Омен. Дэмьен

ПРОЛОГ. СЕМЬ ЛЕТ НАЗАД

Карл Бугенгаген, всемирно известный археолог, нервничал. Он, как крот, ход за ходом буравил землю. Но волновался Бугенгаген совсем не потому, что забрался так глубоко. Напротив, ему нравилось здесь. Прохлада и сумрак будоражили приятные воспоминания. Стояла гробовая тишина.

Внезапно археолог услышал какие-то шорохи. Бугенгаген был не из пугливых. Ему давно уже перевалило за пятьдесят, но Карл по-прежнему оставался в форме: рослый и крепкий, литая шея и мускулистые плечи были точь-в-точь как у древнегреческих атлетов. Поседевшие волосы и борода вкупе с пронзительным и загадочным взглядом придавали ученому сходство с каким-то ветхозаветным пророком. Отчасти это внешнее сходство являлось истинным. Ибо Бугенгаген искал здесь, в недрах израильской земли, доказательства существования Дьявола.

Услышав шорох, Бугенгаген вздрогнул. Каждой клеточкой он ощутил угрозу со стороны своего могущественного противника. Археолог уже давно предчувствовал, что станет очередной жертвой в кровавом списке несчастных, пытавшихся предупредить мир о страшной опасности. Более того, у Дьявола была и особая причина избавиться от Бугенгагена, ведь ученый уже пытался убить ЕГО.

Сам археолог не нуждался ни в каких доказательствах. Все его подозрения оказались сущей правдой. Но ему необходимо было убедить в ней своего помощника Майкла Моргана – только так можно было сохранить эти страшные сведения. Бугенгаген слишком ясно отдавал себе отчет в том, что, покусившись на жизнь Антихриста, он не сможет избежать мести Дьявола.

Накануне они с Морганом сидели в уютном прибрежном кафе и наблюдали, как под их ногами на прохладном плиточном полу удлиняются тени.

Поначалу Морган не поверил Бугенгагену. Карл прекрасно понимал, что здесь необходимы только факты. И сейчас, в этом калейдоскопе ярчайших средиземноморских красок, когда солнце, заваливающееся за синюю водную гладь, дробило ее на огненно-рыжие осколки, а белоснежные каменные стены древнего израильского города Эйкра, отражая, струили мягкий закатный свет, Бугенгагену пришла вдруг мысль, не сошел ли он просто с ума.

Но следом за этой внезапно мелькнувшей мыслью он услышал в своем мозгу голос, убедивший археолога в том, что, находясь в здравом уме, он осенен свыше знанием и ответственность за это знание камнем лежала на его плечах.

Бугенгаген из кожи вон лез, пытаясь убедить скептически настроенного Моргана в правдивости своего рассказа. Но если Майкл всего-навсего сомневался, то уж его очаровательная подружка всем своим видом показывала, что не верит ни одному слову археолога. Бугенгагена вообще раздражало ее присутствие, но он нисколько не удивился, заметив рядом со своим помощником женщину, он просто разозлился.

Ее звали Джоан Харт. Броская особа с сияющими глазами и каштановыми волосами. Если бы Бугенгаген был помоложе, такая фемина вполне могла бы сразить его наповал. Но во времена его молодости женщин, похожих на Джоан Харт, просто не существовало. Джоан была фоторепортером, о чем при первой же возможности сообщала каждому встречному. Мимолетное знакомство скреплялось в довершение всего крепким рукопожатием и профессиональной улыбкой. Неизгладимое впечатление на собеседника производила и манера Джоан одеваться. Ее костюм от лондонского портного, сшитый, вероятно, по сногсшибательной цене, напоминал о временах Хемингуэя. Бижутерию она предпочитала огромных размеров, кроме нее на шее у Джоан всегда болталась пара фотоаппаратов «Никон». Она беспрерывно курила и ни на минуту не закрывала рта.

Нельзя сказать, что в Эйкру журналистку привела ее профессиональная неуемность. Нет. Джоан находилась в этом городе потому, что здесь был Майкл Морган. Он являлся сейчас для Джоан средоточием всей ее жизни. Хотя, если честно признаться, все, чем жила и дышала эта молодая прелестная женщина, было Майклу глубоко безразлично.

