Остров

Глава первая

Кормчий Бантушу вел свой корабль к острову Великого Белого Титана. Корабль принадлежал Великому номарху Кносса Келастису. Бантушу был «сыном» Келастиса, особо доверенным «сыном». Будучи много лет преданным псом своего повелителя, он достиг небывалого в их роду почета. Великий номарх поручил счастливому сыну семьи Бантушу доставить дорогой и важный груз — красный песок из каменоломен Турра, ценимый Белыми Титанами больше, чем желтый металл — могущественное золото. Тысячи и тысячи «сынов» Великого номарха день и ночь долбили медными кирками спекшуюся землю пустыни, мелко дробили безжизненную супесь и отсеивали мелкий красный порошок, который загружался в огненную печь, неугасимо пылавшую годы. Сотни и сотни «сынов» гибли от солнца, знойного ветра и страшной болезни, рассыпающей человека гнилью. И все это ради маленького мешочка красного песка, который раз в год отправлялся на остров Великого Белого Титана. Бантушу никогда не видел этого злого красного песка, не видели его и те, кто гибли во имя его. Медные стражники, привычные к зною и холоду, закованными в металл руками бережно клали волшебный песок в ящик из серого металла, который не добывался ни в земле Кемт, ни в других землях полуденного мира. Под охраной сотен воинов ящик грузился на деревянный корабль, который в сопровождении десяти боевых судов выходил из Большого Хапи во Всемирное Море и брал курс к земле Великого Белого Титана. Боевые суда боялись грозных волн Всемирного Моря и сопровождали корабль лишь до острова кудрявоволосых людей Кефтиу, а проведя его через воды, где рыскали быстрые триеры народов моря, поворачивали назад — в ласковые объятия Хапи. Дальше корабль с песком должен был идти один, идти к таинственному острову, увидеть который довелось немногим счастливцам.

Бантушу, неопределенного возраста человек, был одет в одежду, представляющую нечто среднее между передником и юбкой. Она так и называлась — «одежда». От утреннего холода спасал теплый двухслойный балахон, шитый серебряными нитями — вещь, стоящая целое состояние. Его подарил Бантушу перед отплытием сам номарх Келастис.

Ветер крепчал. Легкий прохладный бриз сменился порывистым, покусывающим пассатом — предвестником бури. Ловко вскарабкавшись по вантам на смотровую площадку, Бантушу стал всматриваться вдаль. С верхушки мачты море казалось грозным и бездонным, и сердце Бантушу в который раз дрогнуло от скользкого холода. Он не любил и боялся моря, хотя ни за что не признался бы в этом. Ведь он был потомственный моряк, сын и внук тех, кто покоряли седые валы, открыв множество новых далеких земель. Водная гладь начинала клубиться, макушки волн обрастали грязной пеной. Бантушу знал о силе гнева Всемирного Моря, о шквалах, опрокидывающих огромные корабли, о пучинах, засасывающих неосторожных мореплавателей. Старик Невехор советовал при первых признаках волнения Моря искать тихую гавань и не высовываться оттуда до тех пор, пока последний пенный вал не разобьется о твердь утесов. Надо было спешить следовать совету мудрого Невехора. Бантушу слез с мачты и подозвал своего помощника, черного, как сажа, нубийца Эмансера.

— Надо искать землю, — сказал он коротко. — Иначе смерть. Идет буря.

— Но здесь нет островов, кроме одного, — голос Эмансера невольно дрогнул. — Острова Смерти.

Бантушу похолодел. Остров Смерти пользовался самой дурной славой: ни один корабль, осмелившийся пристать к нему, не пришел в порт, все они бесследно исчезли. Словно уловив мысли кормчего, Эмансер прошептал:

— Там дверь в подземное царство мертвых. Там бродят души умерших и исчадия зла.

— У нас есть выбор?

— Нет, — помедлив, сказал Эмансер. — Корабль не выдержит бури.

Бантушу подумал и решился.

— Придется поворачивать к Острову Смерти. Прикажи гребцам налечь на весла.

Эмансер сошел на нижнюю палубу, и двадцать пар гребцов дружно ударили веслами по волнам. Надуваемый крепким ветром, хлопнул большой квадратный парус с ярко-красным винторогим быком, вышитым посередине. Корабль, подгоняемый резкими ударами весел, словно исполинская птица полетел к чернеющему на горизонте Острову Смерти.

По мере приближения к зловещей земле волнение стихии усиливалось. Вместе с ним рос трепет в душах мореплавателей. Буйно вздымалась грудь, руки крепко сжимали оружие.

Наконец корабль достиг острова. Причалить было некуда. Со всех сторон вздымались высокие отвесные скалы, с грохотом дробящие волны. Корабль оказался меж двух огней: с одной стороны бушующее, несущее смерть море, с другой — огромные, грозящие растереть в пыль скалы. Бантушу увидел маленькую, словно притаившуюся в каменном поясе, песчаную бухточку. Времени на раздумья не оставалось, и он направил свое судно туда. Гигантская, невесть откуда взявшаяся волна подхватила корабль и, обдирая его борта о нависающие скалы, втолкнула в бухту. Не в силах преодолеть гибельной скорости, корабль стрелой пролетел узкое пространство бухты и грузно шлепнулся на прибрежный песок.

— Где якоря?! — заорал кормчий, хотя якоря были уже ни к чему.

— Их оборвало, — невозмутимо сообщил Эмансер. Волны захлестывали корабль, грозя опрокинуть его на бок.

— Взять груз и покинуть судно! — велел Бантушу.

Четыре воина бережно подхватили металлический ящик и вынесли его на берег. Эмансер схватил молоток и бросился расковывать гребцов.

— Куда?! — обхватил его сзади Бантушу, — если их освободить от цепей, эти собаки разбегутся!

— Но ведь они могут погибнуть!

— Если они и погибнут, то вместе с кораблем. А если погибнет корабль, нам не нужны рабы. Мертвый раб лучше беглого!

Море уже полностью захлестывало небольшой пляж. Разведчик, посланный в лесную чащу, сообщил, что обнаружил высокий холм, куда недостанет буря и откуда хорошо видны и остров, и пляж, и корабль. Бантушу приказал перебраться туда. Воины выхватили длинные узкие мечи и, остервенело рубя густую растительность, стали прокладывать дорогу к холму.

Радары «Марса» обнаружили корабль, быстро приближающийся к острову. Сидевший за пультом атлант хмыкнул и наклонился к микрофону:

— Гир, к острову приближается какой-то идиот.

— Сейчас приду — откликнулся штурман крейсера Гир, командовавший маленьким гарнизоном острова. Кроме Гира, на острове было всего пять человек: Лесс, Ксерий, Одроний, Шада и тарал Крек, сын Леды и убитого вождя племени Круглого Острова Большого Крека. Он имел голубые глаза и коренастую фигуру. Атланты считали его своеобразным талисманом острова. Вскоре Гир вошел в рубку.

— Ну, что случилось, Лесс?

— С северо-востока к острову подходит какой-то корабль.

— Он отвечает на наши позывные?

— Нет.

— Тогда они или сумасшедшие или авантюристы, что, впрочем, одно и то же. В любом случае им не повезло.

— По-моему, они прячутся от надвигающейся бури.

— Это ничего не меняет.

— Но, может быть, они не пойдут вглубь острова?

— Достаточно того, что они к нему причалят. Ни один приставший к Круглому Острову корабль не должен уйти безнаказанным. Это принцип! Именно он гарантирует сохранность нашей изоляции. Стоит хотя бы кому-то вернуться невредимым с нашего острова, как сюда повалят толпы авантюристов, ищущих приключений и славы.

— На толпы не хватит кораблей! — пошутил Лесс.

— Не лови меня на слове. Ты же понимаешь, что все равно я прав. Кодекс правил Первой базы требует уничтожения любого, не отвечающего на условные позывные, судна.

— В том-то и дело, что это записано в Кодексе, — соглашаясь, протянул Лесс.

— Тогда выполни свой долг. Возьми Ксерия, Одрония, Крека и одного робота. Второй пусть на всякий случай останется на базе. Изолируйте место высадки и уничтожьте корабль вместе с его экипажем. Возьмите с собой гранатомет и несколько урановых гранат.

— Командор приказал не использовать урановые гранаты. Здешняя природа слишком чутка к радиации, кроме того, уран может нам понадобиться для других целей.

— Возьми! — упрямо повторил Гир. — На всякий случай! Иди! — Заточение на острове испортило характер Гира. Он стал злым и раздражительным.

Лесс повернулся и вышел из рубки.

Вскоре процессия в составе четырех человек и робота направилась к восточному побережью. Путь был неблизок. Он должен был занять несколько часов. Впереди шел вооруженный бластером Лесс. Собираясь в эту экспедицию, он надел самый грязный и рваный комбинезон, что в сочетании с заметной щетиной придавало ему очарование провинциального оборванца. За ним шел Ксерий, беспечно насвистывающий сквозь зубы. Предстоящая операция мало его волновала. За Ксерием осторожно ступал Одроний. У него был пунктик. Сразу по прибытии на остров он был укушен змеей, и сто шестьдесят лет, прошедшие с того дня, не смогли изжить его отвращения перед ползучими гадами. Замыкали шествие Крек и робот РАБ-8, имевший домашнюю кличку Пузан. Крек был как две капли воды похож на своего отца, так неосторожно пощаженного атлантами. И, несмотря на то, что густая кровь жителя Земли смешалась с кровью женщины из космоса, он был все тот же дикий и могучий Крек, вождь несуществующего племени Круглого Острова. Он был неизменно весел, безмятежен и по-детски счастлив. Шада считала его больным ребенком, и Крек был бы круглым дураком, если бы не пользовался ее расположением. Он частенько совокуплялся с огромной мужеподобной атланткой, и они лежали вместе, словно две ветви могучего кедра. Крек недолюбливал бластер. Бластер казался ему нечестным оружием, дающим слишком большое преимущество перед противником. Поэтому он взял с собой большое копье с острым, словно бритва, титановым наконечником — оружие настоящего охотника. Рядом с Креком негромко скрежетали гусеницы Пузана, модернизированного, но недалекого РАБ-8. Ему вклепали кое-какие мозги, но забыли наделить даже искоркой юмора. Это был самый серьезный и нудный робот в мире, имевший одно абсолютное чувство — чувство долга. Оно было тоже механическим. Трехтонная махина робота плавно скользила по уже начинающей зарастать тропе. Металлическая клешня держала причудливую трубку гранатомета. В контейнере, закрепленном на спине робота, лежали четыре урановые гранаты, приличный кусок жареной баранины — изумительный запах чеснока! — два каравая хлеба, несколько душистых дынь и фляга с водой. Противник водопития Ксерий прятал за пазухой фляжку с крепчайшей, припахивающей сивухой, ойвой.

Экспедиция пересекла внутреннюю равнину и подошла к каменному кряжу. Лесс достал пеленгатор и связался по рации с кораблем. Получив координаты, он настроил пеленгатор и указал направление.

— Вон там. Четыреста метров.

— Ну что, командир, устроим небольшой перекус перед охотой?

— Пожалуй. — Лесс позволил себе пошутить. — А то я ужасно не люблю есть, вспоминая запах паленого человеческого мяса.

— О-хо-хо, какие мы нежные! — расплылся Ксерий, немедленно вытащивший фляжку. — Когда нечем закусить, можно занюхать и паленым мяском.

— Попробуй — предложил Лесс.

— Фу, командир, до чего же ты невоспитанный. Мог бы промолчать и сделать человеку приятное. Хотя бы минуту я почувствовал себя супергероем. А ты сразу спустил меня на землю и сделал маленьким человечком! — Ксерий отхлебнул приличный глоток и протянул фляжку Лессу. Тот отрицательно покачал головой.

— Смотри, сопьешься!

— А что еще делать на этом проклятом острове? Любоваться его фантастическими красотами? Осточертело!

Ксерий был готов поговорить еще, но Лесс не ответил. Острым ножом он взрезал чрево дыне и откусил сочную мякоть. Сидевший рядом Крек с аппетитом догладывал солидную баранью ножку. Одроний больше пил воду и озирался в поисках змей. Не встретив сочувствия относительно своего представления насчет роскошной жизни на прочих базах: «вино, мол, красотки и масса прочих развлечений!», но Лесс отшвырнул последнюю корку и поднялся.

— Так, — сказал он, вытирая липкие губы, — мы трое, — он ткнул пальцем в Одрония и Крека, — пойдем на разведку. Ксерий и робот останутся здесь.

— А почему я?! — возмутился порядком захмелевший Ксерий, но Лесс жестко отрезал:

— Потому что ты пьян и хорош лишь в качестве живой мишени!

— Полуживой, — хмыкнул Одроний.

— Ладно, змеелов, — обиделся Ксерий, — проваливай!

Разведчики неслышно растворились в зеленой листве. Первым крался Крек. Каждый раз, наблюдая за крадущимся по лесу сыном дикаря, Лесс поражался, насколько точны и отточены его движения. Ни малейшего шума, ни шороха, ни даже колебания воздуха дыханием. Юный дикарь словно растворялся в природе, сливался с ней. А ведь его этому никто не учил! Никто, кроме природы. Стараясь подражать каждому движению Крека, Лесс неслышно крался по его следам. Внезапно Крек остановился и упреждающе поднял руку.

— Я их слышу, — разобрал Лесс тихое движение губ.

— Где они? — глазами спросил Лесе.

Крек безмолвно показал рукой на кусты.

Приблизившись к ним, Лесс действительно услышал какие-то вопли, пробивающиеся сквозь мерный грохот волн. Крек ужом начал пробираться сквозь колючие заросли. Лесс и озирающийся в поисках змей Одроний последовали его примеру.

Потеряв изрядные куски одежды, все трое очутились над обрывом и увидели лежащий на песке корабль. Волны опрокинули его на бок. Каждая новая волна заливала трюмы и нижнюю палубу. Оттуда доносились истошные крики людей.

— Почему они не покинут корабль? — удивился Одроний.

— Они прикованы. Это рабы. Но меня очень интересует, куда же девалась команда.

— Может быть, они утонули?

— Вряд ли. Иначе как бы корабль мог попасть в эту бухту? Крек тронул плечо Лесса и указал на следы, ведущие вглубь острова.

— Ты прав, — кивнул головой атлант. — Они бросили рабов на произвол судьбы, а сами отошли на безопасное расстояние. Кажется, я знаю, чей это корабль.

— Кеельсее?

— Точно. На парусе — его красный бык.

— Стоит ли убивать людей Кеельсее?

— Мы не можем делать никаких исключений. Остров Смерти должен оставаться тайной, окутанной бездной мрака. Это — залог силы Атлантиды, ее последний козырь. И во имя этого мы должны убить всех, даже этих беспомощных рабов, хотя мне их жаль.

— А неплохо бы было иметь на острове дополнительную прислугу, свой огородик, сад, — мечтательно протянул Одроний.

Глаза Крека сверкнули.

— Потише, — пробурчал Лесс, — парень все слышит. И ты можешь когда-нибудь проснуться со свернутой шеей.

— Он не посмеет поднять руку на атланта! — вскинул голову Одроний.

— Кто его знает? — Лесс обернулся к лежавшему слева Креку, — куда ведут следы?

— На тот холм.

Лесс проследил указанное смуглой рукой направление и решил:

— Окружаем и уничтожаем. Крек, беги к Ксерию. Отрежьте им путь вглубь острова. Мы атакуем с моря.

Крек кивнул и растворился в зелени леса. Проверив бластеры, атланты осторожно спустились на тропинку, протоптанную босыми ногами. Следы были свежие. Они пахли раздавленной травой. День был ясный. Он пах кровью.

Грохот и дикие предсмертные вопли заставили вскочить Эмансера, лежавшего в расщелине неподалеку от корабля. Кемтянин понял, что с моряками случилась какая-то беда. Первым его побуждением было кинуться на помощь. Он уже вылез из расщелины и собрался бежать к клубящемуся пламенем холму, но крики и грохот внезапно прекратились. Пришла Смерть! Остров Смерти принял новую жертву! Эмансер лег на дно расщелины и стал негромко читать загробную молитву:

— Приди, Великий Ра, освети землю своим огненным светом и забери меня на суд Свой. Пусть будет он скорым и справедливым…

Сверху послышался легкий шорох. Эмансер поднял голову и увидел человека, облаченного в странную, закрывающую все тело, одежду. В руках незнакомца было копье с блестящим, как смерть, наконечником. Секунду они смотрели в глаза друг другу. Затем человек откликнулся на чей-то зов и исчез. Выдохнув запертый в груди воздух, Эмансер судорожно пополз к морю. Сын моряка привык искать спасение в море и сейчас лихорадочно полз к своему родному дому. Наверху послышались голоса. Мореход сжался в комок. Неужели конец? Но голоса, звучавшие неподалеку, не приближались. Язык был незнаком Эмансеру. Собравшись с духом, он медленно высунул голову из-за камня. На скале, возвышающейся над бухтой, стоял огромный исполин, тело его сверкало на солнце матовым блеском. «Белый титан?» — мелькнуло в голове Эмансера. Рядом с исполином стояли три огромных человека, одетых в такие же странные одежды, как и тот, что видел Эмансера. Он, кстати, стоял рядом и безразлично оглядывал пляж. Он был меньше тех трех, а Эмансер мог пройти у него под рукой. «Должно быть, это боги Острова Смерти! — решил Эмансер. — Боги Смерти. Сет и его Слуги, несущие боль и смерть». Эмансер уронил голову на руки и вознес горячую молитву Богу солнца светлоликому Ра. Гороподобный, закованный в металлические доспехи, Сет поднял блестящую трубку. Она изринула огненный гром, расколовший корабль на части. Крики сгорающих заживо людей потонули в грохоте волн. Боги продолжали стоять на скале. Один из них сунул в рот белую палочку, испустившую негустой светлый дымок. Убедившись, что никто из рабов не уцелел, боги развернулись и исчезли за гребнем скалы.

Эмансер лежал долго. Лишь когда солнце исчезло за скалами, он решился выйти из своего убежища и подойти к месту, где недавно лежал корабль. Море почти успокоилось. Боги моря и зла сговорились между собой и уничтожили корабль и заточенных на нем людей. На берегу валялись мелкие обломки. Серые грязные волны лениво бросались оторванной головой одного из рабов. Эмансер повидал на своем веку многое, но от этого зрелища ему стало нехорошо. Забыв о мучившем его чувстве голода, он желал лишь одного — бежать от этого проклятого места. Но куда? Где-то за скалами его ждали враги: невидимые и могущественные. Пьющие кровь и вдыхающие запахи свежегорелого мяса. Но ведь он не мальчишка, он сможет встретить Смерть с открытыми глазами! Эмансер выпрямился и начал решительно взбираться на холм, куда когда-то ушли Бантушу и воины.

Травы не было. Холм был ободран, обожжен и залит кровью. Кривые отблески молний исчертили землю и опалили деревья. Повсюду в страшных позах лежали воины. Многие были без рук, другие обуглены страшным оружием богов. Тело Бантушу удалось найти лишь после долгих поисков. Головы у кормчего не было. Рядом с телом лежал перерубленный молнией меч. Эмансер узнал друга лишь по серебряным браслетам, охватывающим холодные руки. Красный песок исчез.

Эмансер стоял над телом погибшего кормчего. И вдруг в голову ему пришла удивительная мысль. Кара богов не настигает его, хотя он уже в их владениях. Значит, они не видят его? Значит, они не всемогущи?

Мучимый любопытством и страхом, Эмансер сошел с холма и двинулся по едва заметной тропинке в глубь острова.

Эмансера разбудил желтый луч солнца, упершийся в левый глаз спящего кемтянина. Он открыл глаза и увидел перед собой то, что тщетно искал ночью — жилище богов. Оно было огромно. Оно превосходило все, что Эмансеру довелось видеть, даже грандиозный дворец номарха в Кноссе. Только пирамиды, жилища покинувших этот мир богов, могли поспорить с этим грандиозным строением. Дом сверкал металлом и был покрыт колючками, словно степной еж. Стоял он в искусно выдолбленной неведомыми мастерами расщелине. Со всех сторон его окружали высокие скалы, был лишь один путь, по которому можно было проникнуть в дом — узкий проход, ведший из глубины острова.

Этот путь был явно недоступен Эмансеру. Но мореход был выходцем из гористых отрогов Нубии и поэтому скалы не представляли для него непреодолимого препятствия. Мечом, подобранным на холме, он срубил толстый крепкий сук и заострил его. Используя палку и меч как опоры, он стал ловко карабкаться на скалу и вскоре достиг ее вершины. Найдя наверху удобную для наблюдения площадку, он расположился на ней и стал следить за Домом богов.

Привычки богов оказались очень схожими с привычками людей. Они любили долго спать. Но вот, наконец, один из них показался в дверях дворца и, лениво почесывая волосатую грудь, сошел по лестнице вниз. Он был похож на обычного человека, но гораздо выше ростом, имел странные черты лица и когда сзади у него чуть приспустились штаны, Эмансер заметил, что у бога необычайно белая, словно горный снег, кожа. Плечи у него были нормального темного цвета. Бог подошел к бочке, зачерпнул дождевой воды, нехотя плеснул горстью себе в лицо и вытерся белой тряпкой, заткнутой за пояс штанов. Затем он отошел немного в сторону и занялся очень обыденным делом. У Эмансера перехватило дух. Где-то, в глубине души, он подозревал, что боги тоже должны делать нечто подобное, но что это нечто будет так похоже на то, как это делает Эмансер! Его разум не мог смириться с этим. Дальше началось еще более необъяснимое. Из Дома вышел еще один бог (?) с носом, похожим на нос соседа Эмансера, дворцового виночерпия Абухтера. Он что-то крикнул первому, и когда тот не ответил, плеснул ему на спину горсть воды. Первый вскочил и врезал обидчику хорошего пинка. Пострадавший не обиделся и, засмеявшись, ловко повалил волосатого на землю. Затем он побежал вокруг дома, а упавший бежал вслед за ним и, крича, кидал в него мелкие камушки. Эмансер выпялил глаза и с сильнейшим изумлением наблюдал за этой сценой. Так могли вести себя люди, легкомысленные люди, но боги?! Могущественные боги?!! Кемтянин стал усиленно соображать. Это не боги — вдруг сообразил он, это люди, похитившие власть у богов и нагло пользующиеся этой властью. Он, Эмансер, должен все рассказать другим. Немедленно, сейчас же! Он должен разоблачить этих кровавых лжебогов!

Кемтянин начал осторожно спускаться вниз. Перелезая через камень, он нечаянно задел его рукой. Камень с шумом покатился вниз. Один из лжебогов остановился и, приставив руку ко лбу, начал пристально вглядываться в склон, на котором притаился Эмансер.

— Ты что-нибудь видишь? — спросил Ксерий Лесса.

— Нет. Может быть, это горная коза?

— Ты когда-нибудь видел, чтобы горные козы сбивали камни?

— Вообще-то нет.

— В том-то и дело. Их движения отточены как лезвия. Это человек!

— Думаешь, кто-то мог уцелеть?

— Может быть. А может, он с другого корабля.

— Радар засечет любой объект, подходящий к острову — твердо заявил Лесс.

— Может случиться так, что он с корабля, находящегося вне действия радара.

— Но это более сорока километров! Как он мог попасть сюда?

— Не знаю… Например, на плоту, или держась за бревно.

— Здешние акулы обожают плавающих на бревнах.

— Один из ста может оказаться им не по зубам.

— Хорошо, — сдался Лесс, — пойдем запустим сфероглаз.

Они быстро поднялись по лестнице. Ксерий побежал предупредить Гира, а Лесс прошел на склад и вытащил оттуда сфероразведчика. Когда встревоженный Гир прибежал к внешнему шлюзу, сфероразведчик был уже готов.

— Не тяни, пускай! — приказал Гир.

Ксерий ласково пошлепал робота по округлому боку.

— Дорогуша, прочешешь вот этот хребет. Нас интересует живой объект, предположительно гуманоид. Понял? Робот согласно мигнул индикатором.

— Давай!

Металлический шар превратился в светлое облако и пропал из виду.

— Пошли в рубку, — велел Гир.

Они уселись в кресла у мониторов. Ждать пришлось недолго. Сфероглаз дал стремительно летящую картинку. Затем она замедлилась, появилось изображение оборванного исцарапанного человека, с ловкостью кошки ползущего по камням. Ксерий присмотрелся.

— Несомненно, он с этого корабля. На нем такой же дурацкий передник. Правда, он слишком черный…

— Может, возьмем его в плен? Будет помогать. По разным мелким делам, — снова предложил неслышно вошедший Одроний.

— Тебе не хватает роботов? — усмехнулся Гир.

— Да нет, — поморщился Одроний, — просто как-то неприятно дважды убивать приговоренного к смерти. Когда-то у нас на Атлантиде было неписаное правило: если приговоренный каким-то образом избегал смерти, его миловали.

— Это было давно. И не здесь. К чему, — в голосе Гира послышались сердитые нотки — вы опять заводите эти разговоры?! Я не менее, а даже более, чем вы, желаю оставить жизнь этому человеку. Но не имею права! Он может раскрыть тайну острова, и тогда наша держава будет в опасности.

— Послушай — вдруг рассердился Ксерий — почему Командор и ополоумевшие верховники вообразили, что наше существование здесь должно быть тайной? Почему они держат нас на этом вонючем острове? Я сотни и сотни раз задаю себе этот вопрос: почему? Я не понимаю, почему вдруг будет хуже, если подвластные нам народы узнают о нашем техническом могуществе? Разве материя не есть надежная опора любой идеи?!

— Не спорю, что материя, в общем, надежная опора. Но ты не хочешь вникнуть в саму суть нашей изоляции от всего мира. Дело в том, что любая власть держится не на силе, а на вере. Как только исчезает вера, как бы ни была сильна власть, она рухнет. Сила без веры — ничто. Люди должны верить. Пока они верят, что ими правят боги или, по крайней мере, боголюди, они счастливы и послушны. Им легко ощущать себя подчиненными, ибо подвластны они не равным себе, а созданиям, стоящим намного выше, созданиям, которым они сами вверили эту власть. Они в это верят. Они подчиняются мудрости созидателей, а не грубой силе. Как только они поймут природу этой силы, облик бога, сверхчеловека падет до образа человека. Человека злобного, ибо он присвоил себе божественную власть и неправедно помыкает над людьми. Человека лживого. Пелена спадет с их глаз. Они увидят, что их боги — всего лишь люди. Люди не их племени, а люди пришлые, обманом и силой захватившие власть. Их не испугает то, что оружие этих людей намного сильнее их собственного. Любое оружие рано или поздно ржавеет. Они воспылают идеей равенства, но не того равенства, к которому стремимся мы. Они возжаждут низвергнуть кумиров до себя или поднять себя до кумиров. Наступит хаос. Мы потеряем все, что успели создать. Мало того, мы нанесем вред этим детям природы. Хаос откинет их на сотни, тысячи лет назад. Конечная цель отодвинется в непредсказуемое будущее. Мы потеряем опору. Мы потеряем Землю!

— Ты запел, словно сладкоречивый Сальвазий!

— Считаю, что в этом он абсолютно прав.

— А я придерживаюсь другого мнения. И будь моя воля, я бы продемонстрировал этим дикарям всю мощь нашей техники. Я бы залил Землю кровью, если бы их не устроило, что их владыки не боги, а люди, пришедшие с другой планеты. Я бы стер даже следы их ног!

— Боюсь, у нас это впереди! — вставил Лесс.

— Ну а пока, — продолжил Ксерий, — я вынужден подчиниться тебе. Лишь потому, что этого требует Кодекс.

В голосе Гира зазвучали нотки сарказма:

— Мне повезло, что ты так чтишь правила и что долг превалирует над твоими чувствами. Идите и уничтожьте этого несчастного.

— Крека взять?

— Нет, не стоит. Кажется, наш дикарь начинает внутренне сочувствовать своим сотоварищам.

— Черт возьми, — снова завелся Ксерий, — если мы боимся демонстрировать свое техническое превосходство, почему мы отдали катер и ракету? Приходится носиться по острову, словно горным козлам, а можно бы было откинуться на спинку кресла и фьють!

— Фьють будешь делать ногами. А технику мы отдали именно по тем соображениям, какие ты только что высказал. Чтобы продемонстрировать нашим народам могущество богов. Но в разумных пределах!

— Куда там! Кеельсее летает на гравитолете только ночью, Инкий, правда, не прячется в темноте, но он носится над океаном и удивляет лишь одних китов.

— Оставь их в покое. Это не наше дело. Лесс, последи за этим вечно пьяным дураком. Крека не трогайте! — вновь напомнил он.

— Ха — хмыкнул Ксерий, выходя из рубки, — он, кажется, боится за нежную психику этого потомка дикаря.

Гир это слышал и крикнул вслед Ксерию:

— Не забывай, что он наполовину атлант! И прекращай эти глупые разговоры. Я не хочу осложнений на базе!

— О'кей, шеф! — пробормотал себе под нос Ксерий.

На экране монитора живучий дикарь упорно карабкался по скалам. В нем чувствовалась животная жажда жизни. За то время, пока Гир спорил с Ксерием, он успел уйти довольно далеко. Но это ему ничего не давало. Ведь остров — это обсосанный океаном маленький кусочек суши. А Круглый Остров был очень маленьким кусочком. Дикарю было некуда бежать.

Каким-то шестым чувством Эмансер ощущал опасность. Она исходила из небольшого прозрачного облака, висевшего в каких-то десяти шагах над головой. Мореход не знал, чем оно может ему грозить, но чувствовал, что это — опасность. Он пытался обмануть облако и неожиданно устремлялся то в одну, то в другую сторону, прятался за камни, но оно упорно, словно судьба, преследовало кемтянина, продолжая висеть над его головой. Эмансер еще не придумал, что будет делать дальше, и просто карабкался по скалам, желая уйти подальше от металлического дома и в то же время инстинктивно держась поближе к морю, где, как ему казалось, злые люди теряют свою власть. Солнце уже перевалило свой полуденный рубеж, когда под ногами кемтянина неожиданно сверкнула вспышка. Неведомая сила сбила Эмансера с ног, и он, обдирая в кровь тело, покатился по склону. Его падение окончилось точным попаданием в гладкий камень, формой напоминающий подушку. К сожалению, на этом их сходство кончалось, и перед глазами Эмансера поплыли зеленые и оранжевые круги. Он помотал головой и привстал. Тотчас же раздался грохот, и негостеприимная «подушка» разлетелась вдребезги. Боль и кровь вывели морехода из оцепенения. Обернувшись, он увидел неподалеку на вершине скалы одного из злых людей, того, на чьей груди росли странные волосы. Он был одет в красную, цвета крови, одежду и что-то кричал. Затем он поднял небольшую трубочку, из нее вылетел синий луч, и камень перед Эмансером разлетелся на части. «Ого!» — уважительно подумал Эмансер. Мысль эта была, к счастью, короткой, так как последовал новый выстрел. Эмансер успел опередить его на какое-то мгновение и спрыгнуть в расщелину. Она была достаточно глубокой и выходила прямо к морю. Собрав все свои силы, кемтянин побежал вниз. Бежать было неудобно. Приходилось перепрыгивать через большие камни и перелезать через завалы. Осколки гранита больно ранили босые ноги. Проклятое облако висело над головой. Вот и пляж! Эмансер кубарем покатился по песку. По нему стреляли. Сбоку от волосатого появились еще двое, тоже начавшие пускать молнии. Земля горела, камни брызгами разлетались во все стороны. Броситься в море?! Бессмысленно. Молнии превратят море в кипяток, а из него, Эмансера, вряд ли получится вкусная похлебка. Приметив небольшой грот, кемтянин ужом скользнул в него. Облако было тоже сунулось следом, но Эмансер запустил в него увесистым камнем, и соглядатай немедленно выскочил наружу.

Грот оказался сквозным, и Эмансер, крепко сжимая чудом не потерянный меч, пополз к другому выходу. Когда он дополз до солнечного пятна, раздались чьи-то торопливые шаги. Мореход затаился. Человек стал около Эмансера и стал возбужденно говорить. Кому? Ведь человек был один. Может быть, он заметил Эмансера? Но тогда он не стал бы тратить время на разговоры, а просто убил бы кемтянина. Выждав еще несколько мгновений, Эмансер осторожно выглянул из своей щели. Злой человек стоял всего в двух шагах и говорил в маленькую черную коробочку. Это был тот, с красным носом, который утром донимал волосатого. Голос его звучал тревожно. Облако крутилось неподалеку около входа в грот. Эмансер мгновенно сообразил, что лучшего момента не будет. Скоро сюда подойдут еще двое, и тогда они найдут и убьют его. Поджав ноги, Эмансер резким прыжком бросил тело вперед. Смуглая рука нанесла удар. Кровь залила лицо злого человека, и он рухнул на камни. Облако, видно, рассказало обо всем двум другим злым людям. Они закричали и начали беспорядочно стрелять. Они не видели Эмансера, но их молнии падали совсем близко. Наверно, облако помогало им. Эмансер был возбужден. Он почти не обращал внимания на выстрелы. Дрожащей рукой кемтянин поднял оружие злого человека. Это был странной формы металлический предмет, оканчивающийся короткой узкой трубочкой. Эта трубочка должна пускать молнии — решил Эмансер. Он взял оружие, направил трубку от себя и нажал пальцем на небольшой рычажок. Оружие слабо дернулось, камень, лежавший напротив, раскололся надвое. Эмансер удовлетворенно рассмеялся. Он имел оружие богов! Лежащий у его ног красноносый слабо застонал и пошевелился. Его безвольная рука мягко выползла из-под туловища. Эмансер нагнулся к раненому и тут заметил вещицу, которая чрезвычайно его заинтересовала. Это был небольшой браслет, одетый на руку злого человека. В центре браслета помещалась маленькая бляха с изображением человечков. Эмансер нагнулся пониже и всмотрелся. На бляхе были видны два человека. Один из них лежал навзничь, другой склонился над ним. И тут второй человечек пошевелил рукой. Эмансер вдруг понял, что этот второй человек — он! Для верности он покрутил над головой оружием злого человека и человечек на браслете в точности повторил его движения. Затем изображение начало меняться, и Эмансер увидел его точно сверху. Что-то было над ним и показывало его отражение на этой бляхе. Эмансер поднял глаза и увидел все то же, порядком надоевшее облако. Раздалось еще несколько выстрелов. Преследователи приближались. Облако показывало им, где стоит кемтянин. Ну, погоди же! Эмансер поднял оружие и нажал на рычажок. Облако взорвалось и рассеялось мелким металлическим дождем. Изображение на браслете потухло. Преследователи закричали. Теперь уже близко. Надо было уходить. Но что делать со злым человеком? Отец когда-то учил Эмансера: «Не убивай слабого и побежденного. Это не делает чести воину». Человек был побежден и слаб. Эмансер решил не убивать его.

Он поднял меч. Мгновение он колебался: какое оружие предпочесть. Но оружие злого человека было куда более сильным, и Эмансер остановил свой выбор на нем. Крепко сжав бластер в руке, кемтянин вскочил на прибрежный камень и бросился в море.

Глава вторая

Зеленая змея стремительной ленточкой мелькнула под ногой Иусигуулупу. Тот едва успел отпрыгнуть в сторону: зеленые змеи ядовиты и первыми нападают на человека. От их страшного укуса тело распухает, и укушенный умирает в страшных мучениях. Иусигуулупу выругался и ткнул змею копьем. Бронзовое острие проткнуло гадине череп, та задергалась, истекая грязно-желтым ядом. Выждав несколько мгновений, Иусигуулупу брезгливо наступил ногой на еще трепещущую оболочку, извлек копье и стал аккуратно вытирать тусклый, похожий на лист суммамейры, наконечник о сочную траву. Вскоре он был уже далеко от этого места.

Иусигуулупу был уру — сын Солнца. Так звался его народ и так звался он сам. Он был молод, но уже замечен. Стремительные ноги скорохода создали ему большую славу, и Рыжебородый Титан — правитель Инти Уауан Акус, города сыновей Солнца, не раз посылал Иусигуулупу гонцом в свои многочисленные города. Вот и сейчас он выполнял подобное задание. Рыжебородый Титан послал его с известием к наместнику города Куучак. Иусигуулупу выполнил поручение и теперь возвращался обратно. На поясе его висело кипу — связка шнурков с ответным посланием Рыжебородому Титану.

Гонец нырнул под лиану, тропинка повернула направо. Вдали послышался мерный глухой гул ударов, будоражащий тихую какофонию джунглей. «Дорога», — подумал Иусигуулупу. Он не ошибся. Через несколько сот шагов джунгли рассекла широкая просека. На ней копошились с три десятка обнаженных янакона — людей без земли и без дома. Спины их маслянисто лоснились потом, превращаемым полуденным Солнцем в вязкую соль. Срубив быстро тупящимся медным топором дерево, янакона облепляли его как муравьи и, обвязав лианами, оттаскивали ствол в сторону. Затем они корчевали пень, уничтожали мелкий кустарник и густо усыпали обезображенную землю мелким гравием, перемешанным с сухой глиной. Завтра придет караван — тридцать пушистых мягкогубых лам, груженых ровными базальтовыми плитами, что отшлифованы в мастерских Инти Уауан Акус. Мастера-каменщики разровняют гравий, разровняв, польют его водой и будут ровно-ровно, без малейшей зазоринки, класть на землю серые гладкие кирпичики, тонко смазывая их каменным клеем. И возникнут новые десять шагов Дороги. А затем мастера уйдут, чтобы вернуться через пять солнц. И джунгли станут меньше еще на десять шагов. И так будет вечно. Так будет до тех пор, пока базальт не оближут теплые волны Соленого моря. Минует не одна жизнь, где день равен двум шагам. Минуют десятки и сотни жизней. Но когда-нибудь чуткое ухо уловит в зеленом гаме джунглей нежное пение морских волн. И будет день радости… А завтра Рыжебородый Титан заложит первый камень новой Дороги. Ж-ж-ж-жах! Скрипнуло и упало огромное дерево. Янакона облепили его, полетели куски белесой коры, и вскоре тридцать двуруких муравьев тащили сочащийся свежими ранами ствол в сторону. Через год он станет домом термитов, через два от него останется лишь труха изъеденной коры. Иусигуулупу подошел к стоящему на краю сельвы воину, точнее, не подошел, а подкрался.

— Здравствуй!

Воин вздрогнул и, звякнув болтающимися на загорелых руках боевыми браслетами, стремительно обернулся. Наконечник копья угрожающе уставился в грудь гонца.

— Тьфу, нечистый дух, напугал!

Это был сосед Иусигуулупу Анко-Руй. Они рассмеялись и, воткнув копья в землю, прижались друг к другу грудью.

— Как дела? — спросил Анко-Руй.

— Как видишь, нормально. Иду с большим кипу, — Иусигуулупу показал на висевшую на его поясе связку разноцветных шнурков, испещренных многочисленными узелками.

— А-а-а… — уважительно протянул воин. Иусигуулупу знал, что Анко-Руй не умеет читать кипу и хитроумные шнурки повергают его в почти священный трепет. — Тебя ждет большой отдых.

— Да — важно согласился Иусигуулупу. — Повелитель подарит мне пять, нет — семь солнц отдыха!

Воин завистливо вздохнул. Его должны были сменить не ранее чем через тридцать солнц — время, достаточное для того, чтобы кожа стала сухой и горячей, а москиты искусали босые ноги.

— Ты — счастливчик! — воскликнул он.

— У меня быстрые ноги, — словно оправдываясь, сказал Иусигуулупу. Они помолчали, затем гонец из вежливости осведомился:

— А как идут твои дела?

Анко-Руй вздохнул:

— Какие тут дела! Из девяти рук янакона у меня осталось лишь шесть. А ведь не прошло и двадцати солнц! Боюсь, не успею к сроку, — Иусигуулупу сочувственно покачал головой. — Болезни. Жара. Вода зацвела — обреченно бормотал стражник. — Вчера одного из воинов укусила зеленая змея.

— Ай-яй-яй! — закивал головой Иусигуулупу и рассказал о недавней неприятной встрече.

— Что творится — не пойму! — пожаловался Анко-Руй.

— Наверное, Боги гневаются…

Они снова замолчали. Солнце обогнуло дерево и бросило в беседующих огненную стрелу. Они тут же, не сговариваясь, шагнули в тень. С треском рухнуло еще одно дерево. — А что будет, если ты не управишься с работой — внезапно спросил Иусигуулупу. Воин вздрогнул.

— Ничего хорошего. Меня могут наказать — перевести в митмак.

— Это плохо, — покачал головой гонец. — Сейчас много митмак требуется в Уари, а у тамошних племен отравленные стрелы.

— Я слышал об этом, — хмуро сказал Анко-Руй. — Слушай, — вдруг встрепенулся он, — ведь ты скоро увидишь Рыжебородого Титана?

— Да, — догадываясь, куда клонит сосед, подтвердил Иусигуулупу.

Анко-Руй взмолился:

— Замолви ему за меня словечко. Скажи, что эта чертова дорога застряла не по моей вине. Опиши ему мучения, которые мы испытываем. Пусть пришлет еще янакона, и тогда мы управимся к сроку.

— Так попроси его сам.

— Я боюсь, — сознался Анко-Руй.

— Чего? Рыжебородый Титан — справедливый правитель.

— Так-то оно так… — протянул воин. И без всякого перехода:

— Так ты выполнишь мою просьбу? Иусигуулупу пожал плечами.

— Попробую. Хотя ничего не обещаю. Если известие, что я несу, будет добрым, Титан, я думаю, выслушает меня.

— А ты разве не читал его?

— Нет, как можно? — обиделся гонец.

— Извини. Это я так. Ты не забудь о моей просьбе, а за мной будет должок.

Иусигуулупу ощерился кривозубой улыбкой.

— Еще бы! А сейчас неплохо бы перекусить!

— О чем речь! — Пойдём.

Анко-Руй созвал остальных охранников, и они сели под развесистой суммамейрой. Гонец устроился на огромном, выпирающем из земли, корне, остальные расположились вокруг. Анко-Руй раздал воинам картофельные лепешки, по куску вяленого мяса и по несколько бананов. Появилась фляга с бражкой, первый глоток которой предоставили сделать гостю.

Заметив, что воины сели обедать, янакона прекратили работу и дружно повернули носы на запах пищи. Тогда Анко-Руй привстал с места, показал им копье и крикнул:

— Работать!

Вновь хрипло застучали топоры.

Насытившись и слегка захмелев, все легли подремать, оставив двух стражников присматривать за голодными янакона. Разомлевший Иусигуулупу не видел, как Анко-Руй воровски, скользким движением ощупал кипу и завязал несколько новых узелков.

Вечером он разбудит Иусигуулупу, и тот отправится в путь по серой базальтовой дороге.

Шесть огромных ступенек из вечного андезита. Двенадцать стражников, вооруженных короткими мечами и копьями. Дворец Рыжебородого Титана. Сотни и сотни раз ступала на эти ступени нога Иусигуулупу, но до сих пор он ощущал внутренний трепет, чувствуя под босой ногой холод божественного камня.

Неосознанно сгорбив спину и приняв раболепный вид, Иусигуулупу миновал стражу, начальник которой слегка кивнул гонцу, забирая у него копье, и вошел во дворец. Блеск тысячи солнц. Золотая зала — тысячи и тысячи золоченых медных пластин, отражавших ослепительное светило, заглядывающее через хитроумные щели в крыше. Пластины были прибиты к гранитным стенам неисчислимыми мириадами крохотных серебряных гвоздиков, загадочно мерцающих ночью. Человек невольно зажмуривался, впервые попадая в эту залу.

— Что ты принес, гонец?

Рыжебородый Титан стоял рядом со своей статуей, только что высеченной из камня дворцовым скульптором. Они были мало похожи друг на друга — живой бог и гранитная статуя. Только размерами да небольшой рыжей бородкой — у статуи она была вымазана красящим соком дербенника. В остальном оригинал был куда величественнее. Огромный — в полтора нормальных человеческих роста, могучий, словно секвойя, с резкими непривычными чертами лица — таким представал Рыжебородый Титан перед своими подданными.

Иусигуулупу раболепно склонился.

— Послание от наместника Куучака.

— Давай его сюда.

Гонец отстегнул кожаный ремешок и протянул кипу своему повелителю. Тот взял послание, пальцы быстро заскользили по разноцветным шнуркам. Лицо Титана просветлело.

— Добрые известия. Я прикажу выдать тебе в награду лишний мешок сушеного картофеля. Можешь отдыхать. Иусигуулупу поклонился, но не сдвинулся о места.

— Что еще?

Гонец разогнул спину и торопливо изложил просьбу Анко-Руя. Титан нахмурился.

— Не успевают? Это их проблема.

— Но, Повелитель, — Иусигуулупу невольно заговорил словами Анко-Руя, — янакона мрут как мухи!

— К сожалению, они мрут гораздо быстрее, чем мухи — усмехнулся Титан. Ладно, я прикажу послать твоему соседу еще несколько рук янакона.

Иусигуулупу склонился в низком поклоне.

— А ты добрый! — с удивлением заметил Рыжебородый Титан. — И, кажется, преданный мне человек.

— Это так, мой Повелитель.

— Хорошо, ступай. Я даю тебе десять дней отдыха.

Иусигуулупу был счастлив. Над страной Уру светило яркое солнце. Великое Пресное море навевало прохладу…

Дождавшись, когда гонец выйдет, Инкий подошел к большому столу, выточенному из матового серого мрамора, и нажал на кнопку. Вскоре послышались быстрые шаги. Вошел Воолий.

— Что случилось?

— Радостные новости. Еще один город в наших руках.

Воолий воспринял это сообщение довольно равнодушно.

— Отлично! — воскликнул он без всякого энтузиазма. — Где?

— Неподалеку от Куучака. Гонец только что принес кипу с этим известием.

Воолий хмыкнул.

— Все-таки странно. Нас всего четверо, а в наших руках земли, втрое превышающие остальные владения атлантов. — В голосе его зазвучали горделивые нотки.

— Не забывай, — одернул его Инкий, — большую часть нашего государства составляют сельва и бесплодные горы.

— Полетишь к Командору? — внезапно изменил тему бывший механик. Было традицией после каждого очередного успеха летать с докладом Командору.

— Да, этой ночью.

— Возьмешь меня? — В голосе Воолия затеплилась надежда.

— Ты ведь прекрасно знаешь, что в этот раз очередь Герры.

Воолий слегка огорчился.

— Давненько не видел наших.

— Ничего, еще один город — и наступит твоя очередь.

— Ха, еще один город! Как будто это дело двух дней!

— Ладно, кончай канючить! Иди-ка лучше готовиться к церемонии.

— Опять кровь… — скорчив недовольную мину, пробурчал Воолий.

В ответ на слова Воолия Инкий скептически усмехнулся — он не верил в их искренность, но счел нужным сказать:

— Не я устанавливал нравы этой страны. Дикари уважают лишь смерть, и мы не можем столь быстро изменить их душу. Иди и возвести о нашей победе!

Гигантская пирамида Солнца. Четыре яруса каменных, сложенных из стотонных трахитовых блоков, террас, увенчанные зубцами храма-крепости. Каменный монстр и море людей, бушующее у его подножия. Ждут появления Рыжебородого Титана. Ждут дня отдыха и раздачи подарков. Ждут.

Инкий склонился над мраморным ложем священного водоема — каким-то чудом холм, опоясанный пирамидой, пробил родничок — и зачерпнул ледяной воды. Несколько обжигающих холодом глотков, затем атлант набрал живительной влаги в горсть и растер опаленное солнцем лицо. Пора начинать. Накинув на плечи пурпурный плащ и надев увенчанную кондором диадему, Инкий вышел к народу. При появлении своего повелителя людское море загудело. Инкий вскинул вверх руку и начал:

— Сыновья Солнца, я собрал вас здесь, чтобы поведать радостное известие! — Это была дежурная фраза, предшествующая любому заявлению. — Наши доблестные войска покорили еще один город кечуа! — Раздался восторженный рев. Инкий сделал небольшую паузу. — Тысячи и тысячи новых янакона будут трудиться во имя могущества великого Инти Уауан Акус — Города сыновей Солнца! Тысячи, и тысячи митмак будут осваивать безбрежные пространства сельвы. Да славятся великие воины Солнца! Да славится великий народ Солнца! Да славится великий Город сыновей Солнца — Инти Уауан Акус!

Порыв ветра надул плащ, заключивший фигуру Инкия в пурпурно-солнечный нимб. Словно в объятия Солнца.

Слушатели, восторженно заревев, начали скандировать последние слова Инкия, присовокупляя к ним:

— Да славится великий Повелитель! Слава Правителю Города сыновей Солнца! О-о-о! А-а-а! У-у-у! — ревела толпа на разные лады. Взгляд Инкия медленно окинул покорную, прославляющую его толпу. Пестрые богатые одежды. Ни янакона — потерявших свободу слуг, ни митмак — крестьян, терпко пахнущих натруженным потом. Здесь были лишь блистающая золотом знать, хранители знаний жрецы, воины и небольшие, вкрапленные то там, то здесь группки камайок — богатых ремесленников. Все это сборище ревело и славило своего мудрого Правителя — Рыжебородого Титана. Лица их выражали восторг, в голосе звучало торжество. Победа!

Приветственно махнув рукой, Инкий ушел в тень ворот крепости. Речь его была краткой: не стоило утомлять сгоравших от нетерпения людей долгими словами, ведь они пришли сюда ради второй части действа — принесения кровавой жертвы Солнечному Ягуару — Богу войны великого Инти Уауан Акус.

Грозно и торжественно заревели медные трубы. Цепь воинов, стоящих на верхней террасе, звонко ударила мечами о щиты. Шел Бог! Человек, одетый в пятнистую шкуру с грациозными повадками кошки. На голове его была маска ягуара, небольшие матово поблескивающие темные стекла заменяли мертвые глаза хищника, гипертрофированные золотые клыки ощерились в грозном оскале.

Толпа взвыла. Человек-ягуар встал на самом краю платформы и начал завораживающий танец смерти. Нервные скользкие движения, удары хвостом, быстрые прыжки и сальто — и все это в сиянии золотой кровожадной улыбки.

Из ворот, куда скрылся Инкий, появились трое. Два сильных, закутанных в черные плащи с капюшонами, человека крепко держали за руки темноволосую стройную девушку. Ноги ее подгибались, глаза бессмысленно смотрели вперед. Она явно не понимала, что здесь делает. Человек-ягуар приблизился к жертве и, хищно забив хвостом, начал круг смерти. Черные фигуры отшатнулись и скрылись в сумраке ворот. Один круг, еще… Девушка механически поворачивала голову за движениями своего палача, который медленно подводил ее к огромной каменной чаше, стоящей с правого края платформы. Толпа настороженно затихла. И вот девушка достигла чаши. Человек-ягуар начал свой последний круг, проскользнул по самому краю платформы и, чудом не упав вниз, оказался возле девушки. В руке его блеснул широкий, отточенный словно бритва, нож. Яростные глаза ягуара — куски волшебного камня, посланного небом, украшали рукоять этого ритуального орудия смерти. Схватив горло девушки рукой, человек-ягуар полоснул ее шею хищно блеснувшим ножом. Толпа взвыла. Девушка забилась, сознание, находящееся прежде где-то далеко, на мгновение вернулось к ней. Но поздно! Желтые клыки ягуара вонзились в трепещущую плоть и окрасились алой кровью. Бессильно упавшая голова свесилась над чашей, и кровь хлынула в священный сосуд. Горячая, из еще трепещущего тела. Толпа стонала в экстазе. Человек-ягуар бросил тело девушки вниз, и оно покатилось по каменным террасам, пятная их редкими мазками крови. Толпа расступилась, дав телу место для падения, а затем вновь сомкнулась, раздирая на куски кровавое мясо. Счастлив тот, кому достанутся остатки трапезы Солнечного Ягуара — всю жизнь ему будет светить Солнце, всегда будет полный достаток, сладкий картофель и страстные женщины. И люди рвали теплое мясо! Подобно стервятникам!

Дождавшись, когда тело разорвали в клочья, человек-ягуар достал золотую чашу и, зачерпнув ею крови, поднес чашу ко рту. Яркая жидкость потекла по хищной морде, окрашивая шерсть в цвет смерти. Ягуар скалил кровавые клыки, Бог был доволен. Бог обещал свое покровительство и помощь. Инти Уауан Акус мог спать спокойно.

Заревев в последний раз, толпа стала расходиться, предвкушая сытый и беззаботный день празднества.

Инкий сидел на бордюре, окольцовывающем водоем, и смотрел, как к нему приближается человек-ягуар. Очутившись у воды, тот скинул маску и погрузил воспаленную голову в воду. Инкий успел заметить, что на губах жреца кровавые пятна. Побулькав под водой пузырьками воздуха, человек-ягуар замерз и высунулся к Солнцу.

— Ну, как представление?

— Отвратительно, как и всегда. Воолий, ты опять пил кровь?

Жрец смутился.

— Что ты, Инкий! Это всего лишь имитация. Я лишь делаю вид, будто пью кровь, чтобы потрафить дикарям.

— Когда мы впервые очутились здесь, в сельве, — начал вспоминать Инкий, — обряд жертвоприношения Ягуару уже существовал, но этой, как ты выражаешься, имитации в нем не было.

— Была, — спокойным голосом возразил Воолий, — ты же сам говорил, что не мы устанавливали нравы этой страны. Не нам их и менять. — Он извлек из-под шкуры нож и опустил его в бассейн. По воде поплыли масляные пятнышки. Воолий зачарованно наблюдал за их жирным блеском, а Инкий следил за глазами Воолия. Маленькие алые пятнышки, отражающиеся в алчных глазах вампира!

Инкий резко встал.

— Ну что ж, пора готовиться в дорогу. На ночь выставь вокруг дворца усиленный караул. Мне донесли о волнениях среди янакона.

Вскоре стемнело. Сумерки поглотили город. Как только на небе зажглась седьмая звезда, огромная черная тень скользнула над Инти Уауан Акус и, выплюнув теплый розовый шлейф, исчезла в созвездии Рака.

Глава третья

Ахейский корабль «Кассандра» плавно входил в гавань. Паруса были приспущены, весла гребцов мерно погружались в воду, разбрызгивая солнечно-зеленые брызги. Розовые блики играли на окованном медью носу.

Гавань города была правильна и совершенна. Труд тысяч и тысяч марилов и ерши — детей Великого Белого Титана — создал то, что оказалось не под силу природе — два огромных волнореза, способных сокрушить самую гигантскую волну. Они были сложены из массивных необработанных каменных глыб. Казалось, такое не под силу человеку, такое — во власти богов. Края волнорезов оканчивались небольшими сторожевыми башнями, сложенными из таких же огромных глыб. В башнях день и ночь сидели воины, следившие за входом и выходом кораблей из гавани.

Хозяин корабля Адрадос, толстый грек с сиреневым мясистым носом и оттопыренными ушами, вежливо поклонился неподвижным фигурам воинов. Те не удостоили его ответом.

— Ну, вот мы и достигли цели нашего путешествия, — Адрадос повернул голову к стоящим за его спиной людям, — здравствуй, великий Город Солнца!

Моряки откликнулись нестройным хором голосов. Они были слишком изумлены, более того — подавлены. Даже внешние проявления величия столицы мира поразили их словно молнией. Они забыли о своих обязанностях и, широко раскрыв рты, глазели по сторонам. Капитану «Кассандры» Маринатосу то и дело приходилось подгонять их. Матросы все как один были уроженцами Ахейи или близлежащих островов, у них были смуглые лица, прямые как стрела носы и веселый бесшабашный характер, не раз выручавший их в трудных переделках. Но я оговорился. Один из матросов не был владельцем прямого носа и веселого характера. Он был черен и хмур. Он не был полноправным членом команды. Его подобрали в открытом море, вцепившимся в обломок бревна. В руке его был намертво зажат какой-то странный предмет. Просто удивительно, что его не сожрали акулы!

Когда спасенный оклемался, капитан попытался поговорить с ним, но этот человек не знал ни одного ахейского слова. Из трюма «Кассандры» был извлечен одноглазый певец Горидор. Старик многое повидал на своем веку. Его странствия исчертили все Великое море, он видел двухвостых животных и людей с красными бородами. Своего глаза он лишился в сражении с четырехрукими людоедами. Так утверждал он. Однако злые языки уверяли, что певцу вышибли глаз в пьяной потасовке и что с тех пор он не взял в рот ни капли вина. Капитан Маринатос верил второй версии, тем более что Горидор действительно не пил вина. Даже здесь, на корабле, он пил тухлую вонючую воду. Фу! Так вот, капитан извлек из трюма певца Горидора, и тот, к великому удивлению всей команды, смог понять незнакомца. Престиж Горидора мгновенно вырос. Незнакомец оказался родом из далекой страны Кемт. Он подтвердил байки Горидора о двухвостых исполинских животных и поведал свою историю.

Оказывается, он был помощником кормчего. Корабль, на котором он плыл, вез драгоценный груз красного песка на Остров Великого Белого Титана. Спеша укрыться от надвигающейся бури, корабль причалил к Острову Смерти. Слушатели опасливо зацокали языками. Там корабль и команда были уничтожены злыми людьми. Он описывал их грандиозное металлическое (!) жилище, их страшное, раскалывающее скалы и корабли, перерубающее пополам людей, оружие. Ахейцы много смеялись. Горячась, рассказчик извлек тот странный предмет, с которым он не расстался даже на пороге смерти, и предложил перерубить им мачту. Маринатос засмеялся и велел кемтянину перерубить хотя бы весло. Кемтянин приставил предмет к веслу и стал дергать за какую-то металлическую штуку. Весло осталось Целым. Капитан не поверил россказням кемтянина и приказал ему отправляться на камбуз помогать коку. Моряки прозвали его Черным Вруном, и лишь одноглазый Горидор частенько подсаживался к кемтянину и слушал его рассказы о злых людях-богах, об их страшном оружии и об огромном медном гиганте, сжигающем неосторожные корабли. Горидор мечтал написать об этом песню.

«Кассандра» миновала оба волнореза, и взору путешественников предстала огромная гавань с несколькими десятками искусственных пирсов. Подобной гавани не было нигде в мире!

Каменные ленты врезались в море на целый стадий. Десятки, сотни кораблей обтирали борта об их шершавые ребра. Корабли из Ахейи, Финикии, Кемта, Сфирии, Кефтиу, стран Хеттов и Черомов, Черного Континента, разноязыкий говор, многоцветные паруса, резные фигуры, надменно взирающие с изукрашенных носов. И огромный флот Атлантиды! Десятки пузатых торговых судов, а слева, в специально отгороженной части гавани — грозные боевые эскадры. Триста сорок быстроходных непобедимых триер. Триста сорок окованных бронзой носов. Тридцать раз по триста сорок отважно бьющихся сердец. Сто раз по триста сорок мускулистых рук, сжимающих отполированные ладонями рукояти весел. Великий флот Атлантиды, заслуживающий того, чтобы к нему обращались с большой буквы. Гроза темных сил всего мира. Опора могущества государства.

