— Просто сейчас больше никого здесь нет, — пояснил Шаман, заводя мотор мотоцикла. Мотоцикл у него был впечатляющий, огромный, черный, блестящий, ревущий, как лось во время гона, и так же мощно, как лосиные рога, растопыривающий в стороны массивный руль — «Харлей Дэвидсон». — А я и один отлично справлюсь. Если один байкер вполне заменит целую банду, то какая тебе разница?
— Шаман-байкер, — засмеялась Карька, держась за ребра.
— Садись ко мне за спину. Где лежат твои документы?
— В комоде, если ничего не изменилось. Я имею в виду, если с ними… никто ничего не сделал.
— Думаю, что нет.
Через весь город на мотоцикле — это, конечно, намного медленнее, чем на метро, но зато очень весело. В лицо летел теплый бензинный ветер вперемешку с мокрым снегом, серая облачная пелена выглядела так светло, словно ее вот-вот прорвут, брызнув на город, сияющие солнечные лучи. Из под переднего колеса «Харлея» росли два огромных водяных веера, как у лодки-глиссера, на которой когда-то в Крыму каталась с бабушкой маленькая Карька. А сейчас Карька держалась за Шамана и смеялась почти так же, как тогда.
По дороге остановились возле одного из многочисленных продуктовых киосков, Шаман купил себе и Карьке по порции пива и чего-то хрустяще-слоеного с горячей сочной мясной начинкой, пахнущей пряно и невыносимо вкусно. В ответ на Карькин взгляд, брошенный вроде бы незаметно, объяснил:
— Нам незачем торопиться. Мы можем ехать столько, сколько захотим, и все равно все нужные действующие лица будут на своих местах, когда мы явимся.
Посмотрев на него с откровенным восхищением, в следующий момент Карька чуть не подавилась.
— Вот именно — все! А нас только двое. А если там еще и этот бизнес-бугай будет?
— Бизнес-бугай? — засмеялся Шаман. — Чем больше шкаф, тем громче падает.
Карька тоже засмеялась, потом снова нахмурилась. Тогда он сказал:
— Не бойся, все будет хорошо. И вообще никогда ничего не бойся.
Неопределенно поведя плечами, Карька настороженно оглядела все вокруг. Когда становится очень хорошо, тут-то и жди какой-нибудь неприятности. Легко ему говорить «не бойся», такому сильному… Она вздохнула, дожевала свою порцию, вытерла жирные пальцы о бумажную тарелочку, выбросила ее в урну и… с удовлетворением подумала, что оказалась права, так как неприятность не замедлила появиться.
Пьяненький мужчина, невесть откуда взявшийся, комплекцией напоминающий бизнес-«авторитета», фактически отрезал им обоим дорогу к шоссе и припаркованному у обочины «Харлею». Он вроде не вытворял ничего особенного, просто клеился ко всем оказавшимся поблизости женщинам, на всех падал и весело задирал мужчин. На него никто не обижался. Но вышло так, что с одной стороны у Шамана и Карьки оказался киоск с едой, с другой — стена дома, с третьей — небольшая, но плотная толпа желающих перекусить на скорую руку, а с четвертой — вот этот пьяница.
Сверля глазами неожиданную угрозу, Карька судорожно сунула руки в карманы косухи, достала и натянула свои перчатки с металлическими клепками, размяла пальцы и морально приготовилась драться.
Шаман крепко взял ее за локоть, так что она почувствовала, что не сможет сдвинуться с места ни на миллиметр, пока он ей не позволит это сделать.
— Успокойся. Он ничего нам не сделает, он безобиден. Отвыкай видеть опасность там, где ее нет.
И, когда Карька расслабилась и сняла перчатки, а пьяница благополучно удалился, даже не обратив на них внимания, Шаман прибавил, подчеркнуто четко выговаривая слова:
— Отучайся стервенеть. В тебе слишком много ярости. Это недопустимо.
— Недопустимо для чего?
— Для тебя же. Ты быстро сожжешь себя.
— Значит, туда мне и дорога.
— Нельзя так говорить. И думать — тоже.
