Пангея приветствует тебя!

Глава 1. Уннар

Это межлуние выдалось особенно знойным на рубежах Зу-Ханн. Опаленная, выпитая солнцем степь не знала жалости. Не хватало воды. Слепни и вовсе жизни не давали – ни скотине, ни людям. Отчаянно хотелось прохлады, осенних туманов и дождей.

Впрочем – Уннар-заш был в это уверен – осень окажется не лучше лета. Не зной, так промозглый холод. Не засуха – так затяжные ливни, обращающие землю в чавкающую жирную грязь, в которой снова будут вязнуть и кони, и люди.

Тоска.

Прикрываясь ладонью от палящего солнца, всматриваясь в горизонт до изматывающей рези в глазах, Уннар-заш ожидал возвращения разведчиков. Вышколенный конь застыл изваянием. И мысли текли неторопливо, как и дни на рубежах: еще вчера ты единокровный по отцу брат Повелителя, а сегодня, опороченный и всеми преданный, выслан подальше от столицы и вынужден во главе отряда хранить покой империи. Был Уннар-даланн, стал Уннар-заш, всеми презираемый изгнанник. Смешно и горько одновременно.

Он продолжал вглядываться в размытую в знойном мареве линию горизонта. Хоть и степь, но на подходе к Гиблым Радугам следует проявлять осторожность. Уж сколько раз гибли люди, наткнувшись на прозрачную и, казалось бы, такую тонкую радужную пленку. Да и визары, будь они неладны, могут появиться нежданно-негаданно, а всем известно, что убить визара невозможно – как невозможно убить бесплотный дух.

…Наконец вдалеке замаячили две черные точки. Приближаясь, они постепенно вытягивались, принимая форму всадников, один из которых – Уннар-заш подобрался в седле – вез тело человека, перекинутое через седло. Судя по тому, как безжизненно болталась коротко остриженная голова несчастного, степь в который раз собрала кровавую дань.

И вот уже мертвец на иссушенной зноем земле, раскинул тонкие белые руки. Глаза закрыты, на губах коричневая корка запекшейся крови.

– Мой ланр,– они обращаются к Уннар-зашу точно так же, как если бы он по-прежнему оставался единокровным братом Повелителя, – мы нашли ее неподалеку от колодца Костей. Вроде, еще жива.

Тут разведчик, не удержавшись, бросил жадный взгляд в сторону находки, а Уннар-заш, вмиг спешившись, склонился над телом. Женщина! Только этой беды не хватало, учитывая, что этих самых женщин отряд не видел уже больше месяца.

Он несколько мгновений рассматривал находку, а потом – словно молния прошила от макушки до самых пяток. Не просто женщина…

Глянул исподлобья на мнущегося рядом разведчика.

– Если ты хоть пальцем ее тронул, убью.

Риэду, молодой парень, ухмыльнулся.

– Мой ланр, я просто привез ее тебе, – пожал плечами, – она почти мертва… Но я счел, что тебе может быть интересно взглянуть. У нее странный цвет волос, я никогда такого не встречал.

– Заслужил награду. Вернемся, распоряжусь…

Время ускорило свой бег. Стоя на коленях перед неподвижным телом, Уннар-заш быстро ощупывал тонкие руки, живот, грудь, шею – пытаясь определить, насколько опасны раны женщины. Да, Риэду был прав. И насчет того, что цвет волос у нее странный – густой синий, словно лазурит, и насчет того, что она была едва жива. Разумеется, Риэду, выросший в хижине скотовода, никогда ничего подобного не видел. А он, Уннар-заш, видел когда-то, всего раз в жизни – но зато теперь знал, как ему повезло. Вернее, как повезет, если женщина выживет.

– Ставьте тент, – обронил Уннар-заш,– живо. Солнце ей вредно. Каждому по золотому в честь сегодняшнего события.

Вокруг столпились воины. Уннар-заш спиной чувствовал их удивленные взгляды, они перешептывались, но не смели спрашивать. Кто-то уже вбивал в сухую землю колья, еще немного – и он сможет перенести свое сокровище в тень.

