Обретение мудрости

1

— Значит, вот как выглядят горы! — сказал Ннанджи, поднимаясь с земли рядом с Уолли.

Светало; утро было чистым, свежим и девственным, и на небе не было ни облачка. Солнечный свет отражался от далеких излучин Реки на востоке. На севере вид преграждала громадная вершина, покрытая снегом и величественная, в то время как подобные ей тянулись на юг, насколько хватало взгляда. Путники стояли на краю длинного ряда вулканов; седловина на востоке отмечала место, где должен был находиться перекресток.

Уолли догадался о вулканах по черной породе, которую видел накануне. Пещера Гарадуи была лавовым туннелем, часть свода которого обвалилась, в результате чего образовался каменистый склон, по которому можно было до нее добраться. Вероятно, пещерой пользовались поколения охотников и торговцев, поскольку среди каменных обломков была пробита солидная тропа, достаточно пологая для того, чтобы по ней могли спуститься лошади, а внутренность пещеры была грубо обустроена в виде конюшни с одной стороны и жилого помещения с другой. Когда двое воинов добрались сюда прошлой ночью — в сопровождении Катанджи, который до смерти продрог на тропе, пока их ждал — там уже ярко пылал огонь, и их ждала горячая пища и рыхлые охапки старых веток, на которых можно было спать.

— Да, это горы, — согласился Уолли. — И не маленькие для первого раза! Да пребудет с тобой Богиня, строитель!

Приветствие было не вполне формальным — наступил новый день.

— Я, Гарадуи, строитель третьего ранга…

После того как ритуал приветствия завершился, парень потянулся и огляделся по сторонам, потом провел пальцами по спутанным волосам.

— Ты попросишь ученицу Куили привести нас к молитве, милорд?

От него требовали молитв и прошлой ночью. Уолли мог теперь поверить в богов, но до сих пор не слишком преуспел в молитвенном искусстве, и его приводил в легкое замешательство даже ежеутренний ритуал воинского посвящения, который он исполнял с Ннанджи. Гарадуи был первым религиозным фанатиком, которого он встретил в Мире. Хонакура, Джия и Ннанджи были благочестивыми слугами Богини, но они не выставляли напоказ своих религиозных чувств, как юный строитель. После того, как он узнал о миссии Уолли и о его мече, он молился вслух и на публике.

И тем не менее, Уолли во многом должен был быть ему благодарен.

— Я не имею ничего против молитв, если они будут короткими. Боюсь, что нам нужно спешить. Как скоро эта реку можно будет перейти вброд?

— Наверное, где-нибудь через день?

Может быть, даже быстрее, подумал Уолли. Каменистая вулканическая порода должна быстро поглощать воду. Он повернулся, глядя на склон впереди и едва видимую на его фоне тропу. Подниматься придется долго, и спрятаться будет негде. Любой наблюдатель с хорошим зрением сможет следить за ними, безо всякого колдовства.

— На западной стороне больше леса, милорд, — заметил Гарадуи, явно думавший о том же самом.

— Тогда я буду рад до него добраться.

— Они добрались до вершины около полудня, вспотевшие и уже уставшие от подъема. Солнце над головой освещало плоскую, бесплодную землю, на которой было больше камней, чем травы; время от времени попадались старые кучи золы и груды камней, отмечавшие тропу. Уолли повернулся в седле, бросая последний взгляд на далекую Реку, и стал нетерпеливо ждать, когда в поле зрения появится западный склон. Все его кости болели, и он был уверен, что с головы до ног покрылся в три слоя волдырями.

Во время подъема он расспрашивал Гарадуи о колдунах. С некоторой неохотой парень признал, что жители Ова, похоже, не производят впечатления чересчур угнетенных, и даже не слишком возмущаются новым режимом. С еще большей неохотой, и в ответ на прямые вопросы, он признался, что покойного старосту Зандорфино в городе недолюбливали. Он не держал своих людей под надежным контролем. Воины, как Уолли хорошо знал, порой любили похулиганить.

Старый король Ова остался на своем посту, единственное, что изменилось — теперь его покой оберегали колдуны, а не воины. Он ввел налог на строительство башни для колдунов и разрушил ряд зданий, чтобы освободить для нее место. Эти непопулярные меры считались следствием заклятия, наложенного на старика предводителем колдунов, Седьмым. Однако подрядчиком был Гаратонди, который стал еще богаче, чем прежде. Затем дискуссия естественным образом перешла к проблемам рабства. Состояние семьи было создано потом и кровью рабов, и из-за этого юного Гарадуи постоянно мучила совесть. Это было источником его мятежа и нынешнего чудесного спасения Уолли.

— Так что раб — это раб, милорд! Он такое же дитя Всевышней. Нет никаких причин относиться к человеку как к животному, верно?

Уолли до сих пор не сталкивался в Мире с антирабовладельческими настроениями, аналогичными его собственному, и от всей души согласился с юношей.

Ннанджи слушал рассказы о колдунах с явным неудовольствием. Вероятно, его никогда до сих пор не заботила этика рабства, но его герой рабства не одобрял, так что ему приходилось пересмотреть свои взгляды. Он вмешался в разговор со словами о том, как лорд Шонсу подружился с рабыней в храме, и как она помогла ему бежать. Уолли считал эту историю даже недостойной упоминания, но Гарадуи выслушал ее с явным одобрением.

Потом он несколько успокоил Уолли, и вместе с тем привел в ярость Ннанджи. Вскоре после резни — так он по крайней мере заявил — Гарадуи сам сбежал на корабле в Ги, следующий город ниже по течению. Он лично сообщил старосте о гибели воинов в Ове. Он был не первым, кто об этом рассказывал, и никаких действий предпринято не было, так как Ги был городом намного меньшим, и местный гарнизон не имел ни возможности, ни желания нападать на колдунов, окопавшихся в Ове. Уолли испытал облегчение, услышав, что об укрывательстве речь не шла. Если он когда-нибудь вернется во владения Гаратонди, ему не придется кого-то за это осуждать. Ннанджи же что-то сердито пробормотал насчет трусов из Ги.

Тем не менее между Ннанджи и Гарадуи, двумя крайне непохожими молодыми людьми, возникало нечто вроде дружбы, основывавшейся на их одержимости соответственно вопросами чести и религией. Возможно, решил Уолли, он тоже член их компании, хотя и несколько более циничный.

Он проехал немного вперед, и беседовал с Джией и Хонакурой, ехавшими налегке в повозке, когда тропа стала опускаться к западу, На юге и севере виднелись такие же снежные вершины, а прямо впереди, вдалеке, блестела…

— Я же говорил, что она везде! — самодовольно заметил Хонакура. Конечно, Аус должен был стоять на Реке — как и все города.

— У Ова она течет на север, — сказал Уолли, — значит, здесь она должна течь на юг?

Проблема относилась к области геометрии, а не теологии, и Хонакуре пришлось некоторое время поразмыслить, прежде чем он согласился, что, вероятно, это именно так. Даже тогда он не признал, что это обязательно должно быть так — Богиня могла сделать все, что Она считала нужным.

