Очерки из будущего

История об отрицательной гравитации

Фрэнк Ричард Стоктон

Мы с женой остановились в маленьком городке на севере Италии и однажды приятным весенним днем мы совершили прогулку в шесть или семь миль, чтобы посмотреть, как солнце садится за невысокие горы к западу от города. Большую часть нашего пути мы шли по твердому, гладкому шоссе, а затем свернули на ряд более узких дорог, иногда окаймленных заборами, а иногда легкими изгородями из тростника. Приблизившись к горе, на невысокий отрог которой мы намеревались взойти, мы легко взобрались на стену высотой около четырех футов и оказались на пастбище, которое вело, иногда плавными, а иногда и крутыми подъемами, к месту, которого мы хотели достичь. Мы боялись, что немного опаздывали, и поэтому спешили вперед взбегая на поросшие травой холмы и резво перепрыгивая через неровные и каменистые места. За плечами у меня был крепко пристегнутый рюкзак, а под мышкой у моей жены была большая мягкая корзина из тех, которыми часто пользуются туристы. Ее рука просунулась сквозь ручки и обхватила дно корзины, которую она плотно прижимала к боку. Она всегда носила её подобным образом. В корзинке лежали две бутылки вина, одно сладкое для моей жены, а в другое немного с кислинкой для меня. От сладких вин у меня болит голова.

Когда мы добрались до поросшего травой утеса, хорошо известного в округе любителям полюбоваться закатом, я сразу же подошел к краю, чтобы полюбоваться открывшейся картиной, но моя жена присела, чтобы сделать глоток вина, потому что ей очень хотелось пить, а затем, оставив свою корзинку, она подошла ко мне. Картина действительно была необычайно красивой. Под нами простиралась широкая долина множества оттенков зеленого, через которую протекала небольшая речка, и тут и там виднелись дома, крытые красной черепицей. За ними возвышался горный хребет, розоватый, бледно-зеленый и пурпурный там, где на вершинах отражалось заходящее солнце, и насыщенный серо-зеленый в тени. За всем этим простиралось голубое итальянское небо, озаренное особенно прекрасным закатом.

Мы с женой американцы, и на момент написания этой истории были людьми среднего возраста, и нам очень нравилось видеть в обществе друг друга все, что было интересного или красивого вокруг нас. У нас был сын лет двадцати двух, которого мы тоже очень любили, но его не было с нами, поскольку в то время он обучался в Германии. Хотя у нас было хорошее здоровье, мы были не очень крепкими людьми и при обычных обстоятельствах не слишком-то склонны к долгим странствиям по сельской местности. Я был среднего роста, без особо развитой мускулатуры, в то время как моя жена была довольно полной и становилась с годами все полнее.

Читатель, возможно, будет несколько удивлен, что пара средних лет, не очень крепкая и не очень быстро передвигающаяся, – дама, нагруженная корзинкой с двумя бутылками вина и металлическим стаканчиком для питья, и джентльмен, несущий тяжелый рюкзак, набитый всякой всячиной, пристегнутый к плечам, – отправилась на семимильную прогулку, перепрыгивая через скалы, взбегая по склону холма и при этом чувствовала себя в очень хорошей форме, чтобы насладиться видом заката. Я объясню это своеобразное положение вещей.

Я был очень хорошим специалистом, но несколько лет назад вышел на пенсию с очень приличным доходом. Мне всегда очень нравились научные занятия, и теперь они стали занятием и удовольствием большей части моего досуга. Наш дом находился в маленьком городке, и в уголке моего участка я построил лабораторию, где проводил свою работу и эксперименты. Я давно стремился найти способ не только создавать, но и удерживать и контролировать естественную силу, сродни центробежной силе, но которую я назвал отрицательной гравитацией. Это название я принял потому, что оно лучше, чем любое другое, указывало на действие данной силы в том виде, в котором я ее создал. Положительная гравитация притягивает все к центру Земли. Следовательно, отрицательная гравитация – это та сила, которая отталкивает все от центра Земли, подобно тому, как отрицательный полюс магнита отталкивает иглу, в то время как положительный полюс притягивает ее. На самом деле моей целью было сохранить центробежную силу и сделать ее постоянной, контролируемой и доступной для использования. Преимущества такого открытия едва ли поддаются описанию. Одним словом, это облегчило бы бремя для всего мира.

Я не буду касаться трудов и разочарований нескольких лет. Достаточно сказать, что наконец-то я открыл метод создания, накопления и управления отрицательной гравитацией.

Механизм моего изобретения был довольно сложным, но способ управления им был очень прост. Прочный металлический корпус, около восьми дюймов в длину и вдвое меньше в ширину, содержал механизм для создания силы, и приводился он в действие посредством регулятора, вращаемого снаружи. Как только его начинали вращать, начинала вырабатываться и накапливаться отрицательная гравитация, и чем больше вращали, тем больше сила. По мере того, как регулятор вращался в обратную сторону, сила уменьшалась, и когда регулятор закручивался до конца, действие отрицательной гравитации полностью прекращалось. Таким образом, эта сила могла создаваться или рассеиваться по желанию в таких пределах, в каких было нужно, и ее действие, пока поддерживалось необходимое давление, было постоянным.

Когда этот маленький аппарат заработал в полную силу, я позвал жену в лабораторию и объяснил ей свое изобретение и его ценность. Она знала, что я работал над важным изобретением, но я никогда не рассказывал ей, что это такое. Я сказал, что если у меня получится, то я ей все расскажу, а если не получится, то ей и не нужно беспокоиться. Будучи очень разумной женщиной, это ее вполне устроило. Теперь я объяснил ей все – устройство машины и чудесные возможности применения этого изобретения. Я сказал ей, что она может уменьшать или полностью рассеивать вес любых предметов. Тяжело груженную повозку, к бортам которой прикреплены два таких приспособления, каждое из которых привинчено с соответствующим усилием, можно было бы приподнять и поддерживать так, чтобы она давила на землю так же легко, как пустая телега, и маленькая лошадка могла бы тащить ее с легкостью. Кипу хлопка с одной из таких машин может поднять и нести мальчишка. Автомобиль с несколькими такими машинами можно было поднять в воздух, как воздушный шар. Все, что было тяжелым, можно было сделать легким, и так как большая часть труда во всем мире вызвана гравитационным притяжением, то эта отталкивающая сила, где бы она ни применялась, сделает вес меньше, а работу легче. Я рассказал ей о многих, многих способах применения этого изобретения и рассказал бы еще о многих, если бы она вдруг не разрыдалась.