Между тем результаты беглого осмотра казались Уннар-зашу весьма обнадеживающими. Открытых ран он не заметил, переломов – тоже. Скорее всего, женщина попросту ослабла от голода и жажды, а степь всегда поглощала слабых, чтобы весной взрастить из лона своего малахитовое море.

Уннар-заш осторожно перенес женщину под натянутый тент, коротко приказал:

– Воды.

И начал осторожно, по капле, вливать живительную влагу в приоткрытые губы.

– Ну, давай, давай,– бормотал он, – ты должна ожить. Ты должна вернуть мне все, что я потерял. Давай же…

Его внимание привлек маленький свежий шрам на внутренней стороне ее предплечья, как будто кто-то специально сделал небольшой надрез, а потом аккуратно его зашил. Уннар-заш потрогал шрам и с удивлением почувствовал, что там, под кожей, что-то есть. Маленький жесткий стерженек длиной с ноготь большого пальца.

«Потом, – сказал он себе, – все это потом».

Однако женщина не торопилась приходить в себя. Дыхание оставалось частым и неглубоким, тонкие руки лежали безвольно на одеяле.

– А ну, все отойдите! – рявкнул Уннар-заш.

Возможно, он упустил нечто важное, то, что незаметно на первый взгляд? Быстро дернул за узкий ворот одеяния женщины, надеясь разорвать его – застежки не было видно. Ворот подался легко, разошелся ровно посередине, и на белой коже блеснул тонкий шнурок. Уннар-заш подумал – серебро, бездумно пропустил шнур меж пальцев, достал медальон.

«Все после», – напомнил он себе.

И, отчаявшись – а отчасти понадеявшись на везение – отвесил своей обретенной надежде хлесткую пощечину. Одну, вторую, третью.

Тело судорожно дернулось под руками, и она открыла глаза.

В этот миг Уннар-зашу почудилось, что весь мир вокруг – и великая степь, и хрустальный небесный купол, и застывшие в напряженном ожидании его верные воины – все сжалось в горошину и мгновенно утонуло в переливчатых женских глазах.

Он выругался в сердцах, будучи не в силах оторваться от этого явленного духами чуда. Никогда, никогда не рождалось в степи подобных людей – с ярко-синими волосами и глазами, не имеющими цвета. Радужки неведомо как попавшей в степь женщины казались абсолютно белыми, с темно-серыми ободками по краю, но при этом переливались всеми цветами радуги словно бриллиант под лучами солнца.

Женщина моргнула, непонимающе уставившись на Уннар-заша. Оглядела с ног до головы, и ему не очень понравился взгляд – резал как ножом, почти проникая под кожу, с хрустом вспарывая сознание. Мимолетная улыбка тронула уголки бледных, растрескавшихся губ. А Уннар-заш вдруг подумал, что та, единственная тонкая женщина, которую он видел, этой и в подметки не годилась. Брату наверняка понравится, он ведь любит таких вот, с норовом, их всегда приятней ломать, наслаждаясь собственной безграничной властью и безнаказанностью.

Да и – великие духи! – кто посмеет перечить самому владыке Степи?!!

«Она привыкла повелевать? Что ж, тем хуже для нее».

Уннар-заш молча протянул женщине флягу с водой, та приняла ее и начала жадно пить, поглядывая на воина из-под иссиня-черных ресниц. А Уннар-заш отчего-то пожалел, что не заглянул в ее медальон. Нет, конечно же, он мог сделать это в любой момент, но…вдруг смутился под пристальным взглядом этих бриллиантовых глаз. И одновременно – странное, не поддающееся объяснению удовлетворение.

«Огонь-баба. Брат оценит, обязательно оценит…»

Ну, а что дальше?

