Ошибка биолога

Человек без костей

Время шло и шло. Стрелка часов словно торопилась пройти круги и указать Кошелеву на роковую цифру, когда уже всякая надежда будет потеряна. А он тщетно ломал голову и все никак не мог выдумать денег.

Ресторан был полон. В душном, прокуренном воздухе стоял гул голосов.

Гремела посуда, толкаясь, пробегали лакеи с блюдами. Деловые люди быстро поглощали обед, расплачивались и уходили. А Кошелев все сидел за кружкой пива под враждебными взглядами слуг, сомневающихся в уплате по счету и в чаевых.

— Позвольте присесть за ваш столик.

— Пожалуйста! — машинально согласился Кошелев.

Длинный, худой господин с бледным лицом, с заостренным, как у покойника, носом и огромной синевой под глазами медленно опустился на стул.

«Словно аршин сложился» — пришло сравнение в голову Кошелева.

Посетитель спросил красного вина и едва отхлебывал из стакана, дымя сигарой.

Оба пили и молчали.

— Извините, — обратился вдруг к Кошелеву длинный и худой, — я, видите ли, занимаюсь разными исследованиями по части психологии, вернее, психофизики. Меня крайне интересует один вопрос: как душевные переживания отражаются на лице человека? Еще раз извиняюсь за назойливость, но мне кажется, что вас угнетает, больше того, подавляет какая-то мысль, то, что называется idee fixe.

Кошелев дошел до того состояния, когда совершенно все равно: говорить ли с близким или с первым встречным.

— Да, вы правы!

И рассказал о своих неудачах, о тяжелом семейном положении, о бесплодных поисках денег.

— Завтра праздник, а у меня дома сидят без гроша. Если не достану денег до пяти часов, впору утопиться.

Длинный и худой странно улыбнулся, словно череп оскалил зубы.

— Нет, вы не кончите сегодня самоубийством.

— Почему вы говорите так решительно?

— Человек, который скоро умрет, имеет на лице некоторые роковые черты. Я научился их угадывать от одного ученого, который провел долгое время в Индии.

— Ничего не понимаю! Я совершенно здоров, а близость смерти можно, конечно, ждать — например, врачу, по болезненным признакам. Самоубийство же зависит от меня самого, от моего настроения, но еще больше от внешних условий, которые предвидеть нельзя. Вот я послал к одному знакомому письмо с просьбой прислать денег. Если ответ будет благоприятный, чего ради я буду думать о расчете с жизнью? Я жить хочу.

Длинный и худой второй раз показал оскал черепа.

— Вы рассуждаете, не имея понятия, о чем говорите. Роковые черты накладывает не болезнь, не личное настроение, не стечение обстоятельств, а нечто властное, лежащее вне жизни людей. Печать смерти!

Кошелеву, и так расстроенному неудачами, стало жутко.

Странный собеседник вызывал невольно суеверный страх и вспоминались старые, забытые силы: колдун, выходец с того света, человек, продавший душу дьяволу за знание тайн жизни…

Пришел посыльный и принес письмо. Уже на ощупь Кошелев угадал, что денег в конверте нет, а только визитная карточка. Конечно, с самым вежливым отказом.

— Что делать теперь?! — вырвалось у Кошелева. — Последняя надежда лопнула!

Он подперся обеими руками и закрыл ими лицо.

— Видите, — раздался сухой, деревянный голос собеседника, — у меня есть деньги, но я никогда никому не даю взаймы. Ни копейки! Каждый должен доставать сам. И вы также.

— Но как? Научите, посоветуйте! Время не ждет…

— У вас нечего заложить или продать?

— Все, что было возможно, уже сделано…

— Тогда продайте самого себя!!

Кошелев почему-то вздрогнул, но сейчас же рассердился.

— Что вы? Шутите надо мною, издеваетесь?

— Нисколько.

— Но я… я не женщина…

— Вы меня не так поняли. Когда говорят о женщине, что она продает себя, это условно. Не себя, а свою любовь она продает. А я предлагаю вам продать свое тело, свою физическую оболочку совсем.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

И третий раз худой и длинный показал оскал черепа.

— Не пугайтесь и не бледнейте! Я не советую вам совершить что-либо ужасное. Напротив, очень простое. Вы слыхали, что военно-медицинская академия покупает скелеты у желающих, разумеется, с тем, чтобы воспользоваться ими лишь после смерти? На паспорте ставится клеймо: «скелет продан» и извещается полиция о совершившейся сделке. Поезжайте и заявите. Вам выдадут 25 р.

— Как? Только?

— А вы думали, что ваш скелет стоит миллион? Академия продает скелеты в разобранном виде за 15 р., а в собранном за 40 р.

Стрелка часов перешла четыре.

— Спешите! Не опоздайте! Там только до 5 часов.

Кошелев сорвался с места…

Отдавая деньги обрадовавшейся, истомившейся от ожидания жене, Кошелев не чувствовал удовольствия, испытываемого мужчиной, когда он дает деньги женщине.

Конечно, он скрыл, откуда у него явились в руках два больших золотых, три рубля зеленой бумажкой и серебро.

«Цена твоего тела!» — подсказал голос, похожий на сухой треск, издаваемый живым скелетом — странным собеседником в ресторане, худым и длинным, с обострившимся, как у покойника, носом и огромной синевой под глазами.

Жена радовалась, давно не видавшая золота, и ласкала его и перекидывала из руки в руку, и в лукавых глазах отражались отблески родственного женщинам металла.

«Цена твоего тела»!

— Ничего ровно не случилось, все это расстроенные нервы, — уговаривал сам себя Кошелев.

