Не с нашим везением рассчитывать на попадание иск к нужному судье. Ожидаемо случилось ровно наоборот. Судья оставил заявление без движения по причине неоплаты государственной пошлины, дав нам на исправление замечания десять дней. «Городэнерго» злорадно потерли руки, поставив на настенном календаре пометку, когда нас можно будет отключить, а я пошел на поклон к хозяину СТО.
— Здорова, Алексей! Зайду?
— Уже зашел. С чем приперся?
— Леша, прекращай, я тоже нервничаю, не меньше чем ты. Я Людмиле обещал, что свет не отключат, а тут видишь, какая беда. На вот почитай и подпиши…
— Это что?
— Это твой иск к нам, то есть «Немезиде» и «Городэнерго», что ты на законных основаниях пользуешься данным гаражом и на законных основаниях платишь за электрическую энергию, что нами, до копеечки, перечисляется в «Городэнерго», у тебя трудовой коллектив десять человек, у всех семьи, и при отключении подачи энергии, вы все потеряете доход и семьям будет нечего кушать. Бла-бла-бла, просишь до рассмотрения твоего иска по существу не отключать подачу энергии.
— И что мне за это будет?
— Алексей, хуже точно не будет, но возможно, у нас получиться протянуть время и разрешить нашу проблему.
Алексей потемневшими от масла пальцами пролистнул белоснежные листы бумаги, потом сложил их аккуратной стопкой, прихлопнув сверху широкой ладонью:
— Оставляй до завтра. Я почитаю, если все нормально, то подпишу.
— Ну конечно почитай, твое право. Завтра забегу с утра.
То ли Небо благоволило автомеханику, то ли звезды так сложились, но иск, поданный хозяином СТО попали туда, куда надо.
Через пять дней, за день до срока вероятного отключения электрических кабелей, судья, рассмотрев заявление Алексея, признала его соответствующим требованиям закона, одновременно выдав запрет «Городэнерго» на совершение определенных действий, а именно ограничению подачи электрической энергии потребителю «Немезида» и назначила судебное заседание на август месяц, так как ежегодные отпуска судей очень длинные. До августа мы могли быть спокойными за коммуникации. Растения, в два приема, я на самосвале развез по магазинам, деньги ожидались через полтора месяца. Конечно, очень долго, но лето — не самый лучший месяц для продажи горшочной экзотики, народ разъезжается на дачи и в отпуска, поэтому Люда была вынуждена подписать не самые выгодные контракты. Рассадив новую партию семян, моя подруга заскучала.
— Милая, у меня отпуск в ноябре, никак его не сдвинуть. Я здесь новенький, поэтому меня никто не спрашивал. На следующий год отдохнем летом, обещаю, может быть съездим куда ни будь, если собак пристроим. А пока поскучай дома. И да, я в понедельник уезжаю в командировку…
— Надолго?
— Не знаю, наверное, на неделю.
— А куда?
Я назвал республику, что просторно раскинулась за отрогами Западных Саян.
— Надеюсь, не опасно?
— Нет, там машину обнаружили, что у нас, в районе, угнали. Надо ехать, забрать и сюда пригнать.
— Сам хозяин не может пригнать?
— Там хозяин умер, перед тем как машину угнали. А у хозяйки дети маленькие, поэтому она к начальнику отдела в ноги бросилась и попросила машину пригнать нашими силами. Или ты считаешь, что мне лучше хозяйку с собой взять?
— Хозяйку брать не надо, а меня можешь взять с собой.
— Ну, в принципе, я не против. Только ехать туда придется на поезде сутки, а потом еще на автобусе несколько часов трястись. Поедешь?
— Поеду — девушка задорно тряхнула челкой: — хоть отвлекусь на неделю от рутины.
Ареса удалось сосватать на неделю матери Людмилы, тем более, что пес, переваливший во вторую половину жизни, стал ленивым, предпочитая целыми днями полеживать, желательно на хозяйском диване. Зловредный Никсон же устроил тихую истерику — пол ночи шатался по квартире, вздыхал, сопел в ухо и глядел так жалобно — жалобно, что я не выдержал и занес большую шоколадку в отдел кадров — в моем командировочном удостоверении появилась запись о наличии служебной собаки.
