Панктаун

Обитель пустоты

Титус остановился пообедать и «Крабовой лачуге Дж.-Дж. Рэдхука». Скрученные массы этих «крабов», а скорее каких-то родственников чешуйниц в жемчужно-белых панцирях, размером с лобстера, ожидали своей очереди в сетчатых корзинах, опущенных в емкость с водой возле лачуги. Емкость была большим охладительным баком, когда-то использовавшимся на ныне прикрытом литейном заводе «Пластэк». А эти самые крабообразные, разводимые мистером Рэдхуком, считали мрачные глубины бака домом. А еще Рэдхук выращивал в бассейне что-то вроде вьющихся водорослей, которые в готовом виде имели консистенцию лапши и приятно солоноватый вкус. Титус съел миску этих водорослей и запил слабеньким элем. Теперь он покинул «Крабовую лачугу» с большим стаканом кофе.

Он стоял у огороженного периметра бывшего охладительного резервуара и прихлебывал свой кофе, испускавший в морозный воздух пар. Он был любителем хорошего кофе, но считал, что и у плохого кофе вроде этого тоже есть свое фастфудовое очарование. Конечно, такой напиток неприемлем в хорошем ресторане, однако самое то для карнавалов, лотков в парке, крабовых лачуг и тому подобного. Холодные, сонно плещущиеся воды большого бака тоже испускали пар, который клубился у ног Дж.-Дж. Рэдхука, чья голограмма проецировалась над бассейном. Белые лапшеподобные водоросли по большей части произрастали на дне, но здесь и там их спутанные узлы плавали на поверхности, напоминая волосы утопленниц. Красные стены и сияющие окна деревянной «Крабовой лачуги» были пятачком тепла в туманной, вздымающейся ввысь серости окружающего их Панктауна.

Титус испытывал к «Крабовой лачуге» и вполне профессиональный интерес. А громада завода «Пластэк», в чьей тени и притаилось, подобно маленькому красному паразиту, заведение Дж.-Дж. Рэдхука, была ему еще более любопытна. Он работал разведчиком владений в одной из ведущих компаний Пакстона по торговле недвижимостью. Пространство имело здесь огромную ценность, поскольку Панктауну уже некуда было разрастаться, кроме как ввысь и в глубину. Он выискивал проблемную или заброшенную собственность, проводил расследование, а затем и инициировал ее покупку. Там, где сгорел старый дом, строился новый, на месте разорившегося торгового центра возводился другой, а там, где когда-то была устаревшая фабрика, бурлившая жирной и потной жизнью, появлялся парковочный гараж для по-спартански бесчувственного офисного здания.

Он взглянул на город, подпирающий небеса и подернутый дымкой, словно отдаленный горный хребет. Его реакция на рушащееся или разрушенное строение была удивительна даже для него самого. Он любил здания, любил архитектуру. Ему было больно видеть прекрасный театр чумов, построенный еще до земной колонизации и закрытый после ста пятидесяти лет существования. Но другая его часть оживлялась в предвкушении предоставляемой этим возможности. Зияющая пустыми окнами школа, по коридорам которой уже никогда не пробежит ребенок. Завод, на котором люди когда-то зарабатывали себе на жизнь, теперь выпотрошенный и ободранный, словно скелет кита. Эти картины нагоняли на Титуса меланхолию. На свете не может быть ничего более одинокого, чем заброшенное здание. Разве что чье-то заброшенное жилище.

И все же такие здания его и кормили. И когда он набредал на них, они заставляли его сердце биться быстрее и будили в нем яростного собственника, стремящегося наложить на них лапу до того, как это сделает кто-то другой. Он был охотником, скорбевшим по своим жертвам, но умеющим чертовски хорошо их выслеживать.

Но сегодня он был здесь не из-за здания «Пластэк», чьи забитые окна напоминали мириады ослепленных глаз. Он проверял — его судьба стояла на кону сложной судебной тяжбы. Его интересовало другое строение в этом же районе, и сейчас он направился к нему.