Но не мог избавиться от чувства утраты чего-то.

Он делал свои обычные дела и забывал часто, особенно при успехе, и странную встречу в ресторане и продажу скелета. Но в минуты тоски и уныния овладевало им мучительное ощущение. «Скелет продан»! И он ощупывал ноги, и руки, и ребра, тихо постукивал согнутым пальцем по черепу. «Не мои кости — проданы!»

Воображение рисовало ему не агонию смерти, а то, как он, то есть не он, а его кости, будут собраны на проволоках и будет улыбаться вечной, костяной улыбкой череп, и спинной хребет поддержит железный штатив. Придет профессор, соберутся студенты с молодыми, серьезными лицами. Бледный палец со старческой кожей, изморщинившейся на мякоти, будет трогать бесстыдно обнаженные кости его, Кошелева, и сухим, деревянным голосом перечислять латинские названия.

А он будет улыбаться и живому скелету науки, и жаждущим знания молодым, сильным телам жизнерадостной молодости…

Но явилось и иное чувство — чувство какой-то обязанности. «Скелет — не мой, я должен его хранить и оберегать».

Кошелев, чего не было прежде, боялся попасть под трамвай, остерегался извозчиков и автомобилей. И когда однажды сломал руку, то поймал сам себя на нелепой мысли:

«Я испортил доверенный мне скелет!»

Внутри Кошелева поселилось что-то чужое, не «его», не ему принадлежащее, проданное в кабинете профессора, с золотыми очками, оседлавшими крупный нос, красный, бугроватый с двумя темными безднами больших, длинных ноздрей.

Положение становилось все более невыносимым и Кошелев, поправившей было свои дела, запил.

В минуту пьяной откровенности и теплой близости он сознался жене, что продал скелет.

Она на это не сказала ни слова осуждения, даже пошутила: «Когда у нас не будет денег, я продам тоже свой скелет».

Но с тех пор Кошелеву стало казаться, что жена относится к нему иначе, чего-то недоговаривает, словно даже ласкает и целует через силу.

Было ли это так на самом деле или только кошмарное представление самого Кошелева?

Но он мучился и бранил себя, что открыл роковую тайну.

Пьянство продолжалось и хмельной угар раскалял и без того пораженный болезненными фантазиями мозг.

Однажды, шатаясь, с мутными глазами, подошел он в своем обычном ресторане к двум репортерам, грустно сидевшим около выпитого маленького графина и остатков редиски на тарелках. Тяжело шлепнулся на свободный стул.

— Ну, что вы носы повесили? Денег нету?

— Это, кажется, не требует комментариев, — оборвал густой брюнет. — Сами видите — сели маком и как еще выберемся, неизвестно.

— Давайте-ка лучше вместо рассуждений рубля два, — мрачно надвинулся блондин.

— Денег я не дам, но посоветовать могу.

— Ну, черт с вами, советуйте!

— Продайте свои скелеты в военно-медицинскую академию. Дают по 25 р. Я и телефон вам скажу для заявки.

Репортеры оживились.

— Да правда ли это? Как же мы не знали этого раньше? Продать скелет! Да черт с ним, со скелетом! На что он нужен? Сделайте одолжение — берите. И на похороны расходов никаких. И даже польза для отечественной науки.

— А вы не боитесь продать свое тело?

— Мертвое? Да какое нам до него дело? Извольте! На удобрение полей! На обучение студентов! На выделку маргарина, которые люди потолще…

— Нет, ты только послушай! Вообрази себе, что об этом узнают всюду. В Петербурге 2.000.000 жителей. По крайней мере 500.000 охотно продадут свои скелеты. Это составит приличную сумму в 12.500.000 р., ассигнование которой должна утвердить Государственная Дума.

— В Государственном Совете не пройдет…

Кошелев был поражен этим фонтаном веселости по такому страшному поводу, как продажа скелета.

Он вернулся домой с отяжелевшей головой, весь осел книзу от алкоголя и с трудом пробрался на свой пятый этаж. Не раздеваясь, бросился на диван в кабинете и захрапел.

Ночью проснулся. Внутри все горело, напился сырой воды из-под крана и опять завалился спать.

Его пробудило странное ощущение, трудно передаваемое словами.

Он лежал на диване и чувствовал себя совершенно беспомощным.

Все тело изнывало в мучительной истоме и в нем происходило что-то необычайное. Ныло повсюду нудной болью, куда-то тянуло, что-то выпирало наружу.

Тайна наконец объяснилась. При свете ранней петербургской зари Кошелев увидал рядом с собою белый, блестящий скелет, нахально улыбающийся и посылавший ему воздушный поцелуй!

— До свиданья! — раздался сухой, деревянный треск, — au revoir! Я в Академию. Откровенно говоря, мне надоело возиться с вашим пропитанным алкоголем телом.

— А я как же? — жалобно заныл Кошелев.

— А вы как хотите, дорогой мой! Моя миссия гораздо выше вашего грозного существования. А-ла-ла! Ла-ла-ла!

И скелет бодрой походкой направился к двери, надев цилиндр, и захватил трость.

Кошелев сполз с дивана, именно сполз, потому что, не поддерживаемый костями, он походил на огромного слизняка с расплывающимся телом. Кое-как добрался до окна.

Изумительное зрелище представляла улица. Шли и шли скелеты, большие, поменьше, маршировали, веселились, подбодряли друг друга веселыми песенками. Дружно шли на военно-медицинскую академию…

Кошелев и сейчас жив. Он помещен на Удельной, ползает по полу и жалуется, что скелет его бросил, и он не может ни ходить, ни стоять.