Спуск стал крутым, тропа превратилась в каменистую просеку среди густого кустарника, который вскоре перешел в теплый, спокойный лес. Как и говорил Гарадуи, западный склон в большей степени порос растительностью, нежели восточный. Лес давал тень и укрытие; однако местные насекомые не доставляли никому удовольствия. Уолли видел деревья, очень похожие на дубы, каштаны и ясени, а пространство между ними заполняли заросли ежевики, крапивы и кизила. Тропа извивалась вправо и влево, вверх и вниз, следуя древним потокам лавы, каменистым осыпям, речным руслам — любым местам, где растительность была редкой. По мере того, как они спускались все ниже, в ложбинах стали появляться маленькие ручейки.

Он выстроил свою экспедицию в более организованный боевой порядок, с Катанджи и Гарадуи в качестве впередсмотрящих. Процедура была примитивной — первый выбирал место с самым далеким обзором, потом ждал, пока второй его догонит, прежде чем ехать дальше. Второй ждал повозку и остальных, затем снова ехал вперед на поиски первого. Их тылы были не защищены, за исключением самого Уолли позади повозки, но у него не было людей, чтобы обеспечить прикрытие с этой стороны, и он считал, что преследование им не угрожает, по крайней мере до конца дня. Катанджи был крайне рад тому, что его выбрали на роль впередсмотрящего, и забавлялся, бросая самодовольные взгляды на брата. Ннанджи делал вид, что не замечает, но в действительности просто не мог достаточно хорошо управлять лошадью — она бы отказалась оставить остальных ради него.

Во второй половине дня Уолли стал замечать новые признаки того, что тропа была недавно обустроена, а также следы лошадей и колес, проехавших здесь совсем недавно.

Повозка нагнала Гарадуи, который послал Катанджи вперед.

— Дорога к руднику, милорд!

Две одинаковых тропы уходили в лес. Уолли разглядывал развилку.

— Я снова рад, что ты с нами, строитель. Они обе очень похожи.

— И ими обеими пользуются, милорд.

Чтобы это понять, не нужно было быть индейцем — на обеих тропах виднелся конский навоз. Значит, рудник снова был открыт; опять деятельность колдунов, или просто совпадение?

— Я очень хотел бы знать, что здесь происходит, — сказал Уолли. — Это работа тех типов в капюшонах? Если так, то что они тут добывают? Что перевозят туда и обратно по этой дороге — и знает ли об этом гарнизон в Аусе?

Он на мгновение задумался.

— Как далеко до рудника?

Юноша пожал плечами.

— Думаю, далеко, милорд, но я не знаю.

Уолли поколебался и затем решил рискнуть.

— Давай, адепт. Поезжай как можно быстрее, но будь осторожен. Я же пока немного исследую другую тропу.

Такая ответственность! Радостно улыбаясь, Ннанджи стукнул себя кулаком в грудь. Уолли повернул свою лошадь на дорогу к руднику и встретил сопротивление у первого же поворота. В конце концов ему удалось убедить животное, что воин-Седьмой превосходит рангом простую клячу, неважно, насколько упрямую, и заставить ее перейти на изнурительную рысь. Дорога была столь же узкой и извилистой, как и та, по которой они ехали, и ему постоянно досаждали мухи.

Оставить Ннанджи за главного было рискованно. Если он наткнется на караван колдунов, его реакция, с точки зрения Уолли, могла оказаться неразумной. Более того, было маловероятно, что в итоге сам Уолли получит какую-либо полезную информацию. В лучшем случае он мог лишь надеяться найти какие-либо признаки того, что именно добывают на руднике — скажем, что-нибудь просыпавшееся из переполненного фургона. Однако смена обстановки и одиночество давали желанный отдых. Он решил ограничиться четвертью часа, а затем вернуться.

Он нашел значительно больше, чем предполагал. Сначала он не видел ничего, кроме деревьев; поворот направо сменялся поворотом налево, подъем — спуском; сплошные кусты, камни и корни. В тот самый момент, когда он решил, что пора возвращаться, он достиг края бывшего лавового потока. Лес неожиданно кончился, открывая пространный вид на голую долину из черного камня. Холм на дальней ее стороне тоже был голым, вероятно, сожженным лавой, и дорога, спускавшаяся по нему, была отчетливо видна… и ею пользовались.

Уолли поспешно затормозил лошадь и развернулся, снова скрываясь под пологом леса. Он насчитал три повозки. В рабочей команде, шагавшей позади, было человек тридцать — естественно, рабов — а впереди ехали верхом около дюжины. Они были слишком далеко для того, чтобы увидеть, есть ли у них капюшоны, но они явно были одеты в мантии, и потому могли быть лишь жрецами или стариками… или колдунами. Их мантии были в основном коричневыми, но впереди ехал Четвертый или Пятый, в оранжевой или красной.

Уолли развернул лошадь и отчаянно пришпорил ее, пока она не перешла на галоп. Если бы он отправился по этой дороге на полчаса позже, он бы наткнулся прямо на ту процессию. Он выругался, назвав себя безрассудным идиотом.

Однако это было не самое худшее. Если география Гарадуи была верной, эти люди шли с рудника, значит, им явно заправляли колдуны. Две из трех повозок были телегами, в которых везли бревна, очищенные от коры стволы деревьев. Колдуны направлялись к разрушенному мосту, собираясь его восстановить.

Как они об этом узнали?

— Когда он резко осадил взмыленную лошадь, спутники посмотрели на него с тревогой. Они остановились посреди широкого, почти сухого речного русла, чтобы напоить животных и поменять верховых лошадей на запасных. Место было открытое, но такое, где вряд ли можно было оставить на земле подозрительные следы. Может быть, сыграл свою роль охотничий опыт Гарадуи, а может быть, это была лишь случайность. Что именно — Уолли не интересовало, поскольку он знал, что экспедиция двигалась слишком очевидным путем. Колдуны не нуждались в магии, чтобы последовать за ней.

Расседлав лошадь, он быстро объяснил суть вновь возникшей проблемы. Если колдуны знали про мост, они наверняка должны были знать и о беглецах.

— Двенадцать? — задумчиво сказал Ннанджи. — Шестеро по каждой дороге?

— Вероятно. Если только они вскоре не увидят, что мы прошли развилку, тогда, может быть, по этой дороге пойдут десять. — И, скорее всего, меньше чем через полчаса.

— Думаешь, они могут посылать вести? — заметил Хонакура, хитро поглядывая на него из повозки. — Или видеть на расстоянии? — Он наслаждался тем, с каким трудом до Уолли доходит представление о колдовстве.

— Надеюсь, вести. — Однако колдунам нужно было время для того, чтобы загрузить повозки после того, как они узнали о разрушенном мосте… почему они не послали своих людей в погоню немедленно? Либо они в точности знали, что делают воины и где они находятся, или же надеялись без труда перехватить их по дороге. Или где-то впереди могла ждать засада.

— Орлы? — Ннанджи запрокинул голову, глядя в высокое голубое небо. Там парили маленькие точки — коршуны или грифы… или колдуны?

