Глава 4

Я немного попереживал за свою лоферскую неудачу. Ведь я нарушил первый пункт Устава и совершил полезную работу, сам того не желая. Страшнее всего то, что Алексеев общается с Чемоданом и может ему проговориться о моём провале.

"Ну и пусть, — утешал я себя. — В глубине души я всё равно останусь лофером, даже если Чемодан меня выкинет из братства".

Чтобы компенсировать свою неудачу, я до самого "Бабьего лета" бездельничал с удвоенной силой. По понедельникам писал еженедельные планы, по пятницам — еженедельные отчёты, а в остальные дни делал вид, что занимаюсь анализом потенциальных рынков сбыта идей. Сам при этом развлекался перепиской по чату, местными сплетнями и натравливанием сотрудников друг на друга.

Зато наша с Суховым поездка в Мелентьевск была просто триумфальной. Руководство завода немедленно рассмотрело и подписало соглашение о сотрудничестве. Мою ересь, которую я нёс на совещании, обещали внедрить в производство и щедро за неё заплатили. Нам с Суховым была выдана премия, а в середине сентября Сандалов порадовал досрочным окончанием моего испытательного срока и переходом в постоянный штат компании. Начальник креаторного отдела посетовал, что я работаю не у него. Мол, своими бреднями я мог вполне бы затмить знаменитого Рощина.

В лице Сухова я приобрёл замечательного товарища. Я никому не рассказал о его пьяных выходках не из-за собственного благородства. Просто понимал, что трепло Коля сам обо всём проболтается. Я даже знал, что через месяц-другой он будет хвастаться своими Мелентьевскими похождениями, безбожно привирая и приписывая себе невероятные пьяные подвиги. Теперь же Сухов следовал за мной по пятам, старался во всём угодить, делился со мной самым сокровенным и постоянно благодарил меня за то, что я его не выдал. Делал он это тоже не из-за благородных порывов души, а из-за выданной ему премии. Он ещё не знал, какую свинью я собирался ему подложить.


Турбаза "Сосёнки" располагалась на северном берегу озера Ирелань. Места были такие красивые, что тронули даже меня, стопроцентного городского жителя, скептика и циника. Пока вся шумная "Опционовская" гвардия распаковывалась, занимала места в номерах, таскала мангалы и банки с пивом, я стоял на берегу озера и страстно мечтал оказаться здесь один. Чтобы не было в десятке километров от меня этих похотливых, алчных и бестолковых созданий — моих коллег.

От высоких мыслей меня отвлекло сопение Даши:

— Любуешься?

Она подошла и встала рядом со мной.

— Нет, о работе думаю, — ответил я, надевая привычную маску записного остряка и балагура.

Даша вежливо засмеялась.

— Красивое озеро, правда? — спросила она, обводя рукой всю Ирелань.

— Ещё бы не красивое! Ведь оно возникло на стыке тектонических платформ и геосинклиналей. Типичное карстовое озеро позднемелового периода.

— Да ну тебя в баню! С ним серьёзно, а он кривляется, как шут гороховый! — надулась Даша и, задрав кверху вздёрнутый носик, пошла к коллегам.

На небольшой прокопчённой каменной площадке на берегу озера установили мангал, и вскоре вкусный сосновый воздух был отравлен удушливыми запахами жареного мяса и пригорелого лука. На весь берег раздавалось гоготание и чпоканье открываемых банок с пивом. Алексеев стоял на возвышении, с наполеоновским спокойствием он взирал на веселье своих холопов и демонстративно посасывал из бутылки минералку.

Я решил, что дольше неприлично оставаться одному и, вздохнув, направился к коллегам. Мне вручили тарелочку с мясом, снятым с шампура, протянули банку с пивом, и я принялся за еду. Жуя и прихлёбывая, я краем глаза высматривал Танечку Гребенщикову, ожидая удобного момента, чтобы к ней приклеиться и тем самым насолить Сухову. Я разглядел её тощую фигурку в студенческой штормовке на противоположном краю шашлычной площадки. Конечно, возле неё уже нарезал круги менеджер Коля, подтаскивая ей шашлычные куски. Задача довольно сложная — оттащить Таню от Сухова. Теперь он будет всё время ошиваться возле неё, как приклеенный.

