Ордо Ксенос

Глава двадцать вторая В ПАСТИ ВАРНА МАНДАТ НА ЗАЧИСТКУ 56-ИЗАР

Психометрически воссозданные воспоминания об окраинном мире и археологических раскопках на нем раскололись, словно отражение в разбитом зеркале. Но возвышающаяся над нами монструозная башня осталась, резко вырисовываясь на фоне смертельной мглы и готовясь обрушить нас в бездну страданий.

Я почувствовал, как Вок хлестнул ментальным выплеском по твари, но по осмысленности его поступок был сродни действиям человека, пытающегося сдуть смерч.

— Назад! — завопил я, но мне самому мой голос показался пропадающим и далеким.

Я увидел, как Вок проваливается в бездну, пытаясь дотянуться до меня. Я прокричал его имя и поймал за руку. Он заорал что-то в ответ, но мне не удалось его расслышать.

Вместо ответа я услышал вопли, крики и грохот огнестрельного оружия.

Я был распластан на холодном мозаичном полу часовни, с ног до головы покрытый кровью, слизью и ошметками какой-то органики. Мое дыхание было сбито, и никак не удавалось усмирить бешено бьющееся сердце. Вокруг стоял отчетливый и оглушительный шум.

Я откатился в сторону.

Паника опустошала часовню. Священники и послушники, помощники и слуги с воплями разбегались, опрокидывая скамьи. Лорд Роркен с побледневшим лицом вскочил на ноги. Его верные телохранители, скрывающиеся под масками святых апостолов, описывали восьмерки обоюдоострыми мечами.

Я увидел Вока, лежащего неподалеку без сознания. Так же как и меня, его покрывала нечеловеческая кровь и вязкий сок Имматериума.

Мне никак не удавалось обрести равновесие, рассудок притупился. Я откашлялся кровью. Стало ясно, что я — проклят. Проклят варпом, опустошен им и осквернен. Слишком близко и слишком долго мы соприкасались с ним.

С жуткими воплями валились астропаты. Многие из них были уже мертвы, а остальные либо бились в конвульсиях, либо истекали кровью. Двое прямо на моих глазах одновременно взорвались, лопнули, словно переполненные кровью пузыри. Между ними сверкали дуги разрядов энергии варпа, выжигая мозги, плавя кости и кипятя жидкие ткани.

Труп Малахита исчез. На постаменте, где он лежал, теперь сидел извивающийся, визжащий ужас, состоящий из дыма и гниющих костей. Астропаты дождались, пока мы с Воком сбежим, и только тогда разорвали связь. Но какая-то тварь сумела вылезти вслед за нами.

Точных собственных очертаний у монстра не было, но в то же время существовал намек на множество других. Так тень на стене или облако в небесах могут напоминать одновременно несколько разных предметов. Под плащом, сотканным из дыма, засиял свет звезд и сверкнули зубы.

Первый из телохранителей Роркена уже оказался рядом с чудовищем и ударил его мечом. Бритвенно-острый клинок, с выгравированными на нем благословениями и святыми символами, беспрепятственно прошел сквозь тонкий, эфирный дым.

В ответ существо взмахнуло оружием, состоящим из длинного, острого когтя, присоединенного, словно лезвие косы, к костяной рукояти, и рассекло пополам и человека, и святой меч.

Я принялся шарить в поисках оружия… любого, черт возьми, но оружия.

Раздался грохот канонады.

Три Десантника Караула Смерти наступали на исчадие варпа, стреляя из тяжелых болтеров. Их черные силовые доспехи покрывала псионическая изморозь. Было слышно, как Кианвольф выкрикивает проклятия порождению тьмы и тактические команды своим боевым братьям.

Болтеры, украшенные гербом их Ордена, продолжали грохотать в унисон до тех пор, пока их неустанный огонь не опрокинул тварь варпа, превратив ее в размазанный, визжащий ком черноты и костлявых отростков. Существо упало с постамента на не успевших прийти в себя астропатов, раздирая на куски и живых, и мертвых.

