Османский узел

Глава 9

Рим, август 1495 года

Шум, лязг, свист выходящего из каких-то отверстий пара… Обстановка в одной из римских алхимических лабораторий была не самая приятная для гостей. Только вот хозяйствующего тут доверенного алхимика — и не только алхимика — короля Италии, Вильгельма Гортенхельца, это ну совсем не смущало. Более того, он светился от радости, показывая высокопоставленным гостям результат своей работы. Лишь немного алхимика печалило то, что сам Чезаре Борджиа ввиду каких-то там военных действия не мог присутствовать на этом воистину эпохальном событии. Но за неимением коронованного Борджиа он был готов удовольствоваться его сестрой и отцом. Им и излагал со всем отпущенным волей небес вдохновением, что именно даёт эта паровая машина.

— Ваше Святейшество, Ваше Высочество… Этот воистину гениальный механизм, плод ума Его Величества Чезаре, основывающегося на трудах Герона Александрийского и нашего современники, инженера, оружейника и сведущего в иных науках Леонардо да Винчи, был построен и при моём участии.

— Пока мы видим лишь грохочущие железки и клубы пара, — недовольно посмотрел на издающий громкие и совершенно немелодичные звуки механизм понтифик. — Что может эта твоя… машина?

— Я к этому и веду, — замахал руками воодушевлённый Гортенхельц. — Это малая машина, поэтому и может не так много. А вот если её увеличить… Но это потом, потом! Смотрите, она может поднимать большие грузы, например, на крепостные стены. Эта малые а большая — очень большие, тяжёлые. Вот смотрите!

Командные окрики, и вот уже помощники алхимика прицепляют к крюку груз, верёвку же, предварительно пропустив через какое-то «колесо с выемкой» (шкив) и подсоединив к одной из частей машины. Затем уже сам Вильгельм опустил вниз несколько рычагов и… Лязг стал ещё громче, но груз, он оторвался от земли и довольно быстро стал подниматься вверх.

— Механика! — торжествующе изрёк Гортенхельц, которого сейчас и алхимиком назвать было сложно. — Сейчас был поднят груз, который под силу одному человеку. Но если потребуется поднять то, что и сотня людей едва в силах будет оторвать от земли?

— Это ты про египетские пирамиды? — усмехнулась Лукреция. — Так мой брат строить такую в Италии не собирается. Наверно.

— Крепости. Огромные каменные блоки, которые можно передвинуть, поднять, установить. И не только это. Сила пара позволит двигать предметы так, чтобы они перемещались по нужным траекториям, отдавая свою силу так, как нужно. Вот, Его Величество передал мне рисунки, полученные от сеньора да Винчи, после чего немного их изменил. Посмотрите! Он сам говорил мне, поклявшись Железной короной, что эти механизмы могут быть созданы, а значит должны быть созданы.

Несмотря на свою кажущуюся суетливость, Гортенхельц не сильно раздражал обоих своих важных гостей. Может быть уже потому, что сын и брат этих двух Борджиа заранее предупредил о важности в своих планах этого… довольно своеобразного человека. Да и сами по себе Александр VI и Лукреция Борджиа умели не обращать внимание на мелочи, сосредотачиваясь на главном. А показанная алхимиком «паровая машина», пусть и малая, действительно кое-что делала.

Поднять груз? Для этого достаточно обычных людей. А вот для работы с огромными и массивными предметами… тут да, имелись большие сложности. Родриго Борджиа, лично наблюдавший за строительством как крепостей, как и величественных храмов, мог подтвердить. Оставался вопрос цены, но… Тут всё зависело от того, ограничивается ли полезность сего механизма лишь одним поднятием тяжестей. Значит, стоило взглянуть на те самые рисунки. Вот он и взглянул, равно как и Лукреция. Взглянув же на одно из изображений, сложно было не перевести взгляд на второе, третье, десятое.