– Мир приобрел нечто замечательное, – воскликнула она между рыданиями, – но я потеряла мужа!

– Что вы имеете в виду? – удивленно спросила я.

– До сих пор я не возражала против этого, – сказала она, – потому что тебе было чем заняться, и это доставляло тебе удовольствие, и это никогда не мешало нашим домашним радостям и нашей семейной жизни. Но теперь все это в прошлом. Ты больше никогда не будешь сам себе хозяином. Я уверена, что дело будет успешным, и ты сможешь заработать много денег, но нам не нужны деньги. Нам нужно счастье, которое было с нами до сих пор. Теперь будут компании, и патенты, и судебные процессы, и эксперименты, и люди, называющие тебя чудаком, и другие люди, говорящие, что они уже давно изобрели это, и всевозможные люди будут приходить к тебе, и ты будешь вынуждены посещать всевозможные места, и ты изменишься, и мы никогда больше не будем счастливы. Миллионы не возместят нам утраченного счастья.

Эти слова жены поразили меня с большой силой. Еще до того, как я позвал её, мой разум начали заполнять и озадачивать мысли о том, что я должен делать теперь, когда великое изобретение было доведено до совершенства. До сих пор этот вопрос меня совершенно не беспокоил. Иногда я делал шаг назад, иногда шаг вперед, но в целом я всегда чувствовал себя воодушевленным. Я получал огромное удовольствие от работы, но никогда не позволял себе быть слишком поглощенным ею. Но теперь все изменилось. Я начал чувствовать, что от меня и от моих ближних зависит, насколько правильно я представлю это изобретение миру. И как я должен это сделать? Какие шаги я должен предпринять? Я не должен допускать ошибок. Когда об этом станет известно, сотни ученых людей могут взяться за работу, как я могу знать, что они могут открыть другие методы получения того же эффекта? Я должен предохранить себя от многих вещей. Я должен получить патенты во всех частях света. Уже сейчас, как я уже сказал, мой разум начал испытывать беспокойство и недоумение по поводу этих вещей. Подобная суматоха не соответствовала ни моему возрасту, ни моим склонностям. Я не мог не согласиться с женой, что радости спокойной и довольной жизни теперь будут нарушены.

– Дорогая моя, – сказал я, – я понимаю как и ты, что это дело принесет нам больше вреда, чем пользы. Если бы мир не нуждался в этом изобретении, я бы бросил все это на ветер. И все же, – добавил я с сожалением, – я рассчитываю на большой личный успех от использования этого изобретения.

– Теперь послушай, – с нетерпением сказала моя жена, – не думаешь ли ты, что лучше всего было бы поступить так: использовать эту штуку сколько угодно для собственного развлечения и удовольствия, а мир пусть подождет? Он уже долго ждал, пусть подождет еще немного. Когда мы умрем, пусть изобретение достанется Герберту. Тогда он будет достаточно взрослым, чтобы самому решить, что лучше – воспользоваться им для собственной выгоды или просто отдать его даром. Если мы сделаем последнее, то это будет целиком его вещь, но мы также поступим очень плохо, если в его возрасте взвалим на него такую тяжелую ответственность. Кроме того, если он возьмется за это дело, ты тоже не останешься в стороне.

Я последовал совету жены. Я написал тщательный и полный отчет об изобретении и, запечатав его, отдал своим адвокатам, чтобы они передали его моему сыну после моей смерти. Если бы он умер первым, я бы принял другие меры. Затем я решил извлечь из этой вещи всю возможную пользу и удовольствие, никому ничего о ней не рассказывая. Даже Герберту, который был в отъезде, я не должен был рассказывать об изобретении.

Первым делом я купил крепкий кожаный ранец, внутри которого закрепил свою маленькую машинку с регулятором, устроенным так, чтобы им можно было управлять снаружи. Крепко привязав его к моим плечам, моя жена осторожно поворачивала регулятор сзади, пока рюкзак не начинал подниматься и поддерживать меня. Когда я почувствовал, что меня так бережно поднимают и поддерживают, что казалось, что я вешу около тридцати или сорока фунтов, я отправился на прогулку. Рюкзак не поднимал меня с земли, но придавал мне очень плавный шаг. Идти было совсем не трудно – это было наслаждение, сущее удовольствие. С силой взрослого мужчины и весом ребенка я весело шагал вперед. В первый же день я прошел полдюжины миль в очень быстром темпе и вернулся, не чувствуя ни малейшей усталости. Теперь эти прогулки стали одной из самых больших радостей в моей жизни. Когда никто не смотрел, я перепрыгивал через забор, иногда просто касаясь его одной рукой, а иногда и вовсе не касаясь. Я наслаждался перепадами рельефа. Я перепрыгивал через ручьи. Я прыгал и бегал. Я чувствовал себя Меркурием.

Теперь я решил сделать еще одну машину, чтобы жена могла сопровождать меня в моих прогулках, но когда она была закончена, жена наотрез отказалась ею пользоваться.

– Я не могу носить ранец, – сказала она, – а другого хорошего способа закрепить его на мне нет. Кроме того, все здесь знают, что я не ходок, и это только раззадорит их любопытство.