Корабль подошел к первому пирсу. Таможенник, одетый в синий хитон, ловко прыгнул на борт судна и потребовал документы. Адрадос начал суетливо совать ему какой-то папирус и слегка позванивающий мешочек. Таможенник ознакомился с бумагами, выслушал сбивчивый лепет судовладельца и коротко отрезал:

— Седьмой пирс. Левая сторона. Там ждут надзиратели. О просьбе аудиенции у Великого Белого Титана доложишь начальнику порта. А насчет этого — таможенник кивнул на позвякивающий мешочек — будет время, зайди в мраморные каменоломни Тиура… Если, конечно, будешь допущен в Город. Там подыхают те, кто имели глупость это взять. Всего хорошего. — Он сдержанно кивнул головой и, ухватившись за брошенную ему петлю, ловко перепрыгнул на пирс.

Гребцы дружно налегли на весла, и «Кассандра» пошла к седьмому пирсу. Здесь уже стояли три корабля. Капитан Маринатос начал выискивать свободное место, как вдруг увидел на пирсе человека в синем хитоне, размахивающего обеими руками. Это был надзиратель. Он указывал место, куда нужно было причалить.

— Вот это порядок! — восхитился Адрадос.

— М-да — задумчиво промычал капитан.

Корабль причалил к указанному месту, и надзиратели приступили к осмотру груза. В их действиях чувствовались немалый опыт и сноровка. Двое шныряли между бочек и тюков, время от времени издавая отрывистые выкрики, третий стоял у борта, делая острой медной палочкой пометки на свежей глиняной лепешке, заключенной в металлический футляр. Этот футляр потом клался на жаровню, глиняная лепешка твердела и выпадала. Получалась вечная запись, которая сдавалась в дворцовый архив.

Вскоре корабль был осмотрен, а весь груз переписан. Старший надзиратель на хорошем ахейском сообщил сумму пошлины, которую купец должен был уплатить в казну Великого Белого Титана, и осведомился, хочет ли он внести пошлину сразу или после обмена товара. Адрадос запричитал, но выложил всю сумму сполна. Затем на всякий случай он спросил у надзирателя, как он может получить аудиенцию у Великого Белого Титана.

— Это в ведении Начальника порта Титана Эвксия — вежливо ответил надзиратель, подтверждая сказанное таможенником на первом пирсе. Затем, отказавшись от предложенной им чаши вина, все трое ушли. Адрадос возрадовался:

— Они не нашли голубой камень, вымываемый горными ручьями Тавра!

Неожиданно из-за бочек, стоявших на пирсе, появилась голова старшего надзирателя.

— Пошлина за бирюзу в размере половины груза вносится в казну непосредственно камнем.

Адрадос онемел. Капитан посмотрел на него и громко, во все горло, расхохотался.

В Городе было много сторожевых башен. Слишком много. Враг не мог угрожать Городу ни с суши, ни с моря. Город был слишком силен, враги — слишком ничтожны. Но, тем не менее, башен было много.

Клеоден был воином. А у воинов очень мало прав, гораздо больше обязанностей. И одна из них — стоять на страже. Пост Клеодена был в самом сердце города — на башне, прикрывающей доступ во Дворец Великого Белого Титана. Приставив к влажной стене свои щит и копье, он закутался в шерстяной плащ и постарался забыться. Но плащ не спасал от промозглого холода, столь частого в этих краях. Можно бы было встать и попрыгать, но Клеодену было жаль терять крупицы тепла, бережно хранимого на груди. Он размышлял: «Сегодня великий мудрец Титан Сальвазий говорил, что победит Разум, а люди станут равными как братья. Я буду равен Великому Белому Титану? — издевалась рассудочность. Ха! Старик глуп и наивен. Он не понимает, что его Разум стоит не больше, чем кружка доброго горячего вина с красным перцем. Он много бубнит, но никто из Титанов его не слушает. Все они делают так, как велит им всемогущий бог — Великий Белый Титан».

Мыслей было мало, а времени много. Клеоден попенял Сальвазия и начал перемывать косточки Начальнику Гвардии Титану Давру.

«Грязный вонючий козел! Он ударил меня только за то, что мой щит не отразил Солнце. Медь тускнеет и невозможно успеть каждый день начищать ее пастой. Будь я на его месте…» — Фантазия было увлекла Клеодена в свои нескончаемые дебри, но размышления воина были внезапно прерваны появлением огромного черного призрака, бесшумно скользнувшего по звездному небу. Опять боги слетались на совет к Великому Белому Титану! Клеоден скинул плащ и рухнул на колени. «Боги, сделайте меня счастливым! Подарите мне теплую и сытую жизнь. Дайте мне женщин и колесницу. Усладите мои уста хиосским вином и смажьте мои волосы благовониями. Боги! Я достоин этой участи!»

Десантный катер мягко приземлился на посадочную площадку позади Дворца. Откинулся стеклянный колпак кабины, и показалось улыбающееся лицо Кеельсее. Улыбка была редким гостем на лице бывшего Начальника ГУРС, особенно с тех пор, как он возглавил базу на земле Кемт, и ее наличие свидетельствовало о прекрасном настроении и о том, что Кеельсее действительно рад видеть своего встречающего, пусть даже им был Русий. Кеельсее вылез из катера и шагнул навстречу Русию, приветствовавшему его рукой, прижатой к сердцу. Кеельсее ответил тем же жестом и, не удержавшись, обнял встречающего. Это было настолько необычно, что Русий рассмеялся.

— Тебе что, надоело твое великолепное царство Кемт?

— Хуже манной каши, которую там принято жевать по утрам.

— Не ешь. Ты же великий номарх и можешь позволить себе такую прихоть.

— Вот именно поэтому и не могу. Эта крупа — самая дешевая пища, и я подаю пример своему народу.

— Ладно, мученик, пойдем. Тебя ждет великолепный ужин!

— Жду не дождусь этого! — Они разговаривали как лучшие друзья. И это было удивительно. Из темноты вынырнули Юльм и Крим. Русий попросил их позаботиться о катере и проводить пилота во Дворец. Беседуя, они пересекли внутренний дворик и вошли в покои Дворца. Широкая мраморная лестница привела их на пятый этаж — в сектор, где находились каюты атлантов. Командор был у себя.

— А! — широко улыбнулся он, приподнимаясь из кресла — Номарх Келастис! Рад тебя видеть.

— Командор, — взмолился Кеельсее, — не называй меня этим идиотским именем. Хочется хоть несколько часов побыть в шкуре старого подлеца Кеельсее. Мне ужасно надоело строить мину мудрого и справедливого правителя.

— Как, тебе надоело повелевать?

— Надоело — это не то слово!

— Но ты же так рвался править Кемтом!

— На то были свои причины, и ты о них знаешь. Кроме того, что говорить, хотелось вкусить чего-нибудь новенького, вроде божественной власти.

— Ну и как, вкусил?

— Объелся. И выяснилось, что власть — чертовски надоедливая штука. Я рад, что хоть не полез в фараоны, а остался главным советником и номархом шести приморских номов. Вы не представляете, как это тягостно — быть живым богом!

— Носить парик, корчить из себя живую статую…

— Да, и еще: брить голову, любить лысых женщин, таскать на себе балахоны, шитые золотом и камнями, обедать в присутствии сотен придворных. Фараон даже минуту не может побыть наедине с собой. Даже в сортир его сопровождает особый человек! Ведь он должен быть постоянно обожествляем. Это такая скука!

— Ну, брить голову — тебе бы это не грозило. — Командор провел взглядом по лысому черепу Кеельсее.

— Да — согласился тот, ничуть не задетый.

— Ну ладно, не плачь. Как там у тебя дела с фараоном?

— Он слушается меня, словно ягненок. Мы с Гиптием изредка демонстрируем ему кое-какие фокусы. Когда мы наедине, он становится передо мной на колени. Он знает свое место.

— Смотри, как бы он не подсидел тебя!

— Не подсидит! — Кеельсее уверенно усмехнулся. — Он знает, кто за мной стоит, а при упоминании о страшной каре богов, некогда обрушившейся на Кемт, мгновенно меняется в лице. В его убогой голове даже нет и мысли о возмущении.

— Убогой, говоришь…

— Все знания Кемта — в руках жрецов. А жрецы — в руках Гиптия.

— А жрецы Сета?

— К-как? — чуть не подавился Кеельсее. — Откуда ты знаешь?

— Вопрос беспредметен, — усмехнулся Командор. — Ты же знаешь, я не раскрываю источников своей информации.

Кеельсее слегка помрачнел, но ответил:

— Они пока не слишком напоминают о себе.

— Это хорошо, потому что, основываясь на своих наблюдениях, я пришел к выводу, что за их спиной стоит какая-то неясная, но очень могущественная сила. Теперь перейдем к делу. Я вызвал тебя вот по какому поводу. Мне донесли, что ты пытаешься организовать дублирующую, независимую от нас, службу безопасности. К чему все это, Кеельсее? Или ты и вправду хочешь стать живым богом Кемта?

— Тебя обманули, Командор! — В голосе Кеельсее звучало искреннее негодование. — Кто-то хочет нас поссорить. Ты же сам понимаешь, что это полнейшая чепуха! Неужели ты думаешь, что я строю заговор против атлантов?!

— Допустим, — сказал Командор и, заметив двусмысленность слова «допустим», добавил:

— Допустим, тебя оклеветали. Тогда ответь мне: почему ты втайне от нас заложил крепость в Барумту?

Глаза Кеельсее забегали, но он сумел совладать с собой и ответил:

— Это нелишняя предосторожность против волнений детей Кемта и против набегов кочевников. Я просто не успел сообщить тебе о ней.

Это была явная отговорка. С востока Кемту не грозили никакие кочевники, и Командор прекрасно знал об этом. Но он не стал опровергать Кеельсее, ибо имел еще один козырь.

— А что ты можешь сказать о КОННОМ отряде, формируемом по твоему приказу около Саиса?

Вопрос Командора неприятно изумил Кеельсее. Если сведения о строительстве крепости в Барумту могли дойти, до Командора от обыкновенных лазутчиков, то доложить о формировании отборного конного полка, подчиняющегося личным приказам номарха, они просто были не в силах успеть. Кеельсее распорядился об этом лишь три дня назад.

— Ты пытаешься понять, каким образом я получил эти сведения?

— Да… Да нет! — опомнился чуть не согласившийся с предположением Командора Кеельсее. — Какой отряд?

— Ой, Кеельсее, не крути… Доиграешься!

— Да нет там никакого отряда. — Номарх машинально потер лысую голову. — Я перевел туда одну из своих сотен — это верно. Но это не новый отряд! И он переведен туда лишь временно. На постой.

— Может быть, но все же я хотел бы убедиться в этом. Если ты не против, я пошлю тебе на помощь человека.

Кеельсее насторожился.

— Кого?

— Например, Гумия.

— Командор! — протестующе завопил Кеельсее. — Ты же знаешь, как мы друг к другу относимся.

— Знаю, — спокойно подтвердил Командор.

— Я наотрез отказываюсь с ним работать.

— Хорошо. Кого ты предпочитаешь?

— Не знаю.

— Тогда с тобой полетит Давр. Против него, я надеюсь, ты ничего не имеешь?

— Нет, — после некоторой паузы выдавил Кеельсее.

— И помни, пока я тебе верю, но что может случиться потом, мне трудно предположить. Не забывай, что у «Марса» хватит урана, чтобы долететь до Кносса.

— Я прекрасно об этом помню, так же как и о том, что уран этот добывается руками детей Кемта — холодно промолвил Кеельсее.

— Этот уран добывается подданными Атлантиды! — с ударением подчеркнул Командор. — Ну да ладно, оставим этот разговор. Пойдем в трапезную. В твою честь приготовлен отличный ужин, и атланты ждут нас.

Столы, покрытые темно-лиловыми скатертями, ломились от яств. Яркий электрический свет, создаваемый усилиями автономного генератора, бросал ломкие блики на усыпавшие посуду и рамы картин драгоценные камни, тонул в бархатных драпировках. Атланты, числом двенадцать, стоя приветствовали вошедших Командора и Кеельсее. Не было лишь Динема, возглавлявшего морскую экспедицию к берегам Черного Континента, да Гумия, не пожелавшего видеться со своим заклятым врагом. Все остальные были здесь и приветствовали номарха Кемта. Многих из них Кеельсее не видел уже несколько лет. Но для атлантов на Земле это был очень небольшой срок, почти что позавчера. Они улыбались ему. Они почти что не изменились. Приветствуя атлантов, Кеельсее поднял вверх руку. Они ответили ему таким же жестом. После этого номарх уселся и сразу же налил себе бокал крепкой виноградной ойвы.

— Что сравниться может с цветом алой, словно при восходе Солнца, крепкой ойвы. Вмиг развеселит, согреет душу, Тьму заменит на туман истомы…

Все удивленно посмотрели на Кеельсее, продекламировавшего строки из айги — запрещенной баллады доразумного барда. Не обращая внимания на устремленные на него взгляды, Кеельсее пригубил бокал, еще раз посмотрел ойву на свет и залпом допил напиток. Атланты одобрительно рассмеялись, кто-то даже хлопнул кулаком о ладонь.

— Вот это по-нашему!

Бросив в рот маринованный груздь, Кеельсее сообщил:

— Ужасно соскучился по этому напитку богов. — Голос номарха был ласков, будто и не было неприятного разговора. Он причмокнул. — Кемтяне варят только плохое пиво и гнуснейшую тростниковую бражку. Виноградный сок не доступен ни их разуму, ни плодородию Хапи. А я, увы, не переношу ни пиво, ни брагу. Поэтому слыву трезвенником.

Сидевший рядом Русий рассмеялся.

— Это придает твоему божественному ореолу дополнительное очарование!

— Готов променять его на бокал ойвы! — захохотал Кеельсее.

— Готов? Хм… — В тоне Русия послышались нотки скепсиса. Кеельсее, и без того взвинченный разговором с Командором, хотел вспылить, но сдержался и перевел разговор на другую тему. Они поговорили о видах на урожай, поспорили о достоинствах коммунитарного распределения на Атлантиде, поругали занявшегося мифотворчеством Грогута. После этого Кеельсее посмотрел на часы и стал прощаться.

— Мне пора, а не то утро застанет меня в воздухе.

— Ну и что, ты же бог, а боги могут летать!

— Боги летают днем, а ночью летают злые духи. А про меня ходит и так достаточно сплетен. Не удивлюсь, если однажды услышу, что разливы Хапи не что иное, как результат того, что я сходил испражниться. Ха-ха! — Получилось не очень смешно, но Кеельсее поддержали. Больше из вежливости. Он мгновенно уловил это, настроение его снова испортилось, но номарх был достаточно умен, чтобы не показать этой перемены. Он прощально прижал руку к сердцу и, сопровождаемый Командором и Русием, вышел.

Катер был уже готов к полету. Пилот-кемтянин безмолвной статуей опирался рукой на крыло.

— Ты доверяешь ему? — спросил Русий, кивком головы указывая на пилота.

— Вполне — ответил Кеельсее, — его зовут Зрунд. Я взял его еще совсем ребенком. Он считает меня отцом. Я не знаю человека, который был бы предан мне так, как он.

— А может, он и вправду твой сын? — Русий пристально вгляделся в лицо кемтянина.

— Нет. У меня много жен, но я не переношу их. Они глупы. И лысые! Последнее просто ужасно! Я до сих пор не могу привыкнуть к этому дикому обычаю.

— Так отмени его.

— Это не так просто, — усмехнулся Кеельсее. — Многовековые обычаи этой страны таковы, что жена бога не должна иметь волос, иначе она может осквернить своего мужа. Я вообще не имею права прикасаться к женщине с волосами. Естественно, я избегаю этот запрет и имею наложниц — на это смотрят сквозь пальцы — но дети наложниц не имеют права воспитываться во дворце.

— Скажи честно: ты просто не любишь детей.

— Да, ты прав. Я не просто не люблю, я ненавижу их! Я возненавидел их давным-давно, когда меня однажды направили в Дом Детства подменить заболевшего воспитателя.

— Ты шутишь? Ты и воспитатель?!

— Какие тут шутки — пробормотал смущенный Кеельсее. — У нас в Управлении практиковался подобный метод наказания. Я тогда проштрафился, и Начальник Отдела на пару недель перевел меня на эту работу.

— И каков же был результат?

— Эти две недели превратили меня в дикого зверя. Я возненавидел детей. Сразу и на всю жизнь. Это болезнь. Ею болеют многие, те, кого наперекор их желанию пытаются заставить заниматься несвойственным им делом. А самые несчастные из них — неудачливые педагоги. Они ненавидят чужих детей и боятся иметь своих. На Атлантиде было проще. Там я просто не знал своих детей. Здесь я их просто не хочу делать.

— А как же с этим парнем?

— Зрунд — совсем другое дело. Его родителей пожрал Хапи. На его глазах. Когда его привели ко мне, это был маленький пятилетний человечек со взрослыми грустными глазами. Он разучился раздражать детством, и я взял его к себе. Со временем он стал моим пилотом и доверенным помощником. Нет человека, которому я бы доверял более, чем ему. Зрунду сейчас двадцать семь. За двадцать два года, проведенные в моем дворце, он ни разу не рассмеялся.

— М-да, серьезный человек. — Русий посмотрел в глаза пилота, и ему показалось, что глаза эти странно блеснули. — Не знаю только, хорошо ли это.

— Это хорошо, Русий.

— Хорошо так хорошо. Твое дело.

— Вот именно, мое! — подчеркнул Кеельсее.

Из Дворца вышел Давр, направившийся к катеру.

— Русий — попросил Командор — постой с Давром в сторонке. Нам надо договорить.

— Хорошо. — Русий отошел и стал о чем-то разговаривать с Давром.

— Так вот, Кеельсее, Давр полетит с тобой. Как мы и договаривались. Постарайся не воспринимать это как недоверие с моей стороны, хотя ты вполне заслуживаешь подобного отношения. Не перебивай! — приказал Командор, заметив, что Кеельсее собирается возразить, — Давр будет осуществлять контроль. И не только за тобой. Вы у себя закостенели в своем восприятии жизни Кемта, и нужен человек со свежим взглядом, чтобы он мог определить не видимые вами недостатки. Давр и будет таким человеком. Взамен ты пришлешь мне Есония. Он будет делать то же, что и Давр, только на Атлантиде. Я опасаюсь, что у нас тоже не все гладко, а мы этого не замечаем. Больше у меня нет к тебе никаких пожеланий. Только одна постоянная просьба — будь бдительнее! Следи за настроением своих людей. Чем сильнее мы становимся, тем труднее нам удержать власть, ибо чтобы быть сильным, надо дать народу знание, а неровен час, найдутся властолюбцы, что обратят наши знания против нас же. Поэтому надо быть бдительным. Смотри в оба, Кеельсее!

— А ты будешь смотреть за мной, так, Командор?

— Так.

— Вот с этого и надо было начинать. А не читать мне в пятый раз проповедь о внимательности. Я располагаю пятитысячными силами безопасности и вдвое большей армией. Моими шпионами кишит весь Кемт. По-моему, этого вполне достаточно, чтобы охладить пыл любого, как ты выражаешься, властолюбца.

— А ты бойся не только властолюбцев, но и своей армии, и службы безопасности. Вооруженные нашим оружием и знанием, они представляют не меньшую угрозу нашему могуществу. Да, я забыл тебе сказать, — резко сменил тему разговора Командор — один из твоих кораблей с грузом урана во время бури причалил к Круглому острову, и Гир со своими ребятами был вынужден сжечь его. Груз урана они забрали себе.

— Черт с ним! Для меня потеря одного корабля — небольшой убыток.

— А людей не жалко?

В голосе Командора звучала подковырка, но Кеельсее не отреагировал на нее.

— Земля Кемт рождает достаточно людей. Надеюсь, там никто не уцелел?

— Гир передал, что никто. Но мне показалось, он темнит. Ты ведь знаешь, что мне иногда кажется…

— Знаю — буркнул Кеельсее.

— Если кто-нибудь из них вдруг объявится у тебя в Кноссе, поступи с ними… Ты знаешь, как надо поступить.

— О чем речь, Командор!

— Тогда все. Давр! — Командор обернулся к бывшему лейтенанту. Давр, держа в руке небольшой мешок, приблизился, — отправляйтесь!

— Есть, Командор! — Давр, как когда-то много лет назад, четко щелкнул каблуками и пошел вслед за Кеельсее к катеру.

— Давр — крикнул ему вслед Командор.

— Да — обернулся тот.

— Ты не забыл инструкции?

— Я не из тех, кто забывает, Командор.

Сказав это, Давр залез в кабину, взревели двигатели, катер взмыл вверх и растворился в ночном небе. Командор и Русий смотрели ему вслед.

— За Кеельсее нужен глаз да глаз, — четко произнес Командор.

— Думаешь, он играет?

— Да. И переигрывает. Он пытается играть не просто судьбами, он катает ногой весь земной шарик. Ну ничего, Давр не из тех мышек, которых легко обведет вокруг пальца хитрый кот Кеельсее.

Они развернулись и звонко пошли по выложенному мраморными плитами дворику.

А Кеельсее всю дорогу был хмур, вяло отвечая на вопросы Давра. Его мучил вопрос: какие же инструкции дал Командор своему соглядатаю?

Глава четвертая

Адрадос был вне себя от ярости. Он прибыл сюда не просто купцом. Он был посланником. Чрезвычайным послом славного города Алалах. Города, воздвигнутого на кедровых бревнах и золотом песке. Нет, конечно же, город был выстроен из белого камня и кирпича — это более долговечный материал, но благополучие его основывалось на великолепных рощах кедровых деревьев, густо покрывающих окрестные холмы, и золотоносной священной реке Хабиру, несшей свои воды в Великое море. Царь Алалаха был личным другом Адрадоса и не раз поручал ему всякого рода щекотливые задания.

Владыки Алалаха давно знали о существовании великого, рожденного из пены, острова, которым правят Белые Титаны — люди со снежно-белыми лицами. Страна их велика и могущественна, а Алалаху вечно грозили воинственные соседи — хетташи. Недавно взошедший на престол великий царь Алалаха Улусили решил пойти на сделку — предложить Белым Титанам кедр и золото взамен их военной помощи.

Когда Адрадос увидел Город Солнца, у него возникли сомнения, так ли атланты нуждаются в золоте и кедре. Но в любом случае, не принять посла было оскорблением, и Адрадос пыхтел от негодования. Прошло уже девять солнц с того дня, когда «Кассандра» вошла в гавань Города Солнца. Адрадос обменял в городских хранилищах все привезенные товары, сделал необходимые покупки, и было уже пора покидать негостеприимный город. Ахейцы даже не видели его. Охрана не пускала за пределы порта, если путник не мог предъявить необходимые документы. Один из матросов, пытавшийся проникнуть в город ночью без разрешения, исчез. Старший надзиратель порта на запрос Адрадоса ответил, что не отвечает за необдуманные поступки незваных гостей. И когда уже Адрадос успел помянуть недобрым словом всех богов, на причале появился надзиратель, сжимающий в руке глиняную табличку. Сверкнув небесно-голубыми глазами, он передал эту табличку Адрадосу и сообщил, что Совет Пяти разрешает купцу посетить Дворец Разума, где он будет принят Великим Белым Титаном Атлантиды, государства Солнца. Табличка оказалась пропуском. Но перед этим Адрадос должен был посетить Начальника порта и взять на борт сопровождающего.

Сделав недовольное лицо, купец сказал, что его очень огорчила заминка с аудиенцией, но сердце Адрадоса билось громкой радостью — мало кто из смертных удостаивался чести видеть Великого Белого Титана, повелителя Мира — человека с огромными черными глазами. Не медля ни минуты, Адрадос надел парадный хитон, шитый жемчугом и золотыми нитками, и приготовился отправиться в Дом со шпилем — резиденцию начальника порта у самой гавани. Дом находился на левом берегу канала.

К борту «Кассандры» подошла посланная за Адрадосом лодка. Толстый купец не без труда сполз в хлипкую посудину по веревочной лестнице. Лодочник, оскалив кипенно-белые зубы, поздоровался с сопящим от натуги купцом и дернул за фал. Небольшой парус хлопнул на ветру, лодка очень бойко заскользила по гавани. Адрадоса, повидавшего немало быстроходных кораблей, изумила невероятная легкость ее хода: он перегнулся за борт и раскрыл от удивления рот — бока лодчонки были обшиты потускневшими медными листами.

— Приятель — придав голосу фамильярный тон, сказал купец — сколько стоит твоя лодка?

Лодочник жизнерадостно оскалил зубы.

— Тебя интересует цена меди, покрывающей ее днище?

— В общем — да.

— Государство выдает нам медь бесплатно. Оно же обеспечивает нас хлебом и другими необходимыми для жизни предметами.

— Вы что же, совсем не имеете дела с деньгами?

— Нет, мы в них не нуждаемся. Когда у нас появляется какая-нибудь потребность, мы идем и получаем все необходимое из государственных складов.

— А вдруг ты запросишь больше, чем тебе необходимо?

— Зачем? — Купец замялся.

— Ну, например, тебе захочется иметь платье роскошнее, чем у твоего товарища.

— Мы не приучены к этому. Но даже если такое случится, государственный учетчик укажет мне на это.

— Милый мой, вы должны быть хорошо воспитаны!

— О нашем воспитании также заботится государство.

— Черт возьми, но хоть что-то вы делаете самостоятельно?!

— От нас требуется лишь добросовестная работа, все остальные заботы берет на себя государство.

Ахеец удивленно хмыкнул. Подобная система его вряд ли бы устроила.

— Послушай, дружище, а ты можешь стать кем-либо еще, кроме лодочника? Или это тоже решает за тебя государство?

— Нет — несколько озадаченно протянул лодочник, но тут же контратаковал. — А ты можешь стать вельможей?

— Это не так просто…

— Вот видишь! Ты тоже не можешь стать, кем захочешь.

— Да, я тоже не всегда волен в своих желаниях, но я могу стать воином, рыбаком, лодочником, ремесленником, землепашцем, а ты всю жизнь должен оставаться лодочником.

— А что в этом плохого? Нашим лодочникам не столь плохо живется, чтобы они желали стать кем-то другими. Мы созданы для того, чтобы быть лодочниками. Великий Воспитатель уже в раннем детстве решает судьбу каждого ребенка. Сильным предстоит быть воинами, умелым в ремеслах — кузнецами и гончарами, тем, кто любит море — моряками или рыбаками. Это очень разумно: каждый занимает то место, где он может принести большую пользу.

— Так тебя уже с детства учили быть лодочником?

— Да, с семи лет из меня делали моряка. Я и подобные мне ходили в море, нас учили ставить парус, вязать узлы, мы научились не бояться моря.

— Почему же ты сейчас не на корабле?

— Я совершил проступок — ударил помощника капитана… — Лодочник кривовато улыбнулся, — был пьян. За это меня перевели на другую работу. Я стал лодочником.

— Ты что же, не понес наказания?

— Должен был понести. Меня должны были отдать в низшие сроком на один год, но капитан заступился за меня, и все окончилось переводом на эту «триеру» — Лодочник похлопал рукой по борту своего суденышка.

— А кто такие низшие? — с интересом спросил Адрадос.

— Это люди, совершившие какой-либо проступок. В зависимости от его серьезности они становятся на определенный срок низшими. Низшие используются на самых тяжелых работах: они работают под присмотром воинов.

— Хм… В моей стране таких людей называют рабами.

— Нет, они не рабы. Я знаю о ваших рабах. Нам о них рассказывали. Раб — бесправное существо. Его можно ударить, мучить, убить. С низшим нельзя сделать ничего, если эта мера не вызвана необходимостью. У нас все знают о случае, когда воин беспричинно ударил низшего.

— Ну и что же? — встрял купец.

— Этот воин сам стал низшим и пробыл им целый год. А пострадавший был прощен и допущен к прежней работе.

— Какая доброта! — с сарказмом пропел купец.

— Не смейся, чужеземец! Наши законы на много лет опередили ваши. Вы — дикари по сравнению с нашими мудрейшими.

— А это кто еще?

— Советники Великого Белого Титана Атлантиды. Они составляют Совет Пяти. — Лодка стукнулась о камень лестницы, ведущей в Дом со шпилем. Адрадос встал и занес ногу за борт лодки.

— Послушай, приятель, а на сколько лет у вас делают низшими?

— А почему тебя это заинтересовало? Ты что, собираешься совершить какой-нибудь проступок? — В голосе лодочника появились нотки подозрительности.

— Да нет, — начал оправдываться Адрадос, — мне просто интересно.

— На один, на два, на пять, на десять, на всю жизнь. Срок устанавливается Советом Пяти.

— На всю жизнь? Но это же и есть пожизненное рабство!

— Чужеземец, мы не чувствуем себя рабами. Нам незнакомо это состояние.

— Ладно, это ваше дело, — решил купец, ставя ногу на твердь ступеньки.

Распрощавшись с лодочником, Адрадос бодро зашагал вверх по лестнице, обрамленной большими мраморными колоннами. Немного задохнувшись от быстрого подъема, он попал в просторный, украшенный двумя изваяниями портик. Адрадос перевидал немало статуй, но подобные этим ему никогда не встречались.

Слева от входа возвышалась огромная, высеченная из серого мрамора статуя мужчины, одетого в длинный ниспадающий складками хитон. Голова мужчины была гордо устремлена ввысь, тронутые голубой краской глаза, казалось, обозревали бескрайние просторы океана. Мускулистая рука, вытянутая вперед, держала большой серебристый шар.

Женщина, стоявшая справа, трепетными, насколько мрамор может выразить трепет, руками держала края готового распахнуться пеплоса. Лицо ее было нежно и ветрено. Она выглядела столь живой, что казалось — помани ее, и она улыбнется, и сойдет с пьедестала, и распахнет пепос, обнажая розовое теплое тело. Сотворить такую красоту было под силу лишь творцу. Или даже кому-то более могущественному, чем творец, ибо статуи были совершеннее человека!

Позади Адрадоса послышался легкий шум. Увлеченно рассматривавший статуи купец обернулся. Перед ним стоял невысокий черноволосый человек, прижимающий к груди стопку глиняных табличек и блестящий дактиль. Маленькие глазки человечка пронизали купца. Розовые губы неспешно распахнулись.

— Купец Адрадос?

— Да.

— Начальник порта ждет тебя. Следуй за мной. — Человечек повернулся и двинулся вперед маленькими семенящими шажками. Они миновали большую, отделанную драгоценным кедром, залу. Адрадос озадаченно поджал губы, — атланты вряд ли нуждались в кедровой древесине, раз им столь расточительно отделывался даже дом Начальника порта.

Человечек распахнул массивную, отлитую из меди дверь. Купец вошел в комнату. Дверь, тихо скрипнув, прикрылась.

Небольшой без излишеств рабочий кабинет. На стеллажах вдоль стен сотни глиняных табличек и каких-то тонких белых листов, похожих на хорошо выделанный папирус. Из-за черной шторы, прикрывающей одну из стен, виднеется кусочек карты… Человек, сидевший за столом, при появлении Адрадоса поднялся. Он был очень высок ростом, бел лицом. Прозрачные голубые глаза его были подобны глазам мраморной статуи. Он указал рукой на кресло, стоящее перед столом.

— Садись. Меня зовут Титан Эвксий. Я Начальник порта. Адрадос сел и угодливо пробормотал:

— Я купец Адрадос. Я хотел бы попросить…

— Я поставлен в известность — прервал его Начальник порта. — Цель твоего визита к Великому Белому Титану?

— Я здесь не просто купец, я посланник великого города Алалаха.

— Где это?

Эвксий встал, отдернул занавеску, и перед глазами купца предстала самая великолепная карта, какую он когда-либо видел в своей жизни. У Адрадоса даже затряслись руки. Он вытащил свой живот из кресла и благоговейно подошел к этому чуду. На карте, сделанной из какого-то блестящего белого материала, было изображено все Великое море вместе с окружающими его землями и островами, и Бескрайний Океан. Бескрайний? Синюю гладь Океана ограничивала неведомая Адрадосу земля. Купец напрягся, пошарил глазами по карте и с некоторым сомнением ткнул пальцем около какой-то черной точки.

— Рядом с Угаритом? — спросил Эвксий.

Купец часто закивал головой. Начальник порта подошел к столу и нажал на потайную кнопку. Крышка стола поднялась вверх. Что было под ней, Адрадосу не было видно. Гигант сделал несколько манипуляций рукой, и на карте появилась новая черная точка. Рядом ровными красными буковками возникла надпись.

— Ну вот, — удовлетворенно протянул Эвксий, — теперь ваш город есть на карте.

— Великий господин — сглотнув слюну, униженно попросил Адрадос, — а нельзя ли мне перерисовать эту чудесную карту?

— Нет. Это собственность Великой Атлантиды. Купец огорченно вздохнул.

— Так о чем ты хочешь попросить Великого Белого Титана — вернулся к старой теме разговора Эвксий.

— Государство Алалах достаточно могущественно, чтобы не просить. Оно предлагает союз и торговлю.

— Хорошо, я доложу Совету Пяти, но сомневаюсь, что он заинтересуется твоими предложениями.

— Мы дадим вам кедр и золото!

— Кедровые рощи Атлантиды достаточны для нужд нашего флота. Золото… Этот металл нас мало интересует. Если только как средство обмена? Мы очень мало используем его.

Глаза купца раскрылись до предела, отведенного природой. Заметив его удивление, Эвксий рассмеялся.

— Наше государство живет по несколько иным обычаям, чем другие. Мы интересуемся только теми товарами, которые необходимы для удовлетворения потребностей государства. Золото не является таковым. Мы используем его только в произведениях искусства, ценя его за единственно полезное качество — вечность.

— Но за золото можно купить все! — горячо воскликнул Адрадос.

— Мы привыкли расплачиваться товарами.

Купец хитро зажмурился.

— А если вы захотите купить у меня на сто талантов драгоценных камней, а мне будет нужен мрамор, который добывается рядом с Алалахом — в каменоломнях Тризда. Его можно купить за золото, но у вас нет золота, а значит, вам понадобятся сотни кораблей, чтобы доставить этот мрамор с Атлантиды в мой город… — Доведя до конца свою задачку, купец с превосходством посмотрел на столь неразумного Титана. — Нет, куда проще вести расчеты золотом.

— Нам не нужны твои камни, и мы не собираемся платить за них мрамором. Единственное, за что мы согласны платить чем угодно: и золотом, и мрамором, и камнями, и живым товаром — это красный песок. Если ты сможешь предложить его, атланты доставят в любое указанное тобой место требуемый товар в течение одного дня.

— Но это невозможно! — возмутился Адрадос. Этот атлант явно издевался над ним. — Я могу поспорить на все свое состояние, что ни один корабль не в состоянии доплыть от Атлантиды до Алалаха быстрее, чем за месяц. А если это будет целая эскадра тяжело груженых кораблей, то понадобится вдвое больший срок. А бури! А ветры! А течения! — всплескивал пухлыми руками купец.

— Твое состояние слишком мало, чтобы толкнуть нас на такой эксперимент, а не то мы бы, пожалуй, поспорили…

— А кто считал мои деньги?! — вознегодовал купец, — может быть, у меня даже есть красный песок. Эвксий отмахнулся.

— Откуда он у тебя?

— Неисповедимы пути сокровищ, попадаемых в случайные руки!

— Пираты?

— Может быть.

— И много его у тебя? — уже заинтересованно спросил Эвксий.

— На десять серебряных мин веса.

Эвксий посерьезнел. Десять мин — именно столько составлял вес партии урана, отправленного из Кемта в позапрошлом году. Корабль с грузом не дошел тогда до места назначения. Сочли, что он был потоплен пиратами. А вдруг?

— Где ты его взял?

— Это мое дело.

— Ну хорошо, если ты говоришь правду, то этого вполне достаточно для спора. Я доложу о нашем разговоре Совету Пяти. И, думаю, ты можешь поспорить с нами, если не передумаешь…

Эвксий снова поднял крышку стола. Несколько движений и:

— Твой корабль может входить в канал. Вас ждут. На каждом контрольном пункте ты должен предъявлять вот, эту табличку. — Он протянул Адрадосу медный футляр с вложенным в него глиняным кружком.

— У меня уже есть одна, — купец продемонстрировал Начальнику порта пропуск, полученный от главного надзирателя.

— Эта действительна лишь для первого поста у входа в канал. Дальше будешь предъявлять ту, которую тебе дал я. Ее отберут у тебя на последнем внутреннем посту. На обратный путь ты получишь другую и отдашь ее мне. Лишь только тогда твой корабль сможет выйти из гавани. Когда будешь у Великого Белого Титана, не забудь напомнить ему о красном песке. Тогда, может быть, он рассмотрит твои предложения насчет союза и торговли с Алалахом.

Атлант коротко поклонился Адрадосу, показывая, что аудиенция закончена. Купец отвесил ответный поклон и вышел. Ждавший в дверях человечек проводил ахейца до лодки.

Паруса ставить не стали. «Кассандра» шла на веслах. Адрадос позвал к себе Горидора и приказал ему привести кемтянина.

— Переводи, — сказал купец и обратился к Черному Вруну:

— Ты говорил, что твой корабль вез красный песок?

— Да, — подтвердил кемтянин.

— И боги-убийцы забрали этот песок?

— Да, а что?

— Нет, ничего. — Адрадос отпустил кемтянина. В мозгу его родилась интересная мысль.

Корабль вошел в канал. Слева величаво проплыл Дом со шпилем, справа-казармы морской стражи. Сразу за портовыми сооружениями шел первый внутренний пост. Он располагался перед мостом, пересекающим канал. Мост был настолько низок, что «Кассандра» не смогла бы пройти под ним даже со срубленной мачтой. Адрадос вопросительно посмотрел на сопровождающего, поднявшегося на борт у Дома со шпилем. Тот успокаивающе закрыл глаза.

«Кассандра» причалила к маленькой пристани около сторожевого поста. Спустившийся с башни часовой взял протянутую ему табличку. Сопровождающий сказал несколько быстрых слов, на что часовой молча кивнул, после чего повернулся к башне, из-за зубцов которой торчали несколько копий, и махнул рукой.

Движение по мосту прекратилось, он разделился на две половинки, которые начали разъезжаться вверх и в стороны. Моряки разинули от восхищения рты. Вскоре половинки моста разошлись настолько, что между ними мог свободно пройти любой корабль. Табличка вернулась к Адрадосу, часовой махнул рукой, показывая, что можно плыть. Весла вспенили спокойную воду, и корабль прошел мост.

По обеим сторонам канала тянулись посевы чрезвычайно высокой пшеницы.

Через три стадия показался еще один мост. Здесь процедура повторилась.

Спустя еще четыре стадия корабль достиг первого обводного канала, имевшего огромную ширину. Это была непреодолимая преграда для любого вражеского войска, решившего осаждать Город Солнца с суши. Командир одной из башец, преграждающих путь в узкую протоку, что соединяла внешний и средний обводные каналы, предупредил Адрадоса, что кораблю придется обождать — он не может развести мост, потому что по первому кольцу сейчас проходит гонка колесниц. Чтобы получше видеть это зрелище, матросы полезли на мачту. Адрадос и капитан были приглашены командиром поста посмотреть на скачки с вершины башни.

Внешнее — первое обводное кольцо Города Солнца — представляло собой правильный земляной обруч, зашитый в каменные плиты, шириной около двух стадиев. Большую часть его занимал ипподром для скачек, ближе к центру города по окружности располагались конюшни, казармы гиппархов и дома для моряков, которые жили там, возвращаясь из плавания. Здесь же были многочисленные верфи для постройки военных судов. Они были хорошо видны с вершины башни. Вдалеке блестел золоченый купол Дворца Разума.

Начальник поста подтолкнул Адрадоса локтем, и тот увидел взвихрившуюся на повороте перед мостом пыль. Приближались колесницы. Зрители, а их было множество, напряженно следили за состязаниями. Вот колесницы вскочили на мост. Возница передней из них резко повернул лошадей. Взбешенные кони крутанули медный борт колесницы, и он раздробил ноги скачущим сзади лошадям. Те от боли взвились на дыбы и, увлекая за собой колесницу с отчаянно орущим возничим, рухнули в канал. Победитель издал торжествующий крик. Его колесница с грохотом пронеслась мимо башни. Вслед за ней проскакали еще три экипажа. Все, кто стоял на башне, нагнулись за зубцы и смотрели в взбаламученную воду, в которой плавали деревянные обломки и обрывки материи. Ни возничего, ни лошадей не было. Они не выплыли. Тяжелая, обитая медью колесница увлекла их на дно.

— Такое случается почти каждый раз — безразлично прокомментировал начальник караула. Он протянул купцу его пропуск. — Я сейчас подниму мост. Вы можете плыть.

У Адрадоса от увиденного испортилось настроение. Гибель возничего показалась ему плохой приметой. Он вяло кивнул офицеру, взял футляр и спустился на корабль.

На входе во второй обводной канал стоял следующий сторожевой пост. Миновав его, корабль вошел в узкий, облицованный гранитом ров, ведущий в третий обводной канал. Почти весь ров был накрыт нераздвигающимся мостом и представлял собой темный тоннель, словно ведущий в мрачный Тартар. Этот тоннель был рассчитан ровно настолько, чтобы по нему мог пройти трехпалубный боевой корабль. «Кассандру» это вполне устраивало. Пройдя под мостом все второе обводное кольцо, застроенное домами горожан и мастерскими, корабль наконец вошел в последний, третий обводной канал и, миновав под зорким оком охраны два с половиной стадия, причалил к великолепной парадной пристани Дворца Разума. Она была сооружена из огромных, отполированных до блеска блоков черного камня. Золоченые цепи, окутывающие ее бока, загадочно мерцали на густо-ночном фоне. С двух сторон пристань замыкалась массивными боевыми башнями. Высота каждой из них была не менее сорока локтей, каменные бока не смог бы пробить ни один таран. Гарнизон каждой башни насчитывал сто человек и был снабжен всем необходимым для долгой осады.

От башен тянулись мощные, уходящие в небо стены. Сложены они были из такого же серого камня, что и башни, но зубцы их горели ослепительным белым блеском. Так мог сверкать лишь драгоценный мрамор тончайшей шлифовки, чистый, словно кожа девственницы. Адрадос, казалось, уже потерявший способность удивляться, схватился за голову — одни зубцы этих стен стоили больше, чем весь славный город Алалах. Адрадос мог поклясться в этом чем угодно. «Какая роскошь!» — только и смогли прошептать его губы. Стражи на стенах не было. Не видно было ее и на башнях. Видимо, Титаны были столь уверены в своей неуязвимости, что не считали нужным заботиться об охране Дворца.

Дворец Разума занимал центральную часть окруженного водой комплекса. Идти к нему надо было через Народную площадь — огромное покрытое камнем пространство, где в дни торжеств атланты внимали словам Великого Белого Титана. В дальнем конце площади около Дворца возвышалась статуя Великого Белого Титана. Она была столь огромна, что, казалось, достигала головой неба.

Адрадос, капитан Маринатос, Горидор и Черный Врун (последний на коленях умолял взять его во Дворец и даже решился расстаться с оружием, которое разучилось метать молнии. Адрадос сказал, что берет его из жалости, но оружие забрал. Изящная бесполезная штучка ему очень понравилась.) и двое имевших благообразный вид матросов сошли со сходен и взошли по ступеням пристани.

Площадь была пустынна. Путешественникам стало не по себе: они почувствовали себя беззащитными на этом ровном и безжизненном пространстве, казалось, на них глядят сотни глаз, и меткие луки, повинуясь чьему-то приказу, вот-вот изрешетят их острыми стрелами. Неуютно: человек привык за что-то прятаться. Поэтому-то люди идут в горы, а не в степи. В степях тебя слишком далеко видно.

Преодолев секундную робость, Адрадос выпятил толстый живот и зашагал по выстеленной гранитом площади. Его спутники последовали за ним. Огромный, без единого окна, фасад Дворца становился все больше и больше, пока, наконец, не занял полгоризонта. Статуя Великого Белого Титана грозно распростерла над ними свои медные руки. Послы стояли, подавленно взирая на это чудо, созданное, казалось, не человеком.

Обитые бронзой двери Дворца распахнулись, выпуская отряд воинов, вооруженных длинными блестящими мечами. Неулыбчивый командир бросил отрывистую команду, и воины в мгновение ока окружили купца и его спутников. Командир знаком приказал путешественникам следовать за ним и, продемонстрировав мощный загорелый торс, незащищенный сзади панцирем, первым вошел во Дворец. Послы, окруженные сверкающим кольцом охраны, проследовали за ним.

Потянулись длинные бесконечные анфилады комнат, обставленных одна богаче другой. Процессия не раз переходила с этажа на этаж, пока, наконец, не достигла приемной залы, которая была невелика и не давила своей роскошью. Предложив гостям сесть на длинные узкие установленные вдоль стен скамьи, начальник стражи сообщил, что Великий Белый Титан Атлантиды скоро выйдет к ним. Послы расселись и начали ждать, с любопытством осматриваясь.

Приемная зала не изобиловала излишествами обстановки. Черный, ярко блестящий трон — Адрадос сразу определил: черное дерево, — скамейки для посетителей да небольшой столик для писца — вот, пожалуй, и все. Да, еще посреди залы стоял непонятно зачем здесь очутившийся непристойной формы металлический столб. Внимательно рассмотрев его, купец обнаружил, что верхушку столба украшают два круга из холодного гладкого пепельного цвета камня. Что это такое и для чего служит, купец не понял.

Прошло уже немало времени, и послы заскучали. Наконец открылась дверь, и появился Великий Белый Титан. Он стремительно, на ходу поправляя оборку расшитого золотом и смарагдами драгоценного плаща, вошел в залу и сразу сел на трон. Он был молод и ослепительно красив. Твердые губы его слегка кривились, то ли от удовольствия видеть послов, то ли от желания рассмеяться. Это был Крим. Командор давно заметил, что Крим — большой охотник до всякого рода пышных лицедейств, и не раз просил подменить его на приемах иноземных послов. Служба командира конной стражи не отнимала много времени, и Великий Гиппарх с огромным удовольствием менял свой черный плащ на роскошные драгоценные одеяния, напяливал на себя черные очки и муторил недоверчивых иноземцев. Адрадос и его спутники этого, естественно, не знали и поэтому поспешно вскочили с лавки и согнулись в низком поклоне. Один из матросов по недоумию упал на колени, вызвав довольную ухмылку Крима. Он развалился в сделанном из черного пластика кресле и щелкнул пальцами. За его креслом мгновенно выросли два телохранителя, неслышно прошуршал по зале кривоногий толмач, занявший место за столиком.

Немного покрасовавшись, Крим перешел к делу. Толмач, пришептывая, перевел вопрос Великого Белого Титана.

— Кто вы такие?

— Мы послы великого города Алалаха, — с достоинством ответил Адрадос.

— Где это?

Купец слегка обиделся.

— О, Великий Белый Титан, я уже докладывал об этом Титану Эвксию, Начальнику порта.

Крим недовольно поморщился. Командор ничего не сказал ему об этом.

— Ах да, я припоминаю. Что привело вас в Город Солнца?

— О, Великий Белый Титан, меня послал к тебе царь славного и великого города Алалаха Улусили. Великий царь повелел мне, его ничтожному слуге, заключить мир и торговый союз с Великим Белым Титаном…

— А разве мы воевали? — деланно удивился Крим, сбивая Адрадоса с торжественного тона. Купец начал запинаться, а Крим с удовольствием наблюдал за его потугами. Он веселился и скучал одновременно. Смешно, но ничтожно! Внезапно раздался тонкий сигнал передатчика, спрятанного у него за поясом. Крим царственным жестом извлек черную коробочку и приложил ее к уху. Гости удивленно воззрились на него. Внимательно выслушав распоряжения Командора, атлант, спросил у купца:

— Чем ты торгуешь?

Вопрос атланта не сразу дошел до Адрадоса. Воспользовавшись тем, что Великий Белый Титан отвратил от него свое внимание, купец занялся другим делом. Раскрывая перед Кримом перспективы сотрудничества с кривоулочным городом Алалахом, он вдруг заметил, что верхушка непристойного столба чуть-чуть вращается вокруг своей оси. Более того, купцу показалось, что серые круги ловят его движения. Волшебный глаз? Орудие демонов? Открытие настолько поразило купца, что он невольно прослушал вопрос Великого Белого Титана.

— Что? — конфузясь, пробормотал Адрадос.

— Я спрашиваю, чем вы торгуете! — начал раздражаться Крим.

— Лесом, тканями, золотом, благовониями, живым товаром — всем, что пожелает Великий Белый Титан.

— Меня интересует красный песок. Адрадос было заколебался, но затем решительно сказал:

— У меня есть красный песок.

— Сколько?

— Десять мин.

— Мало! Но сойдет и столько. Я слышал, что ты не против заключить со мной спор относительно того, смогу ли я за день доставить из Алалаха сюда этот песок.

— За день туда и обратно? — зачем-то переспросил Адрадос.

— Конечно!

Адрадос верил в чудеса. Но не в такие. Поэтому он сказал:

— Согласен.

— Что я должен поставить с моей стороны?

— Пятьдесят талантов золота и мраморные зубцы со стен Дворца.

— Мраморные зубцы? Ого! У тебя неплохой аппетит. Другому бы я отказал, но ты получишь все, что хочешь. Но учти, если я не найду в твоем доме красный песок, ты и твои люди останетесь здесь навечно. Атлантида нуждается в рабочих руках, — Крим притворно зевнул. — Я сообщу о нашем пари моему казначею. Он обо всем договорится с тобой. А насчет союза с твоим городом я подумаю… — Атлант сделал паузу. — Сейчас вы можете пообедать и отдохнуть в покоях для гостей. Толмач отведет вас туда.

Переводчик угодливо поклонился и пробормотал по-ахейски:

— Я по распоряжению Великого Белого Титана отведу вас туда.

Крим встал, коротко кивнул, давая понять, что аудиенция закончена, и вышел. Гостей повели в отведенные для них покои.

Командор наблюдал за этим представлением по монитору. Камера, установленная в медном футляре, которому Гумий недолго думая придал форму фаллоса, давала сразу две картинки, позволяя рассмотреть сцену во всех подробностях. Обычно он мало интересовался приемами гостей, но сегодня был особый случай. Эвксий сообщил ему, что купец, добивающийся приема, утверждает, что имеет уран. Откуда?! Эвксий предположил, что купец перекупил груз красного песка у пиратов, которые могли захватить и ограбить корабль Кеельсее. Командор не поверил этому, но решил на всякий случай понаблюдать за купцом. И, как оказалось, не напрасно. Купец был, бесспорно, лгун, и его следовало примерно наказать, остальные его спутники не представляли никакого интереса, но вот черный моряк… Командор вспомнил о недавнем докладе Гира, о его невнятной, сказанной неискренним голосом фразе о том, что один кемтянин, черный как уголь, напал на Ксерия и был убит лишь после того, как ухитрился уничтожить сфероразведчика. Уже тогда у Командора закралось подозрение, что кемтянин уцелел и сумел скрыться с Круглого Острова. И вот теперь — загадочный черный человек, которого не должно быть на корабле ахейцев.

Командор вызвал Крима по рации и сказал:

— У меня есть кое-какие соображения насчет этого купца. Он утверждает, что у него есть уран. Предложи этому толстому идиоту пари, что ты сумеешь за день доставить красный песок из его дурацкого Алалаха в Город Солнца. Скажи ему, что этим делом займется твой казначей, и отправь их в комнату для гостей. Я сам обработаю этого барашка.

Крим сделал все, как нужно.

Сняв комбинезон, Командор напялил на себя потертый синий хитон и направился в гостевую залу. — Когда он вошел, послы ели. Челюсти их, соскучившиеся по нормальной пище, жадно перемалывали дорогие яства. Вино ручейками и реками лилось в обожженные солью глотки. Увидев Командора, купец вытер ладонью жирный рот и поднялся навстречу.

— Я казначей Великого Белого Титана, — проскрипел Командор, подражая старческому голосу, на родном купцу ахейском языке.

— Очень рад, очень рад. Великий Белый Титан предложил мне, хе-хе, одну сделку.

— Да, я в курсе. Пари. Ты ставишь десять мин красного песка против пятидесяти талантов золота…

— Великий Белый Титан обещал еще мраморные зубцы со стен!

— Ха! Ты хочешь увезти почетный трофей победителя! Но ты помнишь, что если Великий Белый Титан доставит этот песок на Атлантиду за один день — ты проиграл.

— А если нет — я выиграл!

Командор скрипуче рассмеялся.

— Ставка принята. Надеюсь, Великий Белый Титан не забыл сообщить тебе еще об одном условии: если он не обнаружит в указанном тобой месте красный песок, ты и твои люди — голос Командора стал жестким — останетесь навечно на Атлантиде.

— Да, он это говорил…

— Вот документ, подтверждающий действительность спора. — Командор протянул купцу табличку с текстом. Адрадос колебался. — Или ты передумал?

— Нет — решился ахеец и приложил свой перстень к свежей глине. Рядом с улыбающимся пардусом — печатью Великого Белого Титана, встали три корявые буковки А. К. А. — «Адрадос купец ахейский».

— Все правильно, — сказал Командор. — А сейчас ты должен сказать, где лежит красный песок, и написать своим слугам распоряжение о передаче его посланцу Великого Белого Титана.

— А может, Великий Белый Титан просто отдаст мне золото — попытался пошутить Адрадос.

«Казначей» серьезно ответил:

— Еще ни один талант золота не уплывал с Атлантиды подобным путем. Этот случай не будет исключением. — Командор сунул в поясной мешочек табличку и продолжил: — А теперь позволь мне переписать твоих спутников.

— Зачем? — удивился купец.

— Завтра им предстоит стать низшими Великого Белого Титана.

Уверенный тон казначея поколебал было решимость Адрадоса, но он переломил себя и, приняв как можно более равнодушный вид, сказал:

— Изволь, переписывай.

Командор достал свежую табличку и пошел вдоль стола. Спутники Адрадоса один за другим называли свои имена, а Командор старательно водил стилосом по табличке, делая вид, что записывает их. Перед Эмансером Командор задержался.

— Кемтянин? — Командор перешел с ахейского на родной язык Эмансера. — А как кемтянин попал на ахейский корабль?

Горидор открыл рот, чтобы поведать таинственную историю про страшный Остров Смерти, но Эмансер опередил его:

— Меня похитили пираты и продали в рабство! — Кемтянин почувствовал странные токи, исходящие от спрятанных за непроницаемой маской глаз казначея, и его сердце забилось учащенно. Точно такие же токи он чувствовал от тех злых богов на Острове Смерти.

Горидор, единственный из послов, кто понял ответ кемтянина, удивленно вскинул глаза. Командор улыбнулся:

— Вот как? Я могу выкупить тебя у купца, и ты станешь свободным.

— Нет, мне неплохо на ахейском корабле.

— Как знаешь.

Пока они говорили, Командор успел прочесть все мысли кемтянина и узнал, что тот был на Круглом Острове и что тот догадался, кто скрывается под маской шаркающего казначея. Его можно было убить тут же. Мыслью. Но это было некрасиво. И неинтересно. Командору хотелось увидеть, как кемтянин будет выкарабкиваться из этой ловушки. А сейчас следовало осложнить ему жизнь — убрать единственного человека, кто может понять нечаянного гостя Круглого Острова.

— Горидор? Я где-то слышал это имя, — придав голосу заинтересованность, сказал он поэту.

Горидор горделиво оправил бороду.

— Я певец, чужеземец, и мое имя известно всему миру!

— Да-да, ты певец. Я вспомнил, где я слышал твое имя! — Командор послал слабый сканирующий импульс, и продекламировал:

— Да, это мои стихи, — утвердительно кивнул головой польщенный певец.

— О, да ты великий поэт! Твое славное имя известно на Атлантиде. Великий Белый Титан привечает поэтов. Он гордится их дружбой. Если ты хочешь, я покажу тебе Дворец Великого Белого Титана. Поэт найдет здесь много интересного.

— Принимаю твое предложение с величайшей благодарностью, — сказал ничего не подозревающий Горидор.

Командор вежливо поклонился, резко повернулся к Адрадосу.

— Купец, ты написал послание домой? Адрадос молча протянул испещренную письменами табличку.

— Отлично. Завтра вечером я покажу тебе твой красный песок или известие от твоих родных, если ты обманул. Бойся обмануть, купец! — Адрадос судорожно сглотнул, а Командор вновь обратился к Горидору:

— Великий Горидор, последуй за мной, и я покажу тебе чудеса атлантов!

Он вежливо пропустил поэта вперед и вышел следом. Пройдя несколько комнат, он послал импульс и усыпил Горидора. Поэт не сделал ничего дурного, но он мог помешать. Пусть сон выведет его из игры.

Двое, закутанные в черные плащи, постучались в городские ворота. Вооруженный неуклюжим копьем страж велел им проваливать. Они стали стучать еще громче, требуя командира стражи. Грохот поднялся! Не приведи бог, проснется великий царь Улусили! Часовой сбегал в караульное помещение и привел командира стражи. Тот, подкрепленный десятком блестящих копий, приказал открыть ворота и впустить незнакомцев.

Они были огромного роста и белолицы. Один из них показал командиру стражи глиняную табличку и передал, что их послал купец Адрадос и что они ищут его дом. Начальник стражи сквозь зевок заметил, что сейчас — ночь, а все дела — утром, но несколько ярко блеснувших при свете луны монет сделали его сговорчивым. Приказав закрыть ворота, он вызвался лично проводить посланцев купца Адрадоса. На всякий случай он, однако, взял троих солдат, хотя незнакомцы не были вооружены. По дороге он расспрашивал их, кто они и откуда.

— Мы атланты! — последовал гордый ответ.

Командир стражи сильно заинтересовался. Он лишь краем уха слышал о могущественной Атлантиде и о ее загадочных всемогущих правителях.

— А сколько времени вы добирались до Алалаха — в предвкушении интересных морских баек спросил он.

— Мы вышли из Дворца Великого Белого Титана, когда начинало темнеть — отрезал один из гостей. Начальник стражи обиделся:

— Какая чушь! А они рассмеялись.

Миновав три кривые улочки, спутники остановились перед домом Адрадоса.

— Здесь — сообщил стражник. Один из гостей предложил:

— Будь любезен, постучи.

Командир стражи пожал плечами и несколько раз бухнул в измазанную глиной дверь. Залаяла собака. Люди проснулись позже — усердный вояка успел еще дважды побарабанить по неоструганным доскам. Наконец послышался женский голос:

— Кто там шастает ночью?

— Посланцы от купца Адрадоса — ответил командир стражи.

— Ночь же… — боязливо протянул тот же голос.

— Не бойся, с ними начальник городской стражи! — бодро рявкнул алалахский вояка, — открывай!

— Сейчас.

Скрипнула отворяемая дверь. Отблеск свечи выхватил кусочек молодого женского лица. Придирчиво осмотрев ночных гостей, женщина признала командира стражи и лишь тогда впустила всех в дом. Солдаты остались на улице.

— Что случилось? — Женщина с недоверием оглядывала скрытые черными плащами мощные фигуры посланцев.

— Кто ты? — вместо ответа спросил один из них.

— Я жена купца Адрадоса.

Атлант взглянул на начальника стражи. Тот утвердительно кивнул.

