Падение

Глава 12

Кира машет в окно Мусе. У подруги не очень счастливый вид. Питекантроп яростно стучит ребром ладони по рулю и выговаривает ей за что-то. Лицо его перекошено и дергается от злобы. Зигги, который пропустил вперед его машину, ухмыляется:

— Деньги не дают счастья, но помогают страдать в комфорте… Жалко ее, да?

— Очень жалко, — грустит Кира. — По моему, такой гад!

Проницательность Зигги ее поражает, она с уважением смотрит на него.

— Мы все имеем то, что заслуживаем…

— Нет-нет, я не согласна. Она заслуживает гораздо лучшего!

Они выезжают со стоянки.

— Ты бы стала встречаться с этой обезьяной?

— Ни за что!

— Ну вот видишь…А кстати, Муся — это Маша?

— Нет, у нее фамилия Мусина…Вот и Муся. А зовут ее Одиллия-Одетта. Родители — эксцентрики, помешанные на балете. Она и в хореографичку не хотела. Заставили. Первые четыре года под конвоем ходила. Сначала бабушка, потом отец возил. Это был семейный террор.

— В паспорте Одиллия-Одетта? — ужасается Зигги.

— Прямо в паспорте.

— А я то считал своих придурками.

— Зигги — это Зигмунд? — пытается отгадать Кира.

— Нет, я не возлюбленный Одиллии- Одетты…А как бы было хорошо? — морщась смеется Зигги. — Все гораздо скучнее, просто подошла очередь на букву Z.

— Как это?

— У нас в детском доме уже было двадцать пять воспитанников, по одному на каждою букву латинского алфавита. Когда привезли меня, оставалась последняя Z. Директор был помешан на Дэвиде Боуи и назвал меня в честь Зигги Звездной пыли. Слышала этот альбом «Взлет и падение Зигги и пауков с Марса»? Я до сих пор благодарен ему, что он не был фанатом Зорро.

— Ничего себе! А что было потом, когда кончились все буквы?

— Все опять начали сначала. Девчонку после меня назвали Агатой, ей повезло больше.

Какой же он все таки просто отличный, этот Зигги. Кире становится его жалко. Наверное тяжело вырасти в детском доме, она накрывает его руку своей.

У большого супермаркета они оба пересаживаются в машину Тайки. Зигги разваливается на заднем сиденье, а Кира садится впереди. Тайка, кажется, недовольна. Она нервничает и покрикивает на Зигги.

— Сам не мог зарегистрировать? Мне опять пришлось бортануть тренера. А у меня самый дорогой в Москве, — жалуется она Кире.

— Что ты нашла в этом тупорылом качке? — спрашивает Зигги копаясь в ее пакетах, наваленных рядом с ним.

Тайка раздражается.

— Что значит нашла? Ты знаешь сколько он берет за час?

— Да видел я как вы тренируетесь! — смеется он. — Ты переплачиваешь, подружка, поверь. Хотя удивительно, что после стольких стероидов, он еще может…

— Не выдумывай! — резко прерывает его Тайка.

— Я выдумываю? — усмехается он.

Быстро ворочая головой по сторонам Тайка выруливает со стоянки.

— Почему у тебя так смердит в машине? — жалуется Зигги.

— Это новый освежитель, мне его в Дубаи смешивали. Совершенный эксклюзив, отвалила кучу бабла, пачули, гавайские орхидеи…

Зигги лезет вперед между Тайкой и Кирой.

— Эй! — кричит Тайка.

Но уже поздно. Он срывает фигурную баночку и опустив стекло, выбрасывает наружу. Еще некоторое время держит окно открытым, проветривая салон.

На время Тайка затихает. Сначала она дуется, а потом начинает атаковать.

— И когда ты уже выкинешь это пальто? Cмотреть противно.

— А ты смотри на тренера. Он у тебя дорогой и…

— Похоже, ты спишь в этой ветоши.

