ГЛАВА 13

— Кассия Рейес, — говорю я, протягивая свою сканкарту. Подавальщица сканирует номер на бортик контейнера с моим ужином и протягивает его мне.

Прибор снова сигналит, когда свой контейнер берет Ксандер и встает позади меня.

— Не видишь где-нибудь Эми, или Пайпер, или Кая? — спрашивает он.

Игровая площадка начальной школы похожа на лоскутное одеяло. Это и вправду настоящий пикник — ужин на свежем воздухе, на траве. Подавальщицы суетятся вокруг площадки, стараясь выдать каждому именно его порцию. Это довольно трудная задача, и я начинаю понимать, почему такие пикники устраиваются нечасто. Гораздо проще доставлять еду в дома, школы или на рабочие места.

— Не думаю, что Пайпер и Кай смогли записать вовремя. Они же на работе, — сомневаюсь я.

Кто-то машет нам с одеяла, разложенного в центре площадки.

— Это Эми, — говорю я Ксандеру, и мы вместе прокладываем себе путь между одеялами и приветствуем наших одноклассников и друзей.

Все пребывают в хорошем настроении, возбужденные новизной мероприятия. Смотрю вниз, стараясь не наступить на чье-нибудь одеяло или на чью-то еду, и налетаю на Ксандера, который внезапно останавливается. Он поворачивается и посмеивается надо мной через плечо:

— Из-за тебя я чуть не уронил свой ужин.

Слегка его толкаю, чтобы подразнить. Он шлепается на одеяло рядом с Эми и наклоняется, чтобы заглянуть в ее контейнер.

— Что они нам прислали?

— Мясную запеканку, — отвечает Эми с легкой гримасой.

— Не забудьте о мороженом, — напоминаю я.

Я почти покончила с едой, когда кто-то с другого конца поляны окликает Ксандера.

— Я скоро вернусь, — говорит он нам, встает и прокладывает себе путь между компаниями. Заметна его популярность у школьников: многие провожают его взглядом, называя друг другу его имя.

— Мне кажется, со мной что-то не так. Сегодня утром я приняла зеленую таблетку. Уже. А собиралась оставить ее на конец недели. Ты понимаешь, о чем я.

Я почти готова спросить Эми, что она имеет в виду, но тут же чувствую себя плохим другом: как я могла забыть? Ее Банкет обручения. Она собиралась принять таблетку в тот вечер, потому что очень волнуется.

— О, Эми, — говорю я и обнимаю ее.

Мы с ней не так давно стали отдаляться друг от друга, но не по нашей воле. Это случается между подругами, когда приближается распределение на работу и выбор профессии. Но я скучаю по ней. Такими вечерами, как сегодня, особенно. Летними вечерами, когда мы вспоминаем, как дружили, когда были младше и у нас было больше свободного времени. Почти все свободные вечера мы проводили вместе.

— Это будет великолепный вечер, — говорю я ей, — уверяю тебя. Все так красиво. Точно так, как они обещали нам.

— Правда? — спрашивает Эми.

— Конечно. Какое платье ты выбрала?

Они обновляют ассортимент платьев раз в три года, так что у нее был такой же выбор, как и у меня.

— Одно из желтых, номер четырнадцать. Помнишь его?

Столько событий произошло с тех пор, как я стояла в офисе Обручения и выбирала платье.

— Боюсь, что нет, — признаюсь я ей, порывшись в памяти.

Голос Эми оживляется, когда она описывает платье.

— Оно очень светлого оттенка, и рукава крылышками...

Теперь я вспоминаю.

— О, Эм, мне понравилось это платье. Ты в нем будешь красавицей.

И это правда. Желтый цвет идеально подходит к ее кремовой коже, черным волосам и темным глазам. В нем она будет выглядеть как солнечный свет весной.

— Я так волнуюсь.

— Я знаю. Трудно не волноваться.

— Теперь, после вашего обручения с Ксандером, все по-другому, — говорит Эми. — Знаешь, я тут думала...

— Но мое обручение с Ксандером не делает более вероятным...

— Конечно. Все мы это знаем. Но трудно удержаться и не думать о такой возможности. — Эми смотрит в свой контейнер, на свой почти нетронутый ужин.

Из репродукторов раздается сигнал, и все мы почти автоматически начинаем собирать наши вещи. Время работать. Эми вздыхает и встает на ноги. Следы волнения еще видны на ее лице, и я вспоминаю, что творилось со мной в ожидании Обручения.