— У нас поручение от твоего мужа. — В руку женщины легла глиняная табличка.

— Где он?

— На Атлантиде.

Женщина повертела табличку в руках.

— Я не умею читать, — смущаясь, пролепетала она.

— Тогда пусть прочтет он, — решил атлант и передал послание командиру стражи. Тот взял его и, шевеля губами, начал медленно слеплять слова.

Командир стражи закончил и провел рукой по мгновенно вспотевшему лбу. Жена Адрадоса, выражая радость, привычно всхлипывала.

— Когда он передал вам это?

— Сегодня днем.

Женщина рассмеялась.

— Господа шутят? Или они, верно, много выпили.

— Неважно, — ответил уставший говорить правду Крим. — Мы должны получить красный песок.

— Постойте, но не прошло еще и двух лун с тех пор, как мой муж покинул город. Как вы могли успеть добраться до Алалаха с посланием моего мужа? Вы, наверно, пираты? Вы похитили его?!

При этих словах командир стражи, и до этого не очень-то доверявший бредням пришельцев, выдернул из ножен свой верный меч.

— Я уже говорил тебе, что мы на закате солнца получили письмо купца Адрадоса и доставили его сюда! Прошло целых четыре часа!

— Они сумасшедшие — взвизгнула женщина.

Начальник стражи кинулся к двери, чтобы позвать солдат, но добежать до нее не успел — Крим выхватил бластер и уложил его на месте. Запахло горелым мясом.

— Ты поспешил, Крим — укоризненно бросил напарник.

— Все к черту, Юльм! Мне уже до смерти надоело возиться с этими вонючими придурками!

Женщина, в ужасе раскрыв рот, стояла на месте. Крим грубо схватил ее за руку. Она очнулась и дико завизжала.

На ее крик вбежали солдаты. Крикнув «убери бластер!», Юльм поднял меч начальника стражи и мгновенно сразил двоих нападавших. Третий выронил копье и, истошно крича, выбежал на улицу. Крим прицелился и свалил его на землю. Улочка начала просыпаться, где-то поблизости хлопали двери.

— Проклятье! — выругался Юльм, — нашумели! Давай быстрее, а не то придется прорываться с боем! Тащи эту дуру в спальню, пусть показывает, где песок. Только идиоты хранят уран около постели. Удивительно, как она еще не облысела!

Крим вновь схватил визжащую женщину за руку. Видно, подумав, что атлант решил покуситься на ее честь, она начала брыкаться. Тогда Крим, не церемонясь, влепил ей здоровенную затрещину, моментально прекратившую истерику и визг.

— Где — коротко спросил он.

Женщина молча показала вглубь дома.

— Веди!

Она провела их в спальню и дрожащей рукой указала на резной, окованный медными бляшками, ларь. Откинув его крышку, Юльм стал вытряхивать вещи. Пожитков оказалось немного, в том числе небольшой слиток золота. Урана не было. Крим прорычал:

— Так эта жирная скотина решил поиграть с нами!

— Командор так и предполагал — крикнул в ответ Юльм, — ладно, купец заплатит. Надо захватить какие-нибудь доказательства, что мы здесь были, и сматываться!

— Сейчас захватим — зло рассмеялся Крим и поднял бластер.

С исчезновением Горидора Эмансер онемел. Никто из ахейцев не мог помочь ему, даже если бы и захотел. Надо было рассчитывать только на свои силы.

Их не охраняли. Правда, неподалеку стоял один страж, но он следил за целым этажом и не обращал на послов никакого внимания. Вот он почесал свою ногу древком копья и, насвистывая, направился вдоль по коридору. Момент был удобный. Эмансер прижал палец к губам и, провожаемый недоуменными взглядами ахейцев, выскользнул из залы. Он крался словно кошка. Заслышав шаги навстречу, он прижимался за ближайшей дверью или прятался за какой-нибудь предмет меблировки.

Так ему удалось преодолеть два этажа необъятного Дворца. Оставалось еще немного. О том, что он будет делать, оказавшись на площади, Эмансер не думал.

Он осторожно ступил на лестницу, ведущую на первый этаж. Но по ней кто-то поднимался. Этот кто-то был облачен в черные, облегающие тело, одежды, наподобие тех, что были у злых богов на Острове Смерти. Человек миновал пролет и поднял голову. Это был казначей, но как он изменился! Он стал огромным и всесильным. Руки его плавили медь. Он увидел Эмансера и улыбнулся. Нервы кемтянина не выдержали. Бросив мечущийся взгляд на поднимающегося казначея, он кинулся бежать вверх по лестнице. Теперь у входа на каждый этаж стояли охранники, равнодушно, без проявления каких-либо эмоций, смотревшие на бегущего по ступенькам кемтянина. Все, лестница закончилась. Перед Эмансером была дверь. Он рванул ее и провалился внутрь какого-то помещения.

Это был храм. Великий храм Атлантиды, храм, которого никто не видел и о котором ходило столько легенд. Его куполообразное, сложенное из розового камня тело венчало Дворец, бросая красноватые блики солнечных лучей. Здесь поклонялись пардусу, и первое, что увидел Эмансер, едва оправившись от неожиданности, это огромные, бешено горящие глаза гигантской кошки, заставившие его невольно отпрянуть назад. Но спустя мгновение он совладал с собой и осмотрелся.

Прямо перед ним стояла статуя Великого Белого Титана. Не похожая на ту, что была на площади. Тот Титан был великодушен и божествен, этот — жесток и человечен. Руки его держали большой шар, который переливался и светился дивными красками. В ногах нежился грациозный пардус, смотревший на входящего хитрым взглядом. Тело Титана скрывалось под странным костюмом, подобно тому, что у преследовавшего Эмансера казначея. И лишь глаза не прятались за речной полумаской. Они были пусты и бездонны, как Вечность. Эта статуя была настоящей. Из нее исходила смерть.

По бокам от статуи Великого Белого Титана стояли другие изваяния. Но они не были живыми, и Эмансер понял, что эти боги умерли. Еще он понял, что сейчас придется умереть ему, потому что сзади послышались неторопливые уверенные шаги. На этот раз бежать было некуда, и Эмансер повернулся навстречу смерти.

Командор стоял и смотрел на посеревшего от страха кемтянина. Он так хотел жить! Но он слишком много знал и должен был умереть. Командор подошел к Эмансеру, снял очки и… взял его за руку. Затем он возвратил очки на прежнее место и повел Эмансера прочь из храма — к жизни.

— Как дела, Командор? Что ты сделал с этим кемтянином?

— Ты знаешь, я почему-то сохранил ему жизнь. — Русий удивился.

— Как, неужели в тебе взыграла человечность? В тебе, зрентшианце?

— Сколько раз я тебе говорил — рассердился Командор — никогда не произноси этого слова!

— Ну ладно, ладно, извини.

Командор немного помедлил, потом начал говорить:

— Я посмотрел, сколь сильна у него страсть к жизни, и позавидовал. Мы ведь никогда не обладали такой. Мы живем по инерции. Мы стремимся к чему угодно: к власти, славе, почестям, но никогда мы так не стремимся к жизни. Мы не понимаем, что значит жить ради жизни, что значит радоваться солнечному утру, распускающемуся цветку, улыбке. Для нас это голая и опасная абстракция. А вот этот дикарь понимает: он живет ради того, чтобы жить, и не хочет расставаться с жизнью. Он за нее цепляется. Хотя и не трус. Представь, он одолел тридцать километров волн, чтобы спасти свою шкуру. Кто из нас способен на подобное? Да мы потонем на первых же ста метрах. Просто сообщим себе: а, надоело! — и вниз.

— Ты не прав. Вспомни, как дрались Юльм или Инкий.

— Это была не жажда жизни. Это был азарт! Если бы они хотели жить, они бы бежали.

— Ну и зачем нужна такая жизнь? Извини, но это мораль труса!

— Согласен. Я плохо выразился. Если бы они хотели жить, они бы не побежали, они бы искали шанс выжить в бою и не лезли бы на рожон. Вот если бы они поступили так, я бы поверил — у них есть жажда жизни.

— И как бы ты к ним после этого относился?

— Неважно. Это другой вопрос.

— А у меня — усмехнулся Русий, — ох, как я нырнул, когда кто-то бластером свалил на меня скалу!

— Ну… — протянул Командор, — если бы я не подтолкнул тебя, ты вряд ли бы соизволил прыгнуть в море. Спорю на что угодно, что ты решил бы проверить, что крепче: камень или твоя голова.

— Ты выиграл спор — рассмеялся Русий.

— Вот видишь! А он цепляется за свою жизнь!

— Где он сейчас?

— Пока я посадил его под охрану в одном из караульных помещений. Потом придумаю, что с ним сделать.

В покои Командора без стука вошла Ариадна. Она была одета в традиционную одежду островитянок — короткую со сборками тунику, слегка обнажающую грудь. Вид у нее был встревоженный.

— Наши вернулись — сказала она, не дожидаясь вопроса. — Они ввязались там в какую-то драку. У Крима разрублена щека.

— Неужели красавчик Крим попортил свою физиономию — насмешливо удивился Русий.

Ариадна укоризненно посмотрела на него.

— Не ожидала от тебя таких слов. И вообще, я не вижу здесь повода для смеха.

— А я и не смеюсь.

— Значит, мне показалось.

— Значит, показалось!

— Тащи их сюда — приказал Командор, прерывая начавшуюся пикировку.

— Я могу затем остаться здесь? — спросила Ариадна.

— Конечно. У атлантов не может быть никаких секретов между собой.

Легко выпорхнув из комнаты, Ариадна привела Юльма, Крима и Бульвия. Последний имел вполне невинный вид, двое других были помяты и смущены. У Крима смущение смешивалось с кровью, запекшейся на рассеченной щеке.

— Неласково вас принял славный город Алалах! — язвительно заметил Командор, на что Крим мгновенно возразил:

— Мы расквитались за эту встречу!

— Уран привезли?

— Нет, его там не оказалось — ответил Юльм, руководивший этой операцией, — купец обманул.

— И не найдя урана, вы решили разнести весь город…

— Они напали первые.

— Да ладно, чего уж оправдываться, — встрял Крим, — начальник городской стражи поднял тревогу, мы угробили его, а затем на нас навалился весь город. Драться они не умеют, зато здорово швыряются из окон. Чего в нас только не бросали… Вы думаете, — Крим указал на подсохшую царапину, — это от удара мечом? Как бы не так! Не родился еще такой человек, который бы мог съездить мечом по моей физиономии. Это какая-то тварь залепила мне куском черепицы!

— И что же ты сделал с этой тварью?

— Она не прожила долго. Я врезал ей из бластера. Это было куда эффективнее!

— Надо быть осторожней — заметил Командор. — И цари гибнут от гнилой черепицы.

Крим пренебрежительно мотнул головой, а рассказ продолжил Юльм.

— Получив черепицей по макушке, Крим рассвирепел и, когда мы добрались до гравитолета, он потребовал расстрелять весь город. Но мы с Бульвием посчитали, что царапина не стоит жизней тысяч людей.

— Если это царапина атланта, то стоит, — заверил Крим, — и не прикидывайся добреньким. Вы хором заявили мне, что у нас в этом случае не хватит энергии, и лишь поэтому я пощадил этот грязный городишко.

— Все ясно. Значит, завтра порадуем купца, — Командор прошелся по комнате, — надеюсь, вы не забыли захватить пару сувениров из его дома.

— Нет, — Крим злобно скривился. — Доказательства лежат в гравитолете.

— Значит, до утра. А ты, Крим, зайди к Леде, она заделает тебе царапину.

Крим нагловато усмехнулся.

— Я бы не против зайти к ней не только из-за царапины…

— Что ж, попробуй. Хотя я тебе этого не советую.

— Я пошутил, Командор. А царапину мне обработает Ариадна, если она, конечно, не против.

Смех Ариадны зазвенел серебряными колокольчиками.

— Пойдем, болезненный.

Для личных потребностей атланты использовали лишь небольшую часть Дворца — правое крыло верхнего пятого этажа. Никто, кроме нескольких особо доверенных таралов, не смел заходить в эту часть здания. Это была миникопия «Марса», включавшая в себя информцентр, пищеблок, биомедблок и прочие прелести атлантической цивилизации.

Ариадна повела Крима не в биомедблок, а в свою каюту. Всю дорогу она искоса поглядывала на разукрашенную физиономию Крима, слегка улыбаясь. Крим при этом почему-то краснел.

— Проходи, страдалец, — распахнула она дверь в свое жилище.

— Столько лестных эпитетов: то ли радоваться, то ли обижаться, — серьезным тоном заметил Крим.

— Я не собиралась обидеть тебя, — мягко сказала Ариадна.

— Спасибо хоть на этом, — Крим огляделся. Ему никогда не приходилось бывать в каюте Ариадны. Она не жаловала мужчин, и никто не мог похвастаться, что познал ее любовь. А может быть, она просто не имела дела с теми, кто любил рассказывать о своих победах. Комната эта была такой же, как и другие, но все же чем-то отличалась от них. Чем-то неуловимым. Уютом. Добротой. Ласковыми руками. В ней чувствовалось присутствие молодой желанной девушки. И Крим невольно мягчел. Его злобное сердце начинало оттаивать.

Смочив водой синтетический заживляющий бинт, Ариадна взяла голову Крима в теплые руки. Господи, что вы значите для мужчин, ласковые женские руки! Даже ваши хозяйки не осознают до конца вашей магической силы. Конечно, первой искрой любви могут быть глаза, улыбка, изящная фигура. В них можно влюбиться, но любить мужчина начинает лишь тогда, когда оценит теплоту прекрасных женских рук. Это руки моей женщины. Моей! Они приласкают, обогреют, накормят, погорюют, если тебе плохо, вместе с тобою. Стрела вонзилась в твой мозг, ты кричишь от боли, но стоит женским рукам обнять твою горящую голову — и боль утихает, отступая пред их магической силой. Руки снимают боль, впитывают ее в себя. И страдают. И ты молчишь, наблюдая эти страдания. Как ты думаешь, почему мужчины целуют женские руки? Знак уважения? Приветствия? Способ обольщения? — Нет. Они ищут теплоту, ту, что не хватает им и которая должна сделать их счастливыми. Они обоняют их вкус, ибо в руках вся женщина. По ним можно прочесть ее судьбу, ее будущее и прошлое. По ним можно прочесть ее душу. Она улыбается, дотронься до рук — они бесчувственны как камень — таково и ее сердце, поцелуй руку замарашке — она тепла, от нее веет добротой и нежностью, она ласкает твое измученное сердце — возьми эту женщину на руки, она рождена, чтобы сделать тебя счастливым.

Мой друг, чаще целуй женские руки, и ты будешь любить только любящих женщин, и тебя будут любить только любимые женщины. Храмы древних перуанцев носили изображения скрещенных женских рук. Перуанцы верили в их божественную суть, в их силу, их доброту. Они все погибли, защищая своих женщин, но ветер их дыхания и поныне целует любимые руки, превращенные в камень. Они счастливы даже в объятиях смерти! Целуйте женские руки!

Руки Ариадны были прекрасны. Их доброта и нежность мягко обняла ноющую рану Крима, и боль исчезла. Если бы Криму кто-то рассказал об этом, он бы цинично рассмеялся. Какая чушь! Он научил себя презирать женщин. Они — похоть, помноженная на измену. Но сейчас — он сидел и чувствовал себя счастливым комочком в мягких и добрых руках.

«Она могла бы стать прекрасной матерью» — внезапно подумал Крим. И мысль эта поразила его. Он осторожно взял руку Ариадны и поднес ее к губам. Девушка удивленно смотрела на него.

— У тебя добрые руки, — взволнованно сказал Крим.

Она ничего не ответила, мягко отняла руку от его губ и продолжила свое дело. Спекшаяся кровь растворилась в комке ваты. Микрохирург, чуть покалывая замороженную кожу, сшил края раны и втер заживляющую мазь. В довершение этой операции Ариадна соорудила из бинтов тюрбан и нахлобучила его на голову Крима. Теперь он выглядел как надменный царек, и девушка тихо рассмеялась.

— Ты не такой злой, как я думала.

У Крима отнимали качество, которым он гордился — его злость. Он попытался разозлить себя и возразил:

— Нет, я злой!

Девушка улыбнулась.

— Дурачок! Ты глупый, и глупость твоя в том, что ты стараешься казаться злым.

Отвернувшись от Крима, она стала укладывать инструменты в ящичек стола. Крим немного подумал, встал и подошел к Ариадне. Его словно выточенные из мрамора руки властно легли на плечи девушки. Она вздрогнула и напряглась.

— Я люблю тебя, — тихо шепнули губы Крима.

— Тебе недостаточно таралок? — тоже переходя на шепот, спросила Ариадна.

— Атлант не может любить земных женщин.

— А Командор? Он ведь любил?

— Не верю. Он полюбил ее, когда она умерла. Он полюбил ее за то, что она умерла. Он полюбил ее за то, что она подарила ему свою жизнь. Он просто не мог отшвырнуть такую жертву. Это не любовь, это запоздалое раскаяние.

— Я не согласна с тобой, — Ариадна попыталась освободить плечи.

— Но я люблю тебя! — Крим бешено рванул девушку к себе и впился в ее губы.

Ариадна не противилась, но и не отдавалась страсти. Ее губы оставались безжизненны, как пресный лед, и Крим отпустил их.

— Я не верю в твою любовь, — глядя ему в глаза, сказала Ариадна, — даже если ты и любишь, я не люблю тебя. Ты можешь насильно овладеть мною, но это будет твое поражение. Ведь применение силы — это признак бессилия. Но знай, если это случится, я возненавижу тебя.

Ее слова, рождаемые трепетными губами, словно бич хлестали атланта. Он побледнел, и боль вернулась к нему.

— Я никогда не сделаю тебе больно, — разделяя слова, твердо сказал он и, отпустив девушку, пошел к двери. Сердце его сжималось в черный комок. Не дойдя шага до спасительной черты, за которой оставались лишь злоба и ненависть, Крим потерял сознание и рухнул.

Когда он очнулся, голова его покоилась на розовой руке. Боль ушла. Глаза Ариадны были задумчивы. Она тихо улыбнулась и прошептала:

— Дурачок.

И сердце Крима растаяло.

Утром Русия кто-то в очередной раз пытался убить. Сок, налитый в его стакан, оказался отравленным. Об этом спокойно сообщил Командор, вошедший как раз в тот момент, когда Русий уже подносил стакан ко рту. Замедлив время, Командор забрал стакан и выкинул его в утилизатор. Русий, проглотивший лишь воздух, рассердился.

— Что за шутки?

— Сок отравлен.

— Откуда ты знаешь?

— Странно задавать такой вопрос зрентшианцу.

— А не скажет ли дорогой зрентшианец, кто насыпал яду его обожаемому сыночку?

— Не скажет.

— Почему же? Ведь он всевидящий?

— Понимаешь, в чем дело — посерьезнев, сказал Командор — я не могу определить, кто это делает. Я читаю эти мысли, вижу движения, я вижу руку, сыплющую яд в твой стакан, но я не вижу того, кто это делает. Мысли всех людей, что окружают нас, чисты, в них нет даже намека на то, что они хотят причинить тебе зло. Даже Крим, который тебя не переносит, безвинен как ягненок. Эти мысли словно выплывают из пространства. Они вершат действие и снова исчезают, так и не раскрыв своего хозяина. Я уже начинаю подумывать: уж не ты ли сам совершаешь эти покушения?

— Я? Сам на себя? Тебе не кажется, что у тебя слишком богатая фантазия?

— Почему же, бывают ситуации, когда человеку выгодно имитировать покушение на свою жизнь. Я могу привести тебе не один пример.

— Допустим. Но что дает тебе повод подозревать именно меня?

— Ты единственный, чьи мысли я не могу читать свободно. Ты можешь экранировать их, и тогда я не знаю, о чем ты думаешь. Но сегодня я убедился, что эти покушения — не твоих рук дело.

— Каким образом?

— Рука, так мило добавившая в твой сок яд, была очень непохожа на твою огромную лапищу. Она была изящна и красива.

— Женщина?

— Необязательно. У многих таралов такие руки. И у Крима.

— Но ты же сказал, что он вне подозрения!

— Нет, я говорил иначе. Я сказал, что не уловил у него никаких помыслов против тебя. Но я не могу гарантировать, что все его мысли подконтрольны моему сознанию. Человек непознаваем. Даже мы, зрентшианцы, не все знаем о нем.

— Ладно, покончим с этим. Только почему ты не оставил яд для анализа? Это могло бы натолкнуть на след.

— Это экстракт из ядовитых морских медуз, изредка встречающихся в океане. Он убивает мгновенно.

Русий невольно сглотнул.

— Великолепное утро! Будь так любезен, Командор, предложи мне стакан неотравленного сока!

После исчезновения Горидора и бегства кемтянина Адрадос почувствовал себя совсем плохо. Мрачные предчувствия грызли его сердце и скатывались в бездну необъятного брюха. Кроме того, от жирной пищи у него расстроился желудок, и купец метался между покоями для гостей и отхожим местом. Ничего не подозревающие о терзаниях Адрадоса капитан и два матроса играли в кости.

Наконец распахнулись двери, и в проеме появилась фигура казначея. Но это был не казначей, не тот вчерашний согбенный шаркающий старикан в вытертом хитоне. Выпрямившись во весь огромный рост, на пороге стоял повелитель. Неведомые купцу одежды облегали его тело. Великий Белый Титан!

Словно уловив мысли купца, великан кивнул.

— Да, я Великий Белый Титан Атлантиды, и я пришел, чтобы расквитаться с тобой, купец, за твой обман!

Позади Командора появились еще несколько титанов, среди которых ахейцы сразу признали того молодого красавца, что вчера изображал из себя Великого Белого Титана. Он зловеще улыбался, набухая кровью свежий рубленый шрам.

— Но, мой повелитель, — Адрадос бухнулся на колени — я не обманул тебя!

— Тогда где же твой красный песок?

— Он в моем сундуке, в спальне моего дома. Там, где я указал!

— Мои люди были у тебя дома и не нашли там никакого красного песка!

— Зачем ты обманываешь меня, Великий Белый Титан — хитро прищурился купец, — твои люди не могли побывать там. Я не верю тебе.

— Ты сомневаешься в моих словах? Ты хочешь сказать, что я лгу?! — загремел голос Командора. Купец заюлил.

— Нет, я не говорил этого. Но, может быть, ты шутишь, разыгрываешь меня?

— Мраморные зубцы наших стен затмили твой убогий ум, купец! Ты помнишь сокровища своей жены?

— Конечно — угодливо улыбнулся Адрадос.

Командор сделал знак, и Юльм бросил купцу мешочек с драгоценностями. Купец был озадачен. Не обращая внимания на обступивших его моряков, он перебирал и перебирал драгоценности. Губы его безмолвно шевелились.

— Ну что, купец, похожи они на украшения твоей жены?

Чуть поколебавшись, купец решил обмануть:

— Нет, это не они.

— Ты уверен, купец?

— Они похожи, но это не они. Командор страшно рассмеялся.

— Я предвидел твой ответ, купец! Ты сам пожелал этого! Надеюсь, ты помнишь лицо своей жены?

— Конечно — начиная предчувствовать беду, ответил Адрадос.

— Тогда лови — крикнул Крим, бросая к ногам купца пластиковый мешок. Вслед полетели злорадные слова, — вытряхни это дерьмо на пол!

Адрадос трясущимися руками развязал мешок и, схватившись за уголки, встряхнул его. Из мешка выкатилась облепленная кровью голова женщины. Его жены! Моряки дико закричали, а Адрадос, окаменев, смотрел на оскаленный крик отрубленной головы.

— Ты заставил меня это сделать, купец. — Командору стало немного не по себе. — Я был уверен, что ты не захочешь поверить ни одному моему доказательству, и поэтому представил тебе такое, от которого ты не сможешь отмахнуться. Ты хотел взлететь слишком высоко и говорил слишком много. Твой язык и жажда золота стали причиной этого прискорбного случая…

Очнувшийся от шока Адрадос заревел и, выхватив из складок плаща нож, бросился на Командора. В руке Крима блеснула серебристая полоса меча, и голова купца подкатилась к голове его жены. Словно в последнем поцелуе они прижались мертвыми лицами.

— Это тебе за дыру в моей физиономии, купец! — подытожил Крим.

Несколько мгновений все стояли, застыв. Затем Командор бросил:

— Увести их в Дом Перевоспитания.

Гулко хлопнули медные двери, и ахейцы упали на мокрые камни пола. Они не видели, как воины захватывали их корабль, безжалостно уничтожая всех, кто осмеливался встать на дороге. Они многого не увидят. Весь остаток своей жизни они будут видеть лишь опаленный солнцем мрамор да узкую полоску неба над мрачным рудником. Они уже никогда не будут людьми.

Глава пятая

Цвет. Как много он значит в нашей жизни.

Серый — это унижение и безысходность. Это цвет арестантских бушлатов, гадящий душу, словно тифозная вошь.

Красный — это цвет смерти. Бесцветная старуха любит кровь и мажет ею лезвие своей косы. Она красит им знамена полков, и эти полки никогда не вернутся с поля битвы.

Черный — это цвет Вечности. Холодный и всепоглощающий. Он пожирает даже лучи солнца. Он — черная гарь пожарищ, когда мир превращается в Вечность. Бездна тоже черного цвета. И Космос. Ибо они вечны.

Синий — цвет моря. Цвет соленый, теплый и ласковый. Люди, любящие синий — романтики жизни. Они отвергают черный фатализм корсарских бархатных шляп. Они улыбаются ультрамариновыми глазами. Глазами надежды и счастья.

Зеленый — это полдень, освещенный солнечными лучами. Он ласков, но неплодороден. Он счастлив, но это примитивное счастье. На уровне хлорофилла. Зеленые люди страдают от бесплодия и пьют сок смерти — алую кровь. Их называют вампирами. Но вампирами они становятся черной ночью. Ибо вампир — не кровь, он — Вечность. А Вечность любит ночь и боится яростного желтого солнца, вытаскивающего ее из бездны. Вампиры тают от солнца.

Желтый — это цвет стихии. Пожар — стихия с желто-красными языками. Это жизнь пытается одолеть смерть. И когда стихия побеждает, смерть вынуждена удалиться в черные чертоги Вечности. Греки очень любили желтый, ибо они не имели блеклой патины рая и вынуждены были любить стихию жизни. Желтый цвет — это глаза ягуара, подобного молнии. Это цвет молнии — огненной стрелы великого Зевса. Даже бушующий океан — грязно-желтого цвета.

Коричневый — это цвет стойкости и бешенства. Его избрали штурмовики и берсеркиры. Бросаясь на красное, быки думают о коричневом. Коричневый — это смесь Смерти и Вечности. Великие чаши равновесия. Ибо Смерть мгновенна, а Вечность бессмертна. Весы равны лишь миг, а потом распадаются на два отвратительных цвета. Кровь и пустота. Штурмовики умерли и канули в Лету, берсеркиры никогда не обрели своей Валгалы.

Белый — такого цвета нет вообще. Это блеклый оттенок любого из цветов. Розовый — ленивая смерть от дозы опия. Голубой — сопливый отсвет ручейка в великом Океане. Салатовый — словно безвкусная французская травка. Светло-лимонный — подобен этому яростному плоду, вдруг выжатому и потерявшему свою ярость. Бледно-коричневый — цвет, никогда не решившийся распасться на кровь и пустоту, а влачащий свою жизнь бледно-коричневым.

Лишь черный цвет не имеет блеклых оттенков. Ибо Вечность — абсолютна, она не признает компромиссов.

Низшие не имели цвета. Они были голыми. Они пахли грязью и кровью. Глаза их слезились от блеклой пыли и желтого солнца.

Слокос яростно долбил медным молотом по клину. Слокос был пожизненным низшим. Он родился счастливым. Судьба назначила ему быть воином. Он был могуч и храбр. От удара его страшного кулака валились наземь быки, лошади вздымались на дыбы от его крика. Враги боялись его, друзья уважали, Начальник Гвардии Солнца Давр предвещал ему великое будущее. Все полетело к черту в тот день, когда Слокос встретил Глайду. Огромная черная коса змеей хлестнула по глазам воина и затмила ему белый свет. Несколько дней он ходил сам не свой, а потом он снова встретил ее. Но лучше бы не встречал. Она шла, вцепившись в руку Начальника Гвардии, и он, смеясь, целовал ее яркие губы. Слокос подошел к Давру и сказал, что ему нужно поговорить с ним. Начальник Гвардии отнекивался и просил подойти потом, но Слокос был настойчив. Когда они отошли в сторону, воин попросил Начальника Гвардии отдать ему Глайду. Тот сильно удивился этой просьбе.

— Сегодня она со мной, завтра будет твоя. А потом ее захочет кто-нибудь еще. Так велит обычай! — И он похлопал Слокоса по плечу.

Но воина этот обычай не устраивал. Он размахнулся и ударил Начальника Гвардии в голову. Тот грузно упал на рыжий песок, но затем вскочил и бросился на Слокоса. Он знал разные увертки и дрался нечестно, но Слокос стоял как скала. Он сбивал и сбивал взбешенного Начальника Гвардии с ног. Затем он прыгнул на него и начал душить. Воины, издалека наблюдавшие за этим поединком, попытались прийти на помощь своему командиру, но Слокос разбросал их, словно щенков. Начальник Гвардии уже хрипел. И тут во дворе появился сам Великий Белый Титан. Он посмотрел на Слокоса и стал снимать черную полумаску. Воин понял, что Великий Белый Титан сейчас убьет его. Собрав все свои силы, он бросился на нового врага. Но стремительный удар кулака провалился в пустоту, а затем на голову Слокоса обрушилось что-то тяжелое в яркое, и он потерял сознание.

Очнулся он спустя много часов, в Доме Перевоспитания. Голова раскалывалась так, словно ее пронзила молния.

Совет Пяти приговорил Слокоса к пожизненному пребыванию в низших. На него навесили цепи и пригнали в мраморный карьер. Люди здесь выдерживали не более года, но Слокос был молод и очень силен — он держался уже третий, и уже третий год перед его глазами был все тот же медный кол, дергающийся в руках напарника Слокоса Киша, и бывший воин мерно бил по нему молотом. Удар, удар… День, день… И так вся жизнь.

Достаточно. Слокос отложил молот в сторону, Киш вставил в проделанное в коле отверстие рычаг, и они в четыре руки с трудом выдернули кол из гранитного монолита. Затем напарник Слокоса вбил в образовавшееся отверстие клин из твердого тиса. Слокос вытер со лба пот. Еще две такие операции, и восемь вбитых в камень клиньев вычертят квадрат вырубаемой глыбы. Клинья будут долго поливаться горячей водой, после чего разбухнут и разорвут крепкий камень. Вырванный из горы монолит попадет в каменные мастерские Великого Белого Титана, где он будет превращен в колонну или статую.

Таких, как Слокос и Киш, здесь было несколько сотен. Все они были низшими. Кто, как Слокос, навечно, кто, подобно Кишу, на год или два. Смотря по степени того проступка, который они совершили. Киш, например, украл со склада кусок материи, зачем, он так и не смог объяснить, и на год был переведен в низшие. A раньше он был землепашцем, и по ночам ему снились его вол и свежая борозда.

Слокос вбил последний клин и позволил себе разогнуть спину. Стоявший неподалеку охранник заметил это и угрожающе крикнул. Зло сплюнув сквозь зубы, Слокос показал ястребу, как они называли охранников, что его напарник пошел за горячей водой, и делать ему сейчас нечего. Но охранника эти доводы совершенно не тронули, и он с угрожающим видом двинулся к Слокосу. Ястребы на каменоломнях были двух видов. Одни стояли на специальных вышках, окружающих карьер. Они были вооружены луками и должны были предотвращать попытки побега или бунта. Но их почти никогда не бывало, и поэтому эти охранники были ленивы и добродушны. Зато те, что находились внизу, были большими сволочами. Они следили за тем, чтобы низшие не переставали работать, и их страшный кнут, обжигающий тело огненной болью, никогда не оставался без дела. Для тех, кто и после этого пытался артачиться, охранники имели более весомый аргумент — бронзовый меч, раскаляющий ножны. Это были люди с убогим мозгом и низменными желаниями. Сами Титаны презирали их.

Ястреб стал перед Слокосом, и держась кривой рукой за рукоять меча, надменно взирал на бывшего гвардейца.

— В чем дело, низший? Почему ты прекратил работу?

— Мой напарник пошел за водой — сквозь зубы процедил Слокос.

— Н-да — хмыкнул охранник. Он расслабился, и когда Слокос решил, что опасность миновала, внезапно обрушил ему на спину сплетенный из медных жил хлыст. В момент удара электрический конденсатор, спрятанный в рукояти, давал мощный разряд, парализующий мышцы. Слокос изогнулся от страшной боли. Работающие вокруг низшие прервали свое занятие и с затаенной ненавистью смотрели на ястреба. Тот уловил скрытую угрозу в их напряженных поздх и защелкал кнутом.

— Работать! Работать!

Со всех сторон к нему на помощь спешили другие ястребы. Низшие нехотя принялись за работу. Прибежал Киш с амфорой горячей воды.

— Что случилось, Слокос?

— Да ничего особенного — осторожно массируя распухшее место, ответил бывший гвардеец, — просто имел удовольствие насладиться укусом медного скорпиона.

— Передохни — предложил Киш.

— Хватит, наотдыхался! Эта скотина, — Слокос кивнул в сторону стоящего неподалеку с нарочито безразличным видом ястреба — только и ждет, чтобы мы встали. Он тут же пустит в ход своего скорпиона.

— Нет, — умно сказал Киш, — он, конечно, твердолоб, но не настолько, чтобы рискнуть повторить свой «подвиг». Тем более, что у него, кажется, нашлось другое занятие. — С этими словами Киш указал на быстро удаляющегося охранника и, приложив руку ко лбу, стал всматриваться в дорогу, вьющуюся в противоположном конце рудника. — Никак не пойму: что там?

Слокос, обладавший соколиным зрением, прищурился и буркнул:

— Гонят очередную партию мяса.

Окруженная со всех сторон воинами, по дороге шла нестройная толпа низших. Они еще не освоились со своим новым положением и пытались выглядеть людьми. Но Слокос знал, что через три дня они будут выглядеть так, словно всю свою жизнь провели на этом руднике.

Ястребы уже приступили к обработке вновь прибывших. Безжалостно избивая корчащихся людей бичами, они разбили толпу на пары и стали расставлять их по участкам. Двое очутились рядом со Слокосом и Кишем. Ястреб начал объяснять новеньким, что они должны делать, но они никак не могли понять, чего от них добиваются. Тогда охранник показал рукой на стоящего неподалеку Слокоса — идите, мол, учитесь. Низшие покорно поплелись выполнять приказание. Они стали в нескольких шагах от Слокоса и стали наблюдать за тем, как он и его напарник льют воду на мгновенно разбухающие клинья. Их бездействие раздражало Слокоса, и он кинул ястребу:

— Скажи им, пусть помогут!

— Вот еще! — ощерился тот, — еще успеют наработаться. А ты вкалывай! Вкалывай! — Ястреб ненавидел Слокоса.

Бывший гвардеец оценивающе смерил взглядом гнилую фигуру надзирателя и, ничего не сказав, вновь принялся за работу. Его, сильные руки заколачивали заранее заготовленные клинья, а Киш поливал их водой. Новенькие, видимо, поняли, о чем говорил Слокос, и один из них, постарше, сделал нерешительное движение помочь Слокосу. Охранник угрожающе щелкнул кнутом. Слокос распрямился и процедил:

— Что, гнида, не по-твоему вышло?!

Охранник размахнулся и ударил Слокоса. Но тот словно не почувствовал боли и продолжал стоять, вызывающе смотря на ястреба. Тот ударил еще раз. Слокос не пошевелился. Ястреб разозлился, обругал низшего и ушел.

Поведение Слокоса вызвало одобрение новых товарищей по несчастью. Один из них похлопал бывшего гвардейца по плечу и подозвал своего спутника. Они склонились над скалой и начали забивать клин.

— Кто вы — спросил Слокос.

Новичок беспомощно покачал головой и произнес несколько странно звучащих слов. Он явно не рассчитывал, что Слокос поймет его, но тот понял — гвардейцев учили азам нескольких языков. Это был ахейский, и он был знаком Слокосу.

— Кто ты — спросил он на этот раз по-ахейски.

Новичок обрадовался и стал быстро и горячо говорить. Слишком быстро. Из сказанного Слокос понял лишь то, что их новые знакомые — моряки с ахейского судна, захваченного атлантами. Почему титаны приказали захватить судно — обычно они не занимались морским разбоем — Слокос не понял, но на всякий случай сочувственно поцокал языком.

До вечера они работали вместе, а когда, окруженные охраной, вернулись в большой серый дом, где, спали низшие, выяснилось, что их нары находятся рядом. Новых друзей звали Ибрудос и Глебус. Они были молоды. Когда-то они были веселы и очень любили петь песни.

Командор был прав, обвиняя Кеельсее в том, что тот ведет двойную игру. И не прав в то же время. Номарх действительно втайне формировал несколько полков, которые подчинялись лично ему, а не дерганому фигляру фараону Рату. Навербованные из потерявших надежду бедняков, пленных кочевников, напоенные, накормленные, готовые грызться зубами за нежданно свалившееся на них благополучие, воины боготворили Кеельсее. Одно движение руки — и десять тысяч отборных, великолепно вооруженных воинов были готовы ринуться на любого врага великого номарха. Вот только на кого они должны двинуться? Этого Кеельсее еще не решил. У него было много врагов, как вне Кемта, так и в самой стране.

Кочевники с запада, налетавшие на быстрых пятнистых лошадях. Стройные линии лучников Кемта отбрасывали их назад в пекло пустынь, но они с завидным постоянством появлялись снова и снова, сея смерть и огонь.

Дикие пираты с побережья Великого моря, чьи украшенные демонами легкие триеры и тараки совершали лихие налеты на ощетинившееся крепостями побережье. Время от времени они прорывались в глубь страны, и требовались нешуточные усилия, чтобы заставить их бежать на свои корабли. Правда, в последнее время они поуспокоились — номарх вел с ними таинственные переговоры, но от этих заросших диким волосом детей моря следовало ожидать любой пакости.

Волновались земледельцы, плели интриги утратившие власть номархи. Даже сопливый мальчишка фараон Рату, погруженный в похотливую возню со своей женой и поставляемыми номархом Келастисом наложницами, и то влез в какой-то заговор. Когда соглядатаи доложили об этом Кеельсее, он засмеялся, но затем призадумался. Не все гладко в солнечном Кемте.

Но хуже всего была последняя новость. Верный человек, служивший не за деньги, а из преданности — ой, как не много таких людей — донес номарху, что вновь поднимают голову жрецы Сета, бога мрака. Тайна покрывала естество и поступки этих людей. Кеельсее даже не понимал, чего они добиваются, власть мало интересовала их. Что же тогда? Удары их были быстры и непредсказуемы, а появлялись и исчезали они так внезапно, что отряды храмовой стражи даже не успевали схватиться за оружие.

Во дворце номарха готовились к вечерней трапезе. Предстояло сидеть за столом, подавая приближенным пример в неприхотливости и умеренности. Год был неурожайным, и надвигался голод. Номарх должен был страдать вместе с народом, и он страдал, запивая жидким пивом жареные зерна пшеницы, приправленные жидкими побегами молодого папируса. Наутро об этих скромных трапезах знал весь Кемт, возбуждая себя ненавистью против фараона Рату, в трапезах которого купленная на вес золота у дальних восточных народов черная икра сменялась тающими во рту язычками фламинго. Каждый из этих язычков будет камнем на могилу глупца Рату!

Резко отодвинув от себя груду папирусов, Кеельсее поднялся из-за стола и щелкнул пальцами. У него возникло желание.

Появилась невысокая черноглазая женщина, и номарх, не тратя время на лишние разговоры, повалил ее на ложе. Можно бы было сделать это после трапезы, но зачем противиться зову природы, тем более что он может проделать это и после? Сил пока хватало!

Покончив с этим приятным занятием, Кеельсее поднялся и одернул складки хитона.

— Иди к себе.

Наложница так же безмолвно выскользнула за дверь, а номарх, приняв важный, слегка напыщенный вид, прошествовал в обеденную залу.

Его уже ожидали. Сидевшие за столом, а их было человек двадцать, встали при его появлении. Кеельсее прошел к высокому, стоящему во главе стола обеденному трону и уселся в него. Низко склонившийся прислужник поднес таз с водой. Поплескав руками воду, Кеельсее вытер их и лишь тогда кивнул — садитесь.

Рабы торжественно внесли блюдо с жареной пшеницей. Каждый из сидевших зачерпывал себе серебряной лопаточкой порцию этой, с позволения сказать, еды и со вздохом клал ее на тарелку.

Номарх следил, чтобы все клали себе ровно сколько положено. Не больше, но и не меньше. Подавая пример своим подданным, Кеельсее зачерпнул ложку жареной каши и со скрытым отвращением поднес ее ко рту. Лица придворных сделались кислыми, но они поспешили последовать примеру своего повелителя. Установилось дружное молчание. Лишь треск пережевываемого зерна, да бульканье жидкого пива. Тягостная трапеза. Быстрей бы покончить с ней! Соскребя с блюда последнюю ложку, номарх лихо закинул ее в рот и исподлобья глянул по сторонам. Похоже, участниками трапезы владело то же тягостное чувство — об этом свидетельствовали лихорадочно работавшие челюсти сидевшего рядом Гиптия.

Подождав еще немного, Кеельсее поднялся.

— Благодарение сияющему Солнцу-Осирису!

— Благодарение великому и единственному — дружно подхватили придворные.

— Благодарю тебя, великий Бог, что ты послал мне столь неслыханно вкусное угощение — проблеял редкостный подхалим и лицемер Управитель дворца Фра.

— Я рад, что тебе понравилось — буркнул номарх уже на ходу, спеша во внутренние покои.

Помещения, занимаемые атлантами, представляли собой шесть трапециевидных комнат, соединенных одна с другой. Четыре из них служили спальнями, в пятом были информцентр и картотека, в шестом находилась стража — двенадцать огромных гвардейцев-доров. Могучие и преданные, словно псы, они надежно охраняли покои номарха.

В середине этого «цветка» находилась седьмая комната — своеобразный центр психологической разрядки, где окруженные пушистыми коврами и удобной мебелью атланты находили успокоение и покой. Здесь Кеельсее и обнаружил Давра. Бывший лейтенант, а ныне главный советник номарха Кемта, полувозлежал на кушетке, поглощая огромный кусок мяса, приправленный горьковатым миндальным соусом. В руке его был бокал, наполненный явно не жидким пивом.

Давр приветствовал вошедшего невинным кивком головы и продолжил свое занятие. У Кеельсее вдруг пропало желание ругаться с Давром из-за того, что тот не явился на общую трапезу. Пробормотав что-то нечленораздельное, он плюхнулся на кушетку рядом с вкусно чавкающим лейтенантом и стащил с его блюда солидный кусок жаркого.

— Ну зачем — укоризненно возопил Давр, — я оставил вам порции на столике!

И действительно, откинув небрежно положенную на столик накидку, Кеельсее обнаружил там три блюда с солидными порциями мяса и кувшин багрового кипрского вина, вкус, которого он уже и не помнил.

— Восхитительно — пробурчал сразу подобревший Кеельсее, — как ты до этого додумался?

— Три дня, проведенные в тесной дружбе с жареной кашей, сделали мой мозг изворотливым, словно разъяренная кобра. — Давр дочавкал и поковырял пальцем во рту, — и вообще я не понимаю, какого черта вы создаете себе дополнительные трудности. Хороша умеренность, но не аскетизм. Чего проще — пошел к охотнику и взял у него мясо.

— У них нет мяса. Они сдают его в продуктовое хранилище…

— Откуда оно исчезает в неизвестном направлении, — подхватил Давр.

— Почему исчезает? Оно предназначено для войска.

— Что-то я не заметил, чтобы твои доры обжирались мясом. По-моему, его просто разворовывают. А что касается этого симпатичного куска, он обошелся мне всего лишь в серебряное кольцо.

— А где ты его взял? — с подозрением спросил Кеельсее.

— В твоей комнате есть контейнер, доверху набитый серебряными и золотыми кольцами.

— Я так и знал! Но это же государственная казна! — возмутился было Кеельсее. — А впрочем, черт с ней!

— Ты начинаешь мыслить как нормальный человек! — похвалил Давр. — Затем я отдал раздобытое мясо одной очаровательной девушке — и вот результат. Кстати, где эти чертовы слуги Осириса? Мясо может остыть!

— Бурчат у себя в комнатах непереваренным зерном. Они ведь не подозревают, что у нас сегодня пир!

— Непорядок — решил Давр. Легко, словно большая мускулистая кошка, он спрыгнул с ложа и вышел из комнаты, чтобы через мгновение возвратиться в сопровождении облаченных в длинные жреческие хламиды Гиптия и Изиды.

— Ого! — воскликнула Изида, — что мы празднуем? — Кеельсее не проявил чувства юмора и со всей серьезностью изобличил проступок Давра.

— Давр нарушил правила и купил у охотника мясо — тут Кеельсее многозначительно поднял вверх измазанный в соусе палец — что должно было пойти в государственное хранилище!

— Так верните его туда — предложил Давр.

— Вот еще!

Ужин исчез, с потрясающей быстротой. Давр лишь успел завладеть бокалом вина и надкушенным персиком и теперь меланхолично взирал на остатки в прошлом роскошной трапезы.

— М-да, я, конечно, не самый большой любитель пожрать, но к чему этот ваш аскетизм?

— Мы должны подавать пример народу — сказала Изида, облизывая жирные пальцы.

— Но почему бы не подать пример наоборот? Пусть все жрут мясо!

— Обильная и роскошная пища развращает — заученно возразил Гиптий. — И потом, поля Кемта не дают достаточного урожая.

— Я видел их, и у меня сложилось противоположное впечатление. По-моему, они много лучше, чем на Атлантиде, а между тем островитяне ни в чем не нуждаются.

Давр явно ждал аргументированного объяснения, и Кеельсее не замедлил с ним.

— Кемт ведет многочисленные войны и вынужден содержать большую армию…

— Армия Атлантиды тоже немалочисленна!

— Постой, не перебивай. Кто-нибудь из вас там, на Атлантиде, хоть раз задумывался над тем, сколько человек пожирают наши урановые рудники? Я никогда не упоминаю об этом, но вот приблизительные цифры. Население Кемта чуть более миллиона. В основном оно занято весьма непродуктивным земледелием, совсем немного — охотой и рыболовством. Какая-то часть людей работает на добыче меди и алша, в мраморных карьерах и на строительстве. Твое войско. Если бы наши заботы ограничивались лишь этим, рабочих рук и еды в основном хватало бы. Но мы несем бремя двенадцати урановых рудников, отнимающих у Кемта восемьдесят тысяч пар рабочих рук. Восемьдесят тысяч самых здоровенных мужиков: кемтян и военнопленных. Эти восемьдесят тысяч требуют постоянного пополнения, потому что редкий человек выдерживает на рудниках более четырех-пяти лет. Каждый год — двадцать пять тысяч рабов, обреченных умереть в красной пыли! Каково? Кемт не потянет такой обузы. У нас просто не хватит женщин, чтобы воспроизвести новых рабов, и мы вынуждены воевать. Отсюда-то и ненависть наших соседей. Мы служим своеобразным громоотводом для Атлантиды. Остров подобен льву, застывшему в гордом величии, а Кемт — стервятнику, таскающему для льва мясо. Мы имеем шестидесятитысячное войско, в то время как живя в мире могли бы обойтись и шестнадцатью тысячами. Мы создали флот, чтобы разорять берега народов моря, и расходуем на него колоссальные силы и средства. Но я даже не заикнулся об этом Командору. Ни разу! Почему? А потому, что это нам выгодно. Чем голоднее и злее народ, тем лучше он работает, тем более он готов к свершениям. Он не жиреет и живот его подтянут.

— Но бунты? Ты же сам говорил мне о них!

— Для их подавления существует армия и храмовые отряды. Они сыты и счастливы от сознания этого. Они убьют любого, будь то мать, отец или брат, лишь бы не лишиться своей привилегии жрать от пуза. Слово «лучник» притягивает, словно магнит, всех тех, кому суждено быть земледельцами, охотниками, камнетесами. Они лезут из кожи, чтобы доказать, что достойны быть воинами, и в результате мы имеем сильную инициативную молодежь. А вспомни, что имеете вы? На Атлантиде дети почти с рождения обречены стать кем-то, независимо от своих желаний и способностей.

— Но почему же? Воспитатели следят за наклонностями детей и сообразно этому определяют судьбу каждого ребенка.

— Но это же чушь! Как может проявить себя восьмилетний мальчик? Он же еще ребенок. Он не осознает ни своих желаний, ни своих поступков. Он действует подсознательно, на очень низком уровне, он еще не представляет себя в роли взрослого человека. Он лишь играет. И немудрено, что глиняная игрушка может показаться ему привлекательнее тяжелого медного меча, и тогда вы определяете его в гончары. А в душе он, может быть, великий воин! Он мог бы стать величайшим полководцем, а вместо этого будет всю жизнь вращать ногами гончарный круг. Кто от этого проиграл? Он? Да. Но больше всего — государство! Государство, которое не дало раскрыться своему сыну.

— Но то, о чем ты говоришь, — возразил Давр — всего лишь частный случай. Это действительно может случиться, но в целом наша система продуманнее и результативнее, ведь из тысячи мальчиков, отобранных в воины еще в детстве, вырастут десять полководцев!

— Но ты потеряешь самого гениального!

— Пусть — упрямо сказал Давр. — И потом, так было на Большой Атлантиде. — Так атланты называли свою прежнюю планету, в отличие от острова, который они именовали просто Атлантидой.

— Было, не спорю. Но не задумывался ли ты над тем: а все ли правильно было там, на нашей планете? Ведь на то нам и дан новый, чистый, словно бумага, мир, чтобы мы написали на нем письмена Разума, не повторяя ошибок прошлого. Не задумывался ли ты над этим?

— Нет. А зачем?

— Действительно, зачем?

Кеельсее вдруг стало скучно.

— Оставим этот разговор. Мы видим мир по-разному, и я рад, что имею возможность строить свой мир. Здесь, в Кемте.

— Но Кемт — часть Атлантиды, — полувопросительно-полуутвердительно бросил Давр.

— Конечно! Не собираюсь же я отдать власть этому сопляку Рату! — ловко ушел от ответа Кеельсее. — Какие планы на завтра у жрецов Осириса?

— Собственно говоря, никаких, — ответил Гиптий за себя и за Изиду, — все как прежде: утренняя служба, храмовые отчеты, донесения от жрецов…

— Что слышно о жрецах Сета?

— Пять дней назад был бунт в Карабисе. Есть данные, что его организовали поклонники Сета, но замешаны ли в этом жрецы, не знаю.

— Вряд ли. Они более изощренны, — Кеельсее подумал, сказать им или не сказать о том, что донес ему шпион, и решил: не стоит. Пусть об этом будет знать лишь он. Номарх потер бок и вздохнул. — Что-то я устал. Надеюсь, вы не расцените как невежливость, если я удалюсь в свою комнату?

— О-хо-хо, — засмеялась Изида, — какая роскошная фраза! Нет, наш повелитель. Дрыхни себе на здоровье!

Они посидели еще немного и разошлись. Последним ушел Давр.

Когда Кеельсее шел на встречу с пиратами, послами народов моря, он и не предполагал, что его ждет долгая, хлопотливая и очень опасная ночь. Он рассчитывал на часовую прогулку, после которой следовало тихо вернуться в покои и как следует выспаться.

Послы ожидали номарха в Резном домике — небольшом деревянном дворце, сооруженном на берегу прозрачного как слеза пруда. Здесь Кеельсее любил отдохнуть от суеты и полюбоваться на купания грациозных наложниц, а в последнее время и работал. К домику вел подземный ход, сооруженный в лучших традициях ГУРС — глубокий, выложенный гладким камнем. Кеельсее шел по его узкому коридору, и шаги его звонко перебегали по своду.

— Цок! Цок!

Снабженная хитроумным замком дверь. Кеельсее снял с пояса ключ, вставил его в еле заметную скважину и одновременно наступил на одну из черных плит, лежащих у порога. На вторую слева. Дверь тихо скрипнула и отворилась.

Гости развлекались. На столиках перед ними стояли кувшины с вином, негромко визжали две невесть откуда взявшиеся девки. Появление номарха, вышедшего из-за портьеры, вызвало легкий переполох. Послы отставили недопитые чаши, девки с криком бросились к двери.

— Сбир!

У входа в комнату возник огромный, закованный в бронзу дор.

— Убрать это! — Кеельсее указал на вино. — И это! — пальцем на девок.

Дор сделал знак рукой. Появились еще несколько таких же огромных воинов. Двое из них уволокли отчаянно отбивавшихся девок, остальные быстро убрали кувшины и чаши. Послы, встревоженные появлением вооруженных гигантов, искоса переглядывались. Раздался короткий женский крик. Гвардейцы убирали невольных свидетельниц встречи. Пираты схватились за рукояти мечей.

— Спокойно! — велел Кеельсее. — Вам ничего не угрожает. Появился Сбир.

— Все в порядке, хозяин.

— Отлично, Сбир. Можешь идти. — Сбир и доры вышли, плотно притворив за собой дверь. Номарх медленно ходил по зале. Пираты напряженно следили за ним.

— Как вы знаете — внезапно начал Кеельсее — мои корабли больше не тревожат ваших берегов. И это неспроста. Я оценил вашу храбрость и хочу предложить вам союз. Кто самый могущественный в этом мире?

Пираты переглянулись. Номарх Кемта не относился к числу любителей лести.

— Великий Белый Титан — с легким подобострастием в голосе ответил верзила с отрубленным ухом, носивший кличку Одноух.

— Кто самый богатый?

— Великий Белый Титан.

— От чьих кораблей вы бегаете, словно трусливые крысы? — Это было оскорбление, и пираты угрожающе заворчали.

— От кораблей Великого Белого Титана, не так ли — не обращая внимания на их реакцию, осведомился Келастис. — Как видите, Великий Белый Титан представляет все в этом мире: власть, богатство, силу. Он держит в своем кулаке и вас, и жирных сирийцев, и Кемт. Он играет нами словно марионетками. Кемт платит ему огромную дань, и мне донесли, что он собирается наложить дань и на народов моря.

Пираты возбужденно загалдели. Кеельсее повысил голос.

— И наложит! Что вы можете противопоставить ему? Три сотни медных носов? Он бросит против вас шестьсот триер и пентер и сотрет ваши эскадры в порошок! А вас пошлет на каменоломни. Там требуются рабочие руки!

Слова эти покрыл новый взрыв негодования.

— Тихо! — Этот приказ исходил от Меча — невысокого, но очень коренастого, почти квадратного воина. Кеельсее знал, что когда-то Меч был тетрархом конной гвардии Города Солнца, но бежал с Атлантиды, предпочтя карьере свободу. Это был страшный человек и великий пират, пользующийся большим авторитетом между своих собратьев.

— Все это — сказал Меч — мы знаем и без тебя, номарх. Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю — голос Кеельсее был тверд — разрушить Город Солнца. Стереть его с лица земли!

Пираты молчали, пораженные. Лишь Меч не выглядел удивленным.

— Ты видел Город Солнца, номарх?

— Да. И не только видел. Я могу дать вам подробный план Города и сообщить много полезных сведений…

— А ты, случаем, не Титан? — вкрадчиво спросил пират. — Ты очень похож на Титана.

— Да, я — Титан! — решительно, даже с каким-то вызовом, сказал Кеельсее.

Кто-то из пиратов присвистнул.

— Ого!

Они были готовы счесть это провокацией, но все решил Меч.

— Ты хорошо сделал, что не солгал, номарх. У меня есть глаза и уши, солги ты — и я бы не доверился тебе. Не нужно объяснять, почему ты жаждешь гибели Атлантиды. Это ясно и без слов. Я пойду с тобой, если твои слова решатся стать делом. Но я сделаю это не из мести и не из страха пред растущей силой атлантов, а лишь потому, что Атлантида — это сказочно богатая страна, и там есть чем поживиться моему мечу! — С этими словами пират извлек из ножен блестящий клинок и вонзил его в лакированную поверхность стола.

— Вот мой меч!

Стена недоверия была сломлена. Целый лес блестящих клинков вонзился в черное дерево стола. Морские авантюристы ценили жизнь меньше, чем хорошую добычу. Смерть под стенами Города Солнца? Что ж, она будет прекрасной, и певцы-туруши сложат песни о великих пенителях моря, сложивших головы на молах величайшего города Вселенной.

— Я жду вас через тридцать дней. Мой флот будет готов присоединиться к вам.

— Не минует и двадцати девяти солнц, как триста медноносых кораблей будут пенить волны у берегов Кемта!

Мечи с лязгом вошла в ножны. Стол покачнулся и рассыпался.

— Вот так же рухнут и неприступные утесы Атлантиды!

Давра номарх заметил случайно. В темноте дворцового коридора вдруг вспыхнул крошечный огонек сигареты, заставив Кеельсее застыть на месте. Курить мог только Давр, заядлый курильщик, не расстававшийся с сигаретой ни на минуту.

Огонек то вспыхивал, то затухал, а Кеельсее терпеливо ждал. И был вознагражден за свое терпение. Мелькнула смутная тень — появился человек, ожидаемый Давром.

Давр затушил сигарету и двинулся навстречу незнакомцу.

Они встретились всего в нескольких шагах от номарха, и тот прекрасно слышал каждое сказанное слово.

— Ну? — Это был голос атланта.

В ответ раздался тихий вкрадчивый голос:

— Господин обещал заплатить…

— Фра! — изумился Кеельсее. Тихоня и жополиз, а заодно шпион в доме своего хозяина!

— Сколько? — брезгливо спросил Давр.

— Десять золотых колец.

— Держи. Здесь больше. — Послышался тихий звон. Кеельсее был готов лопнуть от злобы. — Давр расплачивался золотом из сундука номарха Кемта!

Предатель спрятал золото в кошель и зашептал:

— Слушай меня, советник. Номарх что-то замышляет. Он собрал и вооружил несколько полков. Они находятся далеко от западной границы, значит, предназначены не для войны с кочевниками. Ни один из них не находится близ побережья, значит, они не готовятся отразить нападение пиратов. Все они расположены в центре Кемта между Саисом и Мемфисом.

— Может быть, он опасается фараона?

— Нет, этот глупый мальчишка не имеет и сотни преданных ему воинов. Номарх может раздавить его, словно муху. Однажды он упоминал при мне, что один из этих полков якобы предназначен для борьбы против служителей Сета, но я не верю этому. Жрецы Сета никогда не выходят на землю и не вступают в открытый бой. Они расправляются со своими врагами из-под земли, словно черви.

— Сколько всего новых полков?

— Не знаю точно, четыре или пять.

— Что ты знаешь еще?

— Еще? Он ведет какие-то таинственные переговоры с послами народов моря. Наши корабли перестали сжигать их селения, а их пиратские эскадры не тревожат наше побережье. Это странно, советник, тем более, что кемтян и народы моря разделяют три столетия непрерывных войн.