Суточный катабасис в пыльном плацкартном вагоне пассажирского поезда с трехзначным железнодорожном номером мне не понравился. Большую шасть времени я спал, изредка выводя Никсона на прогулку на узловых станциях, Людмила же, заняв верхнюю полку, и пару часов полюбовавшись на невысокие возвышенности Салаирского кряжа, уткнулась в толстую книжку с красавицей-ведьмой на блестящей обложке. Под мерный стук колес и колыхание вагона, я в очередной раз задремал, чтобы через какое-то врем открыть глаза от громких воплей над моей головой и злобного рычания пса. Пока я пытался понять, что произошло, крики стихли, лишь из-под моей полки с необычной злобой рычал пес. Соседи напротив — муж и жена, лет сорока, с интересом выглядывали в проход вагона, откуда раздавались чей то приглушенный мат и хлопала дверь тамбура.
— Милая, я что- то пропустил?
— Пока ты дрых, меня тут чуть не изнасиловали — бодро доложили с верхней полки.
— Ты это серьезно? — я, от неожиданности подскочил, чуть не разбив голову о край столика.
Оказалось, что пока я безответственно спал, забив о своем долге милиционера и мужчины, в наш вагон проникла группа нетрезвых призывников, пытающихся скрасить свои последние дни вне казармы поиском приключений на свой афедрон. Увидев молодую блондинку, в одиночку, читающую книга в таком опасном месте, как плацкартный вагон поезда, мчащегося по простором шахтерского края, будущие защитники Родины поняли, что они могут стать защитниками здесь и сейчас. Попытка узнать имя подзащитной встретило с ее стороны ничем не спровоцированный грубый отказ не только представиться, но даже проследовать в тамбур под охраной своих защитников, с целью покурить и поближе узнать друг — друга.
Когда один из рыцарей грубой девицы, пытаясь донести до недотроги жар своего любящего сердца, сунул руку под простынь и деликатно ухватил барышню за коленку, за что тут же получил острым уголком книги в голову. Когда воин попытался схватить непонятливую дуру, не имеющую представления о куртуазном общении, то беда пришла откуда не ждали — острые зубы Никсона впились в мясистый большой палец призывника, соблазнительно торчащий из переплетения левой сандалии. От криков уводимого товарищами пострадавшего я и проснулся. Посчитав инцидент исчерпанным, я побрел в сторону туалета, чтобы сполоснуть лицо и привести себя в порядок. Каково было мое разочарование, когда вернувшись к своему отсеку, я обнаружил, что эпопея с защитниками Родины еще не пришла к своему логическому завершения.
В нашем отсеке вновь стоял звучали мужские голоса, обстановка была вновь накалена. Невысокий прапорщик в фуражки с околышем черного бархата, подпрыгивая от возмущения, что-то агрессивно доказывал Людмиле, высокий сержант, судя по ушитости Х\Б и стрелке на спине, относившийся к «дедам», старательно пытался пнуть сапогом забившегося за рундук щенка, который мог только грозно щелкать зубами, не способными прокусить крепкие носки отечественной «кирзы». Сзади разошедшихся вояк подпирала парочка гражданских, один из которых щеголял перебинтованным большим пальцем ноги, с пышным марлевым бантом, наверное, это был пострадавший призывник. Наверное, сержант умудрился удачно попасть в Никсона, потому что щенок громко взвизгнул от боли. Обрадоваться удачному удару старослужащий не успел — тяжелый носок моего ботинка точно впечатался ему в поясничный отдел, что отбросило «дедушку» Российской армии в мою постель, откуда он молча пучил глаза, как глубоководная рыба из передачи «Мир рыбалки».
Случайно, от души, наступив на перевязанный палец, я оттолкнул гражданскую молодежь в сторону, я схватил прапорщика за форменную рубаху. Военный был крепким парнем, судя по эмблеме, танкистом, но изъятая у призывного контингента, и уничтоженная сивуха о нарушила координацию и не давала ему шансов. Пострадавший второй раз призывник, шипя и заметно прихрамывая, припадая на ногу, быстро перебирал ногами в сторону тамбура, поддерживаемый своим товарищем. Сержант, очевидно давно не получавший «люлей», растерянно молчал, продолжая возлегать на МОЕЙ простыне. Прапорщик, продолжая вырываться, давился фразами, типа «Пусти, шпак…»
— Не шпак, а товарищ капитан…
После моих слов ситуация резко поменялась. Сержант, проявляя ловкость и смекалку, свойственную старослужащим, ловко обогнув меня и прижавшегося ко мне прапорщика, испарился, очевидно посчитав, что при конфликте обладателей звездочек ему безопаснее отсутствовать.
Прапорщик перестал вырываться, принял подобие строевой стойки, только шумно и загнанно дыша.