Брат-капитан Кианвольф выбежал вперед, быстрее, чем, на мой взгляд, было возможно для человека в столь тяжелой броне. Отбросив в сторону опустевший болтер, он выхватил цепной меч и полоснул им по корчащейся массе, отбрасывая тварь к исповедальным кабинкам, распавшимся от удара, подобно карточным домикам.

Лорд Роркен прошел мимо меня, сжимая церемониальный серебряный огнемет, который выхватил у одного из своих помощников. Следом за ним бежал служка, с трудом удерживая инкрустированный золотом бак с горючим и пытаясь шагать в ногу со своим повелителем.

Над канонадой возвысился распевный голос Роркена:

— Дух пагубного Имматериума, изгоняю тебя именем Императора Человечества, да будут обильны его благословения, да хранит он меня от страха перед тенью варпа…

Священное пламя омыло порождение варпа. Лорд Роркен распевал ритуальные слова изгнания на пределе своих голосовых связок.

Эндор помог мне подняться на ноги, и мы присоединили свои голоса к речитативу.

Часовню затрясло. Казалось, что завибрировало все судно.

А потом от мерзостного создания не осталось ничего, кроме горстки пепла и тех разрушений, которые оно причинило.

В качестве епитимий за проступок, приведший к вторжению исчадия варпа, Конрад Молитор должен был взять на себя все хлопоты по очищению и переосвящению оскверненной часовни. Эта работа, за которой присматривали первосвященники курии и техножрецы Бога-Машины, заняла первые шесть недель нашего десятинедельного путешествия к 56-Изар. Молитор отнесся к своим обязанностям серьезно, переодевшись в покаянную рубаху, сшитую из грязной мешковины, и заставляя своих слуг между ритуалами бичевать его розгами и ментальными плетьми.

Я решил, что он легко отделался.

Месяц я прожил в отведенных мне апартаментах на линкоре, оправляясь от физических травм, причиненных аутосеансом. На лечение психологического ущерба, полученного тогда, ушло еще много лет. Мне все еще снится тысячеглазый гейзер вздымающейся в небо крови. Такое не забывается. Говорят, что воспоминания со временем тускнеют, но вот это воспоминание не померкло ни на йоту. До конца жизни мне придется утешать себя тем, что потерять память об этом было бы хуже. Ведь в таком случае это стало бы отрицанием, а отрицание открывает двери безумию.

Весь месяц я провел на широкой кровати, обложенный подушками и валиками. Доктора регулярно навещали меня, так же как и приближенные лорда Роркена. Они проверяли мое здоровье, мой рассудок и скорость, с которой я поправляюсь. Но я знаю, что они искали на самом деле. Инфекцию варпа. Я был абсолютно уверен в ее отсутствии, но они не могли положиться на мое честное слово. И я, и Вок оказались слишком близко к бездне, слишком близко к краю необратимого проклятия. Всего лишь еще несколько мгновений — и…

Эмос все время оставался рядом, приносил мне книги и планшеты, пытаясь отвлечь меня. Иногда он читал вслух истории, проповеди или легенды. Иногда проигрывал кассеты с музыкой, вручную вращая рукоятку старенького целиафона. Мы слушали легкие оркестровые прелюдии Даминиаса Бартеламью, возвышенные симфонии Ганза Сольвейга, религиозный хор Онгреса Клойстерхуда. Эмос подпевал опереттам Гуингласа, пока я не взмолился о пощаде, а потом, когда играл «Реквием» Махариуса, исполнял пантомимой роль проводника, танцуя по комнате на своих аугметических ногах в столь нелепой и бодрой манере, что заставил меня рассмеяться вслух.

— Рад слышать это, Грегор, — сказал он, сдувая пыль с очередной кассеты, прежде чем вставить ее в целиафон.

Я собрался было ответить, но меня перебили резкие военные марши Мордианского полкового хора.

Навещал меня и Мидас, коротая время за игрой в регицид или пощипывая свою главианскую лиру. Последнее я воспринял как своеобразный комплимент. Он таскал эту лиру за собой много лет, она была с ним и в нашу первую встречу, но он никогда не играл в моем присутствии, несмотря на просьбы.

