Пангея приветствует тебя!

Глава 4. Уннар

…Уннар-заш знал, что умирает. Что еще немного, и сядет он в лодку, которой правит один из Полуночных духов, и поплывет через величественную реку, воды которой черны как ночь, и на том берегу его будут ждать… Кто? Наверное, мать и отец, лиц которых он не помнил. Мать умерла, когда кровный брат Владыки был еще маленьким мальчиком. Отец, Император Зу-Ханн – когда он научился держать в руке маленький деревянный меч.

Медленно текли мысли, Уннар-заш думал о том, как сможет узнать духов людей, которых не успел запомнить и полюбить. С другой стороны, если по ту сторону никто больше не придет его встречать, то это упростит дело. Он просто пойдет навстречу тем двоим, что будут ожидать на туманном берегу. И тогда он, снова став мальчиком-сорванцом, лучшую часть жизни прожившим в Хеттре – побежит навстречу, и его подхватят на руки, чтобы обнять, прижать к себе и никогда уже не отпускать.

Он застонал и облизал губы. Его мучила жажда, но еще сильнее изводила боль, охватившая внутренности. Будь проклят Дей-шан! Уж и убить по-хорошему не захотел, заставил мучиться… А Риэду? Да обрушится на них кара Полуночных духов!

Гаснущее сознание цеплялось за остатки воспоминаний. Уннар-заш вспомнил вдруг, как проснулся однажды рано утром, и как в окно лился яркий свет, а за окном шелестела на ветру крона персикового дерева. Тогда все казалось прекрасным и словно осыпанным драгоценными камнями, и сам он, маленький и невинный, купался в коконе солнечного света, а мир казался вечным. А теперь мир этот уходил, оставался в прошлом. Впереди ждала только страшная, холодная темнота, где есть только вечность.

Уннар-заш нашел в себе силы открыть глаза, и совершенно не удивился тому, что над ним склонились два полуночных духа. Темные одеяния скрывали их омерзительные тела, голые черепа прятались в глубоких капюшонах.

– На нем маячок, – задумчиво проговорил первый дух.

Второй дух, ничего не отвечая, пошарил по груди Уннар-заша, резко дернул, разрывая тонкую цепочку.

– Вот это?

– Похоже на то. Любопытно…

Они раскрыли кулон, который дала ему Ан-далемм, и в ночном воздухе выткалось из света изображение женщины.

Полуночные духи переглянулись. Затем один из них, не церемонясь, сунул кулон Уннар-зашу под нос.

– Откуда это у тебя? Отвечай, тварь!

– Э-э, осмелюсь заметить, что данный примитив умирает, и скорее всего уже ничего не скажет.

Пауза.

– Заберем его с собой. Заговорит, еще как. Лисса из него внутренности вынет и заставит сожрать, когда узнает…

Уннар-заш захрипел, когда его ловко подняли за руки и ноги, и куда-то поволокли. Происходящее шло вразрез с его представлениями о путешествии в мир Полночных духов, он всегда думал о лодке и путешествии через широкую черную реку.

– Тяжелый, гад, – поделился впечатлениями один из духов.

– Воин, мать его, – согласился второй, – они все как буйволы.

– Ну, буйвол буйволом, все равно сдыхает.

С этими словами его бросили на что-то широкое и мягкое, вроде перины и, распластав, пристегнули ремнями руки и ноги. Потом раздалось тихое жужжание, словно оса по стеклу, и Урннар-заш понял, что куда-то движется. Его путешествие через большую реку началось. Высоко над головой покачивалось звездное небо, чистое, прохладное и вечное. Силы быстро уходили. Ах, как бы ему хотелось вновь увидеть Хеттр! Но не таким, к какому он привык – пыльным, шумным, суетливым, а таким, каким запомнилось то утро – солнечный свет, шелест персиков за окном и маленькая комната, исчезнувшая навсегда, смытая рекой времени. Он смотрел на звезды и беззвучно плакал, прощаясь с самим собой… И боль уходила постепенно, уступая место холоду смерти.

***

…Свет. Неестественный, белый. Похож на лунный, но Ночная Сестра никогда не сияет столь ярко. Над ним склонилась черная фигура, растопырила пальцы словно ворона – перья. А с кончика каждого пальца стекает бриллиантовая нить, уходя куда-то вниз. В живот.

– Я не понимаю, зачем все это, – устало говорит Черная и шевелит пальцами, – к чему мне его лечить, если мы все равно его убьем?

– Он должен нам все рассказать.

– Нецелесообразно.

– Возможно, вот это прибавит тебе энтузиазма, Лисса.

В ослепительном свете сияет звездой серебристый медальон.

– Бред какой-то, – горестно шепчет Черная, не переставая шевелить пальцами. Бриллиантовые нити тянутся от ее рук внутрь, и с каждым движением боль утихает, уходит…

– Вот мы и выясним, откуда у него это. Возможно, нам повезет, и мы найдем того, кому эта вещица принадлежала.

– А если не найдете? Если он убил, чтобы отобрать?.. Если… он не захочет нам помогать?

– Тогда тебе представится возможность самой убить его, Лисса. Я знаю, что ты это хорошо умеешь делать.

***

Судорожно втянув воздух, он сел и, моргая на яркий свет, огляделся. Место оказалось странным – пустая чистая комната без окон, четыре светильника по углам потолка. Дверь обита листами блестящего металла. И он, воин Уннар-заш, бывший кровный брат Владыки Зу-Ханн, совершенно обнажен и безоружен.