— Когда холодно. Это монгольский кашемир.

— Вот-вот, пахнет старым козлом!

— Эй! За старого ответишь! — предупреждает Зигги.

Он потрошит Тайкины пакеты и вытаскивает упаковку с прозрачными пластами пармской ветчины. Вскрывает ее и ест. Время от времени двумя пальцами он протягивает рваную ветчину Кире или Тайке. Они обе визжат и уворачиваются. Тайка тихо матерится и умоляет его не открывать шотландскую семгу, потому что если Зигги заляпает салон тут уж никакие освежители не помогут.

Регистрацию Кире оформили очень быстро. У этих ребят везде знакомые. После они заехали в узбекский ресторан. На столе дымится блюдо с пловом. Зигги вдруг заскучал, он не ест, в его глазах нестерпимая скука. Кира и Тайка поедают чудесный шафрановый рис. Тайка ест с большим аппетитом. Почти каждый день она тренируется в зале, поэтому не боится поправиться. Руки ее в мозолях от тренажеров и она уверяет что на бедрах и коленях у нее не сходят синяки. Зигги тут же начинает смеяться, а она становится бордовой.

— Я рада, что ты сегодня в ударе, дружок.

— Разве я что-нибудь сказал? — удивляется он.

— Правильно, лучше молчи и ешь.

— Можно хоть жрать не по команде? — спрашивает он и поднимается. — Я скоро подойду, посекретничайте тут, девочки.

— Ну, рассказывай, как ты? — спрашивает Тайка Киру, после того как Зигги исчез за аркой.

— Завтра я иду в театр, будь что будет, — храбрится Кира.

— Я найду тебе работу, только скажи. Будешь зарабатывать взрослые деньги. В евро, с четырьмя нулями.

Кира смеется.

— Я хочу только танцевать. Вне театра мне смерть.

— Это серьезное заявление, — комментирует Тайка.

Она откладывает обглоданное баранье ребрышко. И внимательно всматривается в Киру.

— Вас что, там зомбируют? Откуда в вас всех столько противного пафоса? Вроде ходите теми же улицами, что и мы. Имеете мобильные телефоны, смотрите тот же самый ТВ ящик…Но от вас несет нафталином, — Тайка манерно вытягивает руку и передразнивает Киру, — Вне театра мне смерть… Алло, планета Земля на проводе! — продолжает она возмущаться, — Вы отстаете на парочку столетий.

— Ну, есть немного, — улыбается Кира. — Ну как тебе объяснить… Конечно, теперь у нас электричество вместо свечей, подвижные платформы, костюмы из синтетики. Но в сущности, сам театр мало изменился. Мы танцуем то же, что и сто лет назад. У нас до сих пор на корсетах крючки и те же пальцевые туфли. И лучше лент на пуантах еще ничего не изобрели.

— Вне театра мне смерть! — повторяет Тайка и закатывает глаза.

Кира заливается смехом.

— На сцене мы все объясняем жестами. Мы там все — немые и не приучены много разговаривать. Поэтому, когда нужно что-то сказать, выбираем самые точные слова.

— Что ты там забыла? За что убиваться? Пот, кровь, слезы…Интриги ваши пуантные. Вечно без денег, ну публика лениво похлопает. Неужели ради этого?

— Ну вот, ты опять сможешь сказать что это пафосно…и я с тобой соглашусь…, - серьезно говорит Кира. — Но когда они, как ты говоришь, лениво хлопают, я чувствую себя счастливым человеком. Мне нужна эта энергия, которая идет из зала. Они хотят лучше и я даю им лучше. Они это понимают и любят меня еще больше. Мы любим друг друга, на сцене я чувствую что могу сделать их счастливыми хотя бы на некоторое время, а это дороже денег.

Тайка недоверчиво вздыхает.

— Я люблю деньги, они дают мне свободу и покупают удовольствия. Когда мне захочется сделать кого-нибудь счастливым, в первую очередь я начну с себя.