Он оказался мастером в этом деле. Его инкрустированные биосхемами пальцы читали и играли на кодированных струнах столь же виртуозно, как и управляли всем, что способно летать.

В третье свое посещение, после нескольких лихих главианских мелодий, он опустил свой пузатый инструмент и сказал:

— Ловинк умер.

Я прикрыл глаза и кивнул. Я подозревал это.

— Эмос не хотел пока говорить, учитывая твое состояние, но мне показалось, что будет неправильно дальше скрывать это от тебя.

— Он умер быстро?

— Его тело пережило вторжение во время сеанса, но не мозг. Тело скончалось через неделю. Просто угасло.

— Спасибо, Мидас. Хорошо, что ты рассказал. Сыграй еще раз, чтобы я смог забыться в твоей музыке.

Это странно, но больше всего я наслаждался визитами Биквин. Она суетилась, наводила вокруг меня порядок, возмущаясь состоянием кувшина с водой или тем, как разбросаны подушки. Потом она читала вслух оставленные Эмосом книги и планшеты, многие из которых он задекларировал как обязательные для моего просвещения. Но Елизавета читала их лучше, эмоциональнее и выразительнее. Голос, которым она наделила Себастиана Тора, заставил меня смеяться до боли в ребрах. А когда она приступила к чтению «Повести о боевых горнах» Керлова, ее олицетворение Императора надо было бы посчитать еретическим.

Я обучал ее регициду. Она проиграла несколько первых партий, завороженная фигурами, запутанностью игрового поля и сложностью ходов и стратегий. Она заявила, что игра для нее слишком «абстрактная». Что у нее, Елизаветы, не возникает «стимула». То есть мы начали играть на деньги. Тогда она обрела стимул и стала побеждать. Каждый раз.

В следующий свой визит Мидас печально спросил:

— Это ты ее научил играть?

К концу третьей недели месяца, проведенного мною на линкоре, в мою комнату вошла Биквин и объявила:

— Я привела посетителя.

Травмированную сторону лица Годвина Фишига восстановили с помощью аугметики и имплантатов и закрыли белой полумаской из синтеплоти. Потерянную руку также заменили, поставив вместо нее мощный серебристый протез. Исполнитель был одет в простую черную куртку и бриджи.

Он присел на край кровати и пожелал мне скорейшего выздоровления.

— Мы не забудем твою отвагу, Годвин, — сказал я. — Когда все кончится, ты можешь вернуться к исполнению своих обязанностей на Спеси, но, если захочешь, я с радостью возьму тебя в команду.

— Ниссемай Карпел, будь он неладен, — сказал Фишиг. — Верховный Хранитель может вызвать меня, но я знаю, где сам хочу находиться. Мне хотелось бы остаться с вами. У такой жизни есть смысл.

Фишиг просидел рядом со мной долгие часы и ушел только за полночь по корабельному времени. Мы разговаривали, перешучивались, а потом, под взглядом Биквин, играли в регицид. Поначалу нам доставляли массу развлечений его проблемы с манипулированием фигурами с помощью непривычной новой конечности. И только побив меня в трех играх подряд, он признался, что Биквин, в своей бесконечной мудрости, тренировала его несколько последних недель.

Был еще один посетитель, появившийся за день или два до того, как я наконец смог подняться на ноги и отправиться по своим делам, не прерываясь на то, чтобы отдышаться. Этого посетителя вкатил на инвалидном кресле Хелдан.

Вок выглядел съежившимся и совершенно разбитым. Разговаривать он мог только с помощью имплантированного голосового аппарата. Я был абсолютно уверен, что жить ему оставалось несколько месяцев.

— Ты спас меня, Эйзенхорн, — запинаясь, прохрипел он сквозь аугметические связки.

— Астропаты дали нам шанс выжить, — поправил его я.