— Все?

— Все.

— И ты считаешь, что этот бред стоит горсти золота?

— Эх, советник, что такое для тебя горсть золота! — Фра дунул на раскрытую ладонь, — пыль. А для меня — целое состояние.

— Ну ладно — немного подумав, решил Давр — иди. Если узнаешь еще что-нибудь, ты знаешь, как со мной связаться.

К дверям своих покоев Кеельсее подлетел кипя от ярости. Шпионы Командора! Предатели в его собственном доме! Услужливое воображение рождало самые страшные пытки, которым он подвергнет скользкого слизняка Фра. Дыба! Котел с кипящим маслом! Жгучие термиты! А под конец — на корм крокодилам, пусть полакомятся свежатинкой!

Может быть, эта ярость и спасла ему жизнь. Совершенно не опасаясь, что его могут услышать, номарх пнул ногой в дверь и буквально влетел в комнату. И тотчас же позади него просвистела сталь. Если прожитые годы и ослабили силу мышц номарха, но они не тронули его реакцию, оставшуюся стремительной, словно мысль. Моментально оценив ситуацию: он на свету, а нападавший в темноте — номарх кувыркнулся через голову и покатился туда, где должно было быть ложе. Вот и оно, номарх крепко врезался в медную ножку. Рука его метнулась в складки постели и извлекла бластер. Нападавший был уже в шаге от своей жертвы, занесенный для удара меч тонко рассек воздух, но Кеельсее опередил своего врага. Тьму прорезали несколько импульсов, один из которых разворотил грудь взмахнувшего мечом человека. Но убийца был не один, из углов надвигались новые тени. Кеельсее полосовал темноту длинными импульсами и слышал свой дикий подсознательный вопль.

Поднялась тревога. В спальню ворвались доры с обнаженными мечами. Зазвенел металл. Сражающиеся яростно рубили друг друга.

— Огня! — орал Кеельсее, разряжая бластер в каждого, кто имел неосторожность приблизиться к ложу, на котором утвердился помятый номарх.

Загорелись факелы, озарившие целый лес обнаженных мечей. На полу в лужах крови лежали люди.

— Болваны! — заорал номарх на растерянных доров, окончательно убедившись, что лишь чудом не лишился головы, — как вы проворонили их?!

— Не раздирайся, — сказал Гиптий на атлантическом, — Доры здесь ни при чем. Они пришли из-под земли. Это люди Сета.

Факелы высветили черную, уходящую вглубь земли, дыру. Один из доров наклонился над ней, раздался свист, и воин рухнул. Из горла его торчала черная стрела. Разразившись бранью, его товарищи стали кидать в дыру факелы.

— Завалить ее! Сейчас же!

Пока перепуганные рабы таскали корзины с землей и камни, обрушивая свою ношу в подземный ход, атланты рассматривали тела убитых врагов… Их было четверо, двоих из них убил номарх, двое других погибли от мечей доров. Слуги Сета были облачены в темно-багровые балахоны с большим черным солнцем на спине. Вооружены они были короткими узкими мечами, на пальце одного из них, видимо старшего, блестел массивный золотой перстень, украшенный крупной черной жемчужиной. Кеельсее сдернул его и примерил на свою руку.

— Трофей.

Жемчужина была мертвенно-черной, лишь утром, когда встало Солнце, из ее центра прорезался узкий зеленоватый луч, тут же распавшийся в напоенном желтизной воздухе.

Сознание — мир образов и желаний. Сознание — бездна мыслей и чувств, непредсказуемых никаким провидцем. Вы можете читать мысли, но никакая сила ума не поможет вам проникнуть в бездну сознания.

Атланты посчитали Крека глупым безобидным мальчишкой. Да он и был таковым. Он не видел своей матери, ее у него никогда не было. Была женщина, которая выкинула его из своего чрева и забыла о нем. В самой глубине сердца таилась мысль, что ее заставили забыть, но это не играло особой роли.

Всю жизнь он помнил себя на этом острове. Совсем маленьким он играл в прятки в бесконечных лабиринтах железного корабля, но потом корабль ему опротивел. Он полюбил остров и готов был пропадать там бесконечно долго. Целыми днями он носился по знакомым и родным тропинкам и рощам Круглого Острова. Он знал здесь каждое дерево, каждый куст. Горные козочки чесали свои мордочки о его руки, змеи прятали клыки и шипя уползали в каменную прохладу гор. Остров признал его своим и принял в недоступное чужаку братство.

Но на ночь Крека загоняли спать в душный железный ящик, который они именовали Домом. Сначала насильно. Потом он привык. Они боялись, что Крек одичает и сольется с островом, а они потеряют его. Он зачем-то был им нужен.

Еще он помнил, как когда-то давным-давно на остров прилетела железная лодка. Из нее вышли трое. Один из них поднял Крека в воздух и сказал: «А может, убьем гаденыша, а то, неровен час, придет день — и он рассчитается с нами за своего отца!»

Крек не понял всего, что говорил этот человек, но почувствовал, что душа у человека багрово-черная и он желает зла маленькому Креку. Дикарь хотел ударить злого человека, но передумал. Он заплакал. Надо было показать, что он слаб.

Тогда к злому человеку подошел другой, с глазами, закрытыми черной маской. Он всем своим видом пытался показать, что у него добрая душа, но Крек чувствовал, что у этого человека вообще нет души, а есть слепящая равнодушная бездна.

Он приказал: «Оставь его. — И добавил: — Мальчишка безвреден. Он не знал своего отца и никогда не узнает о его смерти. Он будет связью между нами и землей. Он первый, а их будут тысячи. Мы будем править, опираясь на их плечи. Пусть этот дикарь живет на острове. Пусть остров заменит ему весь мир».

У третьего была очень чистая душа. Но он не захотел сказать ничего. И глаза его были странны.

Они улетели. С тех пор лодка приходила всего два или три раза. Может быть, больше, но Крек об этом не знал. Потом ему объяснили, что люди, приплывающие на остров — злые и могут принести беду, а поэтому их надо убить, не то они убьют тебя. Креку не хотелось верить, но он сделал вид, что поверил. С тех пор он вместе с другими обитателями острова истреблял все корабли, осмелившиеся пристать к омываемому волнами клочку суши. Но посещения эти становились реже и реже. Люди стали бояться Острова Смерти.

Обитатели острова называли себя атлантами. Они сказали, что Крек такой же, как и они, что он их друг. Но Крек чувствовал в их словах некую фальшь. Его внимательные глаза отмечали, что некоторые из названных «друзей» пренебрегают им, считают его ниже себя. Кое-кто из них даже пытался заставить Крека выполнять чужую работу. Правда, старший из атлантов Гир наказал их за это, но они не изменили своего отношения. Кроме всего этого, Крека мучило подозрение, что атланты обманули время. Он заметил еще в детстве, что жизнь в природе течет и обновляется намного быстрее, чем жизнь Крека. Бесчисленно многие листья успели состарить деревья, прежде чем Крек стал большим и сильным. Многие и многие козочки оставили на склонах свои источенные кости, прежде чем Креку пришло время брить свое лицо. Атлантов же время, казалось, вообще не коснулось: они оставались такими же, какими он помнил их многие годы назад.

Однажды он спросил об этом у самого веселого и доброго из атлантов — беспробудного пьяницы Ксерия. Тот без тени иронии подтвердил, что время не властно над ними и что они будут жить вечно. «А значит, вечно будут гореть ни в чем не повинные корабли, прибиваемые бурей к берегу», — подумал Крек, но ничего не сказал.

До этого он не испытывал к ним никаких злых чувств. Впрочем, как и добрых. За исключением, может быть, какой-то неосознанной признательности. За то, что он есть в этом мире, в их мире. Ни насмешки, ни мелкие унижения не вызывали в нем чувства злобы, неприязни к атлантам. Но когда он узнал, что они обманули время, в нем проснулась какая-то глухая ярость. Не то чтоб он возненавидел их, нет. Просто он решил, что они должны исчезнуть — так будет справедливо. И сделать это надо без всякой ненависти. Просто восстановить нарушенный ход времени, отдать их времени, заставить заплатить долг, который они ему задолжали. Он не спешил, он чувствовал, что судьба предоставит ему такую возможность. Она не посмеет отказать ему в такой малости. Эта мысль засела в голове Крека столь сильно, сколь естественно было его внешнее равнодушие. Крек стал мстителем Времени. Он чувствовал, что должен отомстить, хотя вряд ли мог объяснить — за что.

И вот этой ночью его осенило. Он понял вдруг, как атланты обманули время. Крек знал, что его отец не был атлантом. Он был великим вождем этого острова — Крек прочел это в потаенных мыслях атлантов. Значит, атланты убили его, как и сотни других безвинных людей, попавших в их владения. Они похитили время у этих людей, отняв у них жизнь. Они похитили время у отца Крека. Кто-то из них, а может, и сам Крек, прожил его годы. Они — вампиры Времени. Они живут до тех пор, пока могут отнимать у людей время. И покуда живут они и подобные им, люди будут терять время в лужах крови и искать его дрожащими от злобы пальцами.

И он стал спокоен. Он улыбался. Он ел вместе с ними. Он спал с их женщиной. Он был уверен, что никто, даже человек в черной маске, не сможет прочесть то, что он спрятал глубоко-глубоко в тайниках своей души — где-то в кончиках пальцев.

Придет час, эти пальцы нажмут нужные кнопки — и время вырвется на свободу.

Глава шестая

— Так ты и есть тот самый живучий человечек, разукрасивший физиономию забулдыге Ксерию?

Воин, приведший Эмансера в Дом Разума, удалился, оставив кемтянина наедине с пожилым лысоватым человеком, уютно устроившимся в глубине обитого кожей кресла. Честно говоря, Эмансер ожидал другого, совсем другого. Сначала он ожидал смерти. Но человек в черной маске пощадил его и отвел в свои покои, заставленные странными предметами, назначения которых кемтянин не знал. Там он сказал Эмансеру — губы его не шевелились, но кемтянин понял:

— Ты мне нравишься, и я оставлю тебе жизнь. — Глаз человека Эмансер не видел, но мог поклясться, что они неулыбчивы. Так же, как и губы. — Но ты не сможешь вернуться в свою страну. Никогда! Ты слишком много знаешь. Я, конечно, могу сделать так, чтобы ты забыл обо всем, что случилось с тобой здесь и на Острове Смерти. Я даже могу сделать так, чтобы ты забыл свое имя, — Эмансер вздрогнул, — но я не сделаю этого. Ты станешь неинтересен. Все останется по-старому: ты будешь помнить о страшных богах Острова Смерти, ты будешь помнить о том, что случилось с тобой здесь, но ты никогда и никому не сможешь рассказать об этом. Ибо с этого дня ты в тюрьме. Тюрьма твоя — город Солнца. Тебе никогда не суждено выйти за его стены, так как за ними тебя ждет смерть.

Не скрою, я готовлю тебе большое будущее. У тебя великолепный податливый мозг, о возможностях которого ты даже не подозреваешь. У тебя сильное, жаждущее жизни сердце. Тебе надо было бы родиться атлантом, но природа дала тебе иную оболочку — оболочку раба. Я исправлю эту ошибку. Я сделаю тебя тем, кем ты заслуживаешь быть, я сделаю тебя Человеком. — Эмансер вдруг понял, что Человек — слово с большой буквы. — Для этого потребуется время — годы, но ты будешь тем, кем я хочу, — и, уловив нотку сопротивления в мозгу Эмансера, — даже если ты этого не желаешь. Но для этого тебе нужно познать истину, тебе нужно узнать то, что знаем мы, тебе нужно проникнуться нашими идеями и стремлениями и принять их. Тебя отведут в Дом Разума к человеку, который поможет тебе стать Человеком, а пока — спать, спать… — И кемтянин заснул.

Когда он проснулся, на нем был новый, темно-серого цвета хитон, и воин повел его в Дом Разума.

— Ты не слушаешь меня, — внезапно возник в мозгу Эмансера голос сидящего собеседника.

— Слушаю, — кемтянин облизал губы. — Кто ты?

— Как, тебя разве не предупредили? Мое имя Сальвазий, я верховный жрец Разума.

— Ты не похож на других Титанов.

— Знаю. Атланты предстали перед тобой огромными, вечно молодыми гигантами, а тут лысый, сморщенный старичок.

— Ты не старик, — возразил Эмансер.

— Спасибо за комплимент, но я, увы, старик. Даже по нашим меркам.

— Мне сказали, что отведут в Дом Разума, но я не заметил, что выходил из Дворца.

— Чтобы попасть в Дом Разума, не нужно выходить из Дворца, он часть Дворца, он занимает одно из четырех крыльев здания и соединен с остальными помещениями.

— Что ты со мной сделаешь?

— А что я с тобой могу сделать, — усмехнулся Сальвазий. — Для начала я предложу тебе сесть. — Атлант указал рукой на кресло, такое же кожаное и удобное, как под ним.

Эмансер хмыкнул и, словно про себя, заметил:

— До сих пор мне не приходилось сидеть ни на чем мягче, чем папирусная циновка, покрытая куском грубой ткани.

— Тебе придется изменить многие свои привычки. Садись!

Кемтянин повиновался, чувствуя, как тело проваливается в мягкую взвесь пуха и гибких пружин.

— Ласково, как в море.

— Хорошо сказано! Командор верно заметил, что у тебя сильный образный мозг.

— Кто это — Командор?

— Тот, кто разговаривал с тобой. Великий Титан. Мы называем его Командором.

— Кто мы? Титаны?

— Да.

— И что же Командор приказал сделать с моим мозгом?

— Ничего плохого, ты должен будешь научиться тому, что умеем и знаем мы. Наше государство испытывает недостаток в сильных людях.

— Я могу отказаться?

— Нет, — Сальвазий отрицательно покачал головой. — Ты слишком много знаешь. Ты будешь с нами или тебя уничтожат.

— Смерть — не самое страшное в этой жизни!

— Дурачок, иной жизни нет. Дальше лишь темнота и Вечность. Вечность, которую невозможно осознать, в которую нельзя проникнуть. Дверь — и ничто. И потом, тебя не убьют. Специальная машина переделает твой мозг. Ты забудешь, кто ты и как сюда попал, тебе дадут чужую память, и ты будешь счастлив, но это будет не Эмансер, это будет кто-то другой, занявший тело Эмансера.

— Но ведь именно это ты и собираешься со мной сделать?

— Ни в коем случае. Нам нужен твой мозг, но творческий и самостоятельный, мы ничего не выиграем, если получим в свои руки еще одного биоробота. — Видя, что Эмансеру не понятно слово «биоробот», Сальвазий пояснил:

— Ну, механического человека.

— Как на Острове Смерти тот, огромный, с молнией в руке?

Сальвазий засмеялся.

— Это не человек. Это существо, созданное человеком. Он из металла.

— Я не верю тебе.

— Поверишь, когда познаешь то, что должен знать. Ну, так что ты выбираешь?

Эмансер сделал вид, что думает.

— Ладно, учите!

И его начали учить. Нейроускоритель закладывал в мозг кемтянина готовые блоки информации: языки, сведения о природе, основы химии, физики, техники, математики. Он познал историю Земли. Единственное, чего он не смог добиться — ответа на вопрос: откуда взялась цивилизация атлантов. Он не раз спрашивал:

— Откуда вы пришли?

Следовал неизменный ответ Сальвазия:

— Мы жили здесь вечно.

Научившийся мыслить критериями Эмансер хмыкал:

— Вечность — это всего лишь отрезок времени. Чему она равна, ваша вечность?

Сальвазий смеялся:

— Правильно говорят, что знание еще никогда не доводило до добра! Ты впитал в себя горы информации, но это не значит, что ты стал умным. Ты еще не научился мыслить, зато стал, как мне кажется, страдать словоблудием. Вечность неизменна и постоянна, это прямая, а не отрезок, как ты изволил выразиться.

— Но я имею право на собственное мнение?

— Конечно.

— Тогда я считаю, что вечность — это лишь отрезок, часть времени.

— Великий Разум — начинал горячиться Сальвазий — ты объединяешь разные категории.

Эмансер упрямо стоял на своем. И Сальвазий сдавался.

— Хорошо, останемся каждый, при своем мнении. Что же касается нас, мы живем здесь столько, сколько существует Земля. Более того, мы создали эту планету!

Кемтянин недоверчиво хмыкал.

— Не верю. Я уже не говорю о технической неосуществимости этого проекта. Но даже пусть так: допустим, это возможно. Но где тогда следы вашей цивилизации? Где могилы ваших предков?

— Срок нашей жизни очень велик, — не скрывал Сальвазий, — мы обречены жить в сотни, тысячи раз дольше обыкновенного человека. Но мы имеем могилы. Где они — это тайна, великая тайна Атлантиды.

Этот разговор повторялся не один раз. Однажды Эмансер не выдержал и рассмеялся.

— Но ты же прекрасно понимаешь, учитель, что я знаю, где это место. Как и то, что вы пришельцы и ваше пребывание на Земле длится не столь уж долго, хотя вам хочется, чтобы мы думали иначе.

— Кто это «мы»? — строго спросил Сальвазий.

— Мы? Дети этой планеты! — Атлант слегка смутился.

— Да, мы дали тебе знание, и ты научился владеть им. Слишком быстро научился. Надеюсь, ты окажешься достаточно умен, чтобы не твердить о своем открытии каждому встречному. Ты прекрасно понимаешь, что я не могу причинить тебе вреда, но этого нельзя сказать о других. Не всем Титанам нравится, что ты допущен постигать плоды знаний нашей цивилизации. Не всем! Что уж говорить про таралов. Для них ты просто выскочка, который неизвестно почему занял столь высокое, положение. Бойся, они только и ждут, чтобы подставить тебе ногу. Научись прятать часть своего «я» в глубинах сознания.

Эмансер кривил губы.

— Что это даст? Ваш Командор без труда выпотрошит любой мозг. А что, все атланты могут читать мысли и говорить, не шевеля губами?

— Нет. Это очень редкий дар.

В окно заглянул луч Солнца, и Эмансер вдруг попросил:

— Я хочу выйти в город. Я давно не видел моря.

— Иди.

— А ты не боишься, что я убегу?

— Нет, — ответил Сальвазий. — За стенами Города тебя ждет смерть.

— Почему?

— Не знаю, — Сальвазий развел руками. — Но так сказал Командор, а он не бросает слов на ветер.

— Значит, я узник этой тюрьмы? — Эмансер спросил о том, что побоялся узнать у Командора.

— Все мы узники. Разница лишь в размерах камер. Одна — меньше, другая — больше. Одна — четырехметровая пещера, другая — весь мир. Даже в Космосе человек чувствует себя узником. Узником Вечности.

— Философское словоблудие, — пробормотал Эмансер. — Вы, Титаны, помешались на Вечности. Что касается меня, я был бы не против иметь своей камерой весь мир, но сегодня ограничусь тем, что посмотрю на море.

С этими словами кемтянин выскочил из комнаты. Легко и радостно, словно мальчишка, словно школяр. Приятное и неизведанное чувство. — Эмансер не знал в детстве школы. Чувство, не обремененное семьей и заботами.

Сальвазий посмотрел ему вслед и устало уронил голову. Он был стар, столетия прожитой жизни утомили его. Эмансер должен был заменить старого атланта. На тот случай, если случится беда. Хотя можно ли назвать бедой смерть старца? Это — избавление дряхлого тела от превратностей жизни. Беда, что гибнет мозг, еще гибкий и сильный. Если же он засыпает — пора. Сальвазий начал забывать имена. Рано или поздно он забудет все, и тогда придет смерть. И тогда чернокожий Эмансер или какой-нибудь праправнук Эмансера заменят его — жреца Разума. «Рано или поздно мы сольемся с Землей. Это неотвратимо.» — любил повторять Командор.

Сальвазий чувствовал, что его время неотвратимо уходит.

Рыжебородый титан нежился в объятиях своей возлюбленной. О, Земля, что ты сделала с женщинами Атлантиды! О, сельва, что ты сделала со Слетой! Слете было хорошо с мужчиной, так хорошо, что не хотелось вставать с этой широкой, покоящейся на резных деревянных лапах кровати. Она погладила заросшую густым русым волосом грудь Инкия, рука заскользила ниже. Мужчина засмеялся.

— Перестань! Пощади! Иначе мы никогда не выберемся из этой постели!

— Ну и что! — тоже рассмеялась Слета.

Не внимая словам возлюбленного, она продолжала свое занятие.

— Я же сказал: хватит — рассердился Инкий, — солнце уже черт знает где!

Он откинул тонкое паутинное покрывало и рывком вскочил на ноги. Еще одно быстрое движение — и на бедрах затянута легкая повязка.

— Я буду в бассейне! — Инкий вышел.

Слета откинулась на мягкие подушки.

«Земля, Земля, могла ли я представить, как ты прекрасна! Могла ли я подумать, что здесь так легко дышится, что здесь нет прозрачных коммунитариев, серых людей с острыми глазами, равнодушно похотливых мужчин? Думала ли я, что сельва с ее змеями, пауками и желтыми быстрыми кошками куда прекрасней, чем каменные коробки городов? Земля — ты есть природа и Он. Он, которого любишь. Земля, как ты прекрасна! Как прекрасно, что ты есть! Как я хочу…»

Мысли Слеты прервал тонкий свист. Длинная чернооперенная стрела вонзилась прямо в край постели. Как в дешевом сферофильме, Слета откинулась на подушки и завизжала…

На Город напало войско кечуа — народа, исчезавшего под натиском Инти Уауан Акус. Смуглолицые, низкорослые, вооруженные копьями и мощными луками, воины тихо сняли бесконечную городскую стражу и неслышным потоком вошли в Город. Охрана Дворца тоже прозевала их. Тревогу поднял сотник Анко-Руй, случайно оказавшийся поблизости. Криком разбудив охрану, он отважно напал на целую толпу врагов и вступил с ними в бой. На помощь ему из дворца выскакивали все новые и новые воины…

Надеть бронедоспех и шлем — секундное дело, и вот Инкий уже врубился в толпу врагов. Титановый меч его сеял смерть и страх, устилая площадь перед дворцом изрубленными телами врагов. Но кечуан было много больше и, главное, напали они внезапно. В их руках были уже гигантская пристань Пума-Пунку, государственные склады и большинство жилых кварталов. Отряды защитников Города оказались разобщены.

Огромные толпы врагов, словно неистощимый песок. Меч покрылся загустевшей кровью и затупился. Ряды защитников дворца, сражавшихся на площади, таяли.

— Отступаем! — приказал Инкий.

Осыпаемые градом стрел, сыновья Солнца вернулись в стены Дворца и с трудом заперли ворота. Инкий связался с окруженным в храме Солнечного Ягуара Воолием.

— Как у тебя дела?

— Паршиво! Они засыпали нас стрелами и лезут на приступ. Кучка каких-то мерзавцев завладела ангаром!

— Проклятье! — выругался Инкий, — ты можешь выбить их оттуда?

— Едва ли. У меня слишком мало людей. Мы с трудом удерживаем внутренний двор храма. Нужны бластеры!

— Понял! — Инкий приблизил ко рту хрипнувший передатчик, — держись! Я пробиваюсь к тебе!

Ворота дворца трещали от удавов тарана. Среди кечуан мелькали белые набедренные повязки восставших янакона. Врагов становилось больше и больше. Они готовились торжествовать победу. Инкий вбежал в залу, где укрылись от вражеских стрел Герра и Слета. Там же был отважный сотник Анко-Руй. Лицо его было в крови.

— Будем прорываться к ангару — коротко бросил Инкий. Он подошел к стене и набрал шифр потайного шкафа. Дверца отъехала в сторону. Запустив руку в черное чрево хранилища, Инкий извлек один за другим четыре покрытых налетом пыли бластера.

— Настало ваше время, ребята!

Вручив два бластера женщинам, он поколебался и протянул третий Анко-Рую.

— Нажмешь сюда, — Инкий показал на спусковой крючок. — Отсюда, — палец уткнулся в черную точку дула, — вылетит луч смерти. Смотри!

Короткая ослепительная вспышка — и мраморный столик развалился на две половинки. Анко-Руй испуганно отшатнулся.

— Не бойся! Бери! — Видя, что сотник колеблется, Инкий насильно всунул оружие в его руку, — быстрее, у нас нет времени!

Снаружи послышался грохот — нападавшие сшибли ворота. Зажав в правой руке бластер, а в левой меч, Инкий выскочил из Золотой залы.

Прорыв!

«Зеленая жемчужина!» — это была первая мысль, пришедшая в голову Мокеро, когда они пересекли снежный хребет гор. Мокеро был лучшим воином племени кечуа, Мокеро был лучшим разведчиком племени кечуа, Мокеро был командиром передового отряда. Вот кто он — Мокеро! Смуглолицый, крепкий, с жилистыми руками и ногами — вот каков он, Мокеро!

Он побывал во многих странах — удел воина, но впервые его нога коснулась земли Долины сыновей Солнца, и Мокеро восхищенно оглядывал ее неповторимую красоту. Яркая-яркая зелень сельвы и лугов в оправе снежно-белых гор, сползающих в воды пресного моря, а посередине ровное серое пятнышко — город сыновей Солнца, город, которому суждено стать добычей кечуа.

Мокеро взмахнул рукой, и первые воины его отряда начали спускаться в долину. Зеленую и беззащитную. Которая вскоре покроется черными пятнами пожаров. «Сами виноваты — словно оправдываясь, буркнул про себя Мокеро, — не мы первые начали эту войну. Не мы захватывали города и селения, не мы превращали людей в скот. Это начал он — Рыжебородый титан, чье лицо похоже на холодный горный снег. Он решил завладеть сельвой, он, не знающий сельвы! Он, боящийся сельвы! Он силен, это бесспорно. Но он сошел с неба, а сельва принадлежит земле. Она принадлежит Мокеро и тысячам других кечуан и уру. Он слишком наивен, этот белолицый бог. Он слишком доверчив, он не знает людей. А Мокеро их знает хорошо. Даже слишком хорошо!»

Отряд тихо пробирался по начинающей редеть сельве. Негромкий крик ночной птицы. Мокеро поднял вверх руку. Воины остановились. Кечуанин прислонил ко рту ладонь и ответил. Точно так же. Из зарослей показался человек, прячущий лицо в капюшон накидки. Он подошел к Мокеро и негромко сказал:

— Когда стемнеет, я проведу вас в город. А сейчас — отдыхайте.

— Ты знаешь, что будет с тобой, если мы попадем в засаду — торжественно спросил Мокеро. Но человек будто и не слышал.

— Когда стемнеет, я проведу вас в город — упрямо повторил он.

Спустилась ночь, и отряды кечуан вошли в город.

Нападение было произведено строго по намеченному плану. План этот составил человек, что встретил Мокеро. Он хотел получить власть над городом. Глупец! Неужели ему нужен покоренный город?! Неужели можно строить империю руками побежденного народа? Но план был хорош.

Отряды воинов вошли в город и разрезали его на части. Один из них блокировал казармы войска сыновей Солнца, другой захватил пристань, третий окружил храм Солнечного Ягуара, четвертый атаковал дворец. Да, этот человек разработал отличный план, но сам исчез. Может быть, он погиб, может быть, залег на дно, дожидаясь, когда схватка выявит победителя.

Солнце вползло в зенит. Бой подходил к логическому завершению. Защитники города бросали оружие и сдавались в плен. Без сопротивления. Отряд Мокеро захватил казармы и, пленив больше тысячи прекрасно вооруженных воинов, двинулся на помощь осаждающим дворец белолицего правителя. Еще немного, и белолицый повиснет на копьях кечуан. Хвала Ильяпе — богу войны и грома!

К дворцу отряд Мокеро поспел вовремя — воины вышибали дверь. Вот она жалобно взвизгнула и раскололась надвое, осыпав пол мраморной крошкой. Пустив в темный проем тучу стрел, кечуане завизжали и бросились на штурм. И в этот момент сверкнула молния.

Залпы бластеров разметали толпу индейцев. Одни упали мертвые и искалеченные, другие в ужасе разбежались. Путь был свободен. Инкий вышел из дворцовых ворот. Стоявшие неподалеку кечуанские воины начали пускать стрелы. Две или три угодили в бронедоспех атланта и, сплющенные, упали на землю. Инкий поднял бластер и пересек группу стрелявших пополам. Затем появились Слета, Герра и донельзя потрясенный увиденным Анко-Руй. Из щелей выползали редкие уцелевшие защитники дворца. Инкий крикнул невнятную фразу и бросился по направлению к храму. Остальные побежали за ним.

Улицы были пустынны. Жители Инти Уауан Акус отсиживались по домам. Изредка попадались лежащие на земле трупы — все без исключения уру. Судя по всему враг захватил Город, не встретив почти никакого сопротивления.

Вот и храм, вся пирамида которого облеплена лезущими наверх вражескими воинами. Их полуголые тела мелькают уже на стенах храмовой крепостцы, упорно обороняемой немногочисленными защитниками. Атланты подняли бластеры и дали залп. Огненный вихрь смел все живое у подножия пирамиды. Лучи поползли вверх, откалывая глыбы окутанного паром мрамора. Полетели агонизирующие, извивающиеся фигурки. Уцелевшие бросились бежать, немногие смельчаки бросали вниз копья.

Истребляя все живое, атланты и небольшая кучка сбежавшихся к храму защитников Города поднялись на платформу, густо заваленную трупами. Каменная чаша для жертвоприношения была полна крови, вытекшей из горла свалившегося на нее мертвого кечуанина. «Что ж — усмехнулся Инкий — бог благосклонно принял жертву!»

Ворота освобожденного храма распахнулись. В них появился Воолий.

— Надо спешить, — крикнул он Инкию. — Дикари пытаются разломать ракету!

— Идем, — слегка остыв от горячки боя, сказал Инкий.

Из ангара, занимавшего заднюю часть платформы, доносился треск. Завидев приближающихся атлантов, кечуане пустили несколько стрел. В ответ Инкий послал импульс, поразивший сразу трех врагов: одному из них оторвало голову, другой мешком покатился по террасам пирамиды, еще один, истошно крича и размахивая обугленной рукой, бросился на атланта. Тот подпустил обезумевшего от боли врага на несколько шагов и разнес его вдребезги. Этого оказалось вполне достаточно. Воинственный пыл кечуан мгновенно угас, и они бросились наутек. Вскоре на платформе не осталось ни одного врага.

Атланты вошли в ангар. Вставшая у входа Герра преградила путь сунувшимся было следом уру. Они покорно остановились, лишь Анко-Руй попытался пройти дальше. Герра навела на него бластер, но Инкий почему-то крикнул:

— Пропусти его!

Герра недовольно посторонилась, и Анко-Руй прошел в святая святых храма Солнечного Ягуара.

Ракета была исправна. Дикари, пытаясь сломать адское изобретение пришельцев, лишь слегка поцарапали обшивку, Инкий набрал комбинацию цифр, и люк, щелкнув магнитами замка, открылся.

— Они хотят крови, — сказал Инкий на атлантическом, — они получат ее! Садитесь! И ты, — крикнул он Анко-Рую, видя, что тот нерешительно мнется перед титановым монстром.

— Но радиация губительна для него! — воскликнула Слета.

— За десять минут с ним ничего не случится! А десять минут — это много, даже слишком много. Садись!

Анко-Руй послушно залез в механическую махину. Генераторы солнечных батарей распахнули двери шлюза, взревели двигатели, и ракета взмыла в небо.

— Воолий! — крикнул Инкий сидящему за штурвалом товарищу, — держи курс на казармы!

— Но там же наши!

— Ты помнишь, что сказал Командор, когда взрывал Дом Народа? Наши все умерли. Там мразь, которую нужно смешать с землей!

Инкий включил настройку лазерной пушки, снятой когда-то с «Марса».

— Скорость меньше… Огонь — крикнул он сам себе.

Анко-Руй, немного отошедший от ужаса первых минут полета и внимательно смотревший в иллюминатор, видел, как массивные многотонные стены казарм вдруг осели и рухнули, подняв гигантское облако пыли. Следом расстрелу подверглись кварталы янакона. Луч превратил глиняные хибарки в мертвый спекшийся камень.

— Теперь к Пуна-Пунку!

Накренившись, ракета сделала резкий поворот и понеслась к гигантской пристани, кишевшей спасающимися бегством кечуанами. Они захватили суда и пытались уйти морем.

Первый импульс обрушился на тех, кто метался у края пристани. Он был краток и, прочертив глубокую борозду, ушел в море. Оставшиеся в живых кечуане бросились искать спасения в воде или назад в город, где их встретили подошедшие с морской базы отряды лучников.

Импульс! Корабль, доверху набитый кричащими людьми, вспыхнул словно факел. Ракета с ревом пронеслась над морем и начала закладывать новый вираж.

Импульс! Импульс! Импульс! Корабли разлетались огненными тюльпанами, вода кипела и брызгала паром.

— Может, хватит? — спросила Слета, осторожно трогая плечо любимого.

— Ну нет! — Очередная вспышка.

Море покрылось обломками, кое-где чернели головы барахтающихся в воде людей.

— А теперь — вокруг Города!

Лишь опоясав Город огненной стеной, Инкий успокоился. Ракета вернулась в ангар.

Когда атланты вышли из ворот храма, вокруг было море. Море коленопреклоненных людей.

Стража у ворот Дворца почтительно расступилась, и Эмансер, едва сдерживая радостную легкость шага, буквально выпорхнул наружу. Статуя Командора, так подавившая его своим величием в первый раз, гладкий, словно вылизанный, базальт площади — Эмансер знал секрет его обработки, набережная, у которой жмутся несколько лодчонок. Спустившись по ступенькам, Эмансер подошел к одной из них и полез в мешочек за контрольным жетоном, но лодочник — черноглазый безусый парень — поспешно воскликнул:

— Не стоит утруждать себя, мой господин!

— Ты меня знаешь?

— Да, — лодочник угодливо согнул спину.

— Но откуда?

— Нас… — начал парень и осекся.

«Как мало я знаю об этом городе» — подумал Эмансер и приказал:

— Ну ладно, вези меня в порт, к морю.

— Слушаюсь, мой господин.

Весла плеснули воду. Потянулись земляные кольца, каналы, башни, часовые, которые, не дожидаясь предъявления контрольного жетона, пропускали лодку дальше, и Эмансер поразился, насколько четко и отлаженно работает механизм Города. Лодочник, несколько раз безуспешно пытавшийся заговорить с Эмансером, угрюмо молчал и, кажется, был рад, когда необщительный пассажир велел подчалить лодку к ближайшему молу. Здесь Эмансер вылез из шаткой посудины и с беспечным видом направился вглубь гавани — туда, где виднелись высокие сторожевые башни. За башнями было море, свободное от кораблей и портовой шелухи, за башнями была свобода.

Как только кемтянин зашел за ближайший мол, лодочник выскочил из своей лодки и бросился бежать к невысокой голубой будке. Там сидел человек в сером с двумя зелеными полосками хитоне. Лодочник предстал перед ним.

— Ну что? — спросил сидящий, ковыряя пальцем во рту.

— Он пошел в сторону военных молов. Как мне кажется, он хочет бежать из Города.

— Пусть попробует, — усмехнулся серый. — Нейроошейник. О чем он говорил?

— Он не стал вступать со мной в разговоры.

— Осел!

Замечание адресовалось лодочнику, и тот виновато понурился.

— Ну и черт с ним! — решил серый, — я доложу. Его возьмет служба наблюдения порта, а ты можешь идти. И чтоб не попадался ему на глаза на обратном пути!

Лодочник поспешил выскользнуть из будки. Дождавшись, пока его шаги не затихнут в отдалении, серый поднял со стола аляповатую вазу и пробубнил в ее нутро:

— Четвертый! Докладывает два дробь четырнадцать семь. Объект движется по направлению из порта к восточной сторожевой башне.

Ваза глухо ответила:

— Четвертый понял. Снимайте наблюдение. Жду доклад. Серый поставил вазу на стол и удовлетворенно вздохнул. Работа была выполнена отлично.

Эмансер, не подозревающий, что является предметом столь оживленных переговоров, миновал последний мол и ступил на вымощенную плитами лестницу, ведущую в обход сторожевой башни за пределы порта. Взобравшись по ней на вершину холма, он сделал глубокий, успокаивающий бьющееся сердце вдох и осмотрелся. Перед ним расстилалась великолепная панорама Города Солнца: заключенный в кольца каналов огромный Дворец, желтые сетки пригородных полей, а прямо под ногами — огромный порт, наполненный медью боевых галер.

«Ну что ж, Город, пришло время расстаться с тобой» — усмехнувшись, подумал Эмансер. Он не решил еще, вернется ли назад или будет искать убежища где-то вне Города, чтобы потом бежать на первом попавшемся корабле. По правде говоря, жилось ему здесь не так уж плохо, но он был человек и имел право на свободу. Он хотел доказать свое право.

Решив это, Эмансер зашагал вниз, прочь от каналов и каменных стен — к редкой цепочке странных черных столбов, служивших, как он решил, границей Города. Еще несколько шагов — и он будет на свободе, хочет этого или не хочет человек в черном плаще. Плевал он на его угрозы!

Вдруг в голове Эмансера возник сильный вой. Начавшись с высоких, словно свист урагана, тонов, вой постепенно понизил тембр, пока не стал подобен страшному подземному гулу. Потом что-то щелкнуло и послышался механический голос, незнакомый Эмансеру, но шедший откуда-то из глубин его мозга.

— М-11. Две недели. Категория первая.

После этого раздался новый щелчок, и голос приобрел нормальный человеческий тембр.

— Кемтянин Эмансер, — сказал он на родном беглецу языке, — немедленно вернись назад в пределы Города. Ты пересекаешь запретную зону, подвергая свою жизнь смертельной опасности.

— Сволочи, — удивленно поделился сам с собой Эмансер. Он был несказанно разозлен и, не колеблясь, двинулся за черные столбы.

Визг усилился, голос приобрел ироничные нотки.

— Давай-давай! Сначала будет больно… Больно?

Не успел Эмансер ответить этому наглому голосу, как в мозгу его вспыхнула ослепляющая боль, словно кто-то залез раскаленными щипцами в его темя и рвал протестующую, корчащуюся от боли, плоть. Взвыв, кемтянин рухнул на землю.

— Больно, — довольным тоном констатировал голос. — Тебя же предупреждали… Дальше будет еще больнее. А через двадцать шагов — смерть! Твои мозги спекутся, словно творожная лепешка!

Стиснув зубы, Эмансер попытался подняться на ноги.

— Не дергайся, — посоветовал голос, — эта симпатичная штука называется нейроошейник. Лучше всякой тюрьмы, не правда ли? Довольно дорогое и сложное устройство. Мы обычно используем его с объектами высшего уровня. Устал? Я могу чуть убавить напряжение. — Беглец почувствовал, как боль стала глуше. — Возвращайся!

Возвращаться? Ну нет! Эмансер с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, двинулся дальше — к свободе, к морю.

— Глупец! — развеселился голос, и боль вспыхнула снова, заставив кемтянина рухнуть на колени. — Ты проиграл. Смирись и возвращайся!

Но оглушаемый дикими вспышками боли Эмансер упрямо полз вперед. Вскоре отказали ноги, он рухнул на бок, и толкая руками раскаленную землю, заставил тело катиться по ней. Словно безжизненное бревно. Но вперед!

Голос занервничал.

— Идиот, ты погубишь себя! — Затем он начал кому-то жаловаться:

— Объект ползет за пределы запретки. Еще два пункта — и произойдет поражение мозга!

— Болван! — Это кричал уже кто-то другой, — отключи сознание и немедленно вытащи его за пределы нейрозоны!

Что было дальше, кемтянин не помнил. Он потерял сознание.

Очнулся Эмансер в каком-то сумрачном помещении. Болела голова, порождая неясные воспоминания. Чьи-то сильные руки приподняли голову кемтянина и поднесли к губам кружку с теплой солоноватой жидкостью. «Кровь!» — мелькнуло в голове у Эмансера, и он с отвращением сплюнул.

— Вода немного солоноватая, но у нас нет другой — сказал, извиняясь, человек, придерживавший голову Эмансера. Пелена одури спала, в мозгу немного прояснилось. Опершись руками о жесткое, застеленное тощеньким одеялом ложе, он привстал и огляделся. Низкий сводчатый потолок, серые массивные стены, полное отсутствие мебели. Тюрьма? Но люди, что стояли рядом, не походили на тюремщиков.

Словно догадавшись о его мыслях, один из незнакомцев сказал:

— Мы солдаты портовой охраны. Меня зовут Клеоден, а его — говоривший указал на своего товарища, — Гесип.

Эмансер разлепил губы.

— Почему я здесь? Что со мной случилось?

— Мы нашли тебя около башни. Ты был без сознания.

— Я не помню, что со мной произошло. — Эмансер обхватил голову руками, словно пытаясь вернуть воспоминания.

Солдаты переглянулись.

Клеоден упрямо повторил:

— Ты лежал около башни.

Его товарищ поспешно добавил:

— Такое случается. Правда, нечасто. Но мы подобное уже видели.

— Что подобное?

Гесип замялся, Клеоден поспешил выручить его:

— Когда люди теряют сознание от жары. Мы к этому привыкли, но в твоей стране жара, видно, редкость.

— В моей стране более жарко, чем здесь, — машинально возразил Эмансер. Слова воинов пахли ложью. Внезапно Эмансер вспомнил:

— Со мной кто-нибудь был?

— Нет, ты был один.

— Странно, — пробормотал кемтянин, — я был уверен, что слышал чьи-то голоса.

Клеоден пожал плечами.

— Может быть, там кто-то и был, но мы никого не видели.

— Странно…

Эмансер вновь прижал цадонь ко лбу.

— Ничего не помню. Кажется, я шел из города… Да, точно! Я хотел выйти к морю. И вот я здесь? — Внимательный взгляд кемтянина ощупал лица воинов. Но они остались бесстрастны.

— Мы ничего не видели — вяло сказал Клеоден, стараясь не смотреть в глаза Эмансеру.

— Ну ничего, так ничего, — решил Эмансер. — Мне надо идти.

— Конечно, конечно… — засуетились воины.

Клеоден предложил:

— Если хочешь, я провожу тебя до молов. Вдруг ты снова потеряешь сознание?

Кемтянин хотел отказаться, но заметил, что воин слегка подмигивает ему глазом так, чтобы не заметил напарник.

— Я буду благодарен тебе, — сказал Эмансер. — Я и вправду неважно себя чувствую.

— Гесип, — обратился Клеоден к молчаливому товарищу, — я ненадолго. Оружие оставлю здесь. Если придет грул, скажешь, что кислятина, которую нам выдали перед сменой, разъела мой желудок, и я разрисовываю камни.

Гесип насмешливо хрюкнул.

— Ладно, иди.

— Целая речь, — с наигранным восхищением заметил Клеоден, поворачиваясь к кемтянину. — Пойдем. Он прикроет меня.

Они вышли из башни и двинулись по чуть скользкому — видно, прошел дождь — склону.

Воин молчал, Эмансер тоже не спешил форсировать события.

— Ты кемтянин, — внезапно спросил Клеоден и, не дожидаясь ответа, пояснил: — Тот, что пришел на ахейском судне.

— Да — согласился Эмансер. — А откуда ты знаешь?

— У тебя темная кожа. На Атлантиде нет людей с такой кожей.

— Логично. Я кемтянин, а что?

Вдруг мощная рука воина схватила Эмансера за горло, притиснув к выступу скалы. Блеснул нож.

— Как ты чувствуешь себя, кемтянин, предавая своих друзей?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь!

— Ах, ты не понимаешь! Почему моряки-ахейцы оказались в мраморных каменоломнях, а ты разгуливаешь на свободе?! Почему вокруг тебя суетились люди из Внутренней службы Дворца? Почему на тебе хитон архонта Внутренней службы? Сколько предательств он тебе стоил?

Воин разгорячился и чуть ослабил внимание, чем не замедлил воспользоваться Эмансер. Солдат Атлантиды учили драться на мечах и копьях, они владели луком и были превосходными бойцами на кулаках, но чему их не учили, так это хитрости в поединке. И пусть кто-то назовет это подлостью! Воин ослабил хватку и позволил Эмансеру овладеть ситуацией. Резко нырнув вниз, кемтянин ушел из захвата и ударил Клеодена ногой в пах. Воин охнул и согнулся, подставляя шею. Эмансер не стал ждать повторного приглашения. Его небольшой, но крепкий, словно точеный камень, кулак ударил в основание затылка, повергнув Клеодена на землю. Затем кемтянин поднял оброненный противником нож и сел на камень неподалеку.

Потребовалось время, чтобы охающий Клеоден смог подняться на ноги и распрямиться. Растирая рукой ноющее место, он с ненавистью посмотрел на кемтянина. Эмансер был вполне удовлетворен.

— Ну что, вояка, успокоился?

Клеоден пробурчал что-то невразумительное.

— Будем считать, что успокоился. Теперь о главном. Сейчас ты объяснишь мне то, о чем только что так сумбурно выкрикивал. Потом, если мы не будем иметь взаимных претензий, можем разойтись. Что ты бормотал здесь об ахейцах, на чьем корабле я прибыл на Атлантиду?

— Как будто ты не знаешь — скривил губы Клеоден.

— Ты можешь мне не верить, но я действительно не знаю. Когда я бежал из приемных покоев Дворца, они были еще там и, смею утверждать, в полном здравии. Что с ними случилось?

Воин, по-прежнему не веря кемтянину, с сомнением покачал головой.

— Хорошо, если ты настаиваешь… Ахейский купец был настолько глуп, что поспорил с Великим Белым Титаном и проиграл этот спор.

— И что же, за это его обратили в рабство? — скептично спросил Эмансер.

— Нет, в рабство обратили его спутников. Купец лишился головы.

Эмансер присвистнул.

— Ты уверен в этом?

— Так же, как и в том, что купца звали Адрадос, а капитана триеры — Маринатос.

— Верно, — согласился Эмансер и наивно поинтересовался: — А откуда ты знаешь об этом?

Вполне овладевший собой Клеоден усмехнулся. Жестко и с превосходством.

— Я отвечу на твой вопрос, но сначала ты должен ответить на мои.

— Спрашивай — неожиданно легко согласился Эмансер. Он сделал движение рукой, словно взвешивая доставшееся ему оружие, и внезапно бросил нож к ногам Клеодена. Жест этот явно понравился воину.

— Ты не трус! Ответь мне, кемтянин, почему тебя принесли в башню люди из Внутренней службы Дворца, которые, надо отметить, были весьма заботливы к тебе?

— Не знаю, — пожал плечами Эмансер, — я не помню этого. Но, наверно, они что-то сказали обо мне?

— Лишь то, что ты очень ценная персона, требующая самого бережного отношения. Еще они велели, чтобы мы сказали тебе, будто ты потерял сознание от жары, а мы подобрали тебя.

— Это было не так?

— Конечно же, нет. Ты зашел в запретное поле. Видимо, ты один из тех, для кого оно и сооружено, потому что я или Гесип ходим по нему без всяких проблем.

— Почему же ты сразу не сказал правду?

— Я же объяснил тебе, что так велели люди из Внутренней службы, а я еще не сошел с ума, чтобы связываться с ними. Тем более, что мой напарник Гесип наверняка серый.

— Серый? — Эмансер недоуменно посмотрел на воина. Тот удивился не менее кемтянина.

— Не хочешь ли ты сказать, что не знаешь, кто такие серые?

— Нет, не знаю. И еще бы я хотел узнать, что такое Внутренняя служба Дворца.

— Вот это да! — захохотал Клеоден. — И об этом меня спрашиваешь ты! Ты!

— А что здесь такого?

— А то, что об этом лучше спросить тебя, архонта Внутренней службы!

Глаза кемтянина раскрылись до пределов, дарованных им природой. Занавес!

— Я архонт Внутренней службы? С чего ты взял?

— Не прикидывайся дурачком, кемтянин! Ты думаешь, я не в состоянии различить цвет одежды?

Эмансер оглядел свой хитон.

— А что цвет? Цвет как цвет. Серый. Мог бы быть зеленый или красный, как у тебя.

— Мог бы! Да ты что, действительно не знаешь или придуриваешься? — В голосе воина послышались угрожающие нотки.

— Да не знаю я, не знаю, — закричал Эмансер. — Я всего несколько дней на этом проклятом острове. Я не имею ни малейшего понятия: какая разница, что за цвет у моего хитона — синий, зеленый или оранжевый в крапинку!

Этот вопль был настолько искренен, что Клеоден решил поверить.

— Похоже, парень, ты не врешь — хмыкнул он. — Ну ладно… Так знай, каждый человек на Атлантиде имеет свой цвет. Красный цвет, как у меня, цвет воинов. Красный, чтоб не боялись крови. Синий и зеленый хитоны носят гозы — служащие. Синий — в порту, зеленый — в Городе. Цвет одежды ремесленников — коричневый. В желтые хитоны одеты сельские рабочие. Дети носят оранжевое. Старики, что не могут больше работать — фиолетовое. Титаны одеты в черные плащи. Третья заповедь Атлантиды — бойся коснуться черного плаща! В сером же, как у тебя, ходят люди из Внутренней службы Дворца — глаза и уши Титанов. Но у тебя не просто серый! Смотри — Клеоден устремил вперед палец — по подолу у тебя идут четыре зеленые полоски. Это говорит о том, что на тебе плащ архонта!

— Это высокий ранг?

— Очень. Выше только Верархонт и Титаны. Архонты живут в двухэтажных домах. Они могут иметь четыре лошади.

— Да — дослушав, вынужден был согласиться Эмансер — это очень богатые люди.

— Не богатые, чудак! На Атлантиде нет богатых. Это люди высокого ранга.

— Чудно — хмыкнул кемтянин — значит, я архонт?

— Выходит, так — на этот раз миролюбиво согласился воин.

— Неплохая карьера, — решил Эмансер похвалить сам себя. — Я не очень понимаю, почему на мне этот хитон, но могу рассказать, как он мне достался. — И кемтянин рассказал Клеодену свою историю, начиная со дня отплытия из Кемта и до событий, происшедших с ним во Дворце. Когда он рассказывал об Острове Смерти, а он слегка колебался, делать ли это, помня о предостережениях Сальвазия, Клеоден не удержался от восторженных возгласов. Особенно в том месте, где Эмансер расправился с злым богом и его летающим посланцем. Наконец кемтянин дошел до того момента, когда он попал в руки человека в черном плаще:

— …я уснул, а когда проснулся — на мне был этот хитон. Я не задавал вопросов по этому поводу. Вот и все.

— Да… — задумался Клеоден, — ты им определенно зачем-то нужен. Но зачем? Чего они хотят от тебя?

— Ничего особенного, они пичкают меня массой всяких знаний. Сальвазий сказал, что в будущем я буду должен заменить его.

— Кто? Сальвазий?

— Ты его знаешь?

— Ха! Кто же не знает Верховного жреца Разума! Тебя ждет неплохое будущее, если, конечно, ты переживешь этого Сальвазия.

— На что ты намекаешь?

— Ни на что.

— Почему же тогда я не переживу его? Он ведь много старше меня?

— Я слышал, он такой уже много-много лет. Не один десяток поколений лег в землю острова, а он все такой же старый-престарый. Он почти не изменился, как, впрочем, и все они — люди в черных плащах.

— Но это же невозможно! Они говорили мне об этом, но я не верил — запротестовал рассудок Эмансера.

— Я тоже думал, что это невозможно. А они нет.

— Они — боги?

— Об этом лучше спросить у тебя — усмехнулся Клеоден. Он о чем-то подумал, а затем заявил:

— А ведь ты можешь быть нам полезен.

— Кому «нам»?

— Это неважно. Будем считать, я поверил тебе. Ты хочешь выбраться с Острова в свой Кемт?

Перед взором Эмансера возник жирный Хапи, дремлющий в золотой оправе полей. Его спокойное величие заслонило собой море, Атлантиду, даже великолепие загадочного Дворца Командора. Кормчий и не подозревал, что так любит опаленную зноем землю.

— Да, — ответил он без колебания.

— Ты хочешь отомстить тем, кто убивает слабых?

— Да.

— Отлично. Когда ты можешь выходить из Дворца?

— В любое время. Я не стеснен никакими ограничениями. Я должен только предупреждать Учителя. — Клеоден довольно ощерился.

— Тогда я жду тебя в доме моего друга через два дня после полудня.

— Как я найду это место?

— Ты знаешь цифры?

— Да — удивился Эмансер.

— Дом 2/7 Л 65. — Заметив, что этот числовой ребус не дошел до Эмансера, Клеоден пояснил:

— Так обозначаются все здания в Городе. Двойка — это номер кольца, семь — номер прохода. «Л» означает, что проход — налево от канала, соединяющего Дворец с портом. Ну а шестьдесят пять — номер дома. Он выбит на табличке перед входом.

— Чей это дом?

— Я же сказал тебе: это дом моего друга. Он ремесленник. Запомнил номер?

— Да. У меня хорошая память.

— Тогда приходи, не пожалеешь!

— Хорошо, я буду там.

— Через два дня в полдень.

— Договорились!

Махнув на прощание рукой, Эмансер стал спускаться вниз. Клеоден смотрел ему вслед, о чем-то размышляя. Внезапно он шепнул: «не обмани, серый» и пошел вслед за кемтянином. Прячась за камнями, он проследил за тем, как Эмансер дошел до крайнего мола и направился дальше — в сплетение таможенных будок и складов. Вдруг зоркие глаза воина подозрительно сощурились. Из-за дровяного склада выскользнул какой-то человечек, одетый в коричневый хитон ремесленника. Но как мало походил на ремесленника этот скользкий пронырливый тип, как фальшив был его нарочито равнодушный вид на пристани, где каждый был озабочен каким-то делом, здесь работали, а не гуляли.

«Серый» — понял Клеоден. Серый мог принести вред кемтянину, а значит, и вред Делу. Клеоден не колебался и не раздумывал, хотя подумать стоило бы. Выработанный долгими тренировками инстинкт воина и убийцы подсказал ему решение, на его взгляд, единственно верное. Сбежав по склону, он побежал меж каменными стенами складов. Ему нужно было опередить кемтянина.

Кажется, опередил. Тихий закоулок между глухой стеной таможни и входом в зернохранилище. Таможенники не могли видеть Клеодена, а в зернохранилище никого не было — приемщик уже закончил выгрузку зерна и, распустив грузчиков, прохлаждался в одном из портовых кабачков. Клеоден присел в зарослях тамариска и затаился.

Послышались легкие быстрые шаги. Кемтянин? Нет. Какая-то женщина в укороченной по последней моде тунике. Клеоден невольно засмотрелся на стройные золотистые ножки. Красивая женщина. В воздухе поплыл тонкий запах благовоний. И богатая женщина. «Интересно — подумал Клеоден — какого черта ей здесь нужно?»

Красотка исчезла за поворотом. В конце проулка появилось серое с черным пятно. Кемтянин. «Лопух — мысленно ругнулся Клеоден, — даже не обернется! Хотя куда этому раззяве тягаться с изощренными в слежке агентами Внутренней службы!»

Клеоден пропустил кемтянина и приготовился. Тихие, еле шелестящие шаги. Воин выглянул из-за ветки. По проулку шел серый — невысокий аккуратный человечек. Весь его вид свидетельствовал об усталости — видно, набегался за день, серый был столь миролюбив, что Клеодену стало чуть жаль его. Жалость тигра, настигающего обреченную добычу!

Преследователь кемтянина поравнялся с кустами, и Клеоден прыгнул. Тело воина взвилось в воздух и обрушилось на спину серого, стилетоподобный нож вонзился между шейными позвонками. Серый всхлипнул, начал оседать. Убийца подхватил его и поволок в заросли тамариска.

Очутившись в укрытии, Клеоден осмотрел проулок. Тихо. И ни следа схватки. Движения Клеодена были столь стремительны и точны, что кровь убитого даже не успела запятнать придорожную пыль, хлынув лишь здесь — в кустах тамариска.

Клеоден оглядел свою жертву. Обычное простое лицо, искаженный болью рот, ссадина на левой руке — типичный ремесленник. Воина вдруг охватило неприятное чувство. Не ужас, скорее досада. Неужели ошибся? Не напрягая мускулов, он рванул край хитона убитого около шеи. Если это серый, на груди должен быть знак — маленькая черная родинка, в которой, как рассказывали знающие люди, была заключена вся судьба агента. Ветхая ткань треснула, обнажая хилое тело.

Все в порядке! На груди убитого виднелось крохотное, черное, словно ожог, пятнышко.

Глава седьмая

Как и предполагал номарх, Управитель дворца Фра оказался настолько трусливым, что не пришлось даже прибегать к пыткам. Палач лищь достал иглы дикобраза — загнанные под ноготь они делают разговорчивыми даже немых — и Фра тут же обмочился. Он бубнил обо всем, даже о чем не спрашивали, а Кеельсее не мог оторвать глаз от вонючей лужи, растекающейся под ногами Фра, чувствуя, как к горлу подкатывается комок отвращения.

Из рассказа Фра выяснилось, что он предложил свои услуги Давру уже на второй день после прибытия того в Кемт.

— Я сразу понял, что он прислан следить за Великим номархом!

Рассказал он ему немного, так как мало что знал, но вполне достаточно, чтобы у Командора появились основания для отзыва Кеельсее на Атлантиду. Оставалось надеяться, что Давр не поспешил с передачей полученной информации, а постарается раздобыть более надежные доказательства.

Не скрывая своего отвращения, номарх махнул палачу и направился к выходу. Но тут Фра, отчетливо увидевшего перед собой перспективу дыбы и раскаленных щипцов, словно прорвало. Изумленный Кеельсее узнал, что Управитель работал не только на Давра, но и на фараона Рату. И на жрецов Сета!

Кеельсее вернулся и сел. Разговор предстоял долгий. Палач откровенно скучал, поддерживая на всякий случай огонь в жаровне, а Фра сыпал и сыпал новыми именами и фактами. Незадачливый шпион, он оказался обладателем великолепной памяти и без малейшего упрека совести, даже с каким-то злорадством, продавал всех тех, кто платил ему за сведения. Среди них оказались несколько придворных, важные чиновники, командир стоящего в Саисе полка и даже Сбир — начальник личной охраны номарха!

— Он не шпион, здесь мой господин может быть спокоен. Он сын Омту, верховного жреца Сета. — Кеельсее усмехнулся.

— Те, кто тебе платили, или слепцы, или законченные идиоты. Неужели они не видели, какому жалкому человеку доверяют? И как много доверяют!

Фра лишь пожал плечами.

Велев запереть его под стражей в самом надежном каменном мешке дворцовой тюрьмы, номарх начал действовать. Пока подкрепленные храмовыми отрядами доры проводили аресты в городе, Кеельсее и ничего не подозревающий Сбир арестовали изменившего командира полка. Его телохранители было вздумали оказать сопротивление, но Сбир изрубил их быстрее, чем они успели обнажить свои мечи. Когда предатель очутился в каменном мешке по соседству с Фра, Кеельсее наставил на Сбира бластер и велел положить оружие. Офицер безропотно, скорее удивленно, подчинился.

