Он почти изменил мiр (Acting president) (СИ)

Часть 2. Охота на красную Рысь Глава 11. Перед дракой

САСШ. НЬЮ-ЙОРК. ТАЙМС-СКВЕР. ОТЕЛЬ «KHICKERBOCKER». 22 июня 1920 г.

Вчера Михаил вернулся необычно рано. Наташа Рамбова не пришла, умчавшись поездом в своё «землетрясённое» Сан-Франциско. А он похоже слегка перебрал. Давненько, пусть и под хорошую закуску, он не пил водочки. События последних дней и ностальгические вирши русских поэтов, снова заседавших в «Хили», растеребили его скитальческую душу. И, покончив с мясом, водочкой и солеными оливками, поданными к этой самой водочке, Скарятин поспешил удалиться. Уходя из таверны, он пребывал уже в «артистическом состоянии» Станислава Сарматова и боялся, что не выдержит и присоединиться к поэтам, выдав «руладу» в духе этого популярного в России вечно хмельного кабацкого куплетиста. Но этим бы он выдал и себя, а на это он права не имел. Потому, освежившись прогулкой до Манхэттена, поймал там такси и добрался до «Никербокера».

Старенькая, одна тысяча девятьсот пятнадцатого года «Hertzmodel J» от «Yellow Cab Company» минут за семь доставила его. Расплатившись со строго одетой девушкой-таксистом Скарятин пошел в отель. «И здесь эмансипация! Наверно и в Москве с Питером каждую пятую машину теперь девушки водят. Таксистки? Такситессы? Я и не знаю, как их теперь называют по-русски!» — меланхолично подумал он, — «В прочем, чему после того как дамы на Великой Войне воевали, удивляться? Наши отважно. А здешние… в Русской армии тоже. Впрочем, они здесь автокары водить раньше начали».

Пройдя открывшего дверь швейцара Скарятин поспешил в ресторан мимо ресепшена.

— Месье Смитс, — окликнул его портье.

Скарятин сменил направления и подошел к стойке администратора.

— Здравствуйте, дайте ключ от пятьсот десятого третьего номера. Для меня что-то есть?

Портье повернулся и, отдавая ключ, пояснил:

— Возьмите пожалуйста. Сообщений и звонков для Вас нет, но у меня есть уведомление от администрации отеля.

Михаил удивился: «Что же стряслось? С Ниной? Или горничные менявшие бельё сболтнули об увиденном лишнего? Но это не пуританский Отель и его альков никого не касается.»

— Извините, месье Смитс, наш Отель в конце недели закрывается, и мы просим всех жильцов переехать. Я могу вам с сестрой забронировать номер в «Астории». А наши носильщики перенесут туда вещи.

— Оу. Не стоит беспокоиться. Мы собирались как раз съезжать на этой неделе. Можно я сейчас оплачу номер до четверга? Сестре рекомендовали продолжить лечение в Ашвилле.

— Да конечно, сэр. Мы работаем до субботы.

Хмель ещё не весь прошел. К тому же Михаилу не очень хотелось спешить в продленный на трое суток номер. Не смотря на плотный стол в «Хили», он хотел ещё чего-нибудь похлебать на ужин. Да и в номер заказать не помешает, а то и Нина снова может проголодаться.

Впрочем, войдя в ресторан, он увидел, что и его сожительница по номеру посчитала не лишним дополнить плотный вечерний dinner предсумеречным supper-ом. Похоже на то, что за три года она привыкла к англо-саксонской традиции есть вечером дважды.

Нина уже заканчивала, и Михаил не стал затягивать трапезу. Заказав новоанглийский клем-чайдер с его традиционными устричными крекерами, и воздержавшись от спиртного, он быстро догнал на дижестиве (1) сидящую напротив русскую любительницу местных коктейлей. Переходя от молочного супа с моллюсками к кофе Энель сообщил Крузенштерн, что в части её трудоустройства всё налаживается, но подробности будут в номере. Благодарные глаза Нины говорили, что и её “развернутое спасибо” он снова получит там же.

Собственно, так и случилось, когда Михаил, поднявшись в номер, назвал фамилию клиентов, предполагаемый гонорар, и то, что от Нины будет требоваться. Утомлённый, перед тем как заснуть, он пообещал ей, что завтра договорится о встрече с теми, кто представит её родителям воспитанницы.