Вок покачал шишковатой, бессильно опущенной головой:

— Нет… Я потерялся в том проклятом царстве, но ты удержал меня. Твой голос. Я услышал, как ты позвал меня по имени, и этого оказалось достаточно. Без этого… без твоего голоса я бы отдался варпу.

Я пожал плечами. Да и что тут можно было сказать?

— Мы не похожи, Грегор Эйзенхорн, — продолжал он дребезжащим голосом. — Наше понимание долга инквизитора серьезно различается. Но тем не менее я преклоняюсь перед твоей отвагой и самоотдачей. Ты заслужил мое уважение. Различные методы, различные средства — разве не это истинная суть нашей организации? Я умру спокойно — и думаю, что это случится скоро, — зная, что такие люди, как ты, продолжат борьбу.

Мне была оказана очень высокая честь. Что бы я ни думал о его методах, но цели наши совпадали.

Слабым жестом он велел Хелдану выйти вперед. Обглоданная карнодоном физиономия его помощника не стала краше с нашей последней встречи.

— Мне бы хотелось, чтобы ты доверял Хелдану. Он лучший из моих стажеров. Я намереваюсь рекомендовать его к повышению до чина старшего дознавателя, а оттуда лежит дорога к инквизиторскому сану. Если я умру, пожалуйста, присмотри за ним. Не сомневаюсь, что Инквизиция только выиграет от его присутствия.

Я пообещал Воку, что так и сделаю, и Хелдан явно обрадовался. Мне не слишком нравился этот человек, но он сохранял мужество и жизнерадостность перед лицом жуткой смерти и не оставил сомнений в своих навыках и преданности.

Вок сжал мою руку в своих потных клешнях и прохрипел:

— Спасибо, брат.

Коммодус Вок прожил еще сто три года. Эту старую перечницу оказалось практически невозможно убить. И когда Голеш Константин Феппо Хелдан бы наконец удостоен сана инквизитора, это произошло исключительно благодаря Воку.

Отработка вторжения началась за три недели до подлета к 56-Изар. Первоначально в планы адмирала Спатиана входило банальное уничтожение цели с орбиты. Но лорд Роркен и Орден Караула Смерти настояли на необходимости наземной операции. Обнаружение и ликвидация Некротека ксеносов нуждались в подтверждении. Лишь после выполнения этой цели можно было дать разрешение на тотальное разрушение 56-Изар.

Бритнот, почтенный библиарий и стратег Караула Смерти, вместе с армейскими тактиками провел серию опросов, вытягивая из моих помощников и выживших гудрунитов всю доступную информацию по тетраскейпам (забавно, мы стали использовать термин, введенный Малахитом).

Собранную информацию загрузили в корабельные вычислители, чтобы те создали симуляцию подобных условий для акклиматизации войск. Но на мой взгляд, имитация совершенно не давала представления о той «неправильности», с которой нам пришлось столкнуться на плато.

Сам Бритнот разговаривал со мной в присутствии Ольма Мадортина. Бритоголовый воин, казавшийся гигантом даже без силового доспеха, Бритнот оставался при этом сердечен и чуток, обращаясь ко мне с уважением и выслушивая ответы с подлинным интересом. Я постарался придать пережитому и увиденному нами в КСХ-1288 словесную форму, а заодно выложил им и теории, рассказанные Малахитом во время рокового аутосеанса.

Сторонясь такой роскоши, как сервитор-секретарь или клерк, Бритнот самостоятельно записывал примечания к услышанному. Меня завораживало то, как огромная лапища воина ловко управляется с крохотным стилом, бегающим по планшету.

Подобные беседы, которые иногда длились по нескольку часов, мы вели в моих апартаментах. Биквин регулярно подносила нам подносы с горячим медом и травяными настоями. Бритнот, поднимая кружку за ручку, отставлял мизинчик. Мне библиарий казался аллегорией войны в мирное время. Он лакировал свою чудовищную мощь утонченными манерами, не позволяя пугающим силам вырваться на свободу. Он поднимал кружку, отставлял мизинец, сверялся со своими записями и задавал очередной вопрос, прежде чем сделать еще один глоток.

А то, что мизинец размерами и формой напоминает булаву арбитра, его не заботило.

