Книга пятая МЕЧ СПАСАЕТ ВОИНА

1

На следующее утро, пока Ннанджи учил Матарро фехтовать, Томияно подошел к Уолли с печальной улыбкой и двумя рапирами. Это означало объявление капитуляции, но на самом деле лишь подтверждало то, о чем Уолли уже догадывался — с данного момента «Сапфир» находился под его командованием. Семье и раньше приходилось сталкиваться с пиратами, но никогда — столь близко, и при этом не понеся никаких потерь. Они все поняли. Они были готовы сотрудничать. Более того, они были искренне благодарны воинам. Больше не могло быть никаких разговоров о том, чтобы высадить пассажиров на берег, и даже угрюмый капитан начал понемногу оттаивать, становясь более дружелюбным.

Два дня спустя, после того как Уолли обучил его нескольким дьявольски сложным и таинственным приемам, а также прочитал короткую лекцию о слабых местах Ннанджи, Томияно победил молодого человека с крупным счетом, к его большому возмущению. С этого дня ежедневные поединки стали национальным спортом на корабле. Уолли с трудом мог найти спокойную минуту, когда тот или другой не требовал еще одного урока. Уровень фехтования на борту корабля вырос до головокружительных высот.

В Ча новичок Катанджи с изумлением обнаружил, что исполнять роль раба теперь не только разрешено, но еще и поощряется. Входить в башню, разговаривать с колдунами и совершать прочие подобного рода глупости было по-прежнему запрещено, но он необычно искренне пообещал, что будет осторожен.

В Ча Брота также избавилась от мрамора и обуви, и купила вина, громадные благоухающие бочки с вином. Без всякого предварительного обсуждения «Сапфир» продолжил свой путь вверх по течению, и горы постепенно перемещались с юга на юго-восток.

— В первый вечер, после отплытия из Ча, за ужином Томияно разлил всем на пробу вина.

— Это непростое вино! — объявил он. — Вы не поверите, сколько попросили за него местные виноторговцы, но на правом берегу его можно с выгодой продать. Я проверял.

Уолли мог об этом догадаться еще до того, как попробовал вино, и не только по той реакции, которой сопровождалась дегустация.

— По крайней мере в шесть раз дороже обычного вина? — спросил он.

Капитан подозрительно кивнул.

— Почти в восемь. А что?

Уолли осторожно попробовал. Это был почти чистый спирт, ароматизированный вином — грубое и крепкое бренди.

— Если у тебя есть обычное вино, капитан, — сказал он, — завтра я смогу сделать из него точно такое же. Но его будет в пять раз меньше, чем обычного. — Он рассмеялся, увидев скептический взгляд капитана.

Медный перегонный аппарат из Ки Сана все еще стоял в углу рубки, и на него не претендовал ни Томияно, ни Ннанджи. На следующее утро Уолли отнес его вниз на камбуз и осторожно перегнал немного вина для ошеломленных моряков.

— Получите, — сказал он. — Если захотите обосноваться на берегу, вы сможете сами стать виноделами; однако я подозреваю, что колдунам не понравится конкуренция. Вы можете вскоре погибнуть от неприятной случайности, так что я вам этого не советую. — Они смотрели на него с суеверным ужасом, и заявили, что ни о чем подобном даже не помышляют.

Было ясно, что колдуны, имея перегонные аппараты, для какой бы цели они их ни использовали, рано или поздно должны были открыть способ получения алкоголя. Более интересным для Уолли оказалось открытие, что они делали на этом деньги. Он добавил к перечню вопросов, на которые хотел бы получить ответ, еще один: чем еще торговали колдуны, кроме магических снадобий и заклинаний и спиртного?

Ча находился на левом берегу… следующим городом был Во, на правом. Они чередовались, словно следы чьих-то ног. Когда «Сапфир» причалил, по трапу с некоторым трудом поднялся таможенник, и когда он произнес слова приветствия, Томияно обдало парами спиртного.

— Добро пожаловать в Во, на карнавал! — объявил таможенник и слегка покачнулся.

Брота потерла пухлые руки при мысли о карнавале и о грузе вина, которое можно было продать.

У Уолли зародилось мрачное подозрение. Он повернулся к Ннанджи.

— Готов поспорить на завтрашний наряд в гальюне, что нам не придется поговорить со старостой.

Ннанджи не принял подобной ставки — он вполне доверял предчувствиям своего наставника.

— Иди, продавай свое вино, госпожа, — сказал Уолли Броте. — Я знаю, чем будем делать мы и все остальные, Верно, брат?

— Верно, — сказал Ннанджи. — Карнавал!

Уолли повернулся к Джии.

— Будут танцы! — сказал он. — Вино, и песни, и прекрасные женщины в прозрачных платьях.

Джия опустила глаза.

— Я не могу танцевать, дорогой.

— И маски, — спокойно сказал Уолли.

Он был прав насчет старосты: единственными воинами, которых им удалось найти, были двое юношей, настолько пьяных, что они не могли найти рукояток собственных мечей. Ннанджи пришел в ярость и хотел отсечь им косички, но Уолли оттащил его, прежде чем тот успел начать. Теперь не было никаких шансов на то, что Брота высадит его на берег, даже если он найдет достойных воинов, но, видимо, ему пока не было дозволено встретить хотя бы одного. Он находился в исследовательской экспедиции и должен был выяснить все сам. Он надеялся, что к тому времени, когда они достигнут Ова, он наконец узнает свой урок.

Он ошибался, говоря о красивых платьях. Уровень жизни был здесь не настолько высок, чтобы позволять подобную роскошь. Участники карнавала носили минимум одежды и были с головы до ног покрыты краской, игравшей роль одновременно костюма и маски. Их быстро снабдили запасом краски, и молодежь разделилась на пары, чтобы разукрасить друг друга. Ннанджи предложил свои услуги Тане, но ему пришлось удовольствоваться Катанджи.

Уолли и Джия укрылись в своей каюте и обнаружили, что раскраска тела еще более забавна, чем изготовление костюмов, которое когда-то очень нравилось ему в храмовых казармах. Первые несколько попыток оказались неудачными, прежде чем они смогли сосредоточиться на искусстве.

В эту ночь они танцевали на улицах в свете костров, играла музыка, и вино лилось рекой. В воздухе чувствовалась прохлада, поскольку их кожу покрывала лишь краска, но их согревали громадные костры, бешеная тарантелла и жаркое фанданго, горячее вино, смешанное с тмином и сладкой гвоздикой.

Джия оказалась прирожденной танцовщицей, лучшей из всех, и вскоре начала учить своего хозяина. Они танцевали, пока не наступило утро.

Ннанджи был окрашен в четыре оттенка зелени, словно рыжеволосый эльф, а Тана была золотой феей из какого-то легендарного леса. Прыгая без особого искусства, но с беспредельным энтузиазмом, они оказались чемпионами по продолжительности танца.

На теле Джии блестели серебряные звезды, а Уолли был в костюме Арлекина. Они завоевали большой приз как самая красивая пара карнавала. Не удивительно.

Из Во в Гор…

В Горе двое колдунов остановили Томияно на улице и начали расспрашивать о его шраме, его корабле, его занятиях и его личных привычках. Он вернулся на «Сапфир», ругаясь, с покрасневшим лицом и явно напуганный, клянясь, что в будущем будет держаться от них подальше.

Уолли постепенно собирал информацию о колдунах, но ему не удавалось понять одного — каким образом воинам сражаться с колдунами? Он слышал новые истории об ударах молнии, о таинственных силах — некоторые из которых наверняка были легендами — и душераздирающий рассказ свидетеля о судьбе воинов в Горе, которые преследовали группу колдунов на открытом пространстве под безоблачным небом, лишь для того, чтобы одновременно погибнуть от одного сильнейшего удара молнии. Или это было очередное явление огненных демонов? Тела, похоже, были страшно изуродованы, так же как и в Ове.

Башни внушали страх местному населению, которое держалось от них подальше по ночам, пугаясь странных звуков и света. Катанджи настаивал на том, что все башни одинаковы, и вокруг всех них было много птиц. По крайней мере еще в одной башне покупали конскую мочу, и во второй раз Катанджи увидел доставленного туда осьминога. Колдуны, похоже, неплохо зарабатывали на торговле спиртным. Они покупали самую лучшую кожу. Они продавали любовные снадобья и предсказывали будущее за плату. Их гарнизоны, казалось, всегда были несколько меньше, чем смещенные ими гарнизоны воинов, но кто мог знать, кто был колдуном, а кто нет? Их могло быть значительно больше — замаскированных.

Уолли не мог найти предела их могуществу, никакой щели в их броне. Если в Мире и существовало средство против колдунов, то он о нем не слышал. Холмы начали окрашиваться в осенние цвета, и дни летели с невероятной быстротой. Горы передвинулись к западу. Команда и пассажиры стали почти неотличимы друг от друга, и даже Ннанджи иногда надевал набедренную повязку и бежал вместе со всеми наверх.

Тана продолжала соблазнять лорда Шонсу, не обращая внимание на страстное желание Ннанджи. Сначала Уолли воспринимал это как обычный разврат. Потом он пришел к выводу, что это лишь юношеская влюбленность — Тана, вероятно, была первой женщиной, которая когда-либо по-настоящему отказывала Ннанджи, и она была также единственной доступной целью. Его неослабевающая настойчивость начала казаться неуместной — еще одно осложнение, которого Уолли от него не ожидал. К несчастью, его искусство общения оставалось примитивным, а ухаживания напоминали его застольные манеры — избыток энтузиазма и недостаток утонченности. Он не знал, как следует ухаживать за достойными женщинами. Его наставник не собирался ему что-либо по этому поводу советовать, а Ннанджи, видимо, гордость не позволяла спросить самому.

— За находившимся на левом берегу Гором следовал Шан на правом, приятный маленький городок гончаров и сыроваров, где «Сапфир» загрузился большими желтыми кругами сыра, и команда шутила, что Богиня вознаграждает даже корабельных крыс.

С некоторым беспокойством Уолли отправился на поиски старосты, думая о том, какие гибельные последствия может навлечь этот поступок на ничего не подозревающую жертву. Староста и его заместитель уехали охотиться на уток. Уолли это не удивило. Впервые за все время он встретил действительно знающих свое дело — с полдюжины воинов средних рангов, с благоговейным трепетом обнаруживших, что к ним проявляет интерес Седьмой — но все они были женаты и уже вышли из того возраста, в котором ищут приключений. Он не стал пытаться завербовать кого-либо из них, и никто из них не знал о колдунах, или просто не интересовался ими.

Затем был Амб, на левом берегу. Там Брота закупила длинные рулоны парусины и разные инструменты: пилы, топоры, лопаты и ящики с гвоздями. Как только последний ящик был погружен на борт, на «Сапфир» явился посетитель, седеющий жрец-Пятый, семенивший по трапу следом за миниатюрной фигурой Хонакуры.

Уолли, Ннанджи и Томияно — трое, кого не должны были видеть в краях колдунов, три умных обезьяны, как называл их Уолли — наблюдали за ним из рубки. Они не слышали, о чем те говорили, но видели передаваемые деньги, после чего жрец ушел. Вошел Хонакура, явно довольный собой.

Он устало уселся на одном из сундуков.

— Интересное обстоятельство, милорд, — сказал он. — Мы здесь с миссией милосердия! — Больше он ничего не сказал, пока не выпил стакан вина и не поел свежего хлеба Лины.

Уолли знал, что тот его дразнит, и потому придется подождать. Старик постоянно его удивлял. Он производил впечатление человека, который наслаждается каждой минутой своей опасной кочевой жизни, столь непохожей на его изнеженное прошлое. В каждом городе он отправлялся на разведку вместе с моряками, и собирал полезной информации больше, чем кто-либо другой, за исключением Катанджи — благодаря трезвому расчету и хитрости.

Он был также бесценным источником ходивших среди жрецов слухов. Хотя правление колдунов их отнюдь не радовало, поскольку они требовали содержать в храмах алтари Огненного Бога и возносить Ему молитвы, но у жрецов, похоже, не возникало даже мыслей о неповиновении. Колдуны проявляли немалое искусство, сдерживая недовольство местного населения. С точки зрения Уолли, они значительно лучше умели находить контакт с людьми, чем воины.

Наконец, Хонакура подкрепился. Корабль готовился к отплытию.

— Ты знаешь, что госпожа Брота купила инструменты? — спросил Хонакура.

— Я как раз возвращался, когда увидел святейшего мастера Моррингу, который подошел к торговцам, и познакомился с ним.

— И что такого интересного в этом мастере Моррингу? — терпеливо спросил Уолли. Ннанджи и Томияно, казалось, были готовы придушить старика.

— Он пришел купить груз инструментов и нанять корабль для их перевозки. Храм хочет послать помощь в Ги, следующий порт на правом берегу. Я объяснил, что мы направляемся как раз туда, и госпожа Брота согласилась продать свой груз и принять их предложение.

— Какого дьявола она это сделала? — пробормотал Томияно.

Хонакура моргнул.

— Думаю, она кое-что на этом заработала, капитан. Конечно, святейший Моррингу предполагал сопровождать груз и наблюдать за его распределением, но мне удалось убедить его, что в данном случае это не требуется.

— А зачем жрецам в Амбе понадобилось покупать инструменты и посылать их в Ги? — задал естественный вопрос Уолли.

— Затем, — торжествующе ответил жрец, — что колдуны сообщили им, что там случился большой пожар! Большая часть города уже уничтожена, и многие остались без крова. Храм также фрахтует корабли с продовольствием и деревом.

— Пожар?

— Да. Они говорят, что он начался сегодня утром.

Все трое переглянулись.

— До Ги три дня пути, — сказал Томияно.

— Именно! — Хонакура потер руки и радостно улыбнулся Уолли. — Еще одна проверка способностей колдунов, милорд!

Уолли кивнул. Колдуны в свое время каким-то образом узнали о разрушенном мосте в горах, но до Ги было далеко, и к тому же он находился в краю воинов. Колдуны, кроме того, не предложили доставить инструменты и дерево с помощью магии.

— Очень интересно, старик. В самом деле интересно!

Хотя Брота и Томияно и были торговцами, они не были лишены сострадания или веры в Богиню. Они плыли до позднего вечера и снимались с якоря рано утром, и ветер теперь был вполне приличным. За два дня «Сапфир» преодолел расстояние до Ги.

Города были деревянными или каменными. Ги был деревянным, раскинувшимся в дельте реки между двумя пологими холмами. За много часов до того, как «Сапфир» причалил, в воздухе уже ощущался едкий запах гари. Когда корабль подошел ближе, вся команда собралась на палубе, с ужасом и тревогой глядя на открывшуюся перед ними картину разрушения.

Долина была серой, словно гигантское поле чертополоха — окаменевший лес труб, смертельное однообразие которого нарушалось лишь несколькими скелетами храмов без крыш. Одинокие струйки дыма подымались над еще тлевшими развалинами, но вокруг некоторых голых труб уже были сложены крохотные лачуги из обугленных обломков. Ветер вздымал клубы пепла, пренебрежительно разбрасывая его вокруг. От берега до самых холмов вряд ли можно было найти хотя бы одно целое здание. Едва лишь прошло первое потрясение, как на выжженной земле, словно муравьи, начали появляться люди. Они ползли к причалу, их были тысячи — бездомных, голодных призраков, таких же смертельно-серых, как и их город.

Уолли оказался на берегу первым, за ним Ннанджи, и им пришлось проталкиваться сквозь толпу и отгонять ее от пристани, чтобы корабль мог нормально пришвартоваться. Люди были грязны и перепуганы — с покрытых пеплом лиц глядели белые глаза. Люди кричали и дрались, и возникала опасность паники, которая могла бы сбросить сотни людей с причала в смертоносные воды.

Вытащив свой меч и размахивая им, Уолли громко, чтобы добиться порядка, прокричал:

— Здесь есть воины?

Трое или четверо начали проталкиваться вперед. Они были таким же черными и сбитыми с толку, как и штатские. Он не в состоянии был различить их ранг, и у него не было времени на формальные приветствия. Он прорычал несколько распоряжений, и они повиновались. Дисциплина явилась, словно внезапный дождь в пустыне, и опасность паники миновала. Он вскочил на швартовую тумбу и огласил новость: идут корабли с продовольствием, идет помощь — передайте другим и освободите место.