Он обнаружил это здание, через свой домашний компьютер арендовав на час коммерческий спутник и прочесав вторичный промышленный сектор Панктауна, в эти дни занятый по большей части офисами и складами. На получаемую со спутника картинку он накладывал различные шаблоны города, пытаясь установить, в чьей собственности находится строение. Согласно одной карте, оно вроде бы находилось на территории старой текстильной фабрики чумов, а другая показывала, что оно якобы является наружным зданием сталелитейного комплекса, принадлежащего выходцам с Земли. А если верить еще одному шаблону, то его там и вовсе не было. Все это вынудило Титуса запросить ранние спутниковые снимки района. Здание было на каждом из них, даже на тех, которые были сделаны многие десятилетия назад, и на всех них оно было одинаково загадочным. На одном снимке вроде бы можно было разглядеть рядом с ним парковку, заполненную машинами… Хотя она вполне могла относиться к сталелитейному комплексу… Его компьютер так и не смог идентифицировать это строение и навесить на него ярлык. Несмотря на его приличные размеры, создавалось впечатление, что на протяжении многих лет роста и упадка оно пребывало в своего рода безмятежной анонимности.

Наконец он дошел до самых первых разведывательных снимков города чумов, впоследствии поглощенного Панктауном, снимков, сделанных в первые годы колонизации. И было похоже, что строение есть и на них, хотя, может, и нет. Оно выглядело знакомо, но в то же время иначе. Пока Титус просматривал различные фотографии, ему начало казаться, что с годами вид здания слегка или даже кардинально менялся. Различные владельцы, приспосабливающие его под собственные нужды, или же череда различных строений, выстраиваемых на одном и том же месте?

На самом первом снимке из завода или фабрики торчало с полдюжины огромных кирпичных труб, и вполне возможно, что именно густой дым из них придавал строению мутный, смазанный вид, словно его засняли в момент быстрого перемещения.

Но вот оно перед ним, и даже хотя он видел его лишь на снимках, сделанных с огромной высоты, и несмотря на то, что оно менялось с течением времени, он мгновенно узнал его. Оно вздымалось над маячащими невдалеке строениями сталелитейного комплекса. Его стены были выложены мозаикой красного кирпича, в затуманенном воздухе выглядевшей сырой. Окон было немного — по крайней мере, со стороны фасада. Некоторые были забиты, а некоторые просто угнетающе черны. Однако он отметил, что ни одно из них не было разбито — должно быть, это была прозрачная керамика, потому что Титус и вообразить не мог, что соседи не пытались над ними поработать. Из здания все еще торчало несколько труб, хотя и несравнимых с замковыми башнями, вздымавшимися здесь раньше, а один из его сегментов украшал изъеденный ржавчиной металлический купол, который, возможно, когда-то служил для хранения газа или какой-то жидкости, а может, был просто архитектурным излишеством. Могло ли в нем что-то храниться до сих пор? Могло ли это место до сих пор быть живым, функционирующим? С чего он вообще взял, что обнаруженное им здание заброшено? Ну да, большая часть заводов в этом секторе бездействует последние двадцать лет, и все же… Приблизившись к нему, он не обнаружил ничего, что могло бы поколебать его первое впечатление. Больше всего строение напоминало прекрасно сохранившийся корабль-призрак, по какой-то причине неожиданно поднявшийся со дна морского. Затонувший корабль, чье имя давно стерлось.

Обходя его вокруг на почтительном расстоянии, он пытался найти способ проникнуть внутрь, если это вообще окажется возможным. Одна боковая металлическая дверь оказалась закрыта намертво. Поцарапанные, с отколупывающейся краской двери погрузочной платформы также были заперты. Он заметил, что на них белой краской нанесен через трафарет какой-то символ — или логотип компании, или буква неизвестного ему языка. С противоположной стороны здания он нашел еще одну дверь и взялся за ее ручку, не питая особых надежд. Неожиданно раздался щелчок. Она была не заперта.

Он помедлил. В грязном стекле он увидел собственное отражение. Привлекательные черты чернокожего мужчины сорока одного года от роду, чья все еще гладкая кожа имела глянцевитый каштановый оттенок. Скрывавшиеся за очками белки его глаз были цвета слоновой кости, напоминавшего о клавишах старого пианино. Он считал, что у него печальное лицо. Оно смотрело на него ожидающе, будто за дверью стоял другой мужчина, ждущий, когда он ее откроет и выпустит его.

Он не знал, совершит ли он незаконное проникновение, но в любом случае смог бы искренне оправдаться собственным неведением. Он лишь проводил разведку, верно? Ему и раньше приходилось проникать во множество заброшенных зданий. Он потянул дверь на себя, и она открылась, даже не скрипнув.