— Что я пытаюсь установить, брат инквизитор, так это то, будет ли окружающая среда сарути создавать помехи нашим войскам, лишать их оптимальной боевой эффективности?

— В этом, брат библиарий, ты можешь быть абсолютно уверен. — Я налил себе еще немного олисетского чая из серебряного чайничка. — Мои люди оставались дезориентированными в течение всей миссии, и причиной потерь среди гудрунских стрелков в первую очередь стали окружающие условия. Там существует некая «неправильность», сбивающая с толку все органы чувств. Были высказаны предположения, что сарути специально подрывали наше восприятие трехмерного пространства, но, на мой взгляд, мнение Малахита отражает истинное положение. «Неправильность» — это побочный эффект окружающей среды, предпочтительной для сарути. Следует ожидать подобного от любой из их родных планет.

Бритнот кивнул и снова что-то записал.

— Я уверен, что опыт вашего Ордена и специализированные системы восприятия подготовлены для этого, — вставил Мадортин. — Я же беспокоюсь о гвардейцах. Они ведь играют ключевую роль в операции.

— Все они ознакомились с предварительной тренировочной моделью, — пробормотал Бритнот.

— При всем моем уважении, но я тоже ознакомился с симуляторами. Они едва ли воссоздают в должной мере условия, в которых мы окажемся, — посмотрел я через стол на Бритнота.

Его скуластое лицо было словно обесцвеченным — обычное дело для человека, который проводит большую часть своей жизни запаянным в силовой доспех. Его немного воспаленные глаза с интересом уставились на меня. Я задумался над тем, каких войн, каких побед стали свидетелями эти глаза. Каких поражений?

— И что ты предлагаешь? — спросил Бритнот.

— Внести в тренировку дополнительные пассивные элементы. — Я долго и усердно раздумывал над этой идеей. — Ольм знает, брат библиарий, что я не военный, но вот, как мне кажется, надо поступить: пусть солдаты тренируются в условиях перегрузки и отсутствия равновесия. В одних упражнениях завязывайте им глаза, сковывайте им руки, в других — изменяйте гравитацию в тренировочных отсеках. Выдайте им тяжелые, неудобные рюкзаки со смещенным центром тяжести. Без предупреждения меняйте уровень освещенности. Заставляйте скакать давление и температуру воздуха. Просто делайте тренировки сложными. Учите их бегать, прятаться, стрелять и перезаряжать оружие в противоречивых условиях.

Заставьте их вызубрить все основные боевые навыки так, чтобы они могли применить их где угодно, при любых обстоятельствах. Когда они окажутся на поверхности 56-Изар, их мысли должно занимать только сражение. Чтобы все остальное производилось на уровне инстинктов.

Мадортин уверенно улыбнулся:

— Пехотные войска, находящиеся в нашем распоряжении, по большей части состоят из опытных солдат Военно-космического флота и легкой элитной Имперской Гвардии Мирепуа, сильно отличающихся от бедных гудрунских новобранцев, с которыми вам приходилось нянчиться. Мы прогоним их по полному кругу, так чтобы они могли отвесить ксеносам хорошего пинка. Они проверены боями, и у них есть шарики в штанах.

— Не стоит преуменьшать проблему, — предупредил я Мадортина. — Кстати, насчет этих, как ты выразился, новобранцев… Я говорю о сержанте Джеруссе и его людях. Мне бы хотелось, чтобы они сопровождали меня во время высадки.

— Грегор! Мы можем предоставить тебе первоклассный отряд Мирепуа, который…

— А я хочу выживших гудрунитов!

— Почему? — спросил Бритнот.

— Потому что как бы ни были они неопытны, но они видели тетраскейп. И именно их мне хотелось бы видеть рядом.

Мадортин и Бритнот переглянулись, и прокуратор пожал плечами:

— Как пожелаешь.

— И насчет остальных, как я уже и сказал, не давайте им поблажек на тренировках.

— Не будем! — засмеялся он. — Инструкторы так обработают эти полки, что они еще начнут тосковать по настоящей битве.