Только сегодня утром он сказал Нине о предстоящем переезде. Михаилу нужно будет уезжать по делам, но он поможет ей снять жильё на время, пока у неё всё не наладится.

— Мишель, мне право, даже не удобно, я не уверена, что смогу быстро вернуть тебе потраченное на участие в моей судьбе, — смутившись сказала Нина.

«Вот умеют наши дамы к нужному им ответу подворачивать!» — внутренне улыбнувшись подумал Скарятин, — «но я тоже давно не гимназист».

— Не заботься этим. Как сможешь — так вернёшь. Сегодня с Почтамта Александру телеграмму дай. Он как её получит, хоть из Багдада тебе вышлет и мне если надо будет отдаст. Конечно, когда я сам дома буду, — продолжил он уже вслух

Нина умилительно сжала губки, показывая извинение и согласия.

— Впрочем мне не к спеху, да и домой не скоро, — продолжил Михаил.

— И вот ещё что, Нина. Если кто будет спрашивать, скажешь, что мы едем в Ашвилль. Это в Северной Каролине, там хороший курорт, тебе «надо лёгкие подлечить». Нины Крузенштерн и Михаила Скарятина в этом отеле никогда и ни для кого не было.

Нина кивнула, и вздохнув, пошла себя в порядок приводить. Энель закурил и набрал номер квартиры Бехметевых.

— Heloo Helen Bakhmetev speaking (2), — услышал он женский голос.

— Elena Mikhajlovna? — спросил он.

— Yes. I'm listening to you, sir (3), — после слегка затянувшейся паузы ответила Бехметева.

— Здравствуйте. Это херальд (4). Мне нужно отдать книги вашему мужу. Вы не подскажете смогу ли я завтра застать его в городе? — проговорил Энель на английском.

В трубке помолчали. Это был пароль.

— Да, вы можете найти его на службе с десяти до четырнадцати. — также на английском прозвучал ответ. Отзыв был правильный, осложнений нет.

— Может быть я смогу передать Борису их за ланчем, после полудня? — продолжил обмен кодовыми фразами Энель.

— Я не знаю будет ли ему это удобно. — заканчивая театральный диалог сказала Елена. Энель уже хотел прощаться и благодарить, кодом обозначив временем пронумерованную точку рандеву. Но его визави его опередила.

— Но мы рады будем видеть Вас на ужине. В двадцать часов я накрою на четверых. Гудбай.

— See you! (5)

Елена положила трубку.

Примечания:

1. Дижестив — напиток, который подается после завершения основной трапезы.

2. (англ.) Здравствуйте. Елена Бехметева говорит.

3. (англ.) Да. Я слушаю Вас, сударь.

4. (англ.) herald — вестник, равно как и имя Herald.

5. (англ.) «До встречи»

СТОКГОЛЬМ. КОРОЛЕВСТВО ШВЕЦИЯ

МЕЖДУНАРОДНОЕ ИНФОРМАГЕНСТВО «ПРОППЕР-НЬЮС». СТОКГОЛЬМ. КОРОЛЕВСТВО ШВЕЦИЯ. 22 июня 1920 г.

НАШИ ЗАРУБЕЖНЫЕ КОРРЕСПОНДЕНТЫ СООБЩАЮТ.

САСШ, КАЛИФОРНИЯ.

ПРОДОЛЖАЮТ ПОСТУПАТЬ СООБЩЕНИЯ ИЗ АМЕРИКЕ О ЗЕМЛЕТРЯСЕНИИ В САН-ФРАНЦИСКО. ПО ПОЛУЧЕНЫМ ДАННЫМ СЕРЬЁЗНО ПОСТРАДАЛ РАЙОН ИСТВУД. ПОГИБЛО НЕСКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК, ПОВРЕЖДЕНЫ КОММУНИКАЦИИ, ЧАСТИЧНО РАЗРУШЕНЫ ЗДАНИЯ. ДРУГИЕ РАЙОНЫ ГОРОДА СЕРЬЁЗНО НЕ ПОСТРАДАЛИ. КАЛИФОРИНИЯ РЕГУЛЯРНО ПОДВЕРГАЕТСЯ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯМ. ПО СРАВНЕНИЮ С ДВУМЯ ПРЕДЫДУЩИМИ КАТАСТРОФАМИ ВЛАСТИ ШТАТА ОЦЕНИВАЮТ УЩЕРБ КАК УМЕРЕННЫЙ.

