги, а не тот мусор из категории «прочёл и забыл». Макар становился другим, неотёсанный раздолбай остался в прошлом. Все проблемы решились сами собой, чёрная полоса сменилась светлой. Ведомый любимой женщиной по этой полосе, Макар глядел теперь в будущее с радостным любопытством, хотя его и одолевал иной раз страх, что нынешняя жизнь – это какой-то мираж. Он боялся, что за радость придётся платить рано или поздно. Впрочем, Катя могла одной лишь своей улыбкой усмирить все страхи, способна была внушить, что в чёрном, если приглядеться, можно увидеть белое.

Она служила в Детском театре эстрады. В спектакле «Бременские музыканты» играла принцессу, в постановке «Снежная королева» ей досталась роль разбойницы, которой она особо гордилась. Кате до всего было дело, её интересовали политика, космос, литература, музыка, спорт, но главной страстью для неё был театр. Однажды она сказала Макару, что когда-нибудь ей предложат роль, которая всё в её жизни изменит. Роль – таран, что пробьёт путь на большую сцену, а, быть может, в кино. Она верила, что даже в провинциальном детском театре можно стать настолько яркой звездой, что её свет достигнет глаз именитых режиссёров.

Катя жила этой мечтой.

И однажды всё же сыграла роль, которая всё изменила. То есть – вообще всё.

Премьера спектакля «Сказка волшебного леса» состоялась в апреле 2016-го. Катя сыграла роль кикиморы так, что зрители, а в особенности дети, были в восторге. После представления журналистка местного телевидения задавала выходящим из театра зрителям вопрос: «Что больше всего понравилось в постановке?» Дети радостно восклицали, отвечая: «Кикимора, кикимора! Она такая смешная была!» Взрослые с детьми соглашались: «Конечно, кикимора. Актриса сыграла превосходно, ярко. Приятно, что в нашем городе есть такие таланты!»

Макар на премьере не был. В то время он работал охранником в институте микробиологии, и поменяться сменами ему не удалось. Смена заканчивалась в пять вечера и Макар не находил себе места – не терпелось поздравить Катю с отлично сыгранной ролью. То, что роль будет сыграна отлично, он ни капли не сомневался.

После премьерного спектакля театральная труппа по обыкновению устроила небольшой банкет. Катя позволила себе пару рюмок коньяка, после чего у неё неожиданно разболелась голова. Приняла таблетку, которую ей дала костюмерша, а потом, попрощавшись со всеми, отправилась домой. Она собиралась устроить Макару сюрприз, а потому не смыла грим после спектакля и не сняла костюм кикиморы. Для неё подобная шутливая выходка была в порядке вещей, и её совершенно не волновало, как на это отреагируют прохожие. Когда Катя шла через парк, ей стало плохо, она села на скамейку. Неподалёку находилась детская площадка с видеокамерой на фонарном столбе и в объектив камеры попадала эта скамейка. Позже, в полиции, Макару показали видеозапись. На ней было видно, как Катя вынула из сумочки телефон, причём сделала она это заторможено, неуклюже, словно находилась в сильном подпитии. Телефон выпал из рук. Катя потянулась за ним, а потом завалилась на скамейку, прижав собой сумочку. Через какое-то время камера зафиксировала парня в толстовке. Тот нервно поглядел по сторонам, затем схватил лежащий возле скамейки телефон и рванул прочь. Когда Макар увидел на записи этот эпизод, то едва не взорвался от гнева, однако самое поганое его ждало впереди.

Минуты через две мимо скамейки прошествовала молодая семейная пара, ещё через минуту прошёл мужчина в спортивном костюме, потом проехал мальчишка на велосипеде. Все они бросали взгляды на женщину, лежащую на скамейке в нелепой одежде, но никто ни на секунду возле неё не задержался. А вот две девчонки, которым на вид было лет по пятнадцать, задержались. Они одновременно вынули свои телефоны и, смеясь, начали снимать на камеры Катю. Та пыталась приподняться, её рука вытянулась, словно прося подаяние, а затем обмякла. Девчонки, потоптавшись ещё с полминуты, убрались восвояси. Мимо вразвалочку продефилировала похожая на бочонок женщина. Макар не был уверен – качество видеозаписи оставляло желать лучшего, – но ему показалось, что эта тётка наградила Катю презрительным взглядом.

Прошло ещё несколько минут.

Объявился полицейский патруль – двое парней, совсем ещё пацаны. Позже они оправдывались, что приняли женщину на скамейке за пьяную бомжиху, их на эту мысль навели одежда, которая больше походила на лохмотья, и, как один из них выразился «лицо, как у конченной алкоголички». Они мямлили, потупив взгляд, что не заметили, что это грим, к тому же от женщины пахло алкоголем.

