Остров Больших Молний

ГЛАВА 12 Еще одно загадочное происшествие на море

Наташа Пчелинцева поднялась, пересекла комнату, в которой работали синоптики, и подошла к столику с телефоном. Крутясь, защелкала вертушка автомата: Д… 2… 77… 83…

— Товарищ Белогур?

— Он самый! — отозвался солидный бас.

— Это Пчелинцева говорит. Добрый день, товарищ Белогур!

— Здравствуйте, здравствуйте, Наталья Петровна!

Перед уходом в плавание Крюков дал Наташе номер телефона одного из отделов Министерства морского флота. Время от времени она звонила сюда, чтобы узнать, как проходит рейс «Памира» и где он сейчас находится Раза три Крюков присылал ей радиограммы, отмеченные скуповатой морской нежностью. Пчелинцева заходила за ними сама. Начальник отдела Белогур, встречая ее, уважительно величал хорошенькую посетительницу «Натальей Петровной».

— Нет ли весточки, товарищ Белогур?

Собеседник на другом конце провода крякнул, помолчал, потом сказал:

— Есть…

Наташа радостно вспыхнула:

— Так я забегу?

Белогур ответил как бы нехотя:

— Ну, забегайте…

Чисто женским чутьем Наташа уловила в его словах, в самой интонации что-то необычное, недоговоренное. Румянец сбежал с ее щек.

— Что-нибудь нехорошее, товарищ Белогур?

Белогур замялся:

— Ммм… Да вы лучше заходите сами.

До обеденного перерыва оставалось три минуты. Наташа подхватила сумочку и выбежала на улицу. От института до министерства было всего два квартала.

Белогур, в неизменном синем кителе с золотыми нашивками на рукавах, как всегда привстал навстречу ей, здороваясь, крепко, по-мужски встряхнул руку. Но на этот раз с его уст не слетела обычная шутка: «Ну-с, какую погоду планируете нашей планете на ближайшие дни?»

На этот раз он даже не улыбнулся, сказал серьезно:

— Присаживайтесь, Наталья Петровна.

Наташа, бледнея, опустилась в кресло.

— Что-нибудь нехорошее? Да не мучайте, говорите…

Белогур протянул Наташе листок бумаги.

— Вот. Один любитель-коротковолновик принял и догадался доставить нам.

«Я, советский моряк Крюков, радист с теплохода „Памир“ обманом завлечен на иностранное судно и брошен в океан на гибнущей шхуне, — читала Наташа. — Нахожусь в Тихом океане между 130 градусом и 140 градусом западной долготы и экватором и 10 градусом южной широты. Могу продержаться еще сутки, может быть двое. Учтите, что меня непрерывно…»

Наташа перевернула листок, но на обороте больше ничего не было.

— Что «непрерывно»? А где же окончание?

— Все, — сказал Белогур. — На этом связь прекратилась.

— Что же будет, товарищ Белогур? Ведь он… может погибнуть…

— Ну, не падайте духом, — сказал моряк. Он взял со стола пачку радиограмм и потряс ею в воздухе. — Видите? Все — аварийные! Норвежцам, англичанам, французам на помощь приходим, а уж своего-то в беде подавно не оставим! Сейчас в этом районе находится наше океанографическое судно «Изумруд». Капитану уже дано указание обследовать участок океана, где может находиться Крюков. Кроме того, завтра туда же вылетает экспедиция академика Разина. Она будет базироваться на «Изумруд». По поручению министра я просил академика помочь в поисках. Ведь у них вертолет.

Решение родилось и созрело у Наташи мгновенно:

— О каком Разине вы говорите? О том самом, из атомного института?

— О том самом, знаменитом… Наташа стремительно поднялась.

— Где искать его, товарищ Белогур, скажите? В институте?

— Нет, в институте вы его теперь не застанете. Я часа два назад по телефону с ним говорил, он дома… Постойте, Наталья Петровна, да зачем он вам? Куда вы?

Но Наташа уже летела к выходу.

Академик Иван Иннокентьевич Разин, «тот самый знаменитый», крупнейший советский специалист по искусственной радиоактивности, действительно, находился дома, в своем кабинете. На письменном столе перед ним была разложена целая коллекция печатных схем: не большие, в страничку школьной тетради, бланки с контурными изображениями отдельных участков земной поверхности. Очертания материков и океанов были испещрены разноцветными стрелками, нанесенными от руки.

Массивной, грузноватой фигурой, наголо обритой головой и, особенно, седыми, пышными, по-казацки свисающими усами, академик Разин напоминал старого запорожца. Лицо у него было с крупными чертами, примечательное, запоминающееся.

Самобытным характером, силой, волей веяло от всего облика этого незаурядного ученого. Несмотря на свои годы (а ему было далеко за 60), он на зависть некоторым ровесникам, сохранял неистощимую бодрость и поразительную работоспособность.

В описываемое время ученые Советского Союза и стран народной демократии начали успешно сотрудничать в области ядерной физики. Созданный для этой цели институт получил в народе наименование «институт мирного атома». В тесном содружестве ученых многим стран академик Разин занял видное место.

Сейчас он с головой ушел в изучение разложенных на столе синоптических сводок, делая время от времени толстым красным карандашом свои пометки на листках.

Молодой научный сотрудник института Брагин, сидя по другую сторону стола, терпеливо ожидал, когда академик освободится.

Разин размашисто начертил на последнем листке большую изогнутую красную стрелку, бросил карандаш и разгладил усы.

— Все ясно! Ну-с, Михаил Сергеевич, — обратился он к своему молодому коллеге, — нам предстоит основательно поработать. Нужно организовать необычайнейшую из охот и принять в ней непосредственное участие.

— Я слушаю вас, Иван Иннокентьевич! — с выражением живейшего интереса ответил Брагин.

— Вы слыхали об этой истории с английским пароходом?

— Слыхал. Но, признаться, подробностей не знаю.

— Так вот, почитайте…

Разин подал ему пачку аккуратно подобранных вырезок из американских и английских газет.

Речь шла о чрезвычайно странном происшествии, которое произошло в Атлантике.

Бразильский танкер «Мендоса», следуя на родину встретил неподалеку от берегов Бразилии английский пассажирский пароход. Судно, видимо, потеряло управление. Машины были застопорены и пароход беспомощно поворачивался на зыби, подставляя ударам волн то один, то другой борт. На первый взгляд судно казалось покинутым, но, подойдя ближе, капитан «Мендосы» Бальбини убедился, что люди на нем есть. Но как они выглядели! Повсюду виднелись человеческие фигуры, свесившие через фальшборт верхнюю половину туловища как будто в сильнейшем приступе морской болезни. Но ни одна из этих фигур не шевелилась: опущенные головы и руки уже были охвачены посмертным окоченением Бальбини ясно различал безжизненные тела, разбросанные на верхней палубе в самых причудливых позах. Ужас вызывал этот «корабль мертвецов»…

Однако оказалось, что жизнь еще не окончательно покинула судно. Пока Бальбини разглядывал в бинокль потрясающую картину, у шлюпок появились три человека в морской форме. Они передвигались с видимые трудом, словно в последней стадии истощения. С неимоверными усилиями им удалось спустить шлюпку. Двое спустились в нее благополучно, третий, совсем обессилевший, свалился в воду и камнем пошел ко дну. Находившиеся в шлюпке стали медленно выгребать по направлению к «Мендосе». Но так как пароход стоял лагом к волне, а сил у гребцов не было, то шлюпку снова прибивало к судну.

Бальбини осмелился подойти еще ближе. С парохода потянуло муторным запахом разложения.

— Что случилось? — закричал Бальбини в рупор.

Людям на шлюпке удалось, наконец, оттолкнуться от парохода, напрягаясь, они гребли к «Мендосе». Один из этих полумертвецов, шатаясь, поднялся, приложил ладони щитком ко рту.

— …Какая-то странная эпидемия, — донес ветерок до Бальбини слабый, срывающийся голос. — Почти все умерли… Подберите живых… Есть… которые… не могут… подняться.

«Не чума-ли?!» — мелькнуло в голове Бальбини.

Шлюпка медленно приближалась к танкеру. И тогда Бальбини совершил поступок, который покрыл его несмываемым позором до последних дней жизни.

— Отойдите от нас! Буду стрелять! — завопил он в рупор. — Возвращайтесь на пароход. Я сообщу о вас по радио и в ближайший порт. Сам я не в силах оказать вам помощь!

После этого он повернул свое судно и начал полным ходом удаляться от страшного корабля. Следует, впрочем, отдать ему справедливость: он действительно, не называя себя, дал открытое радио о бедствующем корабле. Несколько часов спустя к «кораблю мертвецов» подошло другое грузовое судно, взяло пароход на буксир и, отведя его в Буэнос-Айрес, поставило там на внешнем рейде под карантинным флагом. На борт парохода прибыли представители морской санитарной инспекции.

И тогда выяснилось следующее: английский пароход с красивым названием «Принцесса атолла» шел из Ливерпуля в Кейптаун, имея на борту около четырехсот пассажиров. 9 сентября в одиннадцатом часу вечера появились первые зловещие признаки. Сперва почувствовали недомогание те, кто находился в открытых помещениях: несшие вахту помощник капитана, первый штурман, рулевой и также пассажиры, находившиеся на воздухе. Заболели радист и его помощник. Они сидели в радиорубке, дверь которой была распахнута настежь, и транслировали в каюты концерт из Лондона.

Симптомы болезни были таковы: прежде всего ощущались резкий упадок сил, неодолимая дремота, головная боль. Потом начиналась рвота. Сбившийся с ног корабельный врач и фельдшер не в силах были остановить ее у больных никакими средствами.

Вахту пришлось сменить. Но через час слегла и вторая вахта… А ночью смерть начала косить свои жертвы. На руках и груди появлялись белые пятна, и человек угасал стремительно, как пламя задуваемой свечи. В числе первых умерли радист с помощником, и судно осталось без связи. К утру умерших насчитывали уже десятками. На судне поднялась неописуемая паника…

Когда на «Принцессу» прибыла врачебная помощь, в живых оставалось четырнадцать человек, да и те уже не могли двигаться. Попытки спасти их оказались тщетными, почти все погибли в результате молниеносно развивающегося белокровия. Выжило только четверо.

Случай этот обсуждался в прессе на все лады. Вспоминались различные загадочные морские трагедии, которыми так богата история мореплавания.

Выдвигались самые различные предположения, даже антинаучные, даже допускавшие вмешательство сверхъестественных сил. Большинство газет поддерживало такую версию: причиной гибели людей на «Принцессе» явился чрезвычайно редкий, не изученный пока наукой феномен — мощное космическое излучение.

Брагин дочитал и теперь задумчиво перелистывал вырезки.

— Что скажете? — спросил Разин.

— Странный случай, Иван Иннокентьевич, прямо сказать, загадочный…

Разин даже руками всплеснул:

— Да чего ж тут загадочного? Вы внимательно читали?

— Да.

— То-то, что «да»! Давайте-ка сюда вырезки, будем разбираться. Вот, прежде всего, обратите внимание — в самом первом сообщении об этом событии, сделанном так сказать, по горячему следу и переданном из Буэнос-Айреса, проскользнула такая деталь: «В 11-м часу вечера пароход вошел в полосу густого тумана. Вообще туманы в этой части океана и в это время года чрезвычайно редки, однако это не смутило капитана. Судно было оборудовано новейшими навигационными приборами и могло идти вслепую. „Принцесса“ продолжала следовать все тем же, заранее проложенным курсом». Эта весьма существенная подробность во всех последующих сообщениях отсутствует. И я утверждаю — не случайно. Под чьим-то могущественным влиянием упоминание о тумане в дальнейшем изымалось из всех статей и корреспонденции. Значит, кто-то был заинтересован в том, чтобы общественное мнение не знало всей правды о катастрофе.