— Я бы не стал предполагать подобную возможность, — твердо сказал Уолли, — поскольку если они настолько могущественны, тогда все, что бы мы ни делали, бесполезно. Но нам нужно убраться с этой дороги.

— Лошадям нужен отдых, милорд! — Голова Куили была высоко поднята, демонстрируя одновременно уважение и протест. — Мы и так уже слишком тяжко и слишком долго их утруждаем. — Уолли подавил искушение обречь лошадей на гибель. Люди нуждались больше чем в отдыхе.

— Если мы пойдем дальше той же дорогой, — сказал Гарадуи, — наш путь будет столь же очевиден, как и эта гора.

Уолли посмотрел вдоль речного русла. «Эта гора» казалась более туманной и голубой, чем обычно, выше и странным образом дальше. Он повернулся и взглянул в другую сторону. Река была типичной рекой, какие он прежде встречал неподалеку от гор — больше гравия, чем воды, очень широкое галечное русло с мелкими ручейками и лужицами, и несколько травянистых или поросших кустарником островков. Идти по нему было даже легче, чем по дороге.

— Мы не можем слишком удаляться от самой Реки! — сказал он. — Идем в ту сторону. И будем оставаться в воде.

— Это достаточно безопасно. — Уолли кивнула в ту сторону, где бродило несколько лошадей.

Могли ли животные почуять пираний? Не желая демонстрировать свое невежество, он не стал об этом спрашивать.

— Пошли!

— Ее могущество всегда больше всего проявляется возле Реки, — глубокомысленно изрек Хонакура.

— Действительно, в час беды мы должны искать Ее помощи, — согласился Гарадуи.

— Катанджи? — спросил Ннанджи, но в то же мгновение стук копыт известил о том, что разведчик возвращается, чтобы посмотреть, в чем причина задержки. Все лучше и лучше.

Они двинулись в путь, шлепая по воде. Когда один ручеек кончался, они переходили по галечному дну к другому. Вскоре извилины русла и поросшие кустами острова сделали их невидимыми со стороны дороги, и тогда они вышли из воды и пошли посуху по камням. Хороший следопыт нашел бы их достаточно быстро, но, при наличии некоторого везения, преследователи-колдуны могли уйти далеко в сторону Ауса, прежде чем сообразили бы, что упустили добычу.

Вскоре Уолли подошел поближе к Гарадуи.

— Каковы шансы, что мы найдем на Реке селение или деревушку?

Парнишка покачал головой, с обеспокоенным и потерянным видом.

— Мы можем лишь положиться на волю Всевышней, милорд. Если там есть селение, тогда, конечно, у них будут лодки.

Именно об этом и думал Уолли. Он мог приобрести более безопасный транспорт для путешествия по Реке с помощью золота — или стали.

— Прошло около часа, без каких-либо признаков погони. Послеполуденное солнце ярко светило с неба, столь же ярко отражаясь от мокрых камней. Ветра не было. Лошади явно устали от долгого и тяжелого пути, и шли очень медленно. Пассажиры в повозке тоже устали от бесконечной тряски, а у всадников болело все тело. Всех сводили с ума москиты. Изгибаясь и извиваясь, речная долина продолжала свой путь между стенами густого леса.

Уолли размышлял над возникшими проблемами, не в силах найти ответа. Наиболее привлекательным вариантом было бегство по воде на лодках, но Река могла быть далеко — никакой возможности выяснить это не существовало. С другой стороны, здравый смысл подсказывал ему разбить где-нибудь лагерь и оставить там штатских. Он надеялся, что опасность угрожает лишь воинам, так что они могли вернуться тем же путем и попытаться добраться до Ауса, путешествуя ночью. Потом можно было бы вернуться с подмогой. Подобная программа действий ему вовсе не нравилась. Он не хотел оставлять Джию без защиты.

Внезапно река превратилась в небольшое озеро, почти заполнявшее долину. Его дальний берег представлял собой каменную запруду — как показалось Уолли, явно из застывшей лавы — а за ней было открытое небо и далекий горизонт голубой воды, ограниченный стенами долины. Раздались радостные возгласы.

— Господин! — воскликнула Джия. — Смотри — дым!

Крики радости стали громче, когда и другое тоже увидели облако белого тумана, поднимавшееся откуда-то впереди. Дым означал присутствие людей.

Давно уже было ясно, что прошедший накануне дождь не коснулся этой стороны гор. Озеро было неглубоким, и повозка смогла обогнуть его по каменистой отмели, лишь два или три раза погрузившись в воду. Низкий рев впереди предупреждал о водопаде. Даже лошади, казалось, почувствовали общее возбуждение, когда экспедиция достигла конца озера и начала пересекать выдававшийся над землей черный барьер. Река пенилась вдоль узкого канала, затем обрушивалась вниз облаком вздымавшихся брызг.

Катанджи вывел свою лошадь вперед и остановился; его силуэт четко выделялся на фоне неба. Он что-то крикнул сквозь шум воды.

Уолли спешился, бросил поводья и на негнущихся ногах подошел ближе. Оказавшись у края обрыва, он обнаружил, что смотрит вниз на маленький каньон, поросший травой и кустарником. Водопад обрушивался в пруд, из которого вытекал ручеек, извивавшийся среди деревьев и впадавший в Реку возле грубо сложенной пристани из черного камня. Возле нее не было ни одной лодки, и она казалась заброшенной. У берега стояло несколько хижин без крыш, заросших и явно древних.

Джия подошла к нему и встала рядом. Он приставил рот к ее уху и прокричал:

— Мы опоздали на столетие или около того!

— Но дым…

— Это пар!

Он забыл, что в краю вулканов могут быть горячие источники. Одна сторона каньона была покрыта лесом, но другая состояла в основном из голого, шишковатого камня, который блестел и дымился, словно неподвижный каскад овсяной каши.

К ним подошли остальные. Вскоре все вернулись в повозку, подальше от шума.

— Это каменоломня, — сказал Уолли, — или была когда-то. Горячая вода создает… это коричневатое вещество. — Очевидно, Шонсу никогда не слышал об известняковом туфе, поскольку не мог дать ему названия. — Похоже, здесь никого не было целую вечность. Что ж, здесь есть укрытие, и мы можем принять горячую ванну.

— Там лодки, милорд, — сказал Катанджи, щурясь в лучах закатного солнца.

Лодки были слишком далеко для того, чтобы ими можно было воспользоваться, но предводитель должен поддерживать дух тех, кто идет за ним. Уолли многозначительно посмотрел на рыжую косичку Ннанджи.

— Отведем твоего брата к пристани и немного им помашем, — предложил он.

— В качестве места для лагеря вряд ли можно было найти что-либо лучше, чем этот каньон. У подножия утеса, действительно, плескались пруды с теплой водой. Заброшенные хижины заросли крапивой, но вокруг было достаточно травы, где можно было разбить палатки, которые были у искателей приключений с собой, и можно было развести костер, не опасаясь быть увиденным. Свежей воды также было вдоволь, и при необходимости здесь можно было найти укрытие от ветра.

