Оловянные солдатики

33

Поспешно, хоть и без суетливости возвращаясь в фойе, Нунн испытывал душевный подъем. Есть еще порох в пороховницах! Ему пятьдесят четыре года, из них последние девять он прожил среди разлагающих побрякушек штатского быта. Однако он систематически тренировался — играл в спортивные игры, надевал и снимал спортивные костюмы, шнуровал кожаные щитки, предохраняющие самое святое достояние мужчины, возился с пряжками шингардов, не терял выправки, смазывал мазью футбольные бутсы, а льняным маслом — крикетные биты, принимал душ и растирался махровым полотенцем, натягивал и стягивал теннисные сетки, вгонял в землю спицы крикетных воротцев, извлекал из кустов теннисные мячи, а из густой травы — шары для гольфа, помнил с каким счетом выиграла глостерская команда у ланкаширской в Олд-Траффорде[29] в 1926 году, а главное, разговаривал об играх, очках, льняном масле, душе и посещении спортивных мероприятий — и благодаря всему этому был в отличной форме. И вот он опять выиграл. Ко всяким там террористам, смутьянам и неблагонадежным, которых он отправил на тот свет в заморских краях, — к М’ловово, Папалуазу, Абдулле, Рам Сингху и Мендельсону — прибавился теперь Голдвассер, пойманный с поличным в самой метрополии.

Нунн добрался до фойе и скромно юркнул на отведенное ему место, как раз когда из «роллс-ройса» высадился последний гость, Ротемир Пошлак, пожал Чиддингфолду руку и стал подниматься по лестнице. Все шло строго по графику. Нунн огляделся. Войска выстроились на плацу. Фойе заполнили шеренги парадных костюмов и бесформенных набивных платьев, и при каждом костюме, при каждом платье на правом боку болталась рука, предназначенная для рукопожатия, и каждая рука кончалась судорожно стиснутым, в меру потным кулаком. Здесь был даже сэр Прествик Ныттинг в кресле на колесах. Очень, очень здорово.

Было почти без двух минут три. Над фойе сгустилась гробовая тишина. Где-то приглушенно хлопнула дверь. Кто бы это мог хлопать дверьми в такое время? Не… не Голдвассер ли явился на пир наподобие духа Банко? Нунн обернулся. Действительно, кто-то торопливо пробирался бочком сквозь шеренги. Нунн вытянул шею. Это был вовсе не Голдвассер, это была телефонистка цинния, вся красная, она спешно протискивалась в передние ряды. Нунн хмуро проводил ее взглядом. Что она там затевает? Был же ей отдан приказ — оставаться у коммутатора на случай непредвиденных обстоятельств. И нате вам, пожалуйста… Вот она мчится вниз по парадной лестнице! Мчится к подножию, туда, где в ожидании королевского автомобиля стоит Чиддингфолд. Ради всего святого, к чему бы…

И вдруг Нунн все понял.

Он не выключил телефонов у себя в кабинете.

Тотчас же он почувствовал себя дряхлым стариком. Вот маху дал! Он, конечно, и раньше давал маху. Был такой М’ловово, так тот умудрился дать себя вздернуть за преступление, совершенное кем-то другим. Был такой Мендельсон, все считали его членом «Иргун Цвей Лойми»[30], в 1947 году его труп сбросили в колодец, а нынче он живой и здоровый, заведует детским домом в Тель-Авиве. Были и другие. Неужто, несмотря на неистребимую бдительность, подстегиваемую систематическими тренировками, ему всю жизнь суждено расправляться с невинными, а виновных изолировать в кабинете, оставив им два телефона для общения в внешним миром?

Слезящимися старческими глазами он смотрел, как Цинния дергает Чиддингфолда за рукав. Он смотрел, как Чиддингфолд слегка подпрыгивает, наклоняет голову, чтобы лучше слышать, мельком глядит в ту сторону, куда указывает цинния, потом обводит глазами фойе, колеблется, глядит на улицу, снова колеблется, затем устремляется вверх по лестнице за бегущей циннией.

Нунн приготовился встретить Чиддингфолда и в присутствии всех гостей выслушать нагоняй за свою промашку. Но Чиддингфолд, понурив голову, прошагал мимо, рассек шеренги ожидающих и вместе с циннией скрылся в помещении коммутатора.

Нунн пытался завести свой ветхий, ржавый мозговой механизм, чтобы тот подсказал ему план действий. Побежать за Чиддингфолдом и все объяснить? Но до прибытия королевы ровно одна минута. Уложится ли он в такой сжатый срок? Что Голдвассер скажет Чиддингфолду по телефону? Поверит ли Чиддингфолд, что Голдвассера запер на ключ Нунн? А если поверит, то как отреагирует? Хватит ли у него соображения оставить Голдвассера там, где он есть, до конца церемонии, а уж потом разобраться? Или с перепугу Чиддингфолд выпустит его сразу? А если так, то воспользуется ли Голдвассер случаем расчистить путь для своих злодейских замыслов и не запрет ли его, Нунна, как преступного, а возможно и невменяемого субъекта?

— Очень здорово, — буркнул Нунн себе под нос. Окружающий мир, казалось, утопал в странном апокалиптическом освещении, холодном, тусклом и потустороннем. На какой-то миг у Нунна мелькнуло кошмарное ощущение, будто в этом чудном мире Голдвассер вообще не вынашивает преступных замыслов, что состряпанное на него дело — никакой не верняк, а просто галлюцинация. Вселенная вокруг крошилась как хлебный мякиш. Он опасался, что вот-вот потеряет сознание. В какой-то миг ему даже явственно почудилось, будто он при смерти.

На мгновение он закрыл глаза. Открыв их снова, он увидел, что Чиддингфолд вышел из помещения коммутатора и пристально смотрит на него, Нунна, поверх голов всякой мелкой сошки. Взгляд у Чиддингфолда был озабоченный, нерешительный, почти отсутствующий. Нунн глубоко вздохнул и собрался с мыслями. Оставалось всего десять секунд; единственный выход стоять на месте и надеяться на лучшее. Но вопреки рассудку Нунн сдвинулся с места и против своей воли, ломая шеренги, пошел к Чиддингфолду у всех на глазах, ускоряя шаг, чуть ли не с нетерпением стремясь к суду и расправе.

Чиддингфолд втолкнул его в помещение коммутатора, сам вошел следом и закрыл дверь. С секунду они смотрели друг на друга; на их лицах запечатлелись следы страданий.

— Я вам все объясню, директор, — сказал Нунн.

Но Чиддингфолд не слушал.

— Королева, — сказал Чиддингфолд.

— Видите ли, — начал было Нунн, но умолк. Только тут до него дошло, что Чиддингфолд сказал «королева». Не «добрый день». Не «доброе утро». Не «благодарю вас». Он произнес настоящее информативное слово, имя существительное, с которого начинается фраза.

— Заговорили! — воскликнул Нунн до того неожиданно даже для себя, что застигнутые врасплох голосовые связки издали лягушачье кваканье.

Чиддингфолд не расслышал.

— Королева, — продолжал он. — Звонили, э, из аэропорта. Сказали, э, сказали, э, там… Мелкая неисправность. В самолете. И поэтому, э, его пришлось, э, задержать. А приезд… Приезд, э… Откладывается.