Теперь — симптомы болезни. Слабость, головная боль, рвота, молниеносно развивающееся белокровие, смерть. Это не какая-то таинственная болезнь, как пытаются изобразить буржуазные газеты. Эта болезнь известна, и советская медицина уже нащупала пути борьбы с нею. Это — лучевой удар, результат радиоактивного облучения, которое обрушилось на людей в огромной дозе! Гамма-лучи и нейтроны, эти невидимые убийцы проникают в человеческий организм, поражая его органы и в первую очередь кроветворную систему. Неужели не попятно, Михаил Сергеевич?

— Вы считаете, что это было облако радиоактивного тумана?

— Вне всякого сомнения! Вся эта болтовня о космическом излучении служит только замазыванию существа дела. И если мы с вами взяли на себя роль детективов, то давайте пойдем до конца, и схватим преступника за руку. Я утверждаю, что облако родилось не в космосе, а в земной атмосфере, у самой поверхности нашей планеты, и не в Атлантике, а в Тихом океане. Более того я могу указать вам пункт, где оно возникло и день, когда это произошло.

И академик подал Брагину еще одну газету, не этот раз советскую, и указал на маленькую информацию, отчеркнутую чернилами.

Брагин ахнул:

— Все ясно, как день!

— Вот и преступник обнаружен! — Разин потряс газетой в воздухе. — Но их-то пресса какова! С одной стороны лицемерные соболезнования, с другой весь взрыв негодования искусно направляется на капитана Бальбини. Что говорить, он показал себя как первостатейный негодяй. Но представьте себе гнев и возмущение все честных людей в мире, если бы они знали истинного виновника гибели людей на «Принцессе»! Но шило в мешке не утаишь!

— Как же облако оказалось в Атлантике? — спросил Брагин.

— Идите сюда!

Академик разложил на столе листки так, чтобы они составили карту южного, океанического полушария.

— Я нынче все утро просидел с метеорологами. И вот какая обрисовалась картина. Смертоносное облако возникло здесь, — Разин поставил на одном из листиков крестик. — Вот эти зеленые стрелки показывают ветры, господствовавшие в Тихом океане в первой половине сентября. Сперва облако было увлечено воздушным потоком в верхние слои атмосферы, прошло над Южной Америкой и опустилось в Атлантике. Здесь в него и врезалась «Принцесса». Затем оно на небольшой высоте двинулось к берегам Китая. Но в начале второй декады месяца произошло вторжение больших масс холодного воздуха из Арктики. Этот мощный воздушный поток погнал облако обратно. По метеорологическим и некоторым другим данным (я имею в виду сообщения с океанографического судна «Изумруд») облако сейчас снова находится над одним из пустынных участков Тихого океана. Не исключена возможность, что оно снова снизится и пойдет вдоль вот этой параллели, неся с собой неисчислимые бедствия…

— Как вы определяете наши задачи?

— Прежде всего найти облако. Точно определить его природу, размеры и уровень радиоактивности. Заручиться данными, неоспоримо устанавливающими его происхождение: это должно стать известным не только науке, но и всему человечеству. И, наконец, попробовать проверить на практике некоторые теоретические соображения.

Разин принялся подробно разъяснять собеседнику, что разумеется под этими соображениями. Затем перешли к вопросам оснащения экспедиции. Академик решил возложить на Брагина всю хозяйственную часть. Разин диктовал, а Брагин записывал множество поручений, которые нужно было выполнить за какие-нибудь 12–15 часов.

— Время не терпит! — напутствовал своего молодого сотрудника академик. — Помните, что от нашей поворотливости зависит, может быть, жизнь многих тысяч людей…

Брагин вышел, но тотчас вернулся снова.

— Иван Иннокентьевич, вас тут девушка дожидается.

— Девушка?! — спросил академик. Неожиданный визит так удивил его, что он поднялся и сам вышел из кабинета. Навстречу ему поднялась стройная девушка с большими темными глазами на очень миловидном лице.

«Как хороша! — подумал академик, любуясь молодостью и грацией посетительницы. — И чем-то напоминает мою Валю…»

— Чем могу служить? — спросил он.

— Иван Иннокентьевич, простите меня за вторжение, — сказала девушка, слабо улыбаясь. — Я очень прошу вас выслушать меня. Большая, большая просьба… Речь идет о жизни и смерти…

— Ну, вот уже сразу такие большие проблемы! — добродушно протянул Разин. — Присаживайтесь, расскажите, что случилось. Если я действительно могу быть полезен…

Девушка стиснула пальцы, на миг закрыла глаза и потом сразу, словно в холодную воду кинулась, одним духом выпалила:

— Моя фамилия Пчелинцева. Профессор, я очень прошу, умоляю вас: возьмите меня в экспедицию!

— Как, как? — спросил огорошенный академик. — В экспедицию? Почему я должен взять вас в экспедицию?

— Вас просили помочь в поисках нашего моряка Крюкова, гибнущего в океане на брошенной шхуне?

— Был такой разговор. Я полагаю, что эта просьба не будет оставлена без внимания.

— Этот человек мне очень дорог.

— Кем же он вам доводится? Братом?

Пчелинцева смутилась. Язык не поворачивался солгать этому старому, мудрому человеку:

— Дороже родного брата…

— Так-так, — сказал академик. — Понятно.

Щеки Наташи пылали. Но из глаз академика излучалось такое добродушие, что она снова воскликнула, умоляюще складывая руки:

— Я очень прошу вас, профессор…

— Гм… гм… Я искренне вам сочувствую, но поймите, голубушка, что это ведь не увеселительная поездка на Химкинское водохранилище. Тут дело серьезное и связанное с немалым риском. Но я обещаю вам сделать все возможное, чтобы найти вашего друга…

— Профессор, я вас очень прошу!

— Ну, рассудите сами: зачем я возьму вас в экспедицию? — мягко сказал Разин. — Что вы будете там делать? Участников ее можно пересчитать по пальцам, у каждого четко определенные обязанности.

— Как что? Ведь метеоролог вам нужен?

— Разве вы метеоролог?

— Да. Я работаю в институте климата.

— Вот как? — Разин задумчиво и тепло глядел на девушку. Она напоминала ему любимую, рано умершую, дочь Валентину.

— Я очень… очень прошу…

Две слезинки, блеснувшие в уголках глаз Наташи, окончательно обезоружили академика.

— Так вы метеоролог? — повторил он. — Гм… гм… это, пожалуй, меняет дело.

— Правда? — радостно рванулась к нему Наташа.

— Ваше счастье. В состав экспедиции, разумеется, включен и метеоролог. Но он заболел.

— И вы возьмете меня?!

— Это, голубушка, не так просто делается. Но какой-то шанс уже есть. Пойдемте в кабинет, побеседуем поподробнее. Потом с директором вашего института свяжемся. Посмотрим, как он вас аттестует…

ГЛАВА 13 Охотники за туманом

Большой, самой последней конструкции вертолет с красной звездой на корпусе несся над океаном. Два турбореактивных двигателя мчали его вперед со скоростью, которая всего пару лет назад считалась для воздушных кораблей этого типа недосягаемой. Это была уникальная, пока единственная в своем роде машина и поэтому, вероятно, ее не снабдили обезличивающим, ничего не говорящим номером, а дали индивидуальное имя «Мир». Именно в это слово удачно складывались начальные буквы фамилий конструкторов — Миля, Исаченко и Родионова.

На вертолете было помещение для команды, две комфортабельных пассажирских каюты, салон и лаборатория, оборудованная многочисленными научными приборами.

На борту воздушного корабля, кроме экипажа, находилось семь человек: академик Разин, Брагин, принявший на себя обязанности заведующего административно-хозяйственной частью экспедиции, два коллеги Разина по институту мирного атома — китайский ученый Гао Шэн и польский — Ян Пражух, врач и биолог Донат Андреевич Поварчук, известный своими работами по терапии лучевой болезни, и журналист Евгений Иванович Курочкин — один из тех беспокойных и пытливых разведчиков жизни, которых сегодня можно видеть с блокнотом и фотоаппаратом на крупнейшей стройке, завтра — в кабине снаряда для исследования морских глубин, а неделю спустя — собирающимися в Антарктиду. Разин в шутку называл его «самопишущим вездеходом». Седьмым членом экспедиции была стройная, красивая девушка с большими темными глазами.

Итак, исполнилось самое большое, самое страстное желание, какое когда-либо приходилось испытывать в жизни Наташе. Директор института климата, партийная и комсомольская организации рекомендовали Пчелинцеву как знающего и талантливого молодого научного работника.

Наташа как-то сразу, легко и непринужденно вошла в небольшой коллектив экспедиции, стала в нем признанным, своим человеком. Разин относился к ней с отеческой ласковостью, Гао Шэн и Пражух — с дружелюбным вниманием, а молодежь — чернобровый и статный Брагин, белобрысый, с брюшком Курочкин и широкоплечей, сильный командир корабля Робуш — наперебой ухаживали за ней.

В пути не теряли ни минуты времени — подготавливали и еще раз выверяли приборы, в числе которых были чрезвычайно чувствительные, способные улавливать самые слабые проявления радиоактивности на огромном расстоянии, принимали и изучали синоптические сводки. Наташа составила несколько прогнозов. За работой она забывалась, но после радиотелефонного разговора с «Изумрудом» внутри родился и не давал покоя тревожный холодок: ведь поиски Крюкова оставались безрезультатными. Где же Дима? Что с ним? Не угрожает ли ему это проклятое облако? Вместе с тем в сердце Наташи почему-то жила твердая уверенность, что ее друг цел и невредим, что они обязательно найдут его.

Завтракали, обедали и ужинали в салоне, и это были самые веселые часы пути. Стоило кому-нибудь из окружающих заметить, что на лицо Наташи легла тень беспокойства, что девушка невидяще, рассеянно тыкает вилкой в стоящее перед ней блюдо, как он тотчас бросал шутку или какую-нибудь смешную реплику. Другие подхватывали. Большим весельчаком оказался Брагин.

Разин с неподражаемым юмором передавал сцену вторжения Наташи и так изображал ее смущение и собственное недоумение, что даже Гао Шэн, плохо понимавший по-русски, смеялся до слез.

— Что же вы сразу не сказали, что вы метеоролог? — спрашивал Разин. — С этого и нужно было начинать.

— Я очень волновалась. У меня целая речь была приготовлена, но как вышли вы из кабинета — все забыла! — признавалась Наташа, заразительно смеясь вместе со всеми.

Через двое суток беспосадочного полета вертолет прибыл к «Изумруду» и, снизившись по вертикали, сел на площадку, специально оборудованную на палубе судна. С этого момента «Изумруд» поступал в распоряжение экспедиции и должен был до окончания операции служить для нее плавучей базой.

Незадолго до прибытия на судно на борту вертолета произошло важное событие: приборы отметили наличие над океаном очага радиоактивных излучений. И по мере приближения к плавучей базе эти сигналы становились все сильнее, все явственнее. На «Изумруде» Разин собрал «летучку».

— Заседать долго не будем, — предупредил он соратников. — Облако находится не так далеко от нас, в пределах полутораста-двухсот километров. Я полагаю, что прежде всего, сообразуясь с выкладками Натальи Петровны, мы дадим «Изумруду» команду отойти в безопасный район и возможно быстрее. Теперь определим целевую установку первого вылета. Во-первых, нужно найти само облако. Во-вторых, исследовать его и установить его вероятный дальнейший путь. Затем будет необходимо предупредить угрожаемые районы океана и суши…

После короткого обсуждения было решено: вылетают Разин, Гао Шэн, Пчелинцева, Поварчук и Курочкин; Пражух и Брагин пока остаются на судне. Всего час назад вертолет опустился на палубу «Изумруда», и вот — снова заработали его винты. Похожий на гигантскую стрекозу аппарат стал набирать высоту, потом направился на юго-восток. «Изумруд» тем временем уходил на север.

Между вертолетом и судном непрерывно поддерживалась двусторонняя радиосвязь. Вскоре на «Изумруд» начали поступать первые сообщения.

— Приближаемся! — передавал на «Изумруд» сидевший у радиотелефона Курочкин. — Показания приборов подтверждают, что мы идем в нужном направлении.