БЛИЖНИЙ ВОСТОК. МЕССОПОТАМИЯ.

НАШИ ИСТОЧНИКИ В БАСРЕ И БАГДАДЕ СООБЩАЮТ ЧТО НАСТУПЛЕНИЕ ИНСУРГЕНТОВ САМОПРОВОЗГЛАШЕННОГО КОРОЛЕВСТВА ИРАК В ЦЕЛОМ ОСТАНОВИЛОСЬ. ПОВСТАНЦЫ ПРИВОДЯТ В ПОРЯДОК СВОИ ВООРУЖЕННЫЕ ОТРЯДЫ. АНГЛИЧАНЕ НАКАПЛИВАЮТ СИЛЫ В ДЕЛЬТЕ ЕВФРАТА. НЕПРИЯТНЫМ ДЛЯ НИХ СТАЛО ВОССТАНИЕ В САМАВЕ. В ЭТОМ ГОРОДЕ ПУСТЫННЫЕ ПЛЕМЕНА ВЫБИЛИ АНГЛИЙСКИЙ ГАРНИЗОН И ОСВОБОДИЛИ ИЗ ТЮРЬМЫ СВОИХ ШЕЙХОВ, АРЕСТОВАНЫХ ЗА ПОДСТРЕКАТЕЛЬСТВО К МЯТЕЖУ РАНЕЕ. ПО ИМЕЮЩИМСЯ СООБЩЕНИЯМ ИЗ БАСРЫ ВЫСЛАН ПОЛК НЕПАЛЬССКИХ СТРЕЛКОВ ДЛЯ ПОДАВЛЕНИЯ МЕТЯЖА. МЫ СЛЕДИМ ЗА РАЗВИТИЕМ СОБЫТИЙ.

ТЕКСТ ВЛАДИМИРА МАРКОВА-БАБКИНА

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОМЕЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ДВОРЕЦ ЕДИНСТВА. 2 2 июня 1920 года.

— И что же пишут за океаном?

Граф Суворин кивнул, отвечая на мой вопрос:

— Пишут, Государь, что, возможно, кризис в болезни Вильсона миновал, что здоровье президента идет на поправку. Конечно, акценты зависят от партийной и клановой ориентации того или иного издания, но, в целом, либо довольно благожелательно, либо, как минимум, нейтрально. Насколько можно судить, пресса пока не получила серьезных вводных от своих учредителей или спонсоров относительно этого дела. Сильные мира сего выжидают, не очень определив для себя пути формирования дальнейшей стратегии. Поэтому и такая благожелательная, осторожная неопределенность в прессе.

— Понятно. Что мы?

Граф позволил себе улыбку.

— Смотря какая задача стоит перед нами, Государь. Мы готовы к любым поворотам для формирования общественного мнения в США. Журналисты, обозреватели, да и многие издатели прикормлены и очень ждут новых наших щедрых гонораров.

Я кивнул. Да, пресса на Западе (и не только) обходилась нам в копеечку. Кому-то «заносили» в виде гонораров, где-то, через подставные структуры, выступали крупными спонсорами, где-то это была согласованная позиция «Союза четырёх» — Мраморного Клуба, и, соответственно, всей медиа-империи, принадлежащей членам Клуба. В общем, так или иначе, но влияние на формирование общественного мнения мы имели. Пусть и не определяющее.

Впрочем, чаще всего, у нас глобальных задач и не было. Так, общие тенденции. Свободу и независимость Ирландии, Индии и Египта, права женщин, даже новая прогрессивная мода и прочий спорт — все это были обычные темы, которые мы ненавязчиво продвигали в местной прессе. Основным злопыхателем (в том числе и в первую очередь в наш адрес) был, как всегда, шведский «PROPPER NEWS», злобно ненавидящий Россию и особенно меня лично (зря что ли я ему плачу такие серьезные деньги ежегодно?), так что серьезные вбросы, как правило, делались через них, а вот там, где нужно было просто подвести к какому-то даже не мнению, а просто к вопросу, вот тут мы использовали прикормленных информационных проституток, а уж с этой публикой и граф Суворин, и, тем более, я, дело иметь умели.

