Омега. Ты родишь мне сына

Глава 20

Телефон вспыхивает один раз. Второй. Третий. Снова затихает. И снова оживает.

Скрытый номер. Но я уже знаю, кто это. Чувствую кожей. Холодом по позвоночнику.

Отец.

Сижу на подоконнике, кутаюсь в плед. В руках — чашка чая. Пальцы сжаты так крепко, что не чувствую тепла. За окном город замирает в серо-синих сумерках. Я замираю вместе с ним.

Четвёртый звонок — уже не аноним. Волков Александр Юрьевич. Не «папа». Не «отец».

Просто имя. Просто вес фамилии, как груз на плечи.

Нажимаю «принять».

— Юлия, — голос ровный. Без эмоций. — Ты понимаешь, что ты наделала?

Молчу. Не потому что нечего сказать. Просто не могу.

— Ты предала всё, что тебе дали. Семью. Имя. Ранг. Ты не просто сбежала — ты перечеркнула своё место в стае. Моё доверие.

Я вжимаюсь в стекло, будто могу исчезнуть.

— Я просто хотела быть свободной, — выдыхаю.

— Свободной? — короткий смешок. — Ты ведешь себя как неразумный щенок.

У тебя кровь альфы, долг перед стаей. Ты родилась не для бегства, а для продолжения рода.

А ты… сбежала. Метнулась к чужаку, как бесхозная.

Горло сжимает. Рот пересыхает.

— Ты была обещана. Совет знал. Семья знала. Ты была частью договора, не игрушкой.

И теперь — ты пятно на фамилии Волковых.

Он делает паузу. Долгую. Словно ждёт, пока я начну задыхаться.

— Думаешь, Чернов — защита? Нет. Он использует тебя. Ты — омега с историей. С выкидышем. С плохой репутацией. Он поиграет — и уйдёт. А ты вернёшься.

— Папа, я не хотела этой свадьбы, — говорю тише, но твёрже, чем ожидала сама от себя.

— Ты заставил. Я… я только пережила Олега, а ты уже…

— Я дал тебе опору, — перебивает спокойно. — Не сидеть в трауре годами, а двигаться дальше. Мы не можем позволить себе слабость.

— А мне хотелось просто пожить… хоть немного. Без решений за спиной. Без чужих рук.

— Это не детский сад, Юля. Ты не девочка с улицы. Ты — моя дочь. У тебя есть ответственность, имя. Ты же знаешь, кто мы.

— А я — человек. Не фамилия. И не чья-то будущая самка.

— Так не говорят с отцом, — его голос не повышается, но становится жестче. Я защищал тебя как мог. Роман — надёжный волк. Устроенный, взрослый. С поддержкой Совета. А ты что?

Я замираю. Он знает.

— Да, я знаю, с кем ты, — отвечает, будто читает мои мысли. — С Черновым. С тем, кто одним нападением уничтожил клан. Ты решила, что там — безопаснее, чем здесь?

— Он не трогает меня. Не делает из меня товар, — глухо говорю.

— Пока не трогает, — отрезает отец. — Он альфа. Хищник. Сегодня ты удобна — завтра нет.

И когда ты останешься одна — назад пути уже не будет.

— Назад его и нет, — выдыхаю.

Он делает паузу. Потом говорит уже тише, но не мягче:

— Ты вляпалась. Глубоко. Думаешь, он тебя защищает? Когда ему надоест, ты останешься ни с чем. Даже имени твоего не вспомнят.И не рассчитывай, что я прикрою. Я уже сделал достаточно.

— Поняла, — коротко.

— Нет, Юля, ты не поняла, — он впервые звучит… не рассержено, а устало. — Ты просто сломала всё, что мы строили. Ради чего?

— Ради себя, — говорю. — И этого хватит.

— Посмотрим.

Он отключается первым. Без прощания. А я сижу, не двигаясь, пока чай не остывает.

Я не слышу, как он входит.

Просто чувствую, как воздух меняется. Становится плотнее, спокойнее.

А потом — скрип дивана рядом. Артём садится.

Пауза.

— Кто звонил? — тихо, ровно. Без давления.

Смотрю в окно. Не сразу отвечаю. Потому что если скажу — признаю, что всё ещё зависима от голоса, которого боялась всю жизнь.

— Отец, — выдыхаю.

Артём не двигается. Но я чувствую его внимание — не просто взгляд, а полное присутствие рядом.

— И что он сказал? — спокойно. Как будто ничего страшного.

Я усмехаюсь. Горько.

— Что я позор семьи. Что ты меня бросишь. Что я — омега с историей. С пятном.

Что никто не захочет меня по-настоящему. Только использовать.

Слова висят в воздухе.

Я не плачу. Но внутри — сжато.

Он не перебивает. Не обнимает. Просто рядом.

И в этом — больше, чем в любом утешении.

— Он ошибается, — произносит наконец. — Я не он, Юля, — говорит спокойно

Тон ровный, без нажима, но от этого — только сильнее

Я поворачиваю голову. Смотрит прямо. Не давит, не торопит. Просто ждёт.

— Он всегда думал, что я — вещь, — шепчу. — Что мною можно распоряжаться.

— А я так не думаю, — отвечает тихо. — Ты — волчица. Да, тебе больно. Да, ты злишься. Но ты не вещь.

Я молчу. Пальцы немного дрожат.

— Не стоит так загоняться, — добавляет он мягче. — Малыш всё чувствует. Любое твоё напряжение.

Я опускаю взгляд. Киваю.

Он сжимает мою ладонь чуть крепче — и не отпускает.

Не говорит ничего лишнего. Просто поднимается с дивана.

— Пойдём, — спокойно, как будто обычный вечер и ничего страшного не случилось.

Я чуть колеблюсь, потом всё же встаю. Он не давит — просто рядом.

Ведёт в спальню.

Сажусь на край кровати. Плечи тянет вниз. Сил — ни на что.

Артём молча берёт плед, накидывает на меня. Потом подаёт подушку, поправляет.

— Ложись. Отдохни, — его голос низкий, спокойный. . — Завтра подумаем, что делать. Сегодня просто спи.

Я послушно ложусь. Даже не спорю.

Он остаётся рядом. Не уходит. Садится на край, кладёт ладонь мне на плечо.

Тёплая. Спокойная. Настоящая.

— Не держи всё в себе, — говорит просто. — И не пугай себя раньше времени. Малышу это точно ни к чему.

Я не отвечаю. Просто медленно прикрываю глаза.