Он понимал, что женщина явилась из-за Гиблых Радуг. Из страны, неведомой и враждебной, где все люди обладают такой вот белой кожей и тонкими, непрочными костями. Точно так же он знал, что преподнесет ее в дар Повелителю, и тот простит своего кровного брата. Тонкие женщины ценились дороже золота, ибо несравненно владели искусством любовных утех и, к несчастью, были недолговечными цветами гарема Повелителя. Умирали в первых же родах. Однажды Повелителю уже привозили такую же, тонкую и бледную. Она прожила всего год и погибла в муках, так и не разродившись. Младенца достали, но он тоже оказался слишком слаб, чтобы выжить.

– Я отвезу тебя Повелителю, – сказал тихо Уннар-заш, – и снова стану Уннар-даланном, ближайшим советником и кровным братом. А ты станешь Ан-далемм, любимой его наложницей и розой Хеттра.

Она подавилась водой, отняла флягу ото рта. А затем тихо спросила на ломаном языке империи Зу-Ханн:

– Что… такое Хеттр?

***

– В твоей стране говорят на языке империи? – Уннар-заш не стал скрывать удивления, – воистину, Зу-Ханн охватила весь мир!

– В моей… стране? – внезапно женщина глубоко задумалась, гладкий высокий лоб прочертила вертикальная ниточка-морщина.

«Э, нет, так не пойдет. Ан-далемм не должна утруждать себя размышлениями любого рода».

Уннар-заш не удержался и дотронулся до ее лба, разглаживая, стирая противную взгляду складочку.

Кажется, женщина даже не обратила внимания на прикосновение огрубевших пальцев. Она растерянно посмотрела на Уннар-заша.

– Я… не помню… где я жила раньше.

«Ну и ладно, зачем оно тебе?» – он усмехнулся, потом успокаивающе взял ее за руку.

– Это неважно, Ан-далемм. После того, как я отвезу тебя Повелителю, твое прошлое не будет иметь никакого значения.

– Ты так странно… меня называешь, – пробормотала она, – почему? У меня… кажется… было имя. Но я…

Она закрыла глаза и горестно вздохнула.

– Все неважно, Ан-далемм. Если Повелитель пожелает, он даст тебе имя. И это же имя будет начертано на двери твоей погребальной комнаты.

Плечи женщины мелко затряслись. Ну вот, еще не хватало слез!

– Но, полагаю, ты не умрешь быстро, – поспешно сказал Уннар-заш, – Повелитель будет ценить тебя превыше многих.

Внезапно он понял, что женщина смеется. Затем, внезапно умолкнув, она в упор взглянула на Уннар-заша.

– Ты не просто так хочешь подарить меня вашему… как там его… тебя ведь наградят, да?

– Повелителю, – подсказал Уннар-заш. Скрывать было нечего, – если я отвезу тебя к нему, то буду прощен и вернусь ко двору. Я перестану быть заш, изгнанником, и стану Уннар-даланн, тем, кем был раньше. Советником. Кровным братом.

– А если я сделаю все возможное, чтобы ты не довез меня туда? Об этом ты, в силу своего примитивного развития, не подумал?

Уннар-заш пожал плечами. Он не совсем понимал, что такое «примитивное развитие», но общий смысл сказанного был ясен.

– Тогда мне придется тебя убить, Ан-далемм. У тебя должен быть хозяин. И он будет. Император, никто другой.

Она помолчала несколько мгновений, и снова досадная морщинка прочертила белый лоб. Будущая Ан-далемм размышляла, ее тонкие пальцы механически перебирали серебряную цепочку с медальоном. Затем она вновь подняла взгляд на Уннар-заша, и взгляд этот не пророчил ничего хорошего.

– Хорошо, я согласна, – медленно, очень тихо произнесла женщина, – я сделаю все, как ты скажешь. Более того…Я сделаю так, что ты будешь прощен и вновь станешь… кем ты там был, я не могу запомнить вашу терминологию. Но я хочу кое-что взамен.

– Не в твоем положении торговаться, женщина,– хмуро напомнил он, одновременно пытаясь сообразить, что такое «терминология». Эта женщина постоянно сбивала его с толку своими мудреными, непонятными словами, и Уннар-заш начинал сердиться.

Кому ж понравится чувствовать себя дураком?

