Открытая книга

Глава 17. Последнее правило волшебника.

Очнулся Николай от боли в колене, оттого, что в колено впилось нечто острое. Когда Николай пошевелился, то боль, словно бичом стегнула по бедру. Пришлось открывать глаза. Все было почти так же, как и в прошлый раз. Он стоял на четвереньках посреди негустого леса, в горле немилосердно жгло. От слабости дрожали коленки, но Николай пока удерживался в позе гордого льва. Так и стоял, пока через некоторое время не удалось встать, медленно, осторожно, используя как подпорку шероховатую древесную колонну. Сумки не было видно рядом, и Николай зашарил по карманам, пытаясь определить, что же у него осталось.

Во внутреннем кармане куртки обнаружился бумажный сверток с "Безумной мудростью", его Николай переложил из сумки, прежде, чем выходить из машины. Когда выуживал упирающийся сверток, то из кармана с шуршанием выпал сложенный вчетверо лист бумаги. Николай его поднял с тяжким кряхтением, развернул. Оказалось, что это список магов, полученный давно, еще в России, от Смирнова. Список так и прошел через все передряги, лежа в кармане. Николай свернул список, и спрятал обратно. В джинсах нашелся бумажник с паспортом и остатками денег. Когда Николай пересчитал деньги, то остаток оказался не так уж и мал.

Определившись с собственными возможностями, Николай обозрел окружающий мир более внимательно. Горизонт со всех сторон ограничивали высокие горные цепи. Солнце, удобно устроившись на одной из вершин на востоке, высвечивало все трещины на морщинистых склонах, ослепительно сверкали редкие ледники на вершинах. "Похоже на Швейцарию" – решил Николай. Но главное – не где он находится, а выйти к людям, и Николай пошел, точнее, заковылял, на юг, откуда время от времени доносился едва различимый шум автострады. Помогало идти то, что путь все время шел под уклон.

Вышел к шоссе, что вьется серой змеей по нижней части горной долины. Отсюда частокол гор оказался виден еще лучше. Но самым радостным зрелищем для Николая в тот момент был, несомненно, дорожный указатель. Даже пить вроде захотелось меньше. На здоровенной железной стрелке значилось: Innsbruck, 10 km. География никогда не увлекала Николая, но где расположен город Инсбрук, а именно в Австрии, он вспомнил с удивившей его самого скоростью. "Ведь я только что про этот город читал. Но где?". Шурша бумагой, вынул Смирновский список. Так и есть: "Карл Аусвайзер, Австрия, Инсбрук" и адрес. "Вот так повезло" – и Николай заулыбался, забыв и жажде, и о слабости. "Но как же, этого не может быть!" – испортил все настроение рациональный разум. – "Ведь Инсбрук очень далеко от Мюнхена!". Но Николай перестал доверять ему уже давно, и оставил вопли изумленного рассудка без внимания.

На поднятую руку остановилась первая же машина. Дверца открылась с мягким щелчком, и Николай на ломаном немецком принялся изъяснять, что ему надо в Инсбрук. Но хозяин, полный австриец в очках, по виду – солидный бизнесмен, почти сразу заявил: "I know English very well. You can talk with me on your native language". "O, yeah! It is great!" – почти закричал Николай, мягкое кресло приняло его в объятия, защелкнулся ремень безопасности, и дальше общение шло легко, под мягкий шорох шин и гудение мотора. Австриец действительно хорошо говорил по-английски, понимал даже его австралийский вариант.

Высадил он пассажира на центральной площади. Николай не хотел, чтобы хоть кто-то знал, к кому он едет, и отговорился тем, что хочет осмотреть город. Но церковь, построенная аж в пятнадцатом веке, да и прочие архитектурные чудеса не заинтересовали мнимого туриста. Он нуждался в помощи, в совете, что делать дальше, в совете действительно знающего человека.