Полицейские постарались её растормошить. С их слов, она мычала, точно пьяная, и глаза у неё были мутные. Когда не получилось привести в чувство Катю, они топтались возле скамейки ещё минут пять, а потом заметили, что у «бомжихи» подозрительно приличные туфли и ещё более приличная дамская сумочка. И только тогда они вызвали «скорую», которая прибыла через двадцать три минуты.

Но было уже поздно, врач констатировал смерть.

После просмотра видеозаписи Макар долго не мог прийти в себя. Он сидел на стуле и глядел невидящим взглядом в пространство перед собой, а потом вскочил и швырнул стул в стену, затем ударил ногой по столу, отшвырнув его к окну. Понадобилось усилие четырёх полицейских, чтобы усмирить Макара. В те минуты он жаждал крови, ему невыносимо хотелось растерзать всех тех равнодушных людей, что проходили мимо умирающей Кати и не оказали ей помощь. В его голове бушевала буря, ярость рвалась наружу, требуя хоть какого-то выхода. Лишь когда ему сделали укол успокоительного, он притих и на какое-то время будто бы в транс впал.

А на следующий день ему позвонила Юлька, подруга Кати. Она рыдала в телефонную трубку, всхлипывала, а потом поведала, что в Ютубе есть видео, на котором Катя лежит на скамейке, ролик назывался «Прикольная алкашка». Юлька по этому поводу выдала порцию ругательных слов и пообещала, что всё сделает, чтобы видео удалили, и посоветовала Макару не смотреть эту мерзость. Когда та повесила трубку, Макар сделал вывод, что она специально сообщила о ролике, чтобы он его посмотрел, иначе и не заикнулась бы. Вряд ли легкомысленная подруга Кати руководствовалась какими-то подлыми соображениями, просто желала расширить круг праведного возмущения, не думая о последствиях.

И она добилась своей цели, ведь Макар сразу же уселся за стол и включил компьютер. Нашёл в Ютубе ролик «Прикольная алкашка» и… тут его рука дрогнула, сердце бешено заколотилось, бросило в жар. Палец лежал на кнопке «мышки», перед глазами стояла красная пелена. Макар стиснул зубы, напрягся, словно собирался поднять тяжёлую штангу, порывисто задышал и заставил себя нажать на кнопку. Ролик начался, послышалось девичье хихиканье.

Видео снимала одна из тех малолеток, что останавливались возле скамейки. Макар не сдержал стона, когда увидел загримированное лицо Кати. Да, её глаза были мутными, но он заметил в них мольбу о помощи. А девчонки смеялись, называли Катю пьянью, говорили, что она наверняка сюда с какой-нибудь вонючей помойки приползла – нажралась, как свинья и приползла.

Двухминутный ролик закончился. Макар не заметил, как до крови прикусил губу, пока смотрел это видео. Он зажмурился, сделал глубокий вдох, а потом разомкнул веки и принялся читать комментарии.

Некто под ником «Весёлая кошечка» написала: «Я в таком же парке с детьми гуляю! Пинками нужно из людных мест таких тварей вонючих гнать! Дай им вою, они всё вокруг загадят!»

Следующий комментарий: «Ну и рожа у этой алкашки! Наверное, годами бухала не просыхая».

Далее: «Отстреливать таких надо!»

Ещё комментарий: «И что тут интересного? Обычная пьяная бомжиха…»

Макар сам не знал, зачем всё это читал. Каждый комментарий был как удар хлыста по оголённым нервам. Ему хотелось выкрикнуть в монитор: «Это моя жена, мать вашу! И ей нужна была помощь, твари!». Но он лишь сильнее стиснул зубы и продолжил скользить взглядом по строкам.

«Бандерас 777» возмущался: «Нажрутся денатурата и валяются средь бела дня! Ни стыда, ни совести».

Ему вторил некий «Владимир Петрович»: «Таких алкашей лечить бесполезно. В советское время их в ЛТП отправляли, а сейчас до них никому нет дела».

И всё в таком же духе. Хотя нет… был один комментарий, выбивающийся из общей колеи: «Что-то не так с её лицом, на грим какой-то похоже. И одежда странная, вроде бы лохмотья, но чистые. А туфли вообще, как мне кажется, не дешёвые».