Но на пороге он снова помедлил. За ним царил сумрак, хотя через не закрытые ничем окна внутрь и проникал серый свет. Он вынул из кармана брюк свой фонарик… И конечно, он не забывал о пистолете, на который имел разрешение и который носил в плечевой кобуре, скрытой под пальто. Даже в самых безлюдных районах Панктауна было небезопасно. Заброшенные здания были привлекательным убежищем для большей части весьма значительной популяции городских бездомных, тем более если учитывать надвигающуюся зиму.

Еще в «Крабовой лачуге» он выспрашивал об интересующем его строении у мужчины за стойкой, который его обслуживал.

— Я вроде бы слышал, как кто-то однажды сказал, что там был керамический завод. Если это то здание, о котором я думаю, оно сейчас пустует. Один из наших ребятишек, собирающих водоросли, рассказывал мне, что как-то раз они с приятелями забрались внутрь и натолкнулись на мутанта, который там жил. На мутанта, а может, и на инопланетянина, — кто их разберет? Они рассказывали, что существо выглядело как черт, скрещенный с ночным кошмаром, и гналось за ними до самого выхода.

— Слышал я об этом месте, — вступил в разговор еще один парень из обслуживающего персонала. — Они вроде делали там химикаты… Для, эээ, фотографии. А живет там старичок, всего один пожилой мужчина. Он, наверное, нацепил маску, а может, использовал голографический проектор или что-то в этом роде, чтобы выдворить оттуда эту шпану. Если это этот придурок Брэндон и его дружки, я бы и сам их выпер.

И вот теперь, стоя в дверном проеме, Титус не знал, высматривать ли ему престарелого бездомного или же какого-то опасного мутанта или пришельца. А может, пошутил он про себя, это был престарелый мутировавший пришелец. Логика подсказывала, что, скорее всего, здание служило приютом для множества потерянных душ. Что ж, ему и раньше приходилось иметь с ними дело — иногда даже применять силу. Он включил свой фонарик и шагнул внутрь.

Перед ним был открытый холл или что-то вроде внутреннего двора, проходящего через самый центр строения. Хотя его высокий потолок почти целиком скрывался во мраке, он явно был внутренней частью того самого купола, который он видел снаружи. Стены холла были тоже выложены из кирпича. С них глядели вниз сводчатые внутренние окна. Металлические мостики с перилами по бокам пересекали зал, соединяя одну сторону с другой на четырех уровнях, но поблизости не было видно ни лифта, ни лестниц. Пройдя через весь нижний этаж, Титус приблизился к металлической двери. Его темное отражение в ее узком окошке снова навело его на мысль о ком-то, стоящем по другую сторону и глядящем на него через стекло. Он посветил на окно и прогнал собственный призрак.

Как он и надеялся, за дверью оказалась лестница, и он начал подниматься. Если бы не фонарик, тьма в этом закрытом пространстве была бы непроглядной, и он вздохнул с облегчением, когда добрался до первой площадки и обнаружил, что она снова выводит его в холл с тусклыми заплатами солнечного света. Он ступил на первый из металлических мостиков, остановился посередине, чтобы допить свой кофе. Вместо того чтобы таскать с собой пустой стакан, он аккуратно поставил его сбоку мостика, а затем продолжил свой путь. Ему открылась еще одна дверь. Он оказался в длинном, выложенном кирпичом коридоре со сводчатым потолком, в паре шагов от двери лифта. Он все еще мог работать от аварийного источника питания, но Титус все же не рискнул им воспользоваться и пошел дальше по напоминающему туннель коридору, следуя за лучом своего фонаря.

Заглянув за одну из выходящих в коридор дверей, он обнаружил большой зал, заполненный темнеющими громадами сложного оборудования. Даже вплотную подойдя к одной из этих внушительных машин — осторожно, словно опасаясь, что та внезапно пробудится к скрежещущей и лязгающей жизни, — он не рискнул судить об их предназначении. Пробежавшись лучом фонаря по кирпичным стенам, он обнаружил несколько чертежей, схем или диаграмм, однако так и не смог найти на них следы письменного языка, которые могли бы поведать о происхождении последних владельцев здания.

