«Далекая радуга»

В архиве черновиков, к сожалению, не сохранилось никаких, хотя Б. Н. Стругацкий в «Комментариях» и пишет: «Сохранились заметки. Разнообразные варианты реакции различных героев на происходящее; готовые эпизоды; подробный портрет-биография Роберта Склярова; подробный план „Волна и ее развитие“, любопытное „штатное расписание“ Радуги <…> Первый черновик „Далекой Радуги“ начат и закончен был в ноябре-декабре 1962-го, но потом мы еще довольно долго возились с этой повестью — переписывали, дописывали, сокращали, улучшали (как нам казалось), убирали философские разговоры (для издания в альманахе издательства „Знание“), вставляли философские разговоры обратно (для издания в „Молодой Гвардии“)…» Возможно, всё это сохранилось в рабочих дневниках или в письмах? Но их публикация еще впереди…

Первая публикация повести была в сборнике «Новая сигнальная» (1963), годом позже — издание в книге совместно с ТББ, еще годом позже — в одном из томов «Библиотеки фантастики и путешествий» (приложение к журналу «Сельская молодежь»).

Первая публикация несколько отличается от остальных и, что интересно, в лучшую сторону. В некоторых местах текст был полнее, в некоторых — изменены песни (эти места были восстановлены в окончательном тексте повести в собрании сочинений «Сталкера»). И хотя в обоих вариантах нуль-перелетчики поют песню на слова из переводов С. Маршака, поздний вариант:

Когда цветут луга весны.

И трель выводит дрозд.

Мы честной радости полны.

Бродя с утра до звезд…

как-то менее отвечает сущности «ревущей десятки» Габы, чем первоначальный:

Мне нужна жена.

Лучше или хуже.

Лишь была бы женщиной.

Женщиной без мужа…

«Где-то за северным горизонтом, над необозримыми пустырями мертвой земли били в стратосферу исполинские фонтаны горячей ядовитой пыли…» В первом варианте было не МЕРТВОЙ, а ВЫЖЖЕННОЙ. То есть первоначально Авторы считали, что до появления человека на Радуге там земля была не мертвой? Ибо раз «выжжено», значит было что выжигать.

В первом издании присутствует характеристика Шота Пагавы — носатый, горбоносый.

Изменения в последующих изданиях иногда путают читателя. Последовательность «пития» Горбовским соков в кабинете Директора Радуги в первом издании правильная: он смешивает коктейль из соков, потягивает через соломинку, затем, «отложив соломинку, отхлебнул прямо из стакана». Уже со второго издания и во всех последующих, смешав коктейль, Горбовский лежит, прихлебывая из стакана, а затем снова идет фраза «отложив соломинку, отхлебнул прямо из стакана», что странно.

Десантники в первом издании еще пишутся с заглавной буквы, как в «Полдне».

Убранная после первого издания фраза точно характеризовала незнание (или неприятие) физиками масштабов катастрофы. В одном из заявлений, услышанных Скляровым по радио, после слов «Не вернуться ли мне на базу? Сейчас, по-моему, не до ульмотронов» идет ответ: «Нет, уж ты, будь другом, дотерпи до конца. Все равно день пропал…»

О сносках и переводах. В первом издании, чтобы развлечь детей, Габа «запел детскую песню-считалочку». В последующих изданиях Габа запел:

One is none, two is some.

Three is a many, four is a penny.

Five is a little hundred…

И следует сноска: «Английская детская считалка». По-моему, правильнее было бы оставить эти слова в основном тексте, а вот в сноске дать ее перевод, по-своему смешной. Это сейчас, при общей компьютеризации читающей публики и стандартах, заданных «англоговорящей» частью планеты, английский язык на уровне этой детской считалочки знают все, но в середине шестидесятых перевод был бы полезен.

В размышлениях Горбовского в первом издании встречается фраза: «Но можно надеяться, что шахты спасут плоды трудов наших».


Отступление. С передачей текста от автора в издательство сейчас стало полегче. Все пользуются электронными версиями текста. Довести до читателя верный текст — это работа редактора, а работа начальника — бить по рукам слишком неистовых редакторов или, в противоположном случае, доказывать автору, что редактор здесь все-таки прав. При сканировании или наборе текстов, которые были опубликованы давно, все недочеты сканирующего или наборщика устраняются сверкой текста — нового со старым. Без этого получаются такие казусы… как в «Мирах».

