Одержимый Шон (1979)

Глава 10 КНИГА ЗАХИДДЫ

Захидда положила ладонь на то место стены, где был выгравирован цветок. Крестообразная часть стены сразу откатилась вверх вместе с цветком, и образовался люк. Захидда запустила туда руку и вынула золотой ящичек, украшенный драгоценными камнями. Этот предмет она положила перед Шоном на маленький стол.

— Что это такое? — удивленно спросил он, ведь они говорили о том, как убить Крея, но что можно сделать этим золотым ящичком?

— Книга, — ответила Захидда, тем самым еще больше запутав его.

— Как может пригодиться мне книга?

— Больше, чем ты думаешь, Шоннор!

— Как, ведь я не умею читать? Жители деревень, если им надо было что-то сообщить, рисовали картинки. Но книг у нас никогда не было.

Захидда наморщила лоб. Она нагнулась вперед и расстегнула пару застежек на боку книги. Подняла обложку и откинула ее назад. Между обложками лежала одна единственная белая дощечка, абсолютно пустая.

— Хватит с меня шуток, — сказал Шон.

— Коснись книги твоим правым указательным пальцем, — сказала Захидда.

— И что тогда?

— Сделай, и ты увидишь.

— Я должен тебе поверить?

— Собственно, больше нет никого, кому бы ты мог поверить.

— Чья это книга? Твоя?

— Не моя. Это книга города. Я нашла ее случайно. Она была спрятана в стене. Я часто опускала свою руку на цветок. Однажды, когда я сделала это в вечерних сумерках, стена открылась.

Шон посмотрел ей в лицо и решил, что она не лжет, хотя она говорила странные вещи.

Он коснулся книги так, как она его просила.

Белая табличка перед ним ожила. По ней понеслись краски, фигуры. Шон отдернул руку назад, и табличка снова опустела. Он вновь посмотрел на девушку. От нетерпения она кусала губы и озабоченно смотрела на него. С преувеличенной осторожностью он снова положил руку на книгу.

Вновь началось чередование форм, и он не мог ничего понять. Пока с доски к нему не обратился мужской голос.

— Сейчас я сделаю это сообщение, — сказал голос Шону, — и я должен быть краток, так как у меня мало времени, лишь столько, сколько могут действовать мои заклинания. Моя волшебная сила теперь слаба, как это случилось со всеми нашими волшебными силами в этом городе. Мы находили удовольствие в роскоши и не развивали наши способности, растрачивая их лишь на ничего не значащие забавы и нелепые идеи. По этой-то причине пришедшее из пустыни ужасное войско и смогло нас победить; злодеи, называвшие себя племенем ворона — его изображение было начертано на их знаменах — и творившие черные дела.

Картина на доске растворилась и изменилась. Теперь это был город, какое-то мгновение ярко блиставший в солнечном свете и вдруг исказившийся; клубы дыма окутывали его башни, а улицы охватила война. По ним маршировала армия, и над толпой, закованной в железо, с окровавленными мечами, трепетали знамена, с угольно-черным символом ворона с раскрытым клювом и с распростертыми крыльями…

— Они такие же волшебники, как и мы, — сказал голос. — Но в то время, пока долина убаюкивала нас своей мягкостью, пустыня преподала вороньему народу свои жестокие уроки. Они учились своему искусству, испытывая голод, жадность и ненависть. Затем они устремились на запад, в этот плодородный край, напав на наш город. И их волшебная сила победила нашу. Падких на развлечения и слабых, какими мы стали, они легко победили нас мечом и колдовством. Они принесли нам поражение и смерть.

Город лежал в молчании, грязный, со следами пожаров, и убитые валялись на улицах и в парках под деревьями.