— Эми, — говорю я импульсивно, — у меня есть медальон, который я могу одолжить тебе, если хочешь, для твоего банкета. Он золотой и будет выглядеть отлично с твоим платьем. Я принесу его завтра утром.

Глаза Эми округляются:

— У тебя есть артефакт? И ты хочешь одолжить его мне?

— Конечно. Ты моя лучшая подруга.


Цветущие красными цветами молодые растения, заключенные в черные пластиковые трубы, ждут, чтобы мы их высадили в землю напротив начальной школы. Эта школа всегда выглядела нарядно. Я вспоминаю здешние интерьеры с их ярко-желтыми стенами, зеленым кафельным полом и синими дверьми классных комнат. В начальной школе легко было чувствовать себя в безопасности. Когда я была маленькой, я никогда не думала об опасности. «Я и сейчас здесь в безопасности, — говорю я себе. — Здесь нет листка со стихотворением. Папины проблемы тоже закончились. Я в безопасности и здесь, и везде».

Кроме, может быть, малого холма, где я, вопреки твердому решению держаться в стороне, часто ловлю себя на том, что смотрю на Кая, теряясь в сомнениях. Желая снова говорить с ним, но не смея сказать ничего, кроме общих фраз, которые мы говорим всем и всегда.

Глядя через плечо, я ищу Кая, но его нигде не видно.

— Что это за цветы? — спрашивает Ксандер, когда мы начинаем копать.

Земля черная и плотная. Когда ее приподнимаешь, она слипается в комья.

— Новые розы, — отвечаю я. — Наверно, они растут и в вашем саду. У нас они есть.

Я не говорю ему, что моя мама их не особо любит. Она считает, что новые розы в садах и скверах нашего Сити слишком искажены гибридизацией и не похожи на своих естественных предков. Но выращивание старых роз требует больших усилий, каждый новый цветок — это победа. А эти цветы — выносливые, яркие и эффектные, легко размножаются, живучи и долговечны.

— Мы не сажаем новые розы в наших сельскохозяйственных районах, — говорит мама. — Там растут другие цветы, более дикие.

Когда я была маленькая, она часто рассказывали мне о диких цветах, которые росли свободно в сельскохозяйственных районах. У ее рассказов не было сюжета; они даже не были рассказами, так — описаниями. Но они были красивы и убаюкивали меня.

— «Кружево королевы Анны», — говорила мама тихим нежным голосом. — Дикая морковь. Ее корни можно есть, пока она молодая. Цветки белые, кружевные. Прелестные, как звездочки.

— А кто это, королева Анна? — бормотала я, засыпая.

— Не могу припомнить. Наверное, она из Ста уроков истории. Но тише. Это не важно. Важно то, что перед тобой кружево — слишком много белых цветочков, чтобы их сосчитать, но ты пытаешься, пытаешься это сделать...

Ксандер подает мне новый кустик, я вытаскиваю его из пластиковой трубки и сажаю в землю. Сильные волокнистые корни в горшках завились кольцами — им некуда было расти. Я расправляю их перед тем, как посадить растение в землю. Глядя на эту землю, вспоминаю грязь на моих ботинках, приставшую к ним во время восхождения. А мысли о восхождении приводят меня к мыслям о Кае. Опять.

Все-таки где же он? Пока мы с Ксандером сажаем цветы и разговариваем, Кай трудится на своей работе, в то время как все остальные развлекаются, или слушает музыку один в полупустом зале. Я представляю себе, как он бродит в толпе, заполняющей, как всегда, игровой центр, в ожидании своей очереди на игру, которую он почти наверняка проиграет. Вижу, как он сидит в кинозале и смотрит фильм и слезы текут по его щекам. Нет. Я гоню его образ из своего сознания. Я больше не буду о нем думать. Выбор сделан.

Но это не я сделала свой выбор. Ксандер чувствует, что я слушаю его не так внимательно, как всегда. Оглядывается, чтобы убедиться, что никто нас не слышит, и говорит мягко:

— Кассия, ты все еще тревожишься о своем отце?

Мой отец.

— Я не знаю, — отвечаю я, и это правда. Трудно сказать, что я чувствую к нему сейчас, когда мой гнев испарился почти против моей воли. Скорее, понимание и сочувствие. Если бы дедушка посмотрел на меня своими горящими глазами и попросил исполнить его последнее желание, могла бы я отказать ему?