Корабль, но со странными колёсами то по бокам, то сзади. И поясняющие рисунки, показывающие, что они должны вращаться, загребая воду на манер весёл. Только приводиться в движение не гребцами, а стоящей внутри корабля машиной, для работы которой нужно сжигать дрова или уголь.

Огромный… воздушный шар — оба Борджиа знали, что подобное уже существует в природе, пусть и только-только показавшее свою пользу — но вытянутой формы, с большой «корзиной» внизу и опять же чем-то вроде странного колеса, способного заставить двигаться уже в воздухе.

Работающий в кузнице огромный молот, плющащий заготовки и железные слитки, придающий им нужные формы, при этом тоже работающий как часть той самой паровой машины.

Повозка с необычно широкими и странно расположенными колёсами, на части которой установлена дымящая машина, а сама она движется без помощи какого-либо животного. Лишь сидящий впереди человек, дергающий какие-то рычаги, тем самым изменяя направление движения.

И несколько других применений, словно бы создатели этих рисунков-чертежей поставили своей целью показать, что эта задумка может быть применена практически во всех сферах людской жизни, меняя окружающий мир, утверждая власть нового подхода, новых веяний.

— А ведь Чезаре говорил нам, что собирается если не перевернуть мир, то хотя бы как следует встряхнуть, — тихо так произнесла впечатлённая Лукреция. — Я бы посчитала это сказкой, но вот она… машина. Работает, лязгает, показывая своё существование и возможности.

— Мы впечатлены, синьор Горненхельц, — милостиво кивнул понтифик. — Вы оправдываете доверие, возложенное нашим сыном, и заслуживаете награды. Эти листы я заберу. А вы продолжайте свою работу, но остерегайтесь посторонних глаз. Слишком многие посчитают это колдовством. Снова.

- Им останется лишь смириться, отец.

— Может быть, — вздохнул Родриго Борджиа, принимая из рук Вильгельма скрученные и упакованные в футляр листы. — Пока же я хочу уйти из этого душного и очень неуютного места.

Против этого Лукреция даже не думала возражать. Все те места, в которых сам брат или его помощники творили что-то новое, как правило, являлись очень нелицеприятными. К тому же она понимала, что далеко не всё из полученных впечатлений отец готов произнести вслух перед посторонними. Так и оказалось, стоило им выйти из лаборатории и оказаться на свежем воздухе.

— И опять Чезаре находит новый путь двигаться вперёд, многое приобретая. Но в числе этих приобретений и очередные враги.

— Кричать о колдовстве всё равно будут, папа, — ехидненько улыбнулась младшая Борджиа.

— Я о других крикунах. Цеховых. Мы только что видели поднятие тяжестей. А рисунки? Те, где показана машина для кузниц и другие похожие. Это не коснётся мастеров, а вот обычных «вечных подмастерий» из числа просто неспособных создать свой «шедевр» и особенно учеников, которые выполняют самую простую работу — их сильно уязвит. Ещё есть цеховые старшины, которым выгодно имеющееся положение, которые не хотят перемен. Задумайся.

Понтифик знал, о чём говорил. Многие цеха и так смотрели волком в сторону нововведений в Италии. Тех самых, согласно которым их влияние сходило на нет, а недовольные своим положением подмастерья и даже некоторые мастера спокойно и без каких-либо проблем могли выйти из цеха и продолжать работу самостоятельно. Попытки же «проучить» отступников быстро и жёстко карались королевской властью. Обязательные удары по кошельку, а в случаях, если беглецов из того или иного цеха успевали ещё и как следует побить… тогда к виновникам применялось и иное воздействие. Причём как к непосредственным исполнителям, так и к тем, кто им это поручил.