— Они хотели всех нас убить. Всех, кого могли поймать. Они охотились на нас. На меня тоже охотились, и если я услышу их поступь на лестнице башни, это будет означать, что пришло мое время. Для чего же тогда я говорю все это? Потому что я верю, что Дети Смерти, погрузившись в роскошь нашего города и наслаждаясь ею, вкушая наши удовольствия и забавляясь нашими игрушками, также разрушат свои силы. В конце концов, их волшебные способности уменьшатся, пока совсем не ослабеют, как это стало с нами, и им придется хуже, потому, что их злобная сила иссякнет быстрее, чем наше невинное благодушие. Есть и вторая причина для этого сообщения. Я знаю, что некоторые жители моего города сумели убежать. Где теперь они бродят? Они ушли далеко на восток за реку и лес, так далеко, как только возможно. Они создадут новые поселения в пещерах и на холмах у большой скалистой стены, окаймляющей западную долину. Вороний народ, наслаждающийся здесь роскошью и комфортом, недолго будет их преследовать. После того, как они покинули пустыню, город очень быстро размягчит их каменную твердость. Но что можно ожидать от наших беглецов, принужденных создавать новую жизнь в диких холмах? Их слабые силы найдут там применения. Как только они растратят сокровища своего волшебного города, так заботившегося об их благополучии, они, конечно, снова впадут в дикость. Наверняка они все забудут. Все, что останется в их воспоминаниях от этого города — что оттуда их выгнала война, что там их ждет смерть и что они когда-нибудь туда вернутся. Они будут считать его местом смерти, но не своим собственным. Местом с плохим предзнаменованием. На доске появилось несколько убогих хижин, перед дверями которых горели дымные костры. Мужчины в кожаных брюках и женщины в грубо раскрашенных одеждах бродили вокруг. С презрением взглядывая на восток, они быстро отводили глаза и рычали, как собаки.

— И все же. Такая жизнь вновь сделает их твердыми, грубыми и яростными, так же, как пустыня выковала вороний народ. Они будут желать лучшего, будут о нем мечтать, и я верю, что их силы, которые в сытости стали слабыми, в труде и нужде вновь возрастут, даже если они все забыли. И я также не верю, что дети волшебников когда-нибудь полностью забудут свое наследие. В недрах их памяти, в глубине надежно останется тень воспоминаний. Может быть, даже случится так, что они будут бояться своего наследия как проклятия, поскольку оно будет неуместным в их жалкой жизни. Но все-таки это сохранится и, если получит какой-то толчок, то может вновь заблистать, как блестит извлеченное из илистого ручья золото. И тогда они могли бы без страха вернуться назад и вырвать свой город из лап завоевателей. Тогда он недолго будет оставаться вороньим гнездом, кладбищем, а вновь станет тем, чем был до сегодняшнего дня: Садом короля — Мор-конза Шоннор.

Фигуры на доске исчезли.

— Я слышу внизу шаги, они сбиты с толку моим заклинанием, — сказал голос. — Мне осталось еще лишь несколько минут. Вполне достаточно, чтобы спрятать мою книгу и запечатать замок последним заклинанием. Хватит ли столетнего запрета? Нет, вороний народ может оставаться в силе и дольше. Тогда 300 лет! А потом… я надеюсь на то, что рука, покоящаяся на цветке, принадлежит кому-нибудь из моего народа. Или другу.

Пелена на доске разошлась, как круги на воде в ручье. Возникло лицо мужчины, бледное, искаженное, но гордое и упрямое.

— Итак, ты, кто слышал меня и видел мои картины, закрепленные здесь волшебством, будь мне и моим потомкам другом.

Его волосы были золотыми, как у Дирна. А глаза — такими же, как глаза Шона: голубыми. Затем он закрыл веки и картина растаяла, а доска стала пустой и безмолвной, как вначале.

Захидда протянула Шону серебряный кубок с вином.

— Пей! — сказала она. Ему вспомнилась их первая встреча в лесу. Тогда с ее губ слетело: «Давайте возьмем его с собой», и остальные истерически завизжали от восторга.

И все же он выпил. И вскоре вновь почувствовал, что у него есть тело, кости и кровь, а в груди вместо белесого тумана — сердце.

Девушка вновь мягко обратилась к нему. Очевидно, ей тоже вспомнился лес.

— Накануне той ночи, когда я скакала по лесу по ту сторону реки, я положила руку на выгравированный цветок, стена открылась, и я нашла книгу. Когда я коснулась ее, она заговорила, рассказав мне то же, что и тебе. Когда бы я ее ни коснулась, она говорит те же слова и показывает те же картины. Я не понимала этого. Но я испугалась, и это означало, что какая-то частичка меня поняла это. Так я и ускакала. Некоторые из нас скачут по лесу каждую ночь. Это традиция в Трясине Крея. Наш король вдохновляет нас на это. Если какие-нибудь варвары из деревень в западной части долины отваживаются остаться ночью в лесу, мы должны унизить их. Потом с ними что-то происходит, и их собственные родственники казнят их. Огромное наслаждение… У Крея много таких забав, как эта. Например, никто в этом городе не должен жить дольше 25 лет. Еще недавно он позволял своим людям жить до 35 лет — мой отец был одним из них. В его 35-й день рождения Крей вызвал его к себе и дал хрустальный кубок, наполненный ядом. Мой отец покорно проглотил яд и умер. Тогда мне было 6 лет. Теперь мне 16. Но ужас с тех пор сидит во мне. Другие сыновья и дочери Крея совсем не такие. Они переносят все подобно овцам, повинующимся своему пастуху. Но я с тех пор ненавижу Крея, и моя ненависть, кажется, придает мне волшебную силу или развивает способность воспринимать волшебство города. Потому что волшебен город, а не мы. Волшебник здесь только Крей. Он правит нашей расой 300 лет. Возможно ли это? Да, я верю, что это так. Но почему-то он всегда держал меня возле себя, поступал так, как будто я его любимица, и благодаря этой близости мне стало кое-что понятно, хотя я никогда не отваживалась показать это. Крей чувствует приближение смерти. Поэтому он поставил в зале бессмертную богоподобную статую — памятник самому себе. И он не хочет, чтобы хоть кто-нибудь из нас пережил его. Мы должны принять яд, каждый из нас, когда ему исполнится 25 лет. И мы должны… не можем рожать детей. Он наложил на нас это проклятье.

