Ответ на молитву

Глава 4

Утром Карька решила сходить в церковь, которая находилась в нескольких трамвайных остановках от дома, беленькая, с золотыми куполами, глядящаяся в небольшой, одетый в камень пруд. Карька знала, что женщине, входя в православный храм, полагается прикрывать голову платком. Она разыскала линялую нейлоновую косынку и повязала ее поверх африканских косичек. Вышло забавно: берцы, джинсы, косуха — и косынка, повязанная по-старушечьи «усиками» спереди, под подбородком…

Передвигаться по переулку пришлось короткими перебежками, причем зигзагом, поскольку навстречу сперва попалась тетя Наташа, соседка, живущая этажом выше, затем Оля — знакомая девушка из дома напротив. Тетя Наташа была баптисткой, постоянно ходила с пачкой христианских брошюр подмышкой и вела душеспасительные беседы. Как-то она предложила Карьке переселиться к ней насовсем, помогать по хозяйству и в служении Богу. А Оля при каждой встрече убеждала Карьку, что читать фантастику и дамские романы — грех, поскольку отвлекает от любви к Богу.

В другое время Карька не избегала бы их, но сейчас ей не хотелось, чтобы у нее отняли время. Ветер трепал прозрачную косынку и африканские косички, Карька щурилась от летящей в лицо пыли и целеустремленно шагала. Она привычно шла в церковь, как ходила и раньше, не очень часто, время от времени.

Возле перекрестка, недалеко от трамвайной остановки, Карьку подергали за рукав. Она оглянулась и опустила глаза. На нее снизу вверх смотрела маленькая старушка с темным и сморщенным личиком, как печеное яблочко. Она была одета во что-то мешковатое, с клюкой и полупустой авоськой в руках.

— Доченька, помоги, переведи через дорогу, я плохо вижу и боюсь упасть.

Карька вздохнула, сказала «ага», отобрала у бабки авоську со словами «давайте понесу», взяла старуху под локоть, дождалась зеленого сигнала светофора и потащила ее через дорогу, медленно, разумеется, потому что бабка еле-еле шаркала разбитыми туфлями.

Когда перешли дорогу, бабка вцепилась обеими руками в рукав Карькиной косухи.

— Доченька, доведи уж до дома, тут недалеко совсем, прости меня, старую.

Вздохнув и проводив глазами третий трамвай, Карька покорно повела бабку дальше, по адресу, который та назвала, к счастью, ничего не перепутав. Затем пришлось подняться на лифте и помочь отпереть входную дверь. Затем… затем Карька просто сбежала, увидев, что по квартире старуха передвигается хоть и медленно, но вполне уверенно и ловко.

А затем почему-то долго не было трамвая. Когда же он пришел, и Карька благополучно в него загрузилась, то через пару остановок выяснилось, что впереди произошло так называемое дорожно-транспортное происшествие, и рельсы перекрыты лежащим на боку автомобилем. Карька вылезла из вагона и пошла пешком, как и многие другие, благо идти уже было относительно недалеко…

Казалось бы, что может произойти на людной улице на протяжении трех трамвайных остановок?

Откуда ни возьмись выскочила собака, средних размеров, неопределенной породы и серо-буро-козявчатого окраса. Она принялась остервенело лаять на Карьку, загораживая дорогу. Карька приостановилась, подумала, потом пошла прямо на собаку, выставив вперед руки в кожаных перчатках с хищно скрюченными пальцами.

«Давай, давай, набросься! У меня оч-чень хорошее настроение, я на тебе отыграюсь, удавлю попросту, пришибу, берцами запинаю!»

Собака, словно услышав эти мысли, внезапно умолкла и быстро куда-то удрала. Карька пошла дальше.

В следующем переулке над кронами деревьев с остатками листвы метались, крича, вороны. При виде Карьки они спустились пониже, а потом одна из них стала пикировать на Карькину голову. Карька испугалась, что ворона может клюнуть в глаз, сорвала с плеча сумку и раскрутила над головой, держа за ремень. Ворона ретировалась на ближайшую нижнюю ветвь дерева, а Карька так и шла дальше некоторое время, крутя сумку над головой. Прохожие оглядывались на нее, потому что на них вороны не нападали.

Что такое? — подумала Карька. Раньше ей ничто не мешало посещать храм, и в храме она чувствовала себя превосходно. Так же, как и в мечети, костеле, синагоге, куда она из любопытства заглядывала. Ей было неприятно только тогда, когда служительницы храма начинали грубить прихожанам и толкать их. Такое она наблюдала несколько раз именно в этом храме.

Церковь стояла на открытом месте, и здесь почти всегда дул сильный ветер. Но сегодня он был особенно порывист, так и норовил сбить с ног. Карька шла с трудом, как против сильного течения. Ворота приближались медленно, но верно. И вот наконец она троекратно перекрестилась и вошла, сперва через ворота во двор, а затем — в двери храма. Внутри было тепло, сумрачно и тихо, и пахло ладаном. Закрывая за собой дверь, Карька увидела в церковном дворе сидящую под скамьей кошку. Кошка только что поймала мышь и теперь играла с нею, отпускала на несколько секунд, давала чуть отбежать, а потом снова прихлопывала лапой. Карька посмотрела на кошку еще немного, а затем закрыла дверь.