Джоан, только что прилетевшая из Лондона, уже встречала где-то заголовок газеты, которую Бугенгаген сейчас так упорно совал Моргану: «Похороны американского посла и его жены». Майкл тоже не впервые видел эту газетную строку, заголовок совершенно не привлекал его внимания.

– Да, – произнес он с хорошо сыгранной, вежливой заинтересованностью в голосе, свойственной только представителям высшего света Англии, – весьма любопытно.

Бугенгаген, ни на йоту не задетый этим тоном, показал Майклу еще одну газету – на этот раз американскую – с заголовком: «Президент и его жена успокаивают осиротевшего сына посла».

Бугенгаген ткнул толстым пальцем в фотографию шестилетнего мальчика с черной повязкой на рукаве. Лицо мальчика было прекрасно и лучезарно, подобно ликам херувимов с полотен эпохи Возрождения или фресок на полотнах высоких церковных куполов.

– Вы его узнаете? – спросил Бугенгаген.

Морган снова взглянул на фотографию, на этот раз более пристально.

– Нет, – твердо заявил он.

На Бугенгагена – единственного живого свидетеля разыгравшейся трагедии – мало-помалу обрушивалась страшная усталость.

– Вы что, еще не видели стену Игаэля? – резко вскинулся он.

– Ее ведь обнаружили только на прошлой неделе, Карл, – пытался было оправдаться Морган, но Бугенгаген тут же перебил его.

Археолог понимал, что единственным выходом из создавшегося положения было бы раз и навсегда объясниться с Морганом, как бы дико сейчас ни звучали доводы ученого. ВРЕМЕНИ ОСТАВАЛОСЬ В ОБРЕЗ. Бугенгаген снова ткнул пальцем в фотографию и отчетливо произнес: «На стене Игаэля я уже видел его лицо! Этот мальчик, этот Дэмьен Торн – Антихрист!»

Морган приподнял брови в знак протеста.

– Карл, – начал он, но ученый снова перебил его.

– Ты должен верить мне!

Морган вдруг перестал улыбаться. Напряжение, сковавшее лицо Бугенгагена, по-настоящему встревожило Майкла. Ведь перед ним сидел не выживший из ума старик, человек с застывшим от волнения лицом был его учителем; всем, что знал и умел Морган, он был обязан Бугенгагену.

– Карл, – мягко произнес Майкл, – я ведь не религиозный фанатик. Я – археолог.

Бугенгаген никак не отреагировал на это. «И где бы вы ни УСЛЫШАЛИ, что он идет…» Дальше Карл не мог вспомнить. Он не спал несколько ночей подряд и чудовищно устал. К тому же память начала подводить ученого.

Морган покачал головой и обратился к Бугенгагену:

– А где факты, Карл?

– Неделю назад, – произнес Бугенгаген, – отец Дэмьена пытался убить мальчика. На алтаре лондонской церкви Всех Святых. Посол стремился вонзить кинжал в сердце ребенка.

Джоан в ужасе содрогнулась. Морган, потянувшись за своим стаканом, еще раз пробежал глазами газетные заголовки.

– Похоже, репортерам не все удалось пронюхать, – продолжал Бугенгаген. Он глубоко вздохнул, затем произнес: – Эти кинжалы послу вручил я. Мой друг, отец Джеймс, находился тогда в церкви, он видел все собственными глазами. Святой отец позвонил мне и рассказал о происшедшей трагедии. Он узнал древние кинжалы и убедил полицейских, чтобы они их мне вернули.

За столиком воцарилось молчание. Морган замер со стаканом в руке и уставился на своего друга. Джоан также не сводила с Бугенгагена широко раскрытых глаз. Не давая им опомниться, ученый яростно, почти скороговоркой, продолжил:

– Американского посла звали Роберт Торн. Его новорожденный сын погиб в римском госпитале. И Торн, уступив мольбам какого-то священника, усыновил другого младенца. На самом деле этот священник оказался Апостолом Зверя. Торн убедил свою жену, что тайно усыновленный им малыш – их собственный ребенок. Торны всем сердцем полюбили ребенка, он рос и воспитывался в Лондоне, а супруги даже не подозревали, что рожден мальчик самкой шакала! Вскоре ребенок начал убирать со своей дороги всех, кто каким-то образом догадывался о его подлинной сути. Вот тогда Торн пришел ко мне за помощью. С первых же слов его рассказа я понял, что говорит он чистую правду, ведь мне давно являлись знамения, будто я скоро вообще останусь в одиночестве: один на один с этим Зверем. Я отдал тогда Торну семь древних кинжалов – единственное оружие против Дьявола, ими надо была пронзить Его тело. К тому времени жена Торна была уже мертва, впрочем, как и двое других несчастных, узнавших правду! – Бугенгаген покачал головой. – Полицейские застрелили Торна до того, как он успел вонзить кинжалы в тело сына Дьявола. Они решили, что посол сошел с ума после смерти жены! – Бугенгаген снова замолчал и кивком указал на газетную фотографию. Все, чего он хотел от Моргана, заключалось в том, чтобы тот поверил ему, осознал страшную опасность и начал наконец действовать. – Ребенок все еще жив!

Последовало долгое молчание, затем Морган спросил:

– Где он теперь?

– В Америке. Живет со своим дядей – братом покойного Торна. И как написано: «Там его власть распространится, он будет разрушать и процветать, орудием в его руках будут и святые и сильные мира сего».

– О Майкл, немедленно отправляемся в Америку! – воскликнула Джоан Харт, репортер до мозга костей.

– Да замолчи ты! – оборвал ее Майкл. То, что сообщил Бугенгаген, выходило за рамки сенсационной новости.

Бугенгаген тем временем наклонился к своей ноге и вытащил из ботинка чудесно сшитый кожей мешочек с парой кармашков и бог весть каким количеством всяких ремешков и кнопок. Когда археолог положил его на стол, что-то внутри мешочка звякнуло.

– Ты должен передать это новым родителям мальчика, – заявил Бугенгаген. – Тут кинжалы и письмо, которое им все объяснит.

Морган никак не мог понять, чего добивается от него Бугенгаген. Одно дело – услышать эту фантастическую историю, пусть даже поверить в нее, и совсем другое – принять участие во всей этой заварухе.

– Извини, Карл, – засомневался Майкл, покачивая головой. – Ты же можешь ожидать от меня просто…

– Их необходимо предупредить! – резко перебил его Бугенгаген.

Посетители за соседними столиками стали на них оглядываться. Археолог перешел на хриплый шепот.

– Я уже стар и слишком болен. Я не могу сделать этого сам. И поскольку я – единственный, кто знает правду, я должен… – Очевидно, ужас от осознания этой мысли настолько сковал Бугенгагена, что он не в силах был закончить фразу вслух.

– Должен что? – пытал его Морган.

Ученый уставился на стакан:

– …оставаться в безопасности.

Морган грустно покачал головой.

– Мой дорогой друг, у меня ведь определенная репутация.

Бугенгаген ожесточенно прервал его:

– Именно поэтому это должен сделать ты! Тебе они поверят!

Майклу подобное заявление совершенно не льстило. Его по-настоящему начинало беспокоить лихорадочное состояние Бугенгагена. К тому же он просто не рассматривал просьбу учителя всерьез.

– Но, Карл, меня же в определенном смысле сочтут за соучастника…

Бугенгаген поднялся из-за стола. Лучи заходящего солнца пронизывали белоснежную библейскую бороду ученого, строгость и отрешенность черт делали его лицо похожим на лик святого.

– Пошли к стене Игаэля, – скомандовал Бугенгаген.

Это был приказ, и Морган почувствовал, что не смеет ослушаться. Сопротивление на сей раз было невозможно.

– Ну и что дальше? – произнес он, хотя знал, что все уже решено.

– Пошли, – повторил Бугенгаген и, повернувшись, зашагал в сторону своего «джипа».

– Можно, я пойду с вами? – спросила Джоан, пытаясь пустить в ход свою самую обольстительную улыбку.

Морган отрицательно покачал головой.

– Почему бы тебе не подождать в отеле? Это не займет много времени. – Он наклонился к Джоан и поцеловал ее. Затем поднялся.