Ничего не ответив, Карька поглубже засунула в карманы перчатки, правую — в правый, левую — в левый, и молча пошла к мотоциклу. Шаман тоже больше ничего не прибавил и так же молча пошел следом за ней. Они сели верхом на «железного лося», Шаман — за руль, Карька — у него за спиной, мотоцикл взревел и полетел дальше, шумно расплескивая воду и снежную жижу…
Струны натянулись до предела. А что, если сейчас будет драка, притом серьезная? Она, идиотка законсервированная, до сих пор даже драться как следует не удосужилась научиться. Как же она сможет помочь Шаману?
— Я же сказал, не бойся.
Негромкий голос, полный несокрушимого спокойствия, чуть-чуть приободрил Карьку.
Дверь долго никто не открывал. Карька жала на кнопку звонка снова и снова.
— Может, никого нет дома? — неуверенно предположила она, испытывая одновременно облегчение и разочарование.
— Звони-звони, — велел Шаман.
Тогда она нажала на кнопку и не отпускала до тех пор, пока в замке не заскрежетал ключ. Затем загремела цепочка, взвизгнул засов, и дверь неуверенно приоткрылась.
— О-о-о, К-Каринька! Ик!
Цепочка снова загремела, и дверь распахнулась. За нею стоял и покачивался, улыбаясь во весь щербатый рот, вдребезги пьяный Чак. Тут он заметил Шамана, вздрогнул так, что чуть не грохнулся на пол, суетливо переступил ногами, запнулся за складку коврика и снова чуть не упал, и застыл, вглядываясь в неясную фигуру, маячившую на полутемной лестничной площадке рядом с дочерью сожительницы.
— А это кто еще там с тобой, а?
— Не бойся, гражданин хороший, мы ненадолго. Только документы забрать. Вот ее документы.
Шаман кивнул на Карьку, шагнув в полосу света, падавшего из глубины квартиры. Голос его прозвучал как-то по-особому, ниже и значительнее, чем обычно. Так в боевиках и вестернах говорят ковбои и джентльмены, готовясь выстрелить, и при этом всегда опережают нападающего. А выглядел Шаман, как кобра перед броском или барс перед прыжком — именно так выражаются в боевиках, описывая вид героя в сценах противостояния с врагами.
Впервые в жизни Карька видела, как в стельку пьяный человек стремительно трезвеет, одновременно еще быстрее серея лицом. Чак попятился вглубь квартиры на негнущихся ногах, то и дело спотыкаясь о ковровую дорожку и нелепо взмахивая руками, словно отгоняя осу или приснившийся кошмар. Шаман спокойно шел следом за ним, потом остановился в большой комнате и обернулся к Карьке.
— Где лежат твои бумаги?
Карька молча кинулась к комоду и принялась перерывать содержимое всех ящиков подряд. Шаман стоял посреди комнаты и неторопливо озирал квартирный бардак. Клетчатый плед свисал с его плеч, наброшенный поверх куртки-косухи наподобие плаща, штаны с бахромой потемнели от растаявшего на них снега, «казаки» с окованными металлом носами оставили на полу черную дорожку из глинистых отпечатков подошв.
Чак бочком подобрался к Карьке.
— Ты кого привела, идиотка? Ты хоть знаешь, с кем связалась? Ты знаешь, кто это? — прошипел он ей на ухо.
Шаман усмехнулся.
— А кто? — удивленно прошептала Карька.
— Это же известный колдун!
— Чак, во-первых, ты гонишь. Ни в газетах, ни по телику, ни по радио о нем ничего не говорили…
— …Так это — настоящий, а не из тех, что по телику…
— …А во-вторых, ну и что? Если колдун, так сразу сожрет тебя, что ли?
— …Короче, с народом общаться надо, а не книжки слюнявить, тогда и была бы в курсах. А сейчас нам бы надо обмусолить один вопрос теть-а-теть. Ты в курсах, что твоя мать…
Шаман резко взмахнул рукой и сделал шаг в их сторону. Чак мгновенно заткнулся и отскочил от Карьки, как ошпаренный, а потом вдруг бухнулся на колени и заголосил, словно в кино.