Я иногда пользовался этим вторым приспособлением, но приведу лишь один пример его применения. Нужно было отремонтировать фундаментные стены моего сарая, и в мой двор привезли и оставили там повозку с двумя лошадьми, груженную строительным камнем. Вечером, когда люди ушли, я взял две своих машинки и закрепил их крепкими цепями по одной с каждой стороны груженой повозки. Затем, постепенно вращая регуляторы, я поднимал повозку так, что ее вес очень сильно уменьшался. У нас был старый осел, который раньше принадлежал Герберту и который теперь иногда использовался вместе с небольшой тележкой для перевозки посылок со станции. Я пошел в сарай, надел на него сбрую и, подведя его к повозке, привязал к ней. В таком положении он выглядел очень забавно, когда перед ним торчал длинный шест, а за ним стояла большая повозка. Когда все было готово, я тронул его, и, к моему великому удовольствию, он двинулся с места с грузом камня так же легко, как если бы он тащил свою собственную тележку. Я вывел его на дорогу, по которой он шел без труда. Он был непоседливым маленьким зверьком и иногда останавливался, ему не нравился непонятный способ, с помощью которого его запрягли, но прикосновение к регулятору заставляло его двигаться дальше, и вскоре я повернул его и вернул повозку во двор. Это определило успех моего изобретения в одном из его самых важных применений, и с легким сердцем я поставил осла в конюшню и пошел в дом.

Наша поездка в Европу состоялась через несколько месяцев после этого, и в основном за счет нашего сына Герберта. Он, бедняга, был в большой беде, и мы, соответственно, тоже. Он обручился, с нашего полного согласия, с молодой леди из нашего города, дочерью джентльмена, которого мы очень высоко ценили. Герберт был молод для помолвки и женитьбы, но поскольку мы чувствовали, что он никогда не найдет девушку, которая стала бы ему такой хорошей женой, мы были вполне довольны, тем более что все согласились, что брак нужно отложить некоторого времени. Нам казалось, что, женившись на Джанет Гилберт, Герберт обеспечит себя в самом начале своей карьеры самым важным элементом для счастливой жизни. Но внезапно, без всякой причины, которая показалась бы нам обоснованной, мистер Гилберт, единственный оставшийся в живых родитель Джанет, разорвал помолвку, вскоре после этого он и его дочь покинули город, чтобы отправиться на Запад.

Этот удар практически разбил сердце бедного Герберта. Он бросил свои профессиональные занятия и вернулся к нам домой, и некоторое время мы думали, что он серьезно болен. Затем мы отвезли его в Европу и после континентального турне на месяц или два оставили его, по его же просьбе, в Геттингене, где он решил, что ему будет полезно снова заняться работой. Затем мы отправились в маленький городок в Италии, где и произошла моя история. Моя жена сильно страдала душой и телом из-за сына, и по этой причине я хотел, чтобы она занималась спортом на свежем воздухе и как можно больше наслаждалась бодрящим воздухом южной страны. Я взял с собой обе свои маленькие машинки. Одна все еще находилась в моем рюкзаке, а другую я прикрепил к внутренней стороне огромного семейного сундука. Поскольку на континенте приходится платить почти за каждый фунт своего багажа, это сэкономило мне много денег. Все тяжелое было упаковано в этот огромный сундук – книги, бумаги, бронзовые, железные и мраморные сувениры, которые мы приобрели, и все предметы, которые обычно утяжеляют багаж туриста. Я прикрутил аппарат отрицательной гравитации так, что с сундуком с легкостью справился бы любой носильщик. Я мог бы сделать так, чтобы он вообще ничего не весил, но этого, конечно, делать не стоило. Легкость моего багажа, однако, вызвала некоторые замечания, и я услышал не совсем комплиментарные высказывания о людях, путешествующих с пустыми чемоданами, но это только позабавило меня.

Желая, чтобы моя жена имела все преимущества отрицательной гравитации во время наших прогулок, я вынул аппарат из сундука и закрепил его внутри корзины, которую она могла носить под мышкой. Это очень помогло ей. Когда одна рука уставала, она перекладывала корзину в другую, и таким образом, держась одной рукой за мою руку, она могла легко поддерживать легкие и плавные шаги, которые позволял мне делать мой рюкзак. Она не возражала против долгих прогулок, потому что никто не догадывался, что она не лучший пешеход, и всегда несла в корзине вино или другие напитки, не только потому, что было приятно иметь их с собой, но и потому, что казалось нелепым идти с пустой корзиной.

В отеле, где мы обосновались, останавливались англоговорящие люди, но они, похоже, больше любили ездить, чем ходить, и никто из них не предлагал сопровождать нас в наших прогулках, чему мы были очень рады. Однако там был один человек, который очень любил пешие прогулки. Он был англичанином, членом альпийского клуба, и обычно ходил в костюме с панталонами, с серыми шерстяными чулками, прикрывающими огромные икры. Однажды вечером этот джентльмен обсуждал со мной и некоторыми другими восхождение на Маттерхорн, и я воспользовался случаем, чтобы в довольно резких выражениях высказать свое мнение о подобных подвигах. Я назвал их бесполезными, безрассудными и, если у альпиниста был кто-то, кто его любил, дурными.

– Даже если погода позволит осмотреть окрестности, – сказал я, – что это по сравнению с ужасным риском для жизни? При определенных обстоятельствах, – добавил я (думая о жилете, который я задумал сделать, снабженный маленькими машинками с отрицательной гравитацией, соединенными удобным регулятором, который позволял бы владельцу иногда полностью избавляться от своего веса), – такие восхождения могут быть лишены опасности и вполне допустимы, но обычно они должны вызывать неодобрение у разумной публики.

Человек из Альпийского клуба осмотрел меня, особенно мою несколько худощавую фигуру и тонкие ноги.

– Это правильно, что вы так говорите, – сказал он, – потому что легко понять, что вы не способны на такие вещи.

– В разговорах такого рода, – ответил я, – я никогда не делаю личных намеков, но поскольку вы решили это сделать, я чувствую себя склонным пригласить вас прогуляться со мной завтра на вершину горы к северу от этого города.

– Я сделаю это, – сказал он, – в любое время, которое вы назовете.

И когда я вскоре после этого выходил из комнаты, я услышал его смех.