– Ладно, – улыбнулась женщина, притворно вздыхая. – Но предупреждаю – долго ждать я не собираюсь.

Майкл засмеялся и, послав ей на прощание воздушный поцелуй, исчез за углом. Это было их последнее свидание. Джоан Харт потребовалась вечность, чтобы примириться с этим, и еще целая уйма времени для того, чтобы осознать истинную причину.

Древний замок Бельвуар, окруженный стеной, расположился на самой границе Сибуланской долины, недалеко от города Эйкры. Он стоял здесь с двенадцатого века, с тех самых пор, когда крестоносцы явились сюда из Европы, дабы отвоевать Святую Землю у мусульман. Они построили замок в память о Христе. И именно в подземельях замка Бельвуар Бугенгаген нашел необходимое доказательство – Антихрист обитает среди людей СЕЙЧАС.

Отдаленный рокот мотора заставил длинношерстных овец, пасшихся у древних стен замка, приподнять головы. Занимался рассвет, красное солнце живым шаром зависло над долиной, разбрасывая вокруг длинные разноцветные тени. Когда «джип» неожиданно вынырнул из-за ближайшего холма и начал спускаться в их сторону, овцы, заметавшись, спешно разбежались; вразнобой зазвенели колокольчики, будто призывая непрошеных гостей к молитве.

«Джип», приблизившись к стене замка, остановился. Из машины выбрались Бугенгаген и Морган. Раннее утро было прохладным, но это, похоже, заметил только Майкл. Бугенгаген судорожно рылся в багажнике, выискивая среди автомобильного хлама еще одну шахтерскую каску. Там, куда они направлялись, им ОБОИМ нужны были каски. Внизу было так темно, что света одной лампы недоставало, а опасность обвала была слишком велика.

Ни Бугенгаген, ни Морган не заметили в суете одной детали. На стене, в самой ее высокой точке, сидел огромный ворон и наблюдал за ними. В его глазах застыла ненависть.

Мужчины пересекли просторный и сумрачный банкетный зал, окруженный шестью пятидесятифутовыми колоннами. С потолка, головами вниз, свисали спящие летучие мыши. Старик прижал кожаный мешочек к своей груди, будто боялся хоть на секунду расстаться с ним. Мужчины включили фонари на касках и начали осторожно спускаться по истершимся ступеням в подземные переходы.

Совсем недавно здесь уже побывали археологи. Плиты были сложены там, где производились самые последние раскопки, кругом было грязно, на каждом шагу встречались ямы. Все было свалено в одну кучу: и современное оборудование, и древние раскопки – все это было накрыто пластиковой пленкой и лежало вдоль стены.

Вдруг Морган увидел нечто, заставившее его похолодеть. Сердце его судорожно забилось, готовое выпрыгнуть из груди. Морган чуть не задохнулся, разглядев на каменной стене гравюру и отвратительную, и прекрасную одновременно. На ней была изображена женщина, восседающая на багряном Звере. Семь отвратительных и уродливых голов было у Зверя и десять ужасных рогов; весь он был испещрен словами на древних языках, таких древних, что не говорили на них, наверное, целую вечность.

– «Вавилонская блудница», – прочел вслух завороженный Морган.

Ужасное имя эхом отозвалось в подземелье. Майкл отвел глаза от гравюры и заметил, что Бугенгаген, вскарабкавшись наверх, скрылся в стенном проеме. Морган невольно вздрогнул и последовал за своим учителем. Перспектива остаться в темноте один на один с «Вавилонской блудницей» ужаснула Майкла. И он очутился в следующем зале.

Она была там. Стена Игаэля. Свет от фонаря на каске Бугенгагена выхватил из мрака гениальную картину художника, сошедшего в дальнейшем с ума. На них смотрело жуткое, зыбкое и вечно изменчивое лицо Сатаны.

Самый крупный фрагмент картины вызывал ужас: Сатана в пору своей зрелости. Он был уже почти сброшен в Хаос. Дьявол цеплялся за край пропасти, мускулистые руки и ноги напряглись в последнем усилии, а огромная летучая мышь распростерла-над ним крылья, пытаясь защитить своего господина. Лицо Сатаны было повернуто в сторону и неясно очерчено.