Медленно подкрадывается вечер, постепенно затемняя небо. Следы дневного света готовы исчезнуть, когда раздается сигнал. И мы встаем, чтобы полюбоваться нашей работой. Легкий ветерок пролетает над клумбами, которые кажутся ярко-красными в наступивших сумерках.

— Хотелось бы проводить так каждую субботу, — говорю я. Такое чувство, что мы создали что-то красивое. Мои руки в красных пятнах от смятых лепестков; они пахнут землей и цветами — запах, который я люблю, несмотря на мамино утверждение, что запах старой розы более изысканный и тонки. Что плохого в том, чтобы быть более прочным и долговечным?

Стоя там и глядя на свою работу, я вдруг осознаю: все, что делала моя семья, — это сортировка, отбор. Мы никогда не создавали. Отец сортирует старые артефакты, то же делал дедушка. Прабабушка отбирала стихи. Мамины родители выращивают пшеницу и другие зерновые культуры, но все это они делают по приказу и под присмотром чиновников. Так же работает и мама в своем питомнике. Как и мы здесь сегодня.

Я никогда ничего не создавала. Делала только то, что мне приказывали, и следовала правилам, и в результате получалось что-то красивое. Точно то, что чиновники обещали.

— А вот и мороженое, — говорит Ксандер. Работницы выкатывают мороженицы по тротуарам поближе к клумбам. Ксандер хватает одной рукой меня, другой — Эми и тянет нас к ближайшей мороженице.

Работницам было бы гораздо легче класть лакомство в наши пищевые контейнеры и выдавать вместе с ужином, ведь мороженое для всех одинаковое. Наша пища содержит специальные витамины и пищевые добавки, рассчитанные лично для каждого. А мороженое — это еда бесполезная.

Кто-то зовет Эми в свою компанию, и она уходит. Мы с Ксандером находим место немного в стороне от всех. Прислоняемся спинами к прочной, сложенной из цементных блоков стене школы и вытягиваем ноги. У Ксандера ноги длинные, а ботинки поношенные. Ему нужно не забыть позаботиться о новых.

Он погружает ложку в однородную белую массу и вздыхает:

— Я бы засадил цветами целые плантации за это.

Я согласна. Холодное, сладкое и необыкновенно вкусное, мороженое проскальзывает через язык и горло прямо в желудок, и, клянусь, я буду еще долго ощущать его вкус после того, как оно расплавится. Мои пальцы пахнут землей, губы сладкие, как сахар. И во мне столько жизни, что не знаю, как смогу заснуть этой ночью.

Свою последнюю ложку с мороженым Ксандер протягивает мне.

— Нет, это твоя, — возражаю я, но он настаивает. Улыбающийся и щедрый, и оттолкнуть его руку даже невежливо. И я не отталкиваю.

Я беру у него ложку и засовываю последнюю порцию мороженого в рот. Нам не разрешают делиться настоящей едой, но сегодня это допустимо. Чиновники, которые снуют повсюду, надзирая за нами, даже глазом не моргнули.

— Спасибо, — говорю я, и вдруг его доброта действует на меня необъяснимо: чувствую, что сейчас заплачу, и спешу обратить все в шутку: — Мы пользовались одной ложкой, это практически то же самое, что поцеловаться.

Ксандер округляет глаза:

— Если ты так думаешь, значит, тебя никто раньше не целовал.

— Неправда, целовали.

Мы ведь тинейджеры. До Обручения у нас в порядке вещей влюбленности, флирт и игры с поцелуями. Но все это — только игры, конечно, потому что мы знаем: придет время, и мы будем Обручены. Или останемся холостяками, и тогда наш удел — только игры.

— Было ли в руководящих указаниях что-нибудь относительно поцелуев? Что надо запомнить? — поддразниваю я Ксандера.

И читаю ответ в его глазах, в которых пляшут озорные искорки. Он придвигается ближе.

— Для нас нет никаких правил относительно поцелуев, Кассия. Мы — пара.

Я много раз смотрела на лицо Ксандера, но никогда так, как сейчас. Никогда — почти в темноте, никогда — с таким чувством в сердце и даже в желудке. Я приятно взволнована и в то же время нервничаю. Оглядываюсь вокруг, но никто не смотрит на нас, а если бы кто-нибудь и посмотрел, то увидел бы в вечерних сумерках две неясно очерченные фигуры, сидящие довольно близко друг к другу.