— Приближаемся! — повторил он через некоторое время. — Идем на высоте 1200 метров. Впереди скопление белых, кучевых облаков. Среди них одно, огромное, резко отличается своим темным цветом от других. Это, в видимо, «наше» облако… Еще через десять минут:

— Счетчики Гейгера-Мюллера отказали. Иван Иннокентьевич говорит, чтобы вы не тревожились: мы держимся в зоне предельно допустимой радиоактивности…

Четверть часа спустя:

— Облетели облако кругом и сейчас идет над ним. Облако свободно парит в атмосфере и имеет тенденцию к снижению. Форма перинообразная, размеры: длина около шести километров, ширина два с половиной, вышина 800–900 метров. Радиоактивность до 1400 рентген…[13]

— Идем под облаком. Сейчас будем брать пробу. (На вертолете был приготовлен специальный зонд, запускаемый на тонком, очень прочном тросике из шелковых и капроновых нитей. К зонту прикреплялся свинцовый, автоматически закрывающийся баллончик. С помощью этого простого и остроумного прибора Разин и собирался получить «пробу» из толщи облака).

— Пробу взяли. Гао Шэн исследует ее в лаборатории. Облако снижается, его увлекает воздушным течением на юго-восток. Отходим в сторону… Поднимаемся… Продолжаем патрулировать облако.

Передав координаты, Курочкин сказал:

— Связь временно прекращаем. От микрофона не отходите.

Курочкин быстро прошел в лабораторию и шепнул Разину:

— Обратите внимание: наши координаты очень близки к тем, которые сообщал Крюков.

— Да? — Разин доброжелательно поглядел на Курочкина. — Близки? Гм… гм… Что ж: мы, собственно, уже выяснили то, что нам требовалось.

Он направился к Наташе. Девушка наносила на карту направление движения облака.

— Докладывайте, Наталья Петровна.

— Прогноз: хотя давление воздуха несколько упало штиль, вероятно, удержится. Мы приближаемся к границе пассата. Если облако снизится к самой поверхности воды, его увлечет сюда, — Наташа наметила стрелками направление. — Движение пока будет очень медленным, но на крыльях пассата оно может достигнуть материка за двое суток.

— Значит, время еще есть, — как бы про себя сказал Разин. Он взял трубку внутреннего телефона: «Товарищ Робуш, с облаком на первый раз закончили. Снижайтесь, будем искать Крюкова…»

— Иван Иннокентьевич! — Наташа, прижав руки к груди, благодарно глядела на академика.

…Вертолет на малой скорости делал огромные круги почти над самой поверхностью океана, и несколько пар глаз обшаривали синее поле, дремотно нежащееся в жарких лучах солнца. Но самый пытливый взор не смог бы обнаружить здесь признаков жизни.

— Смотрите, течение! — Наташа указала на отчетливо видимую зеленую дорожку. — Помните незаконченную радиограмму: «Меня непрерывно…» Видимо, он хотел сообщить: «сносит течением». Давайте попробуем двинуться вдоль течения?

— Здравая мысль! — одобрил Разин. Товарищ Робуш! — сказал он в трубку. — Держитесь вдоль течения!

— Есть! — ответил командир воздушного корабля. И добавил: — Разрешите доложить: на горизонте судно.

— Да? Каким курсом идет?

— Следует полным ходом в сторону облака.

— Надо предупредить! — заволновался Разин. — Придется уклониться ненадолго от маршрута. Товарищ Робуш, пойдемте к нему навстречу.

Вертолет поднялся, секунду повисел в воздухе, повернул и понесся к судну. Вскоре Робуш мог совершенно отчетливо рассмотреть в бинокль корпус красивого белого теплохода.

— Что-то непонятно, — поделился он с Разиным, — название русское — «Ломоносов», а флаг американский…

— Потом разберемся, — сказал академик. — Дайте понять, что мы просим их замедлить ход. Сделайте над судном два круга. Потом снижайтесь.

Робуш выполнил приказание. Когда вертолет делал второй круг, около него, где-то совсем близко раздался оглушительный треск. Аппарат сильно качнуло.

— Ах, стервецы, да они обстреливают нас! — воскликнул Робуш.

— Не может быть!

— Хорошо вижу: наводят какой-то прибор, орудие, что ли… Набираю высоту!

— Давайте!

«Мир» стремительно взмыл вверх по вертикали. Высотомер бойко отщелкивал одну сотню метров за другой, Разин и его товарищи приникли к иллюминаторам и увидели, как против корпуса вертолета появилось голубое сферическое тело, которое совсем походило бы на детский воздушный шар, если бы не светилось. Оно догнало вертолет, несколько секунд двигалось параллельно ему и лопнуло с громовым раскатом, озарив синим фейерверочным светом побледневшие лица пассажиров вертолета. «Мир» встряхнуло со страшной силой и швырнуло в сторону. Никто не удержался на ногах, за исключением Робуша, судорожно вцепившегося в рычаги управления. Члены экспедиции, пытаясь подняться на кренящемся полу, ощутили себя как бы в несущемся вниз лифте.

— Аппарат падает! — крикнул Курочкин.

ГЛАВА 14 Голубой шар

Одна за другой оказались битыми карты беглецов: попытка захватить чертежи, сокровища, наконец самого Рао-Сагиба. И только одна карта выиграла. Рамиресу удалось заблаговременно вывести «Ломоносова» из гавани на внутренний рейд.

Бешено мчавшийся моторный бот доставил заговорщиков на борт теплохода. Рамирес, пользуясь указаниями Бока, провел судно через путаный, зигзагообразный выход в рифах в открытый океан. Тотчас мощные двигатели заработали с предельной нагрузкой. С этого момента Рамирес выжимал из них максимальную скорость.

К заговорщикам примкнула только незначительная часть команды, ослепленная посулами сказочных богатств. Штурманский помощник и механики работали под дулами револьверов.

Захват «Ломоносова» не обошелся без жертв. Первый штурман Матхур, человек, глубоко преданный Рао-Сагибу, забаррикадировался в своей каюте и отстреливался через дверь. Последнюю пулю он пустил в себя.

Портер и матросы ворвались в каюту, ступая по трупам.

Новые хозяева теплохода начали с того, что спустили флаг Острова Больших Молний и подняли другой — со звездами и полосками.

Наутро Портер, принявший на себя обязанности, так сказать, военного диктатора судна, собрал компаньонов.

Бок не присутствовал, он лежал в каюте. Раздробленная выстрелом кисть страшно опухла, темные пятна покрывали руку почти до плеча. Это была газовая гангрена. Судовой врач остался на суше, а сделать ампутацию никто, понятно, не брал на себя смелости. Всякая надежда на спасение отпадала.

Прежде всего компаньоны решили взять курс на Панаму.

Затем заговорил капитан Рамирес.

— К сожалению, господа, мы не успели захватить ничего из кладовой индуса…

— А я кое-что успел, — с самодовольной улыбкой прервал его Хаутон. И, вынув руку из кармана, он показал соратникам небольшую, литого золота статуэтку усопшего с закрытыми глазами и сложенными на груди руками. Такие изображения клались в незапамятные времена в гробницы знатных и богатых людей.

Выходка профессора покоробила даже бесцеремонного Рамиреса. К тому же он был суеверен.

— Бросьте эту штуку сейчас же за борт! — закричал капитан. — Разве вы не знаете, что изображение покойника приносит судну несчастье?

— Ну-ну! — пробормотал Хаутон обиженно, как ребенок, у которого собираются отнять занятную игрушку. — Как можно — за борт! Это вещица чрезвычайно редкая, такой даже в Британском музее нет.

— Да ладно! — махнул рукой Портер. — Оставьте его, Рамирес, есть дела более важные. Продолжайте, капитан, мы вас слушаем.

— Так вот, господа, — продолжал Рамирес, — несколько интересных сообщений. На борту теплохода мы нашли не только спасение, В штурманской рубке я обнаружил карту с точным обозначением координат Острова Больших Молний.

— Браво, капитан! — воскликнули собеседники.

— Сокровищ индуса нам взять не удалось, но все же мы не прогадали. Вам известно, что «Ломоносов» готовился к выходу в очередной рейс. Но знаете ли вы, из чего состоит его груз?

— Ну?! — собеседники, казалось, были готовы влезть Рамиресу в рот.

— Этот груз — ящики с… золотыми брусками!

На этот раз раздалось такое дружное «гип-гип-ура» что задрожали занавесочки на иллюминаторах.

— И, наконец, господа, — тон и выражение лица Рамиреса особенно подчеркивали значимость того, что он собирался выложить, — мы заполучили в свои руки нечто такое, что не уступит по ценности золотым брускам… — Рамирес хлопнул ладонью по столу. — Вы видели аппарат, установленный на верхнем ходовом мостике?

— Да!

— Я расспросил Бока. Рао-Сагиб, оказывается, нашел способ не только улавливать молнии, но и бросать их. Прошу вас…

Хаутон и Портер вслед за капитаном поднялись на мостик.

Рамирес сдернул брезент, и глазам его спутников представился загадочный прибор: большой шар из голубоватой пластмассы, укрепленный на карданном подвесе. Это позволяло придать прибору любой угол и положение.

Сквозь прозрачный кожух ясно были видны два металлические шара поменьше, находящиеся внутри, и покрывавшая их блестящая сетка замысловатого рисунка. Короткий и широкий ствол отходил от боковой поверхности, из него выглядывал стержень, заостренный, как жало. Сложное прицельное приспособление над стволом было снабжено перископической системой зеркал.

Кронштейны из белого, металла, на которых покоился кардан с шаром, были привинчены к палубе. Тяжелые бронированные провода уходили на корму, извиваясь, как змеи, сползали вниз, к машинному отделению.

Портер и Хаутон долго рассматривали аппарат, многозначительно хмыкая. Затем Портер приказал вызвать Бока.

Бок был очень плох, и его принесли на руках и усалили в плетеное кресло. Портер, всячески подбадривая предателя, стал выпытывать все, что тому было известно о принципе действия аппарата.

— Вы слыхали, конечно, о так называемой шаровой молнии? — спросил Бок. — Предполагают, что это клубок сильно наэлектризованной смеси газов — азота, кислорода и водорода. Охлаждаясь, масса шаровой молнии становится неустойчивой и взрывается с ужасающей силой. Это мало изученное явление. Вполне возможно, что здесь при взрыве происходит освобождение внутриатомной энергии.

В лабораториях уже научились создавать искусственную молнию. «Генератор молний», подобный тому, который Портер видел в лаборатории «А», сам по себе не составляет секрета. С помощью его можно производить разряды мощностью в 30–40 миллионов киловатт. А это равно мощности всех электростанций Америки вместе взятых.

Разряд длится миллионные доли секунды, но молния успевает превратить в пар толстые медные провода высокого напряжения и разбивает вдребезги железобетонную стену.

Однако одно дело получить молнию, а другое — метнуть ее в определенном направлении…

Бок откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Ну-ну, — торопил его Портер — Говорите об аппарате!

— Аппарат создал Зобиара, — слабым голосом продолжал Бок. — Мы имеем дело с грозным оружием. Генератор вырабатывает «грозовую материю», ту гремучую смесь, о которой я уже сказал, и отдельные порции ее в виде шаровой молнии выбрасываются по намеченной мишени.

— Вам известно, как обращаться с аппаратом? — спросил Хаутон.

— В общих чертах — да, — кивнул Бок. — Мне однажды довелось наблюдать, как Зобиара приводит его в действие. Управление несложно: видите этот щиток с цветными рычажками — белым включается энергия. Вот этим винтом передвигается прицел. Когда цель пришла в глазок видоискателя, ствол автоматически занимает нужную позицию. Зеленым рычажком вводится устройство, которое ионизирует воздух между мишенью и аппаратом Красный рычажок — выстрел. Вот все, что я знаю.

— А голубой рычажок?

— Больше я ничего не знаю, — повторил Бок.

Его унесли в каюту. Часы предателя были сочтены. На заре следующего дня тело Бока с привязанным к ногам грузом без всяких обрядов и церемоний было спущено за борт.

