Мира, помощница Хуры, спала рядом со своей новой хозяйкой, свернувшись калачиком и подтянув колени к подбородку. Спала она чутко и тревожно.
Движение тиросцев через лес превратилось в бегство. Этим утром, еще не успев догнать их колонну, я обнаружил брошенный по пути следования багаж. Среди вещей обнаружилось множество цепей и кандалов, снятых с ног пленников, очевидно, чтобы они могли идти быстрее. Это означало, что теперь пленники были прикованы друг к другу только за ошейники. Ну и, конечно, на руках им тоже оставили наручники.
Следовало вынудить колонну тиросцев двигаться помедленнее. Этим я и занялся. Восемь тиросцев, шедших в первых рядах, упали почти одновременно.
Разведчиков на флангах колонны или наблюдателей я не обнаружил. Очевидно, женщины-пантеры боялись оставлять строй. У людей с Тироса тоже не возникало такого желания.
До меня долетали обрывки их разговоров.
В зубах я зажал два тонких кожаных шнурка, а с моего правого запястья, оставляя руку свободной, свисал небольшой туго скрученный кусок шкуры пантеры, перехваченный шнурком.
Тиросцев я уложил стрелами, которые забрал у плененных женщин-пантер, так что ни разбойницы Хуры, ни люди с Тироса не могли определить, какой враг предпринимает эти дерзкие вылазки и сколько людей находится в его распоряжении. Им было над чем поломать голову. Первый человек с Тироса погиб в их лагере от стрелы, выпущенной из длинного крестьянского лука, а остальные падали, пронзенные стрелами лесных разбойниц, недостатка в которых я не испытывал.
Я посмотрел на спящих.
Сначала Мира предала Вьерну. Затем жертвой ее предательства стал Марленус. Думаю, этот список еще не окончен.
Я бесшумно приблизился.
Она лежала ближе к Хуре, чуть поодаль от остальных. Их я не стал трогать.
Уложив восьмерых тиросцев, возглавлявших колонну, я отошел в лес и позволил себе отдохнуть в течение ана. Почувствовав себя бодрым и свежим после сна, я вернулся к невольничьему каравану тиросцев. Они снова тронулись в путь. Теперь я мог охотиться на них как мне заблагорассудится, уделяя особое внимание тем, кто подгонял рабов плетью. Вскоре уже ни один из надсмотрщиков не осмеливался брать плеть в руки.
Бредущие караваном невольники, возглавляемые Марленусом, приободрились настолько, что затянули песни, прославляющие доблесть Ара. Они уже шли самостоятельно, не дожидаясь окрика надсмотрщиков, гордо держа высоко поднятые головы.
Взбешенные тиросцы тщетно пытались прекратить их пение.
Женщины-пантеры с плетьми в руках испуганно оглядывались по сторонам. Они уже не решались раздавать удары налево и направо, как прежде, и подгоняли невольниц лишь сердитыми окриками. Им хотелось как можно скорее выбраться из этого ставшего враждебным леса, хотя ни одну из них еще не поразила выпущенная из-за дерева стрела. С другой стороны, никто не гарантировал, что после гибели тиросцев их не постигнет та же участь.
Мира, помощница Хуры, заворочалась во сне и перевернулась на другой бок. Она подложила локоть под голову и согнула правую ногу в колене. Распущенные волосы упали ей на лицо.
В лагере горело мало костров. Тиросцы и разбойницы Хуры боялись разводить огонь. На посту стояли только двое часовых, да и те держались поближе к лагерю. Я проскользнул буквально у них под носом. Очень важно, чтобы они ничего не заподозрили.
В течение всего дня я без устали поливал их из-за укрытия дождем стрел. Тиросцы отвечали выстрелами из арбалетов, не приносящими никакого вреда и совершенно бессмысленными, поскольку своей цели они не видели.
Доведенные до отчаяния безрезультатностью своих контратак, пятнадцать тиросских воинов отважились войти в лес. Это было грубейшей ошибкой с их стороны. Здесь они стали совершенно беспомощными. Назад не вернулся ни один.
В течение дня я в общей сложности сорок один раз обращался к помощи моего не знающего промаха друга, и сорок один воин Тироса остался лежать на лесной тропе, к вящей радости прожорливых слинов.