— Вот уж не знал, что мой главный телохранитель — жрец Сета!

— Я не жрец, — твердо возразил Сбир.

— Но ты сын Омту, верховного жреца?

— Да. Но я не видел отца со дня моего рождения и не касаюсь его дел. У меня своя жизнь.

— Что ж, очень даже может быть. Более того, я бы очень хотел, чтобы это было правдой. Тем не менее, я вынужден подержать тебя взаперти, если ты не против, конечно? — предложил номарх тоном, не допускающим возражений. В голове Кеельсее вдруг возникла великолепная идея. — Это будет арестом лишь с виду. На самом деле я лишь спрячу тебя на несколько дней в одном из помещений дворца. У тебя даже не будет стражи. Согласен?

— Воля хозяина для меня закон — поклонился Сбир.

— Тогда возьми свой меч и идем во дворец. И постарайся изобразить удивление, когда я объявлю при всех о твоем аресте.

Все вышло так, как задумал Кеельсее. Придя во дворец, номарх обезоружил Сбира на глазах изумленных придворных и запер его в одной из дворцовых кладовок.

— Еды и питья там достаточно! — крикнул он Сбиру и возбужденно потер руки. Наклевывалась великолепная интрига!

События последующих дней, внезапные и стремительные, всколыхнули весь Кемт. Сразу же после арестов в Саисе Кеельсее отправил в Гатис отряд доров с письменным приказом командиру конного полка ливийцу Чтели, пользующемуся полным доверием номарха.

На стальную сеть плана было нанизано второе звено.

Затем он созвал на совет атлантов. Кратко обрисовав обстановку — везде предательство (имя Фра не прозвучало, чтобы не насторожить Давра) — номарх предложил следующее:

— Нужно отправить отряд в Гатис и пленить фараона. — О том, что этот отряд уже отбыл, Кеельсее скромно умолчал.

Все согласились. Затем номарх, сославшись на какой-то мифический источник, сообщил, что офицер охраны Сбир — не кто иной, как сын верховного жреца Сета Омту.

— Необходимо использовать это и заставить жрецов пойти на переговоры. Мы должны заставить их прекратить подрывную деятельность. — Кулак обрушился на жалобно пискнувший стол, — жрецы Сета могли бы влиться в нашу храмовую систему.

И хотя против этого предложения выступили Гиптий и Изида, опасавшиеся потерять влияние, Кеельсее настоял на своем, и было решено попробовать вступить в переговоры. Эту обязанность были вынуждены взвалить на себя жрецы Осириса.

— Еще одна неприятная новость — продолжил Кеельсее, когда был решен вопрос с жрецами Сета. — К нашим берегам идет флот народов моря. Необходимо организовать отпор, иначе наше побережье снова будет предано огню и мечу. Предлагаю, чтобы этим занялся Давр. Он лучше других разбирается в военных вопросах.

Если у Давра, знающего со слов Фра о переговорах номарха с пиратами, и возникли какие-то сомнения насчет последнего сообщения Кеельсее, то предложение возглавить действия против пиратов развеяло их. Приятно удивленный, Давр лишь переспросил:

— Мне?

— Я не вижу лучшей кандидатуры, — скорчив честную мину сказал Кеельсее, — но, может, ты против?

— Я с удовольствием приму на себя это поручение. — Внутренне ликуя, Кеельсее надел на себя маску деловитости и принялся объяснять:

— Наш морской флот располагает лишь ста пятьюдесятью боевыми судами. И все они далеко не в блестящем состоянии. Посылать за помощью в Кефтиу уже поздно. Значит, придется обходиться своими силами. Твоя задача в двухнедельный срок починить все неисправные суда и построить еще сто триер. Материал из Библа уже прибыл, корабельные мастера ждут твоих распоряжений.

— Я отправляюсь немедленно!

— Подожди — остановил Кеельсее вскочившего с места Давра — выслушай до конца. Спрячь речной флот в дельте Хапи. Он не сможет тягаться с триерами пиратов. Готовь армию. Она наш главный козырь. Мы вынудим их принять сражение на суше. В дельте стоит двадцатитысячный корпус. Еще четыре новых полка я сформировал в Гатисе, Эдфу, Тинисе и Медуме… — Заметив удивленные лица атлантов, номарх фальшиво воскликнул:

— Как, разве я не говорил вам об этом? Я начал их формирование уже три месяца назад, после неудачного для нас набега кочевников. Ну ладно, не время об этом. Полк, что находится в Гатисе, придется не трогать, он нужен для подавления заговора. Остальные три, — Кеельсее поднял глаза на Давра, — я отдаю в твое распоряжение. Это еще восемь тысяч отборных воинов. С этими силами мы можем достойно встретить пиратов! Отправляйся и готовь флот. Назначаю тебя главнокомандующим силами Юга. Я прибуду — голос номарха принял приторный оттенок — когда в этом будет необходимость.

И Давр отправился в дельту Хапи, где в крепости Нурт им будет построен флот, который очень пригодится великому номарху Кемта!

Не успела осесть пыль колесницы новоиспеченного главнокомандующего, а Кеельсее уже взял за шкирку дрожащего Фра.

Разминая кулаком жалкую физиономию предателя, номарх веско сказал ему:

— Сейчас ты и жрецы Осириса отправитесь в Мемфис. Свяжешься с верховным жрецом Сета Омту и скажешь ему, что номарх Келастис предлагает переговоры. Нам есть о чем потолковать. Передай также, если он откажется, то схваченные нами поклонники Сета расстанутся со своими головами. И первым умрет Сбир, капитан моих доров. Надеюсь, Омту не забыл имя своего сына! Жрецы Осириса будут ждать ответа пятнадцать дней, а если не дождутся, прольется кровь, и повинны в этом будут служители Сета. Передай это Омту! — Номарх приблизил свое лицо к трясущейся физиономии бывшего Управителя дворца, — если вздумаешь выкинуть какой-нибудь трюк, познакомишься с крокодилами. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Д-д-да, — с третьей попытки выговорил Фра.

— Тогда иди!

Фра почти бегом направился к двери.

— Эй, падаль, — позвал Кеельсее.

Предатель настороженно обернулся.

— Не хочешь ли скушать на дорожку яблочко?

Спираль интриги раскручивалась.

Минуло два дня, и Эмансер отправился на встречу с Клеоденом и его таинственным другом. Накануне вечером он предупредил Сальвазия, что собирается осмотреть Город. Старик был не против, лишь поинтересовался, не нужен ли провожатый. Эмансер сказал, что нет.

— Нужно быть ребенком или редкостным глупцом, чтобы заблудиться в столь совершенно созданном городе.

— Я не об этом. У тебя могут возникнуть какие-нибудь вопросы.

— Я задам их тебе. Когда вернусь.

— Как хочешь — пожал плечами Сальвазий.

На следующий день они занимались лишь до обеда, после чего Эмансер закутался в ярко-красный плащ, совершенно скрывший серый цвет хитона, и отправился в Город.

Лодочник, на этот раз другой, был так же почтителен с ним, зато стража требовала контрольный жетон, но, взглянув на него, склонялась в низком поклоне.

Второе земляное кольцо было сплошь застроено домами. По крайней мере с той стороны, где шел Эмансер. Дома были разные по высоте и количеству этажей, но кемтянин отметил одну общую закономерность — трех- или двухэтажные дома никогда не граничили с себе подобными, их обязательно разделяли невысокие мазанковые строения бедняков. Хотя можно ли вообще говорить о наличии бедняков или богачей на Атлантиде? У Эмансера были определенные сомнения на этот счет.

Миновав несколько совершенно одинаковых улочек, кемтянин очутился в седьмом проходе. Ловя на себе любопытные взгляды прохожих, преимущественно моряков, чьи корабли были в ремонте, Эмансер искал нужный ему дом. При этом он неосознанно озирался по сторонам.

«Что за черт! Почему я веду себя словно преступник?» Кемтянин распрямил спину и горделивой деревянной походкой прошествовал к крохотному саманному домику. Над входом висела табличка с цифрами 65. Эмансер стукнул в дверь. Она мгновенно распахнулась, словно его ждали, должно быть, действительно ждали. На пороге стояла пожилая женщина.

— Ты кто? — спросила она, с любопытством рассматривая кемтянина.

— Я? — удивился тот. — Я Эмансер.

Женщина пожала плечами, будто это имя ей ни о чем не говорило, но все же посторонилась, пропуская гостя внутрь. Эмансер шагнул в пыльный полусумрак мазанки. И в этот момент на него обрушилось небо…

Он плыл в лодке. Была ночь, беззвездная и безлунная. Мерные покачивания и тихий шелест волн. Эмансер прислушался. Нет, это не волны. Кто-то говорил о нем, Эмансере: «Этот черный может оказаться полезнее, чем даже Икс!» Говорившему возразил другой голос: «Ха-ха! Не сочиняй! Икс стоит…» Сколько стоил неведомый Икс, Эмансер не расслышал, но то, что его обозвали «черным», обидело кемтянина, тем более что он узнал голос, произнесший эти слова. Это был голос Клеодена.

Пол под Эмансером закачался. Послышался чей-то возглас:

— Что там у тебя?

— Зелень, господин крул. Я везу ее на общественный склад.

— Чертовы огородники! Вам что, мало общественных полей? Или нечем заняться?

— Я люблю копаться в земле, господин крул. Я получаю от этого удовольствие.

— Проезжайте, придурки!

Пол под кемтянином завибрировал.

«Похоже, я не в лодке — понял Эмансер — меня везут на тележке, и она только что въехала на мост. Но зачем Клеодену понадобилось это? Если он хотел убить меня, то куда проще это было сделать прямо в доме. Интересно, куда они меня везут?»

Ответ на этот вопрос он получил довольно скоро. Тележку тряхнуло, как будто она преодолевала какое-то препятствие, после чего она остановилась. Чьи-то руки развязали горловину мешка.

— Вылезай!

Разминая затекшие мышцы, кемтянин покинул свое пыльное пристанище и первым делом ощупал нывшую голову. Так и есть — здоровенная шишка! Он поднял глаза на стоявших рядом людей. Один из них, Клеоден, встретил взгляд Эмансера нагловатой улыбкой, второй был заметно смущен.

— Надеюсь — сказал кемтянин — ты объяснишь мне, что все это значит.

— Конечно — без тени смущения ответил Клеоден, — пойдем в дом.

Только сейчас Эмансер заметил, что они стоят перед великолепным трехэтажным дворцом, окруженным буйной порослью диковинных деревьев. От улицы дворец отгораживала высокая каменная стена.

— Чей это дворец?

— Это не дворец — поправил его Клеоден — дворец на Атлантиде имеет лишь Великий Титан. Это дом. Дом моего хорошего друга.

— Твой друг, случайно, не носит серый хитон?

— Все может быть. Ведь ты его носишь тоже. Достаточно разговоров. Пойдем в дом. Там ты получишь ответы на все свои вопросы.

Они вдвоем вошли в дом. Откуда-то появился человек, облаченный в желтый хитон.

— Жип — обратился к нему Клеоден — скажи хозяину, что гость уже пришел.

Жип безмолвно склонил голову и удалился.

— Он немой, — сообщил Клеоден, кивая в сторону ушедшего. — Неплохо иметь такого слугу?! Неплохо. Особенно для нашего дела.

С этими словами воин распахнул двери какой-то комнаты и жестом пригласил Эмансера войти.

— Гостевая. Подождем здесь.

Они развалились в мягких креслах. На лице Клеодена читалось блаженство от столь редкостного ему комфорта.

— Видишь, на какие уловки нам приходится идти ради успеха Дела! Я был уверен, что ты притащишь за собой серых, и поэтому дал тебе другой, неверный адрес. Ариз, тот, которого ты сейчас видел во дворе, ставит в этом доме тележку с зеленью. Он договорился с хозяйкой, что встретится у нее с приятелем. Приятелем должен был быть ты. Это была первая часть плана.

Не успел ты еще отпустить лодочника, а я уже следил за тобой. И, кстати, не я один. У тебя на хвосте висели два серых, не говоря уже о том, что лодочник, что привез тебя в Город, тоже был серым.

— За мной следили? — изумился Эмансер, — я ничего не заметил.

— Он не заметил — захохотал Клеоден, — святая простота! Куда такому лопуху, как ты, заметить слежку! Да за тобой следят постоянно, даже в сортире. За тобой следили сегодня, за тобой следили в день нашей первой встречи. Их соглядатаи везде, на каждом шагу!

— Но я не видел ни одного серого хитона!

— Конечно! Ни один идиот, кроме тебя, не рискнет показаться в Городе в своем сером обличье. Они маскируются одеждами воинов, рабочих. Они облачаются в зеленые и синие плащи, они используют хитоны стариков. Они асы своего дела. Лишь серый и черный цвета для них под запретом. Облачиться в серый хитон равносильно тому, что ты будешь идти и кричать: смотрите, а вот идет соглядатай! Кого ты тогда сможешь выследить? Ну а черный плащ привлекает всеобщее внимание — слишком большая редкость встретить Титана в Городе. Они редко покидают пределы Дворца, и то обычно в сопровождении воинов. Один из моих высоких друзей — воин таинственно понизил голос — рассказывал мне, что серые даже используют оранжевые хитоны детей.

— Детей?

— А чему ты удивляешься? Ты думаешь, среди серых нет детей? — Клеоден горько усмехнулся, — Атланты с восьми лет определяют судьбы своих рабов.

— Рабов? Но Титаны уверяет, что на Атлантиде нет рабов, что все люди здесь свободны.

— Свободны, — согласился Клеоден, — в своем рабстве. Фраза понравилась ему, он с удовольствием повторил ее еще раз.

— Если кто-то определяет твою судьбу, не спрашивая желания, разве это не рабство? Может быть, я мечтал стать жрецом или, допустим, моряком, а меня сделали воином! Это ли не рабство? Я раб в обличье воина! Я не могу сбросить свой красный хитон!

— По-моему, ты это уже сделал — заметил Эмансер, только что заметивший, что на Клеодене был хитон белого цвета.

— А что, мы должны быть глупее серых? Это маскировка. Я оделся моряком, чтобы привлекать меньше внимания. В этой части Города много моряков.

— В этой? Мы находимся в другом кольце? Я слышал, что мы проезжали мост, — Эмансер посмотрел в глаза Клеодену, и тот неохотно признался:

— Да, это третье кольцо. Но ты сбил меня. О чем я говорил?

— Ты хотел рассказать мне вот об этой симпатичной шишке, которую с удовольствием осязает моя рука. — Эмансер провел ладонью по коротко остриженной голове, опухоль гуттаперчиво прыгнула под пальцы.

— Ха-ха-ха! Не обижайся. Когда я увидел, что тебя пасут сразу двое серых, я понял, что у нас нет времени на разговоры. Разделаться сразу с двумя я бы не смог, поэтому решил действовать иначе.

— И разделался со мной!

— Точно! — Рассказ об этом явно доставлял удовольствие Клеодену. — Я опередил тебя и попал в дом первым. Ариз сказал хозяйке, что я его товарищ, она имела глупость поверить этому. Затем появился ты. Хозяйка дома впустила тебя, а дальше мой кулак рассчитался за тот удар ногой, что стоил мне доброго десятка приседаний. — Воин захохотал, рассчитывая, что Эмансер поддержит шутку, но тот даже не улыбнулся. — После этого мы засунули тебя в мешок, погрузили на тележку и были таковы.

— А серые?

— Мы обманули их и вышли с другой стороны дома.

— Зачем же тогда нужно было бить по моей голове? Я бы мог просто уйти вместе с вами.

— У меня не было времени для объяснений, к тому же, буду откровенен, хозяин этого дома не хотел, чтобы ты знал дорогу сюда.

— Значит, серые и сейчас ждут меня около того дома?

— Вполне вероятно.

— Как же хозяйка объяснит им мое исчезновение?

— А никак, — Клеоден хищно улыбнулся, — ей ничего не придется объяснять — я перерезал ей горло.

Эмансер поперхнулся. Он был ошарашен. И даже не тем, что сделал Клеоден, а той легкостью, с какой он говорил о случившемся. Он имел дело с людьми, не знающими страха, но и не ведающими жалости. Продолжать разговор на эту тему дальше что-то расхотелось. Клеоден замолчал тоже.

К счастью, пауза длилась недолго. Распахнулась дверь — и появился Жип. Он поманил гостей пальцем. Ведомые слугой, они поднялись на второй этаж. Хозяин дома ждал их в своем кабинете. Он указал рукой на два придвинутых к небольшому черненому столику кресла.

— Садитесь.

Эмансер и Клеоден сели, хозяин расположился в кресле напротив и начал бесцеремонно рассматривать гостя. Кемтянин спокойно выдержал его сильный гипнотический взгляд и в свою очередь с интересом изучал хозяина. У него были голубые глаза, значит, он был таралом и именно потому достиг такого успеха, залысины на лбу и затылке и дряблые морщины свидетельствовали о солидном возрасте, чистые холеные руки о том, что этот человек не слишком утруждает себя физическим трудом. Взгляд хозяина был тяжел и властен, видно было, что он привык повелевать, и неприятен. Чем, Эмансер вряд ли мог объяснить. На щеке был большой старый шрам. Кемтянину показалось, что он уже видел это лицо.

— Меня зовут Броч — хрипловатым голосом произнес хозяин. Последовала пауза, прервать которую счел нужным Эмансер.

— Мое имя Эмансер.

— Я знаю тебя — сказал Броч, — что ты ищешь в моем доме?

— Ничего. Меня пригласил сюда вот этот человек. — Эмансер кивнул в сторону настороженного Клеодена. — Он сказал мне, что есть люди, которые интересуются мной и могут помочь мне вернуться на родину.

— И это твое единственное желание?

— Нет.

— Что же ты хочешь еще?

— Я хочу увидеть море.

Броч сухо рассмеялся.

— Ха! Это легко исполнимое желание. Выгляни в окно. Из него видно море.

Эмансер не стал отказываться от этого предложения хотя бы для того, чтобы определить, где находится. За окном плескалась вода обводного канала, тянулись бесконечные желтые поля, а у самой кромки горизонта виднелся порт.

— Это не море, это порт. А я хочу видеть море.

— Не вижу разницы. — Броч пожал плечами. — Если тебе мешают корабли, выйди за башни.

«Притворяется, что не знает» — понял Эмансер и сказал:

— Я пробовал, но не смог.

— Запретная полоса?

— Да. Ты знаешь, что это такое?

— В самых общих чертах. Ею занимается третий отдел Внутренней службы. Сама по себе она не является препятствием, она лишь отмечает рубеж, за которым кончается действие нейролучей. С помощью довольно несложной операции в голову человека вводится небольшая капсула-приемник. Она принимает лучи специального излучателя и, пока это происходит, все идет нормально. Но воздействует излучение лишь на определенном расстоянии, оно и отмечено этими черными столбами. Как только человек выходит из сферы воздействия лучей, капсула начинает давить на болевые центры, если объект продолжает двигаться и дальше, капсула уничтожает его.

Эмансера охватило отчаяние.

— Зачем они сделали это со мной?!

— Не только с тобой. С подобной капсулой ходят многие, кто не должен, по мнению Титанов, покинуть пределы Города. Например, ваш покорный слуга.

— У тебя тоже там, — Эмансер коснулся головы — капсула?

— Да, — спокойно ответил Броч.

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— А чего мне волноваться? Поздно. Волноваться я был должен лет тридцать назад, когда согласился занять предложенный мне пост.

— Кто ты?

— Я Броч.

— Я не об этом.

— Знаю. Еще я архонт 2-го Оперативного отдела Внутренней службы Дворца!

Эмансер присвистнул. Он ожидал нечто подобное, но не думал, что его предположение столь близко к истине. И потом так открыто, без тени сомнения, прямо в лоб. Броч умел ошарашивать собеседников!

— Ты удивлен? Да, я имею право на точно такой же хитон, что носишь ты, хотя тебе он достался не по заслугам.

— Но ты не носишь его.

— А, Клеоден уже посвятил тебя в тонкости нашей работы. Нет, конечно, не ношу. Это мешает службе. Но иногда, — Броч доверительно наклонился к Эмансеру, — я надеваю его дома, когда один, и наслаждаюсь!

Последнюю фразу он пропел шепотом, отчего стал похож на облизывающуюся змею. Но это выражение мгновенно исчезло — архонт великолепно владел своим лицом. Броч хлопнул в ладоши. Появился Жип с подносом, на котором стояли стеклянный кувшин, ваза с фруктами и три изумительной работы бокала.

— Золотой хрусталь, — не удержавшись, похвастался Броч, разливая пахучую жидкость, — смесь стекла, свинца и золотой пыли — фантазия Солнца!

— Красиво, — вяло похвалил оглушенный свалившейся на него бедой Эмансер.

Хозяин бросил на него быстрый взгляд.

— Пей! И ни о чем не думай. Это лучшее вино Атлантиды. — И первым пригубил бокал. Затем в его руке появилась дымящаяся палочка. Он сунул ее в рот и выдохнул клуб белого вонючего дыма. Эмансер закашлялся.

— Табак, — сказал Броч. — Забава Титанов. Хочешь попробовать? — Эмансер отрицательно покачал головой.

— Номарх Кемта Келастис тоже не очень жалует его.

— Келастис? При чем он здесь?

— При чем, — выдохнул дым хозяин. — Вопрос на вопрос: какого цвета у него глаза?

— Голубые. Ну и что? Твои глаза тоже цвета неба, но это не значит, что ты Титан.

— Правильно. Но я сын Титана, я тарал. Я живу уже сто тридцать лет. А сколько лет, по-твоему, номарху Келастису?

— Не знаю. Но он еще не очень стар. — Броч затянулся поглубже.

— Я видел его на заре своей юности, когда был еще простым агентом. На днях я опять видел его. Он ничуть не изменился.

— Ты лжешь! — Эмансер почувствовал, как земля во второй раз уходит из-под ног. Кемт, его родной Кемт был во власти Титанов и не примет беглеца с Атлантиды, даже если он сможет освободиться от опутавшего его мозг ошейника. Тяжелый жирный Хапи исчезал в необъятной синеве моря. — Ты лжешь! Номарх никогда не покидал Кемт на столь долгое время!

— Глупец! Титаны летают по воздуху на металлических колесницах. Путь в Кемт и обратно занимает у них всего полночи. Полночи на то, на что у тебя уходят месяцы! — кемтянин молчал. — Тебе нужны доказательства? Пожалуйста! Я сам обеспечивал охрану важному гостю. Клеоден может подтвердить мои слова. Он сам видел, как среди ночи садятся и взлетают волшебные колесницы, ведомые рукою Титанов. Келастис не единственный, кто прилетает на Атлантиду. У нас бывают гости с великого западного материка. Атлантида — не остров. — Броч вдавил окурок в серебро подноса, — Атлантида — весь мир! Ты можешь бежать с острова, но не убежишь с Атлантиды. Куда бы ты ни спрятался, длинные руки Великого Белого Титана достанут тебя. Ведь ты им нужен? Ты слишком много знаешь? — Эмансер кивнул. Броч изобразил сожаление. — Это и моя беда. Нам нет пути из этой золотой клетки, сколь ни ломай ты хитроумных запоров, нас все равно поймают и вернут назад. Или убьют. У нас есть лишь один путь, другой путь — разорвать прутья клетки! Тогда ты сможешь вернуться в Кемт, а я обрести свободу на Атлантиде.

Эмансер молчал, потрясенный.

— Ты мне не веришь?

— Не знаю.

— Не веришь… — протянул Броч. — Я не буду больше приводить тебе доказательства правдивости сказанного мною. Ты найдешь их сам. И когда найдешь, ты будешь с нами.

— Чего вы добиваетесь?

— Мы хотим, чтобы ты был с нами.

— Я не о том. Какова цель вашего Дела?

— Об этом знают лишь те, кто с нами.

— Но я же не могу быть с вами, не зная, куда иду.

— Ненависть приведет тебя к нам, затем ты познаешь цель.

— Ты говоришь, словно жрец.

Броч не отреагировал на это замечание.

— Подумай. И пока ты еще не сделал свой выбор, я не требую от тебя услуг. Я прошу у тебя помощи. Это нужно не нам, это нужно мне.

Архонт бросил выразительный взгляд на Клеодена. Тот поднялся и, не говоря ни слова, вышел.

— Я слушаю твою просьбу.

Броч понизил голос.

— Сто лет. Уже более ста лет работаю я во Внутренней службе Дворца. Тридцать из них я возглавляю 2-й Оперативный отдел. Самый важный отдел! Но ни разу, заметь, ни разу я не видел того, кого называют Верархонтом, — руководителя Внутренней службы. Всю нужную информацию он получает через компьютер, распоряжения отдаются тоже через компьютер. Я даже никогда не слышал его настоящего голоса. Если он и говорит со мной, а это бывает крайне редко, разговор ведется по радиофону, причем механический кодификатор изменяет тембр его голоса. Мне необходимо знать, кто возглавляет Внутреннюю службу Дворца. Это больше нужно не мне, это нужно Делу.

Эмансеру захотелось заметить, что Броч противоречит самому себе: мне — не мне, мне — Делу, но он благоразумно промолчал.

— Хорошо, я постараюсь исполнить твою просьбу.

— Тогда до встречи. Клеоден проводит и проинструктирует тебя.

Дом Броча гости покинули через запасной выход, выведший их на берег канала. Здесь уже ждал Ариз, променявший свою тележку на лодку. Едва они успели сесть, Ариз налег на весла, и лодка понеслась, вдоль дуги земляного кольца. Клеоден торопливо начал:

— Мы высадим тебя с другой стороны кольца. В следующий раз на встречу пойдешь самостоятельно. Тебя будут ждать по адресу, записанному на этом листке, каждый пятый день, считая от сегодня. — Клеоден протянул кемтянину обрывок кожи с несколькими красного цвета закорючками. Эмансер не удивился бы, узнав, что они сделаны кровью. — Прикрывать тебя я больше не могу, тебе придется действовать самостоятельно, поэтому будь осторожен и осмотрителен. Чтобы оторваться от слежки, ты должен знать следующее:

Первое. Будь осмотрителен.

Второе. Знай, что за тобой всегда следят агенты Внутренней службы. Всегда!

Третье. Агенты эти стараются быть незаметными, а значит, не используют черных, серых и красных — они тоже очень приметны — хитонов. Это хоть немного, но сузит круг возможных преследователей.

Четвертое. Агенты Внутренней службы всегда имеют безразличный вид. Всегда! Это их стиль. Броч сам рассказывал мне об этом. Твоя задача вычислить их и уйти из-под наблюдения. Но при этом ты не должен показывать, что заметил их, ты не должен бежать, не должен озираться, не должен, по возможности, прибегать к физическому воздействию.

— А что, в случае необходимости я могу убивать их? — с невинной улыбкой спросил Эмансер. Клеоден не обратил внимания на мелькнувшую в словах кемтянина иронию.

— Можешь, но так, чтобы никто не заметил. — Воин не выдержал и похвастался: — Например, как это сделал я. Два дня назад я убил агента, который следил за тобой, и сделал это чисто.

— А зачем? Ведь мне ничего не угрожало.

— Для тренировки! И не задавай больше глупого вопроса: зачем! Если я делаю, значит — надо! Ты должен запутать агента, обмануть его. Но знай, они могут меняться. Два проулка за тобой идет один агент, а затем его сменяет другой. Ты можешь прозевать их смену и успокоиться. И тогда ты у них на крючке. Бдительность и еще раз бдительность!

Клеоден задумался.

— Что еще? Да, в подобных случаях очень удобно менять одежду. Ты заскакиваешь в пустой проулок и делаешь вот так, — Клеоден скинул плащ и задрал край туники. Изнанка ее была другого цвета. — Агент видит тебя со спины и теряется: совсем другой человек. А ты в это время преспокойно уходишь. Хотя тебе это сделать трудновато, у тебя слишком заметная кожа.

— Черная, — Эмансер посмотрел в глаза воину.

Тот и не подумал смутиться. Похоже, он даже не понимал, что брошенное им на мосту определение в адрес Эмансера могло обидеть кемтянина, а если и понимал, то не подумал придать этому значение.

— Да, темнее, чем у жителей Атлантиды. Правда, менять одежду запрещено, но это не слишком большое нарушение, на него обычно не обращают внимания. Ты выворачиваешь хитон или плащ и замешиваешься в людской толпе. Часто это помогает. Еще ты можешь взять лодочника и попытаться ускользнуть по каналам, но почти все лодочники — серые. Есть еще сотня способов, как уйти от наблюдения. Ты дойдешь до них своим умом.

— Время, — сказал Ариз.

— Хорошо, я закончил. Давай к берегу.

Лодка ткнулась в песчаную окаемку отмели. Эмансер соскочил на берег, а Ариз усиленно заворочал веслами, направляя неповоротливое судно дальше. Кемтянин посмотрел вслед заговорщикам и пошел к ближайшему мосту. Путь его лежал мимо невысокой стены, отсекавшей канал от домов. Стена была сложена из саманных кирпичей с редкими вкраплениями гранитной крошки. Через каждые десять шагов была прорезана небольшая, сплетенная из прутьев дверь. Когда Эмансер проходил мимо одной из них, в щелке между прутьями появился глаз. Агент «Скорый» зафиксировал появление исчезнувшего объекта М-11.

2-й отдел работал безукоризненно.

«Он опять ушел и наверняка уже лезет в постель к очередной сучке. Блудный, бесплодный пес! Кот, у которого март тянется всю жизнь! Тварь с угреватой рожей!»

Дрила размашисто шла, почти бежала по коридору, уводящему в хитросплетения Лабиринта. Встречавшиеся изредка слуги шарахались в стороны. Дрила знала, о чем они будут шептаться за ее спиной. «Опять Правитель трахается с какой-нибудь веселой девчонкой, а стерва бежит в объятия своего монстра! О Берата, сократи срок ее жизни!» Именно эти слова говорил придворный каламистр девке для омовения ног. Верная старая Юлта подслушала их разговор и донесла о нем Дриле, та приказала бросить слуг в чрево Лабиринта, где они и бродят до сих пор, натыкаясь на стены и визжа от страха, если их не пожрал Турикор — страж Лабиринта, существо без рождения и смерти.

Дрила заскочила в узкую клетушку лифта и нажала на кнопку спуска. Лифт мягко поехал вниз на стометровую глубину…

База на Кефтиу возникла относительно недавно — лет триста тому назад. До этого Кефтиу входил в орбиту владений Атлантиды, но управлялся советом местных царьков, внимавшим каждому слову изредка посещающих остров Титанов. Однако шло время, его стремительный бег менял берега и народы. С далекого севера на берега Великого моря пришли многолюдные и воинственные племена. В жилах северян текла медленная кровь, глаза были серы, душа — яростна. Они не обрабатывали землю и не ловили рыбу, они умели лишь одно — воевать. Гордые и уверенные в своей силе, они обрушились на восточные берега Великого моря, обратив города в пепел, жен — во вдов, детей — в рабов. Они взяли великую добычу, но она лишь разожгла их жадные к золоту и славе души. Пленные поведали им о волшебных и сказочно богатых странах, лежащих по ту сторону Великого моря. Пришельцы построили корабли и, ловя ветер парусами, вышли в море.

Первой их жертвой пал Кефтиу, разоренный и сожженный дотла. Небольшое войско, набранное царьками, было разбито наголову, пленным вспороли животы. Затем волна пришельцев обрушилась на Кемт. Сотни и сотни боевых, варварски украшенных кораблей. Кеельсее успел приготовиться к отпору, но ему пришлось туго. Два огромных флота: пришельцев и кемтян, укрепленных эскадрами атлантов, три дня крушили смоленые борта между Кефтиу и Кемтом. Море пропиталось кровью и покрылось обломками кораблей. Медная стена кораблей Кеельсее и Динема преградила путь к Кемту. Пятьсот кораблей пришельцев нашли свою смерть в волнах Великого моря, триста сумели прорваться и достичь благодатных берегов Кемта. На землю ступили орды безжалостных, жадных до добычи убийц. Горели посевы пшеницы, рушились стены городов, кричали убиваемые и истязуемые. Черная волна смерти докатилась до Саиса, где ее ждало войско кемтян. Триста боевых колесниц, вооруженных острыми как бритва серпами, обратили пришельцев в бегство, тридцать тысяч отборных воинов довершили разгром их войска. Они рассеялись словно пыль, словно дурной сон, но через два года вернулись, опустошив стремительным набегом прибрежные селения. С тех пор их набеги повторялись из года в год. Кемт покрылся башнями крепостей, но набеги народов моря — так прозвали пришельцев, не прекратились.

Трижды Атлантида и Кемт посылали против них карательные экспедиции, но это было равносильно охоте ночью на стаю ловких диких кошек. Юркие корабли народов моря разбегались по извилистым бухтам северного побережья, известным лишь искусным пиратским лоцманам. Убегая, разбойники выжигали свои селения, и взору карателей представали черные безжизненные пепелища с развешанными на обугленных стенах мертвецами. То были пленники, взятые в предыдущих набегах. Не достигнув результата, атланты отказались от крупномасштабных операций и перешли к оборонительной тактике, отвечая редкими контрвыпадами кемтских эскадр. На море установился своего рода паритет — народы моря «ограничивались» небольшими набегами на великоморские владения атлантов: Кемт, Кефтиу и Восточный Азак, а атланты в свою очередь не проводили крупномасштабных карательных экспедиций против пиратов. Чтобы упрочить позиции атлантов в бассейне Великого моря, Командор решил основать пятую атлантическую базу — в Кефтиу. Руководить ею были отправлены Грогут и Дрила.

— Больше людей дать не могу, иначе без атлантов останется сама Атлантида, — сказал тогда Командор. — Управитесь своими силами.

Почему выбор пал именно на них, Грогут и Дрила не задумывались. Друг к другу они относились равнодушно, но компьютер утверждал, что между ними существует взаимная расположенность. Видимо, это и сыграло решающую роль.

Прибыв на остров, атланты немедленно объявили себя Правителями и приступили к созданию оборонительной полосы. Десантный катер тем временем расстреливал селения народов моря, приведя пиратов в такой ужас, что они полвека не рисковали даже подойти к Кефтиу. Тысячи рабов, привезенных из Кемта и Южного континента, воздвигали оборонительные укрепления, прикрыв северное побережье Кефтиу сплошной шестиметровой стеной. На других направлениях были воздвигнуты многочисленные крепости и форты, в гаванях Кидасса, Ормума и Фисайи стали эскадры боевых кораблей.

Для Правителей был сооружен великолепный дворец, оседлавший три холма самой благодатной части острова — юго-восточного плоскогорья. Надежно защищенный, он утопал в зелени лесов и лугов, снежные вершины гор дарили ему чистейшую родниковую воду. Ажурные украшения, изящные башенки и арки превратили дворец в детскую игрушку — солнечную и красочную. Но истинное нутро дворца пряталось от дневного света, оно было глубоко под землей.

Сразу по приезде в Кефтиу Дрила увлеклась мистериями мрачного культа Бераты — богини с косами-змеями на голове. Культ Бераты был таинствен и сладок, его загадочные нашептывания возбуждали звериную страсть. Грогут удивлялся, какой неутомимой и неистощимой в любовных выдумках стала Дрила после приезда в Кефтиу. Сам он был слишком большой прагматик, чтобы верить во что-нибудь, даже в Разум. А затем Дриле стало не хватать Грогута, и пошли кефтиане, смазливые и любвеобильные. Грогут в отместку стал щупать дворцовых девок и скоро преуспел в этом занятии, заполнив дворец многочисленными отпрысками обоего пола. А затем появился Турикор.

Дрила хорошо помнила этот день, точнее, ночь. К ним прилетел Кеельсее, они сели в его катер и отправились на Атлантиду. Там на столах горели свечи, было оживленно и весело. Посреди игривого разговора с Бульвием к Дриле подошла Ариадна, на вид все та же непорочная девственница, что и восемь веков назад. Она спросила:

— Ты еще не перестала интересоваться генетикой?

— Нет, — ответила Дрила.

— Тогда пойдем. Я покажу тебе кое-что интересное.

Вход в генетическую лабораторию преграждали несколько дверей с магнитными и цифровыми замками.

— Ого, какая секретность! — воскликнула чуть пьяная Дрила.

Ариадна, деловито набиравшая код последнего замка, не ответила. Замигала лампочка кодификатора, дверь отъехала в сторону, и они дошли в лабораторию.

Помещение это было невелико и почти сплошь заставлено шкафами и стеллажами с генетическим материалом. В банках с формалином плавали причудливые уродцы, в клетке сидел попугай с змеиным хвостом, громко завопивший при появлении женщин.

— Консенсус! Косинус! Квадратура Квадрата! — Затем птица сделала паузу и подвела итог сказанному: — Маразм!

— Совершенно точно, Ди-ди. — Ариадна провела хозяйским взором по рядам разнокалиберных контейнеров. — Последние тридцать лет я занимаюсь опытами по гипогенетике.

— Пытаешься совместить несовместимое?

— Точно, — губы Ариадны тронула мягкая улыбка, — и мне удалось добиться определенных результатов, к примеру, получить гибрид земного коня и атлантического гака.

— Существа, схожие по типу — заметила Дрила.

— Да, — согласилась Ариадна, — но разные по генной основе. Кроме коня-гака я получила еще несколько подобных существ, но, к сожалению, все они оказались неустойчивыми и аннулировались вскоре после создания. Лишь Ди-ди оказался более жизнеспособен. Ты можешь посмотреть их.

Ариадна выключила свет, и на белом круге экрана возникли сферокадры причудливых уродцев — быка с кошачьей головой, змеи с четырьмя когтистыми лапами, козла, чья морда была украшена изогнутым клювом атлантического грифона.

— Забавно, — хмыкнула Дрила, — а зачем все это? Перспективы хозяйственного использования?

— Никаких. Напротив, Командор категорически против генного моделирования. Это просто мое развлечение. Он знает о нем, но не одобряет.

— Понятно. — Дриле захотелось вернуться в обеденный зал, где играли веселыми фривольными разговорами и лилось ореховое вино. Только такая зануда, как Ариадна, могла находить удовольствие в возне с пробирками. — Это все, что ты хотела мне показать?

— Не все. Это лишь прелюдия. Год назад мне удалось получить устойчивое белковое соединение. Весьма занятное существо! Я назвала его Турикор. Думаю, он тебе понравится.

Ариадна ввела в компьютер код. Послышалось легкое жужжание, один из шкафов с генным материалом отъехал в сторону, открывая черную пасть входа в потайное помещение. По лаборатории разнесся сильный неприятный запах. Ариадна зашла в тайник и поманила Дрилу рукой.

— Входи.

Та робко ступила в темноту. Запах усилился.

— Он здесь. Я сейчас зажгу освещение, но предупреждаю: оно будет слабым. Турикор не переносит яркого света. Да, и смотри не испугай его!

Послышалось негромкое гудение — шкаф стал на место. Начали разгораться лампы, прикрытые приглушающими свет плафонами. Дрила увидела перед собой клетку и вздрогнула. «Не испугай!» Здесь впору сказать: не испугайся! На нее смотрело существо, представить которое не сможет даже самая дикая фантазия. Короткие массивные ножки, оканчивающиеся широкими копытами, мощный, покрытый жесткой длинной шерстью, торс, мускулистые передние руки-лапы с изогнутыми острыми когтями. И над всем этим возвышалась голова человека, в которой не было ничего человеческого, лишь глаза. Черты лица были полукошачьи-полубычьи, но глаза — человеческие. Голубые-голубые, словно небо, наполненные мыслью и болью.

— Кто это? — выдавила из себя Дрила.

— Турикор. Генетическая помесь быка, атлантического пардуса, гариозейской собаки и человека. Впечатляет? — Дрила не ответила, лишь сглотнула слюну. — Он еще ребенок, ему всего год. Если бы он вырос, он бы достиг трехметрового роста.

— Почему «если бы»?

— Скоро его будет трудно прятать, а Командор не разрешит выращивать монстра. Мне придется убить его.

Дрила вдруг явственно увидела, как глаза существа погрустнели.

— Он понимает нас?

— Да. И не только слова. Он может читать наши мысли. В этом его беда, — Ариадна горько усмехнулась. — Ведь читать мысли — привилегия лишь Командора. Поэтому он обречен. Завтра я подам отчет о проделанной за год работе, где впервые упомяну о существовании Турикора. Послезавтра его не станет.

Из левого глаза существа выкатилась крохотная слезинка. Оно вытерло лицо лапой и, словно застыдившись, отвернулось. И Дрила вдруг сказала:

— Отдай его мне.

— Бери, — сразу ответила Ариадна и добавила: — Не знай я тебя, ты ни за что бы не попала в эту комнату. Я была уверена, что Турикор понравится тебе.

Сказаны эти слова были с ироничным, неприятным для Дрилы оттенком, но она решила не обращать на это внимание.

— Но как его везти?

— Очень просто. Размеры Турикора относительно невелики. Я посажу его в контейнер, и ты преспокойно вывезешь его на катере.

— А если кто-нибудь поинтересуется, что в этом контейнере?

— Генетические разработки новых масличных культур. Я получила разрешение Командора опробовать их на Кефтиу.

— Так ты знала, что я возьму его?

— Конечно. Точнее, я была уверена на девяносто девять процентов.

— Но вдруг он выдаст себя… — Дрила замялась.

— Криком?

— Да.

— Нет, Турикор будет молчать. Он хороший мальчик. Ты будешь молчать, Турикор?

— Буду, — заявило существо. Глаза Дрилы широко открылись.

— О-он… Он говорит?

— Учится. Но скоро будет говорить не хуже, чем обычный человек. У него великолепное сочетание генов. Пройдет время — и он будет очень умен. Ты не боишься иметь собеседника, который во много раз умнее тебя?

— Я сказала, что беру его. Что еще тебе надо?

— Да, в общем, ничего. Ты забыла лишь узнать, чем он питается.

— Чем?

— С питанием у нас некоторые проблемы. Не так ли, Турикор? — существо грустно кивнуло. — Именно потому я не могу больше прятать его. У меня нет для него пищи.

— Что же он ест?

— Людей.

— Что?!

— Организм Турикора может усваивать лишь органическую субстанцию, именуемую человеком. Я кормила его выкидышами и младенцами, которых использовала для своих опытов. Но этой пищи ему уже недостаточно. Турикор должен съедать в день органическую массу, равную одной тридцатой его веса. Сейчас это всего полтора килограмма, но через два года это будет уже около пятидесяти килограммов в день. Я не смогу обеспечить его таким количеством пищи, и тогда он умрет. Для тебя, Правительницы Кефтиу, это не составит никакого труда.

— Ты хочешь сказать, что я должна кормить этого монстра человеческим мясом?!

— Он не монстр, — укоризненно протянула Ариадна.

— Я не монстр, — подтвердил Турикор.

— Неужели на Кефтиу мало преступников, плененных пиратов, чей удел — подохнуть на строительстве стен и каналов. Так пусть лучше они послужат пищей для Турикора!

Дрила пребывала в раздумье. Существо чем-то ее привлекало, но плата за него была слишком высокой.

— Поторопись с решением! — велела Ариадна. — У нас мало времени!

— Нет! — шевельнулись было губы Дрилы, но тут Турикор прошептал:

— Я не монстр! — и из его глаза вновь выкатилась слеза.

— Я беру его, — решительно сказала Дрила. — Готовь контейнер и накорми его в дорогу.

Через час она сидела в катере, а у ног ее был контейнер с затаившимся Турикором. По прилете Дрила спрятала существо в одной из комнат своего блока и велела привести туда человека, что убил жену и двух своих детей. Маленькие кошачьи лапы существа расправились с убийцей в мгновение ока, а затем Турикор съел его. Целиком! И насытился на месяц вперед. С питанием пока проблем не было. Нужно было позаботиться о жилище.

Под дворцом располагались около двух десятков камер, служивших для проведения таинств Бераты. Мистерии были переведены в спешно воздвигнутый наземный храм, а камеры — соединены многочисленными ходами и умножены. Дрила лично разработала план Лабиринта, который знали лишь она и Турикор. Прошло три года, прежде чем Лабиринт был окончательно завершен. Турикор к тому времени достиг двухметрового роста и мог убить человека одним ударом руки-лапы. Поздно ночью Дрила отвела его в Лабиринт, в каменное чрево которого стали опускать преступников и рабов из числа пленных. Им говорили, что справедливая Правительница дарит шанс: кто пройдет через Лабиринт, тот получит свободу. Это была ложь. Выхода из Лабиринта не было. Точнее, он был, но лишь через желудок Турикора.

Люди стали страшиться Лабиринта. Преступность исчезла вообще. Теперь на Кефтиу не было смельчака, что рискнул бы украсть даже медную булавку. Корабли народов моря стали обходить остров стороной. Смельчаки-капитаны согласны были принять смерть в море, но не в мраке Лабиринта. Тогда слуги Дрилы стали похищать людей — ни в чем не повинных путников. Рабов заставили метать жребий. Двое из них еженедельно становились «гостями» Лабиринта. Остальные жертвы были пиратами и незадачливыми торговцами, не понравившимися Правительнице Дриле.

Постепенно слухи о страшном монстре просочились сквозь каменные стены Лабиринта. Скорей всего, тайну раскрыл подвыпивший Грогут. Сначала она ужаснула, затем к ней привыкли, а потом Лабиринтом стали гордиться, правда, отнюдь не желая попасть туда. Турикор пожирал свои жертвы и увеличивался в размерах. Вскоре его рост достиг трех метров, а вес стал равняться полутора тоннам. Мозг его сделался необычайно силен и скептичен. Он перенимал сознание всех тех, кого принимал в жертву. В Турикоре воплотились тысячи съеденных им людей.

Лифт миновал отметку «90 метров». Еще несколько секунд, кабинка покачнулась и стала. Дрила покинула лифт и очутилась в облицованном мраморными плитами гроте. Грот был девственно чист, дальний конец его перегораживала решетка из толстых, в человеческую руку, медных прутьев. За решеткой чернел Лабиринт.

Рука Дрилы повернула рычаг. Заскрипел подъемный механизм, и решетка поднялась вверх. Атлантка подула в висящий на шее золотой свисточек. Затем она села на выбитую в стене скамью и начала ждать.

Турикор не замедлил откликнуться на ее зов. В полумраке Лабиринта показалась громоздкая, мерно шагающая фигура. Она стремительно приближалась, и спустя мгновение Турикор стоял перед своей повелительницей. Грудь гигантского существа бурно вздымалась, глаза были оживлены, на нижней губе отпечатались несколько пятнышек крови.

— Я бежал, — сообщил Турикор, ложась на живот у ног Дрилы. В таком положении он приходился по плечо сидящей женщине. Сладко вздохнув, существо закрыло глаза и осторожно положило голову на колени хозяйке.

— Ты ел?

— Да, мама, — Турикор называл Дрилу мамой, зная, что ей это приятно. — Я был удивлен, узнав, что мой завтрак составил Каламистр.

— Он был не в меру болтлив, — сказала Дрила, гладя огромную шишковатую голову.

— И циничен, — добавил Турикор, — а, главное, невкусен. В его убогом мозгу не нашлось ни одной стоящей мысли. Лишь женщины, прически и страх. А знаешь, он бы хотел иметь тебя.

— Да? — попыталась удивиться Дрила.

— Ты не удивлена, — констатировал Турикор. — Ты слишком красивая женщина и осознаешь, что возбуждаешь страсть.

— Даже у тебя?

— Пожалуй, да.

Дрила скованно рассмеялась. Обычно Турикор был крайне застенчив, и читая, особенно на первых порах, нескромные, удивляющие его мысли Дрилы, старался ходить бочком, прикрывая от ее взглядов свою обнаженную плоть. А она нарочно подсмеивалась над ним, спрашивая, что он делает с красавицами-служанками, время от времени попадающими к нему в Лабиринт. Обычно Турикор сердился и уходил от ответа, но однажды в порыве откровения заметил, что не прочь пошалить, но:

— Моя физиология не располагает.

Дрила не была уверена в искренности этих слов, и Турикор, естественно понял это.

— Убогий человечишко, убогие люди, — продолжал тем временем Турикор, трепеща кошачьими усами. — Мама, я давно не получал человека, который доставил бы мне удовольствие, а ведь были времена, когда в Лабиринт попадали и великие убийцы, и великие философы. Клиоген, — сладко прошептал Турикор и приоткрыл подернутые негой глаза. — Какое наслаждение доставил мне этот философ! Через него я узнал о строении мира, о ходе звезд, об искусстве диспутов. Это было истинное наслаждение, — Дрила вспомнила, как он тогда пришел к ней светящийся от счастья. Рука-лапа его играла с головой философа Клиогена — глупца, согласившегося расплатиться жизнью за одну любовную ночь, проведенную с Дрилой. Турикор, захлебываясь, рассказывал ей об обретенном знании, рука-лапа его покачивалась, и из перерезанной шеи философа капали свежие капли крови, а в мертвых глазах был ужас. Она смотрела в эти безмолвно кричащие глаза и старалась ни о чем не думать, чтобы не обидеть Турикора.

— Или Гтивак! — вновь сладко выдохнуло существо.

— Но он едва не выколол тебе глаз! — возмутилась Дрила.

— Зато какой человек был! Не поверишь, я едва не отпустил его из Лабиринта. Меня остановила лишь мысль, что он может посчитать, что победил Турикора. Как мы славно бились!

— И какая-то тварь из стражников сунула ему по дороге нож!

— Но это хоть чуть уравняло наши шансы. А того стражника я потом съел. Он был глупец и, вдобавок, трус. А Гтивак! Какой это был человек! А сколько знал! Почему ты бросила его в Лабиринт? Он был достоин стать королем!

— Может быть. Но это место уже занято. А кроме того, он был самым дерзким пиратом, которого когда-либо знало Великое море. Мои эскадры гонялись за ним более десяти лет. Он был достоин смерти. И разве Гтивак не доставил тебе удовольствие?

— Доставил, — существо вновь вздохнуло. — Но какой был человек! Очутившись в моих лапах, он спросил: кто я. «Дьявол» — таков был мой ответ. Из моей щеки текла кровь, но я был доволен и готов продолжить игру. «Дьявол — это бог, скрывающий иронию» — сказал он и вдруг умер. Наверно, сердце не выдержало.

— Наверно, мой мальчик. Не расстраивайся.

Дрила поиграла кисточкой кошачьего уха. Турикор счастливо закрыл глаза и лизнул огромным, с ладонь, языком ее бедро.

— Знаешь, мама, мне опять приходят мысли о смерти.

— Но почему? Ведь ты бессмертен.

— До тех пор, пока получаю пищу.

— Но так будет всегда. А если вдруг что-то случится со мной, ты знаешь, где запасной выход. Ты выйдешь на свободу, города и поля Кефтиу полны людей.

— Но Солнце…

— Существует еще и ночь.

— Я не об этом. У меня предчувствие, что Солнце обрушится на землю и сожжет ее.

— Нет, что ты! Эллиптическая орбита Земли такова…

Турикор вдруг перебил:

— А ты много знаешь! — Он поднял голову и посмотрел в глаза Дриле. В голубых зрачках существа играли огоньки. Сердце женщины вдруг сковал беспричинный ужас. Турикор улыбнулся мягкой кошачьей улыбкой.

— Не бойся, мама! Я ни за что не съем тебя. Хотя бы потому, что ты приносишь мне пищу. А насчет Солнца, падающего на Землю, я не шучу. Ты же знаешь, что я могу читать мысли не только человека, но и Земли. Что-то должно произойти. Это что-то будет огненным и обжигающим. Погибнут целые цивилизации. Целые материки уйдут в бездну океана и родятся новые. Я даже могу назвать срок катастрофы — двадцать четыре дня.

Дрила хмыкнула.

— Ты не заболел?

— Мама не верит мне, — обиделся Турикор. — Но это будет. Я чувствую, как это приближается.

— Ну и пусть. Я приготовила тебе сюрприз.

— Какой — заинтересовалось существо.

— Мой друг номарх Кемта Келастис прислал двух людей, от которых ему надо избавиться. Я говорила с ними. Как мне показалось, они весьма интересны.

Турикор поднялся на ноги и прошелся по гроту.

— Скажи мне, Кеельсее знает, кто я?

— Он знает, что ты есть.

— А знает ли он, что я воспринимаю сознание своих жертв?

— Не должен. А почему тебя это заинтересовало?

— Люди, присылаемые Кеельсее, вкусны, — сказал Турикор, вновь ложась у ног Дрилы, — но у меня очень странное чувство, будто он пичкает их фальшивыми сведениями. На языке военных это называется дезинформацией.

— Но зачем?

— Не знаю. Кеельсее очень умен, и если он задумал какую-нибудь игру, то у него есть всего лишь три противника, которые могут оказать ему сопротивление. Один из них я. Поэтому он и пытается вывести меня из игры.

— Кто два другие?

— Командор и Русий.

— Русий? — удивилась Дрила.

— Да. Это фигура более сильная, чем даже Командор. Но самым опасным для Кеельсее является Турикор, потому что я в состоянии предугадывать его ходы. Для этого мне лишь нужна информация. Вот он и пытается снабдить меня фальшивыми сведениями.

— Так ты не примешь его подарок?

— Нет. Ты отпустишь их.

Дрила отрицательно покачала головой.

— Я не могу. Кеельсее приставил к этим людям специальную стражу, которая должна проследить за тем, как их опустят в Лабиринт.

— Тогда я убью их, чтобы избавить от мучений, но есть не буду. Пришли мне еще кого-нибудь.

— Хорошо, сынок. Красивую девочку.

— Мне все равно, — буркнул Турикор, но Дрила успела заметить, как ноздри его хищно дрогнули.

— Расскажи мне…

— Хорошо, — не дав ей договорить, согласился Турикор. Он сел и обхватил колени своими огромными руками-лапами. Дрила легла в образовавшееся уютное гнездышко и, вдыхая острый звериный запах, стала слушать сладкую песнь Турикора.

— Чувство голода возникает у меня странно, не как у других людей. У других это просто потягивание в желудке, которым можно пренебречь, и они могут так не один день. У меня же прежде всего возникает странная пустота в голове. Сначала это маленькая светлая точка, подобная крупинке золота на лоскуте черной кожи. Затем она увеличивается и превращается в ядрышко, стремительно разбухающее в размерах. И если я не получу пищу, светлое пятно разрастается и разрастается, мои мускулы слабеют, силы оставляют меня. Я никогда не переступал этой грани, но знаю, что за ней — полное забвение и смерть. Но в меня входит человек и придает мне новую силу. Мои мышцы становятся упруги и стремительны, мозг обретает силу. Желтое пятно становится крохотнее и крохотнее, а затем вообще исчезает. Остается лишь гладкая черная поверхность. А потом она взрывается яркими солнечными красками новых для меня мыслей. Вот я плыву на корабле, уверенный и сильный. Враги дрожат при виде моего паруса, девушки подставляют раскрытые, словно бутон цветка, губы. Лабиринт рассыпается, и вокруг меня море: ласковое и теплое, море, которого я никогда не видел и видел тысячи раз. Летают чайки, у носа корабля резвятся черные лоснящиеся дельфины. Прыжок — и я в таверне, лью себе в глотку зеленоватый эль. И буйный шкипер с «Альбатроса» норовит заехать мне в лицо кружкой. Но моя рука опережает его, и он с грохотом падает на пол. Я иду по тропическим зарослям. Зелено обвисают лианы, обезьяны корчат смешные рожи, глухо и угрюмо рычит тигр. Он хочет прыгнуть, но не решается, опасаясь выпада моего меча. А дальше я попадаю в плен, и меня бросают в Лабиринт. И я бегу от преследующего по пятам чудовища. И все… Я уже на горе и рассматриваю зеленеющие внизу луга. Затем я стремительно бросаюсь вниз. Дикий свист ветра, восторг полета, упругая подушка воздуха мягко толкает в живот. И за моей спиной вырастают крылья, я бью ими и улетаю далеко-далеко — в сторону моря. Я парю над ним, а потом складываю крылья и бросаюсь в соленую бездну. Вода темнеет, становится иссиня-черной. Из мрака на меня выползают морские чудища. Я толкаюсь ногами о скалу и вылетаю на поверхность, но оказываюсь в центре Лабиринта. И снова ужас… Я сражаюсь с войском гадридов. Их красные пузатые щиты теснят меня со всех сторон. Но сильна рука, и кривой меч без устали рубит налево и направо. А потом бой кончится. Я сижу в шатре и прихлебываю подогретое с красным перцем вино. Симпатичная девчонка щедро пачкает мазью мои раны. Р-р-раз! Я валю ее с ног, мы падаем на пушистый ковер и катаемся по нему, целуясь и кусаясь от страсти. А потом будет поражение… И Лабиринт…

Турикор вдруг кашлянул и замолчал. Дрила ровно дышала.

Голубые глаза Турикора равнодушно обежали ее тело. Жесткая клыкастая улыбка раздвинула губы. Затем выражение лица смягчилось. Бережно подняв женщину, Турикор переложил ее на скамью и направился в черный зигзаг Лабиринта.

Перед тем как окончательно скрыться за ближайшим поворотом, он обернулся и промолвил:

— А потом будет ужас.

Слова эти были сказаны на жестком, незнакомом Земле языке. То был язык зеленой безжизненной планеты, когда-то носившей имя Зрентша.

Глава восьмая

Солнце уже встало на ладонь от горизонта. Редкие деревья бросали ломкую тень на дорогу, по которой скакали два всадника, необычайно контрастирующие друг с другом. Один из них, чья кожа была черна как смоль, сидел на светло-серой, почти белой, в яблоках лошади. Другой, с лицом чуть золоченным солнцем, скакал на вороном коне. «Принцип домино» смягчался ярко-красными с черной полосой по подолу, плащами, небрежно застегнутыми на левом плече. Свежий бриз раздувал плащи, окутывая черно-белые фигуры кентавров в кровавую кипень. То были Русий и Эмансер, спешившие в Дом Воспроизводства.

— Странное у вас, у титанов, отношение к любому делу, даже к любви. Я бы сказал… — Эмансер замялся, подыскивая нужное слово.

— Скотское.

— Да, если не обидно.

— Отчего же. Мы сами именуем его именно этим словом.

— Скотское! Грубо, но точно! Даже такой поэтический процесс, как любовь, вы ухитряетесь обезличить, превратив его из потребности души человека в служение грубым потребностям общества.

— Поэтический процесс — расхохотался Русий, и его конь нервно прянул ушами — Сильно сказано. Но поэзия не может быть процессом, поэтому мы и не имеем дело с поэзией. То, чем мы сейчас будем заниматься, не имеет ничего общего с любовью. Я никогда не видел девушку, предназначенную мне на сегодня, и вряд ли увижу ее еще. И я сомневаюсь, что она мне понравится. Это именно процесс воспроизводства. Мы подобны племенным быкам, покрывающим самых молодых и красивых телок. Это часть большой программы, цель которой создать нового человека-атланта.

— Атланта? Кто же в таком случае все те, что населяют Город, Остров?