Впрочем, эти строки как будто никто и не заметил, яд продолжал литься, причём комментаторы источали этот яд весело, словно какие-то шуты-палачи. Глядя в монитор, Макар едва не сорвался. Он собирался написать под роликом, что отыщет всех, кто оскорбил Катю. Отыщет и выпустит кишки! Сдержался. Вместо этого просто отключил компьютер, вышел из-за стола и подошёл к окну. Он думал о том, что коньяк, таблетка, грим, сценический костюм, кровоизлияние в мозг – всё это, разумеется, сыграло свою роль в трагедии, однако главным фактором был пофигизм – холодный и непробиваемый. Макар ненавидел тех людей, что в тот день прошли мимо умирающей Кати, но как он поступил бы на их месте? Этот вопрос вызвал у него почти физическую боль. Гнев давал чёткий ответ: «Помог бы, вызвал бы скорую помощь!» Но внутренний обвинитель не соглашался с гневом: «Прошёл бы мимо». И у обвинителя были доказательства в виде памяти о том, как Макар не раз игнорировал спящих где-нибудь в кустах пьяниц. Чёрт, да ему до них никогда не было дела – валяются себе, да и хрен с ними! И даже не задумывался: а пьяны ли это люди вообще? Нужна ли им помощь? Так если он ничем не лучше тех, кто прошёл мимо Кати, вправе ли он их винить?

Вправе! Потому что нужно хоть кого-то винить, чтобы легче было переносить боль утраты. Макар и сам не заметил, как ненависть перешла с конкретных людей на весь город, и стала лейтмотивом его жизни. Так тоже было легче. А со временем ненависть начала граничить с отвращением.

Макар не замечал или подсознательно старался не замечать, что в городе Светинске происходят и хорошие вещи, что в нём много прекрасных людей. К примеру, он закрыл глаза на то, что два года назад в лесу потерялся мальчик, и сотни добровольцев бросились на поиски, прочёсывали чащобы днём и ночью и, в конце концов, нашли парнишку живым. Макар обошёл вниманием, что новое начальство городской больницы уволило под надуманным предлогом хорошего, но неугодного врача, и люди устроили внушительный пикет в его поддержку и добились, чтобы врача восстановили на работе, принеся ему публичные извинения.

Он видел только плохое. И у него не было ни малейшего желания менять что-то к лучшему. Он забыл, каково быть даже не счастливым, а просто радостным. И не было даже редких моментов просветления. Макар даже не жил, а существовал, плывя по течению с тем же равнодушием, с каким люди когда-то проходили мимо Кати. Недавно, возвращаясь домой из магазина, он стал свидетелем того, как троица молодых подонков избивала щуплого парня. Макар мог раскидать этих уродов, как щенков, но он этого не сделал. Лишь поморщился и продолжил путь домой. Ему было плевать. На всё плевать.

Кроме скамейки в парке.

Макар встряхнул щётку, сбросив с неё влагу и прилипшие листья, и убрал в сумку. Ритуал был закончен, пора идти домой, но уходить не хотелось. Он закрыл глаза, представил себе Катю. Она сидела на скамейке и улыбалась, держа над головой зелёный зонт в белый горошек. Отчего-то воображение всегда рисовало её с этим зонтом, который она очень любила. На мгновение Макару показалось, что Катя на самом деле здесь, и если протянуть руку, можно её коснуться, ощутить тепло её кожи…

Всего лишь наваждение. Такое уже случалось не раз. Он открыл глаза, вздохнул и побрёл прочь по осенней аллее. За круглыми плафонами фонарей качались ветви клёнов, где-то неподалёку агрессивно завыла сирена полицейской машины. Макар задумчиво глядел себе под ноги, а потому, на выходе из парка, едва не столкнулся с высоким мужчиной лет сорока. Всё выглядело так, словно тот намеренно встал на пути. Макар отступил, чертыхнулся, неосознанно сжав кулаки, а потом узнал мужчину и расслабился.