Это что касалось дел внутри королевства. А были ещё и те, кого либо напрямую переманивали из других стран, либо просто в цехах германских, голландских и иных земель «внезапно» начинали бродить слухи о возможности получить в Италии много больше, чем тут, на старом месте. Вот и тянулись в Италию представители самых разных цехов, собственно, уже переставших быть частью того или иного цеха, в надежде получить куда более приятную жизнь, чем была раньше. В большинстве случаев это оставалось без последствий, но иногда, дабы сберечь цеховые секреты, старейшины были готовы на многое. В том числе и на убийство беглецов. Ни разу не пустые слова! Пара часовщиков из Нюрнберга, гранильщик камней из Португалии, ещё несколько случаев… Тут покушения удались, а сколько их сорвали, либо сразу перебив нанятых убийц, либо сперва выпытав имена заказчиков.

Зато с тех пор действительно ценных мастеров стали охранять ещё сильнее, одновременно повесив на площадях тех, кто был руками заказавших убийство. Сами же заказчики, проживавшие за пределами Италии… Тут почти во всех случаях Борджиа пришлось проглотить полученное оскорбление. Не та сложилась вокруг обстановка, чтобы позволять себе показательно устранить оплативших убийства. Хотя Лукреция помнила интересные такие листы бумаги, в которых её брат записывал имена малозначимых персон, которые перешли дорогу интересам семьи. На будущее, близкое или отдалённое. Так вот, имена некоторых цеховых старейшин там значились.

Касаемо же сказанного отцом… Тут дочь понтифика начинала осознавать истинный смысл угрозы. Сперва Чезаре нарушил особые права цехов, дав возможность всем трём уровням их иерархии — мастерам, подмастерьям и ученикам — возможность выбора. Находиться внутри цеха или же выйти из него и пробиваться самостоятельно, рассчитывая лишь на силу своей одарённости? Теперь всё зависело от самого человека. Понятно, что через какое-то время вышедшие из того или иного городского цеха мастера могли создать что-то вроде своего цеха, пусть и маленького, тем самым соперничая со старым. Тем самым заставляя других работать лучше и себе не давая «почивать на лаврах». И никакой возможности вынужденной преемственности вроде «отец был ткачом, значит и дети его ими будут». Они МОГУТ стать ими, а могут и не стать, если захотят чего-то иного и имеют к этому дар.

Ничего удивительного, что верхушка цехов — старейшины и немалая часть мастеров — уже плевались ядом и желчью в сторону Борджиа, неся немалые убытки и понимая, что в скором времени они станут ещё больше. Да и ускользающая из их рук пусть небольшая, но власть хорошего настроения и доброты им также не добавляла.

Тогда зачём всё это творилось её братом и при поддержке отца? Лукреция почти сразу задалась этим вопросом, но очень быстро сама себе и ответила. Не пришлось даже спрашивать кого-либо. В проигрыше была лишь часть состоящих в цехах. Зато наиболее способная, активная, стремящаяся вперёд часть — они получили возможность и не собирались выпускать её из рук. Наглядным доказательством был самый настоящий расцвет ремесел как в пределах Рима, так и по всей Италии. Добавить к этому заинтересованность государства в определённых мастерах, не скрываемую он людей, и в итоге получилось… Выгода получалась, причём немалая.

Независимость от закупок действительно важных товаров извне — вот чего стремился достичь Чезаре Борджиа. Ну а понимая, что, к примеру, то же железо и лес для кораблей найти в итальянских землях весьма затруднительно, вынужден был до поры ограничивать тем, чтобы покупать только сырьё для создания тех или иных товаров. Отсюда и закладки верфей, и растущие, словно трибы после летнего дождя. Многочисленные мастерские. Мечи и ткани, доспехи и повозки, часы и украшения на любой кошелёк — всё это, по словам брата, укрепляло королевство. Сначала это были слова, теперь же становились видны и первые результаты.