Ее глаза сегодня яркого-голубого цвета, которого не бывает у людей. Наверняка опять линзы.

— Швейцарский топаз, — подтверждает ее догадку Тайка.

Какие же на самом деле глаза у Тайки? — думает Кира.

— Как тебе живется у этого…как его? — Тайка щелкает пальцами, — Глеба Зимина…Не гонит еще? Ты мой адрес знаешь, приходи в любой момент. У меня большая квартира, две гостевые спальни, любая будет твоей.

— Спасибо.

Кира надеется, что ей никогда не придется воспользоваться Тайкиным гостеприимством. Она ей нравится, но все таки что-то в ней настораживает. С Зигги Кире комфортно, а с Тайкой нет, сквозь ее благожелательность, проскальзывает пренебрежение.

— Послушай, этот Глеб…между вами что-нибудь происходит? — вдруг спрашивает она. — Он не стучится к тебе в комнату по вечерам, чтобы почитать сказки?

Швейцарский топаз блестит любопытством, Кире становится неприятно.

— Нет, мы просто друзья.

Некоторые вещи Кира может доверить только самым близким людям. Она плохо знает Тайку, чтобы полностью распахнуться перед ней. И потом, вопрос был задан так грубо и бестактно, что это ее возмутило.

— Мы знаем друг-друга с детства, — твердо отвечает она на Тайкину недоверчивую улыбку.

Тайка протягивает бокал с красным вином к Кириному, стоящему на столе. И под долгий звон потревоженного стекла говорит:

— Чин-чин…

Высадив Киру у дома, Тайка заводит машину и трогается.

— Останови на пару минут, — просит ее Зигги.

Она недовольна, но все таки паркуется у края дороги. В некоторых вещах ему отказывать нельзя. Он достает пакетик с белым порошком, маленькое зеркальце и пластиковой картой мельчит кокаин.

— Давно такого не было. Финансово-немотивируемый объект — это плохие новости, — говорит ей он. — Что у нее с Зиминым?.

— Ничего.

— Это хорошо. Сильные эмоциональные привязанности нам ни к чему.

— Все кто ее сейчас окружают — порядочное говно. Надеюсь нам не придется напрягаться.

Зигги не отрывает глаз от зеркальца, на его лице предвкушение.

— Хорошо бы, я так устал от всего этого.

— Правильно, солдат спит — служба идет. Зарплату не устаешь получать? — возмущается Тайка.

Он не отвечает, сосредоточенно сворачивает купюру в трубочку и возвращается к разговору о Кире:

— Если она не любит деньги, значит любит что-то еще. Надо искать.

— Она глупа, с ней будет легко.

— Быстро ты ее припечатала, она совсем не дура, — возражает Зигги.

Тайка отворачивается к окну. За ним светлая, безоблачная ночь. Небо прошито яркими звездами, луна обливается серебряным светом. На улице пусто. Тайка смотрит вверх на высотку, в подъезд которой зашла Кира.

— Тебе оставить? — спрашивает он.

— Ты плохо кончишь, дружок.

— Знаю, мы все когда-нибудь умрем. Жизнь — это вспышка между двумя черными бесконечностями. Красиво правда? Набоков сказал. Хотя ты у нас не сентиментальная. Я бы добавил: Некоторые вещи делают эту вспышку гораздо ярче… Оставить?

Она мотает головой.

— Как хочешь.

Тайка откидывает голову и закрывает глаза, чтобы не видеть увлеченного процессом Зигги. Руки его подрагивают, лихорадочно блестят глаза. Его зависимость ей противна. Она и сама может втянуть по случаю, но одно дело, когда такие вещи делаются для куража. А другое, когда вся жизнь принесена в жертву.

— Оставь, погоди минуту, давай сначала поговорим… О тебе, — просит она.

Зигги недоволен, но опускает руки и закатывает глаза.

— Это очень скучно.