А вскоре после полудня беглецы заметили приближающийся к судну большой вертолет. Рамирес, Хаутон и Портер обменялись быстрыми взглядами. Мысль у всех была одна: «погоня!»

— Красная звезда на корпусе! — вырвалось у Рамиреса.

— Они вызвали на помощь советский вертолет — задыхаясь, выдавил Хаутон.

Взгляды снова скрестились. Компаньоны, казалось, научились понимать друг друга без слов. Спасение было в одном.

— Аппарат! Скорее!

В горячке, рожденной угрозой погони, компаньоны не додумали простой вещи: возможность появления специально вызванного советского вертолета исключалась.

Портер стрелой несся на верхний ходовой мостик, за ним спешил Хаутон. По дороге профессор споткнулся и упал, Рамирес перескочил через него и, догнав Портера, одним рывком освободил аппарат от чехла. Приникнув к видоискателю, Портер нервно крутил винт прицела.

— Ну же, ну! — торопил разведчика Рамирес. — Они уже делают заход…

Вертолет, действительно, сделал над теплоходом первый круг.

Портер дернул красный рычажок. С металлического острия соскользнул голубой шар и помчался к вертолету. Компаньоны видели его путь, видели, как он взорвался, не долетев до воздушного корабля, и хотя все это заняло всего какую-то долю мгновения, им показалось, что прошло, по крайней мере, полминуты.

Рамирес трясся от нетерпения и охотничьего азарта:

— Скорее!

Но Портер уже посылал вторую молнию. И снова на теплоходе увидели взрыв, еще мощнее первого, увидели, как швырнуло вертолет, как замедлилось на нем вращение несущего винта и как он стал снижаться.

— Мимо! — зарычал Рамирес. — Вы не можете! Дайте я…

У аппарата завязалась короткая борьба. Портеру удалось отбросить Рамиреса — «Прочь!», и он в третий раз рванул красную рукоятку.

В третий раз на конце острия возник голубой шар. Но он почему-то не отделился и не умчался в сторону вертолета. Размером с футбольный мяч, он остался на конце металлического стержня и продолжал расти с тихим шмелиным гудением, принимая все более устрашающие размеры. Он казался живым, внутри трепетала и струилась ослепительным ужасом грозовая материя.

Рамирес и Хаутон отпрянули.

Портер, закрываясь левой рукой от нестерпимого сияния, правой в полной растерянности хватался то за одну, то за другую рукоять.

— Назад! — отчаянно закричал Рамирес.

Но было уже поздно. Портер, не сознавая как следует, что делает, потянул на себя голубой рычажок.

Грянул взрыв такой потрясающей силы, как если бы теплоход был сверху донизу начинен динамитом. Колоссальный столб синего пламени метнулся в небо.

Воздушные робинзоны

Вертолет быстро снижался, почти падал. Разрывы шаровых молний, очевидно, даже на расстоянии причинили серьезные повреждения несущему винту. Нарушилась нормальная работа турбореактивных двигателей — на «Мире» они были вынесены наружу и располагались на концах лопастей винтов. Героическим усилием, мобилизовав всю свою выдержку и мастерство, Робушу удалось остановить машину, когда до поверхности океана оставалась какая-нибудь сотня метров.

В этот момент и раздался третий, последний взрыв. Робуш видел катастрофу: от теплохода не осталось ни клочка, будто его и не было. Взрывной волной вертолет подбросило вверх, в переднем винте что-то резко щелкнуло.

Разин прошел в кабину пилота. Робуш сидел в застекленном фонаре весь красный, потный от перенесенного напряжения.

— Как дела, Василий Трофимович?

— Неважно, товарищ Разин. При последнем взрыве, вероятно, обломком повредило автомат перекоса лопастей переднего винта. Никак не могу перевести машину на вертикальный подъем.

Переговорив с командиром корабля, академик вернулся в салон.

— Скрывать нечего, товарищи. Положение тяжелое, Передний винт поврежден, двигатели капризничают. Робуш говорит, что мы лишены возможности набрать высоту и можем двигаться только по горизонтали.

Курочкин предложил связаться с «Изумрудом».

— Э! — махнул рукой Разин. — На него надеяться, не приходится, «Изумруд» сейчас уже далеко. Вызывать его сюда — значит ставить под угрозу перехода опасной зоны, лететь туда самим — тоже. Но на всякий случай можно связаться.

Однако попытка переговорить с «Изумрудом» осталась безуспешной. Антенна на вертолете была сорвана.

В салон пригласили Робуша.

— Докладывайте, — предложил Разин.

— Товарищ начальник экспедиции, — четко сказал Робуш, — винты еле тянут. Повреждения не так уж велики, и я уверен, что их можно устранить своими силами. Но для этого необходимо хотя бы на два часа сесть на твердую землю.

— Ближе Маркизских островов ничего нет. Это 600 километров. Дотянем?

Робуш развел руками.

— Экипаж сделает все возможное. На крайний случай у нас имеются резиновые надувные плоты…

— Насчет плотов — прошу выбросить из головы! — сурово оборвал его Разин. — Вертолет не может быть брошен ни при каких обстоятельствах. Мы все отвечаем перед Родиной за машину, за выполнение задания. Берите курс на Маркизские острова и, если на пути попадется клочок земли величиной хотя бы в ладонь — садитесь на него.

— Есть! — отчеканил Робуш, вытянулся по-военному, щелкнул каблуками и вернулся в кабину.

Разин обвел взглядом сотрудников.

— Прошу всех вернуться к исполнению своих обязанностей. Чрезвычайное положение на борту вертолета объявлять не буду. «Мир» — лучшая в мире машина этого типа, и в надежность ее я верю, как в самого себя.

Разин разгладил свои казацкие усы и вдруг улыбнулся — широко, бодро:

— Экспедиция продолжает работу, товарищи воздушные робинзоны!

Эта улыбка и неожиданная шутка, как луч среди бури, развеяли атмосферу тревоги, которая, казалось, готова была установиться в салоне. Люди задвигались, оживленно заговорили.

Академик сумел загрузить делом всех, и члены экспедиции, уйдя с головой в работу, уже не думали об опасности.

Наташа продолжала прокладывать на карте вероятный путь облака. Курочкин с морским биноклем в руках переходил от одного иллюминатора к другому.

«Мир» медленно, на небольшой высоте летел на юго-восток.

— Пустыня и пустыня, — сетовал у себя в кабине Робуш. — Водяная Сахара, так сказать…

— Земля, товарищ Робуш! — крикнул в трубку Курочкин.

Робуш схватил карту.

— Какая земля?! Да тут кругом миль на триста…

Однако Курочкин был прав. Чем дальше, тем яснее рисовались вдали очертания горы с плоско срезанной вершиной.

— Ну и глаз у Курочкина! — восхищенно воскликнул Робуш.

Зеленая полоса течения огибала не показанный на карте остров. Густая зелень одевала его до самой вершины горы, внизу были видны ослепительно белые отмели. Эта незнаемая земля была опоясана двумя кольцами — зеленой, лагунной водой внутреннего рейда и белой пеной прибоя, разбивавшего о барьерный риф. Над рифом стояло облачко водяной пыли, переливавшейся на солнце всеми цветами радуги.

И вот остров уже под вертолетом. Вовремя! — двигатели могли вот-вот отказать. Острые глаза Курочкина различали что-то вроде гавани. «Мир» медленно летел над кратером потухшего вулкана. А это что? В глубине кратера тускло поблескивало огромное сферическое тело из матово-серого металла. Можно было разглядеть ровные линии пересекающих его заклепок.

— Иван Иннокентьевич! Остров лежит на наиболее вероятной трассе движения облака, — предупредила Разина Наташа.

— Ничего. Будем садиться, — ответил академик. — Если он обитаем, тем лучше. Робуш, идем на приземление!

Вертолет мягко сел на небольшую лужайку. Первой легко выскочила Наташа и побежала к зданию, видневшемуся вдали.

— Ну и коза! — усмехался Разин, выбираясь из машины.

Едва Наташа пробежала несколько метров, как из зарослей выскочил человек и преградил ей дорогу. Вид у незнакомца был самый неприглядный: бородка, обрамляющая его полное рыхлое лицо, свалялась, как войлок, глаза были воспалены, галстук болтался на боку, а пиджак и брюки измяты и местами изорваны. Он упал перед Наташей на колени и, заикаясь, залопотал что-то жалобное, умоляющее. Девушка от неожиданности и испуга шарахнулась в сторону.

— Эге, да у вас даже тут имеются поклонники! — заметил подоспевший Разин.

— Что он говорит? — спросила Наташа.

— Он называет вас «прекрасная мисс» и просит пощадить его! Наталья Петровна, голубушка, разве можно так, с ходу, пронзать сердца!

— Вы все шутите, Иван Иннокентьевич! А тут, может быть, что-нибудь серьезное случилось. Спросите, пожалуйста, чего он хочет?

Академик не успел задать вопрос. Прибывших окружали смуглые, бородатые люди в широких рубахах и шароварах, вооруженные винтовками. У некоторых за поясами торчали кривые ножи. Лица были суровые, угрожающие.

— Кто вы? — спросил по-английски один из вооруженных людей, очевидно, начальник стражи.

— Ученые. Русские, советские люди, — ответил академик. — И прибыли к вам с самыми добрыми намерениями.

Лицо индуса (во всяком случае, Разин счел его таковым) прояснилось. Сверкнула ослепительная белозубая улыбка.

— О, рус, совьет! — старательно, мягко выговорил он, складывая ладони под подбородком. (Разин знал, что в Индии это заменяет рукопожатие). Потом индус сделал знак, предлагая следовать за ним. Стража окружила прибывших и странного всклокоченного человека, которого Наташа сочла за сумасшедшего, и все направились к зданию.

ГЛАВА 16 Метод доктора Майдео

Тело Рао-Сагиба лежало на тахте, прикрытое до пояса покрывалом. Около него находились Зобиара, осунувшийся до неузнаваемости, и Крюков. В изголовье, сложив на груди руки, стоял маленький человек в большом тюрбане, в очках, с крючковатым носом на темнокожем лице. Это был друг и любимец островитян, врач Майдео.

Уже сорок часов организм Рао-Сагиба боролся со смертью. Перевес был за последней. Нож скользнул по бедренной кости, и рана сама по себе не представляла особой опасности. Тревогу вызывало другое: синюшность лица и конечностей, резкие перебои дыхания свидетельствовали о том, что нож был отравлен каким-то сильным, но медленно действующим ядом.

Европейская медицина оказывалась здесь бессильной. Сердце индуса давно бы перестало биться, если б не Майдео. Он знал средства, применяемые в таких случаях народными врачевателями Востока.

Вдруг губы Рао-Сагиба зашевелились. Зобиара опустился на колени и, припав ухом почти к самому лицу умирающего, услышал слабый, как вздох, шепот:

Одна за другой текли из цепенеющих уст строфы поэмы древнего индусского поэта Калидасы «Облачный вестник». Это было поэтическое описание образования и движения грозового облака. Порой оно перебивалось строками из другого, неизвестного Зобиаре, поэта:

«Бредит!» — горестно подумал Зобиара. Крюков глядел на инженера: крупные слезы катились по загорелому, энергичному лицу. Зобиара, несгибаемый, бесстрашный Зобиара, плакал…

— Это агония? — спросил он Майдео.

— Еще нет. Но Рао угасает…

— Майдео, Майдео! Неужели все ваше искусство не в силах спасти учителя?

— Мое искусство способно только ненадолго отсрочить конец. Может быть, еще на два, на три часа…

— Майдео! Ведь вы посвящены в тайны древней индийской медицины…

Майдео явно колебался. Потом сказал:

— Есть одно последнее средство.

— Какое? Говорите!

— Когда я жил на острове Борнео, мне приходилось наблюдать, как там лечат укушенных змеями. В качестве противоядия применялся… яд. Вы знаете, конечно, что официальная медицина пользуется сильнейшими ядами в малых дозах как лекарственными средствами, но довольно робко. У народной медицины методика иная. Я думаю, что одно народное, веками проверенное средство, в сочетании с новейшей медицинской техникой, поможет нам спасти Рао. Но это дело рискованное.