Таким образом, в этот день «Сапфир» занимался восстановительными работами. Парусина была нарезана на куски для палаток, а некоторые из них были разорваны на лоскуты, в которые можно было завернуть гвозди. Один инструмент или один мешочек гвоздей каждому — пусть объединяются друг с другом, как могут. Команда исполняла роль портовых рабов, таская груз на берег. Начали прибывать другие корабли, посланные жрецами из Амба и Ова, или просто оказавшиеся здесь случайно, или направляемые Рукой Богини. Они доставили продовольствие и дерево, а один из них вез скот, и его команда устроила на палубе бойню. Уолли мобилизовал всех водяных крыс со всех кораблей и набрал себе небольшую армию, помощью которой воспользовался для наведения порядка. В конце концов он нашел старосту, но тот был стар и потрясен тяжкой утратой. Уолли объявил о его смещении и замене его заместителем; никто не оспаривал права Седьмого делать все, что он пожелает. К вечеру равнина была усеяна палатками и хижинами, в то время как «Сапфир» сам стал серым, и от него пахло гарью, как и от разрушенного города. Однако цивилизация вновь была жива.

Невероятно, но Брота нашла предмет для торговли и здесь. На некоторых складах находились бронзовые слитки, большие плоские болванки с петлями по углам — форма, подобная той, которую использовали греки. Многие из них не пострадали от огня и грудами лежали среди мусора. Она закупила их в немалом количестве, и Уолли не сомневался, что цена была хорошей. Не было необходимости и нанимать отряд рабов; сотни покрытых копотью людей готовы были работать за несколько медных монет, пока не покрывались от пота полосами, словно зебры. К концу дня одна женщина в Ги уже улыбалась.

Наконец, они сделали все, что могли. Они развернули грязные паруса и вышли на открытый простор реки и чистый воздух — усталые, грязные и угрюмые. Пожар оказался еще хуже, чем пираты.

Тяжело прислонившись рядом с закопченным и столь же измученным Ннанджи к фальшборту, Уолли размышлял о том, что на этот раз он был искренне рад тому, что он — воин-Седьмой. Власть сама по себе его не привлекала, но иногда была полезна для добрых дел.

Потом подошла Джия, чистая и прелестная в своем черном бикини, весьма удивленная тем, что выиграла первое место в розыгрыше очереди в душ, опередив своего могущественного хозяина. Она наклонилась и ухитрилась поцеловать его, не испачкавшись. Хихикнув, она ушла помогать детям.

Уолли вздохнул и сделал замечание, которое, как оказалось позже, имело любопытные последствия.

— Если бы только рабыня могла носить драгоценности! — сказал он. — Я бы тогда покупал прекрасные вещи и дарил их Джии. Есть несколько более простых способов высказать свое почтение женщине.

Не получив ответа, он повернулся к своему товарищу и встретил веселый взгляд. Он быстро отвернулся. Ннанджи сразу же разгадал эту маленькую хитрость и понял, что он говорит не только о Джии.

— Спасибо, брат, — тихо сказал Ннанджи. — Конечно, я подумаю об этом.

Уолли снова повернулся к нему, зная, что его лицо пылает под слоем копоти.

— Прости меня, — сказал он. — Я продолжаю относиться к тебе как ко Второму, которого встретил на берегу. Я забыл, что с тех пор ты прошел долгий путь.

— Если это так, то это твоя заслуга, — снисходительно заметил Ннанджи. Он снова отвернулся, продолжая разглядывать руины Ги. Невероятно, но по его щеке скатилась слеза, оставив полоску в грязи.

2

Бог дождя ночью сделал свое дело, вымыв снасти, но паруса были покрыты грязными полосами, а палуба вся была в грязных пятнах. Команда принялась за уборку, распевая матросские песни под утренним солнцем.

Уолли махал шваброй в ряду работавших — вероятно, первый воин-Седьмой, занимавшийся подобной работой за всю историю Мира. Он был бы вполне счастлив, если бы находился рядом с некой очень юной и очень стройной девушкой. Его внимание было постоянно привлечено к ее изящным формам в шафрановом бикини, к ее красоте, к ее классическому профилю, окаймленному черными кудрявыми волосами и украшенному самыми сексуальными ресницами в Мире — поскольку Тана таинственным образом вдруг стала левшой, из-за чего постоянно теряла равновесие и каждые несколько минут ее бедро или рука касались его. «Прошу прощения, милорд», — шептала она. «Ничего страшного», — отвечал он. Ему это очень досаждало, поскольку он знал, что она делает это преднамеренно, что он на это реагирует, что она знает, что он на это реагирует, что он знает, что она знает, и так далее. Мог ли Шонсу в большей степени контролировать реакцию своего организма? Вероятно, нет, но скорее всего, Шонсу это бы не волновало.

Затем Ннанджи распахнул дверь на полубаке и быстро пошел по палубе с мешочком в руке. Позади него почти бежал Катанджи, с мечом, в килте и сапогах. На этот раз он был весьма озабочен, и явно намечались какие-то неприятности — настолько серьезные, что Ннанджи даже не заметил Тану.

— Я был бы тебе очень благодарен, если бы ты мог пойти с нами, милорд брат. Мне нужно поговорить с госпожой Бротой.

Меч Уолли был при нем, но его ноги были босы.

— Если ты немного подождешь, я надену сапоги, — сказал он, но Ннанджи уже поднимался по ступеням на корму. Уолли посмотрел на Катанджи, который нагло закатил глаза, пытаясь сделать вид, что обеспокоен в меньшей степени, чем обычно. Они оба двинулись следом.

Брота сидела у руля, словно гигантский красный шар, и ее луноподобное лицо было лишено какого-либо выражения. Уолли не удивился, что вместе с ними пришли также Тана и Хонакура — им обоим нравилось присутствовать при любых назревавших волнениях. Таким образом, перед рулевым полукругом стояло пять человек.

— Вы загораживаете мне обзор! — рявкнула Брота. Ннанджи что-то прорычал, но все пятеро сели. Первое очко в пользу Броты, подумал Уолли; теперь она была выше их, и проявлять свой гнев было сложнее сидя, чем стоя. Так или иначе, у нее не было особой необходимости что-либо видеть. «Сапфир» двигался по пустой Реке, лишь несколько парусов виднелось вдали — голубое небо, голубая вода, золотые осенние холмы на фоне туманных гор далеко на северо-западе.

Мгновение спустя появился Томияно и встал спиной к фальшборту, подозрительно глядя на них. Семь — магическое число, вспомнил Уолли. Не могло ли это быть некое предназначенное богами событие? Кроме того, здесь присутствовал почти полный комплект всех рангов, которые можно было найти на корабле — маленький, иссохший Хонакура в черном, затем гибкая Тана в соблазнительно-желтом… Рядом с ней — Катанджи, такой же смуглый, как и она, и казавшийся еще более смуглым из-за белого килта, необычно чистого для него. Худые и более бледные ноги Ннанджи торчали из оранжевого килта, и из-за своего гнева он выглядел еще более неуклюжим, чем обычно. Над ними всеми возвышалась Брота в своей красной мантии, которую трепал ветер, рядом молча стоял Томияно в коричневой набедренной повязке, и сам Уолли, великан в голубом. Недоставало лишь зеленого цвета Шестого.

Ннанджи взглянул на Уолли.

— В тот день, когда тебя ранили, брат, я взял твои деньги, чтобы присмотреть за ними. Я отдал свои новичку Катанджи, чтобы они не перемешались. Я дал ему сорок три золотых и немного мелочи. Когда я продал Телку, я дал ему еще десять. У него было пять своих. Я попросил у него три в Во, но больше мне не было нужно. Сегодня я попросил его вернуть остальное.

Конечно, он собирался купить подарок для Таны.

— Пятьдесят три твоих и пять его — всего будет пятьдесят восемь, — сказал Уолли, зная, что его подопечный не слишком силен в математике. — Минус три — остается пятьдесят, которые он тебе должен?

Уолли мрачно кивнул.

— У него их нет. Вот все, что у него есть.

Он перевернул мешочек, который держал, высыпав сверкающую горку рубинов, изумрудов и жемчуга. Среди зрителей поднялся изумленный ропот. Ннанджи пошевелил горку пальцем.

— Три золотых и немного серебряных, — сказал он, вытаскивая несколько монет.

— Драгоценности стоят явно дороже, чем пятьдесят золотых, — сказал Уолли. — Он наверняка сможет расплатиться с тобой, как только попадет в свободный город.

Ннанджи посмотрел на него ледяным взглядом.

— Но я хочу знать, где он взял их, брат. Он отрицает, что украл их, но говорит, что обещал госпоже Броте, что никому не скажет. Вот что меня интересует!

— Я никогда их раньше не видела, — поспешно сказала Брота. Она начала пристально вглядываться в горизонт, словно в поисках береговых знаков. Никто больше не хотел говорить. Уолли решил, что это личные проблемы Ннанджи и его брата, но ему было любопытно посмотреть, как Ннанджи их разрешит.

Не получив от него помощи, Ннанджи набрал в грудь воздуха и сказал:

— Госпожа, не могла бы ты объяснить, каким образом подопечный может скрыть что-либо от своего наставника? Считаешь ли ты подобающим для другого воина, как ты сама, предполагать подобное?

Очко в пользу Ннанджи.

Брота проворчала, не глядя на него:

— Нет! Но я не помню, чтобы я говорила ему об этом. Насколько я помню, все было не так. Я обещала ему, что не скажу тебе.

Ннанджи перевел торжествующий взгляд на Катанджи, который пытался притвориться маленьким мальчиком, которого приводят в смущение дела взрослых. Он выглядел менее убедительно, чем когда-то; недели, проведенные на Реке, сделали его выше ростом и мускулистее. Он никогда не стал бы достаточно крупным, но он явно повзрослел с тех пор, как Уолли впервые его встретил. Он выглядел к тому же более здоровым, и у него даже была теперь короткая косичка, хотя она завивалась узлом.

— Я купил несколько ковров, наставник, — сказал он. — Брота мне помогала.

Тану тут же охватил приступ неудержимого смеха. Брота сердито уставилась на нее, но от этого стало еще хуже.

— Давайте я расскажу! — сказала она, наконец успокоившись.

Последовала история о шелковых коврах и о переговорах в гондоле. Уолли вскоре сам крепко сжимал кулаки, чтобы подавить приступ хохота. Он рискнул бросить взгляд на старого жреца, который приподнял бровь — Броту перехитрил какой-то мальчишка? Определенно, чудо!

Катанджи купил в Дри все лучшие ковры за шестьдесят два золотых, заполнив до краев гондолу. Брота ничего не получила с этой сделки. Более того, ей пришлось потратиться на поездку и на подкуп гондольера, даже рискуя быть обвиненной в контрабанде, поскольку власти могли задержать ее корабль. Уолли знал, что она чувствовала себя связанной своим рукопожатием, но это не объясняло, как она удержалась от искушения утопить сорванца.

— И как ты их продал? — спросил он.

Катанджи снова приобрел самоуверенный вид, но каким-то образом продолжал изображать детскую невинность, рассказывая дальше сам. Дальше было еще интереснее.

В следующем порту, в Касре, он попросил выгрузить его ковры и сложить их на пристани рядом с коврами Броты. Последовал яростный, но шепотом, спор. Он возразил, что она согласилась выгрузить его товар там, где он пожелает, а если его ковры находятся слишком близко к ее товару, она может подвинуться, но сам он делать этого не станет, чтобы не привлекать внимания команды. Он пообещал, что моряки ничего не узнают о его частной торговле, если только она не будет подпускать их слишком близко, особенно Диву и Матарро. Уолли решил, что тогда Брота была слишком ошеломлена его недетскими рассуждениями для того, чтобы быть способной на нечто большее, нежели просто смотреть и слушать. Итак, Катанджи сложил все свои ковры в кучу, уселся на ее верху и стал играть в игру, заключавшуюся в передвижении фишек по доске.

Когда появились торговцы, Брота пыталась продать свои ковры, но самые лучшие находились под Катанджи. Она могла лишь направить торговцев к мальчишке. Он вежливо показал товар, но объяснил, что сторожит ковры для отца, который ушел в город. Значит, они не продаются? Что ж, отец сказал, что он может продать весь товар сразу за сто двадцать золотых. Когда вернется отец? Катанджи лишь пожал плечами и вернулся к своей игре. У него была отцовская метка ковровщика, так что история выглядела вполне правдоподобно.

Больше ему в этот день нечего было делать; корабль не мог уйти без Броты; Брота не могла уйти, не продав свой товар — поскольку торговцы были в этом заинтересованы — а Брота не могла продать слишком много, когда рядом с ее товаром возвышалась гора превосходных ковров. Торговцы, сбитых с толку отсутствием того, с кем можно было бы поторговаться, бродили вокруг, ожидая возвращения несуществующего отца. Через несколько часов, когда казалось, что ожидание продлится до захода солнца, один из торговцев попросил Броту подтвердить, что мальчик имел право продавать, и передал всю причитающуюся сумму. Вернувшись на корабль, Катанджи положил свою игру Броте на стол…

Услышав о подобной преднамеренной дерзости, Уолли не выдержал. Он откинулся назад и расхохотался. Ннанджи нахмурился и посмотрел на Тану, которая была столь же беспомощна. По щекам Хонакуры текли слезы. Брота слабо улыбалась — вероятно, ей было не до смеха. Затем хриплый звук со стороны фальшборта известил о том, что эта история одолела и Томияно. Разъяренный Ннанджи обернулся к нему, затем снова перевел взгляд на брата, который с надеждой смотрел на него широко раскрытыми глазами… но на этот раз он зашел чересчур далеко. Ннанджи не собирался шутить. Это был вопрос чести.

— Понятно, — холодно сказал он, когда восстановилось спокойствие. — Значит, ты потратил шестьдесят два из… как у тебя получилось шестьдесят два?

Он озадаченно посмотрел на Уолли, который согласился, что шестидесяти двух не набирается, даже с собственными пятью золотыми Катанджи.

— У тебя было девятнадцать серебряных, наставник, — неохотно сказал Катанджи. — И у меня было два…

— Получается еще один золотой.

Катанджи вздохнул.

— Помнишь, когда ты пытался купить котел у капитана? Он не взял деньги. Он отшвырнул их ногой.

— И ты их, конечно, потом подобрал! — свирепо взглянул на него Ннанджи.

— Это деньги лорда Шонсу. Нет, капитана.

— Но он не хотел их!

На этот раз даже Уолли с трудом мог уследить за их подсчетами, но в конце концов они сошлись на том, что у Катанджи, после того как он продал свои ковры, должно было оставаться сто двадцать два золотых, из которых пять принадлежали либо Уолли, либо Томияно. Потом они узнали еще о двух, которые он выманил у Броты в Вэле… итого сто двадцать четыре.

— Сколько все это стоит? — внезапно спросил Ннанджи, глядя на груду драгоценностей. Тана наклонилась и разбросала их по столу.

— По крайней мере пятьсот золотых, — сказала она. Брота согласно кивнула.

Ннанджи вперил взгляд в согрешившего.

— Сколько?

Катанджи недовольно надул губы.

— Где-то семьсот-восемьсот… ближе к восьмистам.

Все переглянулись.

— Я купил некоторые из них в Касре. Видите этот рубин? Я купил его и еще один за шестьдесят, потом продал второй в Тау за пятьдесят, но он был крупнее. И еще я купил два аметиста и четыре топаза в Во и продал их в Шане.

— Откуда ты так хорошо знаешь о драгоценных камнях? — спросил Уолли. Казалось, скрытым познаниям Катанджи не будет конца.

Ннанджи слегка покраснел.

— Наш дед был ювелиром. Катанджи обычно болтался у него в мастерской, милорд брат, пока дед не умер. Около четырех лет назад, — тихо добавил он, и тогда Уолли понял, откуда взялись деньги, проложившие Ннанджи дорогу в храмовую гвардию.

— Он собирался взять меня в ученики, милорд, — сказал Катанджи, страстно желая переменить тему.

— Каким же все-таки образом ты сделал из ста двадцати с чем-то семь или восемь сотен?

Катанджи с мольбой взглянул на Броту.

— Он сделал кое-что для меня, — призналась она, потом нехотя объяснила. Уникальная способность Катанджи извлекать информацию из рабов приносила пользу не только в городах колдунов. В Касре, Тау, Во и Шане он занимался промышленным шпионажем для Броты. Цена его услуг с каждым разом росла, пока не поднялась до десяти золотых. Брота платила, поскольку торговаться было намного легче, зная цены конкурентов.