На втором фрагменте была изображена голова. Вместо волос из скальпа выползали извивающиеся змеи с острыми языками. Но голова эта также не имела четкого рисунка лица.

Был здесь еще один портрет, самый незначительный по размеру – Сатана в детстве. Лицо выписано с потрясающей четкостью. Оно было прекрасно, подобно ликам херувимов эпохи Возрождения. Лицо Дэмьена Торна.

– Ну что, убедит тебя этот портрет? – проговорил Бугенгаген.

Но Моргану уже не нужны были никакие доказательства. Зачарованный, он медленно двинулся к стене, притягиваемый все ближе и ближе портретом. И вдруг в туннеле раздался звук, напоминающий щелканье кнута. Сразу вслед за ним послышался грохот. Морган споткнулся и шагнул в сторону Бугенгагена. Оба застыли на месте. Секунды растягивались до бесконечности.

Внезапно потолок туннеля перед ними подался и стал рушиться, поднимая столбы пыли. Пыль клубилась, и Морган стал задыхаться. Бугенгаген оставался спокойным. Откашлявшись, Майкл обратился к археологу:

– Здесь есть еще выход?

Бугенгаген отрицательно покачал головой и тотчас почувствовал, как его охватывает дикий страх. Ученый осознал причину происходящего и в тот же момент понял, что они уже ничего не смогут сделать.

Снова раздался грохот и скрежет. Потолок позади них рухнул. Проход в туннеле составлял теперь не более пяти футов шириной, туннель становился их могилой.

Морган в ужасе взглянул на Бугенгагена. Старик закрыл глаза, смирившись со своей участью. Он был готов к смерти.

И вдруг послышался новый звук. Поначалу Морган не понял, откуда он доносится, но потом заметил тоненькую струйку песка, просачивающуюся из крохотного отверстия в потолке. Тут же образовалось второе отверстие. Через мгновение их было уже четыре. Потом двенадцать. Вскоре пошел настоящий песочный дождь. Песок попадал в глаза, забивался в рот; песочная куча у ног археологов росла и росла.

Тут и Морган ясно осознал приближение смерти. Он окинул взглядом туннель: внизу, под его ногами, покоилась «Вавилонская блудница». Ее уже почти засыпало песком. В диком и бессмысленном порыве Майкл принялся разгребать песок, разбрасывая его в разные стороны. Через несколько минут пальцы начали кровоточить, и Морган заплакал.

– Антихрист здесь! – прокричал Бугенгаген сквозь шум струящегося песка. – Вручи свою душу Господу!

В ответ снаружи раздался грохот, стены и колонны зашатались и стали оседать. Глубоко под ними послышался могучий гул. Морган, всхлипывая, продолжал расшвыривать песок, пытался освободить от него стену, чтобы докопаться до лаза. Но уровень песка поднялся уже до его пояса и стал стремительно расти.

Глаза Бугенгагена были закрыты. Он молился: «И дано ему было вложить дух в образ зверя… чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя». – Старик замолчал, затем снова заговорил: «Благослови нас, Иисус Христос, и прости нам…»

Песок достиг их подбородков. Морган что-то невнятно бормотал. Бугенгаген же продолжал: "…и покажется, что силы зла одолеют нас и возьмут верх, но ДОБРО победит. Ибо сказано в Апокалипсисе:…и не войдет ничто нечистое и никто, преданный мерзости и лжи… а ночи там не будет… ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец…"

Песок поднялся до губ, вот он уже засыпал нос, глаза, а когда, накрыл их каски, свет от фонарей мгновенно погас. Тьма поглотила пространство. И пришла смерть.

Последний исполинской силы толчок, подняв к небу огромное облако пыли и щебня, превратил замок в руины.

Лишь две вещи остались нетронутыми. Стена Игаэля и лежащий у ее основания кожаный мешочек Бугенгагена. Как будто в последний момент какая-то другая сила, могучая и равная по мощности первой, вырвала у нее из рук единственное доказательство.

Внезапно из-под клубящихся пылью облаков стремительно вылетел черный ворон. Он кружил над развалинами, издавая пронзительные и наводящие ужас крики, затем взмыл в небо к поднимающемуся солнцу и растаял в раннем утреннем тумане.