— В чем же заключается ваш способ?

Майдео хотел объяснить, но в это время на лестнице послышался шум, дверь в комнату распахнулась и на пороге появились три человека: плотный седоусый мужчина в светлом чесучовом костюме, красивая темноглазая девушка и взъерошенный, оборванный помощник Хаутона За их спинами теснились и любопытно заглядывали в комнату вооруженные люди.

— Бейтс! — ахнул Зобиара, глядя на беглеца, как на выходца с того света Он был уверен, что Бейтс удрал с острова вместе с компаньонами. Не меньшее изумление отразилось на лице девушки, глаза ее округлились, она оцепенела, прижав руки к груди.

Брови инженера нахмурились. Он стремительно сделал шаг вперед и гневно сказал, обращаясь к Разину и Пчелинцевой:

— Что такое? Кто разрешил?! Кто вы такие?

Прежде чем Разин успел открыть рот, Пчелинцева и Крюков кинулись друг другу навстречу.

— Дима!

— Наташа!

Девушка крепко охватила руками шею моряка, смеясь, гладила его лицо.

— Кто вы? — повторил Зобиара. — Что это за спектакль?

— Я и эта девушка — советские научные работники, — отвечал академик. — Она метеоролог Пчелинцева, моя фамилия — Разин.

— Разин?! — воскликнул Зобиара. Это имя было отлично известно инженеру, да и Рао-Сагиб часто упоминал его с глубоким уважением. — Разин из атомного института? Не может быть! Как вы очутились на острове?

— Это долгая история, — сказал академик. — Нас привели сюда чрезвычайные обстоятельства, я вам все объясню. Прежде всего о главном: необходимо немедленно эвакуировать остров. У вас есть транспортные средства?

Зобиара покачал головой.

— Нет. У нас был теплоход — его угнали. У нас есть два вертолета — они выведены из строя. Если вы действительно академик Разин, я без объяснений готов поверить вам. Ваше появление здесь большая честь для островитян. Но мы не можем бросить этого человека, — сказал инженер, указывая на Рао-Сагиба. — Он находится между жизнью и смертью.

— Кто он?

— Ученый, столь же замечательный, как академик Разин.

— Что с ним?

— Он ранен отравленным кинжалом.

— Его можно спасти?

— Наш врач говорит, что для этого необходим рискованный эксперимент…

Разговор велся на английском языке. Крюков вполголоса переводил его Наташе.

— За чем же дело стало? — спросил Разин.

— Другому человеку — молодому, сильному, здоровому, нужно впрыснуть такой же яд, в дозе, близкой к смертельной, и в смеси с некоторыми другими веществами, — сказал Майдео. — Когда организм переборет яд, кровь этого человека переливают больному.

— А где вы возьмете яд? — осведомился Зобиара.

— Из ножа. Я знаю, какой был у Бока в его коллекции оружия. У многих из наших даяков есть точно такие же. Да вот, пожалуйста!

Майдео подозвал одного из стражей и взял у него из-за пояса кинжал.

— Видите эти коричневые оспинки на клинке? Это и есть яд. Я выскоблю его из впадин и сделаю раствор.

— Донор может умереть? — спросил Разин.

— Смертельный исход почти исключен. Но донор может ослепнуть, оглохнуть, лишиться языка. В этом и заключается риск. Спасая одного человека, можно погубить другого.

— Я готов, Майдео! — сказал Зобиара.

Врач сделал отрицательный жест.

— Вы не годитесь. У вас время от времени возвращаются приступы тропической лихорадки. Тут нужен идеально здоровый человек. И с подходящей группой крови.

Крюков рванулся к врачу. Наташа схватила его за руку.

— Это большой ученый? — шепнула она.

— Да! Говорят, что это индийский академик Разин.

Крюков посмотрел в глаза Наташи, взглядом спросил: «Сказать, что я готов? Да?»

«Да», — так же, без слов, ответила она.

Крюков обратился к Майдео:

— Может быть, я подойду? Мне 22 года, я никогда в жизни ничем не болел.

— Вы слышали, чем рискуете?

— У нас есть поговорка: «Смелого и смерть боится».

— Хорошо. Я слышал, что русские — люди с большим сердцем. Теперь я наглядно убеждаюсь в этом.

Майдео достал из коробки с медицинскими принадлежностями иглу и стеклышко, затем уколол Крюкову палец и приготовил мазок.

— Через десять минут я вернусь, — сказал он и вышел.

Зобиара выпроводил стражей, и они увели трепещущего Бейтса.

— Теперь объясните, ради бога, товарищ Разин, как вы попали к нам? Что означает ваше предупреждение?

Академик вкратце посвятил Зобиара в существо событий, вплоть до встречи с теплоходом.

— Они обстреляли нас из какого-то странного орудия. Не могу представить, зачем это им понадобилось. А потом внезапно сами взлетели на воздух…

— Постойте! — воскликнул Зобиара, осененный догадкой. — Вы не заметили, как называется теплоход?

— «Ломоносов» — транскрипция латинская.

— Все понятно! («Значит возмездие настигло-таки их!» — подумал Зобиара). Это был именно тот теплоход, который угнали с острова самым разбойничьим образом. Жаль «Ломоносова» — отличное было судно. А ваш вертолет сильно поврежден?

— Экипаж, кажется, справится с ремонтом собственными силами.

— Чем вызвана необходимость срочно эвакуировать остров?

— Облако снова снижается к поверхности океана. Если не будет циклона (а по нашим прогнозам его не предвидится), через несколько часов облако достигнет острова и покроет его смертоносной пеленой…

— Откуда оно возникло?

— Это результат взрыва водородной бомбы, произведенного в южной части Тихого океана. Американцы любят давать своим операциям условные названия. Эта именовалась «Испытания „Миллер“»… Всем известно, что и у нас, в Советском Союзе, производятся испытания атомного и водородного оружия. Но это делается на большой высоте. Тем самым вредные последствия эксперимента сводятся до минимума. А тут? Вся обстановка, в которой организовывались «Испытания „Миллер“», граничит с преступлением против человечества. Они проведены без предупреждения, без объявления границ опасной зоны, «сверхсекретным» порядком. Но при нынешнем состоянии науки такие вещи не скроешь!

Бомба, как я предполагаю, была взорвана в лагуне какого-нибудь небольшого кораллового островка, под поверхностью воды на очень небольшой глубине. Известковые образования коралловых построек были обращены в прах и поднялись вверх вместе с гигантским столбом пара. Взрыв сопровождался чрезвычайно сильной радиацией…

— И под ее воздействием образовалась огромная масса различных радиоактивных элементов, — подсказал Зобиара.

— Совершенно верно. Исследовав пробу, мы выяснили также, что в радиоактивную пыль превратилась и оболочка бомбы, сделанная из металлического кобальта. А кобальт может сохранять радиоактивность годами! Образовалось облако, подобное тому, от которого пострадали японские рыбаки, но с гораздо более высоким уровнем радиоактивности. Такие облака очень устойчивы, они могут месяцами носиться в атмосфере и вновь опуститься на землю в любом месте. Уровень радиоактивности может и не быть смертельным, все равно вред будет неисчислим — не только для тех, кто подвергся облучению, но и для многих поколений их потомков…

— Чудовищно опасная игра больших недорослей, — сказал Зобиара.

— Я бы сказал — больших негодяев, — заметил Разин. — Как же иначе назовешь тех, кто подогревает «холодную» войну и мечтает о «горячей»? Да, второе последствие взрыва: образовалась и прокатилась через океан гигантская волна. Она была не так велика, как знаменитая волна после извержения вулкана Кракатау, но все же наделала немало бед, смыв начисто население десятка атоллов.

— Так это не была «тсунами»? — воскликнул внимательно слушавший Крюков.

— Какая «тсунами»?

— Та, что выбросила меня со шхуной на рифы.

— Ах, вот что, — догадался Разин. — Вы в это время были в море? Вспышку видели?

— Как же! Это было ярче солнца.

— Так вот, дорогой мой морячок, это все дело рук человеческих. Могу сообщить вам, кстати, третий результат таких испытаний: обширные морские пространства становятся после них надолго недоступными для навигации и рыбной ловли.

— Но ведь это посягательство на свободу морей! — горячо воскликнул Крюков. — Неужели они там не понимают, что может жестоко пострадать само население Штатов?

Разин только рукой махнул:

— Отлично понимают! Да только рыкающие «генералы-тарзаны», как их там называют, нисколько с этим не считаются.

…Вошел Майдео, за ним ассистент, нагруженный медицинской аппаратурой.

— Пока все идет отлично, — заявил врач. — Теперь, господа, извините меня. Я попрошу вас на время покинуть комнату. Молодой человек остается.

— Какое же решение вы принимаете относительно эвакуации? — спросил Разин Зобиару, едва они вышли,

— Мы не можем бросить Рао-Сагиба и остров на произвол судьбы, — ответил инженер. — Транспорта у нас нет.

— А много у вас людей?

— Больше ста человек.

— Гм… гм… Это значит пять рейсов на нашем вертолете до «Изумруда» и обратно. А судно от нас далеко…

— Надо искать выход.

— М-да! — Разин задумчиво потирал лоб. — Я вижу только один выход.

— Какой?

— Мы научились создавать искусственную радиоактивность и использовать ее в мирных, полезных целях. Но мы должны научиться уничтожать ее, когда она начинает угрожать человеку. Если мы не можем уйти от облака, нужно его ликвидировать! Есть у меня одна идея…

ГЛАВА 17 Идея академика Разина

В то время как за закрытой дверью Майдео с помощью ассистента и Поварчука готовился к рискованной операции, в другой комнате шло совещание. В нем участвовали Разин и Гао Шэн, а из островитян Зобиара, Декобра и Гловачек.

Слово взял Разин. Обрисовав обстановку, он перешел к изложению своей идеи:

— Направляясь сюда, я ставил задачу не только исследовать природу облака. Одновременно я предполагал при благоприятных обстоятельствах произвести один эксперимент. Накануне вылета я узнал, что нашими метеорологами разработан аппарат для рассеивания облаков. Дело это не новое: подобные аппараты уже применяются у нас в сельском хозяйстве для борьбы с вредителями полей и лесов. Заряжаются они аэрозолями — растворами химических веществ в минеральных маслах. В полете над заряженной площадью аэрозоль распыляется, образуя мельчайшие капельки, которые обволакивают растительность. Метеорологи переконструировали этот прибор и дали ему несколько иное направление. Новая конструкция аппарата, очень компактная и маневренная, разрабатывалась при непосредственном участии Натальи Петровны, — Разин сделал в сторону Наташи полупоклон, — она участвовала в ее испытаниях, и может рассказать о том, как удалось вызвать проливной дождь, засеивая облако подходящими катализаторами.[14] А для меня сообщение Натальи Петровны тоже явилось своего рода катализатором и вызвало к жизни идею, о сущности которой вы уже, вероятно, догадались…

— Вы предлагаете дождевание облака? — спросил Декобра.

— Да. Точнее — обсеивание особым аэрозолем. Капельки его обволокут частицы кобальтовой пыли и заставят ее осесть в океан.

— Идея превосходна! — сказал Гао Шэн, забирая в кулак редкую бородку и поглядывая на собеседников маленькими, очень живыми и умными глазами. — Но тут мы имеем дело не с простым облаком, а с радиоактивным. Кроме кобальтовой пыли, оно, вероятно, содержит и частицы влаги, насыщенной натрием, которого много в морской воде. Этот натрий тоже стал радиоактивным.

Разин утвердительно кивнул головой.

— Да, анализ пробы показал это.

— Тогда, — продолжал Гао Шэн, — в аэрозоль нужно добавить еще некоторые химические вещества, которые, соединяясь с влагой, образуют хлопья. Эти хлопья тоже осядут в воду, а через несколько часов радиоактивный натрий превратится в безобидный магний.

— Целиком и полностью согласен с вами, — сказал академик. — Ваше мнение, друзья?