И вот новый шаг. Опасный и в то же время многое обещающий. Если у того учёного народа, который так ценил и всеми силами привлекал в королевство Чезаре, действительно получится создать даже часть из увиденного на чертежах… Лукреция представляла, как сильно изменится мир. И как громко будут орать те же строители, число которых… несколько поубавится. Не мастеров своего дела, а простых работников. Если та «паровая машина», как называл устройство Гортенхельц, сможет заменить усилия многих носильщиков, поднимающих грузы на крепостные стены, тогда… Их нужно будет куда-нибудь деть, чем-то занять. Занять таким, чтобы уже эти, лишившиеся пусть слабо оплачиваемой, но позволяющей как-то жить работы, не стали опорой для ненавидящих Борджиа.

— Чезаре должен был это предусмотреть.

— Предусмотреть что? — испытующе так прищурился Родриго Борджиа, пристально глядя на свою дочь.

— Что творения этого да Винчи и его собственного разума в будущем лишат работы очень многих.

— Вот ты и сумела посмотреть в будущее дальше, чем на один, может даже два шага, — сделав шаг, понтифик обнял своё дитя, будучи действительно довольным тем, что сейчас услышал. — Я горжусь тем, что уже второй мой ребёнок научился это делать. Вот если бы все… и кое-кто раньше.

Тут Лукреция предпочла промолчать, зная, что именно имеет в виду отец. Кого он случайно или не очень мимолётно упомянул. Хуан. Её старший брат, которого она уже давно не считала родным человеком. Тот самый, собственными стараниями разрушивший всё, чего мог достигнуть, да ещё и потоптался на осколках сапогами. Понимая отцовские чувства, сама она ничуть не жалела о том, что её ныне изгнанный братец так и не взялся за ум. Слишком уж много бед от него случилось, да и отношение Хуана к сестре было… порой плохим, а порой и вовсе омерзительным. Раньше она могла только расстраиваться и пытаться сдержать слёзы, а вот теперь… Теперь бы братца просто не стало. Спасибо Чезаре за его особые уроки, он не зря рассказывал ей о способах избавиться от врага так, чтобы заподозрить истинного виновника было бы очень трудно, почти невозможно. Нет, стоит Хуану только попробовать заявить о себе, осмелиться на что-то претендовать — приговор будет подписан моментально. А от того, что лишь в голове Лукреции, его ранее безобидной сестры — так от «печального» исхода это всё равно не спасёт.

— И да, Чезаре уверен, что предусмотрел последствия, — прервал выжидающее молчание дочери Родриго Борджиа. — Если что-то становится избыточным в одном месте, то это надо перенести в другое. Может даже далёкое.

— Завоёванные земли… — подумав высказала предположения юная Борджиа. — Не освобождаемые, а завоёванные. И тут, и за океаном, в Новом Свете. Я права?

— Твой брат внимательно изучал историю, в том числе и прежнего Рима. И добавлял в старую основу новые мысли. Поэтому все эти сербы, болгары и прочие будут «освобождаемыми», а отношение к ним благожелательное и покровительственное. С особыми планами на них на всех. Османы же и другие… им нечего ожидать от носящего Железную корону. Для Чезаре все они как Карфаген для одного римского сенатора.

— Который «должен быть разрушен».

— Именно, дочка. Не в этой войне, так в следующей или через ещё одну. Хотя жаль, что с первого раза не получится добиться всего, чего хотели.

Вопрос без слов, одним лишь взглядом. Лукреция умела это делать, причём весьма выразительно.

— Недавно доставили, — достав этого скрытый под одеянием скрученный лист бумаги, понтифик передал его дочери. — Мы с твоим братом ожидали ответных действий от врагов в короне и рясах, но чтобы так… Недооценили их решимость и глубину испытываемой к нам, Борджиа, ненависти.

— Доминиканцы…

— Лишь явная и видимая часть. Они сплелись в единый клубок почти со всеми нашими врагами. Ядовитый, шипящий, грозящий не сталью, но ядом. Не достанут до нас самих, будут кусать всех, до кого дотянутся, разрывая связи Святого Престола везде, где смогут, на что хватит сил и влияния. Читай, Лукреция, там есть и знакомое тебе и ещё не очень. Копия уже направлена Чезаре.