– Это ты зависишь от меня, – Ан-далемм дернула уголком рта, – ты зависишь, судя по всему, от того, как я буду ублажать вашего царька. Ты ведь хочешь вновь возвыситься? Так что в твоих интересах сделать все, о чем я прошу. Я хочу, чтобы ты мне помог… найти…

Она ловко раскрыла медальон из гладкого светлого металла, который Уннар-заш сперва принял за серебро.

Внутри оказалось изображение женщины, слишком мелкое, чтобы разглядеть.

Ан-далемм кисло улыбнулась, провела пальчиком по кромке медальона и – о чудо! – изображение словно ожило, стало объемным и увеличилось так, что Уннар-заш смог вне всякого сомнения сказать, что перед ним портрет еще одной тонкой женщины из-за Гиблых радуг.

У нее было узкое, немного вытянутое лицо. Большие глаза. Дикий, хищный разлет черных бровей. И аккуратный нос, просто идеальный, с тонко очерченными ноздрями.

– Это твоя мать? Или сестра? – спросил он.

– Почему ты так думаешь? – радужные глаза пытливо заглядывали в душу.

– Вы похожи, – он пожал плечами, – но ты лучше.

– Я… не знаю, кто она мне, – прошептала Ан-далемм, – помню только, что должна ее найти. Здесь. Она должна быть где-то здесь.

– Здесь степь, женщина, – Уннар-заш рассердился. Впрочем, он всегда раздражался, когда к нему приставали с дурацкими просьбами, – она могла давно погибнуть. Уже давно ее кости могли растащить гиены.

– Если ты сделаешь все, чтобы найти ее, то я постараюсь сделать так, чтобы ты стал… – она резко захлопнула медальон.

– Уннар-даланн, – подсказал он, – твоя взяла. Пожалуй, я попробую поискать эту женщину. Но помни, степь не терпит слабых.

– Да уж. Это я поняла, – выдохнула Ан-далемм.

Было видно, что долгая беседа утомила ее. Женщина вытянулась на одеяле и закрыла глаза.

– Мы скоро отправимся в путь, – обронил Уннар-заш, выбираясь из-под тента на палящее солнце и, к вящему своему раздражению, понимая, что весь отряд внимательно слушал их разговор.

– Что уставились? – буркнул он, – Дей-шан, поди сюда.

Дей-шан – бывший старший отряда, до того, как Уннар-заш был вынужден, молча проклиная свою высокородную кровь, принять командование. Дей-шан походил на иссушенный, выдубленный ветрами и солнцем кряжистый пень – с волосами, заплетенными в косу, с почти коричневой кожей, изрезанной глубокими морщинами, с огромными руками и широченными плечами. В его черных глазах читалось глубочайшее презрение, питаемое к отпрыску знатного рода, Уннар-зашу, то есть. А еще Дей-шан очень любил, чтобы его боялись, неважно кто – мужчина, женщина, старуха, ребенок. Наверное, он и жрал бы страх, если б мог.

– Ты принимаешь командование отрядом, Дей-шан, – тоном, не допускающим возражений, сказал Уннар-заш.

Дей-шан промолчал, но тишина была красноречивее любых слов.

– Я увезу тонкую женщину в Хеттр, – добавил воин, – вы все будете щедро вознаграждены Повелителем.

– А если Повелитель не захочет слушать Уннар-заша? – Дей-шан намеренно сделал ударение на последнем слове.

– Он захочет меня выслушать, Дей-шан. Я уезжаю сейчас же.

– Она не перенесет дороги, – хмуро заметил воин, бросая взгляд в сторону тента, где лежала на боку, подтянув к груди ноги, синеволосая чудная птица.

– Перенесет, – Уннар-заш махнул рукой, – она не была ранена. Она просто ослабла.

– Тебе виднее, – Дей-шан с напускным безразличием пожал плечами и отвернулся.

А Уннар-зашу, имеющему некоторый опыт в дворцовых интригах, очень не понравился его тон.

–Я уезжаю, – повторил он, – ты принимаешь командование отрядом.

И, развернувшись, направился к коню проверить состояние сбруи.