На следующий день, около двух часов дня, я и человек из Альпийского клуба отправились на гору.

– Что у вас в рюкзаке? – спросил он.

– Молоток, чтобы использовать его, если я наткнусь на геологические образцы, полевой бинокль, фляга с вином и некоторые другие вещи.

– На вашем месте я бы не стал тащить тяжести, – сказал он.

– О, это совершенно не мешает мне, – ответил я, и мы отправились в путь.

Гора, к которой мы направлялись, находилась примерно в двух милях от города. Ближайшая сторона горы была крутой, местами почти обрывистой, но к северу она склонялась более плавно, и по этой стороне дорога, петляя, вела к деревне у вершины. Это была не очень высокая гора, но для послеобеденного подъема вполне годится.

– Полагаю, вы хотите подняться по дороге, – сказал мой спутник.

– О нет, – ответил я, – мы не будем идти так далеко. С этой стороны есть тропинка, на которой я видел людей, гоняющих своих коз. Я предпочитаю идти по ней.

– Хорошо, если вы на этом настаиваете, – ответил он с улыбкой, – но вы найдете этот путь довольно трудным.

Через некоторое время он заметил:

– Я бы на вашем месте не шел так быстро.

– О, я люблю резвую ходьбу, – сказал я и мы бодро зашагали дальше.

Моя жена выкрутила регулятор в рюкзаке больше, чем обычно, и ходьба почти не требовала усилий. Я нес длинный альпеншток, и когда мы достигли горы и начали подъем, я обнаружил, что с помощью него и рюкзака могу подниматься в гору с удивительной скоростью. Мой спутник взял на себя инициативу, чтобы показать мне, как надо подниматься. Сделав крюк по скалам, я быстро обошел его и пошел вперед. После этого ему было невозможно угнаться за мной. Я бежал по крутым склонам, я срезал извилины тропы, легко перебираясь через камни, и даже когда я шел по крутой тропинке, мой шаг был таким же быстрым, как если бы я шел по ровной земле.

– Осторожнее! – кричал снизу человек из Альпийского клуба, – Вы убьете себя, если будете идти в таком темпе! Так в горы не поднимаются.

– Это мой личный способ! – воскликнул я и пошел дальше.

Через двадцать минут после того, как я добрался до вершины, мой спутник присоединился ко мне, пыхтя и вытирая красное лицо носовым платком.

– Черт побери! – воскликнул он, – Я никогда в жизни не поднимался в гору так быстро.

– Вам не нужно было так торопиться, – сказал я холодно.

– Я боялся, что с вами что-нибудь случится, – прохрипел он, – и хотел вас приостановить. Я никогда не видел, чтобы человек карабкался таким совершенно абсурдным способом.

– Я не понимаю, почему вы называете его абсурдным, – сказал я, улыбаясь с видом превосходства. – Я прибыл сюда в совершенно комфортном состоянии, не запыхавшийся и не утомленный.

Он ничего не ответил, но отошел на небольшое расстояние, обмахивая себя шляпой и рыча слова, которые я не улавливал. Через некоторое время я предложил спуститься.

– Вы должны быть гораздо осторожнее, когда будете спускаться, – сказал он. Спускаться по крутым местам гораздо опаснее, чем подниматься.

– Я всегда благоразумен, – ответил я и пошел вперед.

Спуск с горы показался мне гораздо более приятным, чем подъем. Это было очень волнующе. Я прыгал со скал и обрывов высотой в восемь и десять футов и касался земли так мягко, как будто спустился всего на два фута. Я бежал вниз по крутым тропам и, с помощью альпенштока, мгновенно останавливался. Я старался избегать опасных мест, но прыжки и разбеги я совершал так, как никто и никогда не совершал на этом склоне горы. Только однажды я услышал голос своего спутника.

– Вы сломаете себе шею! – кричал он.

– Не беспокойтесь! – ответил я и вскоре оставил его далеко наверху.

Когда я достиг подножия, я бы подождал его, но моя активность разогрела меня, а так как начинал дуть прохладный вечерний ветерок, я подумал, что лучше не останавливаться и не мерзнуть. Через полчаса после прибытия в отель я спустился на площадку, остывший, свежий, одетый к ужину, и как раз вовремя, чтобы встретить альпийца, когда он вошел, горячий, пыльный и ворчащий.

– Извините, что не дождался вас, – сказал я, но, не останавливаясь, чтобы выслушать мои извинения, он пробормотал что-то насчет проживания в месте, где никто не захочет оставаться, и прошел в дом.

Не было сомнений, что мой поступок успокоил мой гнев и пощекотал мое тщеславие.

– Теперь, – сказал я, рассказывая об этом жене, – я думаю, что он вряд ли скажет, что я не способен на такие вещи.

– Я не уверена, – ответила она, – что это было справедливо. Он не знал, что вам помогало.

– Это было достаточно честно, – сказал я. – Он может хорошо лазать благодаря унаследованной силе своего телосложения и тренировкам. Он не сказал мне, какие методы упражнений он использовал, чтобы наработать эти огромные мышцы на ногах. Я могу лазать благодаря упражнениям моего интеллекта. Мой метод – мое дело, а его метод – его дело. Все совершенно справедливо.

И все же она упорствовала:

– Он предполагал, что вы лазаете с помощью ног, а не с помощью головы.

А теперь, после этого длинного отступления, необходимого для того, чтобы объяснить, как пара средних лет с небольшими пешеходными способностями и с тяжелым рюкзаком и корзиной отправилась в нелегкий поход с восхождением, в общей сложности на четырнадцать миль, мы вернемся к себе, стоящим на небольшом обрыве и любующимся видом на закат. Когда небо начало немного тускнеть, мы повернулись от него и приготовились возвращаться в город.

– Где корзина? – спросил я.

– Я оставила ее здесь, – ответила жена. – Я открутила механизм, и она легла идеально ровно.

– А бутылки ты потом вытащила? – спросил я, увидев, что они лежат на траве.