То, что происходило, не было похоже на мир теней.

Внезапная догадка оглушила, продрала ржавой пилой сквозь грудь.

Уннар-заш подтянул колени к груди и завыл как собака на луну. О, лучше бы его приняли ночные чертоги! Лучше бы тело его растащили стервятники и шакалы!

Потому как – сопоставляя обрывки полуяви-полусна – Уннар-заш внезапно осознал, что его подобрали и оживили визары, да провалится их царство в ночной чертог и пожрут их Полуночные духи. И теперь он стал их пленником. Это было во сто крат хуже самой ужасной, самой мучительной смерти – попасть к древним, опасным и коварным врагам Зу-Ханн.

С трудом веря собственным глазам, Уннар-заш ощупал раны, нанесенные ему предателем; пальцы гладили свежие розовые рубчики, на которых не было даже следов от наложенных швов. А внутренности? Выходит, визары каким-то образом смогли срастить и их?

Он скрипнул зубами, мысленно моля всех духов Великой Степи и Полночного царства принять его дух до того, как им займутся враги. Потому что кровному брату владыки Степи правильнее всего умереть под пыткой, но умереть безмолвно. Вспомнил, что можно попробовать откусить себе язык, но привести этот дивный план в исполнение ему уже не дали: в замочной скважине несколько раз провернулся ключ, блестящая дверь отворилась, и в комнату неторопливо вплыли три высоких черных фигуры.

Вид их внушал ужас. Возможно, будь на месте Уннар-заша какой-нибудь шелтер – они не воевали с визарами – ничего страшного он бы не увидел. Люди в черных одеждах, лица закрыты черными же масками из плотной кожи, глаза блестят в узких прорезях. Но в памяти Уннар-заша всплывали истории, слышанные им и в детстве, и в юности – о том, как у границ царства визаров находят полностью обескровленных и превращенных в мумий воинов Зу-Ханн, о том, что их внутренности вырезаны, глаза выпиты, а на лицах застыло выражение невыносимой муки. О том, как единственный раз Владыка Степи повел воинов на сражение с визарами, навстречу многотысячному войску вышла жалкая горстка людей в черном – и в Хеттр не вернулся никто, включая и самого Владыку.

Уннар-заш попятился, забился в дальний угол своего узилища, и все-таки зажал между зубами язык. Но – сжать челюсти ему не дали, как он ни старался. Мышцы словно заледенели, вмиг потеряв чувствительность.

– Вы только посмотрите на это, – прошелестел один из троицы, – эта зверушка готова откусить себе язык. Мне кажется, напрасно мы его сюда притащили и потратили столько сил на восстановление.

– Но сейчас у нас есть шанс, – хрипловатый женский голос заставил Уннар-заша плотнее вжаться в стену.

– Отдайте его мне, – предложила женщина, – я заставлю его говорить. Он сам будет просить, чтобы я его выслушала.

– Ты еще успеешь, Лисса, – решительно оборвал ее визар, а затем обратился к пленнику:

– Когда мы тебя нашли, ты умирал. Мы исцелили твои раны, примитив, и теперь хотим узнать, откуда у тебя взялось вот это.

Рука в перчатке нырнула в карман, и Уннар-заш увидел тот самый серебристый медальон, который отдала ему Ан-далемм.

Наверное, он мог бы рассказать им все… но -

– Воин Зу-Ханн ничего не скажет визарам, – произнесли непослушные губы вбиваемую с детства фразу.

– Мы зря теряем время, а оно может быть дорого, – яростно прошипела Лисса, – отдайте его мне.

– Погоди, – визар махнул рукой, – примитив, я не вижу и намека на благодарность за то, что мы тебя вылечили. Я понимаю, что между нашими… государствами нет взаимопонимания, но сейчас мы не пытаемся выведать у тебя ничего, что могло бы повредить твоему повелителю. Почему бы тебе не рассказать в подробностях историю этого кулона?

Уннар-заш мотнул головой. Прошипел:

– Я не говорю с врагами.

Визар пожал плечами.

– Ты меня разочаровываешь, примитив. Но мы очень хотим, чтобы ты нам все рассказал. Лисса?

– С удовольствием, – прошипела женщина.

Уннар-заш невольно затаил дыхание и окончательно сросся с холодной стеной. Сперва ничего не происходило, но затем женщина подняла руки, зашевелила пальцами, словно двигала в воздухе невидимые струны – а еще через удар сердца на него навалилась боль.

Еще никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Боль от смертельных ран, нанесенных Дей-шаном, показалась мизерной и ничего не значащей. Уннар-заш чувствовал, как его медленно поджаривают на костре; кожа лопалась, кровь пузырилась и застывала черной коркой.

«Скорее бы уже», – мелькнула жалкая, полная страха и одновременно надежды, мысль – и растворилась в накатывающем безумии.

Он страстно желал тьмы, но все прекратилось так же внезапно, как и началось. Он моргнул на яркий свет и с удивлением уставился на собственную руку, целую и невредимую. Рот был поон крови. Оказывается, все же прокусил язык.

– Ну что, примитив, – выплюнул визар, – теперь ты будешь сговорчивее? Будь в нашем распоряжении считывающее устройство, мы бы и так все узнали. Но его нет, и поэтому приходится прибегать к таким вот… методам.

