Глава 1. По следам газетной утки



Раздался звонок. Цветков поднял от книги рыжеволосую голову. На экране видеофона он увидел своего друга Гущина.

— А, Сурок! Добрый день!

Еще в школе Гущина прозвали Сурком за небольшой рост, худощавое лицо и острые зубы.

— Привет, Юра! Послушай, какую заметку я нашел в газете «Ильинская звезда».

Ты ведь специалист в этом деле. Может ли быть такой вздор? Послушай, я тебе прочту:

Поразительная игра природы Охотник С.И. Якушев в нескольких километрах от города застрелил утку, почти совершенно лишенную перьев. Товарищ Якушев доставил удивительную утку в редакцию.

— Все?

— Ну, все! Вот уж подлинно газетная утка!

— Почему же ты думаешь, что это газетная утка?

— А по-твоему, бывают утки без перьев?

— Разумеется.

— Это где же?

— На блюде.

— Не дури, Юра! — рассердился Гущин. — Я говорю — в природе!

— В природе не бывают.

— Ясно! Я их разделаю в обзоре печати.

— Не торопись, Лева.

— А почему?

— Как бы ты не попал впросак.

— Да ведь ты говоришь…

— Я говорю — в природе уток без перьев не бывает. Но ведь в заметке сказано: «почти». А это существенная оговорка.

— И ты скажешь: без перьев они могут летать?

— Смотря, без каких, и смотря, как летать.

— Да откуда же она могла взяться?..

— Погоди, погоди! Какая, говоришь, газета? И где она выходит? На Севере?

Завтра я тебе буду звонить.


— Насколько мне известно, — сказал Цветков, — в тех краях нет таких птицеводческих хозяйств, где производятся подобные работы с утками.

— Вы правы: нет таких хозяйств, — согласился академик Рашков.

Грудной низкий голос и спокойная скороговорка придавали оттенок убедительности его словам. В противоположность ему, молодой ассистент говорил размеренно, заметными паузами разделяя фразы. Но в его медлительности чувствовалось сдержанное волненье.

Разговор происходил в кабинете Рашкова. Академик, одетый по-домашнему, в пижаме, облегавшей его крупную фигуру и похожей цветом на его русые, с густой проседью волосы, сидел за огромным письменным столом, заваленным рукописями, книгами и уставленным антикварными безделушками.

Цветков сидел против хозяина. Свет массивной настольной лампы, смягченный оранжевым абажуром, освещал его энергичное, вдумчивое, с крупными чертами лицо, широко открытые глаза.

— Вы ведь знаете, — продолжал Рашков, — на Севере в тех краях у нас другие хозяйства, а птицеводческие далеко оттуда…

— Вот это-то меня и удивляет, — заметил Цветков. — Такая птица не могла туда залететь — а летают они, естественно, плохо.

— Вот именно, — подхватил Рашков. — И что ж из этого, по-вашему, следует?

— В том-то и дело, что я не знаю.

— Гм… — многозначительно произнес Рашков.

— А вы знаете, Николай Фомич?

— Нет, не знаю. — Рашков выдержал паузу. — Не знаю, но предполагаю.

— Что же именно?

— Я думаю, что где-то в тех краях работает какой-то талантливый ученый, чудак, о котором никто не знает.

Цветков изумленно взглянул на академика.

— Почему вы так думаете, Николай Фомич?

— Вам это непонятно, Юрий Михайлович? А загадка не из трудных.

— Нет, не могу понять, Николай Фомич! Если это ученый, зачем он занимается кустарщиной, повторяет то, что давно известно? Конечно, в таком случае он действительно чудак. Но почему вы считаете его талантливым? И кто же из талантливых ученых мог бы туда забраться? И зачем?

— Об этом надо его самого спросить, — возразил Рашков.

— Вы говорите так, словно уверены в его существовании…

— Не уверен, но допускаю.

— Да объясните же, наконец, Николай Фомич! — взмолился Цветков, но тут же спохватился: — Как я мог упустить из виду! Ведь он сделал то, чего мы так недавно добились и пока еще только в опытном порядке!

— Ну, то-то же, — добродушно усмехнулся Рашков. — А в наказание за вашу невнимательность я предложил бы вам самому все это выяснить.

— Каким образом? — удивился Цветков.

— Очень просто: вы поедете в командировку для розысков этого талантливого чудака.

Цветков благодарно взглянул на своего учителя:

— Ох, Николай Фомич, если бы вы знали, как я мечтал попутешествовать — ведь я уже год не расставался с лабораторией!

— Ну, вот и хорошо, хорошо… Если бы я не знал, не предлагал бы вам…


Рано утром Гущина разбудил телефонный звонок.

— Лева! У меня к тебе заманчивое предложение! — сказал Цветков. — Ты можешь взять командировку у себя в редакции?

— Куда?

— На Север. Мой академик очень заинтересовался твоей уткой и посылает меня на розыски.

— Постой, постой! Значит, академик считает дело стоящим! — воскликнул Гущин.