Конечно, не все темы и не все вопросы стоило согласовывать с членами Мраморного Клуба. У нас хотя и общие интересы, но у каждого из нас они свои. Вот на данный момент у меня не было согласованной позиции с «коллегами» относительно интервью Вильсона. А на согласование может уйти много времени, и, хорошо если не понадобится очная встреча. Так что придется принимать решение сейчас, но такое, чтобы иметь возможность внести коррективы, если и когда мы придём к общей позиции.

Блин, принадлежность к Мраморному Клубу имела и свои жирные плюсы и свои, не менее жирные, минусы. Даже не знаю, чего больше. Как говорится — по обстоятельствам.

— Борис Алексеевич, ситуация с неопределенностью власти в Вашингтоне для нас составляет серьезнейшую проблему. Вице-президент Маршалл наотрез отказывается принести присягу в качестве нового президента США. Америка замерла и не может принять требуемых нам решений в части продовольственных поставок и военно-технических контрактов. Возможно, на Уолл-стрит такая ситуация и не вызывает особых волнений, но у меня лично — вызывает. Попытки решить проблему через сенат, конгресс и прочие элиты пока успехом не увенчались. Наши дела тонут, как та бабочка в патоке. Что мы можем тут решить в части общественного мнения? Можете курить.

Я знал, что мозг у графа работал с максимальной интенсивностью именно во время курения, тягу к которому он имел просто потрясающую, и буквально томился на всякого рода докладах и совещаниях, где курить я не разрешал.

— Благодарю, Государь, это честь для меня.

Суворин не чинясь раскурил свою папиросу.

Не желая отвлекать моего Министра информации своим гипнотизирующим взором, встаю и подхожу к окну.

Босфор. Мечта стольких поколений русских правителей. Ключ к Малой Азии, Ближнему Востоку и Средиземному морю. Ключ к торговле и новым военным союзам. Ключ к настоящему мировому величию.

Стоит напротив дворца на якорях крейсер «Аврора», снуют мимо него торговые суда и военные корабли, следуя из Черного моря в Средиземное и обратно. Трафик такой, что поймать момент, когда в поле зрения не будет ни одного судна практически нереально. Это как в моё время в Москве. Однажды, в своём далеком будущем, я в три часа ночи увидел Щёлковское шоссе совершенно пустым. Пока я тянулся за мобильным телефоном, дабы запечатлеть сие чудо, волшебная сказка закончилась и по шоссе вновь понеслись автомобили. Так примерно и сейчас в районе Проливов.

Просто поток.

— Ваше Всевеличие, нижайше прошу простить, есть идея.

Оборачиваюсь.

— Слушаю вас, граф.

Тот встает и докладывает:

— Государь. Есть мнение, что граждане Америки с чрезвычайным воодушевлением восприняли известие о том, что президент Вильсон пошёл на поправку. Бодрые сводки медицинских светил подбодрят нацию. Читатели будут требовать от своих газет всё больше и больше подробностей. В конце концов американцы захотят ободряющих слов и от самого президента Вильсона. Лично.

САСШ. НЬЮ-ЙОРК. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ПАРК. 22 июня 1920 года.

Двое мужчин шли навстречу друг другу по дорожке Центрального парка. Оба были невысоки. Поравнявшись, коренастый первым протянул правую руку поджарому.

— Здравствуй, Эдвард, — сказал он, приподняв свой серый, в частую клеточку, котелок.

— Рад видеть тебя, Вильям, — пожимая поданную руку, сказал худощавый, приподняв свободной рукой свой черный фетровый хомбург.

Усы обоих поднялись в американской улыбке.

— Спасибо, что нашел время для встречи, Эдвард.

— Полно, Вильям. Ты всегда сам без промедления шёл нам на встречу. Пройдем присядем.

Эдвард, отведённой после рукопожатия рукой, показал направление к отдалённой свободной скамейке, не замечая пустующей за собственной спиной. Будучи формально гостем, он стремился доминировать на встрече.