И тут Уннар-зашем овладело необъяснимое и совершенно непробиваемое упрямство. Он кое-как поднялся с пола, прислонился спиной к стене и сплюнул на пол яркую пузырящуюся кровь, вкладывая в это действие все свое презрение к врагам, на какой был способен.

– Я никогда… – слова давались с трудом, из горла выползало сдавленное сипение. – «сорвал голос». – никогда ничего не скажу визару.

– Тогда продолжим, – холодно заключил визар,– Лисса.

– Отдай его мне, – снова попросила женщина, – ты от него ничего не добьешься.

– Все же попробуем повторить. А потом делай что хочешь, только помни о том, что это – примитив, не более.

Уннар-заш закрыл глаза и начал молиться полуночным духам, чтобы те поскорее забрали его к себе. Лисса подняла руки, и даже с закрытыми глазами он видел, как к его телу тянутся от ее пальцев тонкие сверкающие нити.

***

Наверное, он все-таки умер.

Тело было исполнено необыкновенной легкости. Мысли – кристально чисты. В окно лился яркий солнечный свет, доносился умиротворяющий шелест листвы. Все это настолько походило на те далекие дни в Хеттре, что Уннар-заш ничуть не удивился бы, окажись его тело телом маленького мальчика.

…Но нет. Руки оказались прежними, загорелыми, исчерканными белыми шрамами.

Он огляделся, приподнявшись на локте. Все было тихо, просто, чисто. Кровать, застланная грубым полотном, резной деревянный сундук у стены напротив. На сундуке была разложена одежда, штаны и рубаха, из такого же полотна, что и простыни. Дверь, ведущая из комнаты – с затейливой деревянной резьбой – была приоткрыта, оттуда доносилось тихое мерное постукивание.

Все-таки он был жив, и – что вероятнее всего – по-прежнему находился в плену. Но почему его перестали пытать? Неужели в беспамятстве все рассказал?

Теряясь в догадках, Уннар-заш неслышно поднялся с кровати, осторожно, стараясь не скрипнуть половицей, подошел к сундуку. Одежда оказалась совершенно новой, грубое полотно даже слегка царапало кожу. Уннар-заш нырнул в штаны, завязал матерчатый пояс, потом кое-как втиснулся в рубаху – она оказалась узковатой в плечах и угрожающе затрещала по швам, стоило согнуть руки в локтях. Провел пятерней по спутанным волосам, откидывая их назад, и внезапно понял, что пока он был в беспамятстве, ему вымыли голову и сбрили бороду – подбородок был гладким, как никогда раньше.

«Боишься выходить, да? – Усмехнулся он про себя, и тут же оправдательно заметил, – немудрено, что боишься».

Но вечно отсиживаться в комнате все равно бы не получилось, и, вдохнув поглубже, как перед прыжком в воду, Уннар-заш толкнул дверь.

Следующая комната походила на кухню: он увидел большой деревянный стол, стулья, сложенную из камня печь, где тихо потрескивали поленья и булькало что-то съестное. У стола стояла женщина в длинной, до колен, тунике, и тяжелым ножом рубила зелень. Она не обернулась, видимо, не расслышав приближения Уннар-заша, а он, в свою очередь не знал, что делать и молча смотрел на толстую косу цвета воронова крыла, змеей спускающуюся до пояса.

«Я мог бы убить ее прямо сейчас и выйти отсюда, – подумал воин, – но не много чести в убийстве слабых. К тому же, она не визар, скорее, рабыня».

Придя к такому заключению, Уннар-заш решил действовать. Он кашлянул – женщина замерла, было заметно, как напряглась ее спина, повис в воздухе нож.

«Испугалась, – решил Уннар-заш, – точно, рабыня».

И, не желая растягивать неловкий момент знакомства, сказал:

– Мир этому дому, добрая женщина. Не скажешь ли, как я здесь оказался, и что задумали твои хозяева?

Женщина резким движением отложила нож и медленно обернулась.

«Красивая, – невольно восхитился Уннар-заш, и вдруг догадался, – еще одна тонкая!»

Очень светлая кожа, черные брови, словно изогнутые в усмешке, черные пушистые ресницы. А глаза – слишком светлые, колючие словно льдышки.

Несколько мгновений они мерили друг друга взглядами, как будто каждый пытался определить, чего ждать от нового знакомого, а затем она указала на стол.

– Садись. Я дам тебе поесть. Ты наверняка голоден, но пища пока будет легкой. После твоих ран нельзя сразу есть много мяса.

Уннар-заш послушно сел, не видя повода противиться. Тем более, что пустой желудок весьма красноречиво требовал еды.

«Как она здесь очутилась, да еще и стала рабыней? – мрачно подумал он, – небось, несладко быть рабыней у этих…»

Женщина поставила перед ним тарелку с бульоном, положила несколько тонких лепешек, затем подвинула себе табурет и села напротив, так, что их разделял стол.

– У тебя ничего не болит? – спокойно поинтересовалась она.

Уннар-заш покачал головой. Не только не болело, но он вряд ли когда чувствовал себя лучше – о чем и не преминул сообщить красивой рабыне.

– Это хорошо, – она улыбнулась одними уголками губ, а глаза оставались по-прежнему холодными и колючими.

– Как мне тебя называть, добрая женщина?