Она замолчала и посмотрела на Шона.

— Ты должна мне все рассказать, — сказал Шон. Он был оглушен, но какая-то часть его мозга работала, искала.

— Мне немного осталось рассказать тебе, — сказала Захидда. — Я нашла книгу и прослушала ее. Конечно, я держала это в тайне. Я поскакала в лес, и шары прокричали нам, что они обнаружили юношу. Мы преследовали тебя. Твои глаза оказались голубыми, как глаза мужчины на картине. Я помчалась обратно в город. Я начала все понимать, и меня обуял жуткий страх. Мы не имели никакого права на это место, благами которого едва умели пользоваться и слишком безоглядно наслаждались. Да, волшебник, который создал книгу, был мудр. Все силы, которыми мы обладали, покинули нас. Лишь Крей еще имеет силу, но он всем ненавистен и скоро умрет.

— А я? — очень тихо спросил Шон. — Я и мой народ?

— Вы — потомки волшебников, которые раньше правили городом, потомки тех, кого выгнала армия Крея. И все происходит так, как предсказал ваш предок-волшебник.

— Это действительно так? Правда, что мы дикие. Правда, что мы боимся сил, которые так или иначе возвращаются к нам, когда мы в лесу вспоминаем о подобных вам. Мы верим, что мы заколдованы духами. Одержимые. Хотя это всего лишь наша собственная волшебная кровь, которая волнуется в нас, воспоминание нашей расы. Спящая сила, которая передалась нам и которая проснулась от взгляда на драгоценные камни и крылья наших врагов из Трясины. Однако… мы слишком мало владеем этой силой. Сильна ли она так же, как и ваша?

— Да, — выдохнула Захидда. — По тому, как ты об этом говоришь, я узнаю твою силу. Ты должен снова научиться владеть ей, вот и все.

— Нет, — сказал он, тряся головой. — Я и наполовину не уверен в том, что говорю. Я вспоминаю о том, как летел над лесом, однако…

Кубок с вином выпал из его руки, и красное, как кровь, вино разлилось по ковру, на который 300 лет тому назад, видимо, действительно пролилась кровь. Виновата в этом была Захидда, схватившая Шона за запястье.

— Власть летать! — воскликнула она. Она смеялась. — Не один Крей может летать.

— Я видел, как он это делает, — возразил Шон. — С балкона в раскинувшийся под ним парк. Он летел и кричал мне, чтобы я следовал за ним, и я сломал бы себе шею, если бы он не поймал меня волшебной силой.

— Вовсе он тебя не ловил. Ты сам себя спас. Чтобы произвести впечатление на своих Детей, он регулярно бросается вниз с этого балкона. С помощью волшебного пояса, который он носит под одеждой, и заколдованной, тонкой, как нить, веревки, которая опускает его вниз и после приземления по его приказу растворяется. Он стар и почти ничего не весит. И кто, как ты думаешь, мой Шоннор, держит рукоятку системы блоков, с благодаря которой он так элегантно парит? Я!

Она вновь засмеялась. Шон, не знавший, радоваться ему или огорчаться, тоже засмеялся.

Они стояли, смеясь и держась за руки, а к ним уже входила Смерть.

Дверь в круглой стене исчезла, скользнув в сторону. Воздух стал душным. Волшебство Захидды иссякло.

Всюду господствовал Крей — одетый в черное, птицеголовый, один. Непобедимый.

Любые силы, любая уверенность таяли перед ним, как пламя свечи. Он был убийцей расы волшебников. Ему было 300 лет, а может, и больше. Сырой и холодный тухлый ветер, веющий из могилы.