Второй, по-видимому англичанин, не подав вида, пристроился к Эдварду, и неспешно зашагал с ним по аллее. Вильям помнил, как тяжело переживал его собеседник фактический не допуск к переговорам, да и к кулуарам при заключении Стокгольмского мира. «Эдвард думал, что он будет делить мир, но частным лицам правители тихо показали их место,» — Вильям внутренне усмехнулся. Он-то тогда в Швеции был членом официальной делегации, а вот Хаусу Государственный департамент САСШ не удосужился дать полномочия. Эдвард затаил тогда обиду. И если государственному секретарю, не без стараний Эдварда, это стоило места, то с основным виновным — русским императором Михаилом, человек в черном хомбурге сделать пока ничего не мог. Но Вильям знал, что Эдвард думал, что не может дотянуться до русского монарха именно «пока». И эта общая уверенность была залогом надёжности объединения их усилий.

После дежурных фраз Вильям спросил:

— Эдвард, не мог бы ты сказать, как самочувствие Президента. Сайболд так убедительно описал исцеление.

Полковник Хаус улыбнулся.

— Верно подмечено, Вильям. «Нью-Йорк Уорлд» проявляет талант в фантазиях.

Хаус вздохнул. Вильям Вайсман ждал.

— Это неправда, Вилли. Президент почти недееспособен.

— Это точно? Насколько?

— Точно. Я недавно говорил с доктором Барухом.

Фамилия врача напрягла Вайсмана. После взрыва яхты Джейкоба Шиффа у него разладились отношения с этим семейством.

— Так вот, он, как раз перед Днём Флага, осматривал Вильсона. Вудро практически парализован и почти не говорит. Сам не ходит и понятно не пишет. Но, это нисколько не мешает Америке.

Они дошли до скамейки. Эдвард Хаус сел первым на середину скамьи. Вслед за ним присел справа и полковник Вайсман. «Америке?» — подумал он, — «это не мешает делать в ней дела владельцам реальной власти».

— Значит не он руководит администрацией?

Хаус отрицательно помахал головой.

— Тогда от кого все эти внешние инициативы: «Второй Великий белый флот» и «освобождение последнего колонизированного народа Европы?» Моё Правительство не может это не беспокоить.

— Я понимаю, Вильям. Но беспокойства напрасны. В Администрации сейчас кто в лес, кто по дрова. Никто не хочет брать ответственность, все уже на выборах.

— А что вице-президент Маршалл? Да и увольнение Колби…

— Наш вице-президент категорически не хочет покидать свою синекуру. Да и ты сам знаешь, что ему нет дела ни до Японии, ни до Польши с Ирландией. А Колби… Он похоже перешел дорогу миссис Вильсон, и она попросила помочь Тумалти. Хотя до нашего разговора я не исключал, что это твоих рук дело. — с лёгким сарказмом сказал Эдвард, вальяжно прославившись к спинке скамейки.

— Нет, Эдвард — я тут не при чём. Мы знаем правила. Но моё правительство заинтересовано не допустить, чтобы сказанные вашими министрами и Президентом лишние слова реализовались в деле.

Полковник Хаус оторвал спину от скамейки и сел ровно, глядя прямо на собеседника.

— Чего ты хочешь, Вильям?

— Я хочу снять возникающие в Лондоне вопросы, Эдвард. И мы не хотели бы предпринимать, не согласовав с вашими друзьями, крайние средства.

Они помолчали.

— Полковник Вайсман, — глубоко вздохнув прервал паузу Хаус, — я переговорю с моими доверителями о ваших опасениях. Но вопросы с Президентом мы не позволим решать посторонним.

— Мы это понимаем, полковник Хаус. Но у меня мало времени, и не посягая на ваши прерогативы, нам не хотелось бы беспокоиться из-за секретаря или второй жены Президента.

— В части Эдит, ваши опасения напрасны. Она просто подпала под влияние этого ирландца. В нашем кругу он никому, ни-ко-му не интересен.

Полковники, не вставая головами поклонились друг другу.

— Спасибо, Эдвард. Я думаю это решит нашу проблему.

— Мне пора идти, Вильям. Встретимся здесь же в среду. Мы, всё же, не те люди, которые определяют какие должны произойти перемены. Не провожай.