Она спокойно посмотрела на него в упор. И сказала:

– Меня зовут Лисса.

В комнате внезапно потемнело. Взгляд Уннар-заша метнулся к свободно лежащему ножу, но она опередила:

– Сиди, где сидишь, воин. Не будь твердолобым дураком, ты и без того уже продемонстрировал нам все, на что способен.

И было нечто такое в ее голосе, что заставило его замереть за столом, вцепившись пальцами в столешницу. В голове не укладывалось, как сидящая напротив прекрасная женщина могла оказаться чудовищем, мучившим его накануне.

– Выслушай меня, – голос Лиссы потеплел, – я прошу, чтобы ты внимательно меня послушал. Когда я тебя отмывала от блевотины, мне показалось, что у тебя довольно умное лицо. Постарайся не разочаровать меня окончательно.

Уннар-заш молча кивнул, глядя исподлобья на порождение мрака, сидящее перед ним. Лисса чуть слышно вздохнула, завела руки за голову, расстегивая цепочку, и положила на стол все тот же серебристый медальон. Требовательно посмотрела в глаза.

– Расскажи мне все, что ты знаешь о нем. Чтобы тебе лучше рассказывалось, покажу кое-что.

Она проделала то, что и Ан-далемм несколько дней назад: раскрыла крышку, что-то нажала – изображение женщины, словно сотканное из алмазной пыли, повисло в воздухе напротив Уннар-заша. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: у Лиссы было лицо той женщины.

– Я хочу знать, откуда у тебя медальон, – повторила она, – кажется, я имею на это полное право.

«Это враг», – растерянно подумал Уннар-заш.

И в то же время она была права. Ан-далемм просила его отыскать «ту женщину», вот он и отыскал, выходит. Но что толку, когда…

– Мои люди нашли в степи женщину, которая умирала от жажды, – произнес глухо, – она оказалась… ценной. Я хотел отвезти ее в подарок Владыке, там она жила бы во дворце, ела и пила бы с золотой посуды. В дороге на нас напали предатели, меня… смертельно ранили. Ее увезли. Вот и все, что я могу сказать.

– И стоило ради столь скудного рассказа так мучиться вчера? – Лисса приподняла бровь, – я хочу знать, не причинил ли ты ей вреда, храбрый воин.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты знаешь, о чем я, – взгляд ее сделался колючим и злым.

– Нет, – он пожал плечами, – я вез ее в подарок. Она была неприкосновенна для меня. А вот те, кто ее похитили – на их счет я бы усомнился.

Губы Лиссы сжались с тонкую белую полоску. Некоторое время она молчала, рассеянно гладя пальцами край стола.

– Как выглядела та женщина? – наконец тяжело спросила она, все еще поглаживая рисунок древесных волокон.

– Она была очень похожа на тебя, – честно сказал Уннар-заш, – только волосы коротко острижены и синие. И глаза особенные. Как будто бриллианты, то и дело радужные искры на дне проскальзывают. Я такого никогда не видел.

– Ясно, – холодно сказала Лисса, – заканчивай с едой, воин, и возвращайся в свою комнату. Дверь в уборную сразу за кухней… Тебе следует несколько дней находиться в покое, до тех пор, пока мы не покинем эти места.

– Мы?..

– Да, мы, – она нехорошо улыбнулась, – ты отправишься вместе со мной на поиски этой женщины. Защитить себя я могу и сама, а вот знание местности и обычаев Зу-Ханн изрядно сократит время поисков.

Больше она не говорила, и Уннар-зашу не оставалось ничего, как дохлебать бульон вприкуску с лепешками. Поднявшись из-за стола, он коротко поклонился, но уходить медлил. Ему очень хотелось спросить, но, глядя на мрачное белое лицо женщины-визара, не решался.

– Что еще? – она подняла взгляд.

– Кем тебе приходилась та, синеволосая?

Губы Лиссы внезапно скривились, как будто она с трудом сдерживала слезы.

– Это моя дочь, воин. Моя единственная дочь.

***

В последующие дни ему было совершенно нечего делать, что оставляло слишком много времени на раздумья. И это было плохо, потому что вертящиеся в голове вопросы все равно оставались без ответов, а спрашивать Уннар-заш не решался.

В то же время свободу его перемещений никто не ограничивал, и он не смог задавить в себе соблазн как следует изучить дом самого что ни на есть настоящего визара – «врага следует знать лучше». Правда, зерно сомнений уже упало в плодородную почву, и Уннар-заш теперь не знал толком, как ему относиться к ужасающим визарам и к Лиссе в частности.