Размещаясь рядом с отцом в ожидающей их карете, что должна была отвезти из во дворец, Лукреция не могла оторваться от начертанных мелким, но разборчивым почерком строк. В этом донесении из Франции кратко, но в то же время с упоминанием всех важных нюансов говорилось о том, что уже произошло и что должно было произойти в самом скором времени. И эти события обещали большие проблемы как Италии, так и Святому Престолу. Не то чтобы угрожающие существованию и даже достигнутому величию, но рушащие большую часть дальнейших планов.

— Будьте вы прокляты, ослеплённые собственным безумием фанатики, — процедила Лукреция. — Мало нам было Савонаролы…

Рим, вот уже в который раз, стал похож на растревоженный муравейник, а может и пчелиный улей. Только на сей раз угроза была не у стен и даже не у границ что подвластных Святому Престолу земель, что Италии. Опасность подкралась к власти духовной, распространяющейся через любые границы, проникающей во все места, где находились подчиняющиеся понтифику священнослужители, от кардинала до последнего бродячего монашка.

Разумеется, умеющие мыслить и делать правильные выводы и раньше поняли, что конфликт между нынешним понтификом и Орденом Братьев-проповедников после последней буллы стал не просто неминуемым, но и перешедшим в стадию кипения. Поставленные по сути перед выбором между сдачей на милость Папы и бунтом инквизиторы во главе с генеральным магистром Ордена святого Доминика Крамером не могли не сделать свой ход. Вот они его и сделали: жёсткий, опасный, раздувающий пламя уже пылающих костров и добавляющий новые пожары.

До поры отсиживающийся в Зальцбурге Генрих Крамер, как оказалось, уже некоторое время там не пребывал, тайно покинув пределы Священной Римской империи и оказавшись на французских землях. Именно оттуда раздалось его «Воззвание ко всем истинным христианам», в котором он одновременно нападал на нынешнего понтифика и обличал саму суть «оступившихся от истинного пути мирян и священнослужителей». В вину Александру VI и тем, кто его поддерживает, было поставлено почти всё произошедшее с момента избрания его Папой Римским и даже то, к чему он не имел прямого отношения, но вместе с тем «не содействовал отмене греховных законов и не делал и малейших усилий для обуздания греховности рода человеческого».

Царящая в Риме и не только роскошь среди князей церкви, «еретические» опыты алхимиков и иных, «называющих себя учёными», но создающими «угодные только дьяволу изобретения». Под последними, что и неудивительно, имелись в виду новые виды оружия, а особенно новинка под названием «воздушный шар, восхваляющий гордыню человеческую, богопротивно желающую вознестись к небесам не жизнью праведной, а при помощи дьявольских ухищрений». Особая ненависть, естественно, была относительно значительного урезания полномочий инквизиторов и по существу запрет вынесения приговоров с последующими сожжениями на местах. Это подавалось Крамером как потворствование даже не еретикам, но колдунам и ворожеям, о сути которых в библии говорилось прямо и открыто.

Ну и Савонарола, точнее, его смерть. Генеральный магистр доминиканцев прямо обвинял Александра VI и его сына Чезаре, короля Италии, в том, что именно они подослали убийц к «устроителю Царства Божьего на земле», в доказательство чему приводил признание пойманных убийц, подтверждённое перед лицом братьев-доминиканцев после полагающихся методов дознания. Понятное дело, что этими «полагающимися методами» были разного рода пытки, в которых духовные браться генерального магистра, создателя «Молота ведьм», знали толк. Вот и получили понятно какое «признание» от подходящих на роль убийц случайных наверняка людей.

