Шел ужин. Пресвитер Никониил и дьякон Швабриил молча трапезничали. Бран стоял за кафедрой у окна и читал вслух житие. Когда все закончат принимать пищу и уйдут, он сможет поесть сам и убрать со стола. Сегодня была его очередь читать. Они с дьяконом Швабриилом менялись каждый день. Пресвитер Никониил выполнял эту обязанность по воскресеньям.
Конечно, дьякон Швабриил сегодня будет ковыряться в тарелке целый час, чтобы Брану пришлось дольше стоять и читать, а значит, и позже приступить к ужину. Так что вся еда должна была остыть. Но сегодня мальчик не обращал на это никакого внимания. Во-первых, в такую жару ничего горячего и не хотелось. А во-вторых, сегодня Бран читал свое любимое житие человека, который теперь являлся Первосвященником всего монашества на Санпаттерийском материке, а фактически и главой надо всеми мирскими правителями. В книге описывалось, какие невероятные чудеса смирения, милосердия и усердия в работе являл будущий Первосвященник, еще когда был послушником и едва стал монахом. Как силой своей молитвы он изгонял темных тварей. Как проявлял невероятную стойкость и отрешенность в борьбе с Нечистым. Бран мог бы и целый день читать это житие. Он мечтал однажды хоть одним глазком, хоть издали увидеть Первосвященника, ощутить свет его благости. Поэтому выходки дьякона за ужином совсем его не трогали.
Трапеза подходила к концу, когда в дверь вдруг настойчиво постучали. Это было удивительно. Прихожане обычно не являлись в это время и никогда не ломились в трапезную. Это могли быть бездомные-паломники, но они всегда приходили в монастырь ближе к зиме, спасаться от холодов, а сейчас на улице стояло жаркое лето.
Решив, что причина должна быть серьезной, пресвитер Никониил сам поднялся из-за стола и пошел к двери. Дьякону Швабриилу тоже пришлось привстать согласно этикету, чем он был очень недоволен. Бран прекратил чтение.
На пороге стоял высокий человек, весь закутанный в черное. Это не были традиционные монашеские одежды, и тем не менее сразу стало ясно, что он не мирянин. Лица гостя почти не было видно из-за глубоко надвинутого капюшона, кроме тяжелого подбородка и суровой линии плотно сомкнутых губ.
– Спасайся, брат, – сказал человек в черном привычную фразу приветствия. Голос у него был грубый и низкий. Если бы эти слова были произнесены не в монастырском приходе, а на большой дороге или в лесу, Бран уже со всех ног несся бы прочь от этого человека.
– Спаси, Отец Небесный, – смиренно ответил пресвитер Никониил с поклоном.
Бран заметил, что гость, вопреки обычаю, не поклонился. Вместо этого он демонстративно скрестил руки на груди, давая всем разглядеть надетый прямо поверх черной перчатки большой золотой перстень на указательном пальце его правой руки. Бран едва не выронил книгу из рук. На белом камне перстня был выгравирован золотом купол с крестом. Знак отличия, который носили черные монахи-странники. Они являлись особо приближенными к Первосвященнику и разносили по земле его волю.
Нечего и говорить, что странники никогда не заглядывали в крохотный приход в маленькой деревне. Большой тракт проходил слишком далеко, а по местным, заросшим травой лесным дорогам не ездил никто, кроме обитателей окрестных деревень, очень редких в этих краях торговцев да блуждающих паломников. А тут сам черный монах-странник! Неужто сбился с пути? Бран почувствовал, как у него начинает кружиться голова и ноги становятся ватными. Черный монах, который виделся и говорил с самим Первосвященником!