Искомый дом обнаружился на западной окраине. Небольшой особняк в два этажа, декоративный заборчик, большой сад за ним. Когда Николай подошел, то у входа в дом возился с кустами пожилой, очень пожилой мужчина. Когда в калитку стукнули, он распрямился, и на морщинистом лице, в окружении седых волос и бородки, ярко блеснули голубые глаза. Несколько секунд смотрел хозяин на Николая, не отрываясь. В небесного цвета взгляде сначала возникло недоумение, затем озабоченность, а затем, неведомо откуда, появился восторг. Затем австриец огляделся, быстро, не по-стариковски цепко. Николай понял, что этим взглядом была охвачена вся улица, проверено каждое подозрительное место, нет ли соглядатаев. Последовал кивок и Николай переступил порог. Хозяин вошел сразу за ним и тщательно запер дверь.

Поговорить получилось только к вечеру, когда Николай отоспался, вымылся и поел. И вот они вдвоем сидят в креслах у камина, в котором оранжевыми угольками умирает пламя, кофе дымится в чашках, за окнами шуршит пришедший с гор дождь. Молчание первым нарушил хозяин. Как и всякий образованный европеец, он хорошо говорит по-английски.

– Да, вот я и дождался главного чуда в своей жизни, – улыбка трогает тонкие старческие губы. – В восемьдесят шесть лет. Теперь можно и уходить.

– О чем вы? – недоуменно пожал плечами Николай, потягивая кофе.

– О вас. О встрече с вами, с Истинно Преображенным, с тем, кто владеет Книгой.

– Истинно Преображенный?

– Да, – дождь слегка затихает, словно прислушиваясь к разговору. – Я, или господин Смирнов, например, всего лишь потомственные, родовые маги. Наша магическая сила определена сотнями поколений предков, что отдали свои жизни магии. Но, мы же и ограничены наследством предков, оно сковывает нас. Вы же ничем не ограничены, вы стали магом лишь благодаря собственным усилиям, да еще Книге. Собственными усилиями добились вы трансформации, потеряли форму, на что родовой маг не способен в принципе, без формы он никто. Только поэтому вы и есть Истинно Преображенный, тогда как мы – Преображенные Родом. И ваши возможности гораздо больше моих, и не только из-за разницы в возрасте. Моя вотчина – Австрия, ваша – весь мир. Вы не привязаны ни к роду, ни к племени, ни к стране, лишь к земле, матери нашей.

– А маги Орденов? – опустевшая чашка со стуком опускается на столик. Дождь с новой силой бьет в крышу, видимо разговор перестал интересовать его.

– Их называют: Преображенные Светом и Преображенные Тьмой. Но страшную цену платят они за Преображение, теряют свободу, обретая силу и власть взамен.

– Ясно. А книга?

– Да, книга, – слова падают медленно, тяжелые, словно горы. – Я занимаюсь изучением алхимии много лет, как занимались мой отец, и дед, и прадед. В моей коллекции собраны редчайшие книги мастеров Искусства. Вот, смотрите, – старик нажимает кнопку на пульте, больше всего похожем на гаражный, и дверцы шкафа, самого обычного шкафа для одежды, расползаются, обнажая полки, заставленные древними манускриптами. – Вот они: "Splendor Solis" Соломона Трисмозина, «Каббала» Стефана Миххельспахера, "Символы золотого алтаря" Майера, «Гелиография» Тольдена, "Книга Двенадцати Врат" Рипли. Эти книги вместе стоят целое состояние, но они ничто по сравнению с тем, мой друг, что есть у вас. С книгой, в которой сконцентрирована вся алхимическая мудрость, с творением Василия Валентина, еретика Ордена Девяти, величайшего из Истинно Преображенных магов мира.

– И чем же ваши книги хуже?

– Э, мой друг, все очень просто. Ордена очень давно правят миром и не терпят свободомыслия. Поэтому всегда преследовались те, кто искал знания помимо Орденов. И алхимикам приходилось маскироваться, дабы все считали их только сумасшедшими искателями золота. Именно поэтому их манускрипты зашифрованы столь сильно. А Василий Валентин не шифровал свою книгу, он писал почти в открытую. И, кроме того, его книга – не просто книга, но об этом вам уже известно.