Дом он исследовал старательно, от подвала до чердака: это оказалось полностью сложенное из бревен жилище, с парой скрипучих лестниц, с просторными окнами, которые были забраны самыми настоящими плоскими стеклами. Последнее изумило Уннар-заша едва ли не больше, чем способность Лиссы выпускать из кончиков пальцев блестящие, похожие на невесомую паутину нити: в Хеттре, во дворце Владыки, окна были застеклены мутными зеленоватыми кругляшками. Иного стекла дети Степи не научились делать. А тут – широкие, безупречно гладкие пластины… В доме было несколько комнат, никак не соединенных между собой, и это тоже казалось странным: в обычае жителей Хеттра были помещения соединенные входами и выходами, на тот случай, если в одну дверь ворвутся враги. Уннар-заш, убедившись, что за ним не следят, не преминул сунуть нос в каждую дверь. Так он обнаружил и опочивальню хозяйки дома, где витал сильный запах лесных трав, а внимание Уннар-заша привлек очень странный предмет мебели. Это было огромное кресло, пухлое, обтянутое отлично выделанной кожей; спинку венчала то ли шляпа, то ли корзина, как будто сплетенная из веревок. Не удержавшись, Уннар-заш подошел поближе, потрогал плетение, и понял – нет, не веревка. Как будто моток толстых жил, внутри каждой поблескивает металл. Перед этим необычным креслом стоял небольшой столик, а на нем громоздились странные серые коробки, тоже металлические, утыканные мелкими разноцветными стекляшками разных форм и размеров. Уннар-зашу было очень любопытно, что это и зачем, и он почти решился спросить у Лиссы, но тут же понял – нельзя. Если начать расспрашивать, то она живо поймет, что пленник побывал в ее опочивальне, и вряд ли этому обрадуется. Поэтому он оставил эту загадку дома визара на «потом».

Много еще интересного нашлось в доме Лиссы. В широкую медную ванну можно было набрать горячей воды, лишь покрутив блестящую ручку на медной же трубке. Когда Уннар-заш увидел это в первый раз, то невольно попятился прочь. Лисса, которая таким образом заставила воду течь, посмеялась и велела мыться, заметив вскользь, что водопровод еще никого не убил. Отхожее место тоже было устроено забавно, убиралось само – стоило дернуть еще за одну ручку (пересилив страх, Уннар-заш все же не выскочил оттуда с воплем и спущенными штанами). В простенке между комнатными дверями висело большое, в человеческий рост, зеркало. Оно было таким гладким и чистым, что Уннар-заш впервые в жизни смог увидеть самого себя со стороны не мутным и не кособоким. Зеркало явило ему здоровенного широкоплечего детину в серой полотняной одежде простолюдина. Без бороды лицо казалось слишком молодым, как у мальчишки – смуглое, широкоскулое, с хищным ястребиным носом. Черные глаза, черные широкие брови, волосы как вороново крыло стянуты сзади в хвост. Уннар-заш подумал, что он вырос очень похожим на отца – таким запомнился почтенный родитель, молодым и черноволосым. Только у отца, кажется, была небольшая бородка, острая, клинышком, и умащивал он ее драгоценным розовым маслом – наверное, умащивал. Уннар-заш почти не помнил родителей, так, смутные образы, но вспоминая об отце, он первым делом вспоминал навязчивый запах роз. Ну, а откуда ему взяться? Розовое масло.

Любопытные виды открывались из окон дома.

С одной стороны Уннар-заш видел открытую для солнца поляну, заставленную шеренгами черных глянцевых плит. По ту сторону поляны, в тени древесных крон, пристроился еще один деревянный дом, в один этаж. Иногда поблизости сновали визары – кто в неизменно-черном, кто в одежде из некрашенного полотна. Оказывалось, что все когда-либо слышанные о визарах ужасы были легендами, которые, впрочем, сами визары с энтузиазмом поддерживали, подкармливая новыми устрашающими случаями. А так – на первый взгляд они казались обычными людьми, скорее, похожими на шелтеров, не такие широкие в кости, как подданные Зу-Ханн. Лисса – так та вообще была тонкой женщиной из-за Гиблых Радуг, и Уннар-заш не совсем понимал, какое место она занимает в этой таинственной стране. С одной стороны, Лисса не могла претендовать на роль высокородной госпожи – уже хотя бы потому, что сама готовила пищу. С другой стороны, иногда в дом приходили другие визары – и тогда Уннар-заш тихо-тихо сидел в своей спальне, невольно подслушивая разговоры. О чем говорили, он не мог разобрать, но по интонациям было понятно, что к Лиссе здесь относятся весьма уважительно, словно она была кем-то вроде заклинательницы Ночных духов.

И еще. Уннар-заш мог ее убить, удобных моментов для этого предоставлялось достаточно. Мог – и не трогал, сам поражаясь собственной нерешительности.

***

…Неприятностей все-таки не удалось избежать.

Утро началось как обычно: Лисса стукнула костяшками пальцев в дверь и холодно объявила, что завтрак на столе. У нее почти всегда был холодный и бесцветный голос, так что Уннар-заш совершенно не мог понять, в каком расположении духа находится эта женщина. Он не стал медлить, вышел из комнаты и сел за стол, где уже стояли глиняные пиалы для травяного отвара. Лисса, отвернувшись, преспокойно доставала из печи круглую лепешку – казалось бы, ну что мешало схватить нож и… а может быть, просто одним стремительным рывком свернуть шею… Но вместо этого Уннар-заш смирно сидел за столом и наблюдал за ее неторопливыми, размеренными движениями, за тем, как колышется длинная черная коса, как натягивается на спине некрашенное полотно туники.

Лисса ловко перебросила лепешку на гладкую дощечку и поставила перед ним. Урек-заш поймал на себе ее внимательный и холодный взгляд, словно она рассматривала зверушку.

– Завтра поутру мы уедем отсюда, – негромко объявила Лисса, – надеюсь, ты поправился в достаточной мере, чтобы путешествовать?

Он кивнул.

– Мне вернут оружие и доспехи?

– Пожалуй, – женщина чуть заметно улыбнулась, – здесь им пылиться не к чему.