— В теории это выглядит очень хорошо, — заявил Зобиара. — Но есть в вашем предложении недостаток чисто практического характера. У нас нет ни аппарата, ни аэрозоля.

— Есть! — сказала Наташа.

— Где?!

— На нашем вертолете. Мы взяли с собой аппарат в разобранном виде и несколько тонн аэрозоля, приготовленного по указаниям Ивана Иннокентьевича. Это — концентрат, его можно разбавлять прямо морской водой в пропорции 1 на 50 тысяч.

Раздались одобрительные возгласы.

— Тогда, не мешкая, за дело! — воскликнул Зобиара.

— За дело! — повторил Разин. — У вас найдутся механики?

— Конечно.

— Нужно помочь команде вертолета быстрее устранить повреждения, а затем смонтировать аппарат. Наталья Петровна проконсультирует людей во всем, что касается монтажа и зарядки. Надо также приготовить тонны четыре крепкого раствора, предложенного Гао Шэном. Все это с предельной быстротой.

— Хорошо! — Зобиара встал. — Я сейчас поставлю на ноги всех наших механиков и химиков.

— Минутку! — остановил его Разин. — Остается нерешенным еще один важный момент. Вертолету придется идти над самым облаком, экипаж может подвергнуться облучению в смертельной дозе. Это чрезвычайно серьезное препятствие.

— Вот тут островитяне могут сделать и свой вклад! — сказал Декобра. — При работах в зоне высокой радиоактивности мы пользуемся специальными скафандрами. Они изготовлены из пластиката, защищающего от вредных излучений более надежно; чем толща свинца или бетона. Зобиара снабдит ими весь экипаж.

…Через два часа «Мир» поднялся над островом. Под корпусом вертолета был укреплен продолговатый цилиндрический бак из тонкой легированной стали. От бака отходила трубка с коническим патрубком, напоминающим наконечник садовой лейки, но гораздо больших размеров.

«Мир» взял курс на юг. Заработала рация вертолета, непрерывно передавая: «Внимание! Всем судам, находящимся в южной части Тихого океана или следующим туда. Говорит радиостанция советской научной экспедиции на вертолете „Мир“. Внимание! В районе… (следовало указание границ угрожаемого участка) обнаружено скопление радиоактивного тумана, представляющего смертельную опасность для человеческих жизней. Торопитесь покинуть этот район или обходите его».

Океан был по-прежнему безмятежен, ни единая тучка не омрачила голубизны неба.

Приборы показывали, что вертолет близок к цели. Облако переместилось именно в том направлении, которое предсказывала Наташа.

— Поглядите вниз, — закричал из соседней каюты Курочкин. Ученые нагнулись к смотровому окошечку в полу каюты-лаборатории, но океана не увидели. Под ними стелилось неспокойное, зыблющееся месиво, напоминающее цветом остуженный гороховый кисель.

Вертолет поднялся и на высоте полутора тысяч метров повис над облаком. Отсюда можно было охватить взглядом это гигантское грязное пятно, которым злая воля человека замарала сияющий облик природы. Ученые переглянулись.

— Приступим? — спросил Разин. Гао Шэн и Декобра согласно наклонили головы.

— Снижайтесь к самой поверхности облака, но ни в коем случае не входите в него, — приказал академик пилоту. — Пойдем по длине облака из конца в конец на малой скорости, потом тем же порядком обратно.

Разин повернул колесико резервуара, из которого подавался в бак жидкий воздух, потянул на себя проведенный в каюту тросик механизма распыления. К углу винтов присоединился новый, сильный и непрерывный звук, подобный шуму ливня, стучащего по железной крыше.

Если бы кто-нибудь смог в этот момент посмотреть на летящий вертолет со стороны, то увидел бы, как под фюзеляжем его возникло нечто вроде дымка. По мере того, как воздушный корабль скользил все дальше по самой поверхности облака, дымок рос, ширился и распускался за кормой вертолета пышным хвостом.

…Текли часы. Несколько раз самолет уходил за границу облака и, снизившись, касаясь колесами воды, засасывал в бак воду. Потом поднимался снова и. несся над пепельной грядой, обильно обсеивая ее раствором. После каждого рейса облако смертоносного тумана редело, расползалось на отдельные тающие клочья.

В самом конце операции сама природа пришла на помощь смельчакам: подул, наконец, ветер, быстро и бесследно развеявший последние клубки тумана.

А в это время Крюков лежал недвижим. На лице его, еще недавно румяном и цветущем, а теперь белом как полотно, обозначились синие пятна.

Через несколько секунд после укола он почувствовал, как железная рука проникла в его грудь и стиснула сердце и легкие. Потом начались судороги, какие бывают при столбняке. Губы почернели, на них выступила пена.

Майдео склонился над моряком, готовый в нужную минуту прийти на помощь.

Крюков не стонал, только, сжав зубы, боролся с этими мучительными ощущениями. Но яд оказался сильнее — и моряк, вытянувшись, застыл без дыхания. Сознание оставило его.

— Не умер ли? — тревожно спросил Поварчук.

Майдео медленно покачал головой.

— Нет. Пока все идет как нужно, Какой, однако, могучий организм у этого моряка!..

Зобиара осторожно постучал в дверь. Майдео открыл: «Заходите. Теперь можно».

Рао-Сагиб спал, дыхание индуса было ровным и спокойным. У противоположной стены лежал Крюков, глаза его были открыты, взгляд ожил, щеки порозовели, обильный пот выступил на лице.

Майдео поднес к губам моряка стакан с целебные питьем. Крюков хотел приподняться, но руки и ноги еще плохо повиновались ему.

— Что Рао-Сагиб?

— Все хорошо, друг! — сказал Зобиара. — Рао-Сагиб жив и будет жить.

— Он должен полежать, — шепнул Майдео инженеру. — Поговорите с ним…

Зобиара присел около Крюкова, взял его руку.

— Вы чудесный парень, вы себе цены не знаете! Но расскажите теперь, как вы оказались на острове?

— Да очень просто, — отвечал Крюков. — Волна, которую я принял за «тсунами», прочно посадила шхуну на рифы. Ночью я перебрался на плотике на берег. Перенесенные злоключения сделали меня осторожным. Ходить мне было трудно, сильно болела ушибленная нога, и я трое суток отсиживался в лесу за утесами. На четвертую ночь пребывания на острове я решил отправиться на разведку. Гроза захватила меня на опушке леса, и первое же встреченное живое существо показалось мне знакомым. В темноте мы столкнулись нос к носу.

При вспышке молнии я разглядел толстенького, чернобородого человека, которого видел на шхуне.

— Это был Бейтс, — заметил Зобиара.

— Не знаю, как его звали, но он поглядел на меня, как на привидение, потом кинулся бежать прочь во весь дух. Это насторожило меня еще больше. Я двинулся дальше и увидел человека, который крался вдоль стены одного из жилых домиков.

— Бок! — вставил Зобиара.

— Я последовал за ним, но в дом не вошел, а приник к окну. Можете представить себе мое удивление, когда я узнал господ с «Амазонки»! Я увидел, как ворвался тот, кого вы назвали Боком, увидел оружие в руках Рамиреса и его компаньонов. Знакомый уже с их методами, я сообразил, что тут затевается какое-то грязное, подлое дело. Я пошел по их пятам, чтобы в критический момент вмешаться… Вот и все. А теперь скажите, что произошло здесь?

— Что ж рассказывать, — пожал плечами Зобиара. — Они терпели крушение, мы спасли их, приняли, как гостей. Вы знаете, что из этого вышло.

— А сокровища? Сезам, золото, драгоценности — откуда все это?

— Ну что ж, откровенность за откровенность, — сказал инженер. — От друзей у нас нет тайн!

Глава 18 Ловец молний

Крюков с каждой минутой чувствовал себя лучше и лучше. Теперь, заинтересованный, он повернулся на бок и, подпершись рукой, приготовился слушать.

— Сорок лет тому назад Рао-Сагиб, закончив образование, уехал в Индию, — так начал свой рассказ Зобиара. — За ним последовало несколько соотечественников, в том числе друг и однокашник по университету Рамавани. Большинства этих людей уже нет в живых. Сын Рамавани сейчас работает, с нами.

В провинции Ассам, в почти неприступных горных ущельях, Рао-Сагиб начал свои опыты с извлечением атмосферного электричества. Средства маленькой группы ученых были ограничены, и вскоре выяснилось, что их не хватит, чтобы довести опыты до желанного результата. Все были сильно озабочены этим.

Здесь-то, собственно, и начинается история сокровищ. Она по-своему романтична и походила бы на легенду, если бы не была правдой. Я слышал ее от самого Рао-Сагиба. В домик, где жили тогда он и Рамавани, постучался путник. Это был не случайный гость: он пришел в ущелья Ассама именно затем, чтобы видеть Рао и говорить с ним.

Это был паломник, каких и теперь немало можно встретить в Индии, человек ужасающей худобы, еле прикрытый лохмотьями. Сандалии с деревянной подошвой, ветхий плащ, посох и узелок с рисом составляли все его достояние. Каким бесстрашием, какой сверхчеловеческой выносливостью нужно было обладать, чтобы пуститься без оружия, без теплой одежды, почти без пищи, одному через горы и лесные дебри, кишащие дикими зверями!

Путешественник — его звали Висванатха — так ослабел, что не мог уже двигаться. Рао-Сагиб сам ухаживал за ним, но искра жизни в этом человеке угасала. Висванатха не прожил и недели. Умирал он в полном сознании и все расспрашивал: что делает Рао здесь, в горах. Рао-Сагиб насколько мог популярно разъяснил ему существо своих опытов, и старик как будто все понял.

Чувствуя приближение смерти, Висванатха подозвал к себе Рао-Сагиба:

— Скажи мне правду: для чего делаешь ты все это? Если у тебя есть тайна — я унесу ее в могилу. Если ты солжешь, на тебя ляжет несмываемый грех.

— Я хочу дать в руки моего народа грозную силу природы, — ответил Рао-Сагиб. — Может быть самое молнию во всей ее мощи. Но я сделал только первые шаги, и вынужден остановиться в начале пути. Все, что я имел, уже истрачено.

— Ты работаешь для будущего?

— Да, ты правильно меня понял.

Висванатха долго и пытливо глядел на ученого. Слушай меня, Рао! Я был голоден и ты накормил меня. Я умирал под открытым небом — ты поместил меня под свой кров. И я дам тебе столько золота, сколько нужно для выполнения самых смелых твоих замыслов…

— Ты? — воскликнул Рао-Сагиб. Он подумал, что умирающий заговаривается. Но Висванатха говорил правду.

— Почему же он, обладая таким богатством, ходил в лохмотьях? — спросил Крюков.

— Он принадлежал к секте, которая запрещает своим членам иметь какие бы то ни было ценности или деньги, хотя бы одну анна,[15] даже касаться их. За свою жизнь этот человек исходил всю Индию и, представьте себе, какую бездну горя и страданий своего народа он видел. Он хотел вручить судьбу сокровищ в руки достойного человека, который с помощью их хоть немного смягчил бы эти страдания. Всю жизнь этот индийский Диоген разыскивал такого человека… И нашел его уже в самом конце жизненного пути.

— Ты, кажется, тот, кого я искал! — так и сказал Висванатха. — Пока не поздно, нагнись ко мне.

Висванатха взял с Рао-Сагиба две клятвы: во-первых, употребить сокровище только на благо человеку. Во-вторых, похоронить его, Висванатху, по индийскому обряду, то есть тело сжечь на костре, а прах бросить в священные воды Ганга. Рао-Сагиб обещал выполнить его пожелания. И тогда…

— Вы рассказываете поразительные вещи, — заметил Крюков. — Подобное возможно только в «стране чудес», как называют Индию!

— Да… Человек, умирающий от голода на груде сокровищ — разве это не символ старой Индии? А Висванатха действительно знал доступ к ним.

