Наше движение на запад продолжалось очень медленно. Все дороги в сторону фронта были запружены машинами, танками, гужевыми повозками и просто колоннами немецких солдат. Все это поднимало в воздух неимоверные тучи пыли. Нам приходилось то и дело съезжать на обочины, пропуская военную технику и легковые машины, везущие навстречу нацистов всех мастей. Средняя скорость передвижения нашего трофейного транспорта не превышала 10 километров в час. Радовало как это не парадоксально только одно — нас не бомбила наша авиация. Наблюдая за всем этим безнаказанно ползущим в сторону Москвы вермахтом, я все время возвращался к мысли о целесообразности захвата вражеского аэродрома и нанесению бомбовых ударов по скоплению противника. Под вечер мы встретили первую колонну наших военнопленных: изможденные, раненные, голодные и уставшие от жары солдаты в разрозненных остатках формы без знаков различия, и часто без какой-либо обуви брели по обочине, конвоируемые всего несколькими фрицами.
Мои разведчики, вцепившись в свои автоматы, с ненавистью смотрели из кузова на немцев, но нападать на колонну военнопленных прямо на дороге, было самоубийством. Обогнав эту группу, мы проехали еще пару километров и съехали с дороги в кусты. Нужно было посовещаться и решить, что делать дальше. Мы вышли из машины и углубились в лесную чащу, расставив дозоры.
— Василий, я помню твой план, но у меня есть сомнения, — сказал Алексей, — я конечно хотел бы отбить наших пленных, но ты видел их физическое состояние — большинство из них не бойцы и они полностью деморализованы, к тому же в плен сдаются только трусы и предатели.
— Я не считаю, что все они предатели, по разному бывает, но согласен, что такие бойцы в наших рядах станут скорее всего обузой. Ни о какой скрытности перемещения уже и мечтать не придется. Тем более их нужно всех будет поставить на довольствие. А до Беловежской пущи пилить еще 400 верст. Если пробираться с такой массой по лесам, мы будем идти туда больше месяца и то не факт, что дойдем.
— Вот, вот, а еще представь только, что среди них найдется еще пара политруков или командиров типа Сенцова, ведь они наверняка потребуют выводить их на восток в действующую армию через линию фронта.
— Да об этом я не подумал совсем, пожалуй это самая большая опасность. Еще одного Сенцова я не переживу. Меняем наши планы, пленных отбивать не будем. Тем более ради более глобальной цели — захвата аэродрома. Если завладеть немецкими самолетами, можно не только остановить активность люфтваффе в этом районе но и попытаться самим нанести удар с воздуха.
— Ты что, и на самолете летать можешь? Среди моих разведчиков пилотов нет.
— Ну если подучиться малость, то смогу, — улыбнулся я, — главное нужно захватить аэродром со всей обслугой, так как эти птички еще заправлять и снаряжать нужно, а один я с этим не справлюсь.
— Сделаем командир, нужно только разыскать такой аэродром, я в своих людях не сомневаюсь, захватим. Да и видел ты их в деле. Это получается мы сможем мост у Борисова окончательно разбомбить? — загорелся идеей Алешин.
— Мост, — хмыкнул я, — Не только один мост, но и все мосты и железные дороги в радиусе примерно 100 километров.
Алешин присвистнул, только сейчас осознав весь масштаб моей идеи. Я конечно немного преувеличил свои возможности, но если у меня будет пара бомбовылетов, то серьезые проблемы немцам по пути моего маршрута обеспечены, так как их средства ПВО меня беспокоить не будут, а точное наведение на цель наверняка будет осуществлять моя система. Весь вопрос был только во времени. Если захватить и удержать такой аэродром часов на 12, то можно существенно притормозить всю группу армий «Центр», а там я еще что-нибудь придумаю. Обдумав этот план, я обратился к своим разведчикам:
— Так, бойцы, слушай мою команду, нам предстоит найти и захватить по дороге штабной автомобиль, желательно с большим количеством карт. Также внимательно смотрим на все проходящие подразделения и грузы, которые могли бы нам говорить, что рядом находится аэродром: цистерны с топливом, зенитки, авиабомбы.