Воцарилось недолгое молчание. Лисса налила себе травяной отвар из смешной глиняной посудины с носиком, села напротив и принялась пить, задумчиво разглядывая Уннар-заша.

– Мне сказали, что ты ничего не должен вынести отсюда. Никаких воспоминаний, – наконец неохотно сказала она, – к сожалению, я не могу их стереть. И не могу тебя отпустить, чтобы ты разболтал всем о том, кто такие визары и как живут.

– Ты меня убьешь после того, как мы найдем твою дочь?

Лисса ответила не сразу.

– Ты так спокоен. Больше не бросаешься за ножом. Ты готов смириться с тем, что я тебя убью в итоге?

Уннар-заш пожал плечами.

– Меня уже убивали единожды. Это не так уж и страшно.

– И у тебя нет никого, кто будет о тебе горевать, так? – в светлых глазах женщины стыл лед.

– Нет. Владыка Зу-Ханн, возможно, иногда вспоминает обо мне, но вряд ли он огорчится, если я отправлюсь в Полночные чертоги.

– Ты был близок к Владыке? – в равнодушном голосе Лиссы скользнуло нечто похожее на удивление.

– Я был его единокровным братом по отцу. Мой отец правил империей, но слишком рано отправился в чертоги Полночных духов. Мать умерла еще раньше.

– Твое место должно быть рядом с правителем. Но вместо этого ты шлялся по окраине империи. Почему?

– Я изгнанник, Уннар-заш. Если ты немного знакома с нашими именами, то понимаешь, о чем я.

– Полагаю, что ты теперь скорее просто свободный человек, Уннар. До самой смерти ты больше ничего не должен своему Владыке.

Он смутился. Оказывается, Лисса не только превосходно владела наречием Зу-Ханн, составляя новое имя в соответствии с придаваемым ему смыслом, но и была знакома с их традициями.

– Тебе не нравится новое имя? – вкрадчиво поинтересовалась женщина, – ты мой пленник, и, в соответствии с вашими же обычаями, я могу именовать тебя, как вздумается.

Нет, разумеется, стать просто Уннаром было прекрасно. Если перестать быть Уннар-зашем, то, возможно, и духи взглянут на него более благосклонно?

– Мне… надо привыкнуть, – нерешительно пробормотал он. И добавил, еще тише, – спасибо.

– Не за что, – холодно обронила Лисса.

Она поднялась, чтобы взять смешную посудину, которую именовала «чайником», но в этот миг в дверь постучали.

– Иди к себе, – приказала Лисса, – не надо, чтобы тебя вот так видели. Для всех я держу тебя в подвале и периодически пытаю для собственного удовольствия.

Уннар-заш… нет, теперь свободный человек Уннар поспешно встал, задвинул табурет и скользнул к себе. Правда, он не смог побороть искушение, и так и остался стоять за дверью, бессовестно подслушивая.

Незваный гость тяжело прошелся по кухне и опустился на табурет. Раздался холодный голос Лиссы.

– Что привело тебя, Миэлд, в такую рань?

– Нашего взяли примитивы, – отозвался мужчина, – чтоб им сдохнуть. Он двигался по разведывательному маршруту к пятому месторождению. Успел отсигналить о том, что окружен. И все.

– Мы все чем-то рискуем, – заметила Лисса, – но если его местоположение известно, то его можно спасти. Легенды на нашей стороне, не так ли?

– Твоя зверушка еще жива? – вдруг спросил Миэлд, – мы могли бы его обменять…

– Не будь дураком. Неужели ты думаешь, что настоящего визара будут менять на никому не нужного мечника?

– Он еще жив? Ты уверяла, что собственноручно вынешь из него все внутренности и заставишь их сожрать.

– Допустим, жив, – неохотно сказала Лисса, – но это не значит, что я его отдам и лишу себя определенного рода удовольствия.

Воцарилась тишина, а затем Миэлд поинтересовался:

– Какого рода удовольствия ты не хочешь себя лишать, Лисса? Прежде чем идти к тебе, я говорил с другими, и они сказали, что видели сквозь окна твоего примитива. Он жив и здоров, к тому же, свободно разгуливает по дому. Готов поклясться, он сейчас где-нибудь рядом, подслушивает нас… Ты соображаешь, что делаешь, Лисса?

– Вполне, – таким был ответ, – и я его не отдам ни тебе, ни кому бы то ни было. У меня на него свои планы. А что до разведчика – попробуйте спасти его самостоятельно. У вас и без меня немалые ресурсы, которые могут быть задействованы.

– Когда тебя нашли, ты была куда более покладистой.

– За эти годы я сполна расплатилась за оказанную мне помощь, не так ли?

Скрипнул табурет, снова раздался звук шагов.

– Лисса, – негромко произнес Миэлд с непонятной тоской в голосе, – все эти годы я терпеливо ждал тебя, и твоим ответом всегда было «нет». Теперь ты приводишь в дом первого встречного примитива и отказываешься его отдать в обмен на нашего разведчика. Что я должен думать? Ты с ним спишь?

– Спроси у него, – хмыкнула в ответ Лисса.

Уннар отшатнулся от двери, не зная, что делать – то ли ложиться в кровать и притворяться умирающим, то ли наоборот – сей же миг отламывать ножку табурета и приложить ею по голове любопытного (но что скажет на это Лисса? А вдруг не одобрит?)