Пока я раздумывал, как бы оттянуть внимание Коли от Гребенщиковой, ко мне подлетела жизнерадостная Аня с двумя стаканчиками, полными какого-то жутковатого пойла. Она была уже на взводе — спиртным от неё пахло на всю площадку.

— Мне водки налили в пиво креаторщики, — прошептала она мне в ухо, протягивая один из стаканчиков. — И я хочу выпить с тобой на брудершафт.

— Эй, коллеги, внимание! — зычно крикнула она на всю площадку. — Я сейчас буду пить с Андрюхой Дёминым на брудершафт.

Раздались радостные возгласы, хохот и пошлые советы. Я, неудобно зацепившись локтями с Пеструхиной, чувствуя себя полным идиотом, выпил мерзкую смесь, и мы с Аней смачно поцеловались.

— О, какой страстный поцелуй!

— Анька, не проглоти Дёмина!

— Я сфоткать не успел!

— Закуси им, Анька, закуси!

— Тащи её в номер, Андрюха, пока тёплая!

Коллеги от такого поцелуя в полный восторг.

— Кто там не успел сфоткать? — спросила Аня в толпу. — Фоткайте быстрее! Дубль два!

И снова надолго припала ко мне в поцелуе. Я был рад, что на эту вечеринку не поехал замдиректора Холин Ставр, по слухам — Анькин ухажёр. Конечно, за такие поцелуи он бы мне морду не набил, но неприятности на работе устроить мог бы. Всё равно доложат, черти! Тот же Сухов проболтается. Да и фотографии с подобных вечеринок в "Опционе" принято выкладывать на сервер для всеобщего обозрения. А фотодоказательств нашего поцелуя будет предостаточно — вот сколько рук с мобильниками.

От избытка чувств Аня под общий смех уцепила меня двумя руками за ремень, неожиданно легко оторвала от земли и потрясла мною в воздухе. Вот это девица так девица, коня на скаку остановит! Прёт из неё силушка богатырская! Когда она меня вернула на землю, я проделал с ней то же самое, только с большей натугой. Аня довольно засмеялась, и мы ещё раз поцеловались.

— Сколько я тебя знаю, ты меня ни разу не поцеловала, — обиженно прогудел над ухом Валера Рощин.

— Да, Валера, потому что с тобой скучно и тоскливо. А мы с Андрюхой — экстремалы, поэтому у нас родственные души. Так ведь, Андрюха — худое брюхо?

— Конечно, экстремалы! — заверил я Пеструхину.

— Какой он, нафиг, экстремал! — засомневался Валера.

— Самый настоящий! — вступилась за меня верная Аня. — Попробуй сам по проводам походи, узнаешь! Андрюха, есть идея! Давай им всем покажем настоящий осенний экстрим! Иди, переодевайся!

— Во что переодеваться? — испугался я.

— Плавки надевай!

Меня предупредили, что на турбазе будет организована сауна, и поэтому нужно взять с собой плавки и всякие банные принадлежности. Я убежал в свой номер переодеться и постарался как можно дольше копаться. Может, эта Анька передумает. Ведь уму непостижимо, что она задумала. Я боялся даже представить, что взбредёт в голову этой экстремалке, "вечному двигателю", как один раз назвал её Алексеев. Надеюсь, что она не соберётся погнать меня через озеро вплавь. До того берега километра три будет. Ладно бы летом, но сейчас, в ледяной воде…

Скоро в дверь нетерпеливо забарабанили.

— Андрюха, давай быстрее! Что ты там копаешься сто лет?!