— Не губите, господин хороший, я ничего плохого ей не делал и не сделаю, я только хотел сказать, что мамки ейной дома нету, и все, и все, и больше ничего!!!
Карька смотрела на это зрелище, подняв брови и недоуменно улыбаясь. Ей казалось, что Чак спьяну паясничает, строит из себя клоуна без особой необходимости. И спьяну же несет полный бред значительным тоном. Что Натальи дома нет, это и так было видно. А что еще Чак хотел сказать?
Слегка наклонив голову, Шаман пристально посмотрел на Чака.
— Понял! Понял! Я все понял!
Чак вскочил, засуетился, бросился куда-то вглубь квартиры, принялся хватать какие-то мелкие предметы и запихивать их в спортивную сумку. Потом кинулся к входной двери и выбежал из квартиры. Ключи остались в замке. Шаман подошел, вытащил их и сунул в руки Карьке, вздохнув при этом.
— Как всегда, все мне приписали…
Она сунула ключи в карман своей косухи под молнию и засновала по квартире с сумкой в руках, быстро собирая в нее какие-то мелочи. Через некоторое время она остановилась посреди большой комнаты то ли в задумчивости, то ли в ступоре, и Шаман тут же спросил:
— Все нашла, что надо?
Она заглянула внутрь сумки, несколько долгих мгновений разглядывала то, что уложила туда, и наконец сказала:
— Да. Документы, немного фотографий, пара книг… Все.
— Ну смотри. Тогда пошли.
— А куда это Чак убежал?
— Наверно, за очередной бутылкой. У него запои часто случаются?
— Да нередко. Особенно, когда Наталья на работе.
Они вышли из квартиры, и Шаман захлопнул дверь. Карька довольно оглянулась на нее. До прихода Натальи, значит, Чак в квартиру не попадет, да и фиг с ним, у приятелей перекантуется, а вот то, что у нее, Карьки, теперь есть ключи от квартиры матери, это очень даже неплохо.
— Несколько дней никуда постарайся не ходить и не ездить, сиди и ночуй у себя на работе, а там видно будет, я что-нибудь придумаю. Мы что-нибудь придумаем. И верь, что все будет хорошо. Хочешь, подвезу?
— А как же!..
Мотоцикл, припаркованный возле подъезда, облепили дети самого разного возраста, от детсадовского до подросткового. Те, что постарше, азартно обсуждали сравнительные технические характеристики разных марок машин, а самый маленький, в пухлой яркой курточке, сосредоточенно пытался открутить блестящий болт, до которого мог дотянуться.
Шаман присел возле него на корточки (подростки почтительно расступились, глядя во все глаза) и легонько потрепал по плечику в толстом рукавке.
— Эй, приятель, что это ты делаешь?
Малыш обернулся, посмотрел Шаману прямо в глаза и не испугался, возможно, потому, что не признал лохматого дядю за хозяина мотоцикла.
— Хотю отклутить блестяссюю стучку.
Шаман подхватил его на руки, слегка подбросил в воздух, мальчик восторженно взвизгнул.
— А вот эту блестящую штучку хочешь?
Шаман достал из кармана косухи конфету в фантике из цветной фольги и дал ребенку.
— Хотю.
Карапуз, возвращенный на грешную землю, протестующее вякнул, но потом занялся лакомством. Кто-то из подростков что-то спросил, Шаман ответил, слово за слово, и вот уже Шамана облепили малолетние обожатели так же, как до того — его сверкающего «коня».
Стоя в сторонке, Карька наблюдала и улыбалась. Потом, правда, нахмурилась. Среди подростков была девчонка, которая, чарующе улыбаясь, попросила ее покатать. Один из мальчишек-подростков тоже нахмурился. Шаман покатал их обоих одновременно, они оба были тощие и спокойно разместились вдвоем у него за спиной. Подросток хмуриться перестал, тем более что Шаман отказался катать остальных, посадил себе за спину Карьку и повез в издательство.
