5. Снова о ключе

— Долли, ты любишь нашу Кубань?

— О, еще бы! Бывало, в школе, как только попадется в руки карта России, сейчас же ищу Кавказ. Нащупав Эльбрус, бултыхнусь в Кубань и по синей ее ниточке подымаюсь вверх к Черному морю. А там, где в Кубань пала Лаба, смотрю свою родную Усть-Лабинскую станицу. И если найду, то-то радость! Но почему ты это вдруг спросил, Андрей?

Араканцев ответил не сразу. Казалось, он прислушивался к тихому верещанию цикад, доносившемуся снизу, из темного, почти не видимого в ночной тьме парка. Там, в кустах, вспыхивали какие-то странные зеленоватые искры. Они двигались, чертили в воздухе колеблющиеся огневые линии, рассыпались словно в фейерверке, фантастическим светящимся дождем. То светлячки плясали в воздухе свою сарабанду, радуясь густой темноте летней безлунной ночи.

— Почему спрашиваю? — ответил, наконец, Араканцев. — Да потому, что тебе скоро представится возможность вернуться на Кубань!

— Вернуться в Россию? Но как же? Одной, без отца? Ведь он-то не может реэмигрироваться! Ему сказали об этом в советском полпредстве. Какие странные вещи говоришь ты, Андрей, за последнее время!

В голосе Долли слышалось недоумение. Она подошла к Араканцеву, сидевшему на каменной балюстраде балкона, и положила на плечи ему руки.

— Андрей, ты что-то скрываешь от меня. Скажи, зачем тебе понадобилось самому передавать гагенбековский каталог Пфейферу? Почему ты десять минут тому назад назвал работу папы подлой работой? Ну, говори же!

— Долли, ты меня не поняла! Твой отец, безусловно, честный человек, я в этом уверен, но когда за спиной его стоят Пфейфер и вообще все эти господа, — кивнул Араканцев головой на ослепительно освещенные окна казино, — тогда картина получается совсем иная. Не забывай и того, Долли, что между твоим отцом и Пфейфером стоят еще тысячи рабочих, а также… также этот проклятый орангутанг!

— Опять Гами?

— Да, опять Гами! Все дело именно в Гами, — твердо ответил Араканцев. И с нетерпеливой дрожью в голосе добавил: — У меня столько вопросов, столько самых разнообразных вопросов к Григорию Николаевичу! Ах, если бы он согласился ответить на них!

Долли молча отошла к стеклянным дверям балкона и заглянула внутрь казино. Полуциркульный зал с мраморными колоннами густо забила интернациональная толпа. Основные посетители — американцы, уважающие себя и не уважающие Европу. Американцев чуть разбавляли пресыщенно-равнодушные англичане, французов было совсем мало, а русские, если, не считать полковника Батьянова, сидевшего недалеко от двери, являлись только в виде крупье, выкрикивающих свой утомительный рефрен:

— Господа, делайте вашу игру!

За столиками сидело много женщин, старых и молодых, но одинаково оголенных, накрашенных и возбужденных видом золота и ассигнаций. Глаза их осовели, волосы растрепались, губы расслабленно обвисли: сказывался азарт.

— Я сегодня почему-то особенно боюсь за папу, — сказала Долли словно про себя, но глядя туда, где в темноте чуть белел фрачный вырез Араканцева. — Меня беспокоит также разговор, происшедший между папой и Пфейфером перед игрой: «Так, значит, борьба?» — спросил Пфейфер, усаживаясь за игорный стол. «И самая жестокая!» — ответил ему папа. А сколько злобы было в этих двух коротких фразах!

Араканцев подошел, стал рядом с Долли и через ее плечо тоже заглянул в зал.

— Мне не нравится физиономия твоего отца, — сказал он. — Смотри, сколько муки, сколько скрытой боли в его глазах! Они встают, очевидно, игра кончена! Но посмотри на отца, Долли, — так может глядеть только человек, у которого нет никакой надежды!

Долли отшатнулась. Араканцев взял ее ласково за плечи и отвел в глубь балкона. Звякнули стекла дверей, выпустив Пфейфера и Батьянова. Фабрикант сиял, полковник был бледен как мертвец. Когда глаза его встретились с испуганными глазами дочери, он низко опустил голову.

Араканцев шагнул вперед и, поднося почти к самому носу Пфейфера развернутый каталог, резко спросил:

— Кажется, вы потеряли эту вещь?

Глаза Пфейфера скользнули по злобной морде гориллы и задержались на многочисленных карандашных пометках, испещривших поля каталога. «Толстый Фридрих» жалко сгорбился, словно ожидая удара, и попятился назад, опустив беспомощно руки. Из рукава его смокинга вывалилось что-то белое, прямоугольное. Араканцев быстро наступил ногой на это «что-то», резкостью своего движения заставив Пфейфера снова попятиться.

— Где вы нашли это? — опросил робко фабрикант, напрасно пытаясь дрожащими руками засунуть каталог в карман смокинга.

— Вы его опять потеряете! Да не кладите же мимо кармана! — насмешливо воскликнул Араканцев. И лишь после этого ответил сухо: — Я его не нашел. Каталог передала мне мадемуазель Долли!

— Фрейлен Долли? — окончательно опешил Пфейфер. И, ища выхода, со злобным отчаянием затравленного зверя крикнул Батьянову: — Ну что же, едем мы в конце концов?

— Едем, коли ваша взяла, — глухим голосом ответил полковник и, ни на кого не глядя, начал спускаться с балкона. На середине лестницы он вдруг остановился и засмеялся: — Ну не забавно ли? Черт увозит продавшегося грешника. Что же вы не смеетесь, господа?

— Папа, что все это значит? Мне страшно! — перегнувшись через перила, крикнула Долли.

— Не больше как шутка, детка моя! — уже снизу, из парка, донесся спокойный голос Батьянова.

…Когда мощный бесшумный авто Пфейфера свернул с парковой аллеи на гладкое, как шелковая лента, шоссе, Араканцев растерянно развел руками:

— Этого я не ожидал! Неужели это произойдет сегодня же?

Тут взгляд его упал на «что-то», вывалившееся из рукава фабриканта. Араканцев, быстро нагнувшись, поднял потерю Пфейфера и только хотел рассмотреть ее повнимательнее, как с шоссе прилетел слабый, удаляющийся гудок авто. Араканцев не глядя сунул находку в карман фрака.

— И все-таки я бы скорее их добрался до виллы, — прошептал он с горечью. — Тропинка рыбаков вдесятеро укорачивает путь. Но как попасть в кабинет полковника?

И вдруг он обратился к девушке:

— Долли, ты веришь мне во всем?

— Верю! Если не верить и тебе, то что мне остается? — ответила девушка.

— Если ты веришь, что я хочу только добра твоему отцу, то, не спрашивая ни о чем, дай мне ключ от вашей виллы!

Долли молча нагнулась над сумочкой. Холодный металл ключа коснулся ладони Араканцева.

Загрузка...