Накинув поверх полуобнажённого тела ветровку, я вышел из номера, полный самых дурных предчувствий. Наверное, вид у меня был шутовской — в плавках, кроссовках и ветровке, потому что весёлая компания у мангала дружно рассмеялась. Аня была одета подобным же образом. Ногам было очень холодно. Всё-таки не месяц май на дворе. Я хотел подойти к ещё тёплому мангалу, чтобы погреться, но Аня потащила меня мимо площадки к самому берегу, где чернела устрашающая пятиметровая вышка для прыжков в воду.

— Сейчас мы тебе изобразим экстрим, Рощин! Водичка — градусов десять-двенадцать, а мы с Андрюхой прыгнем. Да ведь, Андрюха?

Отнекиваться под взглядами коллег было стыдно. Прокляв себя триста раз, что поддался на провокацию, я начал карабкаться на вышку вслед за неуёмным "вечным двигателем" Пеструхиной. Взвизгнув, Аня очертя голову сиганула в ледяную воду. Внизу раздался шумный всплеск. С берега донеслись шумные выкрики и аплодисменты. Поёжившись от промозглого осеннего ветра, я шагнул к краю вышки. Сейчас я сильно жалел о том, что занимался плаванием, а не прыжками в воду — может, было бы не так страшно. Собравшись с духом под подбадривающие возгласы коллег я, плохо соображая, что делаю, солдатиком прыгнул в озеро. Холодная вода ошпарила меня, сдавила сердце и я, мысленно дико заорав, выскочил на поверхность. Забыв обо всех стилях плавания, охая, саженками доплыл до берега и выскочил под бурю аплодисментов.

На меня накинули ветровку и посоветовали быстрее бежать в номер.

— Бегите вместе с Анькой, переоденетесь, а заодно погреетесь! — восторженно проорал кто-то.

Не помня себя я домчался до своего номера и быстро переоделся в сухое. Только тогда перестал дрожать и почувствовал, как обожжённая ледяной водой кожа начинает гореть. Аня опять постучалась ко мне в номер, поздравила меня, крепко поцеловала и сказала, что она мной гордится: я не посрамил честь всех экстремалов. Самое смешное, что я таковым никогда не был. Пришлось сегодня отвечать за свои слова.

У костра нас, как следует, напоили. Алексеев пожал нам руки, вызвал завистливые вздохи начальников отделов. С его персонального разрешения нам налили по полстаканчика водки "для сугреву", которую мы запили баночным пивом. А затем нас с шумом и воплями поволокли в сауну. Мне пришлось ещё раз вернуться в номер за ещё сырыми от экстремального купания плавками.

Что было в сауне, я помню довольно смутно. От выпитой водки, смешанной с пивом, от пережитого стресса, от резких перепадов температур меня сильно развезло. В проблеске сознания я успел обратить внимание, что в сауне нет Алексеева. То ли он считал себя выше этих дурацких забав, то ли просто благоразумно решил не смущать подчинённых своим присутствием.


Очнулся я в предбаннике перед столом, на котором стояли банки с пивом, а на огромном блюде лежали вперемешку чипсы и солёная рыбёшка. Напротив меня устроилась Анька, к которой приставал скучный Валера Рощин. Привязывался, кстати, он тоже довольно уныло, и экстремалка даже задрёмывала в сидячем положении. Рядом со мной уютно устроились изрядно подвыпившая секретарша Даша и начальник креаторного отдела Толя Куликов. Главный креаторщик читал Даше стихи Омара Хайяма, дирижируя банкой пива. От возбуждения его причёска — длинный хвост — вздрагивала, а очки запотели.

Я давно заметил, что хвостоволосые псевдоинтеллектуалы вроде Куликова, которого все подчинённые называли просто Толик, а за глаза именовали на интернет-жаргоне — Толег, обожают к месту или не к месту цитировать известного персидского поэта. Увидев, что Толег держит руку на Дашиной талии, я, возмущённый, немедленно встрял в их тёплую беседу:

— Как ты считаешь, Толик, лирические эмоции, передаваемые рубаями, есть квинтэссенция душевного опыта поэта или результат художественного освоения бытия?

— Бытия… Рубаи… — сказал Толег и замолчал.