… Когда солнце перевалило за полдень, Уннар-заш ехал по блеклой, высушенной и выжженной степи, придерживая одной рукой Ан-далемм. Она откинулась назад, устроилась удобно в объятиях Уннар-заша, и – видят Двенадцать – в его голове то и дело мелькала чудовищная, преступная мысль. А не оставить ли себе это чудо, явившееся из-за Радуг?

И оставил бы непременно. Но променять возможность вернуться в Хеттр на мимолетные плотские утехи? Нет уж, Уннар-заш не так прост. Вернее, уже Уннар-даланн. Почти.

***

К ночи зной спал, потянуло легкой, живительной прохладой. Над степью величаво всходила стареющая луна, непомерно большая и скорбно-бледная. Они устроили привал у подножья круглобокого холма, и Уннар-заш спокойно отвернулся, когда Ан-далемм поковыляла к ближайшим зарослям лебеды. Отчего-то он был уверен в том, что никуда она не убежит. Ан-далемм производила впечатление женщины неглупой, а неглупая уже должна была понять, что в летней степи бежать некуда, если только тебя не ждет сообщник с резвым конем. У Ан-далемм не было сообщника, у нее вообще никого не было, кроме призрачной женщины в медальоне, и потому Уннар-заш терпеливо дожидался. Потом, когда она вернулась, он бережно завернул свое сокровище в шерстяное одеяло, усадил на сухую как пепел землю, а сам принялся извлекать из мешка ту нехитрую провизию, которую второпях собрал с отряда.

– Это что, шерсть? – спросила женщина, поглаживая одеяло.

– Верно, Ан-далемм.

Она вдруг хихикнула.

– Это странно… Вы используете такие дорогие материалы…

И запнулась, снова наморщив лоб. Потерла виски, словно пытаясь вспомнить. Затем растерянно посмотрела на Уннар-заша и пояснила.

– Иногда что-то всплывает, мелочи. Я не помню, где жила и кем была до того, как…

– Это неважно, – он попытался успокоить Ан-далемм, – не думай о былом. Через несколько дней мы будем в Хеттре, и ты станешь истинной жемчужиной венца Повелителя. Ты будешь хорошо жить во дворце, у тебя будут платья, украшения. Будешь есть и пить с золота.

– Только на это вся надежда, – Ан-далемм мрачно усмехнулась и покачала головой, – в самом деле, только и мечтала стать сто первой женой… Как его зовут, вашего Повелителя?

– Его имя не произносится, Ан-далемм. Если он поверит тебе, то скажет сам.

– Изумительно.

Тем временем Уннар-заш нарезал вяленое мясо. Оторвал кусок лепешки и подал ее женщине вместе с ломтем конины. Она молча взяла и принялась жевать, глядя в черное небо.

– Расскажи мне о ваших землях, – попросила Ан-далемм.

Уннар-заш ожидал этого вопроса. Он взял себе мяса, флягу с водой и подсел ближе к женщине. В темноте ее кожа казалась алебастровой. Глаза, как ни странно – черными. Он не отказал себе в удовольствии полюбоваться четкой линией скул, великолепным рисунком губ, которые будут дарить Повелителю наслаждение. Словно прочтя его мысли, Ан-далемм повернулась и посмотрела в упор.

– Что, сомнения одолели? Думаешь, не оставить ли себе такое сокровище?

И снова Уннар-заш смутился. Да она как будто мысли читает! И снова не нашелся, что ответить.

– Пожалуй, я бы осталась с тобой, – продолжила-промурлыкала Ан-далемм, – ты мне нравишься. Но, сдается мне, во дворце будет лучше. Так что вези меня в Хеттр.

Она тихо и горько рассмеялась, а затем продолжила жевать мясо.

Уннар-заш, откашлявшись, начал рассказ о великой империи Зу-Ханн.