– Да, думаю, что да. Мне пришлось вытащить вашу, чтобы добраться до своей.

– Тогда, – сказал я, оглядев травянистый участок, на котором мы стояли, – боюсь, что вы не до конца открутили регулятор, и когда вес бутылок был убран, корзина плавно поднялась в воздух.

– Возможно, это так, – сказала она с сожалением. – Корзина стояла позади меня, когда я пила вино.

– Я думаю, что именно это и произошло, – сказал я. – Посмотрите наверх! Клянусь, это наша корзина!

Я достал свой полевой бинокль и направил его на маленькое пятнышко высоко над нашими головами. Это была корзина, парящая высоко в воздухе. Я дал бинокль жене, чтобы она посмотрела, но она не захотела им воспользоваться.

– Что же мне делать? – воскликнула она. – Я не смогу дойти до дома без этой корзины. Это просто ужасно!

И она выглядела так, словно собиралась заплакать.

– Не расстраивайся, – сказал я, хот сам был очень встревожен. – Мы прекрасно доберемся до дома. Ты положишь руку мне на плечо, а я обниму тебя. Тогда ты сможешь выкрутить мой регулятор намного больше, и машинка будет поддерживать нас обоих. Таким образом, я уверен, что мы очень хорошо справимся с проблемой.

Мы выполнили этот план, и нам удалось идти дальше с умеренным комфортом. Конечно, когда рюкзак тянул меня вверх, а вес моей жены тянул меня вниз, ремни причиняли мне некоторую боль, чего раньше не было. Мы не спрыгнули легко через стену на дорогу, но, все еще держась друг за друга, неловко перелезли через нее. Дорога большей частью полого спускалась к городу, и мы с умеренной легкостью пробирались по ней. Но мы шли гораздо медленнее, чем раньше, и когда мы добрались до гостиницы, было уже совсем темно. Если бы не свет во дворе, нам было бы трудно ее найти. Перед входом, против света, стояла дорожная карета. Нужно было обойти ее, и моя жена пошла первой. Я попытался последовать за ней, но, как ни странно, под ногами ничего не было. Я энергично зашагал, но только вилял ногами в воздухе. К своему ужасу я обнаружил, что поднимаюсь в воздух! Вскоре я увидел, что нахожусь в пятнадцати футах от земли. Карета уехала, и в темноте меня не заметили. Конечно, я знал, что произошло. Регулятор в моем ранце был закручен с такой силой, чтобы поддерживать и меня, и мою жену, что, когда ее вес был снят, сила отрицательной гравитации была достаточной, чтобы поднять меня с земли. Но я с радостью обнаружил, что, поднявшись на указанную высоту, я не стал подниматься выше, а завис в воздухе, примерно на одном уровне со вторым ярусом окон гостиницы.

Теперь я стал пытаться дотянуться до регулятора в ранце, чтобы уменьшить силу отрицательной гравитации, но, как ни старался, не мог дотянуться до него рукой. Машина в ранце была расположена так, чтобы поддерживать меня в сбалансированном и удобном положении, и при этом было невозможно установить регулятор так, чтобы я мог до него дотянуться. Но в опытном образце такого рода это не считалось необходимым, так как моя жена всегда поворачивала винт за меня, пока не достигалась достаточная подъемная сила. Я намеревался, как я уже говорил, сконструировать жилет с отрицательной гравитацией, в котором регулятор должен быть спереди и полностью под контролем пользователя, но это было делом будущего.

Когда я обнаружил, что не могу повернуть регулятор, я начал сильно волноваться. Я болтался в воздухе, не имея возможности добраться до земли. Я не мог ожидать, что моя жена вернется на мои поиски, так как она, естественно, могла предположить, что я остановился, чтобы поговорить с кем-то. Я думал отвязать себя от рюкзака, но это не помогло бы, так как я мог сильно упасть и либо убить себя, либо сломать несколько костей. Я не осмелился позвать на помощь, потому что если бы кто-нибудь из простодушных жителей города обнаружил меня парящим в воздухе, он принял бы меня за демона и, возможно, выстрелил бы в меня. Дул умеренный ветерок, и он мягко относил меня по улице. Если бы он ударил меня о дерево, я бы схватился за него и попытался, так сказать, спуститься по нему, но деревьев здесь не было. То тут, то там тускло горел фонарь, но отражатели над ним бросали свой свет на тротуар, и ни один лучик не доходил до меня. По многим причинам я был рад, что ночь была такой темной, потому что, как бы мне ни хотелось спуститься, я хотел, чтобы никто не увидел меня в моем странном положении, которое любого, кроме меня и жены, было бы совершенно непонятным. Если бы я мог подняться на один уровень с крышами, я мог бы забраться на одну из них и, сорвав охапку черепицы, так нагрузить себя, что стать достаточно тяжелым для спуска. Но я не поднялся до карниза ни одного из домов. Если бы там был телеграфный столб или что-нибудь подобное, за что я мог бы ухватиться, я бы снял рюкзак и постарался бы спуститься как можно мягче. Но не было ничего, за что я мог бы уцепиться. Даже водостоки, если бы я мог дотянуться до фасадов домов, были вмурованы в стены. У открытого окна, вдоль которого меня медленно несло, я увидел двух маленьких мальчиков, укладывающихся спать при свете тусклой свечи. Я ужасно боялся, что они увидят меня и поднимут тревогу. Я подлетел так близко к окну, что выбросил одну ногу и с такой силой ударил о стену, что едва не вылетел на другую сторону улицы. Мне показалось, что я заметил испуганный взгляд на лице одного из мальчиков, но в этом я не уверен, и я не услышал никаких криков. Я так и плыл, болтаясь, по улице. Что можно было сделать? Звать ли на помощь? В этом случае, если бы меня не застрелили или не забили камнями, мое странное положение и секрет моего изобретения стали бы достоянием всего мира. Если я не сделаю этого, то должен буду либо упасть и быть убитым или искалеченным, либо висеть и умереть. Когда в течение ночи воздух становиться более разреженным, я мог бы подниматься все выше и выше, возможно, на высоту в одну-две сотни футов. Тогда людям было бы невозможно добраться до меня и спустить меня вниз, даже если бы они были убеждены, что я не демон. Тогда я точно умру, и когда птицы объедят все, что смогут, я навсегда останусь висеть над несчастным городом, болтающимся скелетом с рюкзаком на спине.