— Я же считаю, Толик, что рубаи — это всего-навсего взаимно-однозначное отображение материалистических процессов объективного мира в эмоционально-чувственный континуум субъекта. А что есть у нас взаимно-однозначное отображение?

— Отображение… — выдавил начальник отдела и сильно потёр виски пальцами.

— Правильно. Заметь, что не простое это отображение, а биекция. То есть каждому образу соответствует один и только один прообраз.

— Это да, — сказал Толег.

— Жаль, что в стихах я разбираюсь хуже, чем в морфизмах, — грустно прокомментировал я. — Все эти тропы, гекзаметры и анапесты для меня — тёмный лес.

Я подмигнул Даше. Она, знакомая с моим извечным псевдоучёным словоблудием, дружелюбно засмеялась. Взбодрённый этим, я залпом проглотил банку пива и понёс какую-то высокоинтеллектуальную чушь, поминутно обращаясь к Толегу. Тот пыхтел, сопел, пытался задавить интеллектом меня, но разве мог косноязычный стильный юноша преодолеть в словоблудии прожжённого лофера! В голове у меня неожиданно всплыл второй пункт Устава лоферов: "Лофер должен постоянно подтрунивать над коллегами, особенно над теми, кто является трудоголиками". Поскольку туповатый ценитель Хайама Толег был явным трудоголиком, я только что этот пункт перевыполнил.

Вскоре Даша пересела ко мне, чем вызвала у меня величайшее злорадство в адрес Толега. Мы взялись с ней за руки и долго-долго говорили о полтергейстах, галактиках, машинах, лошадях и международной обстановке. Толег некоторое время пытался завладеть вниманием Даши, но потом, поняв бесплотность своих попыток, молча ретировался.

Вдруг в разгар милой беседы я вспомнил о важном деле.

— А где Таня Гребенщикова? И Сухов?

— Во даёт! — тоскливо засмеялся Рощин, как в трубу загудел. — С одной сидит, а про другую спрашивает. Приревновал, что ли?

— Чего ему ревновать, — заступилась за меня преданная Аня. — Он ведь меня только любит. А Сухов с Гребенщиковой вон на лавочке сидят. Возле главного корпуса. Их отсюда видно.

Она указала пальцем на окно. Я посмотрел на хорошо освещённую площадку перед главным корпусом и разглядел лавочку, а на лавочке — парочку. Коля и Таня сидели друг от друга на пионерском расстоянии. Даже отсюда заметно, какими жадными глазами глядит менеджер на девушку. Таня же не смотрела на него. Мне даже показалось, что она просто утомилась от убогих признаний Сухова, и это сильно радовало.

— А чего они в сауну не идут? — пьяно вскинулась Даша. — Позовите их кто-нибудь! Нефиг отделяться от коллектива!

— Просто Таньке похвастать нечем в сауне! — засмеялась Аня. — Она никогда не ходит. В купальник ведь вату не подложишь — сразу видно будет!

— Ты ведь не Аньку, а меня любишь! — прошептала мне на ухо Даша и погрозила пальцем. — Я ещё с первого дня заметила.

— Конечно, тебя! — подтвердил я тоже шёпотом, открыв новую банку пива. — Любовь с первого взгляда.

— Трубы пришёл менять! — вспомнила Даша моё первое появление в офисе и засмеялась. — Замеры, говорит, буду делать! Я тебе сейчас замерю!

— А, может, это просто перст судьбы, ведь я искал тебя всю жизнь! — сказал я пафосным сериальным голосом, и мы оба рассмеялись.

Мы напополам с ней выпили открытую банку, вышли на улицу покурить. Я был в одних плавках, а Даша в купальнике, и чтобы не замёрзнуть, мы крепко обнялись. Странное, наверное, зрелище: на фоне золотой осени полуголая пара в мокрых купальных костюмах стоит, крепко обнявшись, и курит, пуская дым друг другу в лицо. Мы докурили и продолжили прямо на улице нашу беседу, продолжая держать друг друга в объятьях. Я плохо помню, о чём мы говорили. Кажется, я говорил о соблазнении и приводил в пример себя. Мол, совращу я тебя сейчас, Дашка. А нетрезвая секретарша очень этому удивлялась и уверяла меня, что это ни мне, ни ей не нужно.