Дверь медленно отворилась, и на пороге застыл высокий светловолосый мужчина с глазами такими же холодными, как и у Лиссы. По телосложению он походил на книжника – худой, чуть сутулый, а черное облегающее одеяние делало его похожим на паука-сенокосца. Он замер, сверля взглядом Уннара, а затем обернулся к Лиссе.

– Что-то он слишком хорошо выглядит для человека, которого подвергали немыслимым мучениям.

– Я не хочу, чтобы он умер у меня на руках, – сухо рассмеялась она, – спрашивай, что хотел и проваливай. У меня и без тебя много дел.

Мужчина вновь уставился на Уннара.

– Пленник и раб не смеет смотреть на хозяев, – хлестко сказал он, – на колени.

– Ответ на свой вопрос ты можешь получить и без условностей, – Лисса появилась в дверном проеме и выглянула из-за плеча Миэлда. Ее лицо было бледным, но спокойным.

– Нет, он не будет говорить со мной как равный, – прошипел мужчина и повторил, – на колени.

Уннар ощутил, как каменеют мускулы. Что-то было не так с этим Миэлдом… И что-то он делал в данный момент, потому что ноги вдруг сами собой начали подгибаться.

– Миэлд, ты в моем доме, – предостерегающе прошелестела Лисса.

– Не вмешивайся, – огрызнулся тот, – я всего лишь хочу…

Уннар скрипнул зубами. Он стремительно утрачивал контроль над собственными ногами, которые, того и гляди, подчинятся магии визара.

– Пленник, ты забыл, что такое боль, – холодно подытожил тот.

В груди начал медленно разрастатьлся жар. И в этот миг Уннар догадался, что времени у него почти не осталось.

Он и сам не понял, как ему это удалось – резко выдыхая, оттолкнулся от пола непослушными ногами – естественно, они тут же подломились – и, падая, все ж таки достал ненавистное бледное лицо кулаком. Голова визара смешно дернулась, из разбитого и скорее всего сломанного носа брызнула кровь… Уннар успел ухмыльнуться, отметив с удовлетворением, что бедолага уже не пощеголяет безупречным профилем – но тут визар все-таки приложил его. Уже по полной, без шуток и каких-либо скидок.

…– Ты идиот, – первое, что он услышал, придя в себя, – вместо того, чтобы спокойно выполнить требование другого идиота и поскорее отправить его восвояси, ты устраиваешь тут целое представление…

Застонав, Уннар перекатился набок, и его вырвало желчью.

– Дурак, – заключила Лисса, – он мог тебя убить, и правильно бы сделал.

– Что ж не убил? – прохрипел Уннар, – я ни перед кем на колени не вставал. Не раб, и никогда рабом не буду.

– Это точно.

Он наконец смог оглядеться. Миэлд, оказывается, был все еще здесь, сидел, прислонившись спиной к стене и непонимающе моргал, озираясь.

– Вставай, – приказала Лисса, – и иди мойся. Я сама здесь управлюсь, но видеть ему тебя не надо.

– Что с ним? – выдохнул Уннар.

– Микроинсульт, – нехорошо улыбнулась Лисса, – такая неприятность, но что поделаешь. Старые наногенераторы иногда дают сбой.

Почти ничего не поняв из ее речи, Уннар счел благоразумным подчиниться. Поднялся кое-как и побрел набирать воду, успев подумать о том, что надо будет прибраться. Сидя на краю большой медной ванны, Уннар пробовал прислушиваться к тому, что происходило на кухне, но шум воды заглушал голоса. Лисса звала кого-то на помощь, а затем и вовсе куда-то ушла, Уннар слышал, как тяжело хлопнула входная дверь.

Он вздохнул, сбросил одежду и полез в воду, поймав себя на том, что процедура омовения постепенно начинает ему нравиться. Живя в Хеттре, он не ценил эту замечательную возможность – ходить в императорские бани. Попав на пограничную заставу, понял, что о купании можно забыть. Да и кто будет тратить воду на мытье, когда порой лошадей поить нечем? Уннар невольно потер область солнечного сплетения: проклятый чародей хорошо его приложил, не скупясь на заклятия, и под ложечкой до сих пор тянуло и ныло.

«Не попортил ли он мне чего», – подумал мрачно.

Но, пропади все пропадом, оно того стоило. Кровный брат Императора не потерпит оскорблений, никогда и ни при каких обстоятельствах!

Теплая вода навевала дремоту, и Уннар не стал противиться: закрыл глаза, отдался во власть воспоминаний.

Хеттр. Жемчужина Степи. Столица Зу-Ханн. Богатые дома знати, дорогие вещи, прекрасное оружие и не менее прекрасные женщины. Можно было сколь угодно долго лгать самому себе, что окраина Зу-Ханн не такое уж плохое место – но тоска по прежней, раздольной и роскошной жизни не отпускала.

Сквозь накатившую дремоту Уннар слышал, как хлопнула снова входная дверь – Лисса вернулась. Слышал он, как женщина неторопливо вошла в ванную, но почему-то не было сил даже открыть глаза.

– Уннар, – спокойно позвала она.

Силы куда-то ушли.

– Уннар… Это еще что?!!

Хлесткие, злые удары обрушились на щеки.

– Давай, давай, дыши! Не смей сдыхать! Не теперь!