Такие мысли не успокаивали, и я решил, что если не найду способа спуститься без посторонней помощи, то рискну позвать на помощь, но пока я могу выдерживать натяжение ремней, я буду держаться и надеяться на встречу с деревом или столбом. Возможно, пойдет дождь, и тогда моя мокрая одежда станет такой тяжелой, что я спущусь вниз до самого фонарного столба.

Когда эта мысль пронеслась у меня в голове, я увидел на улице искру света, приближающуюся ко мне. Я логично предположил, что она исходит из табачной трубки, и вскоре услышал голос. Это был голос человека из Альпийского клуба. Из всех людей на свете я не хотел, чтобы именно он меня обнаружил, и неподвижно застыл. Мужчина разговаривал с другим человеком, который шел с ним рядом.

– Он, несомненно, сумасшедший, – сказал альпиец. – Никто, кроме сумасшедшего, не смог бы так подняться и спуститься с горы, как он! У него нет ни одной мышцы, и достаточно взглянуть на него, чтобы понять, что он не мог совершить ни одного восхождения нормальным способом. Только возбуждение безумия придает ему силы.

Теперь двое остановились почти подо мной, и оратор продолжил:

– Такие вещи очень часто случаются с маньяками. Временами они приобретают неестественную силу, которая совершенно удивительна. Я видел, как один маленький парень боролся и дрался так, что четверо сильных мужчин не могли его удержать.

Затем заговорил другой человек.

– Боюсь, то, что вы говорите, слишком верно, – заметил он. – На самом деле, я знал об этом уже некоторое время.

При этих словах мое дыхание почти остановилось. Это был голос мистера Гилберта, моего земляка и отца Джанет. Должно быть, именно он приехал в дорожной карете. Он был знаком с человеком из Альпийского клуба, и они говорили обо мне. Уместно или неуместно, но я слушал во все уши.

– Это очень печальный случай, – продолжал мистер Гилберт. – Моя дочь была помолвлена с его сыном, но я разорвал этот брак. Я не мог допустить, чтобы она вышла замуж за сына сумасшедшего, а в его состоянии не может быть никаких сомнений. Его видели, мужчину в возрасте, главу семьи, нагруженным тяжелым ранцем, который не было никакой необходимости нести, и бегущего по дороге на протяжении многих миль, перепрыгивая через заборы, камни и канавы, как молодой теленок или жеребенок. Я сам был свидетелем душераздирающего случая того, как характер доброго человека может измениться из-за нарушения его интеллекта. Я находился на некотором расстоянии от его дома, но я ясно видел, как он запряг маленького ослика, принадлежащего ему, в большую двуконную повозку, груженную камнем, и бил и бил бедную зверушку, пока она не протащила тяжелый груз некоторое расстояние по дороге. Я бы стал возражать ему по поводу этой ужасной жестокости, но он вернул повозку в свой двор прежде, чем я смог до него добраться.

– О, нет никаких сомнений в его безумии, – сказал человек из Альпийского клуба, – и ему нельзя позволять передвигаться таким образом. Когда-нибудь он сбросит свою жену с обрыва только ради того, чтобы увидеть, как она летит по воздуху.

– Мне жаль, что он здесь, – сказал мистер Гилберт, – потому что встреча с ним была бы очень болезненной. Мы с дочерью уедем завтра утром как можно раньше, чтобы не видеть его.

И затем они пошли обратно в отель.

На несколько мгновений я завис, совершенно забыв о своем состоянии и погрузившись в размышления об этих откровениях. Одна мысль теперь заполнила мой разум. Необходимо все объяснить мистеру Гилберту, даже если для этого придется позвать его и говорить с ним с высоты.

В этот момент я увидел, что по дороге ко мне приближается что-то белое. Мои глаза привыкли к темноте, и я увидел, что это было запрокинутое вверх лицо. Я узнал торопливую походку и фигуру – это была моя жена. Когда она приблизилась ко мне, я позвал ее по имени и на одном дыхании попросил ее не кричать. Должно быть, ей стоило больших усилий сдержаться, но она это сделала.

– Ты должна помочь мне спуститься, – сказал я, – но чтобы нас никто не увидел.

– Что мне сделать? – прошептала она.

– Попробуй ухватиться за эту веревку.

Достав из кармана кусок бечевки, я спустил ей один конец. Но он был слишком коротким, она не могла дотянуться до него. Тогда я привязал к нему свой носовой платок, но длины все равно не хватило.

– Я могу достать еще ниток или носовых платков, – поспешно прошептала она.

– Нет, – сказал я, – ты не сможешь их привязать. Но, прислоненные к стене отеля, с этой стороны, в углу, прямо внутри садовой калитки, стоят несколько рыбацких удочек. Я видел их там ежедневно. Ты легко найдешь их в темноте. Пойди, пожалуйста, и принеси мне одну из них.

Гостиница была недалеко, и через несколько минут моя жена вернулась с удочкой. Она встала на цыпочки и подняла её высоко в воздух, но все, что она могла сделать, это ударить её по моим ногам и ступням. Мои самые неистовые усилия не позволили мне опустить руки достаточно низко, чтобы прикоснуться к ней.

– Подождите минутку, – сказала она, и удочка пропала.