Однако добраться туда было непросто. Потребовался еще час для того, чтобы благополучно доставить людей, груз и лошадей в долину, и к тому времени солнце уже было у горизонта. Повозку столкнули чуть ниже по склону и поставили у дерева, где она была не столь заметна со стороны озера.

Уолли никогда не чувствовал себя столь уставшим за все свои обе жизни, и все остальные были столь же измучены долгим, тяжелым днем. Он послал женщин попробовать горячие источники, пока мужчины разбивали лагерь. Сам он спустился вниз и осмотрел пристань. Сложенная из каменных отходов каменоломни, она выглядела крайне старой, но, вероятно, до сих пор была пригодна для использования.

Потом он присоединился к остальным в роскошной горячей ванне, которая сняла напряжение мышц и смягчила волдыри, превращая болезненную усталость в сонное томление. Когда все закончилось, их уже ждал ужин.

Солнце зашло, окрасив небо и Реку в золотисто-малиновый цвет. Пролетели в сторону дома водоплавающие птицы.

У костра почти никто не разговаривал, пока долина постепенно погружалась в темноту. Телку неудержимо клонило в сон, и Ннанджи велел ей идти спать. Она слабо улыбнулась и побрела к палаткам. Снова наступила тишина. Даже у обычно разговорчивого Катанджи куда-то пропало его возбужденное настроение, в то время как Хонакура выглядел опасно вымотавшимся. Накануне Уолли прибыл на заброшенную пристань возле маленького каньона, и теперь он оказался в похожем месте на той же самой Реке по другую сторону гор. Почему-то ему не казалось, что они продвинулись слишком далеко.

— Ну как, новичок? — сказал он. — Уже три дня, как ты воин. Еще не устал?

Катанджи через силу улыбнулся.

— Нет, милорд.

Ннанджи фыркнул с притворным неодобрением.

— Когда я был новичком, я провел первые три дня, упражняясь в искусстве владения мечом. Я думал, моя рука отвалится.

Его брат переменил позу.

— Дело не в моей руке, наставник.

— Я знаю, каково тебе, и в каком именно месте. Он хорошо себя проявил, не так ли, милорд брат?

— Очень хорошо. Как и все мы.

Ннанджи гордо кивнул и спросил:

— Что теперь будем делать?

— Какие будут предложения?

— Нам следует молиться, — строго сказал Гарадуи, — отдавая себя на милость…

— Вздор! — лицо Хонакуры сморщилось в недовольной гримасе.

— Это богохульство, старик!

— Я сказал — вздор! Уверяю тебя, Богиня прекрасно знает, что Она делает. Ты бывал в охотничьих экспедициях, строитель? Тебе когда-нибудь приходилось наткнуться на место для лагеря с горячей и холодной водой, со сладким сеном, с таким видом… более безопасное, лучше укрытое, или более явным образом специально предусмотренное богами?

— Но…

— Лорд Шонсу — Ее избранник, и о нас хорошо заботятся.

— Ты жрец? — Гарадуи покраснел.

— Я был им, — раздраженно подтвердил старик. — И я говорю вам, что нас привели на это место с определенной целью, так что любые твои просьбы будут попросту излишни. Единственный здесь здравомыслящий человек — это Телка. — С этими словами он неуклюже поднялся на ноги и направился к палаткам. Очевидно, ему не доставляло никакого удовольствия выслушивать нравоучения от непрофессионала, хотя это было частью цены, которую он платил за свою анонимность.

В небо взлетали искры, и желтый свет мерцал на усталых лицах. Тенор потрескивания костра пел свою песню на фоне баритона водопада. Катанджи зевнул во весь рот, завернулся в одеяло и уснул крепким сном.

Проблема, однако оставалась. Гарадуи и Куили начали тихую беседу. Уолли обнял Джию. Ннанджи лениво шевелил длинной палкой в костре.

Вокруг было достаточно деревьев. На любой другой Реке Уолли, возможно, подумал бы о том, чтобы построить плот, но эти воды несли в себе смерть. Паруса вдали могли принадлежать рыбацким лодкам или торговым кораблям, но он не мог придумать никакого способа подать им сигнал. Даже дым в данном случае ничего бы не дал, так как клубы пара наверняка были хорошо известной местной приметой.

— Полагаю, у нас есть запас еды на пару дней, — задумчиво сказал он. — По крайней мере, если расходовать ее экономно. Мы с тобой можем попытаться добраться до Ауса, Ннанджи. Тогда мы могли бы привести сюда лодку для остальных.

Ннанджи что-то пробормотал в знак согласия и зевнул.

— В последнее время нам не слишком много пришлось спать, — сказал Уолли. — Хороший отдых может несколько прояснить наши мысли.

— Ты хочешь, чтобы я первым стоял на страже, милорд брат?

— В этом нет особого смысла. Отсюда некуда бежать, и здесь невозможно сражаться.

Ннанджи с сомнением нахмурился. Если бы Уолли попросил, он бы охотно стоял на страже, пока бы не свалился.

— Я знаю, что говорят сутры, — согласился Уолли, — но мне просто кажется, что данный случай не вполне обычен. Мы оба нуждаемся в сне больше, чем кто-либо другой.

Ннанджи послушно кивнул и пожелал ему спокойной ночи. Он сбросил сапоги и начал укутывать свои длинные ноги одеялом. Вскоре он уже вытянулся, словно мумия, и еще через две минуты храпел.

Джия придвинулась ближе к Уолли и игриво хихикнула.

— У Телки сегодня снова свободный вечер, господин. Похоже, ей не приходится слишком тяжко трудиться в роли ночной рабыни?

Он крепче обнял ее.

— Нет, у нее в самом деле небольшой отпуск. — Пауза. — По крайней мере, он не пытается оказать честь какой-нибудь жрице.

Джия улыбнулась.

— Похоже, наша ученица ищет чести в другом месте.

Уолли взглянул на другую сторону костра. Куили и Гарадуи сидели очень близко друг к другу, все еще беседуя… обсуждая бараки для рабов?

— Гм… Я не заметил.

— Я поступила очень смело, господин — я сказала об этом и адепту Ннанджи тоже. Он тоже не заметил.

— Он и не мог заметить.

— Но он поддерживает строителя Гарадуи. А строитель Гарадуи очень увлечен ученицей Куили. Он говорит, что никогда раньше ее по-настоящему не ценил. Он не слишком много времени проводил в поместье, с тех пор как принес присягу своей гильдии.

Уолли поцеловал ее в ухо.

— Я прощаю тебе твою самонадеянность, рабыня. Молодец!

Джия зевнула и замолчала. Потом сказала:

— Лорду Хонакуре это, похоже, нравится, верно?

— Он… — Уолли хотел было сказать «наслаждается», но вовремя остановился. Его могли понять слишком буквально. — Да. Он устал, конечно. Но — да, он счастлив.

— Ты заметил кое-что еще, господин? Ты изменил мою жизнь, и жизнь Ннанджи. Лорд Хонакура счастлив. А Дикая Эни…

— Я дал ей денег?

— Деньги бесполезны для рабыни, господин. Она может купить на них вина или сластей, ничего больше. Но ты позволил ей одурачить всю храмовую гвардию. Ей это наверняка более чем понравилось.