Само по себе это было предсказуемым, но вся печаль для Борджиа состояла в том, что простыми воззваниями доминиканцев дело не ограничилось. Те инквизиторы, которые находились в землях, поддерживающих деятельность их организации, разжигали единовременно костры обыкновенные и посредством проповедей. В других местах их тоже кое-кто готов был слушать. Часть венецианского простонародья, кое-кто в Венецианской и Сиенской республиках, некоторые места Священной Римской империи, помимо чисто германских вольных городов, епископств и иных мест. Тут было и недовольство Борджиа как таковыми, и стремление получить больше духовной власти у некоторых епископов, и иные желания светских правителей разной силы и значимости. Всего хватало!

Всего и всех, но особенно во Франции, куда словно бы со всех сторон стекались наиболее значимые фигуры из числа врагов понтифика и итальянского короля. Пять кардиналов, все четверо из рода делла Ровере и примкнувший к ним уже довольно давно Джованни Батиста Зена, немалое число архи- и простых епископов, генеральный магистр Ордена Братьев-проповедников, а также лидеры цистерцианцев и картезианцев. Эти два Ордена более всего не устраивали именно давно и прочно наметившиеся послабления, уход от аскетизма, на котором во многом была основана их суть. Отсюда и поддержка Ордена святого Доминика и инквизиции, символом которой он являлся.

Но главное даже не то, КТО собрался, а ГДЕ происходило собрание. Авиньон. То самое место, в котором ещё сохранилась память о пребывании именно там понтификов. О последующем двоепапстве. Длительной борьбе за власть духовную. Учитывая же, что, по внушающим некоторое доверие слухам, в Авиньон собирался приехать сам король Франции Людовик XII Валуа… Почти никакой скрывающей будущее завесы и не оставалось.

И всё это во время крестового похода, причём похода успешного, заставляющего вспомнить таковые с первого по, допустим, третий, пусть и был нынешний направлен не на Святую Землю, а как освобождающий народы из-под османского рабства. Цели да, отличались, а вот успешность соответствовала. Только вот если успехи воинов-крестоносцев там, в османских землях, то здесь, в королевствах, откуда они отправились в поход, их нет. Значит и армии Италии с Испанией в немалой мере ослаблены, а потому силой вразумить готовящихся устроить раскол если и можно, то слишком опасно. А что Борджиа, что Трастамара очень не любили излишний риск. Потому и достигли того, что имели сейчас.

Слухи, сплетни, предположения… Они как лесной пожар в летнюю пору распространялись внутри Рима, Перуджи, иных городов, разносились на языках торговцев, захватывая всё большее число умов, острых и не слишком. И было бы совсем печально, не предприми Александр VI скорых ответных действий, чтобы не допустить совсем уж безумных, не имеющих ничего общего с действительностью предположений. Положение викария Христа, оно многое ему позволяло. В частности, ударить на опережение — не мечом, но словом, тем самым выбивая из рук устроителей раскола часть того оружия, которое они могли против него использовать. Иными словами, Родриго Борджиа вытащил из потайного до поры «ящика» ту буллу, которую они с Чезаре намеревались пустить в ход несколько позже, после триумфального завершения Крестового похода.

Впрочем, всем и так было ясно, что Османская империя уже проиграла несколько важнейших сражений и теперь мечтает лишь об одном — вылезти из неудачной войны, откупившись как уже де-факто потерянными землями, так и ещё несколькими кусками. Очень уж султан Баязид II боялся потерять трон вместе с жизнью. Не зря Чезаре Борджиа полностью поддержал намерение отца через посредников связаться с султанскими сыновьями, блазня тех возможностью стать султаном или же, на крайний случай, отколоться от империи, создав небольшое, но собственное государство. И не просто создать, но получить достаточно надёжные уверения о безопасности… лет на десять. Пусть настоящих восстаний против власти Баязида II ещё не случилось, но они вот-вот готовы были вспыхнуть, заставляя султана держать немалую часть войск для их возможного подавления, и забыть о том, что такое чувствовать себя в безопасности.