На работе Карьку не ждали, но обрадовались ей. Лариса Николаевна включила электрочайник, достала печенье и показала Карьке свободный компьютер. Карька посмотрела в окно. У подъезда редакции уже никого не было, Шаман уехал. Слишком быстро уехал, бросил на ходу «я позвоню» и умчался, Карька даже забыла второпях, о чем хотела у него спросить… Забавно, разумеется, выглядит со стороны — летит по шоссе мотоцикл, а за спиной у ездока развевается то ли плед, то ли плащ. Забавно… И красиво.
Забулькал чайник, и Карька отошла от окна.
За чаем она рассказала Ларисе Николаевне в общих чертах все, что произошло, и та ответила, что Карька может жить в редакции столько, сколько пожелает. Она сказала это так искренне и твердо, что Карька поверила. И успокоилась. Почти…
Прошел месяц. Карька работала или сидела за компьютером, с кем-то общалась по сети, разыскивала какую-то информацию, спала много, ела мало, экономя деньги, и почти не выходила из редакции, разве что в ближайший продуктовый магазин. Иногда звонил Шаман, недолго говорил о чем-то незначащем и вешал трубку.
Как пролетел день ее рождения, Карька не заметила и не запомнила, поздравлял ли ее кто-нибудь. Ей было так спокойно, что она принялась молиться каждый вечер о том, чтобы ничто не менялось, оставалось бы так всю жизнь. Хотя прекрасно понимала уже, что неизменным ничто оставаться не может. Понимала хотя бы потому, что ощущала, как все больше устает сердце от этой работы, все с большим трудом удается отдохнуть. Она готова была, как ей казалось, умереть в этом спокойствии, лишь бы все так и оставалось, как есть.
Но внезапно все переменилось.
Однажды утром раздались два телефонных звонка. Карьку разыскивали тетя Таня, соседка матери, и юрист. Оказалось, у Карьки умерли разом и мать, и бабушка, мать — от инсульта в больнице, бабушка — от сердечного приступа у себя дома. Теперь Карька являлась наследницей сразу двух квартир и должна была официально оформить свои права.
А потом приехал Шаман. Он подсказал, что вселиться она может в любую из квартир уже сейчас, а вторую сдать внаем, и тогда сможет учиться без необходимости работать. Карька в ужасе подскочила на месте. Про Академию она совсем забыла, как про нечто недостижимое. Ведь туда надо было съездить!
— Ничего страшного, люди взрослые, все поймут, наверняка отсрочку дадут. Поехали.
— Куда?
— В квартиру твоей матери. Ключи при тебе?
Карька достала ключи из ящика компьютерного стола.
— Я не хочу жить с Чаком.
— Он ушел и не вернется.
— Ты его выгнал?
— Он сам испугался.
Шаман невинно улыбнулся.
— Нет, я буду жить в бабушкиной квартире, а Натальину — сдам.
— Наоборот было бы выгоднее.
— Нет. Противно.
— Ладно, твое дело. И запомни две вещи. Во-первых, ничего не бойся. Во-вторых, ты теперь не Карька, а Карина. Соседи на новой хате будут с тобой знакомиться, так представляйся с достоинством, а не как ребенок.
Она кивнула.
— А… это… ты можешь ночевать сколько хочешь в любой из этих квартир, ты же вроде иногородний…
— Я всегородний, — засмеялся Шаман. — И скоро уеду по своим делам.
Карька насупилась.
— У одного хорошего человека, живущего в другом городе, неприятности — мать сильно пьет. Надо помочь. Но я вернусь.
Карька перестала хмуриться и запрыгнула в седло мотоцикла за спиной у Шамана, представляя себе во всех деталях, как выбросит на помойку большинство вещей из квартиры матери.
«Харлей» взревел и рванулся с места, расшвыривая искрящийся под солнцем снег. Карьке было не холодно в старой куртке Ларисы Николаевны и очень весело.
Жизнь менялась, и впереди, похоже, ждало много хорошего, так что Шаман по этому поводу был и остается прав. Неприятное и опасное маячило, как она чувствовала, тоже, но главное — много хорошего.