— Я говорю серьезно, — сказал я. — Всякий человек, высаживающийся на 56-Изар, должен быть готов к тому, что потеряет контроль над всеми своими чувствами, способностью адекватно мыслить, утратит силу духа и даже простейшие умственные способности. Это касается и воителей из почтенного Ордена Караула Смерти, да благословит их Император. Сражение будет не только тяжелым, но и неожиданным. Мне плевать, позабывают ли они, как зовут их родных мам или их самих, но они должны помнить, как держать строй, стрелять и перезаряжать, а еще обожать Императора и выполнять приказы.

— Очень образно, — произнес Бритнот. — Но мне, конечно, придется немного умерить пыл твоих фраз, прежде чем передать их моим боевым братьям.

— Мне все равно, что ты будешь им рассказывать, — засмеялся я, — только не доводи до их сведения, от кого исходят эти предложения.

— Можешь быть уверен в своей анонимности, — улыбнулся он.

Это стало настоящим чудом. Мне кажется, что я один из немногих смертных, кому удавалось выжать улыбку из библиария Адептус Астартес.

Бритнот отложил планшет и стило и с любопытством уставился на меня.

— Мандрагор, — произнес он.

— Это ублюдочное Дитя Императора? А что с ним?

— Мне рассказывали, что ты самолично убил его. В поединке. Это настоящий подвиг для такого, как ты… только не сочти это за оскорбление.

— Не сочту.

— Так как тебе это удалось? — с живым интересом спросил он.

Пришлось рассказать. Бритнот старался не выказывать эмоций, я пытался быть скромным, а Мадортин пришел в сильное волнение.

— Брат-капитан Кианвольф будет восхищен, — по окончании моего рассказа произнес Бритнот. — Я обещал ему, что разузнаю подробности. Он умирал от любопытства и хотел сам спросить тебя, но постеснялся.

Это и вовсе прозвучало забавно.

Мы готовились к предстоящему сражению. Оно обещало быть тяжелым и, в отличие от большинства кампаний, не имело четкого разделения на две стороны. Я наблюдал за тренировками, восхищаясь прилежанием и дисциплиной солдат. Также мне удалось получить истинное удовольствие от лицезрения того, как убойная бригада капитана Кианвольфа преследует учебную цель.

Мы были готовы. Готовы настолько, насколько это вообще возможно.

На девятой неделе пути Верховный Инквизитор Роркен и адмирал Спатиан составили совместную декларацию, официально одобренную печатью Экклезиархии, — «Мандат На Зачистку 56-Изар», в полном соответствии с терминами и определениями, принятыми в законодательстве Империума. Этот документ ставил точку в принятии решения. Обратного пути не было. Мы мчались сквозь Имматериум, чтобы вторгнуться в мир сарути и, если возникнет такая необходимость, уничтожить его.

Все это время мне практически не снилось снов. Но в последнюю ночь перед прибытием к 56-Изар в пейзаж моих грез снова пробрался красавец с пустыми глазами.

Он разговаривал со мной, но я не слышал слов и не понимал его намерений. Он вел меня холодными коридорами по разрушенному дворцу, а затем тихо отбыл куда-то за пределы сна, оставив меня в одиночестве, голого, посреди шатающихся и готовых обрушиться на меня руин.

Во сне были и сарути. Они легко пробирались через каменные лабиринты разваливающегося дворца, находя углы и тропы, которых я не мог видеть. Многочисленные ноздри на их покачивающихся головах засверкали, когда они уловили мой запах. По их черепам побежали энергетические разряды…

Проснулся я насквозь вымокшим в поту и практически вывалившимся из своей широкой кровати. Валики, выскользнувшие из-под подушек, скатились на пол.

На тумбочке попискивал вокс.

— Инквизитор Эйзенхорн слушает.

— Извини, что разбудил, — произнес Мадортин. — Но мне показалось, что тебе захочется это узнать. Флот вышел из Имматериума двадцать шесть минут назад. Мы выходим на орбиту вторжения в 56-Изар.