На другой день был тягучий семинар, на котором большинство сотрудников "Опциона" поминутно забывались в дрёме. После обеда, впрочем, все очухались. Выступали в основном начальники отделов, делясь опытом и рассказывая о грандиозных успехах компании на поприще продажи идей. Мне тоже выпала великая честь сделать доклад. Видимо, доложил об успехах я хорошо. Позитивно, как было принято говорить в компании. По окончании моего доклада все замерли. Затем сам господин Алексеев подошёл ко мне и пожал мне руку, что ни кому из предыдущих докладчиков он не делал. И тут наперебой ко мне начали подбегать докладчики, совать мне влажные пятерни и говорить о "креативности" моего выступления.

На этом скучнейшем семинаре я успел обратить внимание на то, что Сухов сидит рядом с Таней на последнем ряду — "места для поцелуев", и это мне очень не понравилось. В перерыве на обед он подскочил ко мне возбуждённый и радостный и похвастался, что вчера он чуть ли не соблазнил Таню. Врал, конечно, ибо из достоверных источников в виде Ани и Даши я знал, что они расстались в полпервого ночи и пошли по своим номерам порознь.

— Сегодня всё точно получится, — пообещал Сухов.

— Ну, успехов тебе, донжуан, — потряс я ему руку, и он просиял от самодовольства.

"Хрен тебе будет с маслом, а не Таня", — подумал я про себя.

Вечером Алексеев расщедрился на пивной фуршет. Было много пива, чипсов и танцев. Я станцевал медленный танец с Анькой, причём во время танца она меня опять приподняла и ощутимо несколько раз встряхнула. Потом, косясь на Алексеева, я пригласил на танец Дашу. Под пристальным взглядом генерального директора трезвая секретарша вела себя скромно, и в танце держалась от меня на приличном расстоянии, как от чумного.

Оглядев зал, я не увидел в нём Сухова и Гребенщикову и это меня встревожило.

— Убежим отсюда? — предложил я Даше.

— Куда?

— Да хоть куда. По территории погуляем. Не могу танцевать под контролем начальства!

Мы вышли из душного банкетного зала на свежий воздух. Даша взяла меня под руку и мы начали чинно прогуливаться, болтая о всякой всячине. В холле второго корпуса стоял бильярд, и возле стола я увидел знакомые силуэты.

— Зайдём? — предложил я секретарше.

Я не обознался. Возле стола гусаром расхаживал менеджер Сухов и учил игре Таню. В тот момент, когда мы вошли, блондинка в элегантной позе склонилась над столом, прицеливаясь кием, а Коля, положил свои ладони поверх её рук и нежно ворковал:

— Аккуратно… Целимся… Бережно…

— Попались, голубчики! — обрадовалась Даша.

Парочка оторвалась от своего занятия. Таня выпрямилась и испуганно посмотрела на нас своими огромными синими глазами, а Сухов недовольно глянул на меня.

— Давайте сыграем пара на пару, — предложил я. — Ваша милая парочка против нашей не менее милой.

Обрадованный тем, что я объединил его с Таней в пару, Коля согласился. Но предварительно я погнал его за пивом в банкетный зал: ещё с начала пивного фуршета я заметил пару бесхозных паков с баночным пивом. Пока слабохарактерный Сухов послушно выполнял моё поручение, я сделал несколько пробных заходов вокруг Танюшки, впрочем, без особого успеха. Она недоумённо смотрела на меня своими роскошными синими глазами, отвечала мне невпопад своим писклявым голосом, и я терялся в собственном скудном остроумии.

Коля вернулся довольно быстро, и мы, откупорив по банке, начали нашу нелепую партию. Никто из нас четверых в бильярде особо не соображал; профессионал, наверное, умер бы со смеху, видя наши потуги вокруг бильярдного стола. Сухов изображал из себя завзятого мастера, часто вворачивая бильярдные термины: "скиксовал", "от трёх бортов в угол", сам толком не понимая их значения.