Воистину, необъятна Зу-Ханн, как и равнина, принявшая первые племена степных людей. Далеко на юге, в тридцати днях пути, империя постепенно вливается в раскаленную пустыню, которую никому и никогда не было под силу пересечь, а чуь восточнее – в великую и безбрежную воду. На севере, еще в ста днях пути отсюда, вырастают из земли каменные клыки. Вырастают – и упираются в небеса, неприступные и непроходимые. Далеко к восходу – тоже горный хребет, заселенный распроклятыми и низкими шелтерами, позором, который непонятно как носит земля. А вот ежели взглянуть на запад, то южнее начинается стена Гиблых Радуг, которая отгородила в незапамятные времена тайные земли. Севернее начинается лес, черный и страшный, прибежище визаров… Непонятных, невероятно могущественных, и оттого непобедимых.

Ан-далемм хмыкнула, тем самым прервав неспешное повествование Уннар-заша.

– Что тебе, женщина? – он нахмурился, ибо не привык к подобному.

– Мы сейчас на юго-западе? – уточнила она.

– Не совсем. Мы в десяти днях пути от земель визаров.

– Значит, кроме вас здесь еще живут эти… визары, и… кто еще?

– Шелтеры, – Уннар-заш презрительно сплюнул, – презренные черви, живущие в норах. Трусы, у которых не хватает духу выйти и дать бой на равнине. Они нападают исподтишка, по ночам… Грабят и убивают стариков и женщин.

– А визары?

– Они повелевают духами леса. И никто никогда не видел их вблизи.

Ан-далемм с сомнением покачала головой.

– Откуда тогда вы знаете, что они повелевают духами леса? Кто-то наверняка видел их.

– Да, кто-то и когда-то, – Уннар-заш неожиданно для себя перешел на шепот, – они могут вырвать с корнем дерево. Сотворить ледяную стену. Или огненную. А лиц у них нет, вместо головы – первозданная тьма.

– Любопытно, – прошелестела женщина, и Уннар-заш понял, что визары не произвели на нее должного впечатления.

– Ты так говоришь, потому что никогда их не встречала.

– А ты? – она упрямо тряхнула головой, – думается мне, большая часть ужасных слухов – выдумки.

Задела за живое. Да кто она, чтобы судить о знаниях человека степи? Всего лишь женщина, попавшая в степь из-за Гиблых радуг. Если бы не разведчики Уннар-заша, уже бы померла… И кости гиены обглодали. Или норник нашел…

Он замер, почувствовав на щеке нежные пальчики.

– Ну, ну, не сердись, – промурлыкала Ан-далемм, поворачивая к себе его лицо, – я вовсе не хотела тебя обидеть. Ты дитя степи, и не обязан быть кем-то еще.

От ощущения ее рук на коже все стянулось в болезненный узел под ребрами. Глаза Ан-далемм казались двумя провалами в бездну, в то время как ее руки… Начали уверенное путешествие вниз – по шее, в ворот туники. Уннар-заш нашел в себе силы отшатнуться и, с трудом переведя дыхание, рыкнул:

– Прекрати! Я везу тебя Повелителю.

– А разве он что-то узнает? – в низком, грудном голосе женщины скользнули ироничные нотки, – ну разве что сам ему расскажешь…

– Ты ведешь себя неподобающе для женщины, – сухо заметил Уннар-заш. Он уже был на безопасном расстоянии от этих мягких рук, заключивших в себе такую власть, и уже успел сто раз пожалеть о том, что разведчик поехал в сторону колодца Костей.

– Скучный ты, – она вздохнула с притворным сожалением. А потом поинтересовалась: – за что тебя выслали из дворца?

Ковырнула ножом в едва затянувшейся ране.

Уннар-заш глянул на тонкую и внезапно понял: она это специально. Провоцирует, хочет вывести из себя. Зачем? Да, видать, просто посмотреть, что будет. Скрипнул зубами. Нет-нет, спокойствие, нужно хранить спокойствие. Пусть потом… брат с ней возится.

– Не твое дело, – огрызнулся он.

Ан-далемм покачала головой.

– Ты презабавный субъект, хоть и совершенно примитивный. Ты хочешь, чтобы я тебе помогла, там, во дворце, но не собираешься вводить меня в курс дела. Если я буду знать, за что тебя пнули под зад, то мне будет проще контролировать вашего владыку.