— А что мы будем искать? Еще таких уток?

— Пожалуй. И ученого.

— Какого? — изумился Гущин.

— Неизвестного талантливого чудака.

— Ничего не понимаю! Да что это за ученый? В какой области науки он работает?

— В той же, что и я.

— Значит, эндокринолог. Ну, хорошо… А почему он неизвестен? Почему чудак?

И зачем его надо искать?

— А вот послушай…

Цветкова и Гущина связывала крепкая дружба еще со школьных лет, хотя и характеры и профессии у них были различны.

Горячий, порывистый Гущин был журналистом. Он любил свою профессию, много и часто разъезжал и, как сам говорил о себе, три четверти сознательной жизни провел на колесах и под парусами. Цветков, начинающий ученый, уже несколько лет был ассистентом знаменитого Рашкова. В противоположность Гущину и несмотря на свою молодость, Юрий был нетороплив и часто слышал попреки от своего непоседливого друга за то, что не был легок на подъем. Но разве дружат только люди одинаковых профессий и характеров? Чаще бывает наоборот.

Гущина сразу захватило предложение Цветкова.

— Ехать вместе? Отлично! Конечно, газета охотно даст командировку. А если найдем неизвестного ученого, это будет такое замечательное событие, одинаково интересное и для читателей и для…

— И для нас с тобой. Значит, едем?

— Сам знаешь, меня долго уговаривать не надо. Едем безусловно. И как можно скорее!

— Но ты ведь еще не договорился о командировке?

— Я это сделаю в одну минуту!


Собственно говоря, Рашкову очень хотелось бы самому отправиться на поиски своего странного коллеги. Он имел серьезные основания предполагать его существование и был крайне всем заинтересован. Он даже сердился на Цветкова, который не обратил внимания на то, что прямо-таки бросалось в глаза.

«Но как мне ехать, когда я уже начал читать курс лекций студентам? А Цветкова можно освободить от работы на время», — думал Рашков.

У Гущина вопрос с поездкой разрешился легко. Он не ошибся: редакция охотно дала ему командировку.

— Едем завтра же! Нечего долго раздумывать! — торопил он Цветкова.

— Ты не очень увлекайся, Лева. Может оказаться и в самом деле утка, только газетная, — подтрунивал Цветков над его горячностью.

Но ироническое спокойствие приятеля еще больше возбуждало фантазию Гущина.

Он уже представлял себе сенсацию, которую произведут его сообщения, когда они найдут этого талантливого чудака.

Вдруг в глухой лесной избушке, среди топей и болот, они обнаруживают полусумасшедшего… или нет, просто талантливого самоучку, какого-нибудь обросшего седой бородой лесника или охотника, и он своим умом дошел до открытий, уже сделанных Рашковым!

— Конечно, мы этого чудака найдем! Я не сомневаюсь — Рашков прав: этот самоучка блестяще талантлив. Мы привозим его в Москву, он знакомится с достижениями науки и через год становится крупнейшим ученым, лауреатом!

Открывает…

— Логарифмы!

— И изобретает…

— Громоотвод!

— Никакой не громоотвод! Ведь он не техник, а физиолог. Открывает, допустим, неизвестную еще вам железу внутренней секреции.

— Эх ты, горячка! Ты и в школе фантазировал, да еще как! Помнишь, на уроке географии ты так увлекательно рассказывал о саваннах, что Петр Петрович спросил тебя, не жил ли ты сам в саваннах? А ты, не моргнув глазом, выпалил:

«Жил!» Помнишь, как все смеялись и дразнили тебя потом?

— Это я машинально тогда сказал, — улыбнулся Гущин.

— Ну конечно. И теперь увлекаешься. Этот твой лесник в избушке, наверно, не имеет никакой аппаратуры, нужной для сложных эндокринологических экспериментов.

— Почему не имеет? — запальчиво возразил Гущин.

— Да ты же сам говоришь: он самоучка, значит — оторван от научно-исследовательских учреждений.

Но Цветков только делал вид, что сомневается и не верит в успех поисков, — он сам не меньше Гущина был увлечен предстоящей поездкой. Расторопность, с которой он собрался в дорогу, изумила Гущина.

На следующее же утро поезд увозил их из Москвы.

А еще через день друзья сошли на маленькой станции, которая тонула в густом хвойном лесу.

День был исключительно теплый. Лес стоял тихий, торжественный, насквозь пронизанный солнечными лучами. Пахло смолой и разогретой прошлогодней хвоей.

Они уже знали, что до Ильинска от станции восемнадцать километров. На худой конец, с рюкзаками можно и пешком дойти, решили было они, но тут к ним подошел молодой веселый человек:

— Вы не в Ильинск? Хотите, довезу?

По дороге разговорились. Возница оказался колхозником из ближайшего села и ехал в Ильинск за покупками. Он был человеком живым, общительным, расспрашивал москвичей, зачем они приехали и что нового в Москве. Гущин спросил, не слышал ли товарищ об удивительной ощипанной утке, убитой не так давно недалеко от Ильинска.