Я знал, что она делает. К шесту был прикреплен крючок и леска, и она с женской ловкостью прикрепляла крючок к крайнему концу удилища. Вскоре она протянула руку вверх и легонько ударила по моим ногам. После нескольких попыток крючок зацепился за брюки, чуть ниже правого колена. Затем последовала легкая потяжка, длинный царапок по ноге, и крючок был остановлен верхом моего ботинка. Затем последовала уверенная потяжка вниз, и я почувствовал, что спускаюсь. Аккуратно и твердо удилище было вытянуто вниз, осторожно нижний конец коснулся земли, через несколько мгновений моя лодыжка была крепко обхвачена. Затем кто-то словно взобрался на меня, мои ноги коснулись земли, чья-то рука обвилась вокруг моей шеи, а другая рука что-то делала за спиной моего ранца, и вскоре я уже твердо стоял на дороге, полностью лишенный отрицательной силы тяжести.

– О, как я могла забыть, – всхлипывала моя жена, – что я, отпустив твои руки, позволила тебе подняться в воздух! Сначала я подумала, что ты остановился внизу, и только недавно меня осенила истина. Тогда я бросилась на улицу и стала искать тебя. Я знала, что у тебя в кармане есть восковые спички, и надеялась, что ты будешь чиркать ими, чтобы тебя заметили.

– Но я не хотел, чтобы меня увидели, – сказал я, когда мы поспешили в отель, – и я никогда не смогу достаточно отблагодарить за то, что именно ты нашла меня и опустила вниз. Ты знаешь, что мистер Гилберт и его дочь только что приехали? Я должен немедленно его увидеть. Я объясню тебе все, когда поднимусь наверх.

Я снял свой рюкзак и отдал его жене, которая отнесла его в нашу комнату, а я пошел искать мистера Гилберта. К счастью, я нашел его как раз в тот момент, когда он собирался подняться в свою комнату. Он пожал мою протянутую руку, но посмотрел на меня печально и серьезно.

– Мистер Гилберт, – сказал я, – я должен поговорить с вами наедине. Давайте пройдем в эту комнату. Здесь никого нет.

– Друг мой, – сказал мистер Гилберт, – будет гораздо лучше, если мы не будем обсуждать эту тему. Это очень болезненно для нас обоих, и ничего хорошего от разговора на эту тему не будет.

– Вы даже не догадываетесь о том, что я хочу вам сказать, – ответил я. – Подойдите сюда, и через несколько минут вы будете очень рады, что послушали меня.

Моя манера была настолько серьезной и впечатляющей, что мистер Гилберт был вынужден последовать за мной, и мы вошли в маленькую комнату, которую называли курительной, но в которой редко кто курил, и закрыли дверь. Я сразу же начал свое заявление. Я сказал своему старому другу, что с помощью средств, которые мне сейчас не нужно объяснять, я узнал, что он считал меня сумасшедшим, и что теперь самая важная цель моей жизни – исправить себя в его глазах. После этого я рассказал ему всю историю моего изобретения и объяснил причину действий, которые показались ему действиями сумасшедшего. Я ничего не сказал о маленьком происшествии того вечера. Это была простая случайность, и сейчас мне не хотелось о ней говорить.

Мистер Гилберт слушал меня очень внимательно.

– Ваша жена здесь? – спросил он, когда я закончил.

– Да, – сказал я, – и она подтвердит мой рассказ во всех пунктах, и никто никогда не сможет заподозрить ее в сумасшествии. Я пойду и приведу ее к вам.

Через несколько минут моя жена была в комнате, пожала руку мистеру Гилберту, и ей рассказали о подозрении меня в сумасшествии. Она побледнела, но улыбнулась.

– Он действительно вел себя как сумасшедший, – сказала она, – но я никогда не предполагала, что кто-то может посчитать его таковым.

И тут на ее глаза навернулись слезы.

– А теперь, моя дорогая, – сказал я, – может быть, ты расскажешь мистеру Гилберту, как я все это сделал.

И тогда она рассказала ему историю, которую я только что поведал.

Мистер Гилберт с беспокойством переводил взгляд с одного из нас на другого.

– Конечно, я не сомневаюсь ни в одном из вас, вернее, я не сомневаюсь, что вы верите в то, что говорите. Все было бы хорошо, если бы я мог заставить себя поверить, что такая сила, о которой вы говорите, может существовать.

– Это вопрос, – сказал я, – который я могу легко доказать вам фактической демонстрацией. Если вы можете подождать некоторое время, пока мы с женой поедим, я просто очень голоден, и я уверен, что и она должна быть голодна, я успокою вас на этот счет.

– Я подожду здесь, – сказал мистер Гилберт, – и выкурю сигару. Не торопите себя. Я буду рад иметь время, чтобы подумать о том, что вы мне рассказали.

Когда мы закончили с обедом, который был для нас приготовлен, я поднялся наверх, взял свой рюкзак, и мы оба присоединились к мистеру Гилберту в курительной комнате. Я показал ему маленькую машинку и очень кратко объяснил принцип ее устройства. Я не стал демонстрировать его действие на практике, потому что по коридору ходили люди, которые в любой момент могли зайти в комнату, но, выглянув в окно, я увидел, что ночь стала намного яснее. Ветер разогнал тучи, и звезды ярко сияли.

– Если вы пойдете со мной на улицу, – сказал я мистеру Гилберту, – я покажу вам, как работает эта штука.

– Это как раз то, что я хотел бы увидеть, – ответил он.

– Я пойду с вами, – сказала моя жена, накидывая на голову шаль.

И мы пошли вверх по улице.

Когда мы оказались за пределами маленького городка, я увидел, что звездного света вполне достаточно для моей цели. Белая проезжая часть, низкие стены и окружающие нас предметы можно было легко различить.

– Теперь, – сказал я мистеру Гилберту, – я хочу надеть на вас этот ранец, чтобы вы увидели, как он ощущается, и как он поможет вам идти.

Он с готовностью согласился, и я прочно закрепил его на нем.

– Теперь я буду крутить этот регулятор, – сказал я, – и вы будете становиться все легче и легче.

– Будь очень осторожен, не крути его слишком сильно, – серьезно сказала моя жена.

– О, в этом вы можете на меня положиться, – сказал я, очень аккуратно поворачивая регулятор.

Мистер Гилберт был крепким человеком, и мне пришлось сделать много оборотов.

– Похоже, ощущается значительный подъем, – сказал он прямо.

И тогда я обхватил его руками и обнаружил, что могу поднять его с земли.

– Вы поднимаете меня? – воскликнул он удивленно.

– Да, и я сделал это с легкостью, – ответил я.

– Невероятно! – воскликнул мистер Гилберт.

Затем я повернул регулятор еще на пол-оборота и попросил его пройтись или побежать. Он начал идти, сначала медленно, потом длинными шагами, потом начал бежать, а затем прыгать и скакать. Мистер Гилберт уже много лет не прыгал и не скакал. Никого не было видно, и он мог резвиться сколько угодно.

– Не могли бы вы сделать еще один оборот регулятора? – сказал он, подбегая ко мне. – Я хочу попробовать перепрыгнуть эту стену.

Я приложил еще немного отрицательной силы тяжести, и он с легкостью перепрыгнул через пятифутовую стену. Через мгновение он спрыгнул обратно на дорогу и в два прыжка оказался рядом со мной.

– Я спустился легко, как кошка, – сказал он. – Никогда ничего подобного не было.

И он пошел вверх по дороге, делая шаги длиной не менее восьми футов, оставив нас с женой искренне смеяться над сверхъестественной ловкостью нашего друга. Через несколько минут он снова был с нами.

– Сними его, – сказал он. – Если я буду носить его дольше, я сам захочу себе такой же, и тогда меня примут за сумасшедшего и, возможно, упекут в психушку.

– Теперь, – сказал я, откручивая регулятор, прежде чем расстегнуть ранец, – ты понял, как я совершал долгие прогулки, прыгал и скакал, как я бежал вверх и вниз по склону, и как маленький ослик тащил груженую повозку?

– Я все понял, – воскликнул он. – Я беру назад все, что я когда-либо говорил или думал о тебе, мой друг.

– И Герберт сможет пожениться на Джанет? – воскликнула моя жена.

– Может жениться на ней! – воскликнул мистер Гилберт. – Он женится на ней и мне есть что сказать по этому поводу! Моя бедная девочка поникла с тех пор, как я сказал ей, что этого никогда не будет.

Моя жена бросилась к нему, но обняла ли она его или только пожала ему руки, я не могу сказать, потому что в одной руке у меня был ранец, а другой я протирал глаза.

– Но, мой дорогой друг, – прямо сказал мистер Гилберт, – если вы все еще считаете, что в ваших интересах держать ваше изобретение в секрете, я бы хотел, чтобы вы никогда его не изобретали. Никто, имея такую машину, не сможет не использовать ее, и будет так же плохо, что тебя считают сумасшедшим, как и тогда, когда ты им являешься на самом деле.

– Друг мой, – воскликнул я с некоторым волнением, – я все решил на этот счет. Маленькая машинка в этом ранце, единственная, которой я сейчас обладаю, доставляла мне огромное удовольствие. Но теперь я знаю, что она также нанесла величайший вред косвенно мне и моим близким, не говоря уже о некоторых прямых неудобствах и опасностях, о которых я расскажу в другой раз. Секрет принадлежит нам троим, и мы сохраним его. Но само изобретение слишком полно соблазна и опасности для любого из нас.

Пока я говорил это, я держал ранец одной рукой, а другой быстро вращал регулятор. Через несколько мгновений он был уже высоко над моей головой, а я с трудом удерживал его за лямки.

– Смотрите! – воскликнул я.

Затем я отпустил руку, и ранец взлетел в воздух и исчез во мраке неба.

Я собирался объяснить свой поступок, но не успел, так как жена бросилась мне на грудь, рыдая от радости.

– О, я так рада, так рада! – сказала она. – И ты больше никогда не будешь изобретать?

– Больше никогда! – ответил я.

– А теперь давайте поспешим к Джанет, – сказала моя жена.

– Вы не знаете, каким тяжелым и неуклюжим я себя чувствую сейчас, – сказал мистер Гилберт, стараясь не отставать от нас, пока мы шли обратно. – Если бы я носил эту штуку дольше, я бы никогда не захотел ее снять!

Джанет удалилась к себе, а моя жена поднялась в свою комнату.

– Я думаю, она любит так же сильно, как и наш мальчик, – сказала она, когда вернулась ко мне. – Но скажу тебе, дорогой, я оставила очень счастливую девочку в той маленькой спальне над садом.

И три очень счастливых пожилых человека разговаривали вместе до самого позднего вечера.

– Я напишу Герберту сегодня вечером, – сказала я, когда мы расстались, – и скажу ему, чтобы он встретил нас всех в Женеве. Молодому человеку не повредит, если мы сейчас прервем его учебу.

– Вы должны позволить мне добавить постскриптум к письму, – сказал мистер Гилберт, – и я уверен, что не потребуется никакого ранца с регулятором в спине, чтобы быстро доставить его к нам.

И не понадобилось.

Есть удивительное удовольствие в том, чтобы парить над землей, как крылатый Меркурий, и чувствовать себя избавленным от притяжения гравитации, которая тянет нас вниз к земле и постепенно превращает движение нашего тела в изнуряющий труд. Но это удовольствие не сравнится, я думаю, с тем, которое дарят воздушность и легкость двух молодых и любящих сердец, воссоединившихся после разлуки, которая, как они полагали, будет длиться вечно.

Что стало с корзиной и ранцем, и встречались ли они когда-нибудь в воздухе, я не знаю. Если они просто улетят и останутся вдали от глаз смертного человека, я буду счастлив.

А узнает ли мир когда-нибудь больше о силе отрицательной гравитации, зависит исключительно от нрава моего сына Герберта, когда, надеюсь, через много лет, он вскроет пакет, который хранится у моих адвокатов.

(Примечание:

Было бы совершенно бесполезно расспрашивать мою жену на эту тему, поскольку она совершенно забыла, как была сделана моя машина. А что касается мистера Гилберта, то он никогда и не знал.)

1884 год