Родриго Борджиа понимал и поддерживал желание сына лично отстраниться от тайных сношений с представителями Дома Османа и никоим образом не быть причастным к любым обещаниям, которые может дать его отец. Если сын решил облачиться в незримый, но в то же время ощущаемый всеми доспех человека, никогда не нарушающего собственное слово… Во многих случаях это действительно помогало интересам семьи. В тех же, когда требовалось не играть словами, запутывая другие стороны в их вязкой паутине, а напрямую обмануть, предать, показать всю меру истинно валенсийского коварства… На то у короля Италии имелся родной отец, носящий на голове не Железную корону, а тройную тиару понтифика. Потому сам Чезаре Борджиа мог абсолютно искренне заявлять, что Италия и вообще все воины-крестоносцы ни о чём с Домом Османов не договаривались и никакими обязательствами не связаны. Про клятвы же и вовсе речи идти не может. Более того, никак нельзя нарушить ту самую буллу «О Крестовом походе», прямо запрещающую подобное до достижения желаемых результатов похода.

Две стороны одной монеты. А может и больше, чем две, если взять для примера огранённый кристалл, как любит это делать сам король Италии. Но здесь и сейчас, перед лицом уже почти состоявшегося раскола, Александр VI должен был использовать все средства, чтобы пусть не предотвратить — увы, но тут он недооценил врагов, позволил им зайти дальше, чем было предусмотрено в «рамках» пишущейся картины триумфа рода Борджиа — но сделать так, чтобы откололась как можно меньшая часть. Люцифер с ней, с Францией! Ей они с Чезаре готовы были пожертвовать, понимая, что разрываемое при их прямом участии на куски королевство было, есть и будет врагом Италии и лично Борджиа. Уж точно пока Валуа не успокоят свои желания распространить свою власть на италийские земли, где их совершенно не рады видеть. А до этого благословенного мига явно не один год, а может и не десятилетие. Слишком многое раньше получалось у королей этой династии, слишком они привыкли к победам, а особенно их воодушевило поражение Англии. Не простое, а словно бы чудом случившееся, чередой совершенно неожиданных событий. Только вот… может и не зря Чезаре говорит о проклятье тамплиеров, используя страх перед ним, но сам в это не веря. Уж он то знал очень своеобразное, необычное мышление сына.

Булла «О церковной реформе». Она должна была обрушиться на хребты внутрицерковных врагов, сокрушая остатки сопротивления на волне народного воодушевление после завершения Крестового похода. А сейчас… выстрел последует раньше времени, да и то скорее как оборонительный.

Понтифик понимал, по каким слабым местам Святого Престола наносятся удары из Авиньона. Отход от аскезы разного рода, показная и естественная для Рима и поддерживающих римский образ жизни роскошь, разрушение ставшего привычным преследования «еретиков» и «колдунов», развитие науки, которую тёмный народ не в силах отличить от колдовства по причине скудости разума, и многое иное. Оправдываться? Ни в коем случае! Любые оправдания означают показ своей слабости, неуверенности, готовности поддаваться чужому влиянию. Выжидать? Тоже не лучшая стратегия, особенно зная таких врагов как Джулиано делла Ровере и его родственники.

Оставили в живых, рассчитывая использовать в разыгрываемой сложной партии. А они сумели сломать выстроенную на шахматной доске позицию, сделав сразу несколько удачных ходов, перехватив, как считали, инициативу.

Поэтому только удар на опережение! Сразу в несколько уже их слабых мест. И первым делом по тому самому целибату — основе бытия всех священнослужителей, подвластных Святому Престолу. Пребывая очень долгое время вице-канцлером Святого Престола, Родриго Борджиа имел доступ ко всем документам канцелярии и выносил решения по немалой части действительно важных дел. Оттого насмотрелся… разного. Огромное количество просьб о признании незаконных детей как раз от тех священнослужителей, кто происходил отнюдь не из простого народа. Таковые по негласной традиции полагалось удовлетворять без особых промедлений и даже без «приложения весомой благодарности». Большинство кардиналов сами были, что называется, не без греха, поскольку являлись нормальными, здоровыми мужчинами. А вот простому духовенству было куда хуже и сложнее.