Проходя по второму этажу, а затем и поднявшись на третий, Титус все больше дивился относительной чистоте завода. Не было следов пожравшего его огня, не было разливов химикалий, приведших к его эвакуации (хотя физические катастрофы редко становились причиной смерти заводов, экономические били сильнее, чем длань Господня). Но что самое удивительное, не было никаких следов проживания здесь бездомных и прочих маргиналов. Ни покрывающих стены граффити, ни разбросанных бутылок из-под пива и вина, ни примет употребления наркотиков. Ни запаха мочи, ни мусора, ни грызунов или насекомых, которых неминуемо привлекли бы отходы подобного вторжения. Такое огромное строение должно просто кишеть стаями бродяг, государствами бездомных, конкурирующими в своего рода микрокосме.

Так что же их отгоняло? Нужно признать, что это место полнилось жутковатой, беспокоящей тишиной. Но обитателей Панктауна никогда не отличала мягкотелость. Здесь каждый готов был пустить в ход клыки и когти, носил ли он запачканные лохмотья или же безупречный костюм. Так что в этом месте могло так насторожить банду, подыскивающую себе просторное логово, или сборище злобных мутантов, что они оставили его нетронутым и пустующим? Может, здесь действительно произошла какая-то опасная утечка, относительно которой Титус пребывал в блаженном и, возможно, смертельном неведении? Или же здание было настолько безвестным, что все попросту не подозревали о его существовании?

Теперь он поднялся на четвертый этаж и помедлил на мостике, перекрывающем холл, чтобы взглянуть с него вниз с высоты всей этой кирпичной пропасти. По мягкому стуку о выходящие наружу окна и угасанию света Титус понял, что начался дождь.

Стоп. Он перегнулся через перила и вытянул шею — обозреть мостики, что находились под тем, на котором он сейчас стоял. Он оставил пустой стакан из-под кофе на первом из них. И сейчас его там не было.

Значит, он был не один. Он снова почувствовал тяжесть своего пистолета, вжатого в ребра. Так что это было? Маленький сморщенный старикашка? Или же демон, пышущий яростью?

Он продолжил свой путь по мостику, решив все же кратко осмотреть последний этаж перед тем, как отправиться восвояси и заняться подготовкой первого отчета. Он поправил свои соскальзывающие очки. Они записывали все, что он видел и слышал, так что он имел возможность вместе с отчетом представлять полную запись своего расследования.

Наконец он вошел в еще один просторный, хотя и с низким потолком зал, заполненный циклопических размеров оборудованием. Словно живые корни или дикие лозы, пучки кабелей змеились по стенам и потолку и исчезали во мраке. Вокруг было тихо как в могиле. Хотя нет, откуда-то раздавался едва слышный тикающий звук, который Титус, задержавший дыхание в попытке его распознать, поначалу принял за стук капель по окну. Но окна он не увидел. Может, насекомое, пробегающее по полу? Озираясь вокруг в поисках источника звука, он остановил взгляд на одной из машин. Подошел к ней поближе, осветив фонариком. Приблизившись к ней вплотную, он выключил свет. Потому что слабое свечение исходило из маленькой узкой щели в самой машине — бледное сияние откуда-то из глубины. Он осторожно прижался глазом к отверстию.

Какая-то вакуумная трубка, издающая мягкое зеленоватое свечение. А еще крошечный поршень, поднимающийся и опускающийся, издавая тот самый тикающий, напоминающий сверчка звук, что он слышал ранее. Вот и все. Это было словно найти последний уголек, догорающий на пожарище… Последние, предсмертные удары сердца динозавра.

Выпрямившись, он обратил свое внимание еще кое на что. Луч его вновь включенного фонарика отразился от задней стены. Пробираясь к ней мимо громад оборудования, он установил, что она сделана из стекла, окрашенного в темно-желтый цвет. Словно стена из янтаря.

Оно казалось очень толстым и было покрыто слоем пыли. Он протер его рукавом своего пальто, затем прижал к его поверхности фонарик и очки, жалея, что не захватил другие записывающие очки, позволявшие видеть в темноте. Была ли с противоположной стороны мутной стеклянной стены другая комната?

Внезапно он выключил свой фонарик и дернулся от стены прочь. Как только у задней стены небольшой комнатки его луч осветил изножье узкой койки, которая вполне могла бы предназначаться для узника, в камере начал разгораться тусклый свет. Он продолжал разгораться, через стекло отбрасывая желтый свет на Титуса и окружающее оборудование. Он сделал еще несколько шагов назад.