— Кто — Русий усмехнулся — Я и сам не знаю. В нашем сознании произошла чудовищная путаница понятий. Если говорить откровенно, атлантами являемся лишь мы, те, кого именуют Титанами. Лишь мы, дети той Атлантиды, которая перестала существовать много веков, назад. А значит, атлантов всего около тридцати. Но этот остров тоже называется Атлантидой, и выходит, что его жители — тоже атланты! Это второе. А есть еще и третье. Командор планирует создать нацию атлантов, которую будут составлять лишь чистокровные потомки Титанов, а теперь и твои.

— С вами, с Титанами, мне все ясно, но я не могу понять, что должно произойти с жителями этого острова. Куда исчезнут они, и кто явится им на смену?

— На смену им придут наши потомки, которые сейчас именуются таралами. Это и есть истинные атланты. Население Атлантиды на данный момент можно разделить на три группы. Это таралы, марилы и ерши. Марилы — это коренное население острова, занимающее в этой классификации среднюю позицию. Таралы — дети атлантов и женщин — марилок и потомки этих детей. Как ты знаешь, на Атлантиде существуют и поощряются свободные любовные отношения. Для нас, Титанов, они не ограничены. Титан может выбрать себе любую понравившуюся женщину, будь она таралкой, марилкой и даже ерши. В любом случае чистота генофонда обеспечена. У ребенка будут голубые глаза, светлая кожа, и он будет признан таралом. Таралы ограничены общением лишь внутри собственной группы. И если контакты мужчин-таралов с женщинами других групп допускаются, хотя и не приветствуются, то связи между мужчинами марилами и ерши с таралками строжайше запрещены. Если раскрывается подобная связь, а тем более рождается ребенок, женщину ждет строгое наказание.

— Какое?

— Они изгоняются из Города и отправляются в специальные сельские хозяйства, где обречены провести всю жизнь. Условия там, прямо скажу, не из легких. Для таралок, привыкших к комфорту, это тяжелое испытание. То же самое касается и марилов. Мужчины могут заниматься любовью с кем угодно, кроме таралок, женщинам запрещено вступать в связь с ерши. И, наконец, самая бесправная группа — ерши. Дети рабов и переселенцы. Их женщины вольны в своем выборе, мужчины могут выбирать подруг лишь из своего круга. В случае нарушения этого правила они переводятся в низшие и остаются в этом состоянии всю жизнь.

— А низшие?

— Низшие вне всех категорий. Но когда время их наказания заканчивается, они возвращаются в свои группы. Все, кроме таралов, которые переводятся в разряд марилов. Но таралы и не расположены совершать проступки. Они довольны жизнью.

— Насколько я понял, генетическая программа ведет к тому, чтобы на Атлантиде остались лишь Титаны и таралы.

— Да. И тогда можно будет с полным основанием применить слово атлант.

— Куда же денутся марилы и ерши?

— Большинство из них в последующих поколениях сольются с таралами и покинут свои группы. Остальные будут вытеснены с Атлантиды, а часть переведена в состояние пожизненных низших.

Эмансер зло усмехнулся.

— Чтобы было кому работать в каменоломнях и шахтах?

— Да — взглянув на кемтянина, спокойно подтвердил Русий.

— А к какой группе отношусь я?

— Решено считать тебя Титаном.

— Вот как! Я польщен. Но как же генофонд — Эмансер не удержался и язвительно добавил: — Ведь я могу делать только черненьких детей. И хоть убей, не могу себя заставить дать им голубые глаза!

— От тебя этого и не требуется. Капля твоей крови растворится в море крови атлантов. Твои дети сольются с таралами, и через несколько поколений их глаза будут голубы, а кожа — бела. Но они не потеряют предрасположенность к высокому интеллекту. И это главное!

— Короче, я племенной бычок!

— Как и все мы.

Дорога, прежде прямая как стрела, раздвоилась. Русий повернул своего жеребца налево, лошадь Эмансера последовала туда же. Вскоре они обогнули холм и увидели небольшой, стоящий на взгорке особняк.

— Вот мы почти и приехали — заметил Русий.

— Исходя из того, какое значение вы придаете генетической программе, я предполагал, что увижу по меньшей мере дворец, населенный сотнями прекрасных невольниц!

— А так оно и есть! За год через этот уютный домик проходит тысяча девушек. Но редко какая проводит здесь более пяти дней. Как только врач отмечает признаки беременности, женщин переводят отсюда в другое место, а сюда доставляют новых.

— Конвейер.

— Именно. Я же тебе говорю, что это воспроизводство, а не любовь.

Они подъехали к украшенному колоннами портику дома и спешились. На пороге показался высокий улыбчивый тарал — смотритель Дома Воспроизводства.

— Доброе утро, господин Титан. Доброе утро, господин…

— Титан, — помог замявшемуся таралу Русий.

— Титан, — послушно повторил смотритель.

— Как дела, Темсе?

— Превосходно. Господа располагают временем? Может быть, стакан вина — затараторил смотритель.

— Нет, спасибо — ответил Русий — С утра не пью. Что можешь предложить сегодня?

Тарал сладко облизнулся.

— На любой вкус. Превосходные девочки! Вам сколько? По одной? Две? Три?

— Три? — удивился Русий. Засмеялся. — Неужели находятся такие гиганты?

— О да! Господин Титан Начальник Города заказывает за раз и четыре и пять. Правда, мало кто из них потом забеременивает.

— Я сделаю ему замечание.

— Не надо, господин Титан! Прошу вас! — забеспокоился Темсе — Мне попадет.

— Не бойся. Я сделаю так, чтобы не попало. А теперь поспеши. У нас мало времени.

— Прошу господ.

Он отвел Эмансера в комнату свиданий и, заговорщицки подмигивая, спросил:

— Маленькую? Повыше? Господину Титану нравятся зеленые глаза или карие?

Эмансер покраснел.

— Любую.

— Понял.

Темсе исчез. Эмансер сбросил плащ и улегся на широкую удобную постель…

Спустя полчаса кемтянин оправил хитон и, скрывая какое-то гаденькое чувство, вроде смешанного с липкой грязью смущения, вышел. Русий уже ждал его, сидя с сигаретой в руках на парапете около входа. При виде Эмансера он усмехнулся.

— Долговато. Понравилось?

— Скотство! — выдохнул Эмансер — Мне подсунули девчонку, почти ребенка! Почему ты не предупредил меня об этом?

— А ты предпочел бы заниматься любовью со старухой? Ладно, — видя что лицо кемтянина принимает злобное выражение, усмехнулся Русий, — не злись. Возраст тоже критерий целесообразности процесса. В этом возрасте они наиболее приспособлены к деторождению. Здоровые дети, хорошая генетика, малая смертность. Когда они становятся старше, показатели ухудшаются.

Сказано это было столь равнодушным тоном, словно речь шла не о людях. А впрочем, так оно и было. В душе Эмансера поднялась волна ярости, и он едва не ударил Русия, но побоялся. Вместо этого он выкрикнул:

— Неужели ты никогда не знал любви?!

Русий выпустил клуб дыма и задумчиво ответил:

— Знал. Но пойми, наша жизнь так длинна… А любовь, настоящая любовь приходит один, может быть, два раза в жизни. Одну я испытал лет восемьсот назад. Хотя вряд ли это была любовь. Но это было чувство. Сильное чувство… А впрочем — Русий с силой потер скулу, словно выгадывая время для раздумья — может, это и не было чувством, а так, баловство. Не помню. Все-таки восемьсот лет! Но я жду ее, любовь. Первую или вторую… Может быть, она придет через сто лет, может быть — через тысячу, а может — завтра. Любовь — лишь бесконечно короткий штрих в длинной череде дней и столетий. Лишь штрих!

Заржал, напоминая о себе, конь.

— Поехали! — велел Русий. Он прыгнул в седло и помчался по петляющей между холмами дороге.

Эмансер пустил лошадь шагом. Он ехал и думал: «Тысячелетия и штрих. Многовековая череда столетий, стремительных и ползущих, и один миг. Миг, именуемый любовью. День, месяц, год… Штрих!» И ему стало бесконечно жаль атлантов.

Минуло девятнадцать лун со дня нападения войска кечуа на Общину сыновей Солнца. Жизнь в Городе вернулась в нормальное русло. Анко-Руй, назначенный начальником стражи Дворца, быстро рассортировал пленных кечуан и бросил их на ремонт разрушенных зданий и дорог. Тысячами рук Город стремительно зализал раны и стал еще сильнее и прекраснее, чем до нашествия. Его окружила высокая крепостная стена, у Пума-Пунку встал мощный военный флот.

Был праздник Солнца. Огромный изысканный стол в Золотой Зале. Мясо карибу и диких ланей, нежнейшие фрукты, свежая рыба с берегов Соленого моря, икра, изысканные вина…

За столом сидело человек шестьдесят: атланты, столичные вельможи, военачальники, наместники городов. Тут же вертелся незаменимый Анко-Руй. Много ели, еще больше пили, произносили выспренные тосты.

Вот встал, поднимая бокал, наместник города Куучак.

— Великий Правитель, дозволь мне поднять бокал за воинов, не вернувшихся с войны!

Тост был двусмысленным, но Инкий милостиво кивнул и чуть отпил из золотой чаши. Но вдруг брови его нахмурились. Вдруг он что-то вспомнил, и узкая, едва заметная морщинка пересекла его лоб до самого конца пира.

Когда гости уже расходились, он поманил к себе Анко-Руя и шепнул ему:

— Приведи ко мне наместника Куучака.

Начальник дворцовой стражи научился хорошо разбираться в интонациях своего повелителя, и поэтому наместника не привели, а притащили. Слегка помятого, с разбитой губой. Два огромных стражника вволокли его в покои Рыжебородого Титана и, дружно разжав руки, уронили на пол. Наместник пал на колени и, пришепетывая, запричитал:

— О Повелитель, чем твой усердный слуга мог прогневить тебя?

Инкий ответил не сразу. Он начал издалека.

— Знаешь, у людей есть свойство — забывать…

— Знаю — пролепетал ничего не понимающий наместник. Инкий не отреагировал — вопрос был риторический.

— Да, людям свойственно забывать. Особенно, когда голова занята работой, а руки — мечом. Особенно, когда твой дом лежит в руинах.

— Да-да — бормотал наместник.

— Но ведь настанет время, когда все вспомнится!

Инкий рывком встал из тронообразного кресла и подошел к стоящему на коленях наместнику и, взяв его за волосы, заставил подняться и заглянуть в свое искаженное яростью лицо.

— Почему ты сообщил мне, что кечуа покорились сыновьям Солнца, в то время как они готовили нападение на Город?!

— Владыка — наместник начал заикаться от страха — это неправда! Я писал тебе, что кечуа осадили Куучак и собираются идти на Инти Уауан Акус! Я сразу поспешил предупредить тебя.

— Ты уверен в этом — зловеще спросил Инкий.

— Повелитель — взвыл наместник. Инкий хмыкнул.

— Странно. В послании, что принес мне гонец, было совсем другое.

— Так прикажи расспросить гонца!

— Я сам знаю, что мне делать. Ладно, ты можешь идти отдыхать. Пока отдыхать. Если ты понадобишься, я вызову тебя.

Пятясь задом и часто кланяясь, наместник буквально выкатился из покоев. Инкий нажал на кнопку звонка и вызвал Анко-Руя.

— Приведи ко мне Иусигуулупу, — приказал Рыжебородый Титан.

Они шли по берегу узкой речушки. Стояла ночь. Глаза девушки загадочно мерцали, дыхание нежных губ освежало, словно ветерок. Иусигуулупу наклонился к щеке своей спутницы.

— Любимая, — шевельнулись его губы, — любимая…

— Как долго я ждала этого слова, — тихо и озорно рассмеялась девушка.

— Любимая! Кансоор, неужели мне надо было произносить это слово? Неужели оно не читалось в моих глазах?

— Твои глаза подобны твоим ногам. Они столь же быстры и изменчивы… — Она, видимо, устала говорить, ее губы потянулись к губам юноши. Они слились в долгом поцелуе.

— Не пройдет и луны, как мы поженимся — выдохнул Иусигуулупу.

— А ты уверен, что жрец разрешит наш брак?

Девушка была аклья — подневольная работница. Жрецы запрещали браки аклья со всеми другими сословиями, кроме янакона.

— Я упрошу Титана. Он не откажет мне.

Иусигуулупу вновь стал искать ее рот. Кансоор, смеясь, прятала лицо, но затем, уступив, подставила свои теплые влажные губы под поцелуй. Мир замер. Рука Иусигуулупы скользила ниже и ниже и легла на бедро девушки. Она мягко отстранилась.

— Не надо. После свадьбы.

Иусигуулупу слегка разочарованно хмыкнул. Ему было непонятно упорство Кансоор. Ведь жрецы разрешали и даже поощряли свободную любовь. Но эта неуступчивость даже нравилась ему, и он послушно переместил руку на талию.

— О Кансоор, как ты прекрасна!

Девушка улыбнулась, ослепительно белые зубы лунно блеснули в темноте. Она и сама знала, что красива, точнее говоря, не столь красива, сколь необычна. Необычна той изюминкой, которая кружит голову мужчинам, что пьянит, словно молодое вино. Лицо и фигура Кансоор делали ее не похожей на других девушек Города. Она была длиннонога, с удивительно изящной талией. Лицо бело и удлиненно, тонкая алая полоска нежных губ, и самое восхитительное — ультрамариновые прозрачные глаза, прекрасные и бездонные, словно Соленое море, которого она никогда не видела. «Твоим отцом было море» — не раз говорил ей влюбленный Иусигуулупу. Другие смотрели на это трезвее и шушукались, что здесь не обошлось без жреца Солнца, а то и — здесь они поднимали вверх палец — без самого Рыжебородого Титана. Ведь нежный пушок под мышками девушки был цвета Солнца!

Она нравилась многим. Даже кое-кто из курака — людей, носящих солнечно-золотые украшения — был не прочь видеть ее хозяйкой в собственном доме, но она любила гонца, стремительного и настойчивого, умеющего быть внимательным и нежным. Она любила запах далеких земель, приносимый его быстрыми ногами.

Влюбленные дошли до блока, где жили ткачихи-аклья. Иусигуулупу поцеловал возлюбленную, и она исчезла за высокими стенами. Страж, охранявший покой и порядок в блоке, по-доброму засмеялся. Иусигуулупу пожелал ему доброй ночи и отправился к себе. Жил он довольно далеко отсюда-за четыре городских квартала, близ Дворца Рыжебородого Титана.

Ночь. Широкие улицы Города пустынны. И свежи. Зной ушел куда-то на запад, чтобы наутро вновь появиться вместе с Солнцем. Ведь Земля круглая, и где-то на другой стороне ее сейчас дуют обжигающие кожу соленые ветры.

Иусигуулупу миновал Храм Солнца и подошел к Дворцу Рыжебородого Титана. Ворота Луны, Ворота Звезд, Ворота Солнца. Перед последними гонец невольно замедлил шаг. Тусклый лунный свет неясными полутенями вычерчивал лик великого Инти — Солнца, отца бога-созидателя Виракочи. Инти — невысокий коренастый человечек с непомерно большим ликом-головой, был окружен нимбом из двадцати четырех лучей, оканчивающихся головами лунных зверей — ягуаров. Слияние Солнца и Луны породило жизнь. Огненное семя солнца ударило в прохладное лоно Луны, и возник Мир с его огненными страстями и, ледяным равнодушием. Возник бог Виракоча с солнечными глазами и повадками лунного ягуара. Но сначала было Солнце.

Великого Инти окружали люди-кондоры — хранители чистоты и веры. Их скрюченные клювы вырывали сердца у нечестивцев.

Луна сместилась чуть вбок, залив лик Инти мертвенным светом. Мертвое на живом. Стало чуть жутко, и Иусигуулупу невольно ускорил шаг. Быстрее домой, где ждут теплый очаг и печеная картошка. И еще — добрая мама. В отличие от многих других сыновей Солнца Иусигуулупу знал свою мать.

Вот и дом, но что такое? Блеснул металл, и гонец оказался окруженным воинами дворцовой стражи. Кто-то положил руку на его плечо. Анко-Руй!

— Мне очень жаль, — сказал бывший сосед, переселившийся во Дворец, — но Повелитель приказал привести тебя к нему.

«Мне очень жаль…» — Иусигуулупу понял, что погиб. Но почему? Что он сделал? Ему захотелось закричать: за что?! Но их не учили сопротивляться.

Гонец склонил голову и, окруженный блестящими копьями, пощел ко Дворцу.

Лик вечно живого Инти был мертв.

Тюрьма даже из золота — все равно тюрьма. В ней пахнет сыростью и тленом, и гнилой похлебкой. И еще плахой…

Тюрьма в Городе сыновей Солнца была из трахита — камня, которого не берут столетия. Он сер и холоден.

Иусигуулупу поместили в крохотную камеру-мешок — три шага в длину и всего полтора в высоту. Даже не сесть. Он лег на холодный пол и начал размышлять о своей горькой судьбе. Но быть долго наедине со своими мыслями ему не пришлось. Щелкнул замок отпираемой решетки.

— Выходи.

Тюремщик привел его в караульную залу. Там сидели Анко-Руй и еще два человека, один из которых, неестественно маленького роста, пользовался очень дурной славой. Его звали Мастер кожаных ремней, а нарезал он эти ремни из человеческих спин. Все трое пили дынную брагу, закусывая ее тоненькими ломтиками жареного мяса ламы — большой деликатес! Иусигуулупу даже не помнил его запаха.

— Садись — приказал начальник дворцовой стражи.

Иусигуулупу послушно сел на краешек длинной скамьи.

— Пей!

Анко-Руй протянул арестованному большую чашу браги. Подумав, Иусигуулупу решил, что отказываться не стоит — невежливо, да и мало ли что ждет его впереди. Он взял чашу и медленно вытянул ее до дна.

— Молодец! — одобряюще хрюкнул Анко-Руй — Закуси.

Кусок тающего во рту мяса. Если Иусигуулупу и почувствовал хмель, то это было блаженство от давно не пробованного мяса. Он съел предложенный ему кусок и сложил руки на коленях. Больше ему не давали, зато сами пили и ели с завидным аппетитом. Наконец брага закончилась. Сыто рыгнув, Анко-Руй поерзал, поудобнее устраиваясь на скамейке.

— Теперь поговорим.

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Что — Анко-Руй ухмыльнулся — А все, что ты мне расскажешь. А рассказать ты мне должен о том, как подделал кипу наместника Куучака и сколько тебе заплатили за это.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Ах, он не знает…

Анко-Руй мигнул одному из своих собутыльников, и на голову гонца обрушился страшной силы удар. Иусигуулупу рухнул на пол.

— Хватит разлеживаться!

Говоривший ткнул неподвижно лежавшего гонца ногой в бок. Со стороны могло показаться, что это слабый тычок, на самом деле натренированные пальцы ноги сломали ребро, причинив такую боль, что Иусигуулупу решил, что у него разорвана печень. Он захрипел и перекатился на спину. Тут вскочил со скамейки Мастер кожаных ремней и сладострастно пнул истязаемого в пах, заставив гонца взвыть от нечеловеческой боли. Все трое палачей дружно заржали.

— Здорово завизжал! Словно кот на весеннюю луну! Ха-ха-ха! — радостно прокомментировал карлик.

— Ладно, достаточно пока с него — решил Анко-Руй — А то еще того и гляди подохнет.

Он наклонился и рывком поднял корчащегося гонца на ноги.

— Вспомнил?

— Что?

— Сколько тебе заплатили кечуа, чтобы ты исправил письмо?

— Я не трогал никакого письма!

— Ха! Он еще не поумнел! Хорошо, тогда поговорим иначе, и то, что ты уже испытал, покажется тебе легкой щекоткой по сравнению с предстоящим. В разговорную комнату!

Подручные схватили Иусигуулупу за руки и потащили в соседнюю комнату. У карлика оказались стальные руки.

В той комнате было много хитрых приспособлений. Они жгли, резали кожу, срывали ногти, сверлили суставы. Все они были предназначены лишь для одного — причинить боль. Нечеловеческую боль. Но Иусигуулупу молчал. Молчал, даже когда ему ломали руки.

Скользнув взглядом по амуниции стоящих перед покоями Рыжебородого Титана стражников — все ли в порядке — Анко-Руй прошел внутрь. Повелитель был не один. На его коленях сидела длинноногая светловолосая жрица Луны, евшая сочные апельсины. Титан рассеянно гладил ее волосы. Анко-Руй дипломатично кашлянул. Инкий встрепенулся.

— Говори.

— Он ни в чем не сознается. Но я уверен, что он виноват.

— Почему уверен?

— У меня такое чувство.

— Чувство — еще не есть доказательство. Ты испробовал все способы, чтобы заставить его говорить?

— Все, мой Повелитель.

— И он молчит? Крепкий орешек — В голосе Титана послышалось одобрение — А может, он и вправду невиновен?

— А кто тогда?

— Наместнику я верю. Он не лжет. Тем более, что сказанное им подтвердил его писец. Жаль, если не удастся докопаться до истины… Значит, ты испробовал все методы?

— Доступные мне — да. Но есть еще один — Анко-Руй сделал вид, что замялся, и показал глазами на Слету. Инкий понял. Он наклонился к уху безразлично слушавшей неинтересный ей разговор девушки и что-то прошептал. Она недовольно хмыкнула и, косо посмотрев на начальника стражи Дворца, вышла из залы.

— Говори — велел Инкий.

— Завтра праздник Ягуара — полуутвердительно спросил Анко-Руй.

— Да, а что?

— Девушка уже подобрана?

— Наверно, а какое это имеет значение?

— У гонца есть невеста, в которую он безумно влюблен. Он сознается, если узнает, что она назначена в невесты Ягуару.

— То есть, он сознается во всем, даже в том, что он не совершал? — нехорошо взглянув на Анко-Руя, спросил Инкий.

— А что еще требуется — цинично воскликнул начальник стражи.

— Ладно, будь по-твоему. Делай, как задумал. Я сообщу жрецу Солнца о том, что невеста будет заменена…

Спустя полчаса Анко-Руй был в тюрьме. Комкая невольно расползающуюся по лицу довольную улыбку, он спросил:

— Ну как, ты что-нибудь вспомнил? С трудом разлепив спекшиеся кровавой коркой губы, Иусигуулупу ответил:

— Нет.

— Жаль… — зловеще протянул Анко-Руй. И вдруг: — Радуйся, гонец! Великодушный Рыжебородый Титан приказал освободить тебя. Завтра праздник Ягуара, и Повелитель не хочет омрачать его казнями. Более того, он лично приглашает тебя на праздник.

Иусигуулупу безучастно отнесся к этой новости. Палача подобное безразличие задело.

— Ты что же, не рад?

— Рад, — выдавил из себя Иусигуулупу. С трудом сдерживаемая ухмылка наконец-то прорвалась на лицо Анко-Руя.

— А знаешь, какая красивая невеста будет у Ягуара?! Ноги — стройные, словно морской тростник, губы — словно лепестки мака, глаза — подобны небу!

Избитый гонец не реагировал на эту восторженную арию. Анко-Руй терпеливо продолжил:

— А руки — чистое золото. Она первая ткачиха среди городских аклья.

На этот раз Иусигуулупу понял, куда клонит палач, голова его медленно поползла вверх.

— Ты хочешь спросить, как ее имя? По-моему, ты уже и сам догадался. Ее имя Кансоор!

Гонец вскочил. Забыв про сломанные руки и истерзанное тело, он бросился на палача. Раздавленные пальцы рвались к короткой, набрякшей пьяными жилами шее. Анко-Руй ожидал подобную реакцию. Он увернулся и стукнул Иусигуулупу кулаком в висок. Затем он присел над рухнувшим на пол гонцом и процедил:

— Хочешь, чтоб она жила? Выбирай! Одно из двух: или ты сознаешься, или твоя Кансоор будет отдана жрецам.

Из глаз Иусигуулупу лились слезы. Слезы боли и бессилия. Окропив горячей влагой вечно холодный пол, он выдавил:

— Хорошо, я сознаюсь.

— Я знал, что ты поступишь разумно — не смог сдержать довольной ухмылки Анко-Руй — Завтра ты предстанешь перед Повелителем. А пока отдохни. Тебе принесут поесть и перевяжут раны — Довольный успехом, Анко-Руй направился к двери, Когда он уже выходил, Иуеигуулупу прохрипел ему вслед:

— Постой!

Начальник стражи Дворца вопросительно обернулся.

— Сосед, за что ты меня так ненавидишь?

— Ненавижу? — удивился Анко-Руй — Работа!

В Гатисе, в священной роще, в вечной тени деревьев, в неге и лени возвышался дворец Фараона Рату. Солнце было уже высоко, но дворец стоял в безмолвии — его обитатели не привыкли вставать рано. Доры номарха перебрались через глухую стену, опутанную зелеными сетями лиан, и цепью окружили дворец. Когда стража опомнилась, было поздно — размахивающие мечами гиганты уже ворвались во внутренние покои. Лишь один-единственный глупец вздумал преградить дорогу и был безжалостно изрублен.

По Гатису прокатилась паника. Не понимая, что происходит, люди бросали дома и искали спасения в песках. Вспыхнули первые пожары. Полки, стоявшие в соседних Тумах и Димте, вышли на помощь своему повелителю, но были остановлены отборным конным полком номарха Келастиса и после короткой стычки бежали.

Когда Гиптий, Изида и Фра прибыли в город, все уже было кончено. Жители возвращались в покинутые дома, потушенные пожары щерились черными гарями, храмовые стражники маджаи вылавливали и истребляли редких мародеров.

Дети Кемта были уведомлены, что фараон Рату оказался недостоин своего народа, и великий Осирис лишил его власти над Кемтом с тем, чтобы передать ее другому, более достойному.

Очутившись во дворце фараона, Гиптий повелел командиру конного полка:

— Привести сюда Рату! Я хочу говорить с ним!

— К сожалению, это невозможно — ответил ливиец Чтели, меланхолично натирая ослепительно яркое лезвие меча толченым мелом.

— Как ты смеешь противоречить жрецу Осириса! Мерзавец! — Изида с удивлением смотрела на орущего Гиптия, раззадоривая его своим взглядом еще больше. — Я покажу тебе, кто здесь хозяин!

— Пойдем, — сказал ливиец, вбивая меч в ножны. Они вышли из комнаты и по длинной выщербленной лестнице спустились в дворцовый погреб.

— Ты что, держишь его в таком холоде?! Да ты с ума сошел! Он же может заболеть!

— Вряд ли.

Наклонившись над кадкой меда, Чтели запустил в нее руки и выдернул большой, странной формы комок. Небрежное движение руки — и взору Гиптия предстала мертвая, с оскаленными зубами, физиономия Рату.

Атлант остолбенел.

— Но как ты посмел? Был же приказ… — забормотал Гиптий сразу осипшим голосом.

— Я получил приказ представить номарху лишь голову, — и вдруг блеснул меч, приставленный к горлу Гиптия, — а если ты, жрец, будешь угрожать мне, то я могу представить моему повелителю и две головы. Не думаю, что он сильно рассердится.

Из дворца Гиптий улепетывал быстрее степного зайца.

Вечером того же дня Фра отправился в Мемфис на встречу с жрецами Сета. Появился он лишь спустя две недели, когда Гиптий отчаялся уже ждать. Выглядел Фра сильно усталым. На голове его был странный колпак.

— Собирайся в дорогу, жрец. Путь предстоит неблизкий. Слуги Сета ждут тебя в городе мертвых — в Куне.

— Ты был там? — подозрительно спросил Гиптий.

— Да.

— Ты лжешь! От Мемфиса до Куны пятнадцать дней пути!

— Кони Сета… — начал бубнить Фра, но Гиптий не слушал его. Он обошел бывшего Управителя сзади и резко сдернул колпак. Поросшая редким волосом голова Фра была совершенно седой.

Плечи Управителя ссутулились.

— Что, изменился? Это случается с каждым, кто побывает в лабиринте мрака. Запомни, город мертвых, шестиугольная пирамида. Там вход в лабиринт. Тебя будет ждать проводник. Ты должен быть один и без… — Фра не докончил предложения и неожиданно хихикнул — А вернешься ты седым!

Сгорбленные плечи его согнулись еще больше. Кемтянин забормотал:

— Мрак, темнота, страх… Страх! Чудовища. Вампиры с ласковыми губами. Серый металл. Много-много… Черные кони мрака. Кони, способные повернуть вспять время. Лабиринт, черный-черный и длинный, словно жизнь. Страх… А знаешь, я больше не боюсь. Ни тебя, ни номарха, ни дышащих падалью крокодилов.

Фра поднял перекошенное гримасой лицо и удивленно повторил:

— Я больше… — и, схватившись за сердце, рухнул на пол.

Глава девятая

Все так же, как и много раз прежде. Та же Золотая Зала. То же каменное лицо Рыжебородого Титана. Только сегодня он суров и неулыбчив.

— Рассказывай!

Иусигуулупу сглотнул слюну и, страдая от жестокой боли в перебитых руках, начал:

— Как известно Великому Повелителю, я был послан гонцом в город Куучак. Я должен был отнести послание наместнику города — Сидевший здесь же в Зале наместник Куучака усиленно закивал головой — Выполнив это поручение, я забрал ответное послание и отправился в обратный путь. Но не успел я отойти от города и на полет стрелы, как был схвачен воинами кечуа, которые отвели меня к своему вождю. Племя кечуа находилось в состоянии войны с нашим великим государством, вождь хотел было убить меня, но передумал. Он предложил мне сохранить жизнь и много скота и женщин с тем условием, чтобы я доставил Великому Повелителю фальшивое послание. У меня не было выбора, и я согласился. Вождь кечуа заставил меня поклясться Солнцем, и пообещал скормить термитам, если я не выполню свою клятву. Если же я помогу ему, он обещал сделать меня правителем Инти Уауан Акус. Дав клятву, я изменил послание наместника Куучака и отправился в обратный путь.

— Что именно ты изменил в послании — послышался голос стоящего чуть сзади Анко-Руя. Не поняв вопроса, Иусигуулупу обернулся к говорящему.

— А?

— Я спрашиваю тебя: что ты изменил в послании — терпеливо повторил начальник дворцовой стражи.

Иусигуулупу замялся. Один из стражников подтолкнул его древком копья.

— Отвечай! Побледнев, гонец пролепетал:

— Я не помню.

— У тебя короткая память! — вновь подал голос Анко-Руй — Ничего, я напомню — Он снял с пояса кипу и протянул его Иусигуулупу — Вот твои показания. Читай!

Едва шевеля непослушными пальцами, Иусигуулупу начал:

— Я, митмак Иусигуулупу, обвиняемый в измене Великому Правителю Инти Уауан Акус, свидетельствую, что в послании, переданном мне наместником города Куучак, было сказано: «Войско кечуа, поклоняющихся белой луне, подошло к городу. Их неисчислимое множество. Вождь кечуа угрожает, что завоюет Куучак, а потом придет черед Общины сыновей Солнца. О Великий Повелитель, прошу, пришли мне войско. Город в опасности. Преданный тебе слуга, наместник Куучака».

— Все правильно — спросил Анко-Руй у встрепенувшегося наместника.

— Слово в слово — угодливо пролепетал тот.

— Читай дальше! Иусигуулупу продолжал:

— Я свидетельствую, что заменил эти слова на следующие: «О Великий Повелитель, сын твой, наместник города Куучак, смиренно припадает к твоим стопам, спеша поделиться великой радостью. Второго дня четвертой луны храброе войско твое, разбив воинов кечуа, овладело большим городом Умару. Захвачено много продовольствия и пленных. Да пребудет имя твое в веках, мой Повелитель! Да будут боги благосклонны к великому городу Инти Уауан Акус! Преданный тебе слуга, наместник города Куучака».

Иусигуулупу замолчал и протянул кипу шагнувшему к нему Анко-Рую.

— Что было дальше — спросил внешне равнодушный Инкий.

— Дальше я принес кипу своему Повелителю.

Инкий хмыкнул. Ему не нравился этот спектакль. Вот именно — спектакль! Все это наверняка выдумал Анко-Руй. Да, но откуда тогда он мог столь точно знать содержание обоих посланий? О первом ему мог вполне рассказать наместник Куучака, но второе? Текст второго послания, зачитанный стоящим перед ним гонцом, был слово в слово схож с текстом кипу, извлеченного из дворцового архива, доступ в который имели лишь атланты. Неужели все-таки гонец предал? Или здесь что-то иное?

Инкий машинально провел пальцем по висевшему на поясе кипу. Действительно, почти слово в слово.

Если гонец не делал этого, то откуда он знает текст обоих посланий?

Если делал? Что-то здесь было надумано. Слишком гладко.

— Как ты мог записать свои показания — спросил Инкий Иусигуулупу — У тебя ведь сломаны руки.

— Это сделал за меня писец.

— На тебя не давили во время расследования?

Вопрос был великолепен! Ведь Рыжебородый Титан только что упомянул о сломанных руках. «А может быть, он хочет, чтобы я сказал правду?» — мелькнула шальная мысль в голове гонца. Иусигуулупу посмотрел на Анко-Руя. Тот ощерился в многообещающей улыбке: попробуй только!

— Нет, — сами собой разжались губы гонца, — я признался добровольно.

— А твои сломанные руки?

— Упал со скалы.

Формальность была соблюдена. Гонец струсил. Инкий сделал для него достаточно и большего делать не собирался. Однако спросил:

— Как выглядел вождь кечуа?

— Высокого роста, густые волосы… — Иусигуулупу наморщил лоб, вспоминая, что вдалбливал ему в голову Анко-Руй, и облегченно выдохнул:

— А, еще золотые браслеты!

— Были ли у него шрамы на лице?

Гонец замялся. Про шрамы ему ничего не сказали. Он посмотрел на начальника дворцовой стражи. Тот равнодушно отвел взгляд в сторону.

— Да, был один.

— Где?

— На левой щеке, — Иусигуулупу следовал логике. Большая часть воинов — правши. А удар, нанесенный мечом справа, должен рассечь левую щеку.

Инкий задумчиво покачал головой. «Вождя он не видел. Это точно».

Вождя кечуа обнаружили мертвым на платформе Пума-Пунку. Его опознали собственные воины. Всю правую скулу вождя пересекал огромный старый шрам, нанесенный беспощадным бронзовым копьем. Не запомнить его было невозможно.

— Ты уверен, что разговаривал с вождем?

— Да.

— Допустим. Ты встречался с кем-нибудь, когда нес кипу в Город?

— Только один раз.

— Что это были за люди?

— Они прокладывали дорогу. Ими командовал начальник дворцовой стражи Анко-Руй.

— Ах да, я что-то припоминаю. Ты еще тогда просил за Анко-Руя. Он ведь, кажется, твой сосед?

— Был — отрезал Иусигуулупу, бросив ненавидящий взгляд на слегка побледневшего начальника дворцовой стражи.

— Кто-нибудь из стражников мог прочитать и исправить твое послание?

— Нет, они неграмотны.

— Это так? — спросил Инкий у Анко-Руя.

— Да, мой Повелитель.

— Значит, в дороге кипу исправить не мог никто?

— Выходит, так.

— Повелитель — вмешался Анко-Руй — к чему тратить время? Гонец признал свою вину.

Инкий бросил на говорившего тяжелый взгляд, тот запнулся и умолк.

— Значит, его исправил ты?

— Да, я.

— Ты сам решил свою участь, гонец. Сегодня ты будешь казнен на площади перед Дворцом. Уведите его.

— Но, Повелитель, я надеюсь…

Не слушая упавшего на ноги гонца, Инкий встал и резко вышел.

— Повелитель — взывал ему вслед Иусигуулупу — моя невеста будет жить? Скажи мне?!

— Будет, — ласково тронул его плечо начальник дворцовой стражи. — Я ведь обещал тебе.

— А Повелитель? Он знает об этом?

— Конечно. Я же передал тебе его слова.

— Да, — Иусигуулупу повернул тронутое безумной гримасой лицо к двери, в которую вошел Инкий. — Его слова…

— Пойдем, — Анко-Руй помог гонцу встать с колен и бросил воинам:

— Через час он должен быть на площади! — И тихо Мастеру кожаных ремней: — Заткни ему глотку.

Сыны Солнца любили кровь. Они любили жестокие зрелища. Такова суть человека, как ни прячет он ее под квакерские одежды. Сегодня их ожидало два великолепных представления. Площадь была полна.

Инкий, Воолий, Герра и Слета, облаченные в парадные, алые с голубой оторочкой плащи, заняли место на вделанной в крепостную стену трибуне.

Толпа загудела. Инкий поднял вверх обе руки, призывая ее к тишине. Площадь смолкла. Последовал кивок стоящему неподалеку в почтительной позе Анко-Рую. Тот исчез и вскоре появился во главе небольшой процессии, состоящей из осужденного на смерть и шести закованных в звонкую медь стражников. Толпа заревела. Громче и громче. Волнами.

Иусигуулупу подвели к небольшому деревянному помосту. Там уже суетились четверо: палач, вооруженный огромным, причудливой полукруглой формы, топором, двое его подручных и Мастер кожаных ремней. Воины возвели пошатывающегося гонца на помост. Анко-Руй встал на небольшое возвышение и начал зачитывать приговор.

— За что его? — негромко спросила Герра у Инкия.

— Государственная измена. Он вступил в сговор с кечуа и принес мне фальшивое кипу, позволившее врагу напасть на Город внезапно.

— Какой молоденький, — пожалела Герра, — а может, он не виноват?

— Он во всем сознался.

— Еще бы! Попробуй не сознайся этому костолому!

Герра показала глазами на орущего во всю глотку Анко-Руя.

— Он во всем сознался, — упрямо повторил Инкий. — Остальное неважно.

— Но пусть он хотя бы скажет слово в свою защиту!

Атлант на мгновение заколебался, а затем решил:

— Хорошо, будь по-твоему. Я велю ему говорить, как только Анко-Руй закончит чтение приговора.

Герра замолчала, Инкий скосил глаза влево, где сидели Воолий и Слета. Слета была бесстрастна, губы жреца кривила кровожадная улыбка. Он все-таки пил кровь!

Анко-Руй закончил. Привстав со своего места, Инкий бросил:

— Пусть он скажет в свою защиту, если ему есть что сказать!

Анко-Руй усмехнулся и что-то сказал осужденному. Тот отрицательно покачал головой. Лицо его осталось безучастным. Он не хотел говорить, он отказывался от последнего слова. Неужели человек и вправду может отказаться от последнего слова? Неужели он не даст губам шевельнуться в последнем прости-всем людям — и плюнуть в лицо палачам? Неужели он откажется выпустить нежного, с придыханием, мотылька последнего звука? Неужели? Ведь люди так любят говорить. Особенно о себе. Особенно, упаси фортуна, в последний раз. Даже если этот последний раз еще не единожды повторится. Ведь последнее слово дается не только приговоренным к смерти. Его дают и шалопаям, заслужившим месячную отсидку. Но ведь и они обожают последнее слово. Они согласны говорить его по многу раз, и не оно ли причина их частого возвращения в камеру? Как приятно раз в месяц побыть героем, плюнуть в лицо присяжным, а заодно и всему миру. Их много, любителей громких слов.

Боже, как метали громы и молнии анархиствующие революционеры!

«Мускулистая рука рабочего класса…» — Какие метафоры! Какие эпитеты! Как бледнели в бессильном гневе обматюкованные судьи, зная, что один запрещающий жест — и вся либеральная пресса обрушит огонь на «кровожадных деспотов царизма». Как били по физиономиям усатых жандармов зонтики истеричных дамочек: сатрапы! За это давали всего лишь пятнадцать суток, но и здесь они успевали сказать прочувствованное последнее слово, заработав бурную овацию зала. Бывало лучше. Бывало красивее, порядочнее, эффектнее любых последних слов, в которых, сколь бы оправданы они ни были, всегда слишком много выспренности. Бывало, когда шли в белом мундире навстречу штыкам, или как Лев Франции, любимец Наполеона маршал Ней, так и не сумевший предать своего императора, сидя в карете смертников — священнику, что сопровождал его на казнь, показывая пальцем в небо: «Зато там, падре, я буду быстрее вас!» Какой дух! Какая сила! Нужны ли здесь еще какие-нибудь слова!

Иусигуулупу хотел сказать последнее слово, но не смог этого сделать. За несколько мгновений до того, как вывести на площадь, к нему подошел Мастер кожаных ремней. В руке он держал хитро зазубренную костяную палочку — два крючка на каждом из концов. Подручные палача схватили Иусигуулупу, а Мастер вонзил эту палочку через низ подбородка в небо. Гонец захлебнулся кровью и навеки сжал челюсти. Увы, ему было не суждено сказать последнего слова.

Как только Иусигуулупу отрицательно покачал головой, подручные палача схватили осужденного и бросили его на широкую деревянную колоду. Крепкие веревки обхватили руки и ноги. Заревели трубы. Мастер кожаных ремней вынул из-за пояса нож — хищный, с зазубринами — и потрогал пальцем его остроту. Толпа замерла в сладостном предвкушении. Мастер надсек кожу, показалась кровь, и сделал широкий надрез. Иусигуулупу пучил глаза, боль давила из горла крик, но встретившись с еще более чудовищной болью в скованном крючками рту, отступила назад — к сердцу.

Садист сделал второй надрез и подцепил ножом ленту кожи. Толпа взревела. Мастер дернул окровавленный лоскут и, оторвав, поднял его в воздух, демонстрируя возбужденной толпе. Вопли усилились.

— Великий Разум, — Слета закрыла глаза рукой, — какая ужасная казнь!

— Толпа любит кровь, — заметил Инкий. — Пусть позабавится.

Карлик сделал еще один надрез и вырвал второй лоскут кожи. Затем, обнажая позвоночник, третий. Гонец обмяк и бессильно повис на колоде. Обычай требовал, чтобы перед тем, как отрубить голову, его привели в чувство, но Инкий махнул рукой: кончайте!

Вновь заревели трубы. Палач взмахнул топором и, резко выдохнув, обрушил его на шею Иусигуулупы. Удар был силен и точен. Голова отделилась от туловища и, брызнув кровью, покатилась по помосту. Воолий нервно облизал губы. Быстрые ноги судорожно заскребли по шершавому дереву, дернулись и затихли. Охнувшая было толпа разразилась ревом.

Никогда больше гонцу не суждено видеть синего бездонного моря!

Но представление еще не закончилось, впереди была вторая его часть — у Храма. Толпа загудела и повалила к Пирамиде. Быстрее, быстрее — занять место поближе к основанию. Быстрее, быстрее — вонзить когти в трепещущую плоть!

Анко-Руй подбежал к трибуне, на которой сидели атланты, и махнул рукой. Янакона поднесли четверо носилок. Негоже богам ходить пешком! Атланты разместились в них, Инкий приказал начальнику дворцовой стражи сесть рядом, и кортеж двинулся к пирамиде. Бегом! Народ расступился, пропуская своего Повелителя вперед.

— И все-таки он невиновен, — внезапно сказал Инкий устроившемуся в его ногах Анко-Рую.

— А кто же тогда?

— Не знаю.

— Зачем, в таком случае, Повелитель приказал казнить гонца?

— А какая разница! Человеком больше, человеком меньше… Что стоит жизнь, — Инкий скривил губы в усмешке. — Важнее страх.

— Ты мудр, Повелитель, — льстиво улыбнулся Анко-Руй. — Страх нужен.

— Ты мне докладывал, — внезапно вернулся Инкий к мучающей его мысли, — что врагов вел проводник из наших. — Атлант вопросительно посмотрел на начальника дворцовой стражи.

— Да, пленные говорили об этом. Но никто не видел его лица.

— Иусигуулупу не мог вести войско кечуа. Он в это время был во Дворце.

Анко-Руй пожал плечами.

— Это мог сделать кто-нибудь другой. Мы ведь казнили этого ублюдка за совсем другое преступление.

— Н-да, — неопределенно поддакнул Инкий. — Но у меня предчувствие, что оба эти преступления связаны. Значит, пленные не опознали проводника?

— Нет. Его лицо было скрыто маской.

— Жаль — огорчился Инкий и с улыбкой заглянул в лицо Анко-Рую. Глаза атланта были холодны и жестоки — С удовольствием содрал бы с него кожу!

— Я бы с удовольствием помог тебе в этом, мой Повелитель, — льстиво улыбнулся Анко-Руй. Носилки приближались к храму.

— А как быть с этой девчонкой? — спросил вдруг стражник. — Я обещал казненному, что она останется жива.

— Она будет жить. На небе, — захохотал Инкий. — Какая разница — сегодня одна, завтра другая. Что изменится?

Мимо плыла бесконечная стена городских складов. Скользя глазами по ее серому постоянству, Инкий внезапно спросил:

— Говорят, она хороша?

— Да. У нее голубые глаза.

Взгляд Инкия застыл. Он задумался. В этот момент янакона остановились и, крякнув, поставили носилки на землю. От легкого толчка Инкий очнулся и решительно произнес:

— Я не буду менять своего решения. Пусть умрет она.

Хотя Анко-Руй сделал безразличную мину, на душе у него остался какой-то осадок вины.

Атланты и стража поднялись на вершину пирамиды. Вот и спасительная тень храма.

— Ой, лицо совсем обгорело — пожаловалась Слета, щурясь в небольшое зеркальце — роскошь, недоступная даже курака. Сказала она это на языке атлантов, но Анко-Руй понял.

«Великий Виракоча! Какие же они звери! И ведь они даже не осознают свою звериную сущность. Через несколько минут умрет девушка много моложе тебя, видевшая в жизни в тысячу раз меньше, чем ты. Умрет страшно! А тебя хватает лишь на то, чтобы беспокоиться о своей внешности! Звери!»

Анко-Руй улыбнулся и сказал:

— У жрицы чудесная кожа!

— Спасибо, — не без кокетства улыбнулась Слета.

Храмовый служка принес шкуру ягуара — рабочую одежду Воолия, атлант скинул алый плащ и начал быстро облачаться. Предвкушение кровавого действа возбуждало его.

— А девчонка-то ничего! — подмигивая, сообщил он Инкию. — Я только что ее видел.

Тот со смешком откликнулся:

— Вон Анко-Руй говорит, что у нее голубые глаза. Может быть, она — результат твоих похождений?

Жрец захохотал.

— Мои детишки умирают, так и не родившись, вместе с мамашами. Сразу после зачатия! Ха-ха!

Атлантки нехотя рассмеялись. Инкий промолчал. Он явственно чувствовал неодобрение, исходящее от находившегося рядом начальника дворцовой стражи.

— Ладно, хорош трепаться, начинай!

— Бегу, — сообщил Воолий, действительно почти переходя на бег от нетерпения.

Инкий махнул рукой. Стоявшие на гребне пирамиды воины поднесли ко рту медные трубы. Церемония началась.

Какая чепуха — может подумать читатель. Автор наслаждается надуманными сценами жестокости: разможженные кости, растерзанные тела, окровавленные внутренности — все для того, чтобы пощекотать нервы. Но разве не любят люди, когда им щекочут нервы? Риторический вопрос. Конечно, любят. Пусть даже на страницах книг или на экранах телевизоров, коль исчезли гладиаторы и исчезает коррида.

Сыновья Солнца любили щекотать нервы всерьез, чтоб пахло кровью и испражнениями. Они любили кровь, и эту любовь нельзя вычеркнуть из истории. Их история была кровавой, но не более, чем наша история. Но они любили мочить в крови губы, в то время как мы — руки. Они не ходили в крови по колено. Кровь была священна, ее не лили как воду. Ею ублажали богов. Кровь, проливаемая ими, текла лишь по форзацу книги истории, а кровь, пролитая «цивилизованным» миром, пропитала страницы. Каждую страницу.

Но кровь была. Как костры инквизиции. Как ГУЛАГ. Как коричневая тень европейского пожара. Как Варфоломеевская ночь. Как резня в Хиосе. Было! И кровь запомнилась. Она была слишком яркая. Она слишком выставлялась ими наружу. Она лилась с вершин пирамид, а не пряталась по подвалам застенков.

Сыновья Солнца обожали кровь, и мы не вправе вычеркнуть эту страницу из истории.

Инкий махнул рукой. Заголосили трубы. Церемония началась.

Жрецы вывели к алтарю девушку. Она не была равнодушной, подобно прежним жертвам, одурманенным сладкими грезами наркотиков. Она знала, что ее ожидает. Она то рвалась и кусалась, уподобляясь разъяренной кошке, то устало обмякала в руках вечно бесстрастных жрецов.

Появился Воолий. В звериной шкуре, дрожащий от возбуждения. Он начал традиционный танец Лунного Ягуара, но танец короткий, нетерпеливый. Повинуясь его жесту, храмовые служки заключили запястья и лодыжки жертвы в крепкие кожаные кандалы, цепями привязанные к вделанным в гранит вертикальным столбам. Заскрипели блоки, и девушка повисла на цепях, распятая и беспомощная. Жрецы стали позади жертвы, картинно скрестив на груди руки.

Воолий остановился. Члены его напряглись, веки, скрытые маской, нервно затрепетали, горячий вожделенный взгляд обжег девушку. Она, почуяв его, забилась. Ягуар ударил хвостом и, крадучись, пошел к жертве. Вот она, юная и желанная. Руки Воолия коснулись скрытых тоненьким платьицем бедер. Как он любил этот не ведавший любви трепет! Как покорны и беззащитны обреченные жертвы! Но эта — совсем другое дело. Она похожа на запутавшуюся в сети пуму. Огонь ее голубых глаз обжигал. Воолий не мог больше сдерживать себя и резким рывком разорвал платьице жертвы. Толпа завопила, но атлант даже не услышал этого воя. Пальцы его жадно заскользили по прекрасной фигуре. Какая у нее нежная золотистая кожа. Руки жреца начали с плеч, коснулись небольшой напряженной груди… Девушка плюнула в маску, Воолий хрипло рассмеялся. Маленький, чуть втянутый пупок, шелковистые бедра. Жрец гладил их кругообразными движениями, заставляя пустить его руки дальше — к вожделенной цели. Девушка вновь забилась. Бедра напряглись так, что обозначились вены. Все, больше он терпеть не мог. Рванув на себе одежду, жрец навалился на девушку, бессильно бившуюся в паутине опутывающих ее цепей. Потные руки буквально разодрали стиснутые колени жертвы, и жрец проник в нее. Она закричала. Наэлектризованная толпа ответила диким истеричным воем, в котором явственно читались желание и похоть.

Обхватив маленькую, корчащуюся от боли и унижения фигурку, жрец проникал в нее всей мужской страстью и медленно отступал назад. Еще и еще… И вот он закричал от комкающего сердце восторга. Толпа завистливо ухнула. Воолий опустился на колени, лизнул языком бегущую по бедру струйку крови, затем провел по лону подрагивающими руками и воздел их над головой. Кровь! Алая кровь, смешанная с белесыми сгустками страсти. Ягуар принял жертву!

Солнце вошло в зенит и уничтожило тени. Пора! Подошедший к жрецу служка протянул ему нож. Воолий крепко сжал золотую рукоять, тусклый луч, отразившийся от клинка, ударил по глазам жертвы, заставив их раствориться в слезах. Шагнув, Воолий схватил рукою грудь девушки и очертил ее тонким кровавым кругом. Обильно хлынула кровь, залившая живот и задрожавшие ноги. Не внимая дикому крику, жрец проделал то же самое и с другой грудью. Затем он отступил чуть назад. Кровь, сбегающая по золотистой коже, образовала небольшую лужицу у ног Кансоор, служка подставил туда жертвенную чашу. Девушка устала кричать и лишь редко всхлипывала. В Воолий вдруг снова начало просыпаться неодолимое дикое желание. Нельзя! Подавляя в себе зов плоти, жрец заспешил и, взмахнув ножом, вонзил его чуть повыше пупка жертвы. Раздался животный вопль. Нож медленно, наслаждаясь страданием, пополз вверх, обнажая сочащиеся жиром внутренности. И сердце — бешено бьющийся в предсмертной неге комочек. Рука жреца вцепилась в него и вырвала наружу — к Солнцу. Тело Кансоор вскинулось вверх и беспомощно повисло на веревках.

Воолий продемонстрировал сердце рычащей в экстазе толпе и положил его в чашу. Кровь, которой было забрызгано все: базальт, тело жертвы, руки и одежда жреца — пьянила его. Отбросив все традиции, Воолий скинул маску, поднял сверкавшую золотом и кровью чашу и, совершенно не таясь, припал к ней губами. Кадык на шее задвигался.

Переиграл. Толпа онемела. Ее восторг обратился в ужас. Каждый вдруг представил себя на месте жертвы, сознавая, что кровь — потребность не бога, а вампира, человека с зелёной кожей.

Так бывает, когда человек чует свою смерть. А она была рядом, и губы ее были алы от крови.

Несколько мгновений люди стояли, застыв в ужасе, затем, словно очнувшись, бросились бежать от этого проклятого места. Толкаясь локтями и давя слабых. Бряцающие золотыми браслетами курдка и грязные янакона, воины и самоуверенные жрецы. Площадь вмиг опустела. Лищь несколько растоптанных тел да обрывки сорванной одежды. И мечи, и копья. И ребенок, таращащийся в небо мертвыми карими глазами.

Воолий допил последнюю каплю и, сладко выдохнув, бросил опустевшую чашу застывшим жрецам. Затем он подошел к висящей на веревках мертвой Кансоор и впился алыми губами в посиневшее лицо.

И гром не ударил. И Солнце светило как прежде.

— Он заигрался, — сказал Инкий оцепеневшим в шоке атланткам.

Эмансер ничего не имел против сюрпризов, но не таких. На него взирал сам номарх Кемта Келастис. Тело Эмансера непроизвольно подалось вперед, готовое рухнуть на колени. Из оцепенения его вывел окрик Сальвазия:

— Что с тобой?

Эмансер прижался к спинке кресла и ошарашенно помотал головой, словно пытаясь отогнать наваждение. Но Келастис не исчезал, а, напротив, нахально взирал на нубийца.

— Так-так, значит, жив и прекрасно себя чувствует. Тридцать километров по кишащему акулами океану! Я недооценивал тебя, Эмансер!

Номарх повернулся, намереваясь выйти.

— Постой! — крикнул ему вслед Сальвазий.

— Что тебе надо. — Голос номарха был отнюдь не вежлив. — Куда ты сейчас идешь?

— На Совет Пяти. Сегодня прилетел Инкий. Мы могли бы собраться в полном составе, но если ты занят…

— Инкий? Он здесь?

— Да. А ты что, не знал?

— Сальвазий стар, и зачастую не считается нужным посвящать его в происходящее во Дворце. Я иду на Совет. Послушай, а не мог ли Эмансер пойти вместе со мной?

— Эмансер. — В голосе Кеельсее послышалось сомнение. — Ну, не знаю. Лично я ничего не имею против, но не знаю, как отнесутся к этому другие. Пойдем узнаем, если хочешь.

— Эмансер, — обратился Сальвазий к кемтянину, — подожди меня здесь.

Несколько минут прошли в ожидании, затем открылась дверь, и посыльный тарал возвестил:

— Великий Белый Титан приглашает кемтянина Эмансера явиться на Совет Пяти. Прошу следовать за мной.

Посыльный привел Эмансера в сектор «А», где жили Титаны. Всем прочим, за исключением немногочисленной прислуги — особо надежных таралов — вход в сектор был строго воспрещен. Восемь огромных голубоглазых гвардейцев денно и нощно стерегли единственный ведущий в сектор проход, оберегая покой Титанов.

Эмансер и его спутник подошли к обитой черным металлом двери, по краям которой недвижно стояли закованные в медь гиганты. Посыльный нажал на торчащую в стене кнопку. Приоткрылся небольшой глазок — кто-то изучал кемтянина — затем дверь распахнулась, и Эмансер вошел внутрь.

Облаченный в блеклый, неопределенного цвета хитон тарал повел Эмансера по длинному, извилистому, похожему на серебрящуюся кишку, коридору. Кемтянин решил заговорить с провожатым и мимоходом заметил:

— А я думал, что сюда могут входить только Титаны. Слуга не ответил.

— Значит, здесь есть и таралы? Молчание.

— Ты что, глухой — не выдержал кемтянин.

Лицо тарала осталось бесстрастным. Ни одной эмоции.

Они продолжали, идти по закручивающемуся спиралью коридору. Совершенно безлюдному. Лишь единожды вдалеке мелькнул край чьей-то одежды, тут же исчезнувший. Ни одной двери, ни одной комнаты. Лишь серые стены да странный, не похожий на солнечный, свет.

Внезапно тарал остановился и нажал пальцем на едва заметный выступ. Часть стены плавно поехала вверх, и глазам кемтянина предстала небольшая зала. Ослепительно красивая девушка, одетая в вызывающе нескромную тунику, готовила коктейль. Она брала куски льда и опускала их в сосуд с апельсиновым соком. Рядом с ней сидел Сальвазий, который при виде Эмансера встал и сказал:

— Входи.

Девушка без интереса взглянула на Эмансера и велела проводнику:

— Можешь идти.

Тот безмолвно склонил голову, дверь за спиной Эмансера медленно опустилась вниз. Сальвазий сделал несколько дерганых шагов — наблюдательный Эмансер давно заметил, что в присутствии Титанов Сальвазий становится слишком суетлив, неуверен в себе. Вот и сейчас он заторопился.

— Пойдем. Нас ждут. Это Леда. — Последнее замечание относилось к девушке, готовящей апельсиновый коктейль. — Она жрица Солнца. Познакомься. — Не давая Эмансеру вымолвить и слова, старик взял его за локоть и увлек в соседнюю комнату, где уже сидели и ждали пять человек, замолчавшие при появлении кемтянина. Троих из них Эмансер знал. Это были Великий Белый Титан, главный помощник Великого Титана по имени Русий и великий номарх Кемта Келастис. Двое других были ему не знакомы, но судя по всему один из них должен был быть Инкием, прилетевшим с далекого загадочного континента. Быстрый взгляд кемтянина отметил также, что стол, за которым сидели присутствующие, рассчитан лишь на пять человек — по числу мониторов — а два кресла, стоящие напротив Великого Титана, принесены лишь недавно.

— Ты наблюдателен, — похвалил Командор, прочтя мысли Эмансера. — Это хорошо. Садись.

Не обращая больше внимания на вошедших, Командор продолжил прерванный разговор:

— У всех конфликты, Инкий. Не только у тебя. Это неизбежно, когда общение замкнуто в относительно узком кругу. Нас четырнадцать, и то мы время от времени ухитряемся испортить друг другу настроение. И я не считаю это чем-то дурным — нормальный выход излишних эмоций. Надо лишь следить, чтобы он не выходил за определенные рамки.

— Вот именно! Не выходил из рамок! Но ведь он находит удовольствие в том, что пьет кровь! Я его больше не могу выносить!

— Так отмени обычай человеческих жертвоприношений, — предложил Командор.

— Это не так просто. Ты же знаешь, жестокость и кровавые зрелища могут казаться ужасным, но они в крови у уру. Пройдут столетия, прежде чем они осознают неестественность этого.

— А так ли это нужно, Инкий, если честно? Тебе ведь так проще живется. Ты создал отдушину, в которую уходит излишняя злоба, если так можно выразиться, отрицательная энергия твоего народа. Не будь отдушины, эта энергия могла бы выплеснуться против атлантов. Эта кровь — цена за твое спокойствие. Весьма небольшая цена. Так почему же ты должен отвергать пролитие крови?