К сожалению, Андрей Тихонов (так звали колхозника) ничего об этом не слыхал.

О заметке в газете он не помнил. Быть может, и читал, да не обратил внимания.

Разговор на время смолк.

По обеим сторонам дороги стоял хвойный лес, и телега катилась, словно по узкому коридору, между двумя зелеными стенами.

Солнечный свет свободно проникал между высокими стволами сосен. По лошадиной спине пробегали причудливые тени ветвей.

Наконец они выехали из леса в поле. Вдали показались дома, заборы, и вскоре телегу стало слегка потряхивать по булыжной мостовой.

— Ну вот, и приехали, — сказал Тихонов.

Ряды одноэтажных бревенчатых домов с затейливыми резными деревянными украшениями и высокими крышами тянулись по обеим сторонам улицы; ближе к центру они чередовались с новыми кирпичными постройками в несколько этажей с нарядными фасадами и лепными орнаментами. Прохожих на улицах было немного.

— А вы знаете, где гостиница? — спросил Цветков возницу.

— Да мы уже к ней приехали, — ответил Тихонов.

Двухэтажное здание гостиницы, очевидно, было только что выстроено. Оно еще носило следы той холодноватой неуютности необжитого помещения, которая напоминает ощущение от нового костюма: в нем еще чувствуешь себя неловко, но он радует свежестью.

Друзья приняли душ, пообедали, и Гущин тут же заторопил:

— Ну, пошли!

— Что ты, Сурок! — возразил Цветков, усаживаясь на диване. — Дай немного отдохнуть с дороги.

Но отдыхать не пришлось. Не так-то легко было удержать Гущина, когда он был чем-нибудь увлечен!

Расспросив дежурного, как найти редакцию «Ильинской звезды», они вышли на улицу. День уже был на исходе.

— Кремлевская улица, — прочитал Цветков на эмалированной табличке. — Значит, недалеко. Дежурный сказал: угол Кремлевской и Ломоносовской. Нам налево, кажется?

В это время навстречу им из соседнего дома вышел необычайно грузный мужчина.

Трудно было определить на взгляд его возраст; во всяком случае, он был немолод. Его голова имела почти шестиугольную форму. Белая кепка, сдвинутая на затылок, казалась детской. Нос, брови, уши, нижняя челюсть поражали своими размерами.

— Будьте любезны, гражданин, — обратился к нему Гущин, — не можете ли вы сказать, где находится редакция «Ильинской звезды»?

Человек ответил не сразу. Что-то вялое было во всех его словах и движениях.

— Р-р-ре-дакция, — с трудом выговорил он, — н-недалеко… з… за этим уг-г-глом.

— Благодарю вас! — в один голос ответили путешественники и поклонились.

В ответ прохожий сделал какой-то жест, словно хотел приподнять кепку, но, не донеся руки до головы, будто раздумал и опустил ее. Очевидно, трудно было поднять такую непомерно толстую руку.

Когда они немного отошли, Гущин сказал:

— Это, наверно, больной.

— Безусловно, — ответил Цветков. — У него акромегалия, или, как ее называют, слоновая болезнь. Ты заметил, с каким трудом он говорит? У него и язык чрезмерно разросся.

— А от чего эта болезнь?

— От чрезмерной работы передней доли гипофиза.

— Гипофиз — это одна из желез внутренней секреции?

— Да. Придаток головного мозга.

— О, значит, по твоей специальности! — воскликнул Гущин. — Какое совпадение!

— Тут ничего нет особенно удивительного. Эта болезнь не так редка. Ее сейчас успешно лечат. А совсем недавно слоновая болезнь считалась неизлечимой. Но с тех пор как…

— А вот мы и пришли! — сказал Гущин.

Над подъездом нового трехэтажного дома висела вывеска: «Редакция газеты «Ильинская звезда».

Друзьям повезло: в редакции они застали того самого сотрудника, который дал заметку о необыкновенной утке. Репортер Путятин, веснушчатый блондин лет тридцати, очень обрадовался москвичам. Он подтвердил достоверность заметки и сказал, что сам держал в руках странную птицу.

— Если хотите знать обо всем подробнее, я могу вам дать адрес охотника, который ее убил, — предложил репортер.

— Прекрасно! — сказал Гущин.

— А кто хотел разругать их в обзоре печати? — улыбнулся Цветков. — Выходит, что утка не газетная, а настоящая?

— Ты меня давно убедил, — отмахнулся Гущин. — Пойдем скорее к охотнику!

— Кого вы хотели ругать? За что? — насторожился Путятин.

Но москвичи успокоили его и вкратце объяснили, в чем дело.

— А я и не предполагал, что это так существенно, — задумчиво произнес Путятин. — Я бы пошел проводить вас к Якушеву, но мне сейчас сдавать материал в номер…

— Не беспокойтесь, мы и сами найдем его, — сказал Цветков.

Путятин подробно объяснил, как найти Якушева, и взял с них обещание рассказать ему обо всем, что узнают.

Загрузка...