— На что ты намекаешь, любовь моя?

— Я думаю, что все, кто помогает твоей миссии, получили свою награду. Новичок Катанджи должен был пойти в учение к своему отцу, а он этого не хотел.

Нет, Катанджи вряд ли был бы доволен, если бы ему всю свою жизнь пришлось ткать ковры. Уолли вспомнил и сыновей-близнецов Бриу, и Имперканни, назначенного старостой храмовой гвардии. А Конингу должен был к этому времени вновь обрести своего давно потерянного сына.

— Может быть, ты и права, — сонно сказал он. — Надеюсь, ради Куили, что ты права, и что мы все сможем выйти из этой истории живыми, чтобы насладиться нашими наградами.

Джия поцеловала его. Это был крепкий, изобретательный поцелуй, и в конце концов они легли, распростершись рядом друг с другом.

— Ты что-нибудь обязательно придумаешь, господин.

— Сегодня я не в состоянии о чем-либо думать, — сказал он. — Награды подождут. Давай спать.

— Он вспомнил, как его знобило ночью, и Джия укутала его одеялом. Солнечный бог летом нуждался в значительно более коротком отдыхе, нежели смертные, особенно смертные столь утомленные путешествием, что они могли спать на твердой земле столь же крепко, как на пуховых перинах. На рассвете ободряюще запели птицы, но никто не обратил на них внимания.

Утро уже почти миновало…

— Наставник?

Ннанджи? Нет — это был голос Катанджи. Благодаря воинским рефлексам Шонсу Уолли проснулся почти мгновенно. Он сел и спросил:

— Да?

На фоне неба сияла проказливая улыбка Катанджи.

— Ты позволишь мне, милорд, представить тебе новичка Матарро, воина первого ранга?

2

— Обязательно позволю, — сказал Уолли, — только дай я сначала найду свою заколку для волос.

Парень, стоявший рядом с Катанджи, испуганно съежился, увидев ранг Уолли. Он был выше Катанджи, и выглядел значительно взрослее, хотя вряд ли был намного старше. У него был здоровый и упитанный вид, его кожу покрывал темный загар. На поясе у него висел меч, а единственная метка на лбу также явно имела форму меча, и притом давно зажила, в отличие от метки на лбу у Катанджи, превратившейся в гноящуюся красную рану.

Однако Матарро не был похож на воина. У него не было ни косички, ни килта, и единственной его одеждой была длинная полоса белой материи, обернутая вокруг бедер, один конец которой свисал сзади, словно хвост, а другой проходил между ног и крепился петлей спереди, образуя еще один хвост.

Закрепив волосы сзади и выпутавшись из одеяла, Уолли взял свой пояс и ножны и неуклюже поднялся на ноги. Он застегнул пряжку, изобразив на своем лице самую дружелюбную улыбку.

Несколько успокоившись, парень подтянулся и начал произносить приветствие старшему:

— Я Матарро…

Он уверенно владел мечом, но принял две позы не в том порядке, и, похоже, не заметил своей ошибки.

— Я Шонсу… — Даже произнося ответное приветствие, Уолли изумленно смотрел через голову парня на пристань. Лагерь располагался в дальней части долины, скрытой кустарником. Когда к берегу подошел корабль, его экипаж увидел лишь заброшенную каменоломню и несколько пасущихся лошадей. Новичок Матарро отправился на разведку, или, возможно, ему ради шутки приказали это сделать.

Нужно было еще выяснить, каким образом Катанджи его встретил. Если он сначала увидел корабль, он должен был разбудить Уолли или Ннанджи — который, услышав голоса, с удивленным видом сел. Катанджи, конечно, пустил в ход свои чары и пригласил Матарро познакомиться с его наставником. Он выбрал Уолли, поскольку ему сказали, что Уолли теперь тоже его наставник, и широко улыбался при виде ошеломленной реакции Матарро.

Ннанджи вскочил на ноги.

— Позволь мне представить тебя, новичок, — сказал Уолли, — адепту…

У небольшого корабля был голубой корпус и белые мачты — три мачты, что казалось излишним для его размеров. Он явно кренился на правый борт. На берег было спущено два трапа, и люди носили по одному из них бревна, складывая их на берегу, и поднимались по другому обратно. Шум водопада заглушал их голоса.

— Что это за судно? — спросил Уолли, когда с формальностями было покончено.

Матарро встревоженно обвел взглядом лагерь, пересчитывая начинавших шевелиться путешественников.

— Он называется «Сапфир»! — быстро сказал Катанджи с самодовольной улыбкой. Уолли яростно взглянул на него смертоносным взглядом Седьмого, и тот замолчал.

— «Сапфир», милорд.

— И что привело вас в эти пустынные края?

Матарро поколебался, не будучи уверенным в том, сколь много информации ему следует сообщать. Видимо, он никогда прежде не встречался с Седьмым какой-либо гильдии, и потому имел право беспокоиться. Воины высокого ранга представляли опасность, особенно для других воинов. Уолли мог вызвать парня на поединок, если бы ему не понравился его взгляд или манера речи. Калечить или убивать новичка было неблагородно, но ни кто не стал бы спорить с Шонсу, и это было бы вполне законно.

— Нас привела сюда Рука Богини, милорд. Вчера вечером мы бросили якорь… С нами никогда такого прежде не бывало, милорд.

— И груз сместился?

Матарро кивнул, удивляясь тому, что сухопутный житель мог о подобном догадаться.

— А кто у вас главный?

— Томияно-Третий, милорд.

Уолли улыбнулся.

— Тогда, пожалуйста, передай мой привет моряку Томияно и сообщи ему, что я хотел бы с ним встретиться через несколько минут. Мы находимся на службе у Всевышней, и нам нужен какой-нибудь транспорт.

Парень снова кивнул. Он начал было поворачиваться, чтобы идти, прежде чем вспомнил, что должен произнести слова формального прощания. Исполняя ритуал, он еще больше запутался, чем при приветствии; однако владеть мечом он умел. Затем он кинулся бежать через кусты, словно перепуганный заяц, в сторону пристани.

— Водяная крыса! — с нескончаемым презрением фыркнул Ннанджи. — «Сапфир», а? — добавил он, улыбаясь Уолли. Потом он повернулся к Катанджи с лицом, словно у Демона Возмездия — наступила пора преподать несколько истин относительно правильного соблюдения воинского устава.

Уолли направился к палаткам. Хонакура уже выбрался наружу и лучился беззубой улыбкой.

— Да пребудет с тобой Богиня, старик.

— И с тобой, милорд.

— Ты снова оказался прав!

— Разве я не всегда прав?

— Пока — да, — согласился Уолли. — Расскажи мне, что случилось с колдунами? Я думал, чудеса не принесут мне пользы?

Хонакура пожал узкими плечами под черной мантией.

— Что касается колдунов — возможно, ты их просто переоценил? Как ты знаешь, люди могут обладать большой властью и вместе с тем совершать ошибки. Они всего лишь люди. Они могут быть все еще на пути сюда, но уже слишком поздно. И я бы не стал называть это чудом; это Рука Богини. Кроме того, я никогда не говорил, что ты не встретишь чудес, я лишь говорил, что не следует на них рассчитывать. Герои имеют право на везение, милорд. Это совсем другое дело.

Он ухмыльнулся. Хонакура мог сплести кружевное покрывало из целой коллегии иезуитов.

Радуясь прекрасной погоде и столь эффектному решению его проблемы, которое обеспечили ему боги, Уолли направился к пруду у основания водопада, чтобы привести себя в порядок. Несколько мгновений спустя к нему присоединился Ннанджи, бормоча что-то себе под нос о сосунках и фигурально смывая с рук кровь Катанджи. Он не мог понять, что трех дней было явно недостаточно, чтобы превратить его брата в обученного воина, и что он никогда не поднимется до собственных стандартов Ннанджи.

— Дай-ка я попробую догадаться, — сказал Уолли. — Он попросил тебя описать, какой должна быть правильная процедура, и тебе пришлось согласиться с тем, что мы ее не соблюли, поскольку я не выставил посты…

Ннанджи что-то неразборчиво прорычал. Он мог доставить неприятности брату, но слишком часто позволял ему возражать, и в результате неизменно оказывался неправ. Улыбаясь сам себе, Уолли оставил эту тему.

Когда обычные утренние дела были завершены, он сказал:

— Теперь идем на «Сапфир». Каковы формальности, когда поднимаешься на борт корабля, Ннанджи? Нужно спрашивать разрешения?

— Разрешения? — потрясенно переспросил Ннанджи. Он глубоко задумался, наконец сказал: — Да! Адепт Хагарандо как-то раз об этом упоминал. И капитана нужно приветствовать как старшего, независимо от ранга. Мечей на борту не обнажать…

Это были сведения из тех, что были Уолли неизвестны. Именно по этой причине боги назначили Ннанджи ему в помощники, с его безупречной памятью, хранившей богатый опыт всей храмовой гвардии. Однако гордостью Ннанджи была его принадлежность к сословию воинов, и Уолли должен был соблюдать осторожность, чтобы тот не подозревал, что основное его предназначение — служить в роли человека-энциклопедии. Если бы он узнал об этом, это был бы для него сокрушительный удар.

Так что Уолли небрежно поблагодарил его, словно дело касалось пустяка, прокладывая путь среди кустов.

— Водяная крыса — это воин, который живет на корабле? — Познания Шонсу в воинском жаргоне прошли мимо него. — Сколько вообще существует разновидностей воинов?

Ннанджи удивленно заморгал.

— Полагаю, три: гарнизонные, свободные, и водяные крысы.

— Без косичек, без килтов? Водяные крысы — это на самом деле моряки с метками в виде меча?

— Может быть, милорд брат — я никогда прежде их не встречал. Свободные всегда говорят о них с презрением. Я думаю…

— Пусть тебя это не беспокоит, — поспешно сказал Уолли, не желая снова извлекать порцию сведений из банка данных в его голове. — С таким именем, как «Сапфир», корабль явно был перенесен сюда Богиней, чтобы…

— Проклятье! — закричал Ннанджи.

Развернув сине-зеленые паруса, «Сапфир» удалялся вниз по течению, все еще накренившись, но с хорошей скоростью. На пристани лежала брошенная груда бревен.

Уолли допустил ошибку. Нужно было идти прямо на корабль с Матарро.

Как скоро явятся колдуны?

— Милорд брат! Что нам теперь делать?

Уолли яростно смотрел вслед уменьшающемуся кораблю, впервые осознав, что в это прекрасное утро на Реке достаточно сильный ветер.

— Думаю, мы предоставим решать эту проблему моему другу, — слабым голосом сказал он.

— Какому другу?

— Я зову его Коротышка.

Ннанджи нахмурился.

— Коротышка?

— Ты его не знаешь. Он бог.

«Очень забавно, мистер Смит!» Ему говорили, что он не должен рассчитывать на чудеса. Его также предупреждали, что он может потерпеть неудачу, как потерпел ее Шонсу. Он мог погибнуть, выполняя свою миссию. Сейчас же удача шла прямо ему в руки, почти равная чуду, и он упустил ее сквозь пальцы.

Как скоро явятся колдуны?

— Джия и Куили приготовили завтрак. Уолли был слишком разозлен на свою собственную глупость, что не способствовало хорошему аппетиту. Он в резком тоне приказал Катанджи отправиться на пристань и наблюдать за исчезающим вдали «Сапфиром». Он заверил остальных, что корабль скоро вернется. Его фальшивая уверенность определенно не обманула Хонакуру, который самодовольно ухмылялся, и Джию, которая выглядела явно обеспокоенной. Остальные, кажется, поверили его пророчеству, особенно Гарадуи.

Взяв с разложенных листьев щавеля несколько кусков жареной свинины и лепешек, Уолли сделал знак Ннанджи, чтобы тот шел с ним. Отойдя достаточно далеко для того, чтобы их нельзя было услышать, он сели на траву. Ннанджи осторожно последовал его примеру. Появился запыхавшийся Катанджи, доложив, что корабль исчез. Уолли велел ему возвращаться и ждать, пока он не появится снова.

— Можешь говорить и есть одновременно, — сказал он; впрочем, Ннанджи обычно именно так и поступал. — Я бы хотел услышать все истории, которые ты помнишь, о моряках и свободных меченосцах. На этот раз как можно более точно.

— Конечно! — Ннанджи был явно удивлен тем, что есть еще какие-то вопросы. Он на мгновение задумался, обгладывая кость, потом усмехнулся. — На обеде в День Горшечников, два года назад…

Это была юмористическая история про Пятого, который заявлял, что в течение своей карьеры убил четырех человек и восемь капитанов кораблей. Другие истории были более своеобразны; пересказывая их, Ннанджи подсознательно подражал голосам тех, от кого их впервые услышал. Свободные меченосцы требовали для себя бесплатного транспорта — они находились на Ее службе. Моряки, которые отказывались его предоставить, или вели себя с воинами чересчур нахально, могли лишиться уха, или еще хуже. Иногда, конечно, воинам приходилось мириться с дерзостью, пока корабль не приходил в порт. После этого они были свободны в выборе наказания, что и делали. Несколько инцидентов опасно напоминали изнасилование. Не удивительно, что ходили также слухи о воинах, таинственным образом исчезнувших в пути.

Конечно, это были лишь те из рассказов, которые имело смысл повторять; однако общая тенденция была ясна.

— Достаточно! Спасибо, Ннанджи.

— Я знаю еще много!

— Хватит. Банда мятежников, так?

Ннанджи энергично кивнул, разгрызая кусок хряща. Потом его глаза расширились, и он проглотил кусок, чуть не подавившись.

— Ты имеешь в виду моряков, милорд?

— Нет.

Уолли поднялся и пошел прочь, оставив своего подопечного с открытым в ужасе ртом.

— Милорд, теперь мы тебе не нужны, — в голосе Гарадуи не звучало ни тени сомнения. — Если позволишь, ученица Куили и я хотели бы, чтобы ты отпустил нас.

— Но колдуны…

— Они не причинят ей вреда, милорд. И мне, думаю, тоже.

— Ты не можешь этого знать. — Уолли собирался взять их двоих с собой, когда вернется корабль — если вернется. Если нет — тогда, конечно, вдали от его компании они могли быть в большей безопасности, но юный строитель об этом не думал.

— Мой отец — один из их главных сторонников среди мастеров гильдий. — Ему явно не нравилось это признавать. Затем он невинно улыбнулся. — И какой же проступок я совершил? Явились трое заблудившихся воинов. Я вывел их из владений колдунов самой быстрой дорогой.

— Я крайне благодарен вам обоим, — с самым суровым видом, на какой только был способен, сказал Уолли. — Идите, если хотите, с моим благословением. Но я должен потребовать от тебя клятвы, строитель.

— Я ничего им не скажу, милорд!

— Ты скажешь им все! Ответишь на все их вопросы. Ты должен мне в этом поклясться — я не допущу, чтобы из-за меня тебя пытали. Иначе ты останешься здесь.

В глазах парня появился знакомый фанатичный блеск.

— Я помогаю Ей в Ее делах. Она защитит меня!

Возможно, это было и так, но тем не менее Уолли потребовал от него торжественной клятвы. Поскольку письменность в Мире еще не изобрели, и других форм договоров не существовало, Народ придавал очень большое значение клятвам.

— Ты возьмешь повозку?

Гарадуи удивленно посмотрел на него: — И лошадей.

— Двух хватит? Остальных я у тебя куплю.

— Но…

Уолли приложил палец к губам.

Удивление превратилось в улыбку.

— Мы никогда этого не обсуждали! Но я не возьму твоего золота, лорд Шонсу. Моя семья в состоянии пожертвовать несколькими клячами — «Бабушка, я их потерял».

На этот раз Уолли оставил последнее слово за ним. Уединенная пристань могла быть больше чем путем к бегству. Она могла также дать ему доступ к руднику колдунов и к черному входу в Ов — идеальное место, где можно было бы высадиться и собрать небольшую армию. Лошади вряд ли добровольно покинули бы столь райское для них место. Они вполне могли оказаться снова полезными.

На пристани все еще одиноко сидел на бревнах Катанджи. Гарадуи поймал двух лошадей, которых хотел, и их быстро нагрузили припасами и палаткой. Затем Уолли проводил его и Куили до вершины утеса и помог вытащить повозку снова на ровное место. Долина Реки тянулась далеко за озером, и никаких признаков колдунов пока не было видно.

Он заметил, что вторая лошадь была привязана позади повозки в качестве запасной; Гарадуи собирался ехать рядом с Куили. Когда Уолли еще раз благодарил их обоих, пытаясь перекричать шум водопада, ему не требовалась помощь Джии, чтобы отметить перемену, происшедшую в маленькой жрице — в них обоих. Они стояли рядом друг с другом, и было видно, что они хотят быть вместе, и чтобы больше никого не было вокруг. Он пожелал им счастья и помощи Богини… и чуть было не принес свои поздравления. Но, возможно, это было несколько преждевременно.

Вдруг он увидел, что крохотная фигурка на далекой пристани подпрыгивает и размахивает руками.

— Я должен идти, — сказал Уолли. Он снова поблагодарил их обоих, пожал руку Гарадуи и поцеловал Куили. Она покраснела, но не сопротивлялась, похоже, испытывая те же чувства, что и он. Затем он начал спускаться с холма, карабкаясь и оскальзываясь. Их экспедиция снова состояла из семи членов.

— К тому времени, когда он оказался на пристани вместе с Ннанджи и его братом, «Сапфир» был уже достаточно близко для того, чтобы можно было услышать несущиеся над водой сердитые голоса. Ветер полностью стих, и паруса безвольно висели в полуденной жаре, пока корабль сносило течением к пристани. Он уже не кренился столь сильно, как раньше.

Катанджи находился под впечатлением увиденного, Ннанджи торжествовал…

— Я только отвернулся на секундочку, милорд — и вдруг он появился!

— На этот раз они станут делать то, чего требует от них Богиня, милорд брат!

Уолли вовсе не был в этом убежден — как и некоторые члены команды «Сапфира». Теперь он знал, как относились воины к морякам, и, соответственно, почему новость, которую принес Матарро, заставила их столь быстро отчалить. Богиня вернула их на то же самое место, но он жалел, что не может расслышать, о чем идет спор на борту. Самая оживленная и громкая дискуссия происходила на приподнятой палубе в кормовой части… полуюте? Высокая палуба впереди называлась по-английски, кажется, «полубак», но, похоже, в его словаре недоставало морской терминологии. Это было странно, поскольку Шонсу наверняка приходилось путешествовать по воде. Затем двое взбежали на полубак, и послышался грохот якорной цепи. Внезапно якорь с лязгом остановился, едва коснувшись воды — видимо, застрял. За проклятьями и яростными воплями последовали звуки ударов молота. «Сапфир» продолжал дрейфовать все ближе.

Уолли обернулся, глядя, как приближаются остальные, приноравливаясь к медленной походке Хонакуры.

— Ннанджи! Смотри!

На вершине утеса подпрыгивала одинокая фигура — Гарадуи. Рядом с ним была лошадь. Уолли помахал ему, и парень помахал в ответ. Он снова сел на лошадь и поскакал прочь.

Глаза Ннанджи сузились.

— Они идут?

— Как я понял, да.

Сколько потребуется времени, чтобы всадники, не обремененные повозкой, преодолели расстояние вдоль озера? Сколько им потребуется, чтобы спуститься с холма? И даже в этом могло не быть необходимости, если с помощью заклинания можно призвать сюда демонов.

Уолли вытер пот со лба, частично выступивший из-за жары, так как солнце, казалось, раскаляло воду и черные камни. Неподвижный воздух, казался мертвым и обезволивающим. «Сапфир» был уже очень близко, явно намереваясь пристать к берегу точно в том же самом месте, что и в прошлый раз. Споры закончились, как и попытки освободить якорь. Двое подтягивали кранцы, но остальные, похоже, куда-то исчезли. Джия, Виксини, Телка и Хонакура наконец добрались до пристани.

Мягко, словно перышко, «Сапфир» пристал к берегу. Уолли шагнул к швартовой тумбе, ожидая каната. Ничего не происходило. Что, сходней не будет?

Он вскочил на груду бревен, оказавшись почти на одном уровне с людьми на палубе, чуть позади корабля.

— Вы что-то забыли? — вежливо спросил он.

Какое-то мгновение ответа не было, лишь яростные взгляды. Он видел пятерых мужчин, и больше никого. Они стояли вдоль ближнего борта, на равных расстояниях, готовые отразить нападение; руки их были опущены и не видны из-за фальшборта, так что он не мог сказать, вооружены они или нет. Все, что он мог видеть — обнаженные смуглые торсы и разъяренные лица. На мгновение у него возникал мысль о команде борцов.

Стоявший посредине был ближе всего, и, вероятно, был здесь главным. Должно быть, это был капитан, Томияно. Он был явно разгневан, глаза его сузились, могучие белые зубы оскалились в злобной гримасе. Три метки в виде корабля под короткой челкой говорили о его ранге и гильдии. Он был молод и мускулист, и едва сохранял над собой контроль. У него были рыжеватые волосы — не столь рыжие, как у Ннанджи — но кожа его загорела до столь же темно-палисандрового оттенка. Несмотря на молодость, он производил впечатление человека, с которым следует считаться. Выглядел он угрожающе.

Уолли, не поднимаясь еще на борт, жестом приветствовал его как младшего.

— Чего тебе нужно, воин? — прорычал моряк.

— Разрешишь подняться на борт, капитан?

— Зачем?

— Я ищу транспорт для себя и своих спутников.

— Это семейный корабль — у нас нет места для пассажиров.

— Я готов заплатить любую разумную цену.

— От этого корабль не станет больше.

— Тогда оставьте своих Меняющих Курс на берегу.

Обветренное лицо моряка покраснело от ярости еще больше, хотя не было ничего позорного в том, чтобы быть Меняющим Курс.

— Какого дьявола ты имеешь в виду, воин?

Уолли немного подождал, чтобы слегка остынуть. Подобное обращение к высокопоставленному представителю его гильдии было преднамеренным оскорблением. Он также боролся с жгучим желанием оглянуться и посмотреть на утес — не появились ли еще колдуны, но во время этих тошнотворных переговоров это было бы тактической ошибкой. Он мог лишь надеяться, что Ннанджи продолжает наблюдать и скажет ему, когда это случится.

— Если у вас на борту нет Меняющих Курс, тогда, может быть, вы оказались здесь как раз для того, чтобы получить нескольких?

Томияно, если это был он, раздраженно стукнул кулаком по поручням и страстно посмотрел на обвисшие паруса.

— Моряк, от этого никому не будет пользы. Разреши мне подняться на борт, и я поприветствую тебя. Или ты поприветствуешь меня. Затем мы сможем возобновить нашу дискуссию в более цивилизованной форме.

Капитан молчал. Казалось, прошла целая минута, пока они безмолвно смотрели друг на друга. Наконец он бросил:

— Я Томияно, моряк третьего ранга, хозяин «Сапфира»… — он пробормотал остальное, сопроводив его несколькими небрежными жестами. Это выглядело как культурный эквивалент плевка под ноги.

Уолли позволил грубости на несколько мгновений повиснуть в воздухе, затем вытащил меч.

— Я Шонсу, воин седьмого ранга, избранный посланником Богини, и я…

— Избранный кем?

— Посланником. Это Ее собственный меч, капитан. Он был дан мне богом. Видишь сапфир? В моей заколке для волос еще один сапфир, и я тоже получил ее от него. Я выполняю миссию для Всевышней. В настоящий момент мне необходим транспорт, и твой корабль был перенесен сюда, как я понимаю, Ее Рукой.

Томияно сплюнул.

— Первые слишком много болтают.

— Он солгал?

— Нет, — признался капитан.

Катанджи громко кашлянул. Уолли обернулся, прежде чем успел подавить это желание. На вершине утеса стояли пятеро в капюшонах.

Томияно тоже их заметил и радостно улыбнулся.

— От кого-то бежишь, воин?

— Да, моряк. От колдунов.

— Колдуны? Так близко от Реки? Ха!

Уолли бросил взгляд на остальную четверку. Они стояли с хмурым видом, возможно, колеблясь, но сначала нужно было убедить их капитана. Он снова повернулся к обрыву. Колдуны спешили к самому легкому спуску. Ннанджи был бледнее, чем Уолли когда-либо видел. Вовсе не страх перед колдунами мучил сейчас Ннанджи — ему хотелось добраться до этого наглого моряка. Остальные спутники Уолли сбились в кучу за бревнами, с несчастным видом ожидая развязки. Это могло быть очередным божественным испытанием — у Уолли оставалось слишком мало времени, чтобы договориться.

Томияно презрительно усмехнулся.

— Тебя одурачили, воин! Ты бежишь от обычных привидений.

Ценой неимоверных усилий стараясь говорить спокойно, Уолли сказал:

— Не совсем так. Год назад в Ове колдуны убили сорок воинов.

— Что касается меня, они могут убить и втрое больше.

— А Матарро-Первый? Тогда спасай его! Быстро плыви отсюда, капитан.

Лицо моряка снова вспыхнуло яростью. Напоминание о его собственном бессилии, казалось, лишило его дара речи. Его корабль подвергался захвату, и он ничего не мог поделать.

— Колдуны призывают огненных демонов, капитан. Ты ведь не хочешь, чтобы они появились рядом с «Сапфиром», не так ли?

Томияно, казалось, готов был заскрежетать зубами. Он повернулся и взглянул на реку. На некотором расстоянии от пристани вода была чистой и гладкой, словно стекло. Дальше ее покрывала рябь от ветра.

— Если я пущу тебя и твою банду на борт, эти колдуны могут явиться за вами.

— Пусти нас на борт, и можешь отчаливать. Ты насмехаешься над Ее волей, не над моей. Я тебя сюда не звал.

— Нет! — Томияно подумал о другом выходе — мертвецам не нужно никуда плыть. Появилась его рука, сжимавшая нож. Уолли незачем было призывать на помощь энциклопедические познания Шонсу о холодном оружии, чтобы понять, что это метательный нож; об этом говорило то, как моряк его держал. Внезапно он почувствовал себя очень смертным. На таком расстоянии он был чрезвычайно уязвим, но вместе с тем расстояние было слишком большим для того, чтобы воспользоваться мечом.

— Ни один проклятый сухопутный воин никогда не ступит на мою палубу! Я поклялся в Йоке, что…

— Спокойно! — послышался новый голос. Рука капитана опустилась, и он повернулся, яростно глядя на человека, появившегося из двери на полубаке. Уолли облегченно вздохнул. Он снова бросил взгляд назад; колдунов не было видно за деревьями, но они наверняка были уже близко. Он посмотрел на Реку. Граница таинственного спокойствия перемещалась в сторону берега — поднимался ветер. У него оставалось лишь несколько минут, прежде чем «Сапфир» сдвинется с места. Если он не попадет на борт, тогда ему с Ннанджи придется двигаться в сторону деревьев, чтобы встретить врага…

— Я все улажу, Том'о, — сказал голос, и Уолли, обернувшись, ошеломленно уставился на стоявшую рядом с капитаном фигуру — Пятого, в красном. Это был воин, поскольку рядом с седой косичкой виднелась рукоятка меча, но он был достаточно стар, чтобы носить накидку без рукавов; невысокий и невероятно толстый, и ремни на груди пересекались крест-накрест, вместо того чтобы идти вертикально… Слишком толстый. Жир не в тех местах…

Затем она начала произносить слова приветствия:

— Я Брота, воин пятого ранга, владелица «Сапфира»…

Толстая, средних лет — женщина-воин? Вытаскивая меч для ответного приветствия, Уолли с трудом приходил в себя от последнего потрясения, а позади слышалