Охотники из небесной пещеры

8

В длинных перелетах в космосе всегда есть что-то нереальное, как, скажем, ощущение, что кроме тебя никого больше нет во всея Вселенной. Никаким радиосигналам тебя не нагнать, не поймать их, даже если бы не затухали они еще в самом начале предстоявших им невообразимых расстояний. А никаких других сигналов попросту нет, разве что пролетит другой корабль. А как он отыщет тебя, если слабенькие импульсы при твоем движении не обнаружить даже случайно? Целый флот может пройти расстояние, измеряемое многими парсеками, прежде чем на какой-нибудь базе военного флота с помощью приборов обнаружат его кильватерный след, а уж твоя крохотуля может мчаться незамеченной до самых пределов мироздания. Смотреть вообще не на что: ни тебе пейзажей, ни смены климатических зон, только огромное и бесконечное великолепие сменяющихся созвездий, время от времени холодное свечение какой-нибудь туманности меж полыхающими солнцами, серебристая изморозь Млечного Пути да запеканка из звезд вблизи созвездия Стрельца. А тебе в твоей раковине тепло и сухо, ты дышишь нежным регенерированным воздухом, а на таком роскошном аппарате, как «Хулиган», можно даже прослушать запись лизарсийских колоколов, потянуть наморийского маота или вкусить терранского винограда.

Когда касалось работы, Флэндри не давал спуска ни Чайвзу, ни Кит, а себе — еще меньше. Работа тяжелая, нудная и скучная, но именно она должна была стать основой всех их надежд, а потому — изучение, повторение, анализ данных, разработка планов, отказ от них, разработка новых планов и так до тех пор, когда голова уже просто отказывается работать и в ней уже не ворочается ни единой мысли. Вот тогда отдых просто необходим, а оба они люди и летят среди звезд с ненавязчивым слугой.

Флэндри обнаружил для себя, что играть с Кит в мяч иной раз совсем нелегко, а в шахматы она играла с таким настырным упорством, что чаще всего сводила на нет все его тактические выверты. Когда ее мысли не были заняты родной планетой, она оказывалась едкой насмешницей. Не скоро еще забудет Флэндри ее кратко изложенное впечатление от встречи с вице-адмиралом Фенроссом: «У него не голова, а мышеловка. Ему бы иной раз выпускать своих мышек на волю». Она играла на лорре, и ее пальцы порхали над всеми двенадцатью основными струнами с таким туше, которое будило и звонкий голос вторичных. Казалось, она знала наизусть все баллады седой, отважной старины, когда первые люди на диком Виксене рубили себе дома; слушать их в ее исполнении было приятно.

До Флэндри постепенно дошло, что никакая она не дурнушка, а совсем даже наоборот, просто ее никогда не подвергали ваянию, чтобы придать ей однообразную аристократическую внешность высокородных дам Терры. Было в ее лице что-то мальчишеское, но зато это было свое лицо; тело плотное и мягкое там, где ему и положено быть мягким. Мрачно выругавшись, он с еще большим ожесточением принимался за гимнастические упражнения.

Понемногу менялся рисунок звездного неба, и вот уже красным пламенем разгорелся Альдебаран, самое яркое тело на небесах. Наконец прямо по курсу засветилась ярким синим цветом крохотная точка виксенского солнца — звезда Черулия. Флэндри отвернулся от экрана и сказал негромко.

— Еще два дня пути. Думаю, сегодня вечером надо устроить капитанский ужин.

— Совершенно верно, сэр, — согласился Чайвз. — Я взял на себя смелость прихватить в дорогу несколько живых раков из Майна. Полагаю, что «Либерфраумильх»[2] пятьдесят первого тоже подойдет?

— Если кого брать в денщики, так это шалмуанца, — заметил Флэндри, обращаясь к Кит. — У них вкус утонченнее нашего, а насчет вина промаха не бывает вообще.

Кит улыбнулась, но в глазах ее была тревога.

Флэндри пошел к себе в каюту, где ему пришлось выдержать диспут, он хотел надеть персикового цвета блузу и белые слаксы, а Чайвз настаивал на том, что темно-синяя блуза с золотым поясом более уместна. Естественно, верх взял Чайвз. Терранин прошел в салон, где уже был накрыт праздничный стол, взял аперитив. Из магнитофона тихо лилась музыка — ничего особенного, но слушать приятно.

У него за спиной раздались тихие шаги. Он обернулся и чуть не выронил из рук бокал — вошла Кит в легком вечернем платье черного цвета, перехваченном в талии ярким алым газом. Блестящие волосы украшала тонкой работы тиара, запястье обхватывал массивный, старинной работы браслет марсианского серебра.

— Милостивые прыгающие электроны! — изумился Флэндри. — Никогда так не делай, не предупредив заранее. Откуда вся эта прелесть?

Кит фыркнула и сделала пируэт:

— Это все Чайвз. Кто же еще? Он просто прелесть — и драгоценности прихватил с собой, а пока летели, в свободное время и платье сшил.

— Если Чайвз согласится принять вольную, — покачав головой и прищелкнув языком, сказал Флэндри, — то сможет открыть свое дело и будет обшивать шпионок, чтобы могли они соблазнять бедных офицеров вроде меня. Лет за десять он приберет к рукам всю Галактику.

Кит вспыхнула и быстро проговорила:

— А музыка тоже по его выбору? Мне всегда нравился этот скрипичный концерт Мендельсона.

— А, так вот это что! Во всяком случае, хорошая музыка для душещипательной сцены. Ну а я больше по части напитков. Перед ужином рекомендую вот это — «Ансан ауреа». В сущности, это легкий сухой вермут, просто на почве другой планеты терранский виноград стал значительно лучше.

— Я не… Я никогда… — Кит была в нерешительности.

— Что ж, самое время начать. — Он не смотрел при этом на обзорный экран, на котором стальным блеском отливала Черулия, но оба они знали, что не так уж много времени осталось у них наслаждаться жизнью.

Кит сделала маленький глоток, все-таки приняв бокал, и вздохнула:

— Спасибо тебе, Доминик. Я еще столько всего не пробовала. Они сели.

— Как только покончим со всеми этими делами, мы непременно должны это исправить, — сказал Флэндри, и ему стало тоскливо на миг, всего лишь на миг, и он успел добавить — Однако кажется мне, что в целом жизнь удалась тебе лучше, чем мне.

— Что ты имеешь в виду? — Ее глаза, глядевшие на него Поверх бокала, позолотил отблеск вина.

— Ну, это трудно выразить словами. — Его губы печально поползли вверх. — Я не питаю романтических иллюзий насчет жизни на новых планетах — насмотрелся на них. Мне куда приятнее пить поутру в постели горячий шоколад, чем скакать еще до света в поле, чтобы что-то там пикировать, вершки прорежать, корешки окучивать или чем там еще занимаются колонисты. Но нет у меня иллюзий ни насчет себя самого, ни того образа жизни, который я веду. У вас на новых планетах здоровый дух. Вы в большинстве своем не сгинете и долго еще проживете после того, как об Империи будут только рассказывать легенды вечерами у камина. И в этом я вам завидую. — Он оборвал себя. — Извини меня. Боюсь, разлив душевной желчи — просто профессиональное заболевание.

— О которой я толком так ничего и не знаю. О Боже. — Кит хихикнула. — Не думала, что алкоголь так быстро действует. Но правда, Доминик, мне так хочется, чтобы ты рассказал немножко о своей работе, а то я знаю от тебя только то, что ты служишь в военной разведке. А мне хочется знать, чем ты там занимаешься.

— Зачем тебе это? — спросил он.

— Чтобы лучше тебя узнать, — покраснев, выпалила она. Флэндри видел ее смущение и поспешил скрыть его от них обоих.

— Особо и рассказывать-то нечего. Я — оперативный работник, а это значит, что я подсматриваю под окнами, вместо того чтобы сидеть себе в кабинете да почитывать рапорты тех, кто подсматривает. Хорошо еще, что мой непосредственный начальник меня терпеть не может, так что большую часть рабочего времени я провожу вдали от Терры, чуть ли не все время по командировкам. Все старина Фенросс. Если когда-нибудь ему на смену придет какой-нибудь «отец родной», который ко всем подчиненным относится по справедливости, я захирею и пущу себе пулю в лоб.

— По-моему, это возмутительно, — в ее голосе звучал гнев.

— Что ты имеешь в Виду? Небеспристрастность? Но, девочка ты моя, что такое любая цивилизация, как не тщательно разработанная система особых привилегий? А я научился обходиться без них. Великие лягухи, неужели ты думаешь, что мне и впрямь нужна непыльная кабинетная работа и обеспеченная старость?

— И все же, Доминик, такого человека, как ты, все время рискующего жизнью, посылают чуть ли не в одиночку бороться со всем Ардазиром только потому, что кому-то там не понравился! — Лицо у нее пылало, а на светло-карие глаза навернулись слезы.

— Трудно представить, как все было на самом деле, — сказал Флэндри с нарочитой важностью и добавил беспечно, причем вышло это само собой: — Да в конце концов, подумай только, какая привилегия досталась по наследству тебе — столько красоты, шарма, ума — и все одной маленькой девочке.

Она промолчала, но ее слегка трясло, и она судорожно осушила свой бокал.

«Спокойно, парень, — подумал Флэндри, и в нем пробудилась не сказать чтобы неприятная настороженность. — Чувственные сцены нам здесь совершенно ни к чему».

— Что вообще заставляет нас перевести разговор на тебя, — продолжил он тоном своих обычных разглагольствований, — А разговор об этом лучше всего вести за супом из цветной капусты с яйцом, который, как я вижу, нам несет Чайвз. Впрочем, и за любым другим тоже. Вот послушай, ты была помощницей метеоролога и тем зарабатывала себе на жизнь. Так? С солдатской прямотой скажу, что это звучит скорее как шутка. «Но может оказаться полезным», — добавил никогда не знающий отдыха внутренний голос.

Она кивнула, не менее его желая уйти подальше от того, к чему они только что подошли. Они с удовольствием поели и много о чем поговорили. Флэндри укрепился во мнении, что вовсе Кит не старомодная поселянка. Да, ей не были известны последние прелестные слухи сами знаете о ком да еще о том актере, зато она следила за погодой во все времена года на своей такой чуждой для него бурной планете, умела грамотно собрать машину, которой можно вверить свои жизни, ходила на охоту, занималась спортом, видела, как рождаются и умирают, а интрижки в их городе были столь же хитроумные и утонченные, что и вокруг императорского трона. Вдобавок было в ней, как и в большинстве колонистов с новых планет, простодушие — или назовем это оптимизмом, честью иди мужеством, — во всяком случае, она еще не впадала в отчаяние из-за судьбы человечества.

Но раз уж он оказался в хорошей компании, да и повод был особенный, то он все время подливал в бокалы и себе, и ей, так что спустя какое-то время он потерял счет выпитому.

Когда Чайвз убрал со стола и подал кофе и ликер, Кит живо потянулась за рюмкой.

— Мне вот этого надо, — сказала она не совсем отчетливо. — Мне всего попить надо было.

— Так и было задумано, — сказал Флэндри, принял поданную Чайвзом сигарету, и шалмуанец вышел. Флэндри посмотрел на Кит, сидящую спиной к обзорному экрану так, что звезды кучно светились у нее над тиарой.

— Нет, не верю, — сказала она после минутного молчания.

— Может, ты и права, — согласился Флэндри. — Так чему ты не веришь?

— Твоим речам, будто бы Империя обречена.

— Этому действительно лучше не верить, — мягко проговорил он.

— И не потому, что есть Терра, — начала она, всем телом подавшись вперед, и свет мягко ложился на ее обнаженные плечи. — То немногое, что я здесь увидела, было для меня серьезным ударом, но, Доминик, пока в Империи есть такие люди, как ты, мы можем сразиться со всей Вселенной — и победим.

— Повезло, — торопливо вставил Флэндри.

— Ну нет. — Взор у нее слегка затуманился, но она твердо смотрела ему в глаза, улыбаясь скорее нежно, чем весело. — На этот раз, Доминик, шутками не отделаешься. Вот видишь, как ты меня напоил, но… Но я соображаю, что говорю. Той планете, на чьей стороне будешь ты, еще есть на что надеяться.

Флэндри потягивал ликер. Неожиданно хмель дошел и до него, рассыпавшись бледными огоньками. Он подумал: «Почему не сказать ей все откровенно? Она поймет, а может, и заслуживает того».

— Нет, Кит, — сказал он. — Людей своей породы я знаю изнутри, потому что сам такой, а если бы каким-то чудом можно было стать другим, я бы на это не пошел. Но мы опустошенные, порочные, и на нас лежит печать смерти. А по большому счету, как ни скрывай это, какими бы удалыми, рискованными и даже высокомерными ни были наши забавы, единственный смысл жизни для нас — весело провести время. Боюсь, одного этого мало.

— Ничуть не мало! — воскликнула она.

— Ты так считаешь потому, что тебе повезло и ты живешь в обществе, перед которым стоят еще несвершенные великие дела. Но мы, аристократы Терры, наслаждаемся жизнью, вместо того чтобы наслаждаться своими делами, а между одним и другим — вселенская разница.

Мера нашего проклятия в том, что каждый из нас, кто поумнее, а есть и такие, так вот, каждый из нас видит, что наступает Долгая Ночь. Мы стали слишком умными, мы слегка разобрались в психодинамике, а может, скорее начитаны в истории, и видим, что империя Мануэля была отнюдь не славным возрождением, а бабьим летом цивилизации на Терре. (Но ты, наверно, никогда и не видела бабьего лета, а жаль, потому что ни на какой другой планете нет ничего более прекрасного и преисполненного былого очарования.) Но вот и это короткое межвременье осталось в прошлом, и сейчас стоит глубокая осень: ночами морозит, листья облетели, и последние улетающие птицы кричат в поблекшем небе. И все же мы, видя, что идет зима, видим и то, что не бывать ей здесь до скончания дней наших, а потому, поежившись и выругавшись, мы возвращаемся поиграть с оставшимися еще яркими мертвыми листьями.

Он замолчал. Все глубже становилось окружившее их молчание, и вдруг из переговорного устройства потекла музыка — негромкая оркестровая пьеска, которая взывала к самым глубинам их сознания.

— Извини, — сказал Флэндри. — Не надо мне было изливать на тебя свой болезненный пессимизм.

На этот раз в ее улыбке чувствовалась легкая жалость.

— И, конечно же, это дурной тон, показывать свои истинные чувства или пытаться найти слова, выражающие их.

— Один — ноль в твою пользу, — он склонил голову. — Как по-твоему, под эту музыку можно танцевать?

— Под эту музыку? Вряд ли. «Libestod» скорее подойдет для чего-нибудь другого. Чайвз, наверно, видит наперед.

— Как это? — Флэндри удивленно посмотрел на девушку.

— Да нет, я просто так, — сказала она. — А Чайвз просто душка. И вдруг он понял.

Но холодом несло от сиявших у нее за спиной звезд, а Флэндри думал о том, что их обоих ждут пушки и мрачные крепости. Еще он думал о рыцарской чести, которой претит воспользоваться присущей юности беспомощностью, и тогда, с легкой грустью, он решил, что ему думать надо о делах практических, и чаша весов склонится в его пользу.

Он поднес сигарету ко рту и мягко произнес:

— Ты бы, девочка, выпила кофе, а то остынет.

И тем самым критическая ситуация была благополучно преодолена. Ему показалось, что он увидел разочарование и благодарность в беглом взгляде, который бросила на него Кит, хотя и не был в этом уверен. Она отвернулась и устремила свой взор к звездам — просто чтобы хоть несколько секунд не смотреть на него.

Она глубоко выдохнула и с минуту сидела и смотрела на Черулию. Затем она перевела взгляд на свои лежащие на коленях руки и ровным голосом произнесла:

— Предположим, что ты прав в отношении Империи. Тогда что же будет с Виксеном?

— Мы освободим его и сдерем жирный куш с Ардазира за все издержки, — сказал Флэндри тоном, не допускавшим сомнения.

— Так-так, — покачала она головой, и в ее голосе сквозила горечь. — А может, лучше, не стоит? Вдруг ваш флот решит вести войну до победного конца, и тогда от всей нашей планеты, от моего народа, от маленькой соседской девчушки и ее котенка, от деревьев, цветов и птиц — от всего останется только радиоактивный пепел, который разнесет ветер над мертвыми серыми холмами. А может, Империя решит пойти на сделку и оставит Виксен за Ардазиром. Почему бы и нет? Что такое одна планета для Империи? А сделка смогла бы, как ты говоришь, купить им мир на всю жизнь. Пять миллионов человек — пустяк, вычеркнуть их красными чернилами. — Она снова ошеломленно покачала головой. — Зачем мы, ты и я, летим туда? К чему наши старания? Что бы мы ни сделали, все пойдет насмарку от одного взмаха ручкой какого-нибудь скучающего чиновника. Может такое статься?

— Может, — ответил Флэндри.