На лице Ннанджи виднелось явное отвращение. Даже Уолли запутался во всей этой математике.

— Сколько у тебя было, когда ты прибыл в Ги? — спросил он.

— Один рубин, два изумруда и сто одиннадцать золотых, милорд.

Осталось лишь три монеты…

— Ты купил все остальное за сто восемь золотых? — спросил Уолли, и Катанджи виновато кивнул.

Спрос и предложение — в мире, где не было банков, наивысшей ценностью была земля, но роль всеобщего эквивалента играло золото. Погорельцам из Ги удалось спасти хотя бы свои драгоценности, и, возможно, ничего больше, но они нуждались в твердой валюте. Драгоценности внезапно стали дешевыми, а деньги дорогими. Катанджи сразу же увидел возможность, которая могла никогда больше не представиться. Уолли посмотрел на Броту, и встретил ее свирепый взгляд. Она тратила свое время на бронзовые болванки, в то время как Катанджи пробивал себе дорогу в высшее общество.

— Это чудовищно! — сказал Ннанджи, когда все это объяснили ему более простыми словами. — Они умирали с голоду! У них не было крыши над головой! У тебя что, вообще нет чувства жалости?

Он недовольно посмотрел на Уолли. Уолли подумал о том, испытывал ли Ннанджи подобное чувство сострадания, когда сам был в возрасте Катанджи. Вероятно, нет, но он с тех пор переменился и кое-чему научился. Вряд ли стоило ожидать того же от Катанджи.

— Вероятно, он жалеет только о том, что не оставил достаточно денег, чтобы расплатиться с тобой, — сказал Уолли. — Тогда бы ты ничего не знал. Его погубила жадность.

— Я хотел, милорд, — грустно сказал Катанджи, — пока не увидел жемчуг. — Он протянул руку и поднял сверкающие бусы. — Я не мог удержаться. Я купил их за двадцать — а они стоят по крайней мере две сотни.

Нет, он ни о чем не жалел.

— С этого момента, — сказал Ннанджи, — ты никуда больше не пойдешь без моего разрешения! Ясно? — Его брат угрюмо кивнул, а Брота с мрачным видом смотрела в сторону горизонта. — Исполнять роль раба почетно, когда это делается ради помощи богам, но не ради денег! А теперь — сколько ты мог бы получить за… это? — Он вытащил золотую брошь с изумрудами.

— Семьдесят, или около того, — осторожно предположил Катанджи.

Ннанджи протянул ему брошь.

— Тогда возьми ее, продай и верни долг. Остальное можешь оставить себе.

У Катанджи заблестели глаза.

Ннанджи с сомнением взглянул на остальную часть сокровища, молча ища поддержки со стороны Уолли, а потом Хонакуры, но понял, что они предоставляют ему решать самому.

— Чье это?

— Мое! — Однако в голосе Катанджи не хватало убедительности.

— Нет! — Даже сидя на палубе, Ннанджи мог смотреть на него сверху, словно цапля на рыбу. — Как Первый, ты не можешь ничем владеть. И даже если бы ты был Вторым, это не может принадлежать тебе. Если бы я поручил тебе ухаживать за моей коровой, и она бы отелилась, теленок все равно принадлежал бы мне. Таков закон.

Он посмотрел на жреца, который, усмехнувшись, кивнул.

Несколько мгновений он задумчиво хмурился, пока остальные ждали его решения, а корабль скользил в свете утреннего солнца.

— Я думаю, эти драгоценности осквернены, — сказал Ннанджи. — Их следует отдать Богине в ближайшем храме.

Катанджи и Брота обменялись недовольными взглядами.

— Погоди минуту, — сказала Брота со своего трона, словно алый Будда, готовый изречь проповедь. — Шонсу, ты видел, как Катанджи фехтует. Какой из него, по-твоему, получится воин?

— Мертвый.

Она кивнула.

— Ннанджи, ты тоже это знаешь. У мальчика нет будущего в твоей профессии, но он — прирожденный торговец, каким был мой старший, Томиярро, может быть, даже лучше. У него хорошо бы пошли дела на Реке, даже если он никогда больше не получит новых меток.

— Он не такой плохой, как кажется, — сказал Уолли. — Он просто притворяется.

Ннанджи подозрительно взглянул на Катанджи, лицо которого было лишено какого-либо выражения.

— Но, — добавил Уолли, — он никогда не станет Третьим, если хочет прожить долго. Ннанджи, — мягко сказал он, — госпожа права.

— Пусть он принесет мне присягу, — предложила Брота, — и станет водяной крысой. Это его призвание. Когда-нибудь он сможет жениться на девушке из торгового клана, и у них будет свой собственный корабль. Это лучше, чем быть мертвым, не так ли? — Она по-матерински улыбнулась Катанджи — похоже, вполне искренне.

Ннанджи покраснел.

— Воин нанимается в торговцы?

— Будь любезен, объясни, что в этом плохого? — спросила Тана голосом, источавшим сладость отравленного меда. — Мама и я очень хотели бы знать.

Наступила тишина; Ннанджи напряженно разглядывал драгоценности и шея его покраснела так же, как и его щеки. Он только что собственным языком выкопал себе могилу, решил Уолли, и с интересом стал ждать, сумеет ли он из нее выбраться.

— Ты в самом деле этого хочешь, подопечный? Стать водяной крысой? Торговцем?

Катанджи поколебался.

— Думаю, я был бы лучшим торговцем, чем воином, Нандж, — тихо сказал он. — Но я хочу остаться с тобой — по крайней мере, на несколько лет.

— Что ж, если ты в самом деле станешь водяной крысой, полагаю, у тебя будет такая возможность, — нехотя сказал Ннанджи.

— Но моя честь, наставник? — у Катанджи были очень большие и очень невинные глаза.

Ннанджи яростно посмотрел на него. Потом, тщательно подбирая слова, сказал:

— Воин гарнизона или свободный меченосец не может заниматься торговлей, так как это отвлекает его от его обязанностей. Однако у водяной крысы есть обязательства перед своим кораблем, так что торговля для него допустима. Это ясно?

Катанджи вздохнул.

— Это очень умно! — Потом он снова взглянул на брата. — Но что скажет тетя Груза?

Снова наступила тишина… звук, словно шум выходящего пара… затем Ннанджи наконец расхохотался, и Катанджи присоединился к нему; они вместе покатывались со смеху над какой-то семейной шуткой, которая остальным была неизвестна. В озадаченном молчании все смотрели на них.

Ннанджи не мог говорить. Он колотил кулаками по палубе. Он несколько раз утирал слезы и пытался что-то сказать… затем снова встречался взглядом с братом, и их снова охватывал приступ истерического смеха. Кем бы ни была тетя Груза, ее имя обладало магической силой.

Для Уолли это было трогательным напоминанием о том, что два брата вместе провели детство — и при том не очень давно. Он пытался идти в бой с очень юными помощниками. И, несмотря на их очевидные различия, братья в действительности очень гордились друг другом.

Наконец припадок закончился, и Ннанджи вновь обрел контроль над собой.

— Ладно, малыш, — сказал он. — Можешь оставить все себе… кроме этого.

— Он протянул руку и поднял жемчужную нитку, которая извивалась в его пальцах, словно пойманный солнечный луч. — Госпожа Брота, не могла бы ты запечатать все остальное в мешочек и положить в безопасное место? Если со мной что-то случится, все это будет принадлежать Катанджи.

— Конечно, адепт, — сказала Брота.

Ннанджи некоторое время разглядывал жемчуг.

— А эти жемчужины… они самые прекрасные из всех, и они честные — благодаря им всплыла вся эта история. Так что я оставлю их на виду, как напоминание нам, чтобы мы были честными. Но их красота померкнет по сравнению с другой красотой.

Он поднялся, повесил бусы на шею Таны и быстро ушел.

Тана задохнулась от изумления и подняла руку: двести золотых? Она посмотрела на мать, потом на Уолли. Потом вскочила и побежала за Ннанджи.

— Вот дерьмо! — с нескрываемым отвращением тихо пробормотал Катанджи.

— Вероятно, ты хочешь присутствовать при опечатывании, молодой человек? — спросил Уолли. Хонакура понял намек и увел Катанджи вместе с его сокровищем. Томияно последовал за ними, оставив на палубе лишь Уолли и Броту.

— Думаю, все будет в порядке, — сказал Уолли.

Брота молча смотрела на него.

— Ты благородный человек, милорд. Лишь немногие, какого бы ранга они ни были, отказались бы от того, что им предлагают.

— Полагаю, здесь сыграли свою роль обстоятельства, — сказал Уолли. — Но что насчет Ннанджи? Знаешь, иногда я думаю о нем как о яйце, о большом яйце, которое я нашел на берегу. Время от времени отваливается очередной кусок скорлупы, и я могу мельком увидеть то, что должно из него вылупиться. Что бы это ни было, оно станет лучшим в своем роде. Кто бы мог подумать, что он способен на подобную утонченную речь?

— На что ты намекаешь, милорд?

— На то, что Тана упускает очень неплохой шанс.

Брота задумчиво кивнула.

— Как мать, я бы этого не сказала, лорд Шонсу… но я сомневаюсь, что она его достойна.

3

— Кто-то идет! — сказал Ннанджи, прихлопнув очередного москита и тем самым доведя счет до сотни или около того.

Вдоль западного горизонта четко выделялись черные, словно обсидиан, очертания гор на фоне бесцветного прозрачного неба. Солнце скрылось, но настоящая темнота еще не наступила здесь, в тени Реги-Вула. Горные утесы и Река выглядели мрачно, однообразно и угрюмо. Прохладный ветерок рябил воду, но не в состоянии был отогнать легионы самых отвратительных кусающих насекомых, каких Уолли когда-либо встречал.

К полудню «Сапфир» миновал город колдунов Ов, осторожно прокладывая путь среди мелких мест и песчаных отмелей. Теперь он стоял посреди Реки, неподалеку от владений Гаратонди.

Шлюпка с их корабля была привязана у конца причала. Она была там уже, казалось, много часов — по крайней мере, два. Рядом покачивалась пара ветхих рыбацких лодок. Река стояла намного выше, чем тогда, когда Уолли впервые оказался здесь — как же давно, казалось, это было!

Глядя вдоль древних, грязных досок, он услышал то, что уловили уши Ннанджи сквозь плеск волн: стук копыт, скрип осей и скрежет колес о камни. Шлюпка слегка покачнулась.

— Самое время! — сказал Томияно.

Их было пятеро — трое воинов, включая Тану, плюс один моряк и одна рабыня — или шестеро, если также считать спящего Виксини. Холийи послали на берег, чтобы найти Куили.

Холийи отсутствовал уже слишком долго — видимо, что-то пошло не так, как ожидалось. Поскольку это был Холийи, задержка явно не могла быть связана с пустой болтовней, и Томияно начал бормотать крепкие проклятия, угрожая отомстить, если что-то случится с его двоюродным братом.

Круг замкнулся. Именно здесь началась их миссия, на краю этой пристани, когда он ждал Ннанджи, отправившегося на разведку. Когда тот вернулся, Уолли последовал его распоряжениям. Здесь он столкнулся с проблемой, пересек горы, проплыл вокруг по Реке — совершил круг. Теперь он должен был узнать урок. Возможно. Он хотел бы иметь больше уверенности в том, что сможет его усвоить. Его мучила непреходящая убежденность в том, что где-то и что-то он все же упустил.

Проклятые слепни! Он хлопнул себя сзади по шее.

У подножия каньона показался фургон, запряженный парой лошадей. Двое спешились и пошли пешком. Третий остался и начал долгие, мучительные попытки развернуть фургон. Лошади не вошли бы в воду Реки, а при столь высоко стоящей воде места на берегу было мало.

Одним из них был Холийи. Вторая была женщиной, но не Куили.

— Остальным оставаться на месте! — Уолли шагнул на пристань и направился навстречу визитерам; его сапоги гулко стучали в вечерней тиши.

На лице Холийи, когда он подошел достаточно близко, была его обычная сардоническая ухмылка, что обнадеживало. Его спутница была среднего возраста, почти пожилая. На ней была оранжевая мантия Четвертой, и Уолли мельком отметил, что ее одежда сшита из слишком хорошего бархата для того, чтобы подметать его обшитым кружевами краем эту грязную пристань. У женщины были ухоженные седые волосы, на пальцах — драгоценные перстни. Она была жрицей, и явно состоятельной.

— Адепт Валия, лорд Шонсу, — пробормотал Холийи.

Они обменялись приветствиями.

— У тебя были какие-то проблемы? — спросил Уолли.

Холийи покачал головой и беззаботно пожал плечами.

— С жрицей Куили все в порядке, милорд, — сказала Валия, — но сейчас она не может с тобой встретиться. Она развлекает колдунов.

Она улыбнулась, снисходительно наблюдая за его реакцией. Манеры Валии были достаточно дружелюбны, но она явно воображала себя высокородной леди.

— И это называется — никаких проблем?

— Никаких, пока они не знают, что ты здесь, милорд! А я уверена, что они этого не узнают.

Уолли повернулся и махнул своим спутникам, чтобы те присоединялись к нему. Он мог расспросить Холийи о подробностях, но потребовался бы час, чтобы их из него вытянуть.

— Пожалуйста, объясни, адепт?

Однако уже слышался топот сапог и шлепанье босых ног. Подбежали остальные, после чего пришлось представлять Валию Ннанджи, а остальных — ей.

— Какой чудесный ребенок! — воскликнула она.

Виксини, недовольный тем, что его разбудили, вовсе не казался чудесным ребенком. Он зарылся лицом в грудь матери и отказался с кем-либо общаться.

Уолли произнес мысленную молитву о долготерпении.

— Мы не можем предложить тебе удобное кресло, адепт, и воздух кишит летучими вампирами, так что, может быть, быстро выслушаем твой рассказ?

Валия наклонила голову в знак соизволения.

— Я имею честь служить здесь в настоящее время, милорд. Жрица Куили — моя подопечная. В миру она также старшая надо мной, но это не имеет значения. Мы хорошо работаем вместе.

— Что-то я не совсем понял, — сказал Уолли. — Я рад слышать, что Куили удостоилась повышения до Третьей. Что с леди Тонди?

— Ее забрала к себе Богиня.

— Было бы лицемерием с моей стороны выражать сожаление по этому поводу.

Жрица укоризненно нахмурилась, затем снисходительно улыбнулась.

— Наверное, можно это понять. Я уверена, что ты сам предал ее суду богов. Твоя молитва была тяжкой, милорд, и смерть ее была нелегкой.

— Объясни!

Адепт Валия окинула всех взглядом, явно довольная, что у нее есть внимательная аудитория.

— Она спустилась на этот причал, чтобы сесть на семейный корабль, собираясь отправиться в Ов по делам — вскоре после твоего отбытия, лорд Шонсу. Прогнившая доска проломилась под ней, и она провалилась.

— Богиня! — пробормотал Уолли. По коже у него побежали мурашки. Почему он чувствовал себя виноватым?

— Несомненно! Перед ней шло несколько рослых мужчин, а она весила не слишком много, насколько я понимаю.

— Значит, она досталась пираньям?

Она ожидала подобного вопроса.

— Нет. Они отвергли ее. Конечно, так иногда бывает. Быстрое течение унесло ее, и она утонула. Никто не в состоянии был спасти ее. — Жрица наслаждалась реакцией слушателей.

Джия ободряюще обняла своего господина. Ннанджи и Томияно находились под впечатлением только что услышанного.

— Я могу показать точное место, если хочешь, — предложила Валия.

— Нет, спасибо! А ее сын?

— Достопочтенный Гаратонди нездоров, милорд. Несколько дней спустя после смерти матери у него был удар. С тех пор он парализован и не может говорить. Лекари не надеются на выздоровление и не ожидают, что он проживет долго.

— Это ужасно!

Жрица удивленно посмотрела на него.

— Ты оспариваешь суд богов, милорд, когда сам же и призвал к нему?

— Я не думал… Расскажи мне о Куили. Я надеюсь, относительно нее новости лучше?

— Отличные. Я никогда не видела более счастливой пары.

Уолли подавил сильное искушение оглушить жрицу.

— Она вышла замуж за Гарадуи?

— Конечно! И они так подходят друг другу! Настоящие влюбленные голубки.

Почувствовав, как его обнимает рука Джии, Уолли взглянул на ее улыбку. О некоторых вещах можно было не говорить.

— Пожалуйста, передай им наши поздравления.

— Обязательно. А ты, милорд? Ты оправился от своей раны?

— Как… откуда ты знаешь?

Валия снова снисходительно улыбнулась. Она была в значительно меньшей степени открыта ветру и насекомым, чем остальные.

— Несколько недель назад колдуны сообщили строителю, что ты умер. Тебя видели в Аусе, а потом в Ки Сане, но очень больным, умирающим от рубленой раны. Лекари считали тебя безнадежным. Естественно, Куили была сама не своя от радости, когда узнала, что ты будешь сегодня вечером здесь, и что все их рассказы — ложь.

Не все; Уолли не смотрел на Ннанджи. В мозгу его стремительно проносились следствия только что услышанного. Могущество колдунов не знало границ. Значит, у них были агенты в Ки Сане, даже если сам лекарь не был колдуном. Но лекарь ошибся. Может быть, именно поэтому «Сапфир» не слишком внимательно досматривали в Вэле, когда на борт поднимался колдун. Колдуны сочли его мертвым. Снова их могуществу повредило обычное человеческое свойство ошибаться…

— Не все их рассказы — ложь, — признал он. — Но что они делают здесь сегодня?

Жрица усмехнулась.

— Работы в колдовской башне идут очень медленно с тех пор, как строитель Гарадуи сократил рабочий день для рабов. Он также запретил все телесные наказания без его личного одобрения, милорд.

— Полагаю, это может быть не слишком полезно.

— Однако производительность труда, как мне сказали, в последнее время значительно улучшилась.

Это было похоже на Гарадуи. Скоро он начнет давать своим рабам мясо. Может быть, уже дает. Может быть, даже кровати.

— А колдуны?

— Сегодня пришел достопочтенный Ратазаксо, — цинично улыбаясь, сказала Валия. — Он хотел, чтобы строитель Гарадуи вернулся вместе с ним в город и лично наблюдал за ходом работ, как делал его отец. Они довольно громко спорили. Даже сквозь закрытые двери было слышно.

— Башня еще не закончена?

— Как я понимаю, сама башня почти завершена, однако еще требуется провести некоторые работы на прилегающей площади. Думаю, в конце концов договор будет выполнен, милорд. Конечно, его честь и его спутники были приглашены остаться на обед. Именно тогда здесь появился моряк Холийи. Об этом стало известно в усадьбе. Возникли некоторые затруднения с передачей известия — я тоже была на обеде.

Холийи было сказано найти Куили, но присутствие двух жриц могло вызвать некоторое замешательство. Отсюда и задержка — пришлось передавать информацию так, чтобы о ней не узнали колдуны.

— В конце концов мне и Куили удалось выскользнуть и быстро переговорить с ним, — объяснила Валия. — Однако она не осмелилась уйти. Если вы хотите вернуться со мной, придется немного подождать, для уверенности. Если нет… она передает свою любовь тебе и адепту Ннанджи, милорд.

Ннанджи широко улыбнулся.

— Передай ей мою.

— И мою, конечно, — добавил Уолли. — Сколько человек привел с собой этот колдун-Шестой?

— Двоих. Оба Третьи.

Пульс Уолли участился.

— Но строитель Гарадуи возвращается в Ов вместе с ними?

Ннанджи слегка напрягся.

Валия снисходительно усмехнулась.

— Если они наложат на него заклятие. Но заклятие потребуется сильное! Он действительно обещал через несколько дней… — Потом ее осенило, и ее губы сжались в сердитом молчании.

Томияно тоже в свое время оказался там.

— Дорога идет вдоль реки?

Ннанджи кивнул.

— Есть еще паром, — тихо сказал он.

— Они очень настаивали на том, чтобы он отправился вместе с ними, милорд, — запротестовала Валия. Сейчас она была испугана, злясь на свою собственную глупость. — А он пытался убедить их остаться на ночь. Семейный корабль прибудет утром…

— Но ты пригласила нас в поместье. Ты думала, что они ушли.

Она не могла в этом признаться.

— Возможно.

Уолли перестал обращать на нее внимание. Он часто наблюдал, как Хонакура искажал правду и вместе с тем не лгал, и старик был намного искуснее в этом отношении, нежели эта напыщенная жрица.

В наступавших сумерках свет от Реки отражался в глазах Ннанджи, отчего они, казалось, сверкали. Но в них не было кровожадных намерений. Он напряженно следил за Уолли, не двигаясь с места, вовсе не дрожа от возбуждения, как обычно бывало в предвкушении каких-то событий. Ннанджи знал ответ и ждал, пытаясь понять, знает ли его Уолли.

— Тогда это твой шанс, Шонсу! — Томияно злорадно потер руки. — Нас пятеро, их трое. Неплохое преимущество, особенно когда неожиданность на нашей стороне!

— Нет, — сказал Уолли.

— Что? Почему? Двоих убить, одного взять живым! Это твой шанс выяснить, что у них в карманах! Возможность, ниспосланная небесами! Мы свяжем его, заткнем ему рот…

— Нет.

— Почему? — закричал капитан. — Что в этом такого?

— Лорд Шонсу — не воин Кандору, — сказал Ннанджи, тише обычного.

— Какое он имеет к этому отношение? — Томияно ошеломленно переводил взгляд с одного воина на другого.

— Он поднял меч на гостя.

Тана была столь же озадачена, как и ее брат.

— Она сказала, что мы пока не можем войти в дом — нам отказали в гостеприимстве. Мы не гости!

— Но они гости, — слегка улыбнулся Уолли.

— Мы не можем выступить против колдунов, адепт, — сказал Уолли Валии. Это было безумием. Томияно был почти прав — это была ниспосланная небесами возможность, шанс взять в плен колдуна-Шестого. Однако Валия невольно выдала своих гостей их врагам, и пользоваться плодами этой ошибки было бы неблагородно. Хорошие манеры не позволяли вести войну подобным образом… безумие! Безрассудство! Однако Ннанджи был доволен — лорд Шонсу оказался человеком чести. Какое было дело Уолли до того, что думает Ннанджи? Почему его радовала эта кривая улыбка? Наказание за то, что он совершил в Аусе? Безумие!

Томияно презрительно фыркнул. Тана покачала головой — чушь, на которую способны лишь сухопутные!

— Благодарю тебя, милорд, — смиренно сказала Валия. — Вина была бы возложена на Куили… — Теперь в ней уже мало что осталось от высокородной леди. — Так вы не придете в поместье?

— Думаю, уже поздно, — сказал Уолли. — Нам нужно вернуться на корабль до темноты.

— Как вам будет угодно, милорд. — Валия поколебалась. — Я не хотела об этом говорить… это было сказано по секрету, но без присяги. Думаю, мой долг — сообщить об этом вам. Так или иначе, скоро вы и сами бы все узнали.

Уолли внезапно охватило дурное предчувствие.

— Да?

— Видимо, в этом причина спешки колдунов. — Она никак не могла перейти прямо к сути. — Достопочтенный Ратазаксо сообщил, что объявлен священный сбор.

Сбор? — воскликнул Ннанджи. — Где?

Валия отшатнулась.

— В Касре, адепт.

— Когда?

— Вчера.

— И Она благословила его?

— Очевидно, адепт.

— И должны явиться Ее воины?

— Так сказал его милость…

Ннанджи шагнул вперед и схватил Уолли за плечи. Если он и пытался встряхнуть его, то ему это не удалось.

— Вот оно, брат! Ты думал о том, как сразиться с колдунами, и вот ответ! Почему мы об этом не подумали?

— Что это за сбор, ради демонов? — прорычал Томияно.

— Это священная война! Для нее требуются двое Седьмых, воин и жрец… — Он снова повернулся к Валии, дрожа от возбуждения. — А волы? У них были волы?

Она кивнула.

— Зачем волы? — спросил Томияно. — Для жаркого?

— Нет, нет, нет! — Ннанджи почти танцевал. — Подобного сбора не было в течение… о, многих веков! Его назначают жрец и воин, и они входят в реку. Волы идут первыми.

Глаза Томияно расширились.

— Волов не хватит, чтобы затащить меня…

Ннанджи повернулся обратно к Уолли.

— Но если то, что рассказывают — правда, и воины действительно идут, значит, Богиня благословила сбор! Значит, он есть на самом деле! Сага об Арнанари… За? Гуллико?

— Кто главный на этом сборе? — спросила Тана, бросив взгляд на Уолли. — Седьмой, который его объявил?

Ннанджи нахмурился.

— Нет, не думаю… не обязательно. — Он задумчиво пошевелил губами. — Думаю, это решает поединок. Лучший из воинов. — Он снова повернулся к Уолли и крикнул: — Лучший воин в Мире! Конечно! Ты помнишь балладу о Чиоксине, брат? Изумруд возглавил священную войну, и рубин вместе с ним! И Четвертый тоже! Вот для чего нужен твой меч!

Он был уверен в том, что будет поступать в соответствии с почетным упоминанием в эпосе. Ннанджи трепетал, словно средневековый оруженосец, которому предстоял очередной крестовый поход. Его возбуждение передалось также Тане и Томияно. Даже Джия и Холийи радостно улыбались. Конечно — священная война против колдунов, во главе с лордом Шонсу и Ее собственным мечом.

Нужно было еще многое продумать. Очень многое. Возможно, Уолли неверно понял загадку. В конце концов, под армией мог подразумеваться вовсе не экипаж «Сапфира». На сбор шла подлинная армия, величайшая из всех, что знал Мир. Он ничего не сделал для того, чтобы заслужить это.

Ннанджи погрузился в молчание, снова шевеля губами, словно повторяя в уме слова эпоса.

— Я не могу убедить тебя прийти в поместье, милорд? — спросила Валия. — Куили очень хочет тебя видеть, и строитель тоже будет очень рад, если он не отправился вместе с колдунами.

Однако на Уолли сразу свалилось чересчур многое — загадки и встречи, круги и армии, Каср и Аус. Кроме того, он не хотел встречаться со своими бывшими помощниками и сознаваться в том, что все, что они о нем говорили — правда.

— Думаю, нет, святейшая. Передай им нашу любовь и, еще раз, нашу благодарность. Скажи им, что мы будем продолжать нашу борьбу с силами зла, и что борьба эта идет успешно. Думаю, нам нужно до темноты вернуться на корабль.

Или «Сапфир» уже исчез, и придется доставлять седьмой меч в Каср на шлюпке? При этой горькой мысли он испытал облегчение от того, что Джия и Виксини были с ним.

— И сразу в Каср, милорд брат? — нетерпеливо спросил Ннанджи.

Уолли вздохнул.

— Да. Она призвала Ее воинов, так что — да, мы должны плыть в Каср.

Внезапно глаза Таны расширились, и яркий свет осветил ее лицо. Прежде чем она успела что-то сказать, все уже развернулись кругом, глядя на север. Огромная, но очень далекая, гигантская огненная роза разворачивала изящные лепестки в закатных сумерках — все выше и выше, и все ярче, освещая темный ландшафт внизу, заставляя пылать само небо. Затем темнеющий гребень достиг небес, и его коснулись лучи невидимого солнца, расцветив в розовые и золотые тона.

Вулканическое извержение… взрывная волна дойдет позже, но ветер отнесет пепел к западу, в сторону Касра… Уолли все еще анализировал последствия, когда вдруг понял, как все это должно выглядеть для его спутников.

— Огненный Бог гневается! — воскликнула Валия, изображая знак Богини. — Он боится священной войны против его колдунов!

— Он не боялся ее, пока не услышал, кто собирается ее возглавить! — сказал Ннанджи. Он гордо улыбнулся Уолли. Преклонение перед героем понемногу отступало на задний план. Лорд Шонсу был человеком чести.

4

Первое, что обнаружил солнечный бог, вернувшись в Мир — чудовищный гриб, вознесшийся над Реги-Вулом, превосходящий размерами сами горы. Он игриво раскрасил его в красный цвет, потом в золотой, и наконец в бледно-голубой, но Огненный Бог все еще выбрасывал снизу сердитые розовые лепестки. Чуть позже солнце осветило «Сапфир», направлявшийся в Ов.

Уолли спал мало и плохо. Он рассчитывал, что загадка богов поможет решить его проблему. Стоит лишь совершить круг, думал он, и некое божественное откровение научит его, как сражаться с колдунами. Вместо этого стало только хуже. Колдуны знали о его болезни в Ки Сане. Они вновь продемонстрировали свою необъяснимую способность передавать друг другу информацию. Был объявлен сбор. Теперь священный долг воина обязывал его отправиться в Каср. Естественно, это объясняло, для чего ему был дан легендарный меч, но для Шонсу возвращение в Каср было, в сущности, равнозначно самоубийству. Теперь ему следовало опасаться не только обвинений, но и поединка, поскольку там должны были собраться и другие Седьмые.

В самые горькие ночные часы он укорял себя в том, что снова совершил ошибку. Нужно было подстеречь того колдуна-Шестого, когда тот возвращался домой в Ов, вместо того чтобы потворствовать дурацким колебаниям Ннанджи.

Но совершил ли он круг? Во время дискуссии, затянувшейся почти до рассвета, Хонакура предположил, что, возможно, он еще этого не сделал. В руках колдунов находилось семь городов; «Сапфир» побывал лишь в шести. Путь назад проходил мимо Ова, и потому кораблю следовало зайти туда. Никто не мог придумать лучшего плана, но никого не радовала подобная перспектива. Колдуны должны были теперь вдвойне подозрительно относиться к воинам. Более того, для торговли в Ове у «Сапфира» не было логического обоснования. Ов был центром добычи олова; бронзовые болванки, которые Брота купила по сногсшибательной цене в Ги, сами происходили из Ова. Предлагать их здесь для продажи было бессмысленно и могло вызвать еще большие подозрения.

Уолли предложил нанести краткий визит, и сказал, что сам заплатит за стоянку. Брота приняла его предложение без возражений.

Ов был огромным городом, больше даже, чем Дри или Ки Сан, как говорили моряки. Город раскинулся пятнами и полосами на фоне мрачного серого ландшафта, перемежавшегося зловонными болотами. Сами здания были тоже однообразно-серыми, монотонными и уродливыми — город, построенный из окаменевших деловых костюмов, раздраженно подумал Уолли. Среди этого унылого пейзажа зловеще выделялась башня колдунов, высокая и черная, производившая похоронное впечатление. Она стояла, как обычно, примерно в квартале от Реки. Ее внешняя часть, похоже, была уже завершена, и солнечный свет отражался от стекла по крайней мере в одном из высоких окон.

Река здесь была мелкой, и пристань была не похожа на все те, которые Уолли видел раньше — длинный пирс, выступавший далеко от берега, разветвляясь у конца наподобие буквы Т. Каждый капитан старался причалить как можно ближе к городу, так что вертикальная часть буквы Т была плотно забита, перекладина же почти пуста.

Уолли, Ннанджи и Томияно, три мудрых обезьяны, собрались в рубке, в то время как Брота подвела «Сапфир» к причалу. Она нашла место примерно на середине вертикальной его части, на стороне сверху по течению.

— Удачное место, — сказал Томияно. — Стоит только обрезать канаты, и течение унесет нас. Хороший вариант для быстрого бегства. — Он посмотрел на Уолли.

— И хорошее место для поединка, — согласился Уолли. — Они смогут привести подкрепление только с одной стороны.

Потом он перехватил взгляд капитана, и каждый молча признал, что ему не по себе. Семь раз они рисковали, привозя воина-Седьмого в город колдунов, в нарушение местных законов. Этот раз был последним. Если что-то должно было случиться, оно должно было случиться сейчас. Подобные суеверия в Мире, как правило, оправдывались.

Ннанджи тоже передалось общее настроение. Половину ночи Ннанджи излагал все, что ему было известно о священных войнах — Войне Рофа и Войне За, Войне Гуилико и Войне Фархандери — честь и слава, кровь и бессмертие. Сейчас же он поддался подавляющему влиянию мрачной атмосферы Ова.

Его брат вбежал в рубку в своем одеянии раба.

— Если не хочешь, — сказал Ннанджи, — не надо.

Даже Катанджи выглядел более подавленным, чем обычно. Он поколебался, затем сказал:

— Это мой долг, наставник!

Ннанджи прикусил губу и кивнул.

— Только побыстрее, — сказал Уолли. — Быстро взгляни на башню и сразу возвращайся, ладно?

«Сапфир» мягко ударился о кранцы.

Огненный Бог гневался…

Вошел Хонакура.

— Слишком далеко до города для моих старых ног, — пробормотал он и забрался на сундук.

У всех было одно и то же ощущение, но никто не решался сказать: что-то не так.

Мимо проехал фургон, прогрохотав по деревянному настилу, выложенному на каменном пирсе. Пирс был узким, и по обеим сторонам его загромождал груз с кораблей.

— Фу! — Ннанджи скорчил гримасу. — Теперь понятно, почему здесь было свободно!

Судно с противоположной стороны пирса везло скот, о чем свидетельствовало жалобное мычание и запах, который ни с чем нельзя было спутать.

— Может, у них на борту воины? — предположил Томияно, уклонившись от последовавшего пинка. Мгновение спустя между ними завязалась потасовка. Уолли усмехнулся, вспомнив начало их путешествия. На «Сапфире» было теперь намного веселее.

Ннанджи вывернулся из неравной схватки и, ругаясь, шлепнул себя по плечу. Если москиты в Мире переносят малярию, подумал Уолли, то Ов не слишком здоровое место. Рубка уже кишела ими.

— Круг завершен, — пробормотал в своем углу жрец. Он выглядел усталым и еще более старым, чем обычно. — Ты решил, что делать дальше, лорд Шонсу?

— Да, — сказал Уолли. — Ничего.

Ннанджи уставился на него.

— Ничего, брат?

— Скажи мне, как сражаться с колдунами, — ответил Уолли.

— Пф! — сказал старик. — Они не настоящие!

Все повернулись к нему, возмущенно глядя на него.

— Не настоящие? — усмехнулся Уолли. — Если посчитать все гарнизоны, и других погибших — сколько всего, Ннанджи?

— Двести восемьдесят один, — сказал Ннанджи.

— Двести восемьдесят один погибший воин. Один человек погиб прямо на этой палубе. Не настоящие?

— Это правда, — согласился Хонакура. — И тем не менее они не настоящие. Я в этом уверен. Зачем колдуну предлагать наложить на груз заклинание, приносящие удачу, если он уже знает, что груз будет продан по необычно высокой цене? Зачем капитану демонстрировали птиц, вылетавших из котла? От всего этого несет показухой, мальчишеством. Они не настолько могущественны, как им хотелось бы заставить нас думать!

Он уже приводил подобные доводы прежде, и колдуны действительно создали вокруг себя некий эффектный ореол. Но они также обладали смертоносной силой, для которой Уолли не мог найти объяснения в культуре железного века.

— Так что ты собираешься с ними делать? — снова спросил Хонакура со своего сундука.

— Я же сказал — ничего, — ответил Уолли. — В каждом городе повторяется одна и та же история: появляются колдуны, им навстречу выступают воины, и — хлоп! Это началось пятнадцать лет назад, в Вэле, и каждые два года они завладевают очередным городом. Видимо, скоро они переберутся через Реку. Воины ничему не научились за пятнадцать лет — ничему! Я не знаю, чему их следует учить, да они и все равно не научатся. Они будут пытаться отбить города у колдунов, используя те же средства, из-за которых их потеряли. Я не хочу ничего с этим делать.

Старый жрец изобразил знак Богини.

— Но — божественный наказ?

— Значит, Ей не нравятся алтари Огненного Бога в Ее храмах? Какое это имеет значение? Даже жрецов это не слишком беспокоит! В течение тысячелетий Ее воины давили колдунов, словно мух. Теперь же перевес на другой стороне, и Она начинает посылать чудеса.

Хонакура зашипел.

— Это богохульство!

Уолли тоже начал терять самообладание, по мере того как наружу прорывалось его раздражение и ощущение неудачи.

— Пусть — богохульство! Тогда брось меня в Реку, как в последний раз! Донеси на меня Броте. Я не знаю, что произошло пятнадцать лет назад. Может быть, колдуны изобрели лучшее средство для поражения молнией? Или они просто устали от того, что их гонят отовсюду воины? Людей это не интересует. Они влачат столь же жалкое существование под властью колдунов, какое влачили под властью воинов — не больше и не меньше. И они определенно не хотят, чтобы на их улицах шли сражения, чтобы убивали гражданских, убивали военных, жгли дома. Ты видел в Ги, что может сделать огонь. Нет, я ничего не стану делать. — Уолли снова уставился в окно.

Ннанджи не мог ему поверить.

— Но как же сбор, милорд брат?

— Думаю, колдуны могут уничтожить собравшихся столь же легко, как они могут уничтожить гарнизон. Это будет катастрофа.

Шонсу потерпел катастрофическую неудачу, но это была еще одна тайна. Во время всех своих расспросов детективы с «Сапфира» больше не слышали ни слова о Шонсу. Он был кастеляном ложи в Касре, но это было все, что им удалось узнать. Им не удалось выяснить ничего нового о каких-либо случаях массовых убийств после завоевания Ова. Не было никакого объяснения тому, почему Шонсу покинул Каср и отправился в Ханн, преследуемый колдовскими демонами.

— Помнишь загадку? — сказал Уолли. — «Меч вернешь, как выйдет срок»? Я действительно верну его — Богине. Я отдам его Ее храму в Касре. Пусть за него сражается тот, кто хочет. Я куплю себе голубую набедренную повязку и стану водяной крысой. Тебе нужны крепкие ребята, капитан?

— Ты лжешь, Шонсу, — весело сказал Томияно. — Готов поклясться?

— Лучше расскажи, как сражаться с колдунами, — прорычал Уолли и снова повернулся к окну. Потом добавил: — Таможенник!

Хонакура и Катанджи подошли к окнам. На пристань спустили трап.

Она была пожилая, седая, полная — Третья, в коричневой шерстяной мантии, с розовыми щеками и дружелюбной улыбкой. На ее поясе висел большой кожаный кошелек, украшенный выпуклым рисунком. Тяжело дыша, она поднялась по рапу на палубу.

Уолли подумал, что она напоминает мать семейства или добрую соседку, и сразу же удивился подобным мыслям. Потом он зашипел сквозь зубы — позади нее шли двое колдунов, Третий и Второй. Они без особых усилий поднялись по трапу и ступили на палубу, не спрашивая ничьего разрешения; они стояли, словно статуи в капюшонах, с невидимыми лицами, спрятав руки в рукава.

— Ого! — прошептал Ннанджи.

— Если они решат обыскать корабль… — Уолли вытащил нож из сапога.

— Я беру на себя женщину, — сказал Томияно, который знал, что воинам сутры запрещают сражаться с женщинами. — Шонсу — коричневого, Ннанджи — желтого.

Олигарро исполнял роль капитана, и Брота была рядом с ним. Половина команды бродила по палубе, хмуро глядя на зловещих пришельцев.

Таможенница отсалютовала.

— Приветствую тебя в Ове, капитан, — сказала она, — от имени короля и мага. Есть ли на борту воины?

Брота шагнула вперед и представилась, затем приняла ответный салют.

— Я, моя дочь — Вторая, и один Первый.

— И все? — прорычал один из колдунов, непонятно, кто именно, хотя, скорее всего, это был коричневый Третий. — Никаких свободных? Ты клянешься своим кораблем, капитан?

— Конечно, — сказал Олигарро. Вся команда теперь знала, что их пассажиры не относят себя к свободным меченосцам.

— Госпожа, ты также клянешься, что на борту нет свободных меченосцев?

— Конечно, — сказала Брота. Колдуны развернулись и плывущей походкой сошли по трапу.

— Что-то новое, не так ли? — спросила Брота.

Женщина кивнула.

— С сегодняшнего дня. Что-то засвербило у капюшонов в заднице. — Она пожала плечами. — Не знаю, что именно.

Уолли знал, что. Он с облегчением увидел, что Брота столь же подозрительно смотрит на старую леди, как и он сам. Ни один таможенник никогда так не говорил.

— Что ж, перейдем к делу, — сказала Брота. — Сколько?

— Пять, — сладким голосом ответила таможенница.

Олигарро нахмурился.

— Я думал, плата составляет два?

— Может быть, да, а может быть, и нет, — сказала она. — Но вы заплатите пять, и кто об этом узнает? — Она потрясла своим кожаным кошельком, отчего он зазвенел, и снова улыбнулась.

Брота нахмурилась, и Олигарро начал было возражать, но в конце концов заплатил.

Старая леди взяла деньги, вежливо попрощалась и захромала прочь. Брота изобразила у нее за спиной вульгарный жест, затем отправилась в рубку получить причитающееся с лорда Шонсу.

Под маской раба Катанджи был настолько неприметен, что казался почти невидимкой. Уолли заметил, как он сбежал по трапу и исчез. Брота снова вышла из рубки, чтобы отдать распоряжения, но команда уже занималась всем необходимым. Уолли повернулся и посмотрел на пристань, как раз в тот момент, когда вдоль нее скользили еще двое колдунов. «Почему они никогда не показывают своих рук?» — спросил он сам себя, и не получил ответа.

Холийи и Линихио, шатаясь, сошли на пристань с бронзовой болванкой, потом взяли еще одну и прислонили их друг к другу в виде палатки. Подошли лоточники, и Лина стала торговаться с ними за овощи и свежие фрукты, в то время как остальные члены команды двинулись вдоль пирса в поисках информации — большинство отправилось в город, двое пошли направо, в сторону Реки. Брота устроилась в своем кресле у трапа и стала ждать.

Вдоль дороги двигался сплошной поток людей и фургонов; мачты и такелаж образовывали над ними аллею зимних деревьев, и колеса гулко грохотали по проваливающимся доскам. Возницы ругались и рычали на моряков и рабов; моряки отвечали им подобным же образом и продолжали громоздить груды товара по обеим сторонам, постоянно покушаясь на их права. Пешеходы уворачивались и толкались. На реях сидели похожие на чаек птицы и время от времени ныряли в самую гущу толпы в поисках отбросов.

Появилась группа всадников, и началась выгрузка скота, вскоре превратившая суматоху в хаос. Наконец, мычание затихло, когда стадо погнали в город; судно-скотовоз отчалило и скрылось вдали, о чем не пожалел никто на «Сапфире».

Ннанджи начал упражняться с оружием. Хонакура сидел на сундуке, казалось, погруженный в тяжкие размышления. Уолли и Томияно стояли каждый у своего окна, уныло разглядывая толпу. Все то и дело раздраженно прихлопывали москитов.

Как обычно, колдуны парами патрулировали пристань, невозмутимо скользя вдоль нее и не обращая внимание на нетерпение тех, кто хотел обогнать их, но не осмеливался приблизиться. У них не было постоянных маршрутов, и Уолли не мог понять, сколько же их всего; единственным, на что он мог опираться, был цвет их мантий, и они, похоже, часто меняли партнеров.

— Шонсу! — внезапно бросил Томияно. — Тот Четвертый! Узнаешь его?

— Наш приятель из Ова с мягкими ладонями!

— Иксифино? — Ннанджи подошел ближе, чтобы взглянуть.

Это был таможенник из Ауса, стройный и статный в оранжевой набедренной повязке и блестящих кожаных сандалиях; он все еще казался Уолли манекенщиком, рекламирующим пляжные костюмы. Рядом с ним шел колдун-Пятый, в красной мантии с капюшоном, высокий и сутулый. За ними, явно прислуживая им, раб тащил тележку, нагруженную корзинами кубической формы. Они направлялись из города.

— Это разрешает все мои сомнения, — сказал Уолли. — Он колдун! И — посмотрите-ка!

Чуть позади шел Катанджи. Вероятно, он где-то встретил эту небольшую процессию и теперь следовал за ними по пятам, чтобы посмотреть, куда они направляются. Проницательный парнишка!

Они наблюдали за ними, пока они не скрылись за следующим кораблем, и вместе с ними безымянный мальчишка-раб. Томияно вышел и, словно белка, взбежал по вантам.

Вошла Тана, спрашивая, видели ли они моряка.

Появилась Джия. Уолли поцеловал ее и рассказал ей о новостях.

Вернулись еще двое разведчиков. Фала не обнаружила ничего интересного, но Лаэ видела поддельного моряка и его спутника-колдуна в городе и тоже пошла за ними следом. Она немного подождала на пристани, чтобы убедиться, что за ней не следят. Лаэ была сведуща во всех областях, даже в разведке.

— Думаю, они пришли из башни, — сказала она, и ее уверенность говорила о том, что предположение Лаэ не менее ценно, чем достоверный факт от кого-либо другого.

Томияно соскользнул с каната и поспешно вошел в рубку.

— Они свернули направо, — сказал он и поспешил к окну со стороны кормы. — К тому белому кораблю.

На поперечной перекладине буквы Т корабли стояли не столь плотно, и корабль, на который он показывал, находился у ее конца, отдельно от других. Он был небольшой, с одной мачтой. Если тележка была там, то ее скрывал корпус корабля.

— Расскажи сухопутному о кораблях, — сказал Уолли. — Наверняка столь маленькое суденышко могло бы подойти намного ближе? Почему они причалили там?

— Вовсе нет, — раздраженно сказал капитан. — Эта крошка создана для скорости. Вероятно, у нее осадка побольше, чем у «Сапфира» — большой киль. Слишком большой, чтобы встать ближе к берегу.

Уолли снова повернулся к Лаэ.

— Ты случайно не видела, что у них было в корзинах?

Лаэ взглянула на Томияно и улыбнулась, отчего ее морщины стали еще глубже.

— Птицы, милорд.

Томияно прорычал ругательство относительно колдунов и их птиц.

Время шло незаметно…

Потом где-то в глубинах сознания Уолли вспыхнул маленький огонек. Катанджи всегда видел птиц возле башен, птиц, ходивших по земле. Колдуны кормили птиц. Верно, у них были метки в форме перьев, но… он пытался вспомнить птицу, волшебным образом вылетевшую из котла. Квадратные корзины?

— Не можешь сказать, что за птицы? — спросил он и затаил дыхание, ожидая ответа Лаэ.

— Похоже на голубей.

Великие боги! — сказал Уолли. — Осьминог и перья!

Огонек вспыхнул, словно костер. Остальные удивленно смотрели на Уолли, но он был погружен в свои мысли и не замечал наполовину озадаченных, наполовину обеспокоенных взглядов, которыми они обменивались. Мысли бешено проносились в его мозгу, по мере того как он осознавал, для чего нужны были голуби и быстрый корабль.

— Милорд брат? — наконец озабоченно спросил Ннанджи.

Уолли вернулся к действительности и хлопнул его по спине столь сильно, что тот чуть не упал. Он ликовал.

— Я понял! — сказал он. — Не слишком многое, но я разгадал один из секретов колдунов. — Улыбаясь, он повернулся к Томияно. — Вы получаете из осьминогов… черную жидкость?

— Ты имеешь в виду чернила? — спросил капитан, которого начала раздражать эта игра в загадки.

— Чернила? — Это было новое слово для Уолли. Прежний Шонсу ничего не мог знать об осьминогах, разве что, возможно, как о еде. Сепия — чернила осьминога! И метки в форме перьев! Перья! Чернила! Хонакура говорил, что колдуны когда-то помогали жрецам — конечно же, в качестве писцов! А разводить голубей не имело бы смысла, кроме как для того, чтобы передавать сообщения, а сообщения нужно было писать. Именно так колдуны узнали о разрушенном мосте, о пожаре в Ги. Именно так столь скоро стало известно о сборе воинов.

Более того, голуби могли лететь лишь в одну сторону — к дому. Значит, почтовая служба, основанная на голубях, нуждалась в службе доставки, и наилучшим средством могло бы быть быстроходное судно… и, конечно, короткий путь по суше из Ауса. Это было одной из причин, по которой восстановили дорогу. Моряк, которого они узнали, привез голубей из Ауса и, вероятно, из Вэла, для использования в Ове и Амбе. Все ясно!

Выводы были очевидны: найди в свободном городе торговца или купца, который держит голубей, и у тебя есть шпион колдунов. Охота с ястребами была здесь распространенным спортом — ястребы могли бы перерезать линии связи. Уолли все еще не мог сразиться с колдовством, но он мог уже начать сражаться с колдунами.

— Сейчас я не могу объяснить, — сказал Уолли. Возможно, это никогда не удастся, поскольку письменность лежала за пределами его собственного опыта. Она также была социальным динамитом, и даже открытие самого принципа могло бы нарушить монополию колдунов и подорвать самые устои их культуры. Боги не могли этого позволить. Нет! Колдуны не позволяли этого. Он вспомнил свою шутку с заколдованным вином. Вот почему здесь не было письменности — она уже была изобретена когда-то, и стала монополией колдунов. Он разгадал их тайну. Вот почему они скрытно бродили по всему Миру — чтобы пресечь любую возможность повторного изобретения письма. Вот каким образом они строили одинаковые башни — по чертежам.

Уолли начал дрожать от возбуждения.

— Ннанджи! Когда Катанджи выходил из башни, он видел полки с ящичками на них. Как он их описывал?

— Кожаные ящички, — нахмурившись, сказал Ннанджи. — Во второй раз он сказал «Коричневые кожаные ящички», а в следующий раз — «плоские ящички». Он сказал, что их было множество.

Книги! Колдуны скупили всю лучшую кожу — пергамент! Есть ли возможность украсть несколько книг и снова научиться читать? Научиться магии? Это все меняло! Колдуны были грамотными! Тем временем…

— Проклятье, куда девался Катанджи?

Внезапно птицы взмыли в небо, лошади встали на дыбы, и все головы повернулись в одну сторону. Из-за быстроходного судна, где скрылась тележка, где скрылись колдуны и где скрылся Катанджи, медленно поднималось к небу облако дыма.

Над гаванью прокатился короткий, резкий раскат грома.

Уолли Смиту был знаком этот звук.

Это был не гром — это был выстрел.

И с ним пришло знание.

5

«Тогда придет пора узнать тебе урок!»

Идиот!

Томияно и Ннанджи столкнулись в дверях, и воину пришлось уступить. Капитан на бешеной скорости взлетел наверх, и весь такелаж затрясся, когда остальные моряки сделали то же самое. Ннанджи вновь обрел равновесие и снова попытался кинуться к двери; затем дисциплина взяла верх, и он бросился назад к наставнику.

— Катанджи! — крикнул он. — Я хочу знать, что с ним!

Уолли тупо смотрел куда-то сквозь него. Остальные начали с испуганным видом вбегать в рубку. Колдуны, патрулировавшие дорогу, начали двигаться быстрее, почти бегом направляясь в сторону реки. Некоторые смельчаки из толпы последовали за ними, более робкие двинулись в сторону своих домов.

— Милорд брат! Лорд Шонсу!

— Конская моча, — шепотом ответил Уолли. В голове у него царила суматоха. Он едва пришел в себя после ошеломляющего открытия письменности, и еще не успел осознать все его последствия. Однако, возможно, что без этого шока, потрясшего его разум, он не смог бы совершить следующего невероятного мысленного скачка. Огонь в его голове вспыхнул, словно солнце. Мысли проносились с такой быстротой, что он не успевал за ними уследить. Мир вокруг него перевернулся вверх ногами.

Каким же слепым, безмозглым, упрямым дураком он был! Давно можно было догадаться! Он закричал и с яростью ударил кулаком по стене рубки. Конская моча и огненные вспышки в темном лесу. Удары молний и рудники возле вулканов. Огненные демоны и кипящие чаны. Волшебные флейты и москиты. Птицы в котлах и длинные рукава. Маньяк! Как он не понял всего раньше?

Милорд брат!

— Томияно! — рявкнул Уолли. Он огляделся по сторонам — Томияно нигде не было. Он схватил Броту за плечи. — Аус! — крикнул он. Корабль, где я встретил Том'о. Что они грузили? Он говорил тебе? — Потом он понял, что трясет ее, и остановился.

Она в ужасе уставилась на него.

— Он сказал — серу, милорд!

— Сера? — еще одно новое для Шонсу слово. — Для чего она?

— Я иногда пользуюсь ею для окуривания кают, милорд. — Брота вся дрожала, словно перед безумцем.

МИЛОРД БРАТ!

Значит, сера. Целый корабль серы? Он должен был сразу догадаться. Колдуны поставляли серу из Ауса в другие башни. А Катанджи видел в башне уголь. Порох! Примитивный черный порох: пятнадцать частей нитрата калия, три части серы, две части угля… Богиня выбрала инженера-химика, а он оказался слишком глуп для того, чтобы понять, почему. Возможно, они знали нитрат калия как селитру, консервант для мяса… теперь это не имело значения. Чан в лестничной шахте, который так напугал Катанджи своим бульканьем и шипением… вот почему колдуны строили башни, по крайней мере, это была одна из причин — в них отливали пули. Если капли расплавленного свинца падают с вершины башни в чан с водой — естественно, он будет шипеть и выбрасывать пар! Но это означало, что скорее всего, они еще не знали нарезного оружия — лишь гладкоствольное.

Огненные демоны были ядрами с картечью, или, возможно, шрапнельными бомбами — не удивительно, что тела разрывало на части!

— Катанджи! — взвыл он. — Ты же мне говорил! Ты предлагал мне знание, а я от него отказался!

Остальные тревожно смотрели друг на друга.

Итак, колдуны в течение тысячелетий скрывались в своих горных убежищах, преследуемые воинами, но они умели писать. Письменность давала возможность накапливать знания. Год за годом они накапливали их, пока не изобрели порох. Китайцам был известен порох за много веков до того, как они начали применять его в оружии. Колдуны изобрели огнестрельное оружие, конечно, примитивное, но его было достаточно, чтобы убивать воинов.

Но вряд ли оно было слишком точным. И слишком медленно перезаряжалось! Вот почему колдун в Вэле не застрелил Ннанджи — у него не было времени, чтобы перезарядить оружие после убийства таможенника.

Пришло знание — и вместе с ним колдовство. Уолли подумал о том, почему колдуны начали захватывать города лишь пятнадцать лет назад. Сам по себе этот факт многое ему говорил. Лишь скачок в технологии мог подобным образом изменить ход истории.

Затем туман начал рассеиваться, и первым, что он увидел, было лицо Ннанджи, ошеломленное и обезумевшее от горя — Ннанджи, лишившегося последнего члена своей семьи, и теперь преданного наставником, который вел себя, словно буйнопомешанный. Вокруг него толпились потрясенные и встревоженные члены команды; рубка была полна перепуганных людей, которые ожидали от него руководящих указаний. Прежде всего Ннанджи.

— Я должен знать, что с ним! — Кажется, Ннанджи уже говорил это несколько раз.

— Нет! Ты ничем ему не поможешь. — Что еще можно было сказать? Уолли пробился вперед. — Ннанджи, священная война уже началась. Если Катанджи погиб, то это лишь начало. Менестрели всегда будут упоминать его имя первым в ряду прославленных воинов!

Он выбрал правильный тон. Костистые плечи Ннанджи распрямились, и он торжественно кивнул.

— Но, — сказал Уолли, — что, если он не погиб? Поставь себя на место колдунов. Ты обнаружил шпиона; что бы ты стал делать? — Пять минут назад он даже не стал бы рассматривать возможность того, что заклятие-молния может ударить мимо цели.

— Конечно, отвел бы его в башню, чтобы допросить, — сказал Ннанджи. — Нет! — Его губы зашевелились, повторяя слова сутр, этого Учебника Воинского Искусства. — Скорее всего, он с корабля, а им пришлось бы миновать по пути слишком много кораблей. Они могли бы для надежности отвести его на их собственный корабль. Предупредить тех, кто в башне, о возможном нападении. Послать стражей на конец причла, чтобы защитить башню? Начать обыскивать корабль за кораблем.

— Хорошо! — кивнул Уолли. — Я думал точно так же. Но мы воины, а они нет! Им может хватить глупости для того, чтобы провести его мимо нас.

Глаза Ннанджи заблестели, потом его лицо снова поникло.

— Если только он жив, милорд брат.

Затем он вскрикнул, и Уолли понял, что изо всех сил сжимает плечо Ннанджи. Он отпустил его.

— Будем считать, что он жив, пока не убедимся в обратном. Устроим им засаду!

Вокруг послышался недоверчивый ропот: сражаться с молниями? Будь здесь Томияно, наверняка не обошлось бы без одного из его саркастических замечаний в адрес воинов.

Затем по палубе простучали ноги Томияно, и он ворвался в рубку.

— Он жив! — закричал он. — Похоже, что он ранен, но он держится на ногах.

Поднялась радостная суматоха.

Тихо! — рявкнул Уолли. Он повернулся, окидывая взглядом собравшуюся в рубке толпу. Дело было плохо. Колдуны наверняка хотели бы узнать, откуда взялся этот переодетый воин, а если с башни наблюдают за кораблями, то необычная активность на «Сапфире» сразу бросится в глаза.

— Если они поведут его мимо нас, то мы с Ннанджи попытаемся его спасти. Хотите нам помочь?

— Да, — почти хором ответила команда.

— Это будет опасно, — предупредил он. — Кто-то может погибнуть.

Поднялся страшный шум. Они все были с ним. Со времени схватки с пиратами под рукой у Шонсу всегда была готовая действовать армия.

Ннанджи теперь широко улыбался. Его герой снова вел себя геройски, и назревала настоящая драка.

Уолли на мгновение закрыл глаза, быстро перебирая в голове возможные планы, словно кости в коробочке.

— Ладно! — наконец сказал он. — У нас очень мало времени. Делайте в точности так, как я скажу, без каких-либо возражений. Во-первых — когда я крикну «Ложись!», все бросайтесь на землю. Поняли? Когда крикну «Вперед» — бросайтесь вперед. Думайте об этих молниях как о метательных ножах — вероятно, у них примерно такая же точность попадания, но мне кажется, что каждый колдун может метнуть лишь одну, а затем должно будет пройти несколько минут, прежде чем он сможет метнуть другую. Поняли? — Он повторил все еще раз.

Если его догадка была неверна, очень скоро он мог потерять многих своих друзей. Почему он, собственно, так думал? Часть его разума подбрасывала ответы на вопросы, задать которые себе у него не было времени. Потому, что колдуны действовали подобным образом лишь пятнадцать лет, с тех пор как впервые захватили город, а технология не может слишком сильно измениться за пятнадцать лет — вот почему. Пушки, стрелявшие огненными демонами, могли быть новыми, но здесь их не было. С ощущением, будто он стартует в космос, он начал отдавать приказы, едва осознавая, какие именно слова вылетают из его рта.

— Линихио, Олигарро, Холийи, Малоли, принесите сюда болванки с пристани и…

— Они ничем не помогут, — начала Брота.

Тихо! — снова рявкнул воин. — Я сказал — никаких возражений! — Никто не разговаривал с Бротой в таком тоне уже много лет. Она ошеломленно замолчала. Уолли снова повернулся к морякам. — Принесите столько, сколько сможете, из трюма. Устанавливать стрелу нет времени. Придется таскать вручную. Поставьте их на край вдоль фальшборта со стороны причла. Понятно? Давайте!

Болванки были невероятным везением — если боги и воздерживались от чудес, они по крайней мере допускали возможность везения. Бронзовая болванка могла остановить свинцовую мушкетную пулю.

— Ннанджи, сними пока свой меч. Мне нужны шесть хороших воинов на причале, в разных местах и не на виду. Лучше женщин — они вызовут меньше подозрений. Поставь их там и возвращайся за оружием. Пошел! — Меч и перевязь Ннанджи упали у двери, и он исчез, выкрикивая на ходу имена.

— Синборо, возьми Фиу и Олигату, и забирайтесь наверх. Оставайтесь там, пришлешь их сюда, когда будут какие-нибудь новости.

— Дива, всех детей — вниз, и пусть сидят там, если только корабль не загорится. Лина и старик — тоже. И не в каюты, прямо в трюм.

— Лаэ — по топору возле каждого каната. Возможно, придется рубить швартовы и бежать, если у нас ничего не получится.

— Капитан? Сколько всего колдунов?

Томияно поколебался.

— Демоны! Я не считал. Думаю, там где сейчас Катанджи — двое или трое. Патрули… может быть, еще восемь. Сейчас они тоже должны быть там. Это только те, что в капюшонах.

Уолли удовлетворенно кивнул.

— Меня беспокоят только капюшоны. Поднимай воинов. — Он еще раз мысленно пробежал свой план, и он оказался недостаточно хорош — его самого могли убить. — Брота, мне нужно что-нибудь, что напоминало бы голову.

Ее полное лицо затряслось. Она не знала, плакать ей или смеяться.

— Голову?

— И рапиру. — Потребовалось некоторое время, чтобы объяснить. Когда она наконец ушла, прибежал первый посыльный с наблюдательного поста — Олигата.

— Они ведут его сюда, — сказал он, тяжело дыша и широко раскрыв глаза от возбуждения. — Семеро колдунов и Катанджи.

— Отлично! Скажи Синборо, чтобы следил за городом. Может подойти подкрепление. Возвращайся на свой пост, вестник!

С мечом в руке, Уолли вывел остальных на палубу и сказал Ннанджи, что его брат идет сюда, а колдунов ждет засада. Моряки уложили десять болванок в линию вдоль фальшборта, невидимых с причала. Но окажутся ли они достаточно прочными? Он одной рукой передвинул две из них ближе к швартовым канатам.

Появилась Брота с рапирой и корзиной размером с голову, завернутой в черную ткань. Конец ткани даже напоминал косичку. Он проткнул рапирой узел и, улыбаясь, внимательно рассмотрел ее.

— Кукольный спектакль, — сказал он.

— Сегодня ты еще больше не в своем уме, чем обычно, — нервно заметила Брота.

— Как раз напротив. Я впервые в здравом уме с тех пор, как побывал в Аусе. — Он окинул взглядом палубу, думая о том, что еще не предусмотрел. — Вы с Джией ложитесь за этими болванками, поскольку, как мне кажется, они смогут остановить молнии. Но сначала мне нужны тряпки, чтобы прикрыть мечи.

— Чтобы укрыть меня, потребуется большая болванка! — Брота закатила глаза и послушно удалилась.

Уолли повернулся, глядя на толпу, которая не слишком уменьшилась. Вскоре могло пострадать множество невинных людей. Внезапно у него возникло искушение отказаться от своего плана, собрать свои войска и бежать отсюда. Единственное, что его останавливало — мысль о пытках. О, Катанджи!

Вокруг него в ожидании стояли пятеро мужчин и один мальчик. Ннанджи с шестью женщинами и девушками был на дороге — он видел Фалу возле горы тюков, беседовавшую с женщиной с другого корабля, и Мату на другой стороне, болтавшую с двумя моряками. Пространство возле «Сапфира» было относительно свободным, поскольку они не разгружали никакого товара, но остальная часть пристани была загромождена, и там ожидали фургоны, толкались или стояли люди, подходили новые фургоны. Скоро здесь мог начаться величайший хаос.

Он повернулся к сверкавшему глазами Ннанджи.

— Отнеси остальным мечи. Пусть остаются завернутыми, пока не понадобятся. Напомни им, чтобы быстро ложились, как только я крикну «Ложись!». Ннанджи, больше всего меня беспокоят возможные пытки. Мы не должны оставлять раненых, и в том числе твоего брата!

Ннанджи лишь кивнул, но его улыбка говорила о том, что он не думает о возможности поражения.

— Сейчас мы появимся на палубе и вызовем их на поединок, потом спрячемся, — объяснил Уолли. — Надеюсь, что это заставит их ответить своими… своими молниями. Будет очень шумно! Потом мы нападем на них, прежде чем у них будет возможность совершить новые заклинания.

Миниатюрная Фиа спрыгнула на палубу.

— Шонсу, они свернули за угол.

— Хорошо. Возвращайся. Скажи Синборо, чтобы все теперь оставались там. Будет много шума!

— Иди, Ннанджи. Не показывайся, пока мы не перепрыгнем через фальшборт. Да, Ннанджи! Скажи всем, чтобы целились в руки, а не в голову или тело.

Рыжие брови взлетели вверх, и с губ едва не сорвался вопрос. Ннанджи быстро скрылся с завернутыми в ткань мечами в одной руке, и с собственными мечом и перевязью в другой.

— Почему в руки, милорд? — спросил Холийи.

— Потому что у них есть кое-что под мантиями, — загадочно сказал Уолли, и никто не стал возражать. Была еще одна причина, по которой он не мог им сказать — обещание. «Первого колдуна, которого я встречу, я пощажу, ради тебя». Конечно, существовала также возможность репрессий против моряков или горожан, хотя он вряд ли этого ожидал; однако часть его сил могла попасть в плен живыми, несмотря на его мрачное предупреждение. Возможно, их судьба могла оказаться не столь ужасной, если никто из колдунов не погибнет. Кроме того, он просто по возможности хотел избежать смертей.

— Шонсу! — послышался голос Синборо с мачты. — Их больше! — Он показал в сторону города. Уолли помахал ему в знак подтверждения, потом собрал свою маленькую армию у фальшборта и дважды повторил тренировку.

Затем новый крик с мачты предупредил его о том, что колдуны уже почти рядом.

6

Он присел у верха трапа, с мечом в руке. С корабля, стоявшего напротив «Сапфира», выгрузили груду потертых коричневых тюков и длинных рулонов ткани, невольно создав отличное препятствие. Всем приходилось обходить его с той стороны, где сидел Уолли; кроме того, оно также служило хорошим укрытием. На одном из тюков сидела Фала, положив рядом с собой меч, но ее недавняя собеседница куда-то исчезла. Вероятно, она узнала в свертке меч.

Справа от него, с той стороны, откуда должен был появиться враг, путь ограничивала груда мешков с зерном по одну сторону и фургон по другую. Ннанджи сидел на корточках за мешками, с мечом в руке. Его выбор казался неудачным — почему бы ему не расположиться у конца причала со стороны города, на случай, если колдуны попытаются бежать? Фала и Мата стояли возле фургона.

Слева от себя он не видел никого из воинов, но его поле зрения ограничивали еще два фургона, один доверху нагруженный желтыми корзинами, а другой — красным кирпичом. Еще один фургон с бревнами продирался между ними под громкий обмен ругательствами. Опираясь на свою тележку со сверкающей рыбой, мимо «Сапфира» протащился пожилой лоточник. Справа приближались еще два фургона, а за ними шли колдуны — он заметил над толпой желтые капюшоны.

Рядом народу было меньше — люди замечали мечи и благоразумно уходили. Это было испытание на лояльность для речного народа и жителей Ова: побежит ли кто-нибудь предупредить колдунов? Конечно, именно поэтому Ннанджи пошел на ту сторону. Если колдунов предупредят, они могут повернуться и отступить вместе со своим пленником. От этой мысли у Уолли по спине побежали мурашки, поскольку это помешало бы его плану вызвать на себя их огонь, а Ннанджи наверняка стал бы их преследовать.

Он в последний раз взглянул на палубу и на свое войско — все присели за бронзовыми болванками, с мечами в руках, тревожно глядя на него. Он ободряюще показал им большой палец, а потом увидел Хонакуру, стоявшего возле мачты с самодовольной улыбкой.

— Спускайся вниз! — крикнул Уолли.

Старик скорчил недовольную гримасу и покачал головой.

— Я собираю в свою коллекцию великие дела, так же как и чудеса! — ухмыльнулся он.

— Сейчас ты приобретешь в свою коллекцию удар молнии, идиот! Тогда иди на бак и стой позади кабестана.

Жрец нахмурился, но медленно двинулся вперед.

Фургон с бревнами, наконец, протиснулся через узкий промежуток и задержался возле «Сапфира», пока дорога впереди не освободилась. К счастью для засады, возница оказался в достаточной степени эгоистом для того, чтобы занять середину дороги. Все остальные вынуждены были огибать его со стороны Уолли. Поток пешеходов хлынул через образовавшееся пространство и поспешил мимо.

Первый из двух фургонов прогрохотал мимо корабля; бочки, которыми он был нагружен, издавали сильный запах пива. За ним последовал второй, доверху груженый чем-то вроде горшков.

Затем появились колдуны — желтые, один красный, и коричневые. Они шли двумя рядами по трое, внимательно разглядывая корабли и толпу; руки каждого были скрещены на груди, а ладони спрятаны в рукава. В центре шел Катанджи, которого почти не было видно. Уолли увидел, что его правая рука висит на перевязи. На шее у него была веревка, а за ним, держа веревку, шел очень высокий Пятый, не отрывая взгляда от пленника.

Сердце Уолли бешено колотилось, во рту пересохло. Фургон с горшками проехал мимо, и он впервые смог отчетливо разглядеть пленника. Катанджи казался ошеломленным, бледным и очень маленьким. Он шел, опустив глаза и не глядя на «Сапфир», но лицо его было покрыто ссадинами и окровавлено. Очевидно, колдуны уже провели предварительный допрос.

Ублюдки!

— Вперед! — рявкнул Уолли. — Колдуны! Я — посланник Богини!

Он шагнул на трап, так чтобы они могли отчетливо увидеть его голубой килт, и поднял меч.

Колдуны повернули головы. Они увидели Седьмого и группу людей с мечами, и инстинктивно среагировали, вытащив оружие из рукавов. При виде назревающей схватки зрители и прохожие с воплями кинулись бежать.

— Ложись! — крикнул Уолли и бросился лицом вниз на палубу.

Раздался очень громкий взрыв. Он почувствовал, как содрогнулись рядом с ним бронзовые болванки. По палубе в разные стороны разлетелись щепки. Он схватил рапиру, на которую была насажена корзина, и выставил ее над фальшбортом, надеясь привлечь новые молнии, но ничего не произошло. Он с трудом поднялся на ноги, и остался при этом в живых.

Он предполагал возможный хаос, но не такой. Примитивный черный порох производил огромное количество дыма; воздух был полон его и испуганных криков людей и лошадей. Особенно лошадей, которые кинулись в толпу, создавая еще большую сумятицу. Горшки были легким грузом, и фургон с ними опрокинулся влево, прямо на фургон с пивом, и бочки водопадом катились вниз. Фургон с корзинами врезался в группу колдунов, разбросав их, рассек штабель парусины и завалился набок. Корзины посыпались на дорогу, среди бочек и разбегающихся горожан.

Он был на середине трапа, когда увидел, как Ннанджи пронзает своего первого колдуна. Но где Катанджи? Затем среди дыма мелькнуло что-то красное — рослый Пятый скрылся за фургоном с пивом и кинулся в сторону города. Уолли предоставил своему войску сражаться самому и бросился в погоню.

Бочки и корзины были теперь помехой, а не удобным средством отвлечь внимание. Уворачиваясь, спотыкаясь и ругаясь, он в конце концов выбрался на более свободное пространство. Пятый, с перекинутым через плечо пленником, находился посреди охваченной паникой толпы, стремившейся к городу сквозь лабиринт из товаров, фургонов и испуганных лошадей. Уолли на бегу отшвыривал людей в сторону, но колдун тоже оказался хорошим бегуном, даже со своей ношей, и Уолли потребовалось несколько долгих минут, чтобы нагнать его… почти у самого конца пристани. Затем он зашел ему за спину и ткнул мечом между ног.

Колдун упал плашмя на Катанджи, перекатился и начал вытаскивать что-то из кармана. На мгновение Уолли увидел полное ненависти лицо. Изо всех сил он пнул колдуна ногой. Первый колдун, которого встретил Уолли, был выведен из строя. Возможно, он был покалечен, но жив, так что воин сдержал обещание, которое дал в Аусе.

Катанджи с ошеломленным видом сел, увидел Уолли, воскликнул: — О, лорд Шонсу! — и разрыдался.

Уолли бросил взгляд на толпу впереди и увидел несколько капюшонов, прокладывавших себе путь к нему. Из башни явно шло подкрепление. Уолли убрал меч в ножны, перебросил Катанджи через плечо и побежал.

Пристань опустела, но теперь ему нужна была бы толпа — в качестве прикрытия. Он тяжело бежал по мостовой, чувствуя, как у него шевелятся волосы на голове и ожидая новых молний. Он начал вилять из стороны в сторону, хотя впереди было свободное пространство, слыша, как стонет от сотрясений Катанджи. Далеко впереди он видел голубой корпус «Сапфира», к которому вела загроможденная дорога среди фургонов и штабелей, по сторонам которой тянулись борта кораблей, а над головой уходила ввысь паутина мачт и такелажа. Казалось, ей не будет конца.

Прямо за его спиной послышался крик. Потом кто-то пнул его в спину со слоновьей силой. Он рухнул лицом вниз, и во второй раз несчастный Катанджи сыграл роль смягчающей подстилки.

От удара у Уолли вышибло дух, и затрещали все кости с ног до головы. Наполовину оглушенный, он мог только лежать и ловить ртом воздух, словно пойманная рыба.

Потом кто-то заломил ему руки за спину, и что-то холодное защелкнулось на его запястьях.

— Седьмой! — произнес торжествующий голос. В ребра Уолли врезалась нога. — Вставай, воин!

Он задохнулся, и его снова ударили. Ошеломленного и шатающегося, его подняли на ноги. Каждый вздох был для него мучением. Вокруг стояли колдуны разных цветов, даже один зеленый.

— Воин-Седьмой! — воскликнул Шестой и рассмеялся. Он улыбнулся Уолли. — Ты наш желанный гость, милорд! С тобой мы хорошо развлечемся.

Проклятые наручники! Он пошатнулся и взглянул на Катанджи, которого тоже поднимали на ноги, хотя он, казалось, был почти без сознания, и его повязка пропиталась кровью.

— Отпустите мальчика! — сказал Уолли.

— С него мы начнем, — сказал Шестой, из-под зеленого капюшона которого выглядывало маленькое морщинистое лицо. — Ты, конечно, Шонсу? Тебя не так-то просто убить, воин! Но на этот раз мы сделаем все как надо. Нам некуда спешить.

Затем он нахмурился и повернулся, глядя в сторону Реки, и Уолли услышал грохочущий звук.

Он попытался сосредоточиться. Словно в разноцветном тумане, он увидел приближающийся фургон. Впереди во весь рост стояли двое — один хлестал лошадей, а другой размахивал мечом. В фургоне был целый отряд размахивавших мечами фигур. На ходу в фургон вскакивали новые люди. Воины! Они сбегали с кораблей, и их подхватывали с проезжавшего мимо фургона.

С расстояния в миллион миль, в миллион лет, в его мозгу раздавался очень слабый голос. Он был похож на голос Уолли Смита. Главный колдун начал пронзительно отдавать распоряжения. Затем Уолли понял, что кричит ему далекий внутренний голос: «Задержи их! Отвлеки их!»

Он едва мог ворочать языком.

— Достопочтенный… Ратазаксо?

Колдун изумленно уставился на него.

— Вот это да! Как… Впрочем, неважно. Потом ты скажешь. Ты все скажешь.

Он повернулся, разглядывая приближающийся фургон.

Уолли изо всех сил напряг свой разум и голос.

— Объявлен сбор воинов, колдун.

На этот раз тот посмотрел на него с яростью.

— Ты не можешь этого знать!

— Боги сказали мне. Ты думаешь, твои голуби могут оказаться лучше богов? — Вокруг него все завертелось, быстрее и быстрее. — Чернила и перья, маленькие кусочки кожи?

Он выиграл очко. Не только зеленый — полдюжины колдунов смотрели на него, раскрыв рты. Многолетняя тайна?

— Как ты узнал, Шонсу?

— Сера… уголь… конская моча…

Лица под капюшонами исказились от ярости и страха.

Грохот стал громче. Затем Шестой снова осознал опасность. Он что-то крикнул. Уолли оттолкнули на обочину. Он споткнулся и тяжело рухнул на груду тюков, вскрикнув от внезапной боли в спине. На фоне темнеющего неба перед его глазами плыли мачты. Он подумал, что сейчас его стошнит…

Однако он сдержался и слегка повернул голову. Грохот стал еще громче, фургон набирал скорость, крики стали отчетливее. Теперь даже затуманенный взгляд Уолли мог различить двоих впереди — коренастую фигуру Олигарро, который с воплями стегал лошадей, и долговязый силуэт Ннанджи, который что-то кричал воинам, размахивая мечом, и его косичка развевалась на ветру, словно кровавый вымпел. Водяные крысы отвечали ему, спрыгивая с кораблей и приходя на помощь в борьбе с колдунами. Были там и вооруженные моряки… даже несколько свободных меченосцев с косичками и в килтах… Олигарро был не единственным лжецом в порту.

Все громче и громче грохотал фургон, словно колесница Джаггернаута, набирая скорость и при этом успевая набирать пассажиров. Затем Уолли увидел, что пытаются сделать колдуны. Изогнувшись, он с трудом поднялся на ноги; перед глазами у него все плыло от боли. Катанджи, шатаясь, стоял позади них, на пути приближающейся гибели, слишком ошеломленный для того, чтобы это понять. Уолли подобрался к нему, схватил его за здоровое плечо скованными руками, оттащил на обочину и перевел затуманенный взгляд на восьмерых колдунов, выстроившихся поперек дороги. Все они стояли, широко расставив ноги. У всех в руках были пистолеты.

— Готовься! — крикнул Шестой, и колдуны вытянули перед собой руки. Фургон мчался вперед, и посреди пыли, шума и суматохи Уолли увидел полные ужаса глаза лошадей.

— Целься! — крикнул Шестой.

Потом он снова открыл рот, и Уолли бросился всем телом на ближайшего из них. Тот пошатнулся и упал на своего соседа. Если бы разум и силы Уолли были в норме, он мог бы свалить всю шеренгу, словно домино. Однако его лишь отбросило назад, и он снова упал, ударившись головой о бревна, в то время как над ним сверкнул град ножей, и рявкнули пистолеты, выбросив громадные облака дыма. Половина колдунов упала, а фургон проутюжил остальных.

Всюду были воины — крики, мечи, вопли, ножи, радостные возгласы, дым, кровь.

Дым рассеялся, шум прекратился.

Его осторожно — но не слишком — подняли на ноги. Восемь мертвых колдунов… толпа воинов — свободные меченосцы в килтах, водяные крысы в набедренных повязках, моряки… Томияно, Холийи и Малоли, даже несколько женщин. Все радостно кричали и смеялись. Ннанджи обнял его с ликующей улыбкой.

— Мы сделали это, брат! Мы уничтожили их целую кучу!

— Молодцы, — прошептал Уолли. — В самом деле, молодцы! — Однако он не думал, что его слышат.

Ннанджи услышал.

На Башню!

— На башню! — подхватили радостные крики.

— Нет! — закричал Уолли. Он бросился к Ннанджи и снова задохнулся от боли. Башня наверняка была заминирована. Там должны были быть пушки, картечь, шрапнельные бомбы… — Вы не сможете захватить башню! Возвращайтесь на свои корабли! — О Боги! Как больно ему было говорить!

Вокруг поднялся недовольный ропот. Уолли бессильно оперся о Ннанджи.

— Возвращайтесь на корабли! — слабым голосом повторил он.

— Брат! — умоляюще сказал Ннанджи. — Мы победили. Мы должны закрепить нашу победу. Сутры…

В голове у него шумело — он не в состоянии был думать, и язык, казалось, заполнял собой весь рот.

— Я… седьмой… — пробормотал Уолли.

— Брат?

— Седьмой! — слабо повторил Уолли. У него подгибались колени. Завывал ветер…

Он был Седьмым. Что-то бормоча, они повернулись и пошли назад.

— Катанджи? — спросил Уолли. Мостовая под ногами тошнотворно раскачивалась, в ушах стоял невообразимы гул.

— Он возвращается. — Ннанджи начал тревожиться.

— Пострадавшие?

— Только Олигарро, брат. Ничего серьезного.

Казалось, начиналось землетрясение; пристань уходила из-под ног, словно на громадных волнах.

— У него маленькая круглая дырочка в плече, — откуда-то издалека послышался голос Ннанджи. — Думаю, с ним будет все в порядке, если туда не попала зараза.

Уолли должен был сказать что-то очень важное, если бы только вспомнить… У него подогнулись колени, и Мир закружился вокруг в сером ревущем тумане.

Он снова подумал об этом, когда его несли на «Сапфир», где он увидел еще одну груду мертвых колдунов. Его приказ только ранить, а не убивать, не слишком подействовал. Он попытался заговорить, сказать Ннанджи, чтобы тот собрал оружие. Если он и сумел что-то произнести, его слов никто не услышал.

Его уложили на крышку люка, и все исчезло.

7

Какое-то время он разглядывал пожарное ведро — может быть, лишь несколько минут, может быть, дольше. Он не осознавал, что какое-то время был без сознания… Он помнил, как они разрезали его наручники, расстегивали его перевязь, и осторожно укладывали его на крышку люка. Теперь он лежал там на боку, положив голову на колени Джии. Запоздавший шок? Вряд ли можно было ожидать, что подобное случится с героем. Он попытался повернуться, поморщился от боли и, изогнув шею, взглянул на нее. Точка зрения была довольно интересной, и он какое-то время удовлетворенно разглядывал Джию, ее лицо на фоне неба, самое прекрасное и определенно самое желанное лицо в Мире, золотисто-смуглое чудо на голубом фоне.

— От подобной улыбки мужчины сходят с ума, — сказал он. Улыбка стала шире, но она не ответила. — Что тебя так веселит?

Улыбка стала еще шире.

— Ничего, любовь моя — я просто счастлива.

Он снова попытался пошевелиться и застонал от боли.

— Не думаю, что тебе следует так улыбаться, когда я умираю. Видишь эту дыру в моей спине? Эти сломанные белые штуки — ребра. А вот те розовые — куски легких.

— У тебя в спине нет никакой дыры. — Мягкие, словно снежные хлопья, пальцы пробежали от его лопатки до основания ребер. — Несколько ссадин, вот и все. Еще шишка на голове. Брота говорит, что ни одна кость не сломана.

— Брота может лишь смотреть снаружи, — сказал Уолли. — Изнутри я чувствую себя, словно мешок с отбросами. — Он решил, что ее улыбка на пятьдесят процентов выражает облегчение, на пятьдесят процентов — подобна той улыбке, которой она иногда одаряла Виксини, и еще на пятьдесят процентов — выражает восторг. Все остальное наверняка выражало любовь. Чертовски прекрасная улыбка! И все же… — Что тебя все-таки так веселит, женщина?

Джия тихо засмеялась.

— У тебя появилась материнская метка. Я знаю, что еще сегодня утром ее не было.

Он выиграл очередное сражение — после последней битвы на его правом веке внезапно появилась отцовская метка воина, но левое оставалось пустым, что было уникальным для Мира.

— Расскажи, — сказал он, думая о том, во что превратил маленький бог репортера криминальной хроники.

Улыбка Джии стала шире.

— Это перо, любовь моя!

Конечно — знак писца. Или бог снова шутил над ним? Колдуны были намного больше чем писцами; они были также химиками, а новый лорд Шонсу представлял собой соединение прежнего Шонсу-воина и Уолли Смита-химика. Очень забавно, Коротышка! Я думал, ты обещал, что чудес не будет? Что подумают явившиеся на сбор воины, когда это увидят?

Колдовство как технология? Это требовало определенного осмысления.

Он уже думал о шпионских романах и детективах. Но здесь речь шла не о том, «кто это сделал», как в детективе, скорее, «как это сделано». Об этом говорили ему его глаза, говорил Катанджи, а он не обращал внимания.

Конечно, порох — один только запах подтверждал это. Что еще было в их распоряжении? Вероятно, немногое; Хонакура был прав, они были по большей частью шарлатанами. Что бы ни было причиной древней вражды между жрецами и писцами, воины были на стороне жрецов. Писцов изгнали из городов в горы. Защищаясь, они объявили о своих магических способностях и, вероятно, пускались на разные маленькие хитрости, типа ловкости рук, позволявшей украсть нож у моряка — что объясняло их длинные рукава и спрятанные в них ладони.

Ловкостью рук объяснялось и появление волшебной птицы. Томияно не открывал котел, поскольку держал его в руках. Колдун поднял крышку, и птица вылетела из его рукава. Достаточно положить птицу в темный карман, и она замрет. Все это вовсе не было, однако, бессмысленными фокусами. Голубь мог принести весть, но он мог быть и сигналом. Отсутствие вестей означало: «Пришлите помощь». Целью данного действа было выпустить голубя, и очень скоро после этого появились другие колдуны.

Горящие тряпки? Огни в лесу? Фосфор! Вполне возможно — середина семнадцатого века на Земле, но не во всех технологиях открытия должны были происходить в том же порядке, так что, вполне возможно, это был фосфор. Моча, как человеческая, так и животных, служила источником фосфора, так же как и нитратов для пороха. Вот почему были изгнаны кожевники и красильщики; эти гильдии тоже использовали мочу, а колдуны хотели полностью завладеть рынком. Почему он не понял этого раньше? Шрам на лице Томияно был, конечно, ожогом от кислоты. Что еще? Нужно было снова осмыслить все, что он узнал, и объяснить по-новому. Наверняка всему теперь могло найтись рациональное объяснение — или колдовство, или наука, но никогда — и то и другое вместе.

Все было перед его глазами в тот день в Аусе: перегонные змеевики, сера, голуби. Даже раньше — что еще можно было добывать в окрестностях вулкана, кроме серы? Тупой воин!

Он был так близок к разгадке, когда вновь разыгрывал сцену убийства Кандору. Если бы он сделал тогда верный логический вывод, он бы понял, что мелодия была лишь сценическим эффектом, флейта же была оружием. Тогда бы он не замкнулся на вере в колдовство; все могло бы обернуться совсем по другому.

Он повернулся и увидел Ннанджи и Тану, которые стояли у фальшборта, глядя на него; сделав усилие, он с помощью Джии сел. Он, похоже, действительно какое-то время был без сознания. «Сапфир» уже был среди островов к северу от города, прокладывая путь среди кораблей, поспешно уходивших из Ова от гнева колдунов. Солнце отражалось в голубой воде, и его отблески падали на заросли кизила и ивняка на островах. Вдоль берегов бродили белые цапли. Массивное белое облако над Реги-Вулом было почти неразличимо вдали, оттененное той же мягкой голубизной, что и небосвод. Брота, сгорбившись, сидела у руля, вероятно, отдыхая в одиночестве после пережитого волнения. Она увидела, что он пошевелился, и приветственно подняла пухлую руку.

Поспешно подошли Ннанджи и Тана, держась за руки.

— Где Катанджи? — спросил Уолли.

— Внизу, отдыхает. — Ннанджи печально покачал головой. — Теперь только чудо сможет сделать из него воина, брат! У него сломана рука. Брота говорит, что на нее даже нельзя наложить шину, пока не пройдет опухоль.

— Богиня вознаграждает тех, кто помогает нам, — неловко сказал Уолли. — Если Телка отправилась жить во дворец, то, думаю, позаботятся и о новичке Катанджи.

Ннанджи кивнул, и Уолли спросил, что же все-таки случилось. Очень просто, был ответ — москиты. Катанджи хлопал себя по лицу, как и остальные, и смазал свою полосу раба. Лже-моряк заметил это, когда Катанджи подошел поближе, чтобы посмотреть, что находится в корзинах. Однако с Олигарро все в порядке, сказал Ннанджи, чистая рана, не задеты ни кости, ни артерии.

Его улыбка не заставила себя долго ждать:

— И никто больше, кроме тебя, не получил даже царапины! Жаль, что с нами не было менестрелей, брат! — Он крепко обнял Тану. — Первая победа в твоей войне, лорд Шонсу!

— Это не моя война! Ох! — Он снова пошевелился. — Что это?

Ннанджи осторожно держал в руке тонкую серебряную трубочку.

— Я нашел это на палубе. Она безопасна, милорд брат! Я могу выбросить ее за борт…

— Хотелось бы надеяться! Больше ты ничего не подбирал?

— Нет, брат.

Жаль! Уолли взял флейту и взглянул на нее. На ней было лишь три отверстия для пальцев, так что вряд ли из нее можно было извлечь приличную мелодию, но просверлить отверстия, не испортив канал, наверняка было непросто. Он попытался подуть в нее, что заставило его содрогнуться, а остальных — нервно вскрикнуть.

— Кандору не вытащил свой меч, Ннанджи, а ведь он с легкостью мог это сделать. Он поднял руку и повернулся, но не вытащил меч. Он даже не пытался!

Ннанджи тупо смотрел на него.

Уолли вздохнул.

— Ему показалось, будто его ужалил москит. Но его пальцы нащупали торчавшую из его спины маленькую стрелку, и он повернулся, чтобы посмотреть, откуда она прилетела.

Конечно, она вылетела из духовой трубки, удобного оружия ближнего боя. Оно было хорошо в помещении, или при отсутствии ветра — вот почему он видел его в Аусе. В тот день, когда колдуны загнали Шонсу в угол, воздух был неподвижен. На короткой дистанции это оружие было не менее надежным, чем пистолет, и производило больший драматический эффект. Колдуны любили дешевые эффекты — фокусники-убийцы!

Команда молча собралась вокруг, и Уолли объяснил им про духовую трубку и отравленные стрелки.

— Дайте мне мой меч.

Они подали ему перевязь. В середине кожаных ножен зияла круглая дыра с обожженными краями. Снова сморщившись от боли, он вытащил меч, и все увидели темную обожженную отметину на лезвии, рядом с изображением девственницы, ласкающей грифона.

— Это сюда ударила молния? — с восторгом спросил Ннанджи. — Полагаю, колдовскому заклятию не победить меча Богини!

— Или бронзовых болванок Броты. Ты заглядывал за них? — спросил Уолли. Ннанджи покачал головой и пошел посмотреть.

Уолли, прищурившись, взглянул вдоль клинка, но тот был идеально ровным — стоило отдать должное искусству Чиоксина, поскольку обычный меч наверняка бы сломался от удара мушкетной пули. Нужно было еще проверить, что в его стали не образовалась роковая слабина. Чуть левее или правее, и лезвие не задержало бы пулю. В самом деле, если бы он не нес Катанджи, ножны не отклонились бы столь сильно влево… он поспешно оборвал нить дальнейших рассуждений.

Он облегченно вздохнул и посмотрел на фальшборт. В нем было две дыры, и из него были вырваны большие куски. Томияно перехватил его взгляд.

— Придется взять плату за ремонт, — серьезно сказал он. — Пассажирам не позволено наносить вред кораблю. — Затем он рассмеялся, что было почти неслыханно для него.

— Не надо! — быстро сказал Уолли. — Это почетные боевые шрамы.

Ннанджи удалось оттащить одну из болванок в сторону. Он вернулся, держа в руке два бесформенных комка.

— Вот что я нашел, — удивленно сказал он. — Похоже на серебро.

— Это свинец, — ответил Уолли.

— Почему ты не позволил нам идти на башню, милорд брат? — с сожалением спросил Ннанджи. — Сражаться с колдунами было совсем нетрудно! Пятнадцать убитых! — Он сделал паузу и подозрительно усмехнулся. — Или только четырнадцать?

— Четырнадцать, — согласился Уолли. — Я не думаю, что убил Пятого.

Ннанджи покачал головой, высказывая свое снисходительное неодобрение воину, который не любит убивать.

— Нам повезло, Ннанджи, очень повезло! Они не слишком хорошо умеют драться, верно? Ты считал их ошибки?

— Дюжинами! — фыркнул Ннанджи. — Выстроились поперек дороги на пути фургона! Они должны были пропустить нас, а затем захватить корабль. Они должны были сбросить тебя в Реку еще до нашего появления, брат! Любители!

Однако это тоже стоило знать. Воины были тренированными бойцами, колдуны же лишь вооруженными штатскими. Они потеряли голову, Однако Ннанджи не мог этого подозревать. Ворота башни наверняка были заминированы. Обороняющиеся могли бросать гранаты. Заварушка на пристани — это одно; штурм башни — совсем другое. Затем еще один кусочек головоломки встал на место — Катанджи рассказывал о бронзовых решетках у дверей башни и видел большой золотой шар на колонне — конечно же, электростатический генератор. Пытавшихся проникнуть в башню убивало током.

— Ты снова спас мою жизнь, брат, — сказал Уолли. — Спасибо тебе.

Ннанджи улыбнулся.

— Я был хорош, правда?

— Не просто хорош — великолепен!

Когда-то Ннанджи от подобных слов залился бы краской. Теперь же он лишь усмехнулся и сказал:

— Сообразительность?

— Отличная!

— Расчет?

— Превосходный!

— Тактика?

— Великолепная тактика! — Уолли рассмеялся вместе с ним, и тут же пожалел об этом. — Назовем все одним словом, брат: лидерство! Ты не только Пятый в фехтовании, мастер Ннанджи, ты лидер. Ты будешь Пятым, и хорошим Пятым!

Где был теперь долговязый, неуклюжий мальчишка, которого Уолли встретил на берегу у храма? Мало кто из воинов какого бы то ни было ранга мог столь быстро и эффективно организовать операцию. Уолли не подумал о том, чтобы призвать в качестве подкрепления водяных крыс, но Ннанджи подумал, и о том, чтобы взять фургон — тоже.

Тана стояла рядом с ним; они снова обнимали друг друга за плечи. Впервые за все время она заговорила:

— Шестой?

Уолли попытался пожать плечами и снова пожалел об этом.

— Скоро, — сказал он. — Очень скоро.

Глаза Ннанджи заблестели.

— Значит, идем в Каср, брат?

Да, лорд Шонсу должен был вернуться в Каср. Он мог быть осужден за то, что совершил в Аусе, но теперь мог противопоставить этому свою победу. Он подумал о том, какие еще бомбы замедленного действия могут там тикать, какие еще скрытые мины оставил его предшественник.

— Да, идем, если Она того желает. Ты получишь свое повышение. Ты заслужил его, и это будет первым нашим делом в Касре.

Остальная команда стояла или сидела вокруг — одобрительно улыбаясь, нетерпеливо ожидая, когда он окончательно придет в себя, чтобы услышать, какую судьбу он уготовил для них. Он был адмиралом, ему было даровано знание, он был посланником Богини, он должен был решить их судьбу.

— А война, брат?

Уолли опустил плечи, устраиваясь поудобнее. Война? Теперь он знал, как воевать с колдунами, но это не означало, что он обязательно добьется успеха.

Не могла ему помочь и загадка богов. «Брата первого…» — прекрасно, он это сделал. «От другого — ум возьмешь» — речь шла о его внезапном проникновении в суть колдовства. Он низко пал в Аусе, замкнул круг в Ове, поднял войско для битвы на пристани…

«Меч вернешь, как выйдет срок. Неизбежен ход событий, только вместе должно быть им». Но что это значило? Когда это — «наконец»? Судьба? Мечу могло быть предназначено судьбой возглавить войну, но меч никогда по-настоящему не был в Касре, так что возвращение в Каср не было ответом. Возможно, предполагалось, что он вернет там меч Богине в ее храме, так что какой-то другой вождь сможет его получить? Он любовно разглядывал великолепную рукоятку, серебряного грифона и сапфир. Только через мой труп! Возглавить войну? Это уже делали другие мечи Чиоксина. Он чувствовал, что судьба седьмого меча должна быть иной.

— Война? — снова спросил Ннанджи.

— Не знаю, — вздохнул Уолли. — Может быть, мы присоединимся к ней — и если так, то я не намерен быть помощником интенданта. Я буду вождем, а ты — моим заместителем!

Ннанджи белозубо улыбнулся Тане — честь и слава!

— Или, возможно, нам придется остановить войну, чтобы предотвратить бессмысленную бойню.

— Остановить войну? — в ужасе переспросил Ннанджи.

Снова Кортес против Монтецумы, огнестрельное оружие против примитивной цивилизации. Воины находились примерно на уровне греческих фаланг, колдуны — на уровне эпохи раннего Возрождения, и это была совсем другая весовая категория.

Одно можно было сказать со всей определенностью: если воины Богини очертя голову кинутся против колдунов Огненного Бога, используя свою традиционную тактику, они будут разгромлены. Долгом Уолли — по отношению к его гильдии, к Богине, к его собственной совести — было предотвратить катастрофу.

Но как?

Нужно было очень хорошо подумать. До Касра было четыре или пять недель пути… если только он не требовался там Богине к обеду. Улыбки на лицах команды исчезли, и он понял, что его сомнения их встревожили.

Он обнял Джию за плечи и ободряюще улыбнулся.

— Или, может быть, война — лишь уловка, чтобы отвлечь колдунов, пока мы с тобой, адепт Ннанджи, занимаемся чем-то другим?

— Чем, брат? — спросил Ннанджи, страстно желая услышать ответ и готовый последовать за своим братом по клятве в преисподнюю, если тот попросит.

Уолли понятия не имел.

— Хороший вопрос, не правда ли? — Он задумался, но на ум ничего не приходило. — Ответь на него, друг, и выиграешь путешествие для двоих с оплатой всех расходов.

Ннанджи озадаченно посмотрел на него.

— Куда?

— Полагаю, в Вул, — сказал Уолли и рассмеялся. — Нет, это только так говорится. Не воспринимай меня всерьез.

Знание редко давало ответы; оно лишь иначе формулировало вопросы. Он не знал, как повести армию воинов против колдовства. Собственно, против технологии… впрочем, это уже совсем другая история.

Эта другая история — «ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ», которая завершает сагу о Седьмом Мече.

Загрузка...