И теперь фигура, которая, должно быть, все это время пребывала в камере, шагнула от кровати к стеклу. Рассеянный свет очерчивал на стекле ее силуэт. Ясно было лишь то, что это была обнаженная женщина, — было слишком темно, чтобы разглядеть ее лицо, но контуры ее тела были привлекательны. Фигура прижала к стеклу ладони своих вытянутых рук. Титус снова попятился. Похоже, теперь она собиралась прижаться к стеклу лицом… Чтобы взглянуть на него…

Необъяснимо для самого себя он развернулся и ринулся прочь. Его пальто зацепилось за одну из машин, и он порвал ткань, вырываясь из ее зубов.

Его шаги проклацали по одному мостику. По другому. На лестницах было слишком темно, и он чуть не оступился на одной из них и не разбился насмерть…

Вырвавшись наконец наружу, он обратил лицо к ливню, который будто бы опадал с поблескивающей кирпичной шкуры возвышающегося над ним здания.

В своей гостиной Титус обнаружил женщину, с комфортом устроившуюся на софе. На ней была уютная кофта на пару размеров больше, безупречные бедра облегали черные лосины, а ноги согревали носки. На полу в пределах ее досягаемости стояла кружка с кофе. Голова повернута к экрану ВТ. Она, похоже, не слышала, как он вошел, или же была слишком увлечена просматриваемой программой, чтобы отметить его присутствие. Хотя нет — ВТ был выключен. Экран, на который она так пристально смотрела, был пуст. Уходя, Титус забыл выключить не ВТ, а свой голографический проектор. Он коснулся панели управления, и привлекательная чернокожая женщина исчезла… Точно так же, как почти уже два года тому назад. Даже от ее кружки с кофе не осталось и следа.

Он заглянул в одну из двух спален, но нет — она была пуста. Призрака его сына там не было. Сейчас мальчик был на Земле. Титус оставил на стенах его постеры, а в углу все еще стояла маленькая кровать.

Перебросив свое разодранное и промокшее пальто через спинку стула, он сел за свой рабочий стол и вставил крошечную таблетку из записывающих очков в компьютерную систему. Его хранитель экрана демонстрировал старомодное ядро для сноса зданий, врезающееся в антропоморфный собор с мультяшной мордочкой, который вздрагивал, повизгивал и уменьшался с каждым дурашливо звучащим ударом. Затем начала проигрываться его запись, и он перемотал ее почти до конца.

Он останавливал запись несколько раз, просматривая ту ее часть, когда вглядывался в мягкое свечение из нутра машины. Может, дело было в плохом освещении, на которое он пытался делать поправку, работая с картинкой, но миниатюрный поршень не был отчетливо виден. Он выглядел как темная клякса или мутное пятно, словно двигался слишком быстро, чтобы за ним мог уследить человеческий глаз, хотя, насколько он помнил, все было не так.

Наконец он дошел до той части записи, где приблизился к стеклянной стене и заглянул за нее.

Он хотел приглядеться к темному лицу плененного призрака. Увеличить его. Осветлить картинку. Он заранее ужасался тому, что могло ему открыться, — тем глазам, что тогда смотрели на него.

Но он так ничего и не увидел. Те моменты, в которые он смотрел сквозь стекло, запись выдавала в ином свете. Стена так же светилась, однако это выглядело так, будто свечение исходило от самого материала. И казалось, что никакой комнаты там нет. Все, что он увидел, — это выделяющуюся на желтом сеть темных вен, которую можно было принять за трещины на поверхности. Но, увеличив изображение, он заметил, что самые толстые ответвления ее слегка пульсируют.

Ему на ум пришел богомол, притворяющийся цветком. Но этот образ, пожалуй, был слишком грубым. Тогда, может, мотылек, чьи крылья имитируют цвет и текстуру коры.

А еще он подумал о мертвых. И о том, что после них остается.

На следующее утро он не спешил со сборами на работу. Ему даже звонил его шеф, но отнесся к этому весьма по-дружески. Увидев, что Титус все еще в пижаме и халате, он посоветовал ему взять выходной, если он плохо себя чувствует.

— О, а что там с тем местом, к которому ты собирался приглядеться? — спросил его начальник перед тем, как отключиться. — Ты вообще вчера туда добрался?

— Это пустышка, — сказал тихо Титус, глядя на экран и гадая о том, что он пытался защитить или уберечь. — Там нет никакого здания.