Со стороны стола раздался грохот. Дьякон Швабриил опрокинул лавку. Он, похоже, был поражен не меньше послушника. Его лицо вытянулось и пошло пятнами, бородавка на носу непроизвольно задергалась. Он открывал и закрывал рот, не издавая при этом ни звука, отчего живо напоминал выброшенную на берег рыбу. Видимо, Швабриил уже решил, что черный монах-странник явился в такое захолустье не иначе как объявить ему о новом назначении. В мыслях дьякон уже представлял себя главой какого-нибудь значительного прихода, никак не меньше. Наконец он выдавил из себя какие-то нечленораздельные звуки, но черный монах даже не взглянул на него.
И только пресвитер Никониил, казалось, никак не отреагировал на статус гостя. Он оставался спокойным и смиренным, как и всегда.
– Здесь рады всякому, кто ищет кров. Я пресвитер Никониил, настоятель этого прихода. Разделите с нами нашу скромную трапезу. – Он радушно пригласил человека в черном к столу.
Ничуть не менее и ничуть не более радушно, чем пригласил бы любого мирянина, удивленно заметил Бран. Мальчик недоуменно смотрел на духовного наставника. Неужели пресвитер не понимает, кто оказался перед ним? Да нет, исключено!
– Благодарствую, но я держу голодный пост, – сухо ответил черный монах. – Накормите лучше моего коня. И еще мне нужна келья. Я останусь у вас до рассвета, а затем продолжу свой путь.
Весь оставшийся день Бран места себе не находил. Он сбивался с молитв, работа сыпалась у него из рук. Единственное дело, которое послушник сумел довести до конца – это покормить и почистить коня монаха-странника.
Что это был за конь! Чудо, а не конь! Не то что деревенские худые кобылки. Огромный, рослый, сильный, черный, как ночь. Все время, пока Бран чистил его, конь недовольно фыркал и бил хвостом. А иногда даже принимался стучать копытом, и тогда у мальчика просто захватывало дух. Да, только на таком коне и мог ездить монах-странник, первый в священном воинстве, доверенное лицо самого Первосвященника.
Сам же гость никакого интереса к местным обитателям не испытывал. Сразу после своего приезда он ушел в храм и пробыл там до самой ночи. Бран несколько раз пытался вызваться пойти мести пол в храме, чтобы получше рассмотреть черного монаха-странника, но пресвитер Никониил все время отговаривал его, разумно полагая, что гость ищет уединения.
Только когда пришло время читать вечерние молитвы, Бран оказался в храме. Однако ничего нового увидеть не удалось. Монах-странник замер перед Образом и простоял так все время. Даже капюшон не сдвинул.
Ночью в своей келье Бран никак не мог уснуть. Загадочный монах отдыхал за стеной. Завтра на рассвете он уедет, и, возможно, послушнику никогда больше не представится возможность увидеть кого-то из странников. Поговорить бы с ним. Спросить бы о том, как они живут, чем он сейчас занят. Какое поручение Первосвященника выполняет? Каков сам Первосвященник? Каков мир за пределами этой деревни?
Но Бран прекрасно понимал, что нельзя приставать к серьезному человеку с такими глупыми вопросами. Он наверняка ужасно занят. И все же Бран решил, что обязательно встанет завтра до рассвета, чтобы проводить монаха-странника. По крайней мере, он может вывести коня и попросить благословения.
Это решение казалось самым разумным и верным, но Бран все равно никак не мог заснуть. Как же теперь дождаться завтрашнего утра? Мальчик всегда вставал в одно и то же время. До рассвета. Эта привычка уже была выработана годами. Но именно сейчас он боялся проспать. Вдруг именно в этот раз, впервые в своей жизни, он проспит!
За этими мучениями время перевалило за полночь. Из-за жары окно в келье Брана было открыто, и комнату наполняли звуки летней ночи. Трещали сверчки, кто-то копошился в траве. Наверное, мыши. Вдруг мальчик отчетливо различил тихий стук. Он явно не мог принадлежать насекомым и мелким полевым зверькам. Как будто кто-то постучал костяшками пальцев в дверь. Тук-тук-тук. Только очень тихо.