Другое и очень немалое число бумаг, касающихся иной стороны, куда более тёмной и по возможности скрываемой. Той, что творилась как в монастырях, так и вне оных. Содомский грех, цветущий пышным цветом почти во всех обителях и приходах. Развращаемые взрослыми монахами юные послушники через какое-то время сами развращали юных мальчиков. Порой уговорами, порой угрозами… часто и грубой силой. Порочный круг, выхода из которого просто не существовало, помимо одного. Разорвать этот самый круг! Только пойти на такой шаг означало перевернуть церковный мир, точнее даже вывернуть его наизнанку, получив мириады проклятий как раз со стороны тех, кто привык проворачивать свои содомские забавы в тишине монастырей и под опосредованной защитой того самого целибата. Родриго Борджиа знал, что и кое-кого из его предшественников, носящих тройную тиару, были подобные мысли, но никто так и не решился сделать подобный шаг. Кто-то из чувства страха, иные из опасений сделать только хуже, чувствуя отсутствие у себя за спиной действительно мощной поддержки. Зато у него, Борджиа, таковая имелась. Сразу с нескольких сторон.

Не целибатом единым. Реформа должна была запретить такое явление как индульгенции, особенно их продажу, которая очень у многих вызывала непонимание, а порой и ощутимое раздражение. Предыдущие понтифики любили порой использовать продажу оных как средство наполнения казны, но стоило ли оно того — большой вопрос.

На фоне двух столь значимых изменений остальные несколько блёкли, но также были довольно важными. Изменение отношений святого Престола и монашеских орденов, осторожный намёк на то, что понтифик не обязан «нести великое, но тяжкое бремя тройной тиары» до своей смерти, если более не чувствует в себе прежних сил и желает, чтобы ему на смену был избран другой. Последнее являлось на деле очень важным, многое позволяющим. Средство при необходимости, чувствуя приближающуюся даже не смерть, а усталость разума, передать власть преемнику. Именно преемнику, поскольку хоть голосование кардиналов и будет, но вот средства повлиять на оное у пусть отрешившегося от власти, бывшего, но всё же понтифика сохранятся.

Всё перечисленное должно было окончательно разъярить и так явных врагов Борджиа и в то же время склонить на их сторону тех, кто хотел изменений в церкви, но помогающих идти вперёд, а не пятиться обратно, во времена… не самые лучшие, наполненные излишней кровью, причём принадлежащей тем, с кем можно было и договориться, в отличие от тех же мавров или османов.

Выиграть немного времени, которого должно было хватить. Для чего именно и кому? Чезаре Борджиа, для вынужденной приостановки Крестового похода, ведь продолжать оный, когда рядом с домой вот-вот готов вспыхнуть пожар — не самое разумное поведение. К тому же проклятые венецианцы всеми силами пытались ускользнуть от предоставления кораблей и войск, затягивая выполнение любых, самых разумных приказов. Разве что свои владения расширяли, понимая, что османы уже мало что могут им противопоставить. А где одни, там и другие могут пойти по их стопам.

Получалось, что придётся его сыну поддаться на уговоры то и дело появляющихся посланцев султана, остановить подготовку сильного удара уже по болгарским землям и заключать мир. Заключать, но вместе с тем быть готовым к тому, что он может быть нарушен в любой момент, а ещё — правильно разделить завоёванное, с чем тоже ожидались сложности. Слишком уж богатая добыча могла достаться участвующим в Крестовом походе, а делить её без серьёзных обид… Случалось, что именно это приводило к началам новых войн, пусть и отсроченных во времени. Этого Родриго Борджиа точно не хотел!