Это был Вадик. Дети и некоторые жестокосердные взрослые называли его «дурачок», а более толерантные и воспитанные, не зная точного диагноза, стыдливо говорили «умственно отсталый» и часто добавляли «бедолага». В северной части города Вадика каждая собака знала. Обычно он выходил из дома рано утром и принимался обходить дворы, как будто таким образом выполняя одному ему ведомую миссию. Здоровался со всеми, кого встречал, при этом лицо его всегда оставалось бесстрастным – эдакая непроницаемая маска. Если замечал машину такси, сразу же направлялся к ней, просил у водителей визитки, которые он коллекционировал. Впрочем, просить ему редко приходилось, ведь водители, как правило, уже держали визитные карточки наготове, зная, что ему нужно. Все относились к Вадику хорошо. Макар помнил, что его, давным-давно, дети дразнили, но это были единичные случаи, а теперь никто не дразнил, по крайней мере, открыто. Катя как-то призналась, что считает хорошей приметой, если встретит и поздоровается с Вадиком. У Макара тогда это признание вызвало улыбку, однако после он частенько ловил себя на мысли, что и сам поверил в эту примету. Когда видел нескладного долговязого Вадика, идущего по улице своей дёрганной, какой-то птичьей, походкой, то отчего-то радовался, словно тот был добрым духом домов, кварталов и скверов, частичкой позитива в большом злом городе. Макар знал, что родители этого «человека дождя» умерли и о нём заботятся две родные тётки, причём заботятся неплохо, судя по тому, что брюки его всегда отутюжены, лицо чисто выбрито, волосы аккуратно подстрижены.

– Здравствуй, Макар, – сказал Вадик скрипучим, лишённым эмоций голосом, глядя при этом на фонарь. На голове была красная вязаная шапка с помпоном, пальцы теребили «язычок» на молнии серой куртки. – Я знал, что тебя встречу. Специально шёл, чтобы тебя встретить и встретил.

Макар даже немного растерялся. Обычно они с Вадиком просто коротко здоровались и расходились, а в редких случаях тот начинал жаловаться, что там-то и там-то кто-то раскидал мусор, или возле дома такого-то машина неправильно припаркована. "Специально шёл, чтобы тебя встретить и встретил» – это звучало из уст Вадика необычно, как если бы на заезженной пластинке каким-то чудом появилась новая, ни кем не слыханная, песня.

– С тобой всё в порядке, Вадик? – Макар обеспокоенно посмотрел ему в глаза.

– Со мной всё хорошо, – ответил тот, подтвердив свои слова плавным кивком. – Спасибо, что спросил. Мне тепло, у меня ничего не болит, на ужин я съел кусок яблочного пирога и выпил кружку клубничного киселя. Тётя Зина и тётя Валя купили мне новые ботинки и новый шарф. Сегодня я получил четыре визитные карточки от водителей такси и теперь их в коробке четыреста пятьдесят шесть, а если считать ту карточку с оторванным уголком, то четыреста шестьдесят семь. Да, у меня всё хорошо. Ты спросил, я ответил.

Макар дёрнул плечами.

– Ну… рад за тебя.

– А вот с городом не всё хорошо, – Вадик перевёл взгляд на другой фонарь, понизил голос до заговорщицкого шёпота, что для него было совершенно неестественно. – Город заболел, в нём завёлся паразит, люди умирают. Рите нужна помощь, она сказала, что там стало слишком опасно, ей нужен тот, кто бы её защитил.

Макар никогда не воспринимал Вадика как сумасшедшего, но сейчас не мог отделаться от мысли, что у него, кажется, совсем шарики за ролики заехали. Иначе как объяснить этот совершенно не свойственный ему бред? Какой-то паразит, какая-то Рита, которой нужна помощь, потому что «там» стало опасно. С Вадиком явно что-то не так. Возможно, тётушки забыли дать ему лекарства. Макар хоть и стал за последнее время пофигистом, но не до такой степени, чтобы оставить больного человека шляться по вечернему городу.

– Слушай, Вадик, – вкрадчиво сказал он, – давай я тебя домой отведу. Пойдём, друг, пойдём…

Вадик вдруг резко перевёл на него взгляд, хотя всегда избегал смотреть на собеседника. Привычная бесстрастная маска на лице сменилась выражением явного беспокойства, глаза блеснули.

– Рите нужна помощь! – и даже голос его перестал быть скрипучим. – Ты сильный, ты можешь помочь ей. Вы должны убить паразита, иначе всё будет очень, очень плохо. Помоги Рите. Если не поможешь, она попробует справиться одна и погибнет. Помоги Рите! Она хорошая, нельзя, чтобы она погибла! Помоги Рите, помоги Рите!..

– Ладно, ладно, я помогу! – сказал Макар, подняв руки в успокоительном жесте. Это обещание ни к чему ведь не обязывало – так, пустой трёп и желание умиротворить разволновавшегося человека. – Кем бы ни была эта Рита, я помогу ей. А теперь пойдём, – он взял Вадика за предплечье. – Пойдем, твои тётки, наверное, беспокоятся…

– Ты не обманываешь? Ты поможешь?

– Если я что-то пообещал, то обещание своё сдержу, – заверил Макар, мечтая поскорее закончить эту бессмысленную болтовню.

