Остров Фереор

XXII. ЭПИЛОГ

Европейские суда (и даже первый транспорт, который вышел из бухточки) успели достаточно отдалиться от острова, и не одно из них не потонуло и не получило серьезных повреждений.

Водовороты и волны улеглись минут в десять, и судовые катеры, обследующие мрачные воды, выудили еще несколько пассажиров лодки, счастливо уцелевших в волнах. Но не спасся никто со второго транспорта, погибли все оставшиеся на острове… в том числе Грипперт, мужественный капитан Барко и мой друг Лефебур…

Число жертв осталось нам неизвестным. Не доставало восемнадцати членов миссии, — вот все, что нам удалось точно установить.

У американцев потери были еще значительнее. Находясь слишком далеко от вершины, чтобы самим понять грозившую опасность, и не послушавшись тревожного сигнала, поданного им «Иль-де-Франсом», они по радиограмме «Ленгзингтона», потеряли два транспорта и истребитель… и кроме того весь персонал «Айрон-Сити», несколько тысяч человек инженеров, моряков и кули.

Так как всякое соперничество с исчезновением болида иссякло, мы послали им свои соболезнования, и громкоговоритель зала вскоре передал нам их благодарность. В знак траура в этот вечер танцев не было. Лихорадочно-возбужденное веселье, поддерживаемое золотой лихорадкой, теперь пало. Чувствовалась растерянность и грусть, и публика сидела, переговариваясь вполголоса, как в комнате покойника.

По взаимному соглашению флотилия провела ночь на том месте, где так недавно высилась золотая скала. Ожидали… Чего?

Днем, с двадцатиминутными промежутками, американское радио сообщило нам и о продвижении японских эскадр к Гавайе, Филиппинам и Индо-Китаю… и о том, что Тихоокеанская эскадра, не успевшая еще вся выйти в Атлантику, спешно повернула обратно и проходит Панамский канал.

Втечение этого дня, 12 октября, когда «Иль-де-Франс», оставив военные суда для наблюдения, пустился в обратный путь в Гавр, судьбы белой и желтой рас были неопределенны висели в воздухе.

Но Япония боялась, очевидно, что европейский флот присоединится к американцам… Враждебные действия только было наметились, и теперь же все кончилось без единого выстрела. Японские эскадры вернулись в свои базы, после этих, так называемых, маневров…

Последствием этой «авантюры» было лишь осознание белыми их солидарности, ввиду угрозы, которой они до сего времени не хотели верить..

Тем не менее какая-то холодность и неловкость царила на «Иль-де-Франс».

Все как бы стыдились этой «авантюры». Англичане и французы избегали встреч: первые избрали своим убежищем зимний сад, вторые — музыкальный зал. Упразднение задачи заставило распасться единодушный блок нашей миссии. Отныне мы были на судне случайным сборищем людей, которые ждут только момента, чтобы разойтись по домам.

Перед многими из нас вставал вопрос о будущем. Искать новую работу? А как разрешится вопрос с ликвидацией миссии? Останется ли в нашу пользу, полученный шестимесячный аванс?

Жолио рассчитывал получить крупную сумму за сделанные им снимки, и во все время путешествия занимался составлением сценария, где «звезда» играла немаловажную роль, а мы с Фредерикой фигурировали под видом несчастных пловцов, уцепившихся за буек в ожидании помощи.

Мы же были уверены, что Ривье предложит нам выгодную службу, но (и Фредерика вполне сочувствовала мне) я предпочитал возобновить свою практику где-нибудь на юге. На юге, казавшемся мне некогда слишком красивым для меня одного, но где отныне, с женой, будет настоящий рай…

Прошло шесть месяцев, и я пишу эти строки на своей вилле Цимиец, где открыл клинику, которой жена моя, идеальная хозяйка и сестра милосердия, помогает мне руководить. Наша роль в истории острова Фереор кончилась по прибытии «Иль-де-Франс» в Гавр, и дальнейшее наше существование не может интересовать публику.

Золотая скала… Болид… Незначительный эпизод в планетной истории земного шара, который переварил его в один месяц. Но это «переваривание» не кончилось еще для человечества. Франция опять стала самой богатой страной в мире: луидоры, как в старину, имеют в ней хождение, остальные нации завидуют ей больше чем когда бы то ни было…

Однако благодаря неприятному для них курсу иностранной валюты англо-саксонские, немецкие и американские туристы перестали посещать Францию. Они заявляют, что их «добродетель» не позволяет им совращаться с пути истинного в развратном Париже — этом доме терпимости, современном Вавилоне.