— Я пока и не отвергаю, — признался Инкий. — Если говорить честно, меня это вообще мало занимает, у меня есть дела поважнее. Но мне трудно жить рядом с вампиром. Мне кажется, что он только и ждет случая, чтобы вонзить зубы в мою шею.

— Гуляй перед сном, — посоветовал Инкию Кеельсее.

Командор изобразил подобие улыбки.

— Ценный совет. Вот, например, Кеельсее у нас точно в такой же ситуации, но совесть тем не менее не слишком мучает его. Излишнюю энергию своего народа он выпускает в боях против кочевников и народов моря, боях абсолютно бессмысленных, потому что мы могли бы отправить совместную карательную экспедицию, задействовав десантный катер, а может и ракету, и раз и навсегда покончить с этой проблемой. Но Кеельсее не хочет этого, хотя, когда заходит речь о подобной экспедиции, он, насколько мне известно, кивает в мою сторону — мол, я не желаю создавать себе дополнительные хлопоты, формируя флот и войско, расходуя энергию на катер. Не так ли, великий номарх?

— Ты как всегда прав, Командор, — ничуть не смутившись, подтвердил Кеельсее.

— Вот видишь, Инкий. Бери пример с Кеельсее и спи спокойно.

Но Инкий не сдавался.

— Может быть, все-таки есть возможность отозвать Воолия на Атлантиду? Пришли ему замену, как это ты сделал с Есонием.

— Но здесь совершенно разная причина — протянул Командор — В случае с Есонием речь шла не о совместимости последнего с кем-либо из обитателей третьей базы. Там не было речи о просьбе Кеельсее, напротив, — откровенность Командора была чрезмерной, и Кеельсее недовольно скривился, — скорее вопреки его желанию. Давр оказался замешан в весьма неприятную историю, а говоря попросту, он схлопотал по физиономии от собственного гвардейца, не поделив с ним какую-то бабу. Естественно, после подобной дискредитации он не мог оставаться Начальником Гвардии, и я был вынужден отправить его в Кемт. Пройдет время, все забудется, и он сможет вернуться на Атлантиду.

— А гвардеец? — поинтересовался Инкий.

— Что гвардеец? — притворился непонимающим Командор.

— Что стало с ним?

— А что с ним могло стать? Гниет в каменоломне. К сожалению, у него оказался низкий коэффициент мышления, иначе мы бы использовали его. Великолепная фактура! Мощь, реакция, выносливость… Но, увы, мозг как у кролика. Будь он хоть чуточку поумнее, кто знает, не занял ли бы он место Давра? — Командор сделал небольшую паузу. — Так что насчет перевода Воолия на Атлантиду я вынужден тебе отказать. Пока еще не случилось ничего такого, что заставило бы нас искать ему замену на Атлантиде. Четвертая база функционирует превосходно. У вас все гладко, нет почти никаких проблем, а если и есть, то нам бы твои проблемы. — Раскрылась дверь, и появилась Леда с подносом в руках. Командор заторопился. — Я думаю, этот вопрос мы решили.

Настало молчание, неловкое по мнению Эмансера, но вполне естественное по мнению остальных. Леда также не обратила никакого внимания на то, что разговор с ее появлением оборвался. Поставив на стол чашу с соком, она вышла и тут же вернулась с двумя кувшинами вина.

— Если что и погубит нашу цивилизацию, так это вино! — шутливо воскликнул Инкий. Все, кроме Командора и Эмансера, рассмеялись. Немного натянуто.

Леда поставила вино на стол и исчезла так же быстро, как и появилась. Командор собственноручно наполнил бокалы.

— Внимание! — Он поднялся. Огромная глыба тела нависла над ставшим вдруг хрупким столом. — Сегодня на нашем совете присутствует гость. Кое-кто из вас его знает, другие о нем слышали. Его зовут Эмансер. Думаю, он будет первым, кто войдет в Совет Титанов, а может быть, и в Совет Пяти. Предлагаю выпить за встречу с новым другом. Хвала Разуму!

— Хвала Разуму! — подхватили остальные и дружно осушили бокалы.

Командор продолжил:

— Сальвазий стал жаловаться на старость и попросил замены. Мы искали ее не один год, но все вы прекрасно знаете, как трудно найти человека с коэффициентом мышления свыше двадцати. Таралы, увы, в большинстве своем весьма недалекие люди. И в тот самый момент, когда я уже был готов разочароваться в обитателях этой планеты, в наши руки вдруг попал этот черный самородок! — Командор впервые улыбнулся, сверкнув матово-белой линией безупречных зубов. — Когда Ариадна сообщила мне о результатах М-анализа, признаться, я не по верил ей. Да и вы бы на моем месте не поверили! Его коэффициент, — Командор гордо поднял вверх указательный палец, — двадцать шесть М! Вряд ли кто-нибудь из нас может похвастаться столь высоким потенциалом. Функциональные возможности мозга, скрытого в этой сумасбродной голове, сравнимы лишь с возможностями компьютера. Грешно не использовать такой мозг! И поэтому этот человек среди нас, хотя натворил он немало… И я надеюсь, что он будет нашим другом.

На лицах Инкия и Кеельсее отразились противоречивые чувства, а Гумий весьма явственно процедил что-то насчет черной обезьяны.

Властным взглядом Командор подавил назревающее недовольство, и под влиянием его мысленного импульса всем вдруг дружно подумалось, что в общем это ничего, что один из них будет неголубоглаз и темнокож.

Бокалы были вновь наполнены вином. Атланты кивали Эмансеру, называя себя.

— Русий. Главный Управитель Атлантиды.

— Инкий. Начальник четвертой базы.

— Меня ты знаешь, — криво улыбаясь, буркнул великий номарх. — Но здесь меня зовут не Келастис, а Кеельсее.

— Сальвазий! — Старик поднял бокал и отсалютовал им Эмансеру.

— Гумий. Управляющий внешними сношениями и Начальник Управления Закона и Порядка.

Последним представился Командор.

— Меня зовут Командор. Это среди своих. В присутствии посторонних я Великий Белый Титан. Я возглавляю все пять баз. Сейчас я коротко познакомлю тебя с историей атлантов.

Наш народ заселял Землю со дня ее возникновения. Мы были порождены космогоническими силами, повелевающими движением Вселенной. Земля еще представляла бушующий океан расплавленной магмы с редкими островками почти безжизненной суши, а наши предки уже строили стальные купола, укрывавшие их от превратностей стихии. Шли века. Катаклические процессы утихали, не без нашей помощи, энергия перемещалась вглубь земного ядра. Возникла твердь. Мы заполнили ее спорами растений, простейшими организмами и животными. И, наконец, был создан венец рукотворного мира — человек. С этого дня начался отсчет разумной земной цивилизации, чей возраст составляет ныне около двухсот тысяч лет. С крохотного островка в океане она распространилась на Атлантиду, Великий, Черный и Западный континенты. Появились народы, затем государства, спаянные единой целью — служением Разуму…

Командор говорил еще долго. Скорее всего отдавая дань традиции. Он читал мысли Эмансера — кемтянин не верил ни единому сказанному слову. Остальные Титаны откровенно позевывали. Но Командор выполнил свой долг до конца и закончил на мажорной ноте: во славу Разума, истины и великой цивилизации атлантов.

Далее атланты перешли к обсуждению практических вопросов. Гумий, Инкий и Кеельсее коротко поведали о внутреннем состоянии Атлантиды, Кемта, Кефтиу и страны Уру. Русий доложил о действиях против народов моря. Затем были наскоро рассмотрены доклады Слеты о выполнении программ «табак», «чай» и «кукуруза» и Ариадны о программе «Хлорос». Гумий рассказал о происшествиях, в том числе:

— Тревожный симптом! За последние четыре месяца убиты три агента Внутренней службы. Тревожный!

По просьбе Командора Инкий рассказал подробно о нападении на Инти Уауан Акус племени кечуа, подчеркнув:

— Их привел кто-то из своих. Мой новый начальник дворцовой стражи считает, что это сделал один из гонцов. Лично я этому не поверил, но пустил события на самотек.

— Что значит «на самотек»? — спросил Эмансер.

— Гонец был казнен, — равнодушно сообщил Инкий.

Меж разговорами пили крепкое вино, постепенно развязывавшее языки. И вот уже Русий рассказывает о похождениях Бульвия в Доме Воспроизводства, а Гумий — с подробностями о приключениях одного из влиятельных таралов, которого поймали на любовный крючок, заманили в порт, избили и ограбили. И новый взрыв смеха. Мало пили лишь Командор и осторожный, постоянно ссылающийся на больную печень, Кеельсее. Эмансер пил и смеялся вместе со всеми, отвечал на вопросы. Его заставили рассказать о злоключениях на Круглом острове и внимательно, с оттенком некоего злорадства выслушали историю о том, как кемтянин расправился с Ксерием. Но в чаду веселья и нарочито откровенных разговоров Эмансера не оставляло ощущение, что за ним наблюдает чей-то незримый глаз. Это было неприятное чувство. Кроме того, он ощущал, как время от времени Командор сканирует его мозг. И это тоже было неприятно.

Наконец вино было выпито, беседа стала менее оживленной. Инкий выразительно посматривал на циферблат кварцевых часов. Командор поднялся для заключительного слова, как и прежде, играя на Эмансера.

— Атлантическая цивилизация процветает и благоденствует. Мы идем к новым победам и новым свершениям. Через пару десятков лет, думаю, можно будет ввести железо, а через пару тысячелетий появятся космические корабли. Но все это возможно лишь при условии, что мы будем едины в своих действиях, в стремлении к цели. Разум и единство. Единство и Разум! И мы непобедимы! Я все сказал. Заседание Совета окончено.

Атланты нестройно потянулись к выходу из залы. Расположенный за гладью небольшого зеркала, висевшего над головой Командора, монитор проводил стеклянным оком членов Совета Пяти до выхода.

Сидящий за монитором человек досмотрел эту брызжущую фальшью сцену до конца и нажал кнопку на панели управления. Картинка с изображением зала заседаний Совета Пяти исчезла, появилась другая — идущие по коридору Сальвазий и Эмансер. Невидимый телеглаз следовал за ними по пятам, фиксируя каждый жест, каждое движение. Разговор жреца Разума и его ученика был почти не слышен, и тогда человек подкрутил рукоять настройки звука. Вскоре ему удалось поймать нужную волну.

— …комедию! — Это был обрывок фразы Эмансера.

Сальвазий скрипуче рассмеялся и ответил:

— Да, сказка, придуманная Командором, не слишком удачна. Он мог бы выдумать и получше!

Услышав то, что хотел, человек отключил экран и взял передатчик.

— Докладывает Верархонт Внутренней Службы. Старик стал в последнее время говорить много лишнего.

— Спасибо за информацию, — ответил голос Командора. — Я подумаю о том, как укоротить ему язык.

Лазерный импульс оплавил стену над головой Русия. Какое-то мгновение он ошалело взирал на солидную с рваными краями дыру, прожженную в толстенном камне, затем прыгнул, падая вперед. И вовремя. Рядом с первой отметиной появилась вторая. Точно в том месте, где мгновением раньше находилась голова атланта.

Откатившись к стене, Русий вытащил бластер, кобуру с которым он по необъяснимой прихоти повесил утром на пояс — обычно атланты не носили с собой бластеров. Огонь по нему велся из залы, смежной с комнатой писцов.

«Четвертый уровень. Выход отсюда лишь один. Миновать меня убийце не удастся. Он попал в ловушку», — мгновенно оценил ситуацию Русий. Поведение покушавшегося отдавало безумием. Но, может, он собирается прорываться? Настороженно косясь в светлый четырехугольник дверного проема, Русий начал отползать за массивную колонну. За этим занятием его и застала Ариадна.

— Играем в прятки? — весело поинтересовалась она.

— Угу, — буркнул Русий, окидывая девушку стремительным взглядом. — Только водящего в нашей игре расстреливают из бластера.

— Тебя опять пытались убить? Бедняжка! — пожалела девушка Русия, приседая на корточки рядом. Глаза атланта непроизвольно скосили в сторону и уставились в изящное загорелое бедро, едва прикрытое короткой туникой. — Что будем делать?

— Любовью заниматься! — рассердился Русий. — Разве не ясно, что рано или поздно он будет вынужден выйти из своего убежища.

— Если только ЭТО еще там.

— Это? — удивился Русий.

— А почему ты уверен, что стрелявший в тебя обязательно должен оказаться мужчиной? Может быть, это женщина, может, что-то иное.

Атлант хмыкнул.

— Не помню, чтобы я обидел хотя бы одну женщину, но, впрочем, все может быть…

— Ты даже не знаешь, обидел ли ты кого-нибудь?

— Не привык обращать внимания на подобные мелочи! Из самолюбия Русий полежал еще немного, после чего начал подниматься.

— Ты права. Ждать нечего. Нужно пойти и посмотреть.

Уровень был по-прежнему пуст. Дворец не отличался обилием обитателей. Атланты да около сотни таралов: чиновники, охрана и прислуга. Все они были заняты своими делами, почти невозможно было встретить праздношатающегося в бесконечных коридорах Дворца. Так было и сейчас. Коридор был пуст. Но почему безмолвствуют писцы?

Ответ на этот вопрос был получен спустя мгновение.

Держа палец на спусковом крючке, Русий ворвался в первое помещение. Никого! Что-то подсказывало Русию, что и в соседней комнате неприятностей для его персоны не предвидится. Писцы были на месте. Все пятеро. Они лежали у своих столиков с простреленными головами. Пахло паленым.

В комнату вошла Ариадна.

— ЭТО ушло туда! — Она указала пальцем на большую дыру, прожженную в одной из стен залы. Оплавленный камень еще дымился.

Забыв об осторожности, Русий бросился к отверстию, просунул в него голову и едва не распрощался с жизнью. Импульс, выпущенный ЭТИМ — фигурой в синем плаще — оплавил камень над торчащей из стены головой атланта.

Спустя мгновение Русий был уже снаружи и гнался за стрелявшим в него ЭТИМ. ЭТО бежал-бежала-бежало по направлению к сектору «А». Русий бросился вдогонку. Он уже миновал лестничный пролет, когда наверху послышались звуки выстрелов и приглушенный крик. Затем все стихло. В тишине, нарушаемой лишь шагами и дыханием атланта, отчетливо щелкнул замок двери, преграждающей доступ в сектор.

Еще несколько шагов — и Русий стоял на площадке перед сектором «А». Гвардейцы, охранявшие сектор, были убиты. Расплавленная медь щитов и мечей свидетельствовала о том, что гиганты пытались сопротивляться. Но безуспешно, убийца расправился с невольными свидетелями.

Русий набрал код и распахнул дверь. Тишина. Тишина и безмолвие. Труп тарала у самого входа. Длинный коридор — копия перехода «Марса» — был пуст, если не считать скомканного плаща, небрежно брошенного на пол. ЭТО рассталось с единственной уликой, способной выдать.

Русий осмотрел плащ. Типичный, предназначенный для чиновников порта. Швырнул его на пол, прямо под ноги подбежавшей Ариадне. Затем он начал стучаться в каюты. В секторе оказались Бульвий, Этна и Леда. Четвертым открыл заспанный Крим.

Глава десятая

Рыжебородый Титан проснулся от неясного шороха. Перед кроватью, на которой спали он и Слета, стоял вооруженный мечом человек. Проколотые ноздри незваного гостя свидетельствовали, что он — кечуанин, шрамы, иссекшие лицо, что он — храбрый воин.

— Не кричи, — сказал он на ломаном уру, — я не сделаю тебе ничего дурного.

— Я знаю, — негромко, чтобы не разбудить Слету, сказал Инкий, — иначе зачем бы ты стал дожидаться моего пробуждения.

Незнакомец улыбнулся, пронизав полумрак ослепительно белыми зубами.

— Ты прав. Я здесь уже довольно долго и мог без труда убить тебя.

— Так что же тебе нужно?

— Ты пригрел на груди змею. В твоем доме предатель, яд которого страшнее яда змеи.

— Тот, что провел твой отряд в Город?

— Откуда ты знаешь? — удивился кечуанин.

— Догадался. Почему ты решил предать его? Из-за того, что он позже сражался на нашей стороне?

— Так ты знаешь и это? Ты знаешь, кто он?

— Конечно. Я догадывался об этом ранее, был почти уверен минуту назад, а теперь могу без колебаний назвать тебе его имя. Но я хочу знать, почему ты решил предать его?

— Хм… — Собеседник небрежно бросил меч на постель — Вы, боги Солнца — страшные люди. Страшные люди! Мир, который вы строите, жесток и ужасен. Это мир оборотней и вампиров. Мне стоило бы убить тебя и жреца Солнца, потому что в ваших руках знание и великая сила, потому что вы пришельцы из другого мира.

— Вот как! — засмеялся Инкий. — А почему бы тебе просто не вообразить, что мы боги?

— Боги этого мира не обладают такой силой, — убежденно произнес кечуанин. — Боги этого мира не обладают таким знанием. Вы посланцы иного мира, выдающие себя за богов.

— Что ж, допустим, ты прав. Но почему же тогда ты отказываешься от возможности убить злого бога ради смерти какого-то никчемного уру? Ведь ты сам сказал, что наши сила и знание несут смерть!

— Я должен был бы убить вас всех, но это выше моих сил. Я убью самого страшного. Ибо он рожден этой землей. Он плоть этой земли. Он знает ее слабости и достоинства. Он страшен, когда рвется к власти, он будет ужасен, когда достигнет ее. Он понимает душу земли, вам же не суждено понять ее. Вы мыслите другими категориями. Вы подобны корню в мясной похлебке, положенному туда для вкуса, корню, без которого вполне можно обойтись. А он — соль, без которой мясо будет несъедобно. Он предал вас, он предал многих и предаст еще больше. Его манит власть. Она для него — все, а для вас она лишь орудие для достижения чего-то иного, что в ваших глазах имеет высшую ценность. Я не прав, Рыжебородый?

— Ты прав, кечуанин. Он предал тебя?

— Да. Он поднял тревогу раньше, чем это следовало, и мы не успели захватить Дворец. Он играл на две руки, не рискуя проиграть. Он рисковал лишь одним — своею жизнью, но что такое жизнь для подобного честолюбца? Зато, уцелев, он выигрывал в любом случае: в случае нашей победы он получил бы большую награду и власть над покоренным городом, если побеждали вы, высокое положение при Дворце. Так и вышло. Инкий потрогал пальцем холодное лезвие лежащего в его ногах меча и спросил: — Что ты думаешь делать потом?

— Что значит «потом»?

— Ну, например, завтра?

— Я буду долбить камень для постройки дороги, а потом уйду в сельву.

— Ты не боишься сельвы?

Кечуанин сверкнул зубами.

— Глупый вопрос! Она мой дом.

— Как я смогу найти тебя?

— Меня не нужно искать. Когда придет время, мой меч сам найдет тебя.

— Ты наивен, — скривил губы Инкий.

— Я мудр, — последовал мгновенный ответ.

Заворочалась Слета. Легкое покрывало сползло с нее, бесстыдно обнажив тронутые легким загаром ноги. Инкий протянул руку и прикрыл наготу любимой. Когда он поднял глаза, таинственного визитера уже не было.

Оба воина, охранявшие покои, были найдены утром с переломанными шеями.

Кап! — Чуть непрозрачная щелочная капля упала в пробирку с кислотным препаратом, понижая его агрессивность. Раствор помутнел и бурно вспенился, взметнулся вверх и облизал пластиковую пробку, инертную к любым агрессивным средам. Реакция заняла долю секунды, и вот уже о ней напоминают лишь ползущие по прозрачным стенкам белесоватые хлопья, да еще тепло, явственно исходящее от пробирки.

Сняв пробку, Ариадна набрала несколько капель жидкости в шприц. Черная крыса, до этого беззаботно щелкавшая зерна кукурузы, при приближении сверкающей иглы занервничала и попыталась увернуться, однако тесная клетка не располагала к подобным маневрам. Загнав мечущееся животное в угол, атлантка воткнула ему в ногу иглу шприца, тут же освободившегося от содержимого. Крыса пискнула и метнулась в другой угол клетки. Вскоре, убедившись, что опасность миновала, животное продолжило прерванную трапезу, хрустко разгрызая кукурузные зерна.

Ариадна села за компьютер и внесла запись в программу эксперимента «Хлорос». Затем она немного помедлила, над чем-то размышляя, взяла радиофон и набрала несколько цифр. После короткой паузы передатчик откликнулся:

— Великий Воспитатель на связи.

— Здравствуй, Этна. Это Ариадна.

— Узнала. Привет. Как всегда?

— Да. Сколько гомункулов?

— Сегодня три. Два естественных и один искусственный. Сейчас пришлю.

— Мне еще нужен один живой объект.

— Трехдневный подойдет?

— Вполне. Только накорми, чтоб не орал.

— Как всегда. Обожди… — Голос Этны уплыл куда-то в сторону. Послышалось несколько невнятных восклицаний, затем отчетливый звук пощечины. — Вот сучонка! — В голосе Этны звучало неподдельное возмущение.

— Что там у тебя происходит?

— Не хочет отдавать своего ублюдка. Таралка. — Переспала с каким-то ерши, а то и с низшим. Чертова потаскушка… — Голос вновь ушел в сторону, азартно выкрикнув: «Так ее! Так!» — Сейчас выпорют, — сказала Этна, вновь возвращаясь к разговору. — Ты же знаешь, у меня строго!

— Да, — односложно поддакнула Ариадна.

— Сейчас привезут. Жди!

Ариадна отключила радиофон и вновь вернулась к компьютеру. Она уже успела углубиться в расчеты, когда у двери негромко прожужжал зуммер. Легко встав, девушка подошла к стене, отделявшей лабораторию от внешнего коридора, и нажала на слегка фосфоресцирующую кнопку. Дверная панель мягко разъехалась в стороны и спряталась в переборке.

— Входи.

Облаченный в сверло-зеленый хитон тарал аккуратно ввез в помещение тележку с двумя контейнерами. Глаза посыльного испуганно бегали по сторонам — в какой раз! Ариадну очень раздражало это.

— Можешь идти.

Тарал с облегчением выскочил в коридор. Ариадна закрыла за ним дверь и обвела лабораторию взглядом. Чисто механическим. Так она делала каждый раз после ухода очередного посыльного. В глазах таралов явно читался ужас, и Ариадна пыталась понять, чем же он вызван, что так пугает их в этом стерильном, вылизанном до жирного блеска помещении. Чучела: саблезубого тигра — его убил на охоте Инкий, забавной макаки-резус, длиннобородого со скептичным блеском в матовых глазах козла-дорнеля, банки с метиловым раствором, в которых плавали гомункулы и несколько некрупных мутантов. Порядок и безукоризненная чистота.

Легко, без особых усилий, Ариадна сняла с тележки один за другим два контейнера и перенесла их на операционный стол. Все, как и обещала Этна. В одном из контейнеров лежали три сморщенных, синюшно-красных шестимесячных эмбриона, в другом — крохотный малыш, всласть насосавшийся молока и теперь посапывающий во сне.

Ариадна решила пока не будить его и занялась эмбрионами. Она по очереди рассекала их электроскальпелем и вынимала сердце, почки, селезенку с печенью и легкие. Извлекши материал, атлантка бросила ненужные остатки в утилизатор. Теперь следовало осторожно разделить органы, особенно селезенку, и поместить их в биососуды. После краткого тестирования они придут на переработку, а полученные после долгого и сложного процесса гормональные препараты будут использованы для изготовления омолаживающих лекарств, способных увеличить срок жизни. Этими чудодейственными порошками Ариадна снабжала признанных наиболее ценными таралов. Время от времени их употребляли стареющие Сальвазий и Кеельсее, а также решивший пережить всех Крим. Крим… Губы Ариадны тронула легкая улыбка. Теперь никто не называл его красавчик-Крим. Шрам попортил идеально-чеканный профиль, но придал лицу недостававшую ранее мужественность. Крим стал жестче, но вместе с тем — как-то человечнее. Он по-прежнему без особого успеха пытался добиться расположения Ариадны.

Электроскальпель отсоединил комочек селезенки. Атлантка аккуратно взяла его тонкими пальчиками и положила в биососуд. Спустя месяц после сложнейшей обработки из этого крохотного комочка плоти родятся пять препаратов, каждый из которых подарит таралу год-два жизни.

Хвала Разуму, в последнее время стало больше выкидышей. Ариадна подозревала, что здесь не обошлось без участия Этны. Дом Воспитания отныне полностью обеспечивал потребности лаборатории в гомункулах. Необходимость в искусственном прерывании беременности с целью получить недоношенный плод отпала. А ведь в прежние годы это практиковалось довольно широко и вызывало волну панических слухов:

— Титаны пожирают младенцев!

Бред, порожденный примитивным мозгом дикарей!

Внезапно проснулся малыш, заревел, засучил ручонками. Атлантка стянула пластиковые перчатки, кинула их в утилизатор, вытерла салфеткой покрытые тонкой пленкой пота руки и осторожно взяла младенца.

— Тихо. Тихо, мой хороший. Какой красивый мальчик!

Нежно покачивая крохотное тельце, она пошла по лаборатории. Малыш ткнулся носом в теплый белый комбинезон и умиротворенно затих, таращась карими глазенками на диковинные, сверкающие металлом и стеклом инструменты и аппараты.

С ребенком на руках Ариадна подошла к клетке, в которой сидела щелкающая кукурузные зерна крыса. Судя па завидному аппетиту, она была в полном здравии, но опытный глаз биолога сразу отметил, что с крысой происходят какие-то метаморфозы — шкурка животного приобрела зеленоватый оттенок, бусинки глаз из черных стали темно-изумрудными.

— Процесс пошел, — задумчиво промолвила Ариадна. Она погладила малыша по безволосой головке. — Пойдем, мое солнышко.

Атлантка уложила младенца в контейнер, сунула ему в рот соску, набитую белково-глюкозной массой. Изредка поглядывая на увлеченно сосущего сладкую кашицу малыша, Ариадна набрала в шприц три кубических сантиметра раствора и поднесла иглу к предплечью ребенка. Легкий укол — и малыш, едва успевший ощутить боль, вновь причмокивает розовыми губками, не подозревая, что его сердце уже гонит по венам раствор хлорокадезола.

Малыш насосался сладкой кашицы и уснул. Ариадна быстро окончила препарирование органов, поместила их в биососуды. Затем, повинуясь неясному зову, она взяла ребенка на руки и начала тихонько покачивать, напевая при этом всплывшую откуда-то из глубин памяти песенку. Откуда? Кто ее пел? И когда? Да и не могло этого быть. Дети на старой Атлантиде засыпали под навязчивое нашептывание идеалов коммунитарного кодекса.

Чей-то кулак с силой ударил в переборку.

Шаги гвардейцев, охранников Дворца, приближались. Слокос замер за тяжелой, скрывающей окно бархатной портьерой. В залу, где он прятался, вбежали несколько закованных в бронзовые доспехи воинов. Наскоро осмотрев помещение, они решили, что беглеца здесь нет, и, повинуясь окрику командира поспешили дальше. Какое-то время из-за стены доносилось бряцанье оружия, затем все смолкло — гвардейцы перешли на следующий этаж.

Слокос выпустил из побелевших от напряжения пальцев крюк и мягко спрыгнул на подоконник а затем и на пол.

Его разыскивали, и это было плохо. Но он сумел бежать — и это было хорошо. Утром в барак, где спали низшие, явился наряд гвардейцев с приказом доставить Слокоса во Дворец. Ничего хорошего от этого визита ожидать не следовало — видимо, до Совета Пяти дошли слухи о существовании на мраморном руднике заговора низших, видимо, какая-то тварь указала на Слокоса. Гвардейцы спешили. Возглавлявший их грул когда-то служил со Слокосом в одной когорте, они были почти что друзьями. Он взял с низшего слово, что тот не попытается бежать, после чего велел снять кандалы, сковывавшие ноги.

Слокос сдержал данное им обещание. Смирно, словно ведомый на заклание ягненок, он скакал на лошади, которую держал под уздцы один из гвардейцев, затем плыл по обводному каналу на лодке, сплевывая небрежно, протопал по брусчатке Народной площади. Грул, не понаслышке знавший о гигантской силе Слокоса, со вздохом облегчения сдал его на руки дворцовой страже и вместе со своими подчиненными отправился в казарму.

Едва очутившись во Дворце, Слокос могуче повел руками и хлипкая медная цепь разлетелась надвое. Ошеломленные стражники не успели опомниться, как бывший гвардеец раздробил скулу одному из них и ударил ногой в пах другого. Третий попытался ткнуть Слокоса копьем, но попал в захват и, вереща со сломанной рукой, врезался в последнего, еще стоявшего на ногах воина. Когда стражи поднялись с мраморного пола и подняли крик, Слокос уже исчез. Единственное, в чем они были уверены, так это в том, что беглец не покидал Дворца.

Немедленно по тревоге были подняты две сотни гвардейцев. Гиппархи блокировали все подходы ко Дворцу, а двадцать нарядов вооруженных до зубов воинов начали методичный обыск уровней. Но Слокос перехитрил их. В прежние годы он неоднократно стоял на посту в третьем ярусе и знал там каждый укромный уголок. В одном из таких потайных мест он и спрятался.

Решив, что опасность пока миновала, Слокос глубоко вздохнул и осмотрелся. Он находился в картинной зале, где Титаны любовались полотнами, написанными по их заказу лучшими художниками мира. Громоздкие аляповатые холсты висели на массивных медных крюках — на одном из них, подтянувшись, и держался Слокос во время обыска — недостаток света придавал полотнам мрачный вид.

Первым делом беглец поспешил избавиться от остатков кандалов. Разогнуть медные обручи, сковывавшие запястья, не удалось. Слокос ограничился тем, что оборвал позеленевшие звенья кандальной цепи. Теперь на его запястьях по-прежнему красовались браслеты, но они не звенели при движениях рук, а в случае чего их можно было использовать в качестве кастетов.

Проделав эту несложную для его могучих мышц операцию, Слокос покинул картинную залу и, крадучись перешел в следующую. Здесь стояли гипсовые заготовки скульптур, которые после одобрения Титанов должны будут воплотиться в мраморе, бронзе, а то и золоте. Скептично взглянув на покрытого гипертрофированными мускулами здоровяка с эталонно-атлантическим лицом, Слокос миновал и этот зал. Память не подвела его. Здесь была лестница, пустая в обычные дни, но в данный момент охраняемая двумя настороженными стражниками. О том, чтобы справиться с ними голыми руками, нечего было и думать. Необходимо было искать другой выход. Слокос повернул назад, пересек скульптурную и картинную залы и очутился в хрустальной палате, доверху наполненной изделиями из золотого стекла. Как ни осторожны были движения беглеца, они все же чуть всколыхнули воздух и десятки свисающих с потолка причудливых люстр тоненько запели.

Стараясь не дышать, Слокос миновал хрустальную, а затем фарфоровую и алмазную залы. Дальше шел узкий, обитый серым металлом коридор, который, насколько помнил Слокос, оканчивался большим разноцветным окном, выходящим на канал. Сейчас он доберется до окна, высадит решетку и, цепляясь за выщербленную в этом месте стену, тихо сползет в воду.

Далеко за спиной послышалось жалобное и грозное пение хрусталя, которое перекрыл возглас:

— Он где то здесь! Я нашел обрывки его цепи!

Слокос чертыхнулся, проклиная свою неосторожность, и, стараясь не топать, побежал вперед — туда, где за поворотом находилось заветное окно.

Вот и поворот. Слокос сделал еще пару шагов и застыл в недоумении. Окна не было. На том месте, где когда-то молочно-белый всадник поражал копьем алого дракона, серела металлическая стена. Он был в тупике.

— Проклятье!

Уже не опасаясь, что его могут услышать, Слокос в ярости размахнулся и саданул кулаком в серый металл. Прошло мгновение, и стена вдруг распахнулась и пропустила Слокоса внутрь, после чего вновь стала на свое место.

Переводя дух, беглец быстро огляделся по сторонам. Он находился в небольшой, наполненной различными диковинками зале. Перед ним, напряженно улыбаясь, стояла невысокая изящная девушка. Голубые глаза и особый покрой одежды свидетельствовали о том, что она принадлежит к Титанам. Вопреки ожиданиям Слокоса, она не выглядела удивленной или испуганной. Куда более испуган был сам Слокос. Ноги его дрогнули и, чтобы не упасть, беглец прислонился спиной к стене. Было слышно, как по коридору гулко бежали стражники. Раздались удивленные крики — они обнаружили, что беглеца в тупике нет.

Слокос стоял и думал, как поступить с девушкой. Убить? Но она закричит. Оставить в живых? Но он не знал, какими мотивами она руководствовалась, давая ему убежище.

Ариадна прекрасно понимала, о чем сейчас размышляет тяжело дышащий беглец. Какое-то время она наслаждалась его растерянностью и, лишь когда пауза стала опасной, указала рукой на деревянную, с отделанной перламутром спинкой, скамью.

Слокос послушно сел. Спустя мгновение из-за стены донесся лязг доспехов и топот уходящего отряда. Вскоре все стихло. Девушка и беглец напряженно молчали. Наконец Ариадна спросила:

— Что ты натворил?

— Бежал, — коротко ответил Слокос, с интересом рассматривая чучело саблезубого тигра.

— И все?

— Этого достаточно. Я низший.

— Для низшего ты неплохо выглядишь, — заметила Ариадна, с видимым удовольствием окинув взглядом мощную, составленную из сухих взрывных мышц, фигуру.

— Неплохо, — согласился Слокос.

Разговор иссяк. Немного покатав во рту пересохший язык, Слокос спросил:

— Где я?

— В биологической лаборатории. Здесь производятся опыты над животными.

— Над этими? — Слокос кивнул на саблезубого тигра.

— И над этими тоже.

— Роскошный зверь! Велик тот воин, что совладал с таким.

— Это было несложно. — Ариадна не стала говорить о том, что Инкий поразил хищника с расстояния двухсот метров из инфразвукового пистолета.

Сухой язык царапал воспаленное небо беглеца. Немного помолчав, он попросил:

— Мне бы воды.

— Конечно.

Ариадна нацедила из графина большой бокал напитка, настоянного на листьях коки.

— Попробуй. Это освежает и придает силы.

Слокос с удовольствием выпил. Хотел попросить еще, но не решился. Он вдруг застеснялся своего вида — оборванный, покрытый струпьями и пятнами ожогов, в истрепавшейся крохотной набедренной повязке. А кроме того, он слишком долго не был в обществе женщины. Даже портовой шлюшки. А эта женщина была роскошна. Опытный глаз Слокоса отметил, что мешковидная одежда скрывает прекрасное тело, лицо спасительницы напоминало лик мраморных богинь, в глазах читались ум и нежность, и искорки иронии. И еще — от нее зависела жизнь Слокоса. Решившись, он прямо спросил:

— Как ты думаешь со мной поступить?

— Я еще не придумала, — честно призналась Ариадна. — Но одно точно — я тебя не выдам.

Заметив, что запястья Слокоса украшают медные обручи кандалов, она предложила:

— Давай сниму.

— Но как? Нужны молоток и зубило.

Ариадна улыбнулась.

— Обойдемся.

Она достала из хирургического шкафчика лазерный скальпель, и мгновение спустя браслеты валялись на полу, а Слокос с наслаждением растирал белесые, в язвах, запястья.

— Благодарю тебя, — учтиво сказал он.

— Пожалуйста, — ответила девушка. — Обожди-ка минутку.

Она извлекла из контейнера заживляющую мазь и смазала ссадины на руках, а затем, чего уж Слокос никак не ожидал, рубцы на плечах и спине.

— Через два дня от них не останется и следа.

— Ты волшебница! — искренне восхитился Слокос.

Ариадна лишь улыбнулась в ответ. Напряжение, витавшее в комнате до этого, спало. Спустя несколько минут девушка с интересом слушала чуть хвастливые рассказы Слокоса, упивавшегося вниманием столь очаровательной незнакомки.

Вечером она облачила Слокоса в черный плащ и глухой с забралом шлем и вывела его из Дворца. Очутившись на свободе, Слокос почтительно поцеловал девушке руку. Он был почти влюблен. Повинуясь безотчетному порыву, Ариадна встала на цыпочки и коснулась губами обветренных губ воина. Слокос вспыхнул. Все-таки он ни черта не понимал в женщинах!

— Я навеки твой должник, — неловко сказал он и ушел в темноту.

Уже ложась спать, Ариадна внезапно вспомнила, что не накормила младенца, который, одурманенный кокой, не проронил ни единого звука все эти долгие часы, что она укрывала беглеца. Лаборатория встретила ее гробовой тишиной. Крыса, ранее методично уничтожавшая зерна, безмолвствовала. Ариадна заглянула в клетку. Животное было бездыханно. Ярко-зеленая крыса.

— Не вышло, — сказала девушка сама себе. Сознавая, что опыт в очередной раз не удался, она все же заглянула в контейнер. Зеленовато-синюшный трупик ребенка уже окостенел.

— Не вышло.

Ариадна отправила использованный материал в утилизатор. День вышел полосатый — удачи-неудачи. Происшествие со Слокосом развеселило ее, эксперимент опять провалился. Через десять минут она уже засыпала, в голове звенел тихий мотив.

Завязав два последних узелка, Инкий проверил кипу и отдал письмо Анко-Рую.

— Передашь его кураке, надзирающему за строительством дороги к пристани. Здесь имя человека, который знает предателя, приведшего войско кечуа в Город. Ты должен доставить этого человека ко мне. Ты, кажется, не умеешь читать?

— Не умею, мой Повелитель, — склонив голову, подтвердил начальник дворцовой стражи.

— Не беда. Курака прочтет тебе его имя. Возьми с собой несколько воинов. И помни, ты должен доставить этого человека живым и невредимым!

— Я должен идти за ним сейчас же, ночью?

— Нет. Приведешь его утром. Но знай, если с ним что-нибудь случится, тебе не сносить головы!

— Слушаюсь, мой Повелитель!

— Ступай! — приказал Инкий.

Анко-Руй поклонился и исчез за дверью. Как только отзвуки его шагов перестали метаться в каменном лабиринте комнат, Инкий накинул на плечи серый плащ и незамеченным вышел из Дворца.

Курака, возглавляющий строительство дороги к пристани, проснулся от резких нетерпеливых толчков.

— Какого черта?! — завопил он спросонок, не размыкая смеженных сладким сном век.

— Проснись, идиот! Приказ Повелителя!

Дрему как ветром сдуло. Курака вскочил с лежанки и стал лихорадочно шарить в поисках свечного огарка. Вот он! Чиркнуло кремневое кресало, дрожащий огонек озарил зыбкие стены комнаты и стоящего перед куракой человека.

— Анко-Руй! — Курака согнулся в низком поклоне. Начальник дворцовой стражи был нетерпелив.

— Читай! — Он протянул кураке кипу.

— Я не умею, — пробормотал насмерть перепуганный сановник.

— Хорошо, я сам! — Пальцы Анко-Руя забегали по узелкам письма. — Среди твоих людей есть человек по прозвищу Рубленое Лицо?

— Да, мой господин.

— Кто он?

— Храбрый воин. Кечуа. Он был пленен воинами Повелителя.

— Он живет вместе со всеми янакона?

— Нет, он десятник. Десятникам положена отдельная хижина.

— Проводи меня к нему.

— Сейчас, — засуетился курака, обнаружив, что на нем лишь узкая набедренная повязка. — Я только оденусь.

— Поторопись, — короткий смешок, — толстяк! Курака накинул праздничную хламиду, перепоясал ее шерстяным с золотым шитьем ремешком.

— Я готов.

— Тогда пойдем.

Они вышли из дома курака и двинулись вдоль грязных глиняных построек.

— Здесь живут простые янакона, — пояснил ставший словоохотливым курака, указывая на длинный одноэтажный барак, — а вот — дома десятников.

— Который из них?

Курака подвел Анко-Руя к небольшой глиняной хижине, похожей больше на звериную конуру высотой всего около полутора метров. Окон в ней не было. Лишь небольшая дверь, занавешенная грязной циновкой.

— Здесь.

Внутри хижины тлел тусклый огонек.

— Странно, — прошептал курака, невольно проникаясь таинственностью поручения, — он еще не спит.

— Тем лучше, — сказал Анко-Руй. С этими словами он выхватил меч и вонзил его кураке в живот. Вельможа беззвучно осел на землю. Анко-Руй зачем-то вытер меч о его одежду и, сорвав занавесь, шагнул внутрь.

Комната, в которой он оказался, была крохотной — всего четыре шага в длину. Лишь кровать, да небольшой столик в изголовье. За столом, пряча лицо в тени капюшона, сидел человек, которого предстояло убить. Перед ним стояли кувшин и стакан, густо пахнущие дурной брагой. Тусклая свеча бросала блики на убогую обстановку. Когда Анко-Руй сорвал занавесь, сидящий даже не пошевелился.

Начальник дворцовой стражи слегка усмехнулся. Он был вооружен и, хотя широкие плечи противника свидетельствовали о недюжинной силе, мог позволить себе эффектную позу.

— Кто ты и откуда знаешь мое имя? — спросил он, пряча меч в ножны.

Человек молчал.

— Не хочешь отвечать? Тогда я сам назову твое имя. Мокеро! Грязная обезьяна, ты решил заработать свободу, продав меня? Ты считаешь, твоя свобода так дорого стоит? — Голос Анко-Руя приобрел торжествующие интонации. — Ты просчитался!

— Не думаю!

Резким движением головы сидящий откинул капюшон и поднялся. Перед Анко-Руем возвышалась сгорбленная низким потолком, но все равно огромная фигура Рыжебородого Титана.

— Проклятье! — прошипел начальник дворцовой стражи.

— Ты же не умел читать, мой храбрый Анко-Руй! Но твои пальцы так ловко бегали по узелкам письма, погубившего несчастного гонца! Настало время расплаты!

— Я рад, что мы встретились! — закричал Анко-Руй. — Рано или поздно наши пути должны были пересечься. И я рад, что это случилось рано!

Выкрикнув это, Анко-Руй выхватил меч и без замаха бросил его в грудь Инкия. Он был опытным воякой, этот начальник дворцовой стражи, он понимал, что ни теснота, ни верный меч не помогут ему одолеть Рыжебородого Титана, этот противник был не по зубам Анко-Рую. И тогда он принял единственно верное решение, дающее хоть крохотный шанс на удачу — напасть первым и нанести лишь один удар, но столь неожиданный, чтобы враг не смог защититься. Но, увы, горячая волна ненависти и поднимающегося страха помутили разум Анко-Руя. Он забыл о том странном черном панцире, что плющил острия медных копий.

Брошенный с огромной силой меч столкнулся с твердыней бронедоспеха и отлетел назад, к ногам Анко-Руя. Тот наклонился, чтобы поднять оружие, но сделать этого не успел — могучая рука Инкия обхватила предателя за шею и подняла болтающее ногами тело в воздух. Затем оно начало стремительно сближаться с землей и наткнулось на выставленное вперед колено. Раздался хруст. Удар был столь силен, что обломок позвоночника разорвал брюшину, брызнувшую гнилостной жидкостью. Запахло куриными потрохами. Атлант вытер руки о постеленную на кровати циновку, механически провел рукой по спрятанному под плащом бластеру и приказал:

— Пойдем!

Послышался негромкий шорох. Из-под кровати показалась голова с трудом протискивающегося наружу человека.

— Неплохая работа! — воскликнул он, бросив быстрый взгляд на изуродованное тело Анко-Руя. — Но куда мне идти?

— Во Дворец. — И, усмехнувшись: — Надеюсь, новый начальник моей дворцовой стражи всю жизнь будет помнить об участи своего предшественника!

Когда они шли мимо ворот Солнца, бог Инти подмигнул им своим щербатым ртом. Он любил кровь, этот бог-солнце. Он видел ее даже ночью.

Глава одиннадцатая

Запряженная холеными вороными скакунами колесница спешила в Нурт. Опираясь на медный щит, Кеельсее говорил держащему вожжи Сбиру:

— Все идет по плану, малыш! Ты не напрасно проторчал почти месяц в этой пропахшей мышами кладовке. Я вознесусь вверх, а вместе со мной вознесешься и ты…

Его план шел к счастливому завершению. Рату был мертв, и ничто не мешало Кеельсее занять место фараона — живого бога. Гиптий должен исчезнуть в лабиринте, а если жрецы Сета окажутся столь глупы, что отпустят его, номарх поможет ему умереть на земле. Что будет с Изидой, Кеельсее еще не решил. Еще… Сбир станет великим номархом — это будет шагом к миру с жрецами Сета. Не станет же Омту строить козни против своего собственного сына! Оставались еще Давр и Атлантида. Но Давр исчезнет. Сегодня же! А завтра эскадры Кемта и пиратов двинутся к Городу Солнца.

— …единственное, что ты должен делать, быть послушным и незамедлительно исполнять мои приказы.

— Слушаюсь, мой господин.

— Тогда подхлестни лошадей! Давр, наверно, уже заждался нас.

Крепость Нурт располагалась в дельте Хапи, рядом с самым большим его ответвлением, образующим гавань, способную вместить флот в двести боевых кораблей. Река перед крепостью была перегорожена толстенной медной цепью, концы которой уходили в кладку двух передовых фортов. Цепь предохраняла от внезапных нападений вражеского флота. Сама крепость располагалась чуть сзади, опоясывая своими двадцатиметровыми стенами самый большой из близлежащих холмов. Те, кто видел Нурт, не могли удержаться от восхищения перед его мощью.

Два ряда устремленных ввысь стен, широких настолько, что на них могли разъехаться три боевые колесницы. Громадные башни, пузато выдвинутые вперед, должны были держать противника под постоянным градом стрел и камней, пускаемых катапультами. Пред стенами простирался глубокий ров, заполненный водой и прожорливыми крокодилами. И горе тому, кто рискнул бы преодолеть эту преграду! Пятьдесят тысяч рабов строили крепость долгих десять лет. Миллионы тонн крепчайшего камня легли в ее несокрушимые стены.

Колесница подкатила к западным воротам крепости. Воины, стоящие у подъемного моста, почтительно расступились, и кони зацокали по деревянному настилу.

Жизнь здесь кипела как никогда. Все суетились, тащили камни, бревна, оружие. Видно было, что Давр развил нешуточную деятельность. Объяснить же, где находится главнокомандующий силами Севера, не мог никто. Наконец один из офицеров сообщил, что видел его в гавани, на верфях. Номарх и Сбир отправились в гавань.

Давра они застали за весьма необычным для атланта занятием — он тесал бревно.

— Я вижу, ты записался в ремесленники, — заметил Кеельсее, подавая руку для приветствия.

— Жизнь заставила.

— Как идут дела?

— Пятьдесят три новеньких корабля готовы выйти в море. Еще шесть будут закончены не позднее чем через день.

— Молодец! — обрадовался Кеельсее. — Ты просто не представляешь, какой ты молодец! Давр довольно улыбнулся.

— Меди не хватает. У многих кораблей не закончены носы.

— Это пустяки.

— И матросов маловато.

— Наберем! Что пираты?

— Стоят со спущенными парусами у побережья. У меня создалось впечатление, что они вовсе не собираются нападать.

— Обма-а-анчивое впечатление, — протянул Кеельсее. Положил руку на плечо Давра. — Ладно, пойдем. Надо поговорить.

Разговор получился недолгим. Кеельсее коротко пересказал события, произошедшие за месяц, не скрывая, почему он приказал убить Рату.

— Полагаю, пришло время стать фараоном мне.

— Помнится, ты был против этой затеи.

— А! — Номарх отмахнулся рукой. — Времена меняются. Он подлил вина себе и Давру.

— Пей! Завтра решающий день.

— С чего ты взял?

— Пей! — И Кеельсее первым осушил свой кубок. Пока Давр глотал багровое, словно спекшаяся кровь, вино, номарх быстро оглядел стены комнаты.

— Ого! У тебя здесь целый арсенал!

— Да… — Давр слегка смутился. — Люблю оружие.

— Похвально, — механически заметил Кеельсее. — Черта настоящего мужчины. Раз так, ты должен неплохо владеть им.

Кеельсее извлек бластер и приказал скромно молчавшему в углу Сбиру:

— Убей его!

— Ты что, Кеельсее? — опешил Давр.

Кеельсее скривил губы.

— Я благодарен тебе за то, что ты построил такой великолепный флот. Завтра он соединится с пиратскими эскадрами и пойдет на запад. Тридцать дней — и Атлантида перестанет существовать!

— Ты в своем уме?! — не веря услышанному, закричал Давр.

— Я? В своем. Что застыл? — номарх повернулся к изумленному таким развитием событий Сбиру. — Убей его!

Убедившись, что Кеельсее не шутит, Давр дико заревел, сорвал со стены боевой топор и бросился на номарха, но дорогу ему преградил Сбир. Стремительно вращая мечом, гвардеец перерубил древко топора и нанес страшный удар. Но Давр не напрасно считался хорошим воином. Каким-то чудовищным, неестественным прыжком он бросил свое тело назад, меч Сбира лишь слегка оцарапал ему правое предплечье.

Теперь в руке атланта тускло блестел верный спутник — титановый меч, сокрушивший не одного врага. Встав в боевую стойку, прижав меч к левому плечу, Давр стал приближаться к Сбиру, искоса поглядывая на Кеельсее, внешне безучастно наблюдавшего за поединком. Удар! Меч метнулся вперед, чтобы снести гвардейцу голову, но тот был настороже. Мгновенно присев, Сбир выкинул вперед правую руку. Брошенный с огромной силой клинок кемтянина вонзился в живот Давра. Атлант покачнулся и рухнул.

— Готов, — констатировал Кеельсее, наблюдая за судорогами умирающего. — Он мне всегда не нравился. Возьми его меч. Он твой. Ты честно заслужил его. А завтра ты примеришь корону номарха.

Над самой высокой башней крепости взвился синий флаг. Увидев условленный сигнал, пиратские корабли подняли паруса и подошли к берегу.

Завтра утром огромный флот выйдет в море — навстречу своей славе, а может, гибели.

Завтра вечером катер великого номарха Кемта Келастиса в последний раз вылетит на Атлантиду.

Интрига подходила к развязке.

Младший жрец бросил комочек ароматической смолы в курящееся чрево треножника. Узкая струйка дыма набухла небольшим облаком, взвившимся под свод храма. Жрец обернулся к стоящим за его спиной Сальвазию и Эмансеру. Сальвазий едва заметно кивнул, разрешая служке удалиться.

Едва лишь они остались вдвоем, Эмансер не выдержал:

— Идолопоклонство, — заявил он и скосил глаза в сторону атланта, наблюдавшего за тем, как мягкие облака ароматного дыма обнимают мраморную голову Земли. Какая-то нехорошая, грубая интонация прозвучала в этих словах. Сальвазий немедленно повернул голову к ученику.

— Для тебя — да. Для нас это память. Его голос был мягок, он звал к примирению, но кемтянин не был склонен к компромиссам. Вчера ночью Эмансера попросили удалиться с тайного совета заговорщиков. Броч сделал это как бы между прочим, но был настойчив. Самолюбию Эмансера была нанесена глубочайшая рана. Кемтянин был раздражен и искал, на кого излить свою желчь.

— Тотемизм! Идолы! И этим занимаются люди, покорившие космос! — В голосе кемтянина звучало презрение. Словно плевок!

— Мы не обожествляем их, — мягко сказал Сальвазий, указывая рукой на статуи ушедших товарищей. — Mы помним о них. Мы обязаны помнить, ибо мы верим в человека.

— В идею Высшего Разума!

— Да, и в идею!

— И что же выше?

— Идея и человек, вооруженный идеей. Они наравне. — Эмансер презрительно хмыкнул.

— Чепуха! Человек для вас ничто!

— Да. В том случае, если он не служит идее.

— Идея! Человек! Наравне! Заладил! — со злобой закричал Эмансер. — Да и не верите вы ни в какого человека! Ты же сам говорил мне, что человек не более чем песчинка в бесконечном потоке времени.

— А я и не отказываюсь от своих слов. — Сальвазий потер занемевшую от долгого стояния ногу и, чуть прихрамывая, направился к стоящей у стены скамеечке, сел. После краткой паузы он продолжил:

— Человек есть песчинка в Вечности. Если только он не стремится обуздать Вечность…

— И тогда он вырастет до размера большой песчинки. Песчинищи! — со смехом вставил Эмансер.

— Нет, он остается песчинкой, но оставляет след. И этот след — именно то, ради чего стоит жить.

— Хорошо. Допустим, я подожгу храм Разума и оставлю след в истории. Ведь оставлю?

— Оставишь! — раздался негромкий возглас незаметно вошедшего в храм Командора. — Многие безумцы высекали искру, надеясь, что пожар, зажженный ими, обессмертит их имя. Одни сжигали храмы, другие города и целые континенты, третьи — планеты. След остался, но это черный след, след ненависти, который память норовит исторгнуть. В нем нет веры, а лишь ненависть и похотливое желание жить вечно.

Эмансер хотел возразить Командору, но не решился и спросил:

— Как могу верить я, чью веру убили знания не моей цивилизации, не моей эпохи?

— Да, это трудно, — согласился Командор. — Действительно, ради обретения твоего мозга мы убили в тебе зачатки здоровой веры, заменив их растлением скептицизма. Мы отняли у тебя веру, ничего не дав взамен. Но я был уверен, что ты проникнешься нашим сознанием…

Последняя фраза не была закончена, в ней звучал вопрос. Эмансер поспешил ответить:

— Проникаюсь. — И честно добавил: — Но не очень получается.

— Разные миры, разные эпохи, — задумчиво протянул Командор. — Требуется время, чтобы проникнуться. Ведь что есть вера? То же, что и истина. Существующее и несуществующее. Абсолютное и относительное. Я верю, значит, существую. Но во что? В Высший Разум? Абстрактно. В человека? Мне трудно вообразить его символом веры. Даже идеального. Хотя такой невозможен. Уж слишком он несовершенен и подвержен желаниям и страстям. Пусть даже он укрощает плоть, но это тоже страсть. Страсть борьбы с собой. За себя. Якобы за себя. Это лишь самолюбие и попытка зажечь храм, но с другой стороны. Огнем аскезы. Верить в идолов? В дракона, как халиборнейцы? В Гору-мышь, подобно илюзратянам? В богов Земли? Мардук и Молох, Зевс и Ахурамазда, Кали и Осирис. Они кровожадны, корыстолюбивы, развратны. Как люди, волею судьбы вознесенные на небесный престол. В лучшем случае — слабы. Как Распятый. Но это ли лучше? Они ввергают мир в страсти, они потакают этим страстям, они прощают преступления, совершенные во имя страстей.

Командор сделал краткую паузу, и кемтянин поспешил воспользоваться ею.

— Прости мою нескромность, Великий Титан. Я знаю всех перечисленных тобою земных богов. Но кто такой Распятый?

— Распятый? Это самый страшный из идолов. Это чудовище, возмечтавшее видеть мир слабым и жаждущее обрести силу в собственной слабости. Пройдет много тысячелетий, прежде чем он объявится на Земле. Он будет двулик. Снаружи бел и прекрасен, изнутри черен и ужасен. Он будет неискренен в своих словах и будет совершать шарлатанские фокусы, которые непросвещенные сочтут за чудо, а слова его за пророчества. Он ввергнет Землю в пучину многовековых бед и страданий. Его учение во многом схоже с нашим. Во многом, почти во всем. Лишь цели разные. Мы стремимся к Разуму, стремимся сделать человека мыслящим, жаждем, чтобы он обрел счастье в своем знании. Цель Распятого — дать человеку обрести свое счастье в слабости. Ударили по левой щеке, подставь правую. Сильных духом заставят каяться на смертном одре, обещая кастрированное счастье в посмертной жизни. И они будут каяться! — Тень ярости пробежала по лицу Командора. — Глупцы!

В любой вере слабость и сила. Но куда больше слабости. Именно поэтому мы попытались создать сильную веру, где правят не чувства, а Разум, где поклоняются не идолам, а памяти ушедших друзей. Для вас они боги, незнакомые и далекие, для нас они были друзьями, и это наша вера! Мы курим фимиам пред их алтарями, пред их силой, умом, великодушием, отвагой, их веселостью и беззаботностью, их человечностью. Их коллективный лик сливается в идеал человека, идеал человечества. Вот что такое наша вера! — Эмансер сделал непроизвольное движение. — Ты хочешь возразить мне, кемтянин?

— Нет. Это твое видение веры, и я чувствую, что ты искренен в своих словах. — Эмансер отнюдь не чувствовал этого и был неискренен в своих. — Но я хочу поведать тебе, как видят вашу веру простые атланты: таралы, марилы, ерши — те, что своим трудом создают силу и величие Атлантиды, те, для кого эта вера и предназначена.

— Что ж, это любопытно.

Командор с интересом, словно впервые видя, посмотрел на Эмансера.

— Ваша вера унифицирована до малейшей черточки, слова, жеста. Центр ее — дворцовый храм, куда нет доступа непосвященным. Он порождает много слухов и кривотолков. Таинства справляются в двух сотнях территориальных храмов, посещение которых обязательно. Там стоят статуи Великого Титана, вдесятеро уменьшенные копии той, что на Народной площади. Храмовые служки воскуривают фимиам и поют гимны Разуму. А еще они ведут строгий учет всех тех, кто не посещает храм. И если марил не был в храме более трех месяцев, в дело вмешивается служба нравственности…

— Я знаю об этом, кемтянин. Если ты…

— Я еще не закончил! Ваша вера основана не на Разуме, а на Силе. Вы заставляете поклоняться Разуму… На словах они славят Разум, сильного человека, но на деле они поклоняются статуе, персонифицированному в камне Командору. Они поклоняются тому, что давит на них своей громоздкостью и несокрушимостью. Они верят в ее незыблемость, равно как и в незыблемость установленного порядка. Пока стоит статуя, стоит Атлантида. Вот в чем их вера. Она примитивна и проста. Суть ее в огромном куске мрамора, поглотившем и Разум, и Человека.

Глотая слова, Эмансер закончил поспешную речь. Великий Титан и Сальвазий молчали. Затем Командор промолвил:

— Мы говорили на разных языках, кемтянин. Но сказанное тобой любопытно. Атлантида падет, когда падет статуя. Мани, факел, фарес… Кровавые брызги черного гранита на Народной площади? Что ж, очень даже может быть. Тридцать дней…

— Мне пора! — бросил Командор. — Пока, кемтянин. Жаль, что мы не доспорили. Хорошо, что наш спор не окончен. Пока, Сальвазий. За месяц ты не успеешь состариться. — Уже на выходе этот странный человек обернулся и бросил:

— Завтра день отдыха! Мы все едем на море.

Луна еще не прошла и половины отведенного ей пути, а Кеельсее и Инкий уже собрались в обратный путь.

— Ну, с Инкием мне все ясно. Ему еще полночи болтаться над океаном. Но куда спешишь ты? — спросил Командор Кеельсее.

— Думаю залететь на Круглый остров.

Командор бросил на бывшего начальника ГУРС внимательный взгляд. Но мысли того были спрятаны под железным колпаком непроницаемости.

— Что там делать?