Кажется, Лисса еще что-то кричала, но он едва слышал ее. Снова перед глазами разворачивались картины далекого и спокойного детства, золотистая листва за окном, шелест крон…

Потом в грудь одна за другой впились пять игл, и что-то изменилось в нем самом: Уннар открыл глаза и уставился на растрепанную и мокрую Лиссу.

– Не шевелись, – приказала она, – Забвение тебя побери, примитив. Миэлд оказался не так прост, надо будет это хорошенько запомнить. Как, дышишь? Вот, дыши. Ты мне еще нужен.

Уннар смог улыбнуться. Зачем вот она его оживляет раз за разом, когда все равно потом убьет?

– Я вовремя вернулась, – прошипела Лисса, – еще немного, и нашла бы я твое тело бездыханным. В собственной ванне. Знаешь, без тебя мне жилось как-то спокойнее.

– Так отпусти, – выдавил Уннар, удивившись тому, каким слабым оказался его голос.

– Я хочу найти своего ребенка, если ты помнишь, – едко заметила женщина. Она злилась, но при этом была поразительно красива.

– Я сделаю все, что будет в моих силах, – прошептал он, – я недооценил подлость своих людей, Лисса.

– Ты, видимо, благородный дурак, – процедила она, – скажи, что ты сейчас чувствуешь? Дышишь свободно?

Уннар кивнул, и она отняла свою руку от его груди.

– Все, лечение окончено. Вылезай отсюда и одевайся, – сухо приказала Лисса.

Стряхивая с кисти воду, она отвернулась и пошла к выходу, слегка пошатываясь. Обернулась в дверях на мгновение.

– Завтра до рассвета нам следует отсюда убраться. Из-за Миэлда у нас больше нет времени.

***

…Уннар почти не спал. Полночи он приводил в порядок бахтерец, точил ятаган, чистил метательные ножи, перетягивал тетиву. Потом, даже когда лег, сон не шел, он лишь задремывал урывками, и Полночные духи слали ему страшные и неприятные видения, после которых просыпался в холодном поту. Уннару явился отец, и яростно требовал ответа, зачем его сын покорился врагам Зу-Ханн, вместо того чтобы покончить с собой. Являлся и Император, единокровный брат, рожденный от любимой жены, требовал ответа за все содеянное.

«Я еще ничего не сделал, – возразил тогда Уннар, на что получил ответ – сделаешь».

– Я должен помочь найти Ан-далемм, – сказал он и, видимо, сказал вслух, потому что сухой и холодный голос из темноты поинтересовался:

– Как ты ее назвал?

Уннар сел рывком на постели. Она была здесь, женщина из-за Гиблых Радуг, но ее едва можно было разглядеть во мраке.

– Ее зовут Тана, – негромко сказала она, выливаясь из темноты, – Тана Альен. Она принадлежит к кругу архитекторов, и на ее плечах – спокойствие Пангеи…

Тут Лисса хихикнула, как будто вспомнила нечто очень забавное.

– Нам пора.

Уннар молча поднялся и принялся одеваться. Женщина никуда не уходила, стояла неподвижно, обернувшись ночной тенью.

– Какой ближайший город из тех, куда могли ее отвезти?

– Скорее всего, ее повезут в Иллерон, – не раздумывая, ответил Уннар, – богатый город, много купцов, много домов развлечений, много знати. Это на восток отсюда.

– Хорошо, – Лисса кивнула, – как соберешься, выходи.

– У тебя есть лошади? – только и спросил он, – моего коня увели.

Она хмыкнула и ничего не ответила.

…Разумеется, лошадей у Лиссы не было. Зато было нечто, напоминающее туловище коня, где вместо ног – странные, глянцево блестящие черные сферы, а вместо головы – поперечная планка и такая же блестящая полусфера. Не говоря ни слова, Лисса забралась на спину странному созданию, похлопала по его корпусу за собой.

– Воин, тебе нужно особое приглашение?

Уннар осторожно приблизился. Создание с Лиссой на спине не проявляло агрессии к чужаку, стояло неподвижно на своих уродливых шарообразных ногах.

– Давай, чего медлишь? – нетерпеливо подстегнула его Лисса.

И он решился. Стараясь не делать резких движений, перебросил ногу через корпус «коня» и нерешительно опустил руки на талию сидящей впереди женщины. Талия оказалась тонкой, еще чуть-чуть – и его пальцы встретились бы.

«Сколько ей лет-то?» – мелькнула неуместная мысль, – «у нее такая взрослая дочь, которой тоже неведомо сколько лет, но выглядит она совсем юной»…

Что-то заурчало в утробе черного животного, на голове злыми огнями вспыхнули многочисленные… глаза?

И внезапно Уннар ощутил, что корпус неведомой твари приподнялся в воздух, зависнув где-то в локте над землей. Полусфера спереди вытянулась волшебным образом, превращаясь в прозрачный щит.

– Ну, пусть нам помогут все духи этого мира, – расслышал он бормотание Лиссы.

Рывок – и они понеслись сквозь лес, ломая молодую поросль, лавируя меж вековых деревьев. Чувствуя, как все замирает внутри, Уннар невольно сцепил руки замком на поясе Лиссы, ее макушка оказалась точно у его подбородка.

«Я мог бы убить ее», – в очередной раз подумал он, вдыхая аромат ее волос, смешанный с пряным запахом ночного леса.