Блондинке Тане при её скромной комплекции банки пива вполне хватило, чтобы прийти в благостное расположение духа. Она начала весело смеяться над моими глупыми шутками. Я изображал азартного игрока, искренне переживая за ход игры и радостно восклицая от каждого корявого Таниного удара. Играли мы на интерес, проигравшая команда должна была отжаться по двадцать раз каждый. Первую партию проиграли Коля с Таней.

— Я не позволю девушке отжиматься! Я сам отожмусь за себя и за неё! — с нетрезвой патетикой воскликнул донжуан и принял упор лёжа.

Бормоча себе под нос: "У меня прекрасная спортивная подготовка", Сухов отжался раз пять, после чего руки его подломились, и он позорно ткнулся носом прямо в каменный пол холла. Я великодушно простил Колю с Таней и объявил следующую партию на условиях, что проигравшая команда будет катать на закорках победителей вокруг второго корпуса.

То ли вторая банка пива, то ли мои дурацкие шутки сыграли роль, но Таня наконец-то стала благосклонно реагировать на моё присутствие. Когда я брался за кий, она объявляла:

— Коля, играй, а я буду противника отвлекать! — И начинала кружить возле меня, совершая соблазняющие движения бёдрами. Пару раз она случайно прижалась ко мне бедром. Второй раз я, притворно обрадовавшись, бросил кий и крикнул:

— А хрен с ним, с выигрышем! — И, обхватив Гребенщикову за талию, прижал её к себе.

К моему удовлетворению, это вызвало бурное недовольство Сухова и усилило его игровые качества, поэтому вторую партию они выиграли. Я изобразил на лице отчаяние и, обняв Таню за талию, потащил на улицу.

— Придётся расплачиваться за проигрыш! Чур, я Таню катаю!

Но тут возмутилась Даша и заявила, что она не будет катать на себе грузного Сухова. Благородный менеджер согласился поменяться ролями и позволил оседлать себя секретарше. Даша лихо пришпорила Колю, и они довольно резво поскакали вокруг корпуса. Я усадил на себя лёгкую Таню, подхватил её под коленки, подождал, пока она обнимет меня покрепче за шею, и мы помчались за удаляющимися коллегами.

— Наверное, ты в прошлой жизни был жеребцом! — проорал я вслед Сухову. — Или мерином.

Тот обернулся, чтобы ответить мне что-то остроумное, но, запнувшись, упал и уронил Дашу. Та вскочила, как мячик, рассерженная и встрёпанная, и несколько раз увесисто приложила менеджера по холке. Мы с Таней бодро проскакали мимо поверженного донжуана. Я честно прокатил Таню вокруг корпуса и ссадил напротив входа. Мы оказались лицом к лицу, и я немедленно её обнял.

— Мы ведь только на катание договаривались, — заёрзала в моих руках раскрасневшаяся блондинка, стараясь высвободиться.

— Правда? — удивился я, не разжимая объятий. — Значит, обниматься я договаривался не с тобой? А с кем тогда?

— Может, с Дашей? — предположила девушка, наконец разомкнув мои объятья.

— Или с Алексеевым, — добавил я не слишком остроумно, но вызвал у Тани вежливый смех.

Третья партия уже была не партией, а не понять чем. Мы с Таней всё чаще тискались, вызывая зевоту Даши и всё большее помрачнение Сухова. Потом Даша куда-то испарилась, а мы с Таней, пока Коля бегал сдавать бильярдные причиндалы, подло сбежали из корпуса и отправились гулять.

Мы шли узкими, плохо освещёнными дорожками, обнявшись. Время от времени мы останавливались и шептали друг другу на ухо какую-то чушь. Через некоторое время я краем глаза заметил, что за нами на некотором расстоянии тащится несчастный менеджер по продажам и громко вздыхает, и от этого стало светло и радостно на душе.


Загрузка...