— Если уж я повидал Инкия, то почему бы не залететь к Гиру и его разболтанной компании? Они, небось, уже заплесневели от скуки.

— Ну что ж, загляни. Я не против.

Залезая в катер, Кеельсее хмыкнул: «Не против! А с чего бы тебе быть против? Хотя, знай ты, зачем я лечу на Круглый Остров…» Словно убоявшись, что Командор сможет прочесть ненароком выскользнувшую шальную мысль, Кеельсее спрятал ее поглубже и включил зажигание.

Стоявшие близ взлетной полосы атланты, прощаясь, подняли вверх сжатые кулаки. Слева расцвел столб пламени. Ракета Инкия уже стартовала и была над морем. Кеельсее помахал провожающим сквозь темный триплекс кабины. Атланты не видели этого жеста. Они стояли, подняв вверх сжатую в кулак руку.

«До скорого», — мысленно пошутил номарх и сдвинул штурвал управления. Мощный толчок вдавил его в кресло, а когда сила ускорения отпустила вжатые в кресло плечи, Город Солнца превратился в крохотную черную точку на черном покрывале Земли.

Кеельсее включил передатчик и связался с Круглым Островом.

— База один! База один! Вызывает база три. Прием! — В динамике послышался голос Гира.

— Кеельсее! Какими судьбами?

— Даешь посадку! — засмеявшись, велел Кеельсее.

— Милости просим. Сейчас включу радиомаяк. Готово. Волна 312.

— Понял. Захожу на посадку.

Настроив приемник на 312-ю волну, Кеельсее переключил ручное управление на автомат. Катер начал снижаться, ведомый радиоволной к крохотному пятачку спрятанного меж скал посадочного поля. Скорость стремительно падала, и вот уже заработали вертикальные посадочные двигатели, обжигая радиоактивной струей вынырнувшую из темноты землю. Откинув триплекс кабины, Кеельсее вывалился прямо в объятия Гира. Ему были рады, и это было приятно.

— Гости у нас столь редки, что твое появление — целое событие! — радовался Гир, всматриваясь в улыбающееся лицо Кеельсее. — У тебя, конечно, мало времени?

— Конечно, — подтвердил Кеельсее. — Но двух часов, думаю, нам хватит.

— Э-э-э, нам не хватило бы и вечности, но попытаемся уложиться в два часа. Пойдем, я угощу тебя вином собственного приготовления. Запах — жить не хочется!

— Неужели такой отвратительный? — шутя спросил Кеельсее.

— Обижаешь! Жить не хочется — так мало! Расхохотавшись, они вошли в корабль. Гир принес пластиковую бутыль с вином.

— Пластик, — задумчиво сказал Кеельсее. — Я уже забыл, как он выглядит.

— Подожди меня здесь. Я разбужу ребят.

— Да не надо, пусть спят.

— Ты с ума сошел! Первый гость за десять лет. Они с меня голову снимут утром, когда узнают, что ты прилетал. Ты ведь не хочешь, великий номарх, чтобы твой друг остался без головы? — прошепелявил Гир, смешно подергивая плечами.

— Паяц! — махнул в его сторону Кеельсее.

— Эх! — вздохнул Гир. — Здесь такая скука, что лучше стать паяцем, чем нажить черную меланхолию. — С этими словами он исчез.

Едва его шаги затихли, Кеельсее нажал на кнопку вмонтированного в часы радиоустройства. Из катера выползло плоское, похожее на черепашку устройство. Преодолев полянку, оно наткнулось на броню корабля и накрепко присосалось к ней.

Гир вернулся с шумной толпой разбуженных атлантов.

— Великий Разум! — придурочно заголосил Ксерий, падая на колени, — неужели я лицезрею перед собой человека, да какого человека! Самого великого номарха! — Завывая таким образом, Ксерий подполз к укоризненно качающему головой Кеельсее и попытался поцеловать его ногу. Спешно взгромоздив ноги на стул, Кеельсее заявил:

— Да, меланхолия вам явно не грозит. Гир встретил эти слова хохотом.

Пришедшие быстро расселись, разобрали бокалы и наполнили их вином.

— Ну, рассказывай, что творится в мире. Как там дела в твоем Кемте?

— Та же серость и скука, что и у вас, с той лишь разницей, что вы сходите с ума в тесном дружеском кругу, а я в почтительном окружении подданных.

— Ну уж! Тебе ли, номарху Кемта, говорить о скуке? — замахал руками Лесс. — Небось, сплошные девушки, пиры, сражения?

— Чего-чего, а сражений хватает!

— Расскажи! — обрадовался Ксерий. — А то здесь даже не с кем повоевать. Эти скучные ребята, что сидят вокруг, не приемлют моих невинных шалостей, а у дикаря Крека слишком здоровенные кулаки.

— Как, он еще здесь? — наигранно удивился Кеельсее. — Я думал, он давным-давно умер.

— Что ему сделается? Он в полном, как говорится, расцвете сил и способностей. Только странный стал какой-то. Хмурый. Особенно после того, как мы расстреляли… Ах да, — спохватился Гир, — мы же расстреляли твое судно.

— С ураном, — подтвердил Кеельсее. — И сделали это грязно. Один из моих людей уцелел и сейчас на Атлантиде. — Ксерий виновато потупился.

— Ну да черт с ним! Хотя лучше бы вы расстреляли пиратские эскадры.

— Что, пираты никак не утихомирятся?

— Да вроде бы стали вести себя потише, но на днях нагрянул целый флот.

— Мы бы с удовольствием, — словно извиняясь, сказал Гир, — но ты ведь знаешь, как относится к этому Командор. Первым делом он раскричится, что один вылет сожрет тридцать годовых норм урана.

— Добытого на моих рудниках!

— Да, но что это меняет? Затем он заведет свою проповедь об отторжении Землею тех, кто хочет завладеть ею силой и в таком духе.

— Да я пошутил, — сказал Кеельсее. — Давр уже приготовился к отпору. Он молодчина! — Перед глазами номарха вдруг предстала сцена агонизирующего со вспоротым животом Давра, и он слегка поперхнулся. — К-ха, Давр. За две недели он снарядил целую эскадру. Когда я приехал к нему, знаете, чем он занимался? Он тесал бревна.

— Вот дает! — восхищенно раскрыл глаза Ксерий, а Шада одобрительно хлопнула в ладоши.

— Пиратам не сносить голов! — заученно, словно произнося речь, провозгласил Кеельсее. — Я уже вижу, как их корабли идут на дно…

Час спустя катер номарха прошел над песчаным берегом Черного континента, усыпанным мелкими точками горящих костров.

Через четыре недели флот должен достигуть Атлантиды.

Глава двенадцатая

Сегодня они сумели сделать то, о чем мечтали уже не один день, не один месяц, а может, и год.

Сегодня они сумели выбраться на море. Все вместе. Двенадцать из четырнадцати. Тринадцатым был Эмансер. Чтобы взять его с собой, потребовалось увеличить радиус действия нейроошейника, и Командор пошел на это. У него было слишком хорошее настроение, чтобы портить его другим.

Колесницы доставили их на море. Не туда, где просто плещет пахнущая солью водичка, а где есть пляж, песок и камни, облизываемые веселыми волнами. Где игривые дельфины подставляют спины теплой ласке солнца. Где хочется лечь и забыться под мерный говор моря, так сладко укачивающий и убаюкивающий. Словно теплые руки матери и нежный напев колыбельной.

Смыв с себя все заботы, они лежали на раскаленном песке, и солнце лизало их золотистую кожу. Лежали совершенно нагие, великолепные в своей наготе, умиротворенно расслабленные. Лишь Юльм, которому вечно не сиделось на месте, донимал Динема, пытаясь затеять с ним шуточный поединок.

— Посмотрим, кто сильнее — флот или армия! — Юльм был Начальник Армии, а Динем — Адмирал.

Но Динем лишь лениво отпихивал от себя двухметрового мальчишку.

Ариадна лежала рядом с Кримом, касаясь бедром его гибкого торса. Горячий взгляд жег ее тело, и не было надобности открывать глаза, чтобы выяснить, чей. Она прекрасно знала это.

Эмансер сидел рядом с Ледой. Он не понимал и не принимал столь горячей любви этих странных людей к огненному диску. Да, и он поклонялся солнцу за то, что оно дарит земле жизнь, но ведь из этого не следует, что люди должны добровольно поджаривать свою кожу на обжигающих полуденных лучах.

Именно это он и сказал вслух.

— Тебе не понять этого, — не открывая сладко зажмуренных глаз, негромко заметила Леда. — Ты видишь солнце каждый день. С самого своего рождения. И будешь видеть его до своей смерти. Для тебя солнце — обязательный предмет декорации, без которого мир просто не может существовать. Мы же воспринимаем солнце по-другому. Иначе. В Космосе много звезд. Многие из них огромны и ослепительны. Во сто раз больше и ярче огненного шарика Солнца. Но они не греют, они холодны. Нужен дом, чтобы звезда могла согреть тело. Нужен дом, чтобы звезда стала Солнцем. Это ужасно тоскливо, когда вокруг одни звезды. Бесчисленные мириады холодных мерцающих светлячков на бесконечном покрывале ночи. Оно порождает чувство бесконечного одиночества и собственной ничтожности. Словно песчинка под огромной нависшей скалой. Ты не испытал этого, кемтянин, но, поверь, это малоприятное чувство. Солнце же дает тебе дом, равно как и дом дает тебе Солнце. Дома мы чувствуем себя большими и сильными.

Леда приподнялась на локте и открыла глаза, голубые-голубые, словно небо. И Эмансер опять поразился красоте этой женщины. Неземной красоте. Один ласковый взгляд которой мог сделать человека счастливым.

Эмансер смотрел в ее глаза. Правда, не очень долго, так как имел представление о приличии. Затем он отвел взгляд, вызвав смех Леды.

— Какой ты черный и… стеснительный! Побежали купаться!

Она легко вскочила на ноги и заставила Эмансера подняться. Она была чуть выше его, но казалась хрупкой. Светло-золотистая кожа девушки прекрасно гармонировала с эбеновой кожей кемтянина. И Леда заметила это.

— А я неплохо смотрюсь на твоем фоне! Побежали!

Взявшись за руки, они бросились к морю и прыгнули в катившуюся на берег волну. Изящно, одновременно изогнув тела. Кое-кто из атлантов приподнял головы, наблюдая за ними, циник Гумий пробормотал:

— Вроде бы сейчас не весна, чтобы устраивать кошачьи свадьбы.

Он буркнул это себе под нос, но Командор услышал, и в глазах его, скрытых черными стеклами очков, плеснула невидимая ярость.

Запищал радиопередатчик. Русий нажал кнопку приема. Послышался голос Бульвия:

— Ну, как загорается?

— Отлично!

— Завидую вам, лежебокам. Греете себе брюхо, а Начальник Города должен вкалывать.

— Работа у тебя такая.

— Это точно, — согласился Бульвий. — Ладно, отбой.

Русий отбросил передатчик и перевернулся на спину.

Встал и направился к морю Тезей, затем Эвксий. Поднялись Крим и Ариадна. Однако они пошли не к морю, а в сторону — за высокие дюны. Подождав, когда они исчезнут за песчаным гребнем, поднялся и Русий. Он бросился к морю, глубоко вдохнув, нырнул и поплыл под водой вокруг выступающего в море рифа, туда, куда ушли возлюбленные. Возлюбленные?

Над водой разносились крики и хохот. Лежащие на песке не выдерживали, и один за другим присоединялись к купающимся. Лишь Командор не пошевелился. Он не любил воду, и никто не знал, почему.

Леда и Эмансер вышли из моря первыми. Отжимая воду из струящихся по спине волос, Леда как бы невзначай заметила:

— Ты удивительно занятный человек. Вдобавок еще и жутко умный. Командор считает, что ты умнее всех нас.

— Да ну, нет! — Эмансер вдруг застеснялся.

— Не скромничай! Ты действительно самый умный, и поэтому тебя держат на поводке. Я слышала, ты пытался убежать?

— Было дело, — признался Эмансер.

Ему было крайне неприятно вспоминать об унижении, которое он испытал. Леда, по-видимому, поняла это.

— Не хочешь — не рассказывай. Как тебе показалась Атлантида?

— Праздное любопытство?

— Допустим.

— Довольно странной.

— Чем же?

— Я не слишком грамотно выразился, — поспешил исправиться Эмансер. — Многое у рас мне кажется непривычным и непонятным. Многое я просто не могу принять.

— Что, например?

— Например, утверждение, что на Атлантиде нет рабства. Ведь низшие такие же рабы, как государственные или храмовые в Кемте. Положение их почти совершенно неотличимо, может быть, с той лишь разницей, что в Кемте рабы преимущественно иноземцы, военная добыча, а на Атлантиде — атланты.

Словно размышляя над сказанным Эмансером, Леда коснулась рукой небольшой, налитой груди, после чего промолвила:

— Ты не совсем прав. Между ними есть определенная разница, хотя бы в том, что состояние низшего имеет определенный срок, а рабство в Кемте — навечно. Но в остальном все верно. Они такие же рабы.

— И не только они, — неожиданно горячо подхватил Эмансер. — В похожем положении находятся все жители Атлантиды. Они не вправе распоряжаться своей судьбой и обречены выполнять то, что им определено кем-то свыше.

— А что в этом плохого? Да, за них все решает государство, то есть мы, но мы же освобождаем их от всех проблем. Им не надо бояться за свое завтра. Они знают, что будут сыты и одеты, что у них будет женщина, и, естественно, работа. Государство снимает с их плеч все заботы, перекладывая их на свои. Что в этом плохого?

— Пока не знаю. До конца не знаю. Но мне не нравится.

Леда коротко рассмеялась, скользким движением поправила прядку непослушно упавших на щеку волос.

— Я расскажу тебе притчу. Предание древних атлантов.

Строился дом Большой дом, с колоннами. Дворец. Строили его тысячи каменщиков и плотников. Руководил строительством зодчий. Всего лишь один! И все они имели по пять кусков хлеба и были довольны. А зодчий имел двадцать. Зависть закралась в их души. Зачем нам нужен тот, кто имеет больше, чем мы, и не носит камни, не месит глину? Что вообще ты делаешь? — вопрошали они у зодчего. Он отвечал им: я указываю вам, как класть камни. Мы работаем здесь двадцать лет. Неужели ты думаешь, что за это время мы не научились класть камни? — И они прогнали его.

Наутро они стали класть камни самостоятельно. Стены перекосились, сначала немного. Так продолжалось день и три, а на четвертый дом рухнул, погребя строителей под своими развалинами.

Так будет и с государством, не имеющим твердых предначертаний!

Леда замолчала и лукаво улыбнулась Эмансеру. Тот посмотрел в ее прекрасные голубые глаза и ужаснулся их притягательности:

— Ты ведь сама придумала эту сказку. Прости меня. Может быть, то, что я скажу, будет неприятно тебе, но твоя история слишком примитивна. Она не отражает сути Государства Солнца. Она применима к любой державе с достаточно высоким уровнем централизации. Эту притчу можно рассказать и про Кемт…

— Конечно, это ведь тоже владение атлантов!

— Ты не дослушала. Да, то же самое можно сказать и про Кемт, но у нас не все решается государством, Кемту не свойственна столь строгая регламентация. Взять хотя бы, к примеру, область распределения…

Эмансер говорил много и горячо, пытался аргументировать свою мысль, но Леда не слушала его.

— Забавный и умный кемтянин, — задумчиво процедила она спустя какое-то время и велела: — Продолжай.

И Эмансер продолжал:

— Я уже знаю, что система, о которой мы говорим, называется распределением. Я знаю, что на Атлантиде самая жесткая система распределения, в Кемте и стране Инкия она несколько мягче. Я знаю и то, что существует иной способ вознаграждения — через обмен товаров, где труд стоит ровно столько, во сколько его оценивает общество, а не государство.

— И какая же система, по-твоему, лучше?

— Мне еще трудно об этом судить, — увернулся от прямого ответа Эмансер. — Но очевидно, что и та, и другая имеют и свои преимущества, и свои недостатки. Однако система обмена товаров развивает в человеке предприимчивость и желание трудиться…

— Я слышала нечто подобное, — перебила его Леда, — и не могу не согласиться, что подобная точка зрения имеет право на существование. Рациональное зерно в ней есть. Но подумай, какие проблемы возникают перед государством! Насколько труднее управлять подобным обществом.

— Труднее, — согласился Эмансер. — Но такое общество думает сначала об интересах человека, а уж потом об интересах государства, наше же общество — наоборот.

Закинув руки за голову, Леда сладко потянулась. Тело ее изогнулось дугой, стремительной и напряженной, словно завидевшая добычу кошка, ласково тягучий голос промолвил:

— Может быть, ты это уже слышал от других Титанов, может быть, нет. Может быть, это тебе не понравится. Человек, о котором ты так печешься, лишь песчинка в огромной пирамиде идеи. Нам нет дела до его мыслей, чувств и страданий. Ты веришь в любовь? — Леда перекатилась на бок и прижалась нагретой грудью к плечу Эмансера. Рука ее коснулась чресел, мгновенно возбудив их. — Так вот, ее нет. Есть только страсть. Животная страсть. Как у тебя сейчас. Почему же нас должен волновать крохотный человечек с его ничтожными мыслями и желаниями? Не лучше ли дать ему минимум того, что он желает, и заставить его служить великой идее? Любви, а не страсти. Мы и сами всего лишь песчинки. Только покрупнее, чем вы, жители Земли. И цена нам гораздо выше. Но мы тоже ничто по сравнению с целью. Ты хочешь спросить, к чему я клоню? А к тому, что умрешь ты, умрут тысячи, миллионы, мы даже не вспомним о них. Вы сделали свое дело и ушли. Зачем просеивать сквозь сито памяти миллионы песчинок? Мы пойдем дальше — к цели, и совершенно неважно, сколько миллионов жизней и лет потребует этот путь? Мы пройдем его и взойдем на вершину Разума. И поверь мне, какими смешными покажутся тебе слова о человеке, человеке, который ничто, если он не живет во имя цели!

— Ничто?

— Великий Разум! — вдруг спохватилась Леда, — зачем мы говорим об этих глупостях?

Губы ее настойчиво прильнули к губам Эмансера, и Солнце исчезло…

Русий был великолепным пловцом. Он знал и любил море, хотя в последнее время его преследовало чувство, что он задыхается в нем. «Какая глупость!» — сказал он сам себе и нырнул. Глубоко-глубоко, до самого дна.

Давление здесь было гораздо больше, чем у поверхности, что позволяло экономней расходовать воздух. Если на двухметровой глубине Русий мог плыть под водой всего пятнадцать минут, то нырнув на пятьдесят и более метров, он спокойно находился под водой до получаса.

Сейчас ему не требовалось плыть столь долго, но он все равно ушел на глубину, может быть, чтобы доказать себе, что не обращает внимания на мгновенно возникшее гадливое чувство. Горло сдавила вязкая подушка страха. Русий помассировал кадык. Отпустило.

Он погружался все глубже и глубже. Берег в этом месте обрывался резко, щерясь провалами тектонических разломов. Базальтовая плита, на которой стоял остров, была испещрена вкраплениями различных минералов — от пемзовых плюшек до синеватых, с блестками драгоценных камней, кимберлитов. При желании, покопавшись, здесь можно было набрать неплохое ожерелье. Но для кого? Не для той ли, за которой он так бесстыдно подсматривал?

От этой мысли Русий рассвирепел и энергично заработал руками, разогнав стайку крохотных синеватых рыбешек. Из расщелины выглянула мурена — препротивнейшее создание, с бритвенными зубами и скверным характером. С ней следовало держать ухо востро, и Русий пару раз обернулся. Мурена следовала за ним несколько десятков метров, до конца своих владений, после чего ее узкое тело метнулось в сторону и исчезло в зеленоватой мути.

Резвились пестрые рыбы-попугаи, облюбовавшие причудливые сплетения багровых кораллов, важно проплыл ядовитый спинорог.

Слева показалась отмель.

Русий начал всплывать. Осторожно, памятуя о разорванных легких и вскипающей от резкого перепада давления крови. Вязкая подушка удушья снова сдавила шею. Русий пробил ее и, выплевывая последние остатки воздуха, выскочил на поверхность.

И сразу увидел их, смотрящих в море. Пришлось снова уйти под воду и вынырнуть за выступавшей из моря каменной грядой.

Его опасения оказались напрасными. Никакой интимностью здесь и не пахло. Правда, Крим и Ариадна сидели, тесно прижавшись друг к другу, но воспитание атлантов позволяло и большие вольности, не выходящие за рамки простого общения.

Русий вдруг осознал, как глупо, как гадко его поведение. Давиться ревностью, ревновать, не имея на то ни прав, ни оснований, подсматривать… Ему стало противно. Набрав воздуха, он ушел под воду. Он не видел, как Ариадна и Крим поднялись и пошли обратно, но на полпути Ариадна вдруг вернулась и склонилась над водой.

В ажурных хитросплетениях рифов пахло опасностью. Сюда зашла белая акула, нечастый гость в здешних водах. Шесть метров ярости и острых зубов, ищущих себе добычу посолидней. Она медленно пересекала подводную струю, надеясь обнаружить запах крупной добычи. Рыбная мелочь, бесстрашно резвившаяся рядом, не интересовала акулу, ее массивная туша рассекла косяк малявок надвое и ушла под прикрытие тени. Лениво пошевеливая хвостом, она вспоминала о вкусном мясе тунца, съеденного ею накануне. Приятные воспоминания, рождающие, однако, голодный зуд в желудке.

Внезапно убогий мозг хищника пронзила мысль. Кто-то подсказывал ей, что неподалеку плывет человек — вкусный, с горячей кровью. Сердце захлестнула дикая злоба. Столь дикая, что породить ее крошечному акульему мозгу было просто не под силу. Это сделал за него кто-то другой.

Акула легла на бок, и, разгоняясь винтообразными движениями хвоста, заспешила туда, куда вел ее неведомый наводчик, туда, где пахло человеком.

Русий заметил ее слишком поздно. Акула уже легла на спину и атаковала. Приняв единственно правильное решение, он рванулся вниз и прижался ко дну. Акула пронеслась над ним, слегка задев плечо атланта шершавым брюхом. В воде повисло крохотное пока облачко крови, приведшее акулу в состояние совершенного неистовства. Сделав резкий поворот, она кинулась в новую атаку.

По-прежнему крепко прижимаясь к рифу, Русий лихорадочно искал выход из положения. Уплыть от акулы он не мог — слишком велика разница в скорости, отсидеться на дне — тоже. Воздуха оставалось минут на десять, а акула только начинала свою охоту. Приходилось рисковать.

Хищница предприняла новую попытку, попробовав подцепить Русия торчащими словно кинжалы, зубами. Но и это нападение не удалось. Русий вжался в расщелину, где неприятно покалывали морские звезды, и акула пребольно ударилась носом о каменный выступ.

Ошалело поведя безмозглой башкой, акула отплыла в сторону и начала новый круг. Воздуха осталось минут на семь…

Силуэт хищницы начал скова увеличиваться в размерах. Атлант лихорадочно рыскал по дну расщелины в поисках чего-нибудь острого, ругательски кляня себя за то, что поплыл в рифы, не взяв с собой титанового ножа. Вдруг рука его нащупала острый обломок гарпуна, одного из тех медных гарпунов, что использовались рыбаками: крепкий, с почти бритвенным лезвием.

Не самое плохое оружие! — решил Русий и приготовился к встрече с акулой.

Но тварь уже не спешила. Чутье подсказывало ей, что этот человек, как бы ни тренированы были его легкие, рано или поздно вынужден будет всплыть на поверхность.

Воздуха осталось всего минуты на три. Начинало мутиться сознание. Больше ждать было нельзя. Русий выскользнул из расщелины и рванулся вверх — к живительному глотку кислорода. Акула прозевала его рывок, но тут же устремилась вдогонку.

Чувствуя, как от быстрого всплытия закипает кровь в жилах, Русий летел к поверхности. Акула догоняла его, кровожадно играя челюстями. Она настигла атланта, когда до поверхности оставалось всего три метра. Каким-то невероятным усилием Русий рванулся в сторону, зубы акулы щелкнули вхолостую, и схватился за острый плавник. Еще мгновение — и он лежит на спине акулы и полосует обломком гарпуна хрящи у основания плавника — самое уязвимое место, поразив которое можно парализовать все мышцы.

Почувствовав, что этот промах грозит ей крупными неприятностями, хищница метнулась на глубину, оставляя за собой шлейф блеклой крови. Русий рубил и рубил плавник, чувствуя, как трепещет уродуемое им тело, чувствуя, как выходят последние остатки воздуха. Яростно молотя хвостом помутневшую воду акула, понеслась вверх и — о счастье! — выбросилась на поверхность моря. Всего на миг, но как многого стоил этот миг! Может быть, это была капитуляция, мольба о пощаде, Русий не думал об этом. Ослепленный лучами Солнца, хрипя рвущимися легкими, он все же успел глотнуть воздуха, прежде чем снова очутился под водой. Теперь он был спокоен — он победил.

Последовало еще несколько сильных ударов, и тело акулы обмякло. Разинув в последний раз пасть, она повернулась на бок и начала медленно опускаться вниз. Русий отрезал плавник до конца и оттолкнулся ногами от агонизирующего хищника. Спустя несколько мгновений он будет на поверхности и наполнит легкие воздухом, а акула обречена умереть от удушья — жабры ее, черпающие кислород из воды, требуют постоянного движения, неподвижность равносильна смерти.

Искромсанный, с рваными лоскутами кожи, плавник, брошенный на песок, смотрелся чрезвычайно эффектно.

— Акула, — однозначно бросил Русий.

— Что с плечом? — спросил Гумий.

— Царапина.

— Неплохая рыбка! — Гумий подошел к плавнику и пихнул его ногой.

— Неплохая, — согласился Русий, — а уха должна быть преотличная.

У него предательски дрожали колени и, чтобы скрыть это, он лег на песок. Командор присел рядом с ним.

— Ну как, помог тебе гарпун?

— Да… — Русий изумился самой постановке вопроса. — А откуда ты о нем знаешь?

— Я сам подложил его туда.

— Так ты знал, что на меня нападет акула?

— Конечно. Разве ты не заметил, что я сегодня соизволил искупаться в море, хотя, как тебе известно, не переношу этого занятия. Под водой я теряю власть над временем, пропадает временная ориентация, а это очень неприятно. Но я все же доплыл до того места, где, по моим расчетам, на тебя должна была напасть акула, и сунул в расщелину обломок гарпуна.

— Но почему ты не предупредил меня?

— Тогда тот, кто за тобой охотится, придумал бы что-нибудь другое. И почему я не помог тебе? Да потому, что ты должен научиться обходиться в подобных ситуациях собственными силами. Может настать день, когда меня просто не окажется рядом. Но сегодня ты вел себя молодцом.

Русий повернул лицо к Командору.

— Скажи, кто он?

— Не знаю. Мы с тобой уже говорили на эту тему. Это очень сильный противник, который может полностью блокировать свои тайные замыслы. Мысли присутствующих здесь чисты, но тем не менее кто-то из них вызвал акулу. Но в данном случае есть плюс — ты можешь вычеркнуть из списка подозреваемых Бульвия. Таким образом, их останется всего двенадцать.

— А Есоний? Кто может поручиться, что он не прятался только что за соседним барханом?

— А кто может поручиться, что там был не Бульвий? Ведь он мог связаться со мной по рации из-за того же соседнего бархана.

— Логично.

— Значит, их тринадцать, — задумчиво протянул Русий. — Но это означает, что ты включил в это число и себя?

— Обязательно. Я тоже не имею алиби. Кто знает, может быть, я просто жажду твоей смерти?

— Для тебя не составило бы труда выполнить подобное желание. Двенадцать.

— Спасибо, — улыбнулся уголками губ Командор.

— Не за что. Я просто реально оцениваю ситуацию.

— Да, их двенадцать. И не вздумай снять подозрение хотя бы с одного из них!

— А Ариадна? Ведь она была рядом со мной во время последнего покушения, я имею в виду тот случай, когда убийца расправился с писцами и гвардейцами и скрылся в секторе А. Кроме того, если мыслить логично, убийцей мог быть лишь кто-то из присутствующих в секторе. А там были четверо: Крим, Этна, Бульвий и Леда.

— Вот именно потому, что она была с тобой! — веско сказал Командор. — Я могу прочитать тебе целую лекцию о психоматическом внушении, но ограничусь несколькими словами. Как ты знаешь, существует три вида внушения. Гипноз — самый простой вид, подразумевающий непосредственный контакт с объектом воздействия. Гипнотелепатия — передача волевого импульса на расстоянии. Это более сложный вид воздействия, требующий большой концентрации воли. И, наконец, психоматическое внушение — самый сложный вид внушения. Он несколько схож с телепатией, но сходство это чисто внешнее. Телепатия имеет пространственные и временные рамки. Как правило, она действенна на расстоянии не более десяти километров, и лишь очень сильные индивиды способны посылать сигнал на большую дистанцию. То же касается и временных рамок. Сигнал принимается непосредственно после его посыла. Это делает невозможным использование телепатии в случае, подобном тому, что только что произошел с тобой. Я знал, что с тобой должно случиться нечто, и контролировал все мысленные сигналы, находящиеся в радиусе стадия от этого места.

— Но Крим! — негромко воскликнул Русий. — Его не было здесь!

— И Ариадны! — заметил Командор. — Не забудь, с ним была Ариадна. Я прощупал и их мысли. Все чисто, то есть гипнотелепатия отпадает. Остается лишь психоматическое внушение. Что это такое? Я уже говорил, что оно схоже с гипнотелепатией, но словно записанной на пластинку. Некто, тот, кто хочет с тобой расправиться, продумывает план и задает мысленный импульс, который, однако, не приводится в действие немедленно, а закладывается в глубинные отсеки памяти. В нужный момент кодовая мысль разблокирует этот импульс, и он передается автоматически. Уловить его невозможно, потому что человек, пославший его, думает в этот момент совершенно о другом.

— Похожим путем мы избавились от Ария, — заметил Русий.

— Нет, это совершенно разные вещи. Схожим там было лишь одно то, что вы использовали отложенный импульс, приведенный позднее в действие с помощью кодового сигнала. Олем был биороботом. А человек, посылающий психоматический импульс, прекрасно понимает, что он должен делать. Его задача — не выдать свои действия. Это самый сильный и неуязвимый вид внушения. Он имеет лишь один недостаток. Так как психоматический импульс не обладает четкой направленностью действия, то чтобы сохранить достаточную силу внушения, импульсатор вынужден поступиться расстоянием. Этот импульс действенен на довольно ограниченном расстоянии, не более того, что я охватил своим мысленным контролем. Лишь зрентшианец способен послать более мощный импульс. Ни один другой гуманоид, пусть даже с колоссальной силой внушения, вряд ли в состоянии послать сигнал дальше чем на несколько сотен метров. Это скорей всего и спасло тебя. Будь этот импульс послан мной, он собрал бы не одну, а с добрый десяток зубастых красавиц. Ты меня слушаешь? — спросил Командор, заметив отвлеченный вид Русия.

— Да… — рассеянно ответил тот и, чуть помедлив, добавил: — Ты знаешь, я обожаю суп из акульих плавников.

Эмансер очнулся от легкого прикосновения Леды. Нельзя сказать, чтобы оно было слишком ласковым.

— Вставай, — сказала она. — Пора идти.

Кемтянин попытался взять девушку за руку, но она отстранилась.

— Не надо.

Кожа ее была покрыта мелкими холодными пупырышками.

Со стороны Города приближались несколько колесниц. Атланты быстро облачились в хитоны, накинули на плечи черные плащи. Дети Солнца не должны были видеть своих повелителей обнаженными. Боги должны были быть загадочны и немного чопорны. Чопорны, а оттого еще более загадочны.

Это вышло как-то само собой: когда Эмансер хотел забраться в колесницу, куда садилась Леда, выяснилось, что там уже находится Командор. Эмансеру пришлось отступиться и залезть в колесницу Сальвазия.

Как только лошади набрали разбег, Сальвазий сказал Эмансеру на языке детей Кемта, опасаясь, видимо, что его поймет возница:

— Ты сделал глупость. Тебе не следовало трогать Леду.

— Я не уверен, что у меня с ней что-то было, — признался Эмансер.

— Это неважно. Все видели, как вы ушли в дюны, и какое имеет значение, что вы там делали. Вы ушли — и это главное! Леда — возлюбленная Командора. Это может не слишком бросаться в глаза — у них довольно странные отношения, но это так. Я сделал ошибку, не предупредив тебя об этом.

— Не думаю, что мне может что-то грозить. Она сама завлекла меня. И потом, Командор мало похож на ревнивца.

Сальвазий усмехнулся.

— Ты думаешь? Кто знает, какие страсти бушуют в душе этого человека? Если он только человек. Он лишь кажется бесстрастным. Но я уверен, на деле он клубок противоречий. Неразрешимых к тому же. Послушай моего совета, не лезь больше к этой женщине.

— Я люблю ее. Я вдруг понял это.

— Мне жаль тебя.

— Почему? — удивился Эмансер. — Я люблю! Люблю прекрасную женщину!

— Поэтому и жаль. Не спорю, она прекрасна. Но ты любишь ту, которая не любит и не любила никогда и никого.

Возница лихо щелкнул бичом, и колесница загрохотала по разводному мосту. Облако взметнувшейся пыли захлестнуло следующую, последнюю колесницу. Сидевшие в ней Командор и Леда закашлялись.

— Проклятый кемтянин! — раздраженно воскликнул Командор.

— При чем здесь он? Это не его ноги подняли пыль, попавшую нам в горло.

— Зачем ты ушла с ним?

— Просто так! — Леда улыбнулась и вызывающе посмотрела на Командора. — Просто так. Ты же знаешь, я привыкла исполнять свои желания.

— С твоей стороны это было просто неприлично. Ты могла подумать хотя бы обо мне.

— Почему? Почему неприлично? И почему я должна думать о тебе? Ты же знаешь — я не люблю тебя. Я не люблю никого. Меня интересует только удовольствие. Любовь пуста.

Ее слова ранили Командора, но он не подал виду.

— Это твое личное дело. Но все знают о существовании между нами определенных отношений, и будь любезна вести себя соответственно. Я не какой-нибудь мальчишка с третьего кольца!

На губах Леды заиграла циничная улыбка.

— А жаль. Это так приятно — совращать неопытных малолеток!

Не обращая внимания на ее эскападу, Командор продолжал:

— И потом, я бы не хотел делить тебя с каким-то черномазым.

— Как ты вульгарен! Он темнокожий. Кроме того, если ты ставишь вопрос так категорично, мы можем расстаться. Почему ты решил, что его общество мне менее приятно?

— Я могу стереть его с лица земли!

— И что ты этим докажешь?

— Ничего. Я его уничтожу — и все!

— Пожалуйста, — пожала плечами Леда. — Я найду себе другого.

Командор вышел из себя.

— Ты говоришь так, как будто это само собой разумеющаяся вещь!

— Конечно. Ведь так было на матери-Атлантиде. Не ты ли сам устанавливал эти правила?

— Но здесь совсем другая ситуация.

— Чем же? Та же свободная любовь. Те же отношения. Те же общие дети. Разница лишь в том, что здесь нет многоэтажных блоков и прочих «прелестей» цивилизации, и чуть больше Солнца.

— Ну, если ты так думаешь…

— А может, я хочу так думать! — выкрикнула Леда.

Командор замолчал. Возница Агол, немой от рождения, сочувственно посмотрел на него. Он обожал своего господина, и хотя природа лишила его одного чувства, но дала ему какое-то иное, не менее сильное и чуткое. Агол тихо коснулся руки Командора и, встретив его вопросительный взгляд, сочувственно покачал головой. Это не укрылось от Леды.

— А он весьма неплох, этот черномазый. И очень не глуп. Если б ты слышал, как он смеялся над твоими байками о Высшем Разуме и Цели, которые ты пытаешься вдолбить в его мозг. Он просеивает информацию, анализирует ее и делает весьма здравые выводы.

— Например? — Командор попытался пойти на мировую.

— Мы говорили с ним о взаимоотношении человека и общества. Он отверг наш тезис о первичности общества и весьма аргументированно обосновал свое мнение.

— Это образец примитивного мышления.

— А я думаю, он прав.

— В чем же, интересно?

— Личность и в самом деле первична.

— В таком случае ты должна говорить о любви, а не о кошачьем блуде! — нанес удар Командор.

— Это жестоко, — после небольшой паузы процедила Леда. — Ты не боишься, что я тебя ударю?

— Ударь, — предложил Командор.

Рука Леды метнулась к его щеке, но провалилась в пустоту. Командор исчез. Опешивший Агол натянул поводья, подняв лошадей на дыбы. Его губы шевелились, задавая безмолвный вопрос.

— Ты хочешь спросить, где этот проклятый оборотень? — зло крикнула Леда вознице. — Вот он, стоит на обочине!

Агол обернулся в указанном направлении и, увидев своего повелителя, облегченно вздохнул.

— Отвези ее во Дворец! Я пройдусь! — крикнул Командор.

Отрицательно покачав головой, Агол передал поводья Леде и спрыгнул с колесницы.

Леда хотела крикнуть что-нибудь обидное, но передумала и зло хлестнула лошадей. Колесница умчалась.

Агол подошел к Командору и знаком показал ему на короткий меч, висевший на его поясе.

— Я понял тебя, — горько усмехнулся Командор. — Ты хочешь охранять меня. Единственный друг. Ну что ж, пойдем. А все же ты напрасно бросил ее. Я имею в виду — колесницу.

Глава тринадцатая

Это был самый обычный день в Инти Уауан Акус. Яркое безоблачное утро, мгновенно, без предупреждения приходящая жара, негромкий стук копий стражи по базальту мостовых.

Но этот день начался с серьезного разговора.

— Твое поведение, — кричал Инкий, — переходит все границы! Ты даже не можешь себе представить, как далеко завела тебя кровавая похоть! Ты — чудовище! Люди видели кровь, текущую по твоим губам, они отшатнулись от нас. Ты губишь систему. Ты превратил торжество жертвоприношения в кровавую оргию. Янакона бегут из Города, аклья вспарывают себе животы, опасаясь, что будут назначены очередной жертвой на праздник Ягуара. Раньше этого не было!

— Было, — усмехнулся Воолий, — только ты об этом не знал.

Инкий, словно не расслышав этого, горячо продолжил:

— Воины отказываются подчиняться, курака плетут заговоры — того и гляди вспыхнет общий бунт. Мокеро только что доложил мне, что митмак оставили плантации кукурузы на юге!

— Почему ты валишь все это на меня?! — взвился Воолий. — Я не желаю быть козлом отпущения. Все мы в равной степени несем ответственность за происходящие события.

— Все мы?! Кто?! Слета? Герра? Я? Кто из нас пьет кровь? Чьим именем путают детей? Моим или, может быть, Мокеро?

— Ты тоже помешан на крови. Сколько людей было казнено по твоим приказам?!

— Это были предатели или преступники. Мои руки чисты. И потом, я же не пью их кровь!

— Это ритуал, кровь. А зачем палач вырезает ремни? Тебе нравится вид содранной кожи?

— Это устрашает и предотвращает новые преступления.

— А почему ты не думаешь, что я пью кровь ради того же?

— Твои глаза блестят в темноте!

— Чепуха! Это плод твоего воображения. Тебе надо выпить ойвы и успокоиться!

— Предложи это своей бабушке! — вспомнил Инкий старинное ругательство. Воолий рассмеялся.

— Вот ты и сбавил свой напыщенный тон. Сменим тему и поговорим спокойнее. Что за известие принес тебе гонец перед моим приходом?

— Завоеван еще один город кечуа, последний, — остывая, сказал Инкий. — Отныне вся земля кечуа в наших руках.

— Ого! — оживился Воолий. — Значит, есть повод навестить Командора?

— Есть, — неохотно согласился Инкий.

— Надеюсь, ты не забыл, что в этот раз моя очередь?

— Не забыл, — как-то задумчиво ответил Инкий.

— Когда летим? После храмовой церемонии?

— Нет, раньше. Только я не смогу полететь в этот раз. Положение в Городе слишком неустойчивое. Лети один.

— Ну нет… Это слишком неразумная трата энергии. Пожалуй, я тоже откажусь.

— Зачем же, — заторопился Инкий, — лишать себя удовольствия встречи с друзьями! Тем более, ты не видел их уже несколько лет. Четыре, кажется?

— Пять, — задумчиво произнес Воолий, прищуриваясь. — Какой-то ты странный сегодня!

— Странный? Почему?

— Слишком добрый.

— Ты полагаешь? Что ж, ты прав, я действительно хочу, чтобы ты полетел. Считаю, что это пойдет тебе на пользу. Развеешься. А может, чуть поумнеешь. Хотя не верится. — Инкий хихикнул. Воолий поддержал. Смех его, впрочем, был также неискренен.

— Ну, если ты так настаиваешь, я переговорю с Геррой. Ей очень хотелось повидать Леду.

— Хорошо, — вяло согласился Инкий. — Летите вдвоем.

Мокеро загружает в ракету корзины с экзотическими плодами. Авокадо, ананасы, киви — маленький подарок для обитателей Атлантиды. Воолий, слегка хмельной, радостно смеется:

— Великий Разум, увидеть знакомые физиономии! Гумий, Давр, Эвксий… Еще жутко хочется видеть пьяную рожу Ксерия. Может быть, Командор разрешит слетать на первую базу?

— Может быть, — пожал плечами Инкий.

— До чего же ты сегодня скучный! А, Герра? — Воолий шлепнул облаченную в комбинезон атлантку чуть пониже спины.

— Кретин, — отозвалась она, не прерывая своего занятия. — Герра паковала контейнеры с генетическим материалом. Воолию не сиделось. Он выглянул из двери ангара наружу.

— Темнеет. Скоро седьмая звезда. Инкий, если ты такой умный, объясни, почему ракета должна вылетать лишь после того, как на небе появятся семь звезд? Магия числа семь? А, старый колдун?

— Нет, — не обращая внимания на подковырки Воолия, спокойно ответил Инкий, — просто когда появляется седьмая звезда, значит, стемнело достаточно для того, чтобы силуэт ракеты растворился на фоне неба.

— О, значит, здесь тонкий математический расчет?! — пьяно заржал Воолий. — А я-то думал…

В ангар вернулся выходивший на платформу Мокеро.

— Повелитель, седьмая звезда. — Воолий снова заегозился.

— А, вот и наш маленький враг! — Он попытался шутливо приобнять невысокого индейца, тот брезгливо отстранился. — О-хо-хо, какие мы нежные! Инкий, почему он называет тебя Повелитель, а меня нет? Мне тоже хочется, чтобы он меня так называл.

— Будет, когда вернешься! — Инкий неожиданно рассмеялся.

— Смотри, я запомню! — Воолий шутливо погрозил пальцем.

— Эй, трепач, садись! — крикнула Герра из кабины ракеты.

— Сейчас! Минутку!

Воолий пьяно, взасос, поцеловал недовольно скривившуюся Слету, панибратски обнял Инкия и, небрежно махнув рукой начальнику дворцовой стражи, полез в ракету.

Инкий нажал на кнопку, распахивая шлюз.

— Поехали!

Словно услышав его возглас, Воолий включил двигатель. Тот, чихнув, взревел на полных оборотах и вытолкнул ракету в небо. Спустя несколько секунд она растворилась меж звезд.

Инкий, Слета и Мокеро вышли из ангара. Девушка пошла вперед, а мужчины чуть задержались, закрывая медные двери.

— Один спокойный день, — процедил Мокеро. — И все вернется на круги своя. Кровь и бардак.

— А вдруг он не вернется? — внезапно спросил Инкий.

— Я буду уважать тебя, если это произойдет, Повелитель! — веско сказал Мокеро.

— А сейчас ты не уважаешь меня?

— Сейчас я служу.

— С этой минуты ты должен уважать меня, Мокеро. Жрец Солнца никогда не вернется в Инти Уауан Акус! Городу сыновей Солнца слишком много двух богов!

Мокеро склонился к руке Инкия.

— Я люблю тебя, Повелитель!

Прошло всего четыре минуты с момента старта, когда стрелка энергемометра вдруг щелкнула и остановилась на нуле. В ту же секунду затих вой двигателя. Стало неестественно тихо. И жутко. Небо давило сотнями километров пустоты. Ракета дернулась и начала падать вниз, возникло неприятное ощущение в желудке.

— Проклятье! — закричал, не веря своим глазам, Воолий. — У нас кончилась энергия!

— Как же так? — вслушиваясь в свистящие завывания рассекаемой атмосферы, тревожно спросила Герра. — Ведь заправка была полной, я сама видела, что стрелка энергемометра стояла на шестидесяти. Что происходит?

— А знаешь что? — вдруг понял Воолий. — Инкий решил отделаться от меня и разрядил аккумулятор.

— Этого не может быть! — горячо воскликнула атлантка. — Инкий не способен на это! И зачем?

— Я стал мешать ему. Ему захотелось полной и нераздельной власти, а я стоял на его пути.

— Но почему ты думаешь, что это он, а не кто-нибудь из уру? Мокеро, например? Ведь он должен ненавидеть нас!

— Мокеро дикарь. Он не сможет даже открыть магнитного замка, не говоря уже о том, чтобы разрядить энергемометр. Такое мог сделать только атлант. Проклятье!

В иллюминаторах замелькали оранжевые сполохи. Падение ускорялось. Десять тысяч метров, шесть, четыре, две, одна. Пятьсот метров!

— Катапультируемся! — заорал Воолий, нажимая на кнопку катапульты. Мощнейшая пружина вытолкнула его кресло наружу, над Атлантикой забелел купол парашюта. Второй так и не появился. Герра не стала покидать ракету.

Воолий упадет в море. А утром доберется до острова, одного из тех, что мы называем Канарскими. Там жили дикари, и они приняли вынесенного волнами человека. Он был высок, светловолос и голубоглаз. Он был прекрасен, словно луч света, и силен, словно морской шторм. Он стал вождем племени, женщины боготворили его. Он проживет на острове тысячи лет, сходя с ума от скуки и бессильной ярости. Ярость давала ему огромную силу мышц, и он повергал своих соперников, а они были редки, одним ударом кулака. Ярость давала ему огромную силу мужчины, и он любил сотни женщин сразу, постепенно заселив остров своими детьми. Он создал государство, великое государство. Почти такое, как Город сыновей Солнца. Островитяне тоже считали себя детьми Солнца. Они создали великолепные дворцы.

Воолий мог быть спокоен перед историей. Он измарал в ней свою страничку. Но его душила ярость, не находящая выхода. Он искал врагов, могущих дать выход этой ярости, но не находил их. Он пил кровь, но не мог утолить ненасытной жажды. Кровь была слишком пресной. Он решил подсолить ее и укротить океан. Великий седой океан. Огромный и вечный, словно Космос. Воолий вошел в волны и поплыл навстречу Солнцу. Он заплыл слишком далеко. Он не смог вернуться. Или не захотел.

Созданное им государство существовало еще тысячелетия.

Дети Солнца были высоки, светловолосы и голубоглазы. Словно пришельцы из другого мира. Они не доживут до наших дней. Их истребят конкистадоры — люди с золотыми слитками вместо сердца. Конкистадоры нарекут их гуанчами и заставят мыть золото. В земле, которая знала лишь Солнце и море, дети Солнца исчахнут, словно лишенные света цветы.

Их страничку в истории сотрет Вечность. От них останется лишь несколько фраз, сказанных последним из детей.

Вот они, эти строки:

О небо, как преданы они были своему богу! Как трепетно ждали его возвращения! Как подолгу всматривались своими голубыми глазами в узкую полоску, где пена моря мешается с голубизной неба — линию горизонта, бесконечную, словно Вечность.

Они ждали своего бога, но пришел другой, тоже с голубыми глазами и с неуемной жаждой золота. Он принес смерть.

И ветер разметал сгоревшие страницы истории.

Чарующие марсиане Бредбери — они были смуглые и золотоглазые. Но их не было! Они порождены гениальной фантазией Певца ближнего Космоса.

А вот гуанчи были. Они были светловолосые и голубоглазые. Они поклонялись Солнцу.

Раздражение сравнимо с энергетическим импульсом. Оно накапливается постепенно, незаметно, неотвратимо и разряжается мгновенной вспышкой. Гнев и брызжущая слюной ярость!

Русий был заряжен в этот день с самого утра. Встал он с левой ноги. Нерасторопный слуга разбил крышку любимого фарфорового кувшина. Русий, верный своему принципу — не выказывать гнев по пустякам, — сдержался, но потемнел лицом. Солнце казалось тусклым, птицы в дворцовом саду кричали слишком громко. Даже сок, блестевший искорками льда, и тот показался слишком теплым.

Плохое настроение было немного развеяно зрелищем тренировки гвардейцев — он наблюдал за ними из окна своей каюты. Бравые парни под предводительством Есония ловко орудовали мечами, пробивали копьями массивные, набитые стружкой манекены, а кулаками — толстенные доски.

Чувствуя, что настроение начало меняться к лучшему, Русий двинулся в зал Совета.

Повестка заседания была как всегда совершенно идиотской! Вначале долго и нудно распинался Бульвий, требовавший… Впрочем, чего он только не требовал! И дополнительных лодок для перевозки через каналы, и новых тресвиров, и дополнительных пайков для вернувшихся с лова моряков. Все эти вопросы он мог вполне решить сам, но нужно было знать Бульвия, постоянно подчеркивающего сложность и важность работы Начальника Города. В конце концов он обрушился с претензиями на Крима:

— Я три дня подряд посещал Дом Воспроизводства и за все это время не встретил там ни одной новой девушки. Мне кажется, Крим совсем забросил свои обязанности! (Помимо исполнения должности гиппарха Крим контролировал работу Дома Воспроизводства).

Желчный и острый язык Крима мгновенно нашелся с ответом:

— Смотри, не истощи себя!

Все захохотали, а Бульвий забормотал, оправдываясь:

— Я хожу туда с инспекциями…

Если бы Бульвия отшил кто-нибудь другой, настроение Русия наверняка бы улучшилось, но это сказал Крим, и Главный Управитель разозлился еще больше.

Бесконечно тянущееся заседание продолжалось. Выступил Есоний, кратко и деловито, как всегда. Затем последовало длинное и бессвязное выступление Этны, требовавшей средств на постройку новой палаты для рожениц. Русий, внешне спокойный, равнодушно позевывал, но в душе его кипела ярость, особенно когда он ловил быстрые переглядывания Ариадны и Крима.

Окончательно его вывел из себя Тесей, заявивший вдруг, что каменоломни требуют нового пополнения низших.

— Они дохнут один за другим. За тридцать дней их умерло двенадцать тысяч, а поступило всего около четырех. Сейчас в наличии пятьдесят шесть тысяч вместо положенных семидесяти.

— Что ты предлагаешь? Конкретно? — спросил Русий.

— Есть два выхода из этой ситуации. Первый — ужесточить наказания за проступки, но они и без этого достаточно суровы, второй — поход в пределы Великого моря или Черного Континента.

Все сказанное им было верно. Город потреблял много камня и руды. Но слова Тесея вдруг разозлили Русия, как будто именно он был виноват в том, что прекратились работы по добыче ослепительно белого мрамора, которым отделывался купол Дворца.

— Хорошо, я распоряжусь о снаряжении экспедиции на Западный берег. Что еще?

Вроде бы все вопросы были уже разрешены, но тут поднялась со своего места Леда, начавшая упрекать Русия в том, что он уделяет мало внимания идеологической работе.

— Я понимаю, что у Управителя могут быть более важные дела, но нельзя же забрасывать воспитательную работу. Марилы и ерши совсем забыли о великой цели. Они не верят в Высший Разум. Я познакомилась со сводкой донесений Службы порядка и закона. Там сказано, что они организуют общества лунопоклонников, отрицающих веру в Разум и Солнце.

— Это так, — подтвердил помалкивавший до этого Гумий.

Русий сжал челюсти, сдерживая рвущуюся ярость.

— Вот и займись этим, — процедил он сквозь зубы. — Насколько я понимаю, это дело Службы порядка и закона и Внутренней службы Дворца. А также Сальвазия с его храмами и жрецами. Почему вы пристаете с этим ко мне? Неужели с каждой подобной мелочью нужно обязательно лезть к Главному Управителю?! Останьтесь здесь и договоритесь между собой.

Он встал, давая понять, что заседание Совета закончено, и направился в свою каюту. По коридору разнесся стук стремительных шагов человека, спешащего убежать в паутину одиночества, но перед самым входом в каюту его настигла Ариадна.

— Ты чем-то расстроен?

— Нет, черт возьми! — рявкнул Русий. — У меня просто плохое настроение. Что тебе надо?

— Если у тебя плохое настроение, то зачем вымещать злобу на других?

— Ты догнала меня лишь затем, чтобы спросить это?

— Конечно, нет.

Они стояли перед каютой Русия.

Ариадна улыбнулась.

— Может быть, ты все-таки позволишь мне войти?

— Пожалуйста! — Русий отступил в сторону и изогнулся в шутовском поклоне. Девушка сделала вид, что не замечает его ерничанья.

— Ты очень любезен. — Она чуть помедлила. — У меня к тебе дело.

— Какое? Ты пришла за благословением на вашу с Кримом любовь?

— Ты дурак, — спокойно констатировала Ариадна. — И, может быть, когда-нибудь поймешь, почему. У меня нет времени на пустые разговоры. Я провела кое-какие анализы. Думаю, тебе это будет интересно.

— Валяй. Я заинтригован.

— Когда покушавшийся на тебя скрылся в секторе А, он сбросил свой плащ…

— Да. И что же?

— Ты не придал этому никакого значения, но я подобрала его и подвергла экспертизе. Мною были проведены два анализа: один на состав пота, другой — на запах.

— И каков результат? — невольно заинтересовался Русий.

— Не знаю, будет ли это новостью для тебя, но я могу заверить с твердостью, что покушавшийся — атлант.

— Это не новость.

— Но ты не знал другого. — В голосе Ариадны зазвучали торжествующие нотки, — убийца — женщина!

— Вот как! — удивленно взметнулись вверх брови Русия.

— Да, именно. Об этом свидетельствует анализ пота. В нем слишком мало соединений кальция. Само по себе это доказательством не является, подобный состав пота встречается и у мужчин, но есть еще анализ запаха. А спектр запаха свидетельствует о наличии значительного количества розового масла, которым пользуемся только мы, женщины. Больше или меньше.

— И кто же больше всех? Хотя, к чему я задаю этот глупый вопрос! Кто же, как не первая красавица — Леда!

Русий посмотрел на Ариадну, словно вопрошая, прав он или не прав. Девушка уклонилась от прямого ответа.

— Не берусь судить. Я принесу тебе дискеты с результатами анализов. Решай сам. Она порывисто поднялась.

— Постой! — сказал Русий. — Я иду с тобой. Мало ли что!

Но осуществить задуманное они не успели. В это мгновение створки дверной панели поднялись вверх, и в каюту ворвались четверо гвардейцев, те, что должны были охранять вход в сектор. Обнаженные мечи и горящие злобой глаза не оставляли никаких сомнений в их намерениях. Однако Русий, готовый к любым неожиданностям, был начеку. Выхватив из-за пояса бластер, он бросил его Ариадне, а сам схватился за меч.

Зазвенел металл. Первый из нападавших, сделав ложный замах, направил свой меч горизонтальным ударом. Русий парировал выпад и въехал гвардейцу рукоятью меча в глаз, повергнув врага замертво. Раздался выстрел. Ариадна свалила еще одного гвардейца, который бросился на нее. Двое оставшихся в живых атаковали Русия, тесня его к переборке. Отражая стремительные выпады, атлант думал не о себе, а о девушке, которой ему так много требовалось сказать и которая попала из-за него в такую опасную передрягу. Ариадна, однако, не потеряла голову, она обошла сражающихся и очутилась за спинами гвардейцев. Грянул еще один выстрел. Огромный гвардеец, нападавший на Русия слева, схватился за плечо, и атлант мгновенно воспользовался этим, снеся противнику голову.

Остался всего лишь один, но он был очень опытный фехтовальщик. Увидев, что оказался меж двух огней, гвардеец ловко ушел под руку Русия и оказался у него за спиной, используя атланта как живой заслон. Поединок продолжался с неменьшим пылом, но исход его был вполне очевиден. Противники были приблизительно равны по силам, но бронзовый меч гвардейца крошился с каждым новым ударом все больше и больше, грозя оказаться в конце концов переломанным.

— Русий! — позвала сзади Ариадна.

— Не лезь! — крикнул атлант. — Я разделаюсь с ним сам.

Но девушка закричала вновь:

— Русий!

Она видела то, чего не видел атлант: в дверном проеме возник контур человека, поднявшего бластер. Черный зрак смерти уставился прямо в спину Русия. Напрасно Ариадна жала на курок. Боекомплект был пуст. Русий забыл подзарядить бластер. Тогда Ариадна завизжала. Человек, целившийся в спину Русия, вздрогнул. Крик девушки заставил его изменить свое решение, и он направил бластер на Ариадну. Она испугалась и побежала. Дуло бластера следовало за ней по пятам, палец плавно давил на курок. Выстрел!

Луч попал девушке точно под левую грудь, пробил сердце и на излете обжег Русия.

Всего этого Русий, увлеченный поединком с гвардейцем, не видел. Он лишь слышал крик и почувствовал сильный удар в левую руку. Рискуя быть зарубленным, атлант отскочил в сторону и обернулся.

Ариадна лежала на полу. На белой тунике темнело крохотное черное пятнышко, лицо было мертвенно бледным. Позади нее стоял, казалось, ошарашенный происходящим Тесей, в руке его был намертво зажат бластер. Безмолвная сцена длилась доли мгновения. Тесей, опомнившись, начал поднимать бластер, а Русий, издав звериный рык, кинул в него блеснувший, словно молния, меч. Сила броска, впитавшего в себя всю ненависть, всю ярость Русия, была столь велика, что клинок пронзил Тесея насквозь и, выкинув его в коридор, пригвоздил мертвое уже тело к стене. В этот момент в воздухе просвистел меч гвардейца, Русий успел присесть и, дождавшись, когда рука с зажатым в ней клинком пронесется над его головой, поймал ее за запястье и швырнул противника за спину. Огромная, весившая не менее ста килограммов махина гвардейца взвилась в воздух и, пролетев через всю каюту, ударилась в переборку с такой силой, что оставила вмятину на тусклой поверхности металла. Враг сполз вниз и остался недвижим.

И только сейчас Русий бросился к Ариадне. Только сейчас. Но было уже поздно. Жизнь уже ушла сквозь две крохотные дырочки — смертельная прямая, пронзившая сердце.

Глаза девушки меркли, но с губ сорвалось последнее:

— Люблю.

Русий рухнул на колени и завыл. Дико и страшно. Крик его потряс Дворец, наполнившийся топотом бегущих людей. Едва в проеме появилась человеческая фигура, Русий схватил бластер Тесея и, не сознавая, что делает, выстрелил прямо в размытый контур.

Затем в голове его помутилось, и он рухнул на тело Ариадны.

С этой смертью закончилась эпоха строительства мира. Началась его агония.