— Ну что, товарищ прапорщик, сдать тебя на «губу» в Копьево, вместе с твоим бухим сержантом? Ты только скажи, и я это сделаю.
— Никак нет, товарищ капитан. Виноват, извините. Разрешите идти?
— Идите, товарищ прапорщик, но если я еще раз в своем вагоне увижу кого-то из вашего контингента… Ну вы меня поняли?
— Так точно. — сверхсрочник автоматически оправил сбившийся в сторону галстук и фуражку, буркнул Людмиле «извините», и сделав упражнение «налево», почти ровной походкой, покинул притихший вагон.
— Это что было? Я думала, что вы сейчас драться будете, приготовилась их сверху бить — моя подруга показала почти полную пластиковую двух литровку «Меринды», с которой она уединилась наверху.
— Я тоже так думал. Наверное, он меня за военного принял.
— Есть разница?
— Есть, но мы об этом говорить не будем.
Через несколько часов, когда мы сгружались на перрон железнодорожного вокзала столицы Республики, метрах в тридцати от нас прапорщик с сержантом пытались построить в подобие колонны свое воинство. Все участники конфликта, кроме зло зарычавшего Никсона, сделали вид, что не заметили друг друга.
— Ну что? Сегодня уже поздно, завтра дальше поедем. — я подхватил наши сумки и бодро двинулся в сторону привокзальной площади: — А сейчас в гостиницу заселимся и пойдем погуляем.
Главная, во всяком случае, самая высокая гостиница столицы Республики, называлась просто — «Столица». Строгая тетенька из службы заселения первоначально отказалась заселять меня с Людмилой в один номер, так как штамп о браке со мной у барышни отсутствовал. Вкус шоколада из красивой коробки помог женщине понять, что заселение в двухместный номер только супругов в демократической стране относиться к явному анахронизму, и спустя полчаса мы обустраивались в приличном номере на седьмом этаже с видом на центральный перекресток с кольцевым движением. Вообще, столица Республики, несмотря на скромное количество населения отличалось огромным количеством таких перекрестков. Огромные кольца из серого асфальта десятками вплетались в дорожную сеть этого уютного городка, смело соревнуясь по количеству таких развязок с полуторамиллионным Городом, откуда мы приехали. Город был в меру ухожен и спокоен, движение автомобилей под окнами замерло с наступлением темноты, утром мы прекрасно позавтракали, выгуляли пса, и через парк «орленок» двинулись в сторону автовокзала, до которого было метров пятьсот.
Небольшой автобус бодро вез нас по федеральной трассе в сторону городска Н-ска, до которого было три час пути и сто двадцать километров асфальта. Автобус, кружа на кольцевых разъездах, количество которых быстро перевалило десяток, бодро нес нас в сторону городков — спутников Столицы, потом, натужно завывая двигателем, поднялся из котловины и запыхтел по зеленой еще степи, над которой, на недосягаемой высоте, парили десятки орлов, суслики, то и дело, размытыми тенями, перебегали дорогу, а в бескрайней дали, за горизонтом которой угадывалось местное рукотворное море, виднелись бесчисленные стада и обрядовые камни — менгиры, петроглифы, курганные захоронения, оставшиеся от древних обитателей этих земель. Мы плыли по этому бескрайнему простору, где, казалось, застыла тысячелетняя история этого красивого, малонаселенного края.
Но, как бы не тянулась однообразная дорога, она все равно, заканчивается. За окнами автобуса замелькали дома, сначала одноэтажные, частного сектора, затем серые панельные пятиэтажки. Наконец, сделав круг, автобус устало скрипнул подвеской и остановился у пятиэтажки песочного цвета, на первом этаже которой синел странная пристройка, окрашенная синей масляной краской, с вывеской «Автостанция». Народ, в основном бабули около пенсионного возраста, бодро потянулись на выход, вслед за ними кинулся возбужденный Никсон, отлежавший все бока на металлическом полу автобуса.
Городок, куда меня занесла служба, а моих спутников — желание скрасить однообразие быта, или, по-простому, каприз, компактно располагался в горной долине, заботливо окруженной со всех сторон горами, с одной стороны — невысокими и пологими, а с другой стороны — ровно наоборот. Из-за хребта торчали высоченные трубы, при взгляде на которые, почему-то казалось, что дым из них последний раз шел несколько лет назад.