Карьке стало спокойно и хорошо, она купила свечки у безмолвной служительницы и прошагала к окну, где висела икона святого Николая-чудотворца. Темный и строгий, вроде бы мрачный лик по мнению Карьки смотрел на нее ласково и, казалось, хотел что-то сказать. Может быть, то, что все будет хорошо. Молитва Карькина оставалась неизменной — пусть Бог и все святые пошлют ей банду байкеров, которая спасет ее от матери и увезет далеко-далеко, к лучшей жизни…

Оглядываясь на свои свечи, Карька медленно выходила из церкви. Поставленные к большому распятию, чудотворной иконе Божьей Матери, иконе Николая-чудотворца, свечи сильно трещали, но горели ярко и ровно. Три рубля, подумала Карька, но отдать их на это дело было необходимо. Она чувствовала себя спокойно и легко и безмятежно улыбалась.

А потом заторопилась, вспомнив, что как раз сегодня — один из дней просмотра работ абитуриентов в Академии живописи Ильи Глазунова.

Свою живопись Карька уже давно хранила не дома. Мать как-то в сердцах выбросила одну из работ на помойку, а Чак, которому однажды приспичило выпить пива, а денег не было, обменял другую у приятеля на бутылку…

Люся Соколова, как правило, сидела дома, она редко куда-нибудь ходила. Тихая девочка, с лицом, густо усеянным крупными прыщами, она всех и всего стеснялась. Карька хранила свои работы у нее, да иногда у нее же и рисовала.

Вдвоем достали с антресоли несколько Карькиных работ, упаковали в одолженную Люсей большую сумку, попили чаю, посидели молча перед дальней дорогой (поездка в центр города — это для Люси было «далеко», а приметы она соблюдала тщательно), и Карька отправилась…

Переулок внутри Садового кольца, старое здание с башенкой, похожей на беседку в античном стиле, темные коридоры, плотно забитые людьми, и картины, картины, картины — просто на полу, прислоненные к стенам. Авторы возвышались статуями возле своих картин или суетились, пытаясь расположить их повыгоднее. Преподаватели проходили мимо работ и высказывали свои комментарии лично каждому претенденту на поступление в Академию.

Ближе ко входу мест возле стен не было, и Карька, высматривая таковое, в конце концов убрела в самый дальний коридор. Она достала то, что полагалось принести: портрет, изображение обнаженной фигуры в полный рост, пейзаж, и еще несколько работ на вольную тему. Рядом с ней начал устраиваться парень, у которого были только пейзажи… На Карькин взгляд, писал он несравнимо лучше нее, но он неожиданно занервничал, глянув на ее работы. Его истеричный вскрик даже заставил окружающих вздрогнуть.

— Подвиньтесь! Не видите, мешает! Разложили на весь коридор!.. Переставьте, говорю! Вон туда!

Он около минуты кричал на Карьку, потом, видя, что она никак не реагирует, только удивленно смотрит, сам схватил ее работы и отнес как можно дальше, благо в конце коридора еще было свободное место.

Один из студентов важно прохаживался вдоль ряда рисунков, заложив руки за спину, пародируя преподавателей. Он издали посверкивал Карьке золотым зубом при усмешке, а когда добрался до ее работ, то поинтересовался, где она взяла такую модель (та-а-акую модель!) и не даст ли ее телефончик. Карька сообщила, что за модель ей платить было нечем, и она просто сама разделась и встала перед зеркалом.

Золотыми у студента оказались все тридцать два зуба, которые мгновенно обнажились в сверкающей ухмылке. Карька очень хмуро посмотрела на него с высоты своего роста, и пародист тут же слинял.

Группа преподавателей наконец добралась до дальнего коридора. Нервному парню с пейзажами, едва взглянув на его работы, тут же коротко бросили:

— Вы приняты.

Перед Карькиными работами долго стояли не то в недоумении, не то в нерешительности. Затем один преподаватель, низенький полноватый мужчина с пышными усами, задержался, остальные пошли дальше.

— Как давно вы рисуете?

— С детства.

— А маслом — как давно?

— Три месяца, — честно ответила Карька, начиная подозревать худшее.

— Были бы у нас подготовительные курсы, мы бы вас взяли. У вас есть данные: чувство цвета, чувство движения, пространство, воздух… И даже какой-то свой мир.

Последнюю фразу он произнес словно бы не очень одобрительно.

— Вот только не надо брать и пытаться делать то, что не удавалось самому великому Энгру. Эту работу обязательно сохраните.

Он имел в виду обнаженную фигуру в полный рост — в контражуре, на фоне белого сосборенного занавеса…

Он не договорил и ушел, почти бегом убежал, потом через минуту вернулся.