И я тоже придвигаюсь к нему.

И если мне нужно было подтверждение того, что Общество знает, что делает, обручив меня с Ксандером, вкус его поцелуя убедил бы меня окончательно. Он оказался слаще, чем я ожидала.

Во дворе раздается сигнал, и мы с Ксандером отодвигаемся друг от друга.

— У нас остался еще целый час свободного времени, — замечает Ксандер, бросая взгляд на часы. Его лицо безмятежно, он совсем не смущен.

— Мне хотелось бы посидеть еще, — говорю я, и это правда. Воздух, который я ощущаю на своем лице, такой теплый. И он настоящий, не охлажденный и не подогретый для моего удовольствия. И поцелуй Ксандера, мой первый настоящий поцелуй, заставляет меня крепче сжать губы, чтобы снова ощутить его вкус.

— Они нам не позволят, — отвечает он, и я понимаю, что и это правда. Они уже собирают чашки и рекомендуют нам продолжить отдых где-нибудь в другом месте, потому что здесь темно.

Эми отделяется от своей компании и идет к нам, милая и грациозная.

— Они собираются посмотреть конец фильма, — объясняет она, — но я устала от фильмов. Что вы собираетесь делать? — Но в тот момент, когда звучит этот вопрос, ее глаза немного расширяются. Видимо, она вспоминает, что мы с Ксандером — пара. Она забыла об этом на минутку и теперь боится быть лишней. Но в голосе Ксандера легкость и дружеское тепло.

— Для игры уже мало времени, — говорит он. — Здесь недалеко мюзик-холл, одна остановка. Может быть, поедем?

Эми выглядит довольной и смотрит на меня, чтобы убедиться, что все в порядке. Я улыбаюсь ей. Конечно, в порядке. Ведь она наш друг.

Пока мы идем к остановке поезда, я думаю о том, что нас становится все меньше. Сначала получил распределение Кай, потом Пайпер. Не знаю, где сегодня вечером Сера. Эми пока здесь, но придет время уйти и ей, и останемся только мы — Ксандер и я.

Я давно, наверное несколько месяцев, не была в мюзик-холле. К моему удивлению, сегодня он полон людьми в синей форменной одежде. Рабочими, старыми и молодыми, которые пришли сюда после вечерней смены. Теперь, я думаю, это случается часто — когда остается так мало времени, куда еще они должны пойти? Они, должно быть, останавливаются здесь на, пути из Сити. Некоторые прямо здесь засыпают. Я вижу, к своему удивлению, устало склоненные головы. Никто не возражает. Некоторые разговаривают друг с другом.

Кай здесь.

Я нахожу его почти тотчас же в море синих блуз, еще не осознав, что я его ищу. Кай тоже видит нас; он машет нам, не встает.

Мы проскальзываем на ближайшие места — Эми, Ксандер и я. Эми, в очередной попытке обрести уверенность в себе, расспрашивает Ксандера о его впечатлениях на Банкете обручения, и он начинает рассказывать ей смешную историю о том, как он не умел надеть запонки и завязать галстук. Я стараюсь не замечать Кая, но почему-то вижу, что он встает и направляется к нам. И улыбаюсь про себя, когда он садится на свободное место рядом со мной.

— Я не знала, что ты так сильно любишь музыку.

— Я часто сюда прихожу, — отвечает Кай. — Почти все рабочие сюда приходят. Уверен, ты заметила.

— А тебе не скучно? — Высокий, чистый голос певицы несется над нашими головами. — Мы уже слушали Сто песен так много раз.

— Иногда они звучат по-другому, — замечает Кай.

— Правда?

— Они звучат по-разному в зависимости от твоего состояния.

Я не вполне понимаю, что он имеет в виду. Вдруг меня отвлекает Ксандер, тянет меня за руку.

— Эми... — шепчет он. Я смотрю на нее. Она дрожит и дышит очень часто. Ксандер встает, меняется с ней местами и заслоняет своим телом так, что она оказывается в кругу своих, а не с краю.

Я тоже наклоняюсь, инстинктивно стараясь спрятать ее от чужих глаз, а вскоре и Кай втискивается в наш кружок рядом со мной. Второй раз мы касаемся друг друга, и, хотя я беспокоюсь о Эми, я не могу не заметить этого, не могу удержаться от желания прижаться к нему, хотя поцелуй Ксандера все еще горит на моих губах.