— Ты должен завязать.

— Послушай, я двадцать восемь лет делал то, что мне говорили. После того как забрали Лилю, мне все эти директивы встали поперек задницы. Я буду делать то, что хочу! А не то, что настрочили в своих многотомных трудах отцы-основатели. Понимаешь? Теперь, если хочешь поговорить об объекте 861, то давай поговорим быстрее. Потому что в эту минуту ты мне мешаешь жить так, как я хочу…Слушай меня внимательно. Я думаю, что Кира Милованова — сложный объект, что бы ты там не воображала. У нее серьезные карьерные устремления и их нужно устранить. А как это сделать, думай сама.

Он не хочет ее слушать. Тайка смиряется. Этот разговор она уже затевала не раз и не два. Все они в итоге выливались в безобразные скандалы и вызывали у него только озлобление.

— Может просто нужно подождать? — поддерживает она его разговор о Кире.

— Если у нее седьмая категория, можно подождать. А если девятая, сама знаешь, никто тебе такой роскоши не предоставит. По любому, Большой театр для нее должен быть закрыт. Туда почти невозможно попасть, но в Ташкенте она солировала. Пусть Таракан займется театром.

— Ну ты и хам! У Таракана и так четыре объекта. Он безвылазно в регионах.

— Ему ничего не сделается, тараканы даже от радиации не дохнут. В свое время я тоже не вылазил из регионов.

— А ты в это время что будешь делать? С бабочками летать? Дай, я проверю твои руки.

— Отстань, ты знаешь, я не колюсь.

— Я знаю про тебя все меньше и меньше, Зигги. Ты сильно изменился.

Он радужно улыбается ей.

— Не напрягайся, старушка. Я в полном порядке. Когда говоришь придут результаты Киры из лаборатории?

— Через неделю. Все это подозрительно, знаешь Далаки много лет давал Киру как седьмую и вдруг заявил в девятой категории. Прямо перед ее отъездом в Москву. Почему?

Тайка спохватывается, но уже поздно, сказанного не воротишь. Она нечаянно ткнула спицей прямо в незаживающую рану Зигги. Ведь эта история очень похожа на Лилину. Вот сейчас он опять думает про нее. Когда же он ее забудет? По его лицу пробегают волны страдания, рот дергается, ему очень больно. Но заметив сочувствующее лицо Тайки, он тут же начинает кривляться.

— А может он просто некомпетентный мудозвон?

— Да еще то трепло, — усмехается Тайка.

Зигги склоняется над зеркальцем и втягивает кокаин.

Он пережимает ноздри пальцами и несколько раз резко вбирает воздух. Теперь он гнусавит, как при насморке.

— Не думай, что Милованова — низко висящая вишенка. Протянуть руку и сорвать не получится, не обольщайся. Ее нужно довести до отчаяния, чтобы не было сил подняться и жить. Чем хуже для нее, тем лучше для нас. Кстати, она встала на учет к Еникееву?

— Нет, конечно! Хотя Далаки ее запугал.

Зигги щекотно в носу, он несколько раз сжимает его.

— Истончишь перегородку — потеряешь нос, — предупреждает его Тайка.

— Если не жалко головы, то не жалко и носа.

Она вздыхает.

— Кстати, Еникеев мне жалуется, что ты ничего не сдаешь.

— Плодить таких же ублюдков как я? Скажи ему что у меня не стоит.

— Будут проблемы в Центре.

— Ну да, они меня заставят. Пусть приезжает Когль и отдрачивает у меня, я не против.

Зигги теперь ерзает, ему хочется жизни. У него веселые, безумные глаза и она вдруг начинает завидовать.

— Слушай я передумала… У тебя осталось этого дерьма? Сегодня можно. И давай кутнем по клубам что-ли?

— А давай! — бешено взвизгивает Зигги и они оба громко смеются. — Только дай слово, что не свалишь с первым же смазливым стрептизером, как в прошлый раз!