Я озадаченно посмотрел вокруг — пятиэтажки, разной степени изношенности окружали небольшую площадку, на которой замер автобус, привезший нас из Столицы. Люди гуськом уходили по улице, куда то вверх. Первый этаж соседнего здания занимал магазин, судя по открытой двери, и вышедшей оттуда женщины, работающий. Удивление вызывало то, что вместо огромных стеклянных витрин, предусмотренных когда-то советскими архитекторами, торговая точка была обшита ржавыми, наваренными внахлест, листами некрашеного железа. Такого я раньше не видел, а видел я многое.
— Люда, постой пожалуйста, я в магазин заскочу, посмотрю, что есть и дорогу спрошу. Мне в местном РОВД надо командировочный отметить и по моему делу разузнать.
В полутемном магазине, освещенном мерцающими и шипящими лампами «дневного света», что торчали в старых, «уставших» светильников, с большими промежутками, женщина в потертой вязанной кофте — «самовязке» и светлом платке диктовала что-то молоденькой продавщице в застиранном, ветхом халате, что высунув от усердия, острый язычок, что-то выводила шариковой ручкой в огромной амбарной книге. Судя по всему, шел отпуск продуктов в долг.
— Добрый день, дамы. Не подскажите, как до милиции добраться?
Юное лицо работницы торговли растянулось в широкой улыбке:
— Ой, тоже мне, скажете — дамы!
Бабуля, видно, повидавшая жизнь, не повернув ко мне голову, сухо спросила:
— А зачем тебе милиция?
— Справочку надо получить.
— Какую? — бесцеремонно уточнила пенсионерка.
— Что я кошелек потерял.
— Не ходи, не нужна тебе справка. — старуха бросила на меня неприязненный взгляд серых, выцветших глаз: — Дорого тебе справка обойдется.
— Вы если не знаете, где милиция находится, то так и скажите.
— Дурак ты. — бабка хотела с досады сплюнуть, но сдержалась и хлопнув железной дверью с дверным глазком, вышла из магазина.
— Вы мужчина бабу Машу не слушайте, она того, странная, бывает, как скажет чего — никто ничего понять не может. А милиция там расположена — тонкая рука махнула в сторону коричневой поверхности, наглухо отделяющей помещение магазина от солнечного света: — Наверх, пройдете парк и налево, там здание в два этажа и плакат висит «Их разыскивает милиция».
— Спасибо, барышня, постараюсь найти. А чем торгуете? — я осмотрел полки за спиной вновь захихикавшей девушки.
Ассортимент товаров народного потребления впечатления не произвел. Брутально и скромно. Только выбор алкоголя поражал воображение, а цены на спиртное были, на удивление, скромными.
— А можно мне вон ту бутылочку? — я ткнул пальцев в высокую бутылку «Гавана Клуб», с золотистой этикеткой, которую я не видел много лет.
Девушка бросила на меня полный жалости взгляд, как будто молодая мама смотрит на трехлетнего несмышленыша:
— Не советую, качество не очень. Водочки лучше возьмите — пальчик ткнулся в ординарную бутылку «Русской», что можно было встретить от Смоленска до Находки, но по цене, почему-то, в два раза превышавшей стоимость пресловутого рома из солнечной Кубы.
— Да нет, я ром хотел, думал — вдруг из старых запасов осталось. Водку не хочу, спасибо, попозже зайду.
— Заходите, буду рада — девушка продолжала лучезарно улыбаться, несмотря на то, что покупатель я оказался никудышный.
Отдел милиции — двухэтажное здание за запущенным сквером встретило меня несвойственной такому учреждению тишиной и пустотой.
— Товарищ дежурный, я опер из Города. К старшему лейтенанты Злобину приехал. Не подскажите, как его найти? — после долгого и бесплодного стука в остекление дежурной части, я разглядел, мелькнувший в полумраке плохо освещенной «дежурки», силуэт.
Из второй комнаты к стеклу шагнул мужчина в милицейской рубахе без погон и форменных брюках. Глядя куда то в сторону, мужчина спросил:
— Зачем тебе Злобин?
— Я говорю — в командировку приехал, к Злобину, по уголовному делу.
— Не знаю я, где Злобин. Нет его. И вообще, никого сегодня уже не будет. Завтра, в девять утра приходи, всех здесь найдешь.
— Тогда прибытие мне в командировочном поставьте — я сунул в узкую щель документ. Дежурный долго копался в столе, в поисках печати, потом долго что-то карябал на командировочном удостоверении, в завершении чего, громко хлопнул по бумаге каким-то штампом.
— И об убытии сразу поставьте, чтобы два раза не бегать — не логично попросил я, на что дежурный, долбанув печатью еще раз, буркнул «Сам заполнишь» и вернул мне документы.