— Сын и Дочь, — сказал Крей, — мне жаль, но я должен вам сообщить, что тайные заговоры не пользуются моим одобрением, — отверстие, из которого вылетало карканье захлопнулось и вновь открылось. — Между тем созерцание трупа твоего друга, которого ты сам зарубил, Шон, — редкостное наслаждение.

Горький привкус появился у Шона во рту. Однако, он беспечно произнес:

— Это все из-за страха, который ты испытал. Считал нас безвредными в нашем невежестве там, на западе, пока мы убивали собственных людей. Но мы поумнели, и тогда Дирнарас и я проникли в твою крепость.

Клюв Крея на какую-то долю секунды отвис.

Шон посмотрел на Захидду. Он употребил древний вариант имени Дирна, но, казалось, девушка не жалела об этом. Лицо ее открыто выражало ненависть, когда она смотрела на Крея.

— Захидда — предательница, — заметил Крей. — Но мы все были так осторожны, что не называли наших имен. Что она еще выдала?

— Все, что я знала, — сказала Захидда.

— Ну, тогда, — сказал Крей, — прошу прощения, но вы оба должны умереть.

Довольно холодно Шон думал: какие бы силы ни просыпались в моем народе, в конце концов они не могли себя спасти и умирали, когда их забивали камнями. И все же, казалось, угроза смерти разбудила в Дирне эту силу, и она держала его, когда мы летели высоко над скалами. Тем не менее позже он упал… Но я сам себя спас при падении с балкона — хотя, может, и не стоило это делать…

Запутавшись и не зная, что ему считать правдой, он не оказывал Крею сопротивления, но и не покорялся ему.

Крей взмахнул в воздухе руками в перчатках, и между ними возник искрящийся блеск: огненный меч.

Захидда тяжело дышала. Видимо, она тоже погибает. Она вручила свою судьбу в руки Шона, как будто он мог ее защитить. А может быть, ей было все равно. Она была гордая, как волшебник в книге.

И вдруг она начала говорить, как будто Крея не было здесь.

— Шоннор! Я поняла еще одну вещь. Человек из книги голубоглазый, а имя города — Сад короля: МорКонза-Шоннор. Шоннор означает «король». Понимаешь, твоих родителей побудило выбрать это имя воспоминание о волшебстве или что там от него осталось. У тебя голубые глаза: признак их королей, Шоннор. Их короля.

Крей поднял меч, сверкающую молнию. Его конец вонзился в потолок, и оттуда сразу брызнуло пламя.

Теперь меч падал сверху на обоих, на девушку и на юношу.

— Шоннор! — закричала девушка.

Казалось, крик пронзил три столетия. Это был крик десятков тысяч, убитых на улицах города, крик короля-волшебника, прятавшего свое послание в ожидании меченосцев врага. Это был крик Дирна и того, кем он мог бы стать, если бы не пал жертвой потехи. Крик, на который не хватило времени у сорвавшегося Нема. Крик всех одержимых, которых уничтожали за то, что они обрели мудрость.

Это был крик правды, восставшей против лжи. Жизни, восставшей против смерти. Но крик оказался не бесплотным. Он закружился вокруг девушки и юноши. Он превратился в огненную изгородь, на которую обрушился пылающий меч Крея… и взорвался молниями, громом и глухим содроганием борющихся сил.

Крей дрожал, судорожно хватаясь за пустоту и медленно превращаясь. Он был уже без меча и без головы… затем голова появилась.

Но это была не голова ворона, а голова беспомощно улыбающейся, дряхлой, съежившейся куклы, почти череп мертвеца. От него веяло смрадом сгнившей души, причем он исходил именно изнутри. Вырвавшись наружу, мерзость оказалась безоружной, немой и уязвимой. Голова покатилась вниз и ударилась об пол.

Король Смерти был мертв. Сраженный неожиданностью и волшебником 17 лет отроду.

— Что с остальными в городе?

— Они овцы, я уже говорила. Новый пастух будет казаться им таким же хорошим, как старый. Они позволят вести себя каждому, кто продемонстрирует им свою силу.

— Дирнараса надо похоронить по-королевски. Так хочу я, хотя он бы счел это ненужным.

— Надгробный памятник из мрамора под зелеными деревьями. Но есть идея получше: назови в его честь своего сына.

— Сына? Ни одна женщина не может этого знать. Кроме того, ведь есть проклятье Крея.

— Оно исчезло вместе с Креем. А что касается знания… Не забывай, что я почти волшебница.