И снова поток слов, значения которых он просто не знал.

При этом слов, сказанных вроде как на языке Империи.

Уннар-заш поежился под пронизывающим взглядом пришлой. А потом мстительно подумал – так тебе и надо, братишка. Будешь плясать под дудку этой бабенки, как миленький. Можешь, конечно, корчить из себя великого, но она тебе спуску не даст.

– Не хочешь говорить, не надо, – будущая Ан-далемм покачала головой, аккуратно заправила за ухо спутанную прядь, – мечтаю о ванне. Надеюсь, там, в Хеттре, мне дадут помыться? Вы вообще моетесь?

– Моемся, – угрюмо ответил Уннар-заш, – мы ж не звери какие.

Она хмыкнула.

– Хотелось бы в это верить, очень хотелось бы.

Затем решительно сняла с шеи медальон, протянула ему.

– Вот, возьми. Раз уж я буду сидеть во дворце, тебе это понадобится.

Ну вот. Опять за свое.

И не то, чтобы он не хотел помочь Ан-далемм. Просто не верил в то, что одинокая женщина может выжить в степи.

Уннар-заш поймал ее взгляд – и было в нем столько отчаяния и немой мольбы, что он протянул руку.

Ладонь защекотало приятным холодком металла.

– На шею повесь, а то потеряешь, – усмехнулась женщина, – так что, ты обещаешь помочь мне?

И снова он повиновался, чувствуя, как при этом наливаются жаром щеки. Вот же глупость! Внезапно он начал краснеть перед бабой, словно мальчишка.

– Я уже сказал, что попробую, – проворчал Уннар-заш, – но не обещаю, что найду. Она могла погибнуть.

– Мне кажется, она где-то рядом, – прошептала Ан-далемм.

Она выпуталась из одеяла, поднялась на ноги и потянулась. Уннар-заш подумал о том, что никогда еще не видел столь занятной одежды, которая бы облегала тело как вторая кожа. Надо сказать, совершенно бесстыже и неподобающе. И материал – светлый, серебристый, гладкий. Так и хотелось его пощупать, рассмотреть поближе…

– Здесь красиво, – сказала Ан-далемм и зевнула, прикрывая рот узкой ладонью, – однако, неуютно. Непонятно, на кой меня сюда вообще понесло…

И замерла, задумавшись.

А спустя мгновение на них напали.

Уннар-заш успел рвануть меч из ножен и толкнуть на землю свою Ан-далемм. Клинок прочертил сверкающий в лунном свете путь, чиркнул по шее ближайшую тень – в ночь плеснуло темным глянцем. Уннар-заш успел бросить взгляд на женщину, в память врезалось ее неестественно-белое, меловое лицо. Сразу двое бросились к ним из темноты, первого Уннар-заш удачно пнул под коленную чашечку, второго отшвырнул назад блоком, от которого болезненной судорогой скрутило руку до плеча. Скрипя зубами, он рубанул наискосок, рассекая грудь упавшего. Ан-далемм что-то крикнула, он развернулся, одновременно уходя вбок, но… опоздал.

Осознание того, что уже ничего не исправить, пришло вместе с обжигающей волной, поднимающейся из живота. Еще. И еще. Качнулось небо. Луна размазалась по тьме и исчезла из поля зрения. Уннар-заш инстинктивно зажал рукой раны на животе, пальцам стало горячо. Кровь выплескивалась вялыми толчками, и он вдруг с ужасающей ясностью понял, что – все. Больше ничего не будет. Он не привезет Повелителю Ан-далемм, он не будет прощен, он никогда не покинет рубежи Зу-Ханн. Вместо этого он сдохнет как гиена посреди пыльной, изнуренной зноем степи, и смерть эта будет мучительной. Перед глазами стремительно собиралась черная пыль. Но в самый последний миг, перед тем, как ее покров сомкнулся над ним, Уннар-заш увидел лицо Дей-шана. Тот ухмылялся.