Так вот: в первой половине 18 века начал шататься и рушиться трон великих моголов, более двух столетий правивших Индией. Один из могольских наместников самочинно провозгласил себя властителем княжества Хайдарабад. Время было смутное: в Индию вторгся персидский шах, во всех концах страны пылали народные восстания против феодалов, французы протягивали руки к Хайдарабаду.

Новый властитель решил припрятать все свои ценности подальше, до более спокойных времен. Слуги, проводившие эту операцию, были умерщвлены, а вскоре скоропостижно умер и сам князь.

Хайдарабад находится в самом сердце Индии. Здесь, неподалеку от деревни Эллоры, можно видеть гряду скалистых гор, изогнутую наподобие подковы. Склоны гор заросли густыми кустарниками и заплетены лианами, меж них змеятся узкие, извилистые тропки. Поднявшись на одну из вершин, замечаешь внутри этого природного амфитеатра то в одном, то в другом месте входы, окна, карнизы, украшенные скульптурой фасады, лестницы, уходящие в недра гор, словом, какой-то неведомый фантастический город.

Тридцать с лишним пещерных храмов и монастырей Эллоры с их бесчисленными колоннами, изваяниями богов и священных животных, с поразительными барельефами на стенах — все это высечено из одного цельного гранитного массива. Египетские пирамиды тоже величественны, но там лишь голая геометрическая форма. Пирамиды поражают размерами и количеством вложенного труда, а храмы Эллоры — чудесным искусством. Девять веков трудились над ними безвестные индийские зодчие.

Храмы Эллоры описаны и сфотографированы. Многие тысячи богомольцев и туристов посетили эти места. Но оказалось, что есть там один неоткрытый храм. Он находится на отшибе, и в то время как другие храмы соединены переходами и галереями, этот совершенно отделен от них. Оползень закрыл вход в храм, а время стерло самую память о его существовании. Висванатха оставался единственным живым человеком, знавшим, как проникнуть туда. Ему была известна и тайна храма.

— Вы сами были там? — поинтересовался Крюков.

— Был, и не так давно. Обширный зал этого храма тоже украшен богатейшей скульптурой, а у задней стены стоит огромная статуя богини науки (на индийском Олимпе есть и такое божество!)

Изваяние трехликой богини помещается на каменном пьедестале. В тыловой его части вынимается плита, искусно замаскированная резьбой по камню. Узкий лаз внутри подножья ведет вниз, во вторую, глухую пещеру. Здесь и было спрятано сокровище великих моголов.

Рао-Сагиб, не колеблясь, взял ценности. Они позволили ему шагнуть от первых, довольно робких с нынешней точки зрения, опытов с «оранжевым углем» к осуществлению грандиозной идеи покорения молнии. На что способен индийский народ, можно судить по храмам Эллоры. Ведь они создавались самым примитивным инструментом. Трудно даже представить себе, что создаст этот народ, если наука даст в его распоряжение новые силы. Вот сравнение: мощность взрыва одной водородной бомбы весом в одну мегатонну соответствует мощности взрыва миллиона тонн тринитротолуола. А во время одной обычной здесь грозы расходуется столько же энергии, сколько несут в себе двадцать взрывов водородных бомб!

Заставить служить эту грандиозную мощь мирному созиданию, дать в руки человека энергию, скрытую в недрах материи, — такова наша цель.

— Так значит эти странные башни, которые я видел во время ночной грозы?..

— Это молниеприемники. Получив неограниченные средства, Рао-Сагиб смог развернуть работы во всю ширь и перенес их на этот остров. В горах Ассама ему начали мешать нежелательные посетители. После случайного визита одного английского летчика явилась целая комиссия. Остров Больших Молний избран не случайно. Рао-Сагибу было необходимо место с очень большим среднегодовым числом гроз. Само расположение острова, его неизвестность и удаленность от больших океанских дорог должны были обеспечивать тайну изысканий.

Итак, сокровище было перевезено на остров, вы видели его в «Сезаме». Только золотые бруски взяты не из эллорского клада, а получены позже здесь, на самом острове. Часть ценностей мы потом снова отправили в Индиго, во время ужасающего голода в Бенгалии в 1943 году. Время было военное, и эта помощь не дошла. Наш теплоход был потоплен фашистами, хотя и шел под нейтральным флагом. Еще часть мы передали гарсемальскому народу, борющемуся за свою независимость. Я уговорил Рао-Сагиба сделать это.

— Вы гарсемалец?

— Вы угадали, друг, я — сын гарсемальского народа… И, наконец, часть полученных ценностей была затрачена на научную работу. Здесь, на Острове Больших Молний, Рао-Сагиб выстроил лаборатории, оборудовал их, срезал вершину потухшего вулкана, высверлил в горе шахты, из которых выдвигаются башни, и поднял над островом свой флаг — багровое полотнище, прорезанное золотой молнией.

— Расскажите мне о самом Рао-Сагибе, — попросил Крюков.

— Это мой учитель и второй отец. Рао-Сагиб не только замечательный ученый, но и своеобразный, оригинальный мыслитель. Он горячо любит трудящееся человечество и работает в его интересах. Но, при всей моей любви и уважении к нему, должен сказать, что есть и его политических взглядах слабое место. В научных вопросах он последовательный материалист. И в то же время он резко отграничивает науку от политики, считая, что его дело служить только «чистой науке». Рао-Сагиб полагает, что, дав в руки трудящихся могучий источник энергии, он тем самым разрешит проблему труда и капитала. И все на земле уладится без классовой борьбы.

— Это — зря! — решительно заявил Крюков. — Теперь, впрочем, политика сама пришла к нему… Если не секрет: как же вы ловите молнии? Я читал, что работы в этом направлении ведутся и у нас, в Советском Союзе. Как вы заставляете молнии идти к приемникам?

— Здесь используется явление «притягивания» молний. Ученые вычертили специальные грозовые карты, и на них можно видеть участки с повышенной поражаемостью молниями. Знаменитый французский физик Араго попробовал разгадать эту загадку. С тех пор прошло больше ста лет, но его теория сохраняет значение до сих пор. Причину притягивания молний Араго объяснял тем, что грунт на определенном участке резко неоднороден и состоит из слоев различных материалов с разной электропроводностью. Ну, скажем, глина чередуется с песком. Строение горы на нашем острове блестяще подтверждает эту теорию.

— Понятно, понятно, Виценте! И в то же время гора сама представляет гигантский конденсатор емкости, способный заряжаться и хранить энергию.

— Верно! Искусственными мерами мы еще больше усилили эти природные свойства горы.

— Но куда вы расходуете такие запасы энергии? Ведь ими сам остров можно сдвинуть с места!

Зобиара положил руку на плечо Крюкова:

— Вот когда вы подошли к самой сути дела. Нас интересует, в конечном счете, не сама энергия молний, а кое-что другое. Молния лишь средство, вспомогательная «рабочая сила» для осуществления главной идеи.

Он остановился, прислушиваясь. До собеседников донесся отдаленный гул вертолета. Зобиара поднялся.

— Летят? Доскажу после. Впрочем, скоро вы все увидите сами…

Крюкова словно пружиной подбросило. Он опустил ноги на пол, сел, упираясь в край дивана. На пороге стояла сияющая Наташа.

ГЛАВА 19 Родина зовет

Единственным на острове человеком, который не принимал участия в бурных событиях последних часов, был Бейтс, находившийся под стражей.

Зобиара, Крюков и Курочкин в беседе с ним выясняли подробности заговора.

— Не подумайте, что это допрос, — сказал инженер. — Но ваши компаньоны нанесли островитянам огромный вред, и мы вправе знать всю правду. Только искренность может облегчить вашу дальнейшую участь.

— Клянусь вам, я никого не убивал! — захныкал Бейтс. — Я вообще не хотел участвовать в этой дикой затее. Вы же видите: я убежал от них.

— Только потому, что хотели спасти свою шкуру, — отрезал Зобиара. — Но вы немного выиграли на этом. Знаете ли вы, что нынче над островом нависла, смертельная опасность?

Бейтс испуганно вытаращил глаза.

— С-с-смертельная?! Ах, зачем я не бежал на «Ломоносове»!

— «Ломоносов» погиб, — сказал Зобиара. Лицо Бейтса перекосилось.

— А Хаутон, Портер, Рамирес?

— Тоже погибли.

— Это какой-то р-рок! — воскликнул Бейтс. — Куда ни повернешься — всюду смерть! Господа! Не бросайте меня на произвол судьбы, дайте мне возможность спастись! Я все ра-ра-расскажу!

— Мы слушаем, — произнес Зобиара.

И Бейтс поведал все, что касалось изнанки экспедиции Хаутона. Закончив рассказ, он поглядел на Зобиару и затрепетал. Глаза инженера пылали, кисти рук сжались в кулаки, он сделал в сторону Бейтса недвусмысленное порывистое движение. Незадачливый заговорщик поспешил отскочить.

— Какая гнусная провокация! — процедил сквозь зубы инженер. — Ваши компаньоны, мистер Бейтс, заслуживали иной смерти: веревки.

— Но я надеюсь, что меня-то вы не по-по-повесите, г-гослода! — завопил Бейтс.

— По справедливости, следовало бы! — бросил Зобиара. — Впрочем, не беспокойтесь за вашу жизнь, она нам не нужна. — И со злой иронией добавил: — Ведь вы не в руках гарсемальского правительства…

Бейтс сразу воспрянул духом: он будет жить! Возникла и заполнила все его существо мелкая, подленькая радость: Хаутон и Портер погибли, и теперь никто в Штатах не узнает о его измене.

Но тут Бейтс заметил, что Курочкин что-то быстро строчит в блокноте.

— Что вы записываете? — опасливо осведомился он.

— Как же ему не записывать такие любопытные вещи? — ответил за Курочкина инженер. — Ведь он журналист. Вся эта подлая история должна быть обнародована! Вас, ваших компаньонов и вдохновителей гарсемальской авантюры будут судить все честные люди мира.

— И там будет фигурировать мое имя?

— Вне всякого сомнения.

Бейтс схватился за голову. Час от часу не легче! Он сразу сообразил, какие последствия это будет иметь для него лично. В Штаты и нос не покажешь, у разведки длинные руки. Майкл Кэрли не простит ему разоблачений. Он либо «уберет» его, либо посадит за решетку.

А Зобиара, гадливо глядя на трясущегося, бледного человечка, спросил:

— Что же с вами делать? На родину отправить вас нельзя: мало того, что вы трус, вы еще и болтун. Оставить вас на острове, сами понимаете, мы тоже не можем.

— Отправьте меня куда угодно, только не в Штаты! — взмолился Бейтс.

— Ба! Нашел! — инженер хлопнул себя по лбу. — Мы отвезем вас к нашим друзьям, на другой остров…

— О-опять о-остров? — просипел окончательно обессилевший Бейтс.

— Да. Не волнуйтесь: климат там превосходный, вы попадете в среду нецивилизованных, полудиких, но хороших, честных («честных!» — подчеркнул Зобиара) людей. Это явится весьма полезным для вас в моральном смысле. И вы пробудете там до тех пор, пока тайна Острова Больших Молний перестанет быть тайной…

* * *

Лифт, устроенный в недрах потухшего вулкана, доставил участников советской экспедиции в сопровождении Зобиара и Декобра к лаборатории «Д». Это просторное и высокое помещение являлось преддверием таинственной сферы, скрытой в кратере.

Островитяне повели советских гостей вверх, по прихотливым зигзагам алюминиевой лесенки. Повинуясь нажатию кнопки, откинулась крышка круглого люка в потолке зала. Прибывшие очутились внутри шара.

С площадки, расположенной у боковой стенки на уровне середины сферы, можно было хорошо рассмотреть ее внутреннее устройство. Прежде всего, сама сфера была поражающе обширна, здесь поместилось бы десятиэтажное здание. Шестигранная трубка из серебристого сплава спиралью обегала стенки шара сверху донизу. В средине сферы на четырех пластмассовых столбах были установлены два металлических полудиска, один над другим. Это устройство напоминало круглую конфетную коробку, разрезанную пополам. Внизу и вверху помещались громадные электромагниты.

