Омега. Ты родишь мне сына

Глава 11

Сижу в машине. Двигатель заглушён, и тишина салона будто заслоняет меня от внешнего мира. Только ветер за окнами напоминает: снаружи жизнь продолжается.

На экране планшета — снимок УЗИ. Крошечное пятнышко в сером мареве. Совсем маленькое. Но уже живое. Мой сын. Моя кровь, моя ответственность.

Провожу пальцем по стеклу. Экран гаснет, закрывая картинку. Выдыхаю коротко, почти с хрипом — не от усталости, а от того, как глубоко это врезается внутрь. Это не контракт и не проект. Это начало того, что я не смогу держать под полным контролем. И именно от этого внутри поднимается что-то запретное, забытое.

Волк замирает, как перед прыжком.

Переключаю вкладку. Досье. Всё собрали за сутки — чисто, быстро, без следов.

Юлия Волкова. Омега. 25 лет. Живет в Западной стае. Была замужем. Муж погиб в автокатастрофе. Трагический исход.

Расследование закрыли. Формально — несчастный случай. Неофициально — слишком чисто, слишком удобно.

Беременность. Потеря на пятом месяце. Сбой системы. После — долгий путь восстановления: тело, психика. Попытка вырваться из прошлого оказалась неудачной. Теперь она здесь. В моём доме. С моим ребёнком.

Закрываю планшет. Откидываюсь на спинку кресла. Руки остаются на руле, взгляд уходит в пустоту.

Я думал, что готов ко всему. Но это… не просто ответственность. Это — выбор.

Она прошла через то, что способно сломать стаю. Выжила. Осталась собой. И пусть её волчица дышит со сбоями, всё равно тянется к жизни. А теперь эта жизнь — внутри неё.

Я обязан сделать так, чтобы она больше не падала. Ни с лестницы. Ни в бездну. Никуда.

Но есть то, чего я пока не вижу. Западная стая. Слишком много теней. Слишком много слепых зон. А мне нельзя ошибаться. Не в этот раз.

Открываю контакты. Саша. Старый друг, человек с нужными связями. Если требуется информация — он достанет её быстро, точно, без лишнего шума.

Гудки короткие. Ответ — почти сразу.

— Чернов, — лениво бросает он, без привычного зевка. Всегда на связи.

— Нужен просвет по Западной стае, — говорю прямо.

— Что-то рабочее или личное? — сразу уточняет. Умный чёрт. Чует, когда у меня дело без права на шутки.

— Личное, — отвечаю сухо.

— Фамилия?

— Волкова.

Полсекунды тишины. Потом:

— Юлия? Дочка Волкова-старшего. Совет стаи. Старая школа. Жёсткий, принципиальный. Был… Сейчас отошёл в тень, но вес держит.

— Что с ней? — спрашивает осторожно, но голос заметно оживляется.

— Два года назад она пропала из поля. После гибели мужа. Закрылась, словно ушла в тень. Потом появились слухи: мол, сломалась.

— Какие слухи?

— Говорили, что не пережила выкидыш. Психика не выдержала. Волчица скрылась в спячке. Но точных сведений ни у кого нет. Стая молчала. У Волкова хватило силы и влияния, чтобы заслонить дочь от чужих глаз.

— Понял. Спасибо.

— Артём, — окликает он, прежде чем я успеваю сбросить звонок. — Если ты рядом с ней — будь осторожен. Это не просто омега. Насколько знаю, у неё в стае есть жених.

— Жених? — слова вырываются сами. Не вопрос — ступор. — После того, как погиб муж?

— Да. Сын альфы. Он давно хотел её получить.

Я молчу. Никаких слов. Отключаю вызов, и в салоне снова становится тихо. Но внутри — уже не тишина.

Жених. Сын альфы. Слова застревают под кожей, как осколки.

Кулаки сжимаются на руле. Суставы хрустят. Волк рычит из глубины — глухо, настойчиво.

Чужой. Он смеет считать её своей? После того, как она хоронила мужа и ребёнка? После того, как еле поднялась из того дна?