Сейчас все это было уже позади. Я лежал, прижавшись к земле, рядом со спящей Мирой. Спала она тревожно, то и дело ворочаясь с боку на бок. Я же, напротив, проявлял спокойствие и терпение. Поэтому сумел дождаться, когда она перевернется на спину. Теперь она была моей.
Уперевшись ей в грудь коленом, я прижал ее к земле. Глаза девушки широко раскрылись, на лице отразилось изумление. Тут она увидела меня, и ужас вытеснил из ее глаз все остальные чувства. Мира машинально открыла рот, и я, не теряя времени даром, тут же плотно заткнул его кляпом — тем туго скрученным куском шкуры, что был привязан к моему запястью. Теперь она не сможет издать ни звука. После этого я набросил ей на лицо широкий кусок шкуры, который держал в руке, и одним движением туго стянул его концы у нее на затылке. Ей не избавиться от кляпа. Я рывком перевернул ее на живот и кожаным шнурком связал девушке руки. Вторым кожаным шнурком я обвязал ей лодыжки.
— Не нужно сопротивляться, — посоветовал я своей пленнице и для большей убедительности прижал к ее горлу лезвие ножа.
— Ты поняла, что от тебя требуется? — поинтересовалась Винка.
— Я не могу! — всхлипывая, пробормотала Мира. — Не могу!
Слезы ручьем катились из-под повязки, которую я надел ей на глаза, прежде чем привести туда, где нас ждали.
Она не видела, кто с ней говорит. Знала только, что стоит связанная на коленях перед расспрашивающей ее женщиной, которая, судя по требовательному, не допускающему возражений тону, занимает высокое положение в какой-нибудь по-настоящему крупной банде женщин-пантер.
Кроме того, время от времени слева и справа от нее появлялись две другие пага-рабыни, присутствия которых Мира не могла не замечать. Но определить, сколько человек участвует в ее допросе и является ли эта группа всей бандой лесных разбойниц или всего лишь незначительной ее частью, она не могла. Я уверен, Мира не могла бы даже предположить, что имеет дело лишь с одной женщиной, к тому же рабыней, такой же, как и те две пага-рабыни, что добросовестно топтались вокруг пленницы, создавая иллюзию нескольких находящихся поблизости человек. На самом деле она даже не могла знать, что я до сих пор стою здесь же, рядом.
Винка, моя рыжеволосая незаменимая помощница, отлично исполняла свою роль. Время от времени, когда ответ пленницы ее не удовлетворял, а то и безо всякой видимой причины, она совершенно неожиданно награждала рыдающую, не понимающую, что происходит вокруг, Миру быстрым, жестоким ударом розгой. Мира никак не могла предугадать, когда ее стегнут в следующий раз. Захлебываясь слезами, она то и дело судорожно отшатывалась в сторону, пытаясь избежать розги.
— Пожалуйста, не бейте меня больше, — взмолилась Мира.
— Хорошо, — согласилась Винка.
Мира облегченно вздохнула и, расправив плечи, расслабилась. В то же мгновение розга со свистом рассекла воздух и впилась ей в тело.
С глухим стоном Мира снова обреченно уронила голову и сжалась в комок. Я смотрел на ее побелевшие от напряжения кулаки. Полагаю, Винке не понадобится много времени, чтобы сломить девушку.
— Ты поняла, что от тебя требуется? — снова поинтересовалась Винка.
— Я не могу этого сделать! — захлебывалась слезами Мира. — Это слишком опасно! Если они узнают, они убьют меня! Я не могу!
Я подал знак Винке: больше розг не нужно.
— Хорошо, — сказала моя помощница.
В воздухе повисло долгое молчание. Мира недоверчиво подняла голову. Тяжелое испытание окончилось.
— Это все? — с дрожью в голосе спросила Мира.
— Все, — ответила Винка.
Мира зябко повела плечами и глубоко вздохнула.
— Что вы собираетесь со мной сделать?
— Нужно будет — узнаешь, — пообещала Винка.