Пропущена фраза в рассказе Патрика об очередном эксперименте: «Понимаешь, в чем соль? Жиденький такой фонтанчик…»; в первом появлении Камилла убрано «и, как всегда, лицо его выражало снисходительную скуку»; в размышлениях Горбовского о людях Радуги — «Верю, верю во что бы то ни стало»; из мысленного перечисления Горбовским — что ему жалко молодых, старых, детей — убрано: «Очень жалко труда».

Потеря «не» меняет смысл на прямо противоположный. И естественный вопрос Камиллу: «Вы хоть недавно здесь?», когда Роберт обнаруживает, что они с Таней находятся в комнате не одни, превращается в нечто странное, когда Роберт в этой ситуации спрашивает Камилла: «Вы хоть давно здесь?»

Неизвестно, зачем произошла замена яркой картинки на неопределенную. В предложении: «Поля ульмотронов перекрываются так, что резонирующая поверхность…» ПЕРЕКРЫВАЮТСЯ заменено на ПЕРЕСЕКАЮТСЯ…

Другая яркая картинка: «Атлет, красавец, физик-нулевик несет воспитательницу на плече, а воспитательница тает от любви…»

Вместо «на плече» в тексте идет «на плечах», что сразу ставит в тупик читателя: то ли он перекинул воспитательницу через плечи, то ли посадил на шею, как в игре в лошадки…

Роберт включил свет и, «жмурясь от света», разговаривает с Камиллом. ЖМУРЯСЬ заменено на ЩУРЯСЬ. Картинка опять размывается, ибо «жмурясь» — это естественно, а вот щуриться можно, показывая пренебрежение и вообще нехорошее отношение к человеку, с которым разговариваешь. Простодушный Роберт может только естественно жмуриться…

Внешний вид Канэко при появлении в кабинете директора описывается так: «В гладко зачесанных черных волосах его торчали какие-то репьи…» Присутствие репьев поясняется дальнейшим текстом. Уходя, Канэко наклоняет «голову с репьями». В данном издании: «…голову с перьями». Никогда бы не пришло в голову, что Канэко — индеец…

У Горбовского появляется подруга по имени Камилла: «…меня считают чуть ли не другом Камиллы», — говорит Горбовский и добавляет: «И все меня спрашивают, что да как». В данном издании вместо И ВСЕ стоит ИНОГДА — разница понятна?

При чтении возникает вопрос: можно ли прыгнуть не НА, а В сиденье флаера? ЗУБЬЯ «крота», землеройной машины, превратились в ЗУБЫ. Пренебрежение Альпы в словах: «…миллиарды людей рисуют картинки, рифмуют слова…» смазывается заменой КАРТИНКИ на КАРТИНЫ. Когда Ганс пересказывает размышления Камилла, смысл фразы «Человек рождается эмоциолистом или логиком» кардинально меняется заменой ИЛИ на И. А когда тот же Ганс на заявление Банина о невозможности раскола человечества на эмоциолистов и логиков (в противоречие версии Камилла) говорит: «Я тоже так подумал», — добавляя: «Но он [Камилл — С. Б.] говорил…», ПОДУМАЛ — это реакция Ганса на слова Камилла. В случае публикации в «Мирах» слово заменено на ДУМАЮ, что говорит об общих воззрениях Ганса.

В Гринфилде вместо ЗАПАДНОЙ окраины появляется ЗАПАСНАЯ окраина. После бегства ученых из Гринфилда «площадь была пуста, газоны вытоптаны, всюду валялись ценнейшая уникальная аппаратура, коробки с уникальными записями, и легкий ветерок лениво перелистывал уникальные дневники уникальных наблюдений». Последнее слово в данном издании исправлено на НАБЛЮДАТЕЛЕЙ. И чем же они уникальны?

Роберт, видя сверху (из флаера) детей рядом с аэробусом, думает: «Странно, какие они все маленькие!» В данном издании вместо СТРАННО — СТРАШНО.

Душный КИСЛОВАТЫЙ запах денатурированного базальта превратился в КИСЛОТНЫЙ.[90] Институт дискретного пространства — просто в институт пространства (как-то это слишком расплывчато).

Размывается и яркая зловещая картинка в эпилоге. «Справа от них была черная, почти до зенита, стена, и слева была черная, почти до зенита, стена, и оставалась только узкая темно-синяя прорезь неба, да красное солнце, да дорожка расплавленного золота…» Помните? А теперь уберите «и слева была черная, почти до зенита, стена…», как это произошло в «Мирах».

Загрузка...