Как-то само собой люди на площадке разделились на две группы: В одной оказались Зобиара с Разиным и Гао Шэном, в другой Декобра с Крюковым, Пчелинцевой и Курочкиным. В первой группе завязался очень специальный разговор, во второй Декобра взял на себя роль гида.

— Атака на атомное ядро — самая захватывающая страница науки нашего века, — говорил он. — Расщепить это ядро — задача чрезвычайно трудная. Силы, связывающие составные части ядра, необычайно велики. Некоторые исследователи пытались использовать при бомбардировке атомного ядра электричество грозового разряда. Но удалось это пока только Рао-Сагибу.

Орудие, разбивающее атомное ядро — перед вами. Оно представляет собой трубку, к которой прикладывается напряжение в несколько десятков миллионов вольт. Принципиальная схема этого устройства хорошо известна ученым-атомникам.

— Что же здесь нового? — спросите вы. — Новое — это «сигма-лучи», заветный, могучий поток частиц, способный освободить энергию, заключенную в материи.

— Бейтс рассказал, как Хаутон издевался над островитянами: уж не ищете ли вы «философский камень», могущий превращать свинец в золото, — заметил Крюков.

— Хаутон был не сведущ в этих вопросах и не подозревал, насколько он близок к истине, — спокойно ответил Декобра. — Поиски эти были начаты еще средневековыми алхимиками. Но опыты их не могли увенчаться успехом, слишком бедны были тогда сведения о строении вещества. Физика атомного ядра вплотную подошла к решению проблемы. Ученым уже удавалось превращать гелий в литий, фосфор в алюминий, цинк в медь. Островитяне расширили этот список: разбивая и перемешивая атомы, отнимая и прибавляя недостающие электроны, мы можем производить перевоплощение матерки, многие элементы по своему желанию превращать в другие.

— Вы не шутите? — Крюков недоверчиво смотрел на физика.

— Нет.

— Дима, переведи! — дергая моряка за рукав, просила Наташа.

— Он говорит, — сообщил Крюков, — что островитяне могут из свинца делать золото!..

— Золото? — засмеялся Декобра. — Да, и золото… Но что, золото! Скоро мы будем изготовлять радий! Идет ли это в какое-нибудь сравнение с мечтой алхимиков? Судите сами: грамм золота на ваши деньги стоит несколько десятков рублей, а грамм радия — миллионы!

Но не в золоте, даже не в радии, главная цель. К ней стремятся не только островитяне, но и академик Разин, и Гао Шэн, все ученые, которые хотят поставить атом на мирную службу человечеству. Эта цель — освободить скрытые в материи источники энергии.

Задумывались ли вы над вопросом: сколько энергии заключено в одной капле нефти? А ее достаточно, чтобы крупный океанский теплоход совершил кругосветный рейс.

— Но ведь энергия атома уже используется! — сказал Курочкин.

— Это только первые ступеньки очень высокой лестницы. При делении урана извлекается только одна десятая процента внутриатомной энергии, при водородном взрыве — полпроцента.

— Другими словами, разменивая рубль, мы получаем пользы только на копейку. Не так ли? — сказал журналист.

— Очень меткое сравнение. Заметьте, что пока используется только та энергия, которая освобождается при перестройке частиц внутри атомного ядра, на языке науки — разница между так называемыми энергиями связи. А если бы человек сами частицы сумел обратить в энергию, то получил бы такой же безграничный источник ее, как солнце! Тут раскрываются беспримерные, трудно вообразимые перспективы… Все, о чем когда-либо мечтал человек-творец: отепление Арктики и создание новых континентов, победа над вечной мерзлотой и засухой, фруктовые сады на полюсе и хлеба в Сахаре, проникновение в глубочайшие недра земного шара и полет в Космос — все это станет возможным…

Рао-Сагиб полулежал на тахте с подложенными за спину подушками, протянув поверх покрывала руки. Совместные усилия Майдео и Поварчука увенчались явным успехом, Рао-Сагиб выглядел бодрым, окрепшим. Светлой улыбкой приветствовал Разина и его спутников индус:

— Я еще не видел вас, но уже знаю, братья! Вы те, кто несет жизнь!

Рао-Сагиб долго расспрашивал участников экспедиции об их приключениях. Когда оживленная беседа подошла к концу, академик попросил его оставить с индусом наедине:

— У нас есть свой, очень серьезный разговор с глазу на глаз…

Разин прежде всего выразил Рао-Сагибу свое восхищение размахом исследований и оригинальностью устройств.

— Вы шагнули далеко, шагнули блестяще.

Рао-Сагиб взял руку Разина в свою, сказал с чувством:

— Благодарю вас! Может ли быть более высокая оценка? Ведь она исходит от одного из самых замечательных ученых современного мира.

— Давайте говорить с предельной чистосердечностью, — предложил Разин. — Я не возьму на себя смелости подсказывать вам какие-либо решения, но то, что мне хочется сказать, очень важно.

— Да-да, говорите, мы, конечно, поймем друг друга.

— Скажите мне, дорогой собрат, зачем вы до сих пор сидите на этом острове?

Рао-Сагиб ответил не сразу. Он начал медленно, тщательно подбирая слова:

— В наше время в атомной науке четко наметились два направления: разрушительное и благотворное. Первое порождает страх и беспокойство, второе — надежду. Вы знаете это не хуже меня.

— Разумеется. Мы называем первое направление «минус-наукой» — она работает на истребление. «Плюс-наука» призвана облагодетельствовать человечество. Зачем же вы, представитель благодетельного знания, замкнулись в узкие рамки этого клочка земли, скрываете под спудом замечательные достижения от своего жаждущего народа?

— Я отвечу вам также чистосердечно: меня одолевают сомнения. Я боюсь!..

— Боитесь? Боитесь вы, властелин молний? Чего?

— Я боюсь, что наши открытия попадут в руки тех, кто представляет «минус-науку» и будут использованы во вред людям. Мне горько, друг! Быть почти у финиша и сознавать, что я и мои сотрудники всю жизнь трудились, может быть, для того, чтобы земля стала радиоактивным кладбищем…

— Полно, Рао-Сагиб! Есть и другие силы, силы мира… И они час от часу становятся все многочисленнее, все могущественнее. Кому нужна теперь тайна? Она нужна в Штатах, где научные изыскания зажаты в железном кулаке военщины, где атомная наука стала большим бизнесом и важнейшие открытия засекречиваются крупными концернами. А это неизбежно тормозит прогресс.

Время фаустов, дерзавших в одиночку, за свой страх и риск, прошло. Я не хочу сказать, что вы работаете совсем в одиночку, у вас великолепный коллектив. Но все же — это только горстка талантливых людей, отграничившихся от бурь и страстей, которые сегодня потрясают мир. Отсюда ваши мучительные сомнения, ваши страхи, когда вы находитесь так близко от цели. Вы идете под неведомым флагом, опасаясь войти в нужную гавань. Пусть это, может быть, сказано слишком прямолинейно, но не в форме дело. Время не ждет, пришла пора решаться!

— В ваших словах много верного, — задумчиво сказал Рао-Сагиб.

— Беда в том, что ученые, работающие на благо человека, до последнего времени были разобщены, — продолжал академик. — Положительные результаты, добытые наукой в одной стране, не становились общим достоянием. Но современное состояние атомной науки теперь таково, что основное засекретить просто невозможно. И то, что уже было открыто в одном месте, снова, с огромными затратами средств, мысли и труда, открывается в другом. Я видел ваши лаборатории. Многое из того, что ваши сотрудники демонстрировали мне, как секрет, уже стало известным нам. Сознаюсь: кое в чем вы нас обогнали, но кое в чем и мы опередили вас.

…Разин описал Рао-Сагибу новейшие установки, применяемые в Советском Союзе для получения мельчайших частиц, эти сложнейшие агрегаты, позволяющие заглянуть в самые недра атомного ядра, рассказал об успешных попытках получения искусственных космических лучей и, наконец, подробно поведал о собственных работах по управлению термоядерными реакциями. В конечном результате эти исследования открывали возможность использовать для мирных нужд реакции, протекающие взрывообразно в водородной бомбе.

— Советские ученые объединили свои усилия с учеными ряда стран, — заключил академик. — Вы слышали об институте мирного атома? Все оборудование, о котором я говорил, передано теперь в его распоряжение.

— Я могу только позавидовать вам, — сказал Рао-Сагиб (Разин, в самом деле, видел, какое сильное впечатление произвел его рассказ на Рао-Сагиба). — Эти установки в сочетании с нашими «сигма-лучами»…

— Советов давать не буду, — промолвил Разин. — Могу только сказать: «Милости просим в нашу семью». Теперь о делах практических: утром мы думаем отбыть на Родину, она ждет нас. И вас тоже ждет ваша Родина, Рао-Сагиб! Вы вернетесь не с пустыми руками. Когда я весной был в Индии…

— Вы были в Индии?! — порывисто воскликнул Рао-Сагиб.

— Да, я посетил вашу чудесную страну. И первое чудо, с которым довелось мне познакомиться, был сам ваш народ, сквозь века угнетения, унижений и неописуемых лишений пронесший свой удивительный талант, свое гордое сердце и чистую, пламенную любовь к свободе. Я видел в вашей стране новое поколение, которое не пойдет ни на какие уступки в борьбе за независимость и настоящую жизнь. Можно ли допустить, чтобы оно погибло в новой, жесточайшей из войн? И мы с вами, Рао-Сагиб, ради этого молодого поколения, должны помочь сделать все, чтобы сорвать оковы с атомной науки и дать ее тем, кому принадлежит будущее…

До позднего вечера затянулся этот задушевный разговор двух богатырей атомной науки. По уходе Разина Рао-Сагиб тотчас созвал совет островитян.

Заря разгоралась над Островом Больших Молний. Раскаленный краешек солнца показался на горизонте там, где океан сливался с небом. «Мир» стоял на полянке, готовый к отлету. Около машины возился Робуш, рядом разговаривали Разин и Зобиара, окруженные тесным кольцом островитян. Наташа и Крюков бежали к вертолету.

— Долго спите, товарищи! — шутливо выговаривал им академик. — Из-за вас чуть расписание не сорвалось.

— Да они совсем не спали, — крикнул, посмеиваясь, Робуш, — Честное слово, всю ночь под ручку по этой вот лужайке крутились…

— А за это я вас, властью начальника экспедиции, накажу! — заявил Разин. — И вы не узнаете самых злободневных новостей.

— Скажите, Иван Иннокентьевич! — умоляюще шепнула Наташа.

— А вот и не скажу, — поддразнивал академик. — Впрочем, бог с вами… Вот: товарищ Зобиара летит с нами!

— Да ну? Правда?

— Правда, — подтвердил академик, — Вы самое важное еще не слышали. Во-первых, Рао-Сагиб решил вернуться в Индию. Во-вторых: он посылает товарища Зобиару с нами в Советский Союз. Рао-Сагиб и совет островитян решили передать все результаты своих изысканий и «сигма-лучи» институту мирного атома.

— Вот здорово! — закричал Крюков, — Теперь держись атом! А потом куда, Виценте?

— Потом — в Югославию, — сообщил Зобиара. — Я закуплю там три новых теплохода для перевозки нашего оборудования. И на них будет поднят флаг республики Индия!

Разин обнял одной рукой за плечи моряка, а другой Наташу и повел их к краю площадки.

— Итак, сейчас на «Изумруд», а потом — сразу домой. Гм… гм… на свадьбу-то позовете?

— Иван Иннокентьевич, вы все подшучиваете! — Наташа подарила его обаятельной улыбкой. — Вот Дмитрий хочет учиться поступать, в энергетический институт.

— Значит, с воды на сушу? Ну, добро, добро… Могу только пожелать успеха. А счастье — уже с вами: молодость, учеба, интересная работа на пользу трудового народа, простор впереди… Да какой простор! Как этот океан. Чего же больше желать человеку?

И они устремили взоры на Восток — там, за океанами, по ту сторону Гималаев, ждала их светлая, милая Родина, надежда человечества. Им казалось, что они слышат ее голос, зовущий в полет, к новым дерзаниям.