Бран бесшумно поднялся с кровати и на цыпочках подкрался к двери. Глупость, конечно, – все давно спят. И вдруг опять тихо-тихо: тук-тук-тук. Бран припал ухом к двери. Сердце его отчего-то колотилось как бешеное. Звук точно шел из коридора.
Несколько секунд длилась томительная тишина. А потом вдруг Бран различил, как тихонько скрипнула дверь. Петли были не смазаны только в одной келье из всех – у дьякона Швабриила. Мальчик знал это, потому что сам не смазал их как следует на этой двери в отместку за то, что дьякон послал его выполнять работу, которую должен был сделать сам. Такой поступок, конечно, был недостойным и низким для послушника, но Бран мгновенно забыл об этом, когда сообразил, что это значит.
В приходе находилось всего четыре человека. Сам Бран, пресвитер Никониил, дьякон Швабриил и загадочный монах-странник. Сам дьякон в свою собственную дверь стучаться бы не стал. Настоятель и вовсе не имел привычки выходить из кельи по ночам. Кроме того, если бы это был он, то Бран бы услышал традиционную форму приветствия. Без нее войти в чужую келью было нельзя, уж кто-кто, а пресвитер Никониил соблюдал все обычаи неукоснительно. Оставался один-единственный вариант. Но что потребовалось монаху-страннику от дьякона Швабриила, да еще ночью?
Прежде чем Бран успел принять какое-то осознанное решение, он уже по пояс высовывался из своего окна. Окно дьякона Швабриила находилось метрах в четырех и тоже было распахнуто настежь. Однако здесь гвалт от сверчков стоял такой, что расслышать что-либо другое не было никакой возможности.
Недолго думая, Бран перепрыгнул через подоконник и мягко приземлился на траву. Что-то в глубине души подсказывало, что то, что он затевает, дурно. Другая часть его тряслась от страха. Но жгучее любопытство гнало вперед.
Он прокрался вдоль стены и через несколько мгновений уже был у окна дьякона. Свет в келье не горел, однако был слышен приглушенный низкий голос монаха-странника. Слов было не разобрать. Эх, подобраться бы поближе!
Если стать под самым окном и заглянуть одним глазом внутрь, Бран должен расслышать все. Но вдруг голос стих, словно оборвался. Повинуясь внезапному чутью, мальчик замер на месте, прильнув к стене.
В следующее мгновение из окна высунулся черный капюшон монаха-странника. Бран забыл, как дышать. Сердце, кажется, тоже перестало биться. Он вжался в стену, словно пытался слиться с ней.
Монах-странник повел головой из стороны в сторону, словно хищно принюхиваясь. Он был всего в метре от мальчика. Сказать, что ничего страшнее Бран до этого момента не видел, – значило не сказать ничего. Больше ему не хотелось просить у черного монаха благословения.
Капюшон скрылся в окне так же внезапно, как и появился. В этот же момент тучка, заслонявшая полную луну, ушла, вновь открывая ночное светило. Если бы не эта туча, монах-странник точно бы заметил Брана.
Из окна опять донесся голос, теперь еще более тихий и грубый. Непонятно, какими силами превозмогая желание броситься прочь, Бран придвинулся к окну. Черный монах стоял спиной. Напротив него сидел на стуле дьякон Швабриил. На него было страшно смотреть. Сгорбившийся еще больше обыкновенного, он словно хотел исчезнуть под взглядом монаха-странника. Лицо дьякона было невероятно бледным и блестело от пота в лунном свете. Почему-то Бран сразу понял, что это не из-за жары. Глаза дьякона Швабриила были расширены от ужаса.
– Так вы все поняли, дьякон? – с нажимом спросил монах-странник.
– Да. – Голос Швабриила сорвался до сипа.
– Вы готовы исполнить свой долг перед монашеством и Первосвященником?
– Да, – прошептал дьякон, трясясь всем телом.
– Очень хорошо, – зловеще заключил страшный гость. – Надеюсь, вы не подведете.