Я чувствую её запах — даже в памяти он живой, тонкий, осторожный. Запах омеги, которая уже здесь. В моём доме. С моим ребёнком. И никакой «сын альфы» больше к ней не прикоснётся.

Грудь сжимает так, будто лёгкие преградили себе доступ к воздуху. В висках стучит ярость. Я знаю это чувство: когда хочешь сорвать замки, закрыть все выходы и оставить только один путь — свой.

Мой волк не умеет делить.

Юлия Волкова может сколько угодно говорить о выборе. Может биться, спорить, уходить в молчание. Но её шаги уже звучат в моём доме. Её дыхание — часть этой тишины. Её дрожь — моя ответственность. И я не позволю никому — ни стае, ни её прошлому, ни чужому альфёнку — забрать её.

Из кухни доносится шум: чайник начинает свистеть, нож стучит по разделочной доске. Юлия.

Иду по коридору. Она стоит спиной. На ней лишь футболка до середины бедра, волосы собраны торопливо, несколько прядей выбились.

На столе — кружка, яблоки, мёд. Вечер. Простой быт. Но с ней ничего не бывает «просто».

Замираю в дверях.

— Значит, ты Волкова?

Пауза. Она будто решает — это вопрос? обвинение? признание?

Медленно поворачивается. В глазах нет ни страха, ни удивления. Только тихое:

— Кто сказал?

— У тебя глаза Волкова-старшего. Холодные. Упрямые. Только он умел так смотреть: хотел загрызть, но сдерживался. Из принципа.

Она молчит. Берёт кружку, делает глоток. Руки — спокойные, но плечи выдают напряжение.

— Почему скрывала?

— Потому что здесь я — никто. Так было безопаснее.

— А теперь?

— А теперь ты знаешь.

Наши взгляды сцепляются. Она не прячется. Не сгибается. Стоит прямо. Как та, кто уже падала — и снова встала. Я понимаю: она пережила смерть мужа, потерю ребёнка, крушение стаи — и осталась на ногах.

— Тебя хотят вернуть, — произношу ровно. — Считают, что принадлежишь им.

— Я не вещь, Артём. Ни твоя. Ни их.

— Но ты носишь моего ребёнка.

— И всё же — я не твоя.

Слова звучат тихо. Без угрозы. Без просьбы. Просто факт. Смотрю на неё. «Омега» звучит слишком плоско. Она — не просто омега. Она — выжившая.

Её фраза висит в воздухе. Слишком прямая. Слишком точная. «Я не твоя».

Слышал это раньше. От других. В других обстоятельствах. Но не от неё. Не сейчас.

Пальцы сжимаются в кулак. Волк внутри не воет. Он рычит. Низко, настороженно. Я приближаюсь. Она не двигается. Не отводит взгляд. Наклоняюсь ближе. Горячее дыхание касается её кожи. Голос звучит ниже, чем должен:

— Забываешься, омега.

Она дёргает уголком губ. Не испуг — упрямство.

— А по-моему, это ты решил, что тебе всё можно.

Голос хриплый, ровный. В нём рычание. Она не боится. И от этого внутри меня закипает.

— Я — альфа, — шиплю у самой её шеи. — И ты в моём доме.

— А я — не вещь, — отвечает мгновенно. — Иди к той, что прибежала к тебе.

Слова — почти в лицо. Её пульс бьётся в горле, и я чувствую, как он синхронно отвечает моему.

Рука тянется к ней — и замирает. Ещё шаг — и я сорвусь. Она это чувствует. Видит. Но не отступает.

На миг хочется рыкнуть. Прижать. Заставить замолчать.

Но дыхание её сбивается. Тело напряжено. Она не должна волноваться. Не сейчас.

Сжимаю челюсть. Внутри всё гремит, волк рвётся наружу. Но голос звучит ровно:

— Не твоё дело, девочка.

Она моргает один раз. Ресницы дрожат, но взгляд не тускнеет.

Я разворачиваюсь и выхожу с кухни. Пока мы оба не перешли ту грань, за которой уже нет возврата.