Вадик смерил его подозрительным взглядом.

– А ты не будешь потом на меня злиться?

Макар усмехнулся.

– И за что же я должен на тебя злиться?

– За то, что я сделаю. Пообещай, что не будешь злиться и не будешь меня ругать. Я очень не люблю, когда меня ругают.

Сегодня Макар преподал своему сменщику урок: у некоторых слов есть цена. Однако сейчас над ценой своих собственных слов он не задумывался, а потому с лёгкой беспечностью дал очередное обещание:

– Вадик, поверь, я никогда не буду злиться на тебя и ругать тоже не буду.

После длительного задумчивого молчания Вадик кивнул.

– Хорошо. Это хорошо, Макар. Я очень рад. Теперь у Риты будет помощник. Вместе вы справитесь с паразитом.

Неожиданно Макар ощутил тревогу, по спине пробежал холодок. И вдруг убежать захотелось, спрятаться от «человека дождя», словно в том таилась угроза, как в ядовитой кобре. Откуда взялась эта дурацкая паника? Будто ветром из долины теней повеяло. Макару казалось, что он стоит на краю бездны и вот-вот рухнет в мрачные глубины. Даже стыдно стало за себя – испугался непонятно чего точно истеричная девчонка. Какого чёрта?

Вадик вздрогнул, задышал так тяжело, будто долго находился под водой и, наконец, вынырнул. Зрачки сузились до маленьких точек и теперь в свете фонарей белки глаз жутковато блестели. Макар отшатнулся, а в следующее мгновение Вадик схватил его за правую руку, крепко сомкнув пальцы на запястье. Кожу обожгло, нервный импульс метнулся по предплечью, болезненно стрельнул в локте, добежал до плеча, шеи, стянул мышцы лица и вонзился в мозг. Перед глазами потемнело, рассудок помутился. Макару казалось, что его тело разрывает на части, туго стягивает и снова разрывает, а потом было ощущение полёта и всё закончилось падением.

Какое-то время Макар пытался определить, где находится. Наконец сообразил, что сидит на мокром асфальте, в парке. В голове гудело, состояние было такое, словно очнулся от тяжёлого сна. Сквозь мутную пелену перед глазами проступали размытые шары фонарей, контуры деревьев. Макар поднялся, посмотрел по сторонам. Где Вадик? Когда успел слинять? И что он сделал?! Вопросы теснились в голове и вызывали желание долго и яростно ругаться, однако Макар сделал глубокий вдох, затяжной выдох и заставил себя успокоиться. Все вопросы трансформировались в один: что это, нахрен, вообще было?!

Опасливо косясь, мимо быстро прошёл парень в красной куртке, за поводок он тянул таксу.

Макар поморщился, потёр пальцами виски, прислушиваясь к своим ощущениям. Запястье жгло, но не сильно, как от крапивы. А в остальном… кажется, всё было в порядке. Голова не кружилась, туман перед глазами рассеялся. На вопрос «что это было» Макар с некоторым сомнением дал самый простой и самый, с его точки зрения, логичный ответ: потерял сознание. А вот почему это случилось… Потому что чёртов Вадик что-то сделал! И жжение в запястье отличное тому подтверждение!

– Твою ж мать! – Макар зло сплюнул, отряхнул штаны от мокрого сора и двинулся к выходу из парка.

Ему вспомнились слова Вадика: «А ты не будешь потом на меня злиться?» Бред какой-то! Ну как тот умудрился сделать то, что сделал? Люди не теряют сознание от прикосновения других людей! А может… Да! Точно! Электрошокер! Это всё объясняет. Макар не видел в руках Вадика электрошокера, но мало ли что, мог и не заметить. Странно, конечно, что у «человека дождя» вообще имеется такая опасная штуковина. Откуда она у него могла взяться? Нашёл? А может, тётушки-опекунши подарили? Если так, то они выжили из ума.

Постепенно злость сменилась обидой: за что Вадик с ним так поступил? Чего-то испугался? А что если он опять испугается и применит электрошокер? Тогда ему одна дорога – в психушку!

Ну и плевать!

Макар вернулся к своему привычному состоянию пофигизма, но с неприятным осадком после случившегося. В кои-то веки решил сделать доброе дело, проводить больного человека до дома, а в итоге получил электрический разряд в руку. Проклятый город. Здесь даже безобидные дурачки становятся опасными и агрессивными. Макар решил, что не будет больше считать встречи с Вадиком на улице хорошей приметой. Глупости всё это. Наивная хрень, которую давно нужно было оставить в том прошлом, когда жизнь не казалась дерьмом.