— Если бы у нас были подготовительные курсы… Все-таки это же Академия, а у вас только три месяца… Походите в студию, я вам дам адрес, там надо платить только за натуру, попрактикуйтесь еще и на следующий год приходите.

Убито глядя в пол, Карька трясущимися руками собирала свои картины.

— Платить за натуру мне нечем, — буркнула она. И подумала, что еще неизвестно, где она сама будет на следующий год.

Преподаватель снова убежал, да так быстро, словно Карька собиралась за ним погнаться. И вновь вернулся, не добежав даже до выхода из коридора в холл, который представлял собой непомерно расширенную лестничную площадку.

— Ладно, я беру вас под свою личную ответственность, будут вам персональные подготовительные курсы в течение испытательного года, но это двойная нагрузка, а требовать я с вас буду, как с Рафаэля, да Винчи и Микеланджело, вместе взятых. Идет?

Карька только кивнула, прижимая к груди завязочку от сумки.

— Через месяц явитесь с материалами вот по этому адресу к указанным часам…

Она не помнила, как выбралась из Академии и доехала до дома, но листочек с адресом мастерской лежал в самом надежном кармане под молнией, застегнутой еще и на английскую булавку…

— Мам, меня приняли в Академию! — выпалила она в резко распахнувшуюся дверь.

— Сколько раз тебе говорить: не мамкай! Зови Наташей!.. Что?! Какая еще академия?!

— Глазуновская! Я художником буду! У меня будут деньги, я не буду тебе обузой!

— С ума сверзилась девка! Утопиями-то не питайся! Какая тебе академия?! Тебе замуж надо, детей рожать, тогда всякие соблазны из головы-то повыскочат! Мужика хорошего, вон как Чак! И я не я буду, если такого тебе не найду! А то всю жизнь в погоне за миражом провадишь, и ни карьеры, ни денег, ни семьи не будет, я-то знаю, каково это — погнаться не за тем и всюду опоздать! Бросай херней страдать, а то прибью собственными руками! Дай-ка это сюда! Это пойдет на помойку, как в свое время моя мазня, и ты немедленно поедешь обратно и заберешь документы из своей сраной академии!

С этими словами Наталья сорвала сумку с картинами с Карькиного плеча.

«Сама виновата», отрешенно подумала Карька, «забыла, что надо отвезти к Люсе. Ладно, экзаменационные больше не нужны, вольные не все взяла, а эти восстановлю, за сумку деньги Люсе отдам, материалы куплю еще».

— А я туда их еще и не подавала, это предварительная договоренность, можно просто не прийти, и все.

— Врешь ведь. Ну да я уж прослежу, чтоб ты туда не пошла. Когда тебе туда надо?

— Завтра, — со спокойной совестью соврала Карька.

— А на работу?

— Послезавтра в ночь.

— Вот и будешь сидеть дома до послезавтра, вообще никуда не пойдешь. Нечего шляться по улицам, по всяким сомнительным квартирам и по шарашкиным конторам, они все только от дома отвлекают.

Наталья вылетела в коридор, с размаху хлопнув дверью.

Карька прошла на кухню и взяла на колени кошку. Потом сообразила, что сейчас как раз — удобный момент для того, чтобы утащить из холодильника для кошки сосиску. Самой ей есть было нечего, и она забыла что-нибудь купить и сжевать по дороге. То ли кошка ела слишком медленно, то ли Карька зазевалась.

— Не смей брать мою еду для этой твари! — завизжала с порога внезапно вернувшаяся Наталья.

— Эти сосиски я специально для нее покупала, самые дешевые, они уже неделю валяются, их никто, кроме кошки, не ест, — вяло возразила Карька.

— Врешь! Не знаю, что и когда покупала ты, а эти я принесла из универсама, их списали и раздали!

Карька поняла, что доказывать что-либо бесполезно.

— Да я сама ее съела, а кошке только маленький кусочек дала!

— Ну ладно, — неопределенно и неожиданно покладисто произнесла Наталья и ушла в комнаты.

Карька перегладила всех котят, а одного из них взяла и посадила себе на грудь, откинувшись на подушку. Котята были уже зрячие, в том числе эта девочка, похожая на маленький черный меховой шарик с веселыми голубыми глазками и белым пятнышком на груди, как галстук-бабочка.

Котенок лизнул Карькины пальцы и заурчал, а потом заснул, свернувшись клубочком. Попугайчик над головой возился, время от времени чирикал, как воробей, и сыпал вниз корм. В соседней клетке крыса уютно шуршала, быстро-быстро зарываясь в подстилку. Кошка неожиданно вскарабкалась Карьке на грудь и обхватила ее лапами за шею, заглядывая в лицо и беззвучно разевая рот, словно пытаясь что-то сказать. Карька, конечно, ничего не поняла, обняла кошку и прижала к себе, осторожно, чтобы не повредить хрупкие кошачьи косточки.

Из комнат доносились на удивление спокойные голоса Натальи и Чака, и Карька заснула под это приглушенное бормотание.