Эдвард Мандел Хаус встал. Джентльмены попрощались поднятием своих шляп. Техасец не спеша удалился, оставляя англичанина одного на скамейке.

САСШ. ИНДИАНА. «The Indianapolis Star». 22 июня 1920 года.

«Состоявшаяся в Нью-Йорке закладка величайшего военного корабля нашего флота с гордым именем «Индиана» — это гордый ответ Соединённых штатов и нашей любимой Индианы всем попирателям свободы. Ответ данный великим уроженцем нашего штата вице-президентом Томасом Райли Маршаллом.

Наша великая страна готова защитить американцев и всех страдающих от иностранного гнёта во всех частях света. Будь то гордая изгнавшая колонизаторов Ирландия или заливаемая кровью патриотов Корея. Если бы линкор «Индиана» был уже в строю, то остались бы живы многие жители «Изумрудного острова» и «Страны утренней свежести». Их защитникам не пришлось бы в ответ на расправы над своими женами и детьми взрывать полицейские участки, как это в начале месяца было в Белфасте, или казармы карателей, подобно позавчерашнему взрыву в Сеуле. Доблестные борцы Ирландской республиканской армии и корейской Ыйнбён (Армия справедливости) поддержанные пушками «Индианы» смогли бы освободить свои народы и покарать тех, кто направлял против наших земляков руку китайских бандитов, напавших на «Дальневосточный экспресс» в апреле…»

САСШ. НЬЮ-ЙОРК. ГРИНВИЧ-ВИЛЛАДЖ. РАЙОН ДОКОВ. 22 июня 1920 года.

Фёдор Сергеев подзадержался сегодня в доках. С утра, отрабатывая свою коммивояжёрскую легенду, он наблюдал за погрузкой генератора для «поместья в Гондурасе», легко сойдясь с местными грузчиками. Всё же и сам он в Сиднее достиг в этом ремесле высшей квалификации. Оделся он не как местные латочники-прощелыги, а как положено у воды, плотно, затянув ноги в кожаные гамаши. Узнав, что Теодору доверяли грузить мороженную рыбу в Австралии, докеры быстро прониклись к нему уважением. А уж после того, как Фёдор по окончанию смены проставился пивом всей бригаде и скормил за кружкой пенного и разговором не мало портовых баек он стал для коллег «просто дружище Тедди».

Сергеев осторожно высказывался в части рабочей солидарности и тяжелой портовой доли. В Мехико ему прямо запретили в Штатах агитировать. Но он и без этого знал, как стать для рабочих «своим». Ньюйоркцы тоже за словом в карман не лезли. Федор, кивая, выслушал все сетования о творящейся несправедливости и пару рассказов об интересных случаях. Узнав, что вчера какой-то удачливый охотник из Голландии грузил для Неаполитанского зоопарка двух красивых висконсинских пум, Сергеев даже огорчился, что не пришел на погрузку днём раньше. Он видел на родине лосей, вепрей и медведей, а в Австралии не только наблюдал за кенгуру, но даже как-то поохотился на узкомордого крокодила, а вот больших кошек кроме как в цирке нигде не видел.

Время близилось к полуночи, но небо было светлое. Двадцать второе июня — самый длинный день в году. Поставив новым товарищам еще по пинте запрещенного, но легко доступного в порту пива, Фёдор Сергеев откланялся, и поспешил в гостеприимную для моряков и небогатых морских торговцев гостиницу «Джейн», стоящую в половине квартала от пристаней на Истсайде.

Солнце уже зашло, на узких улицах нижнего Манхеттена сгущались сумерки. Но, до похожей на знакомую ему по России тюремную красную башню, гостиницы «Джейн» было близко.

Гудок проходящего парохода вывел Фёдора из хмельной задумчивости. Его насторожил негромкий разговор и приближающиеся мерно короткие тени.

— Эй, осси (1), огонька не найдется. — сказал кто-то долговязый с итальянским акцентом.

Похоже его ждали, и будет драка. Что ж, не впервой.

— Мой табак крепок для тебя, сеппо (2)

Его рука скользнула к кожаному штиблету, служившему голенищем его левому ботинку-челси.

Примечания:

1. Уничижительное прозвище австралийцев данное американцами

2. Пренебрежительное название американцев австралийцами