Она подала знак двум пага-рабыням, стоящим рядом в шкурах лесных пантер. Те развязали веревки, стягивавшие лодыжки пленницы, и поставили ее на ноги. Не снимая с ее глаз повязки, они, держа Миру за руки, подвели ее к заранее оговоренному нами месту, где мы установили каркас из четырех шестов.
Я молча следовал за ними.
Миру уложили спиной на землю и, широко раскинув ей ноги и руки, привязали их к противоположным углам каркаса.
— Что вы собираетесь со мной сделать? — дрожащим голосом спросила она.
— Ты нам больше не нужна, — ответила ей Винка.
— И как вы со мной поступите?
— Оставим тебя здесь на съедение слину. Хоть кому-то от тебя будет польза.
— Нет! Нет! — закричала Мира.
Между тем затянули последний узел. Кожаные ремни держали надежно.
— Прошу вас, только не это! — кричала пленница.
Я протянул Винке охотничий нож. Мира, с повязкой на глазах, почувствовала, как острое лезвие прошлось у нее по бедру.
— Нет! Пожалуйста, не нужно! — кричала она.
Винка вернула мне нож. Я вытер лезвие и вложил его в ножны.
Мира чувствовала, как сильные женские руки выдавили немного крови из надреза у нее на бедре. Теперь кровь ее разбрызгают по земле и вымажут ею деревянный каркас, чтобы запах свежей крови привлек хищников.
У Миры началась истерика.
— Пожалуйста! — взахлеб рыдала она. — Ведь я женщина!
— Я тоже женщина, — ответила ей Винка.
— Пощадите меня! — взмолилась наша пленница. — Оставьте меня своей рабыней!
— Ты мне не нужна, — возразила Винка.
— Ну, продайте меня какому-нибудь мужчине! Даю слово, я буду очень старательной рабыней! Я сделаю все, чтобы он был мною доволен!
— У тебя что, врожденные задатки рабыни? — поинтересовалась Винка.
— Да, да! Врожденные! Продайте меня! Вы увидите, какая из меня получится рабыня! — воскликнула Мира.
— Значит, ты просишь нас оставить тебя рабыней? — уточнила Винка.
— Да, — разрыдалась Мира. — Прошу! Очень прошу!
— Отвяжите ее, — распорядилась Винка.
Миру развязали и бросили передо мной на колени.
— Подчиняйся, — потребовала Винка.
— Подчиняюсь, госпожа, — дрожащим голосом произнесла Мира и произвела официальный ритуал подчинения, низко опустив голову и протянув к своей невидимой хозяйке скрещенные в запястьях руки.
Теперь она была моей рабыней. Я подал знак Винке. Миру снова швырнули спиной на траву.
— Привязать эту рабыню к каркасу, — распорядилась Винка. — Подготовить ее на съедение слину!
— Нет! — закричала Мира. — Командуйте мной! Приказывайте! Я сделаю все, что вы пожелаете! Сделаю! Рабы должны подчиняться!
— Поздно, — ответила ей Винка.
— Я сделаю все, что вы прикажете! — разрыдалась Мира. — Пощадите!
— Слишком поздно, — повторила Винка.
— Нет! — истерично закричала несчастная пленница.
— Заткните ей рот кляпом, — приказала Винка.
Я снова вставил в рот Мире кляп из плотно скатанного куска шкуры лесной пантеры и для надежности закрепил его кожаным шнурком, завязав концы у нее на затылке. После этого мы отошли, оставив Миру беспомощно лежать привязанной между балками деревянного каркаса.
Как мы и предполагали, ждать нам пришлось недолго. Вскоре в нескольких ярдах от нас послышалось легкое потрескивание раздвигаемых веток, а вслед за ним и сердитое глухое рычание. Привлеченный запахом свежей крови, хищник выбрался на поляну.
Слин — животное осторожное, он видел свою жертву, но не подошел к ней сразу. Описывая широкие круги по поляне, он постепенно приближался к девушке. Я без труда улавливал резкий характерный запах животного; Мира, безусловно, тоже. Она, казалось, оцепенела от напряжения. С глухим рычанием слин подкрадывался, низко припав к земле. При малейшем движении своей жертвы он мгновенно бросился бы на нее, но добыча его не шевелилась, и это его настораживало. Однако запах свежей крови был сильнее всяких сомнений. У неподвижно лежащего тела слин остановился. Он принюхался и осторожно слизнул кровь.