Теперь мы сомкнулись вокруг Эми, спрятав ее от чужих глаз. Что бы ни происходило, чем меньше людей видит это, тем лучше. Для безопасности Эми и нашей безопасности. Я оглядываюсь. Чиновники, которые дежурят в мюзик-холле, пока нас не заменили. Здесь так много людей, и большинство из них — рабочие, которые требуют от охраны большего внимания, чем школьники. У нас есть немного времени.

— Прими зеленую таблетку, — тихо шепчет Ксандер Эми. — У тебя приступ паники. Я видел в медицинском центре такие приступы у людей. Все, что нужно сделать в таких случаях, — это принять зеленую таблетку, но иногда люди бывают так испуганы, что просто забывают о ней. — Он говорит уверенно, но прикусывает губу. Он беспокоится за Эми, но не хочет говорить слишком много людям, у которых другая профессия.

— Она не может, — шепчу я, — она сегодня уже принимала ее, и у нее не было времени получить другую. — Я не договариваю. У нее будут неприятности, если она примет две таблетки в один день.

Ксандер и Кай переглядываются. Никогда не видела Ксандера таким нерешительным. Может он сделать что-нибудь? Знаю, что может. Однажды на нашей улице упал ребенок и был весь в крови. Ксандер даже не вздрогнул и сделал все, что надо, пока не прибыла скорая помощь и не забрала мальчика.

Кай тоже не двигается. «Как вы можете? — думаю я сердито. — Помогите ей!»

Не двигаясь с места, Кай ловит взгляд Ксандера. Его губы шевелятся.

— Твою, — шепчет он, глядя на Ксандера.

Через какую-то долю секунды Ксандер понимает его, и я тоже.

Но потом мы реагируем по-разному. В отличие от меня, Ксандер не сомневается, поняв, что имеет в виду Кай.

— Конечно, — шепчет он и достает свой контейнер с таблетками. Теперь, когда он знает, что делать, он снова быстрый и уверенный в себе. Он снова Ксандер.

Он кладет свою зеленую таблетку в рот Эми. Не думаю, что она знает, что происходит; ее очень сильно трясет, она в ужасе. Глотает рефлексивно. Думаю, она даже не понимает, что проглотила.

Почти немедленно ее тело перестает трястись. Она успокаивается.

— Спасибо, — говорит она нам, закрывая глаза. — Простите меня. Я слишком волновалась из-за банкета. Простите...

— Все в порядке, — успокаиваю я ее, посмотрев сначала на Ксандера, потом на Кая.

Как бы то ни было, вдвоем они все-таки справились. На секунду я удивляюсь, почему Кай не дал Эми свою таблетку, но потом вспоминаю. У него статус «Отклонение». С этим статусом носить с собой таблетки не разрешается.

Знает ли теперь Ксандер? Не выдал ли себя Кай?

Я не думаю, что Ксандер догадался. Почему, собственно? Мог он дать Эми таблетку, мог и Кай. Какая разница? Но он знает Эми дольше. Он садится снова на свое место, смотрит на Эми, считает ее пульс, охватив рукой ее нежное запястье. Смотрит на нас с Каем и кивает:

— Теперь все хорошо. С ней все будет в порядке.

Я обнимаю Эми одной рукой и тоже закрываю; глаза, слушая музыку. Песня, которую пела женщина, закончилась, теперь звучит гимн нашего Общества. Басовые ноты оглушают, хор поет последний куплет. Голоса певцов звучат триумфально, слаженно, они поют, как один. Как мы, которые сплотились вокруг Эми, чтобы защитить ее от глаз чиновников, и никто из нас никому не расскажет о зеленой таблетке.

Я рада, что все закончилось хорошо и что я обещала Эми одолжить ей для банкета мой медальон. В чем радость от владения чем-то прекрасным, если ты не можешь поделиться с другими?

Это как иметь стихотворение, красивое, страстное стихотворение, которого ни у кого больше нет, и сжечь его.

Через минуту я открываю глаза и смотрю на Кая. Он не оборачивается, но я чувствую: он знает, что я за ним наблюдаю. Музыка становится медленной и негромкой. Его грудь поднимается и опускается; ресницы невероятно длинные и черные, такого же цвета, как волосы.

Кай прав. Я никогда не слышала, чтобы так исполняли эту песню.

Загрузка...