Получив новые вводные, бойцы оживились, они тоже видимо понимали всю тщетность атак на колонны с пленными.
Я сел за руль и мы продолжили свой путь на запад, периодически посматривая на небо, и пытаясь определить, с какой стороны летят немецкие самолеты. Слабым местом моего плана было сейчас только то, что я совершенно не помнил, где нам искать этот самый немецкий аэродром. В моей памяти был только один, который был расположен очень далеко в Балтийске. Это был даже не совсем СССР, а территория, которая только после войны отошла к СССР.
Аэродром был построен и сдан в эксплуатацию в конце 1939 года и представлял из себя отличный авиаузел, функционировал и как сухопутный, и как гидроаэродром. Он был с подсветкой огнями, установленными на водной глади гидрогавани, а сухопутные взлётно-посадочные полосы были расположены под углом 45 градусов друг к другу, что давало возможность эксплуатации авиабазы практически при любой погоде и любом направлении ветра, кроме того полосы имели ещё и подогрев. Аэродром имел 3 бетонных ангара 100×30 метров для самолётов, и 2 металлических для другой техники. С этого аэродрома в 1941–1943 гоах как раз и наносились удары по советским обьектам в Белоруссии и Ленинградской области. Неужели я ошибаюсь в своих расчетах и самолеты противника просто летали с этого дальнего аэродрома? Это было вполне вероятно, так как вражеская авиация в принципе могла летать на большие расстояния, а самолетам-разведчикам дальней авиации противника удавалось забраться до Урала, и даже в Башкирию. Высота полета обеспечивала им защиту от местных ПВО. Я помнил, что в сети я как-то наткнулся на ресурс, располагающий множеством аэроснимков советских городов, сделанных воздушной разведкой фашистской Германии. Если перечислить тыловые города СССР, которые подвергались авиаударам, то в первую очередь сразу вспоминался Нижний Новгород (Горький), где выпускались танки и корабли, Ярославль (шинный и шарикоподшипниковый заводы), Саратов (авиационный, нефтеперегонный предприятия). Рыбинск (завод авиадвигателей). Кроме этих городов, немцы регулярно бомбили тыловые города Мурманской Архангельской, Ленинградской и других прифронтовых областей.
Если взять технические характеристики самолетов Люфтваффе, то для основных моделей этого типа, «Хейнкель» и «Юнкерс» пределом возможного было расстояние до 1 000 километров, а с бомбовой нагрузкой и того меньше — километров 500–600. Поэтому Германия по идее, могла подвергать опасности тыловые города СССР, только до Волги. Фактически Волга была той «разделительной» линией, за которую немцы не могли летать.
В более поздние месяцы войны немцы точно взлетали с аэродромов, находящихся на нашей территории, но вот был ли немцам смысл создавать такой аэродром в первые дни войны?
Так размышляя, я не сразу заметил впереди пост полевой немецкой жандармерии, который осуществлял контроль над достаточно большим перекрестком недалеко от Минска. Внимание немцев привлек наш грузовик, одиноко ползущий в их тыл. На дорогу вышел фриц и приказал мне остановиться. Сложность нашего положения была в том, что я по-прежнему был одет в форму жандарма, а разведчики в кузове владели немецким языком на детсадовском уровне.
Остановив машину, фрицы сразу заглянули в кузов, где увидели мою группу бойцов в форме вермахта, не успел я выйти, как послышались отрывистые команды и к разведчикам обратился жандарм:
— Какая часть? Какой груз вы сопровождаете? Кто ваш командир?
Понимая, свою неспособность достойно выкрутиться из этой ситуации, Алешин улыбнулся и молча показал фрицу цифру «три», начиная с большого пальца, как я и учил.
Немца такой ответ явно не устроил.
— Всем выйти из машины! — скомандовал он и направил на разведчиков автомат.
«Ну все приехали», — с досадой подумал я, — «Туши свет, кидай гранату!»