– Может я тогда оставлю книгу вам? И они оставят меня в покое, – предложил Николай.

– Нет, друг мой, не оставят. Особенно после того, что вы натворили в Мюнхене. Они просто убьют вас, предварительно выяснив, где рукопись. Кроме того, книга эта ваша, она пришла к вам, а не ко мне. Я не получу от нее пользы, – коричневые челюсти шкафа сошлись, скрыв старые и безумно дорогие зубы. – Надеюсь, вы дочитали ее?

– Осталась последняя глава, – Николай опустил глаза.

– Что же вы? Дочитывайте скорее, это ваш единственный шанс спастись. Больше, чем на ночь, оставить вас у себя я не могу. А потом у вас не будет возможности спокойно почитать. Читайте, и пусть Преображение свершится до конца.

– И как Преображение будет выглядеть?

– Откуда я знаю? Кажется, это знал Будда, но и он не смог описать это словами. Он только улыбнулся. Так что, улыбайтесь и вы. Гостевая комната и эта в полном вашем распоряжении, – и хозяин вышел, оставив Николая наедине с углями в камине, и с дождем.

Часы мерно тикают, равнодушно отмеряя время, секунду за секундой. Старинные, антикварные часы, темного дерева, с целым набором гирь на цепочках. Дождь за окнами мягкими лапками постукивает по земле, угли догорают в камине, помаргивая красными, воспаленными от бессонницы, глазами. Шелестят страницы, и знание, последний кусок знания постепенно перетекает в Николая, сплавляясь с душой, превращая ее в нечто иное, новое.

Последняя, седьмая глава, "О затвердении", оказалась снабжена подзаголовком: "Concidentia oppositorum" – "Соединение противоположностей". Она же занимала и меньше всего страниц, вдвое меньше по сравнению с первой. Гравюра перед главой также отличалась малыми размерами. Квадратная по форме, точнее, ограниченная квадратом, в который вписан круг, она изображала удивительнейшее существо. Николай долго вглядывался, пытаясь определить, что же не так в этой, на первый взгляд, вполне человеческой, фигуре. Не сразу до него дошло, что на гравюре изображен гермафродит. Человек на рисунке состоял из двух частей: левой – женской, и правой – мужской. Соединялись они точно посередине, так, что половинка лица оказалась с бородой, а другая – с длинными волосами. Одежда у разнополых половин различалась не очень. На общей голове покоилась пятизубчатая корона, по зубцам вольно вилась виноградная лоза. За спиной гермафродита плескались крылья, более всего похожие на нетопыриные. Женская половина держала в руке чашу, мужская – меч.

Вдоволь наглядевшись на чудо природы (природы?), прорисованное столь хитро, что с первого взгляда и не догадаешься, в чем тут смысл, Николай углубился в текст. Начиналась глава с патетического призыва: "Вселенная, внимай голосу моему, земля, отверзнись, все множество вод, откройся предо мною. Распахнись небо, и замолкните ветры, ибо всем сердцем восхваляю того, кто есть всеединый. Воистину великое дело свершилось, коли ты, о прилежный почитатель Искусства нашего, добрался до места сего в объяснениях моих. И значит это, что близок к тому, чтобы понять, что то, что внизу, как и то, что вверху, а то, что вверху, как и то, что внизу, для того, чтобы совершить единство одного и того же. И подобно тому, как все предметы произошли из одного, так и все силы произошли из этого вещества путем его применения. Ибо как говорит об этой удивительной вещи отец Искусства, Гермес Триждывеличайший: "Его отец – Солнце, мать его – Луна, ветер носил его в своем чреве, земля – его кормилица, огонь – отец всякого совершенства. Это вещество поднимается от земли к небесам, и тотчас снова исходит на землю. Оно собирает всю силу верхних и нижних путей. И ты получишь с ним всю славу мира, и всякий страх и нечистота удалятся от тебя". Воистину прав великий учитель мудрости, ибо, когда засияет Рожденное Солнце, не останется в его ослепительных лучах места для страха. Ибо Камень наш пресуществует в совершенном слиянии трех начал жизни. По происхождению он всеобщее духовное начало мира, воплощенное в девственной почве, первая смесь элементов в первый момент творения. Во всем универсуме естества нет иной открывающей истину нашего Искусства вещи, на коей она бы целиком поместилась. Это ведь и камень, и не камень, камень по подобию, и по тому, что его извлекают из вертепов земных, но не камень, ибо он жив, он действует, он дышит, и, неподобно камням минеральным, не может быть разрушен…". Описание камня мудрецов продолжалось еще долго, и все в том же высокопарном ключе. Николай даже слегка утомился, и вздохнул с облегчением, когда речь пошла о более понятных и практичных вещах: "И если добрался ты до этого места, то понимание твое весьма велико. Ты постиг внутреннее совершенное Искусство, беспорочное и неизбывное, в котором пребывает жизнь и смерть, разрушение и восстановление. Ищи же вокруг себя, и тогда ты отыщешь все во всем, все, что дважды рождено Меркурием. Обретший по милости Всемогущего Бога некую настойку, ты должен понять, что все вещи содержатся во всех вещах, и этим сказано все". – На этом месте неожиданная вспышка, подобная молнии, ослепила Николая, на секунду ему показалось, что он вырос, стал огромен, велик, вместил в себя дом, город…. Но видение прошло, перед глазами вновь возник текст: " Но не знающий, как пользоваться ею, похож на неискусного фехтовальщика. Помни о том, что без золота в качестве закваски наш камень не может действовать, или даже просто выказывать свою тонкую силу. Конечно, он и так, по природе своей, обладает тонкой и проникающей силой, однако замкнутой внутри самого себя. Но, слученный со своим же подобием, и им же питаемый, пребывая в настойке, камень способен входить в любую плоть, и совершать в ней свое действие". Теоретическая часть закончилась, Николай, следуя за автором, перешел к практике, к "Практическому извлечению из главы седьмой, завершающей". Открывал практические извлечения способ получения "Наисильнейшей воды для закрепления любого духовного начала". Следовало перегнать раствор сокровенного белого камня, причем многократно. Затем отделить воду. Комментарии оказались немногословны: "Так воздействуй на первопринципы. Иногда духовное начало лишь на седьмой возгонке достигает закрепления с раствором. И только после этого оно готово. Возьми философской ртути и прокаливай, пока она не приобретет свойства зеленого льва. Собери отдельно жидкости различной природы, что появятся при этом. Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее Истинного Дракона, потому, что он пожирает свой хвост. Камень готов. Возьми после этого немного беспримесного, расплавленного и очищенного золота. Погрузи его в тигель, и терпеливо нагревай двенадцать часов, а затем поддерживай расплав три дня и три ночи. И ты все растворишь. С этого момента очищенное золото и наш камень превратятся в чистое лекарство, тонкое, духовное и всепроникающее". Текст завершался без какого-либо послесловия. Лишь рисунок оканчивал и главу, и всю книгу: солнце, сияющее над домами, и девиз: "solus, non soli", "одно, оно не сияет ему одному". Ниже рисунка красовалась подпись: брат Basilius Valentinus, бенедиктинец.

Книга закончилась. Угли в камине уснули, закрыли глаза, но дождь не спал, продолжая свою вечную игру-забавку. Поднялся ветер, ночной бродяга, летал, шуршал листьями, заглядывал в окно, пытаясь сквозь приоткрытую форточку раздвинуть занавески. Но это все мало беспокоило Николая, что-то шевелилось в душе, что-то менялось там, но что именно, понять не удавалось. И хотя он привык к переменам, на этот раз менялось нечто настолько глубокое, насколько это в принципе вообще возможно.

А во сне привиделся Николаю младенец, сидящий на огромном цветке лотоса. Сидел и улыбался, разряженный в красочные одежды, на голове лучащаяся золотом корона. Николай сидел напротив, на таком же лотосе, улыбался в ответ, и не мог отвести взгляда от лица ребенка. Не мог оторваться до того момента, пока не осознал, что у младенца его, Николая, лицо! И в тот же миг проснулся.