После этого он уже не мог остановиться; с клыков его побежала слюна, а движения языка стали по-хищнически жадными, быстрыми.
Я вытащил из колчана стрелу, снял с нее металлический наконечник и заменил его куском туго скатанной и перевязанной шнурком шкуры.
Мира от ужаса вжалась в землю. Казалось, все ее тело застыло сейчас в одном безмолвном крике, но изо рта, заткнутого умелой рукой воина, не вырвалось ни звука. Мертвая тишина царила бы на поляне и тогда, когда клыки хищника впились бы в беззащитную плоть.
Животное заволновалось; вкус крови возбуждал его.
Я отпустил натянутую тетиву. Выпущенная стрела ударила тупым, обмотанным шкурой концом в морду слина. Животное недоуменно отпрянуло назад и сердито заворчало, готовясь отразить нападение другого хищника, пришедшего, очевидно, отнять у него добычу.
Две пага-рабыни осторожно вытащили на поляну разделанную тушу табука, которого я подстрелил прежде, чем отправиться в лагерь за Мирой. Они бросили тушу прямо к морде слина.
Животное встретило появление человека настороженным рычанием, но, очевидно решив не искушать судьбу и довольствоваться малым, схватило лежащую тушу табука и без промедления скрылось в кустах.
Я отыскал выпущенную стрелу и заменил надетый на нее мягкий наконечник из скрученного куска шкуры на металлический.
Винка и ее помощницы освободили Миру от стягивающих ее руки и ноги ремней и не без труда вытащили у девушки изо рта кляп. Они поставили Миру на колени и связали ей руки. Повязку с ее глаз не снимали.
— Теперь ты знаешь, что ты должна сделать, рабыня? — спросила Винка.
Еще не оправившись от пережитого шока, Мира оцепенело кивнула. Ей предстояло предать разбойниц из банды Хуры. Среди моих запасов находилось несколько бутылок вина, отравленных наркотическими веществами, которые Марленус обнаружил в лагере Вьерны и которые затем в качестве трофея перешли во владение тиросцев и разбойниц Хуры. Я нашел их в оставленном союзниками лагере и взял с собой. Я решил, что они могут оказаться полезными; теперь пришло время это проверить. Я не предполагал, что отравленное вино отведают все женщины-пантеры, но если нам удастся лишить тиросцев хотя бы некоторой части их прекрасных, но столь опасных союзниц, это уже даст мне большие преимущества над ними.
— Завтра вечером, — повторила Винка, — ты угостишь вином как можно большее количество женщин-пантер.
Мира с повязкой на глазах стояла на коленях перед своей суровой хозяйкой, низко опустив голову.
— Да, госпожа, — едва слышно ответила она.
Винка грубо схватила ее за волосы и хорошенько встряхнула.
— Мы в любой момент сможем поймать тебя снова в этом лесу, — пообещала моя помощница. — Тебе от нас не уйти. Ты это хорошо понимаешь?
Мира обреченно кивнула.
— Надень на себя шкуры пантер, рабыня, — приказала Винка.
Мире развязали руки и помогли надеть те самые шкуры, которые были на ней, когда я ее поймал. После этого руки ей снова связали за спиной, а на шею надели небольшую корзину, наполненную бутылками.
Когда мы подошли поближе к лагерю тиросцев, я снял с ее глаз повязку. Мира жалобно посмотрела на меня. В глазах девушки все еще стоял ужас от встречи со едином.
— Я покажу тебе, где расставлены часовые, — сказал я. — Тогда ты без всякого труда сможешь вернуться на свое место.
Она послушно кивнула. По ее щекам побежали слезы.
Я взял Миру за руку и, подведя к самым границам лагеря, молча показал, где стоят часовые. Затем мы вернулись к тому месту, откуда ей проще будет пробраться в лагерь. Мы спрятались за ствол дерева. Я развязал ей руки, вытащил изо рта кляп и забросил его в кусты.
Она боялась взглянуть мне в глаза.
— Это вам я поклялась подчиняться там, в лесу? — едва слышно спросила Мира. — Это вам я принадлежу как рабыня?
— Мне, — ответил я.
Она робко подняла на меня глаза. Я рывком притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы.
— Ты меня слышишь? — кричал один из тиросцев. — Я спрашиваю, ты слышишь меня?
Я ему, конечно, не ответил.
— Если кто-нибудь из тиросских воинов погибнет, — продолжал оратор, — мы убьем десять рабов!
Не успел он договорить свои угрозы до конца, как упал, пронзенный стрелой.
Не хватало еще, чтобы они выдвигали ультиматумы!
— Значит, рабы погибнут! — закричал следующий воин, занося меч над головами пленных охотников Марленуса.
Он никого не успел убить. Ему помешала стрела, вонзившаяся прямо в сердце. Остановившаяся было колонна пленных снова двинулась вперед, огибая лежащее на дороге тело. Больше угроз расправиться с пленными не поступало. Никто не решался занести меч над их головами.
Сарус, предводитель тиросцев, попытался отдать своим воинам соответствующий приказ, но люди не повиновались, поскольку каждый понимал, что подчиниться начальнику в таких обстоятельствах означает подписать себе смертный приговор.
— Убивайте их сами! — сердито крикнул один из тиросцев.
Дерзкого воина Сарус тут же убил лично, но ударить мечом кого-либо из пленных он все же не решился. Лишь окинул хмурым, тревожным взглядом стену деревьев по обеим сторонам узкой лесной тропы и, обернувшись назад, крикнул:
— Быстрее! Заставьте их идти быстрее!
Охотники Марленуса, следующие за своим убаром, снова затянули песню. И ее гордые слова, больше не зная преград, разнеслись над лесом.
Начиная с одиннадцатого ана, с горианского полудня, я перестал стрелять по тиросцам; я хотел, чтобы они несколько приободрились и воспряли духом. К этому времени они уже потеряли четырнадцать человек, что вполне достаточно для одного утра. Пусть сегодня вечером, напротив, их надежды начнут понемногу возрождаться, пусть напряжение немного отпустит их и пусть они перестанут ожидать стрелы, готовой в любой момент вонзиться в спину. На сегодня со стрелами покончено. Пусть помучаются сомнениями, пусть гадают, ушел ли их преследователь насовсем или просто дает им короткую передышку перед еще более кровавой расправой.
За этот день они проделали длинный путь. Уже вечерело, когда путники наконец остановились на ночевку. После прошедшей спокойно второй половины дня настроение у тиросцев явно улучшилось, им хотелось как-то отметить то, что они остались живы. Я наблюдал, как Мира, моя рабыня, со смехом угощала вином женщин-пантер из банды Хуры.
Час был поздний, через четыре ана солнце сядет. Концентрация наркотических веществ в вине высокая, это я хорошо знал по собственному опыту: количество наркотика рассчитано на крепкого мужчину, а о его воздействии на женщину оставалось только догадываться. При проведенном Винкой допросе с пристрастием Мира рассказала, что дозы наркотика хватает, чтобы держать взрослого мужчину в бессознательном состоянии в течение нескольких анов, возможно даже полдня. Мой собственный караван невольниц, не знающих о местонахождении тиросцев и разбойниц Хуры, располагался всего лишь в двух пасангах от них. Возможно, опоенных женщин-пантер придется приводить в чувство весьма эффективными способами, и мне не хотелось терять слишком много времени на то, чтобы приводить их в сознание, а потом тащить к себе в лагерь за несколько километров. Поэтому я решил остановить караван поблизости от колонны пленников, которых конвоировали столь не подходящие друг другу союзники.
Среди вещей, брошенных тиросцами по пути следования, я обнаружил мало интересного. В основном это были меха и шкуры лесных зверей. Я отобрал три шкуры и принес их Винке и пага-рабыням, чтобы, устраиваясь на ночь, те могли подкладывать их на сырую землю и укрываться. Все остальное и для меня служило бы лишним грузом. Правда, мне попались на глаза несколько туник тиросцев, и я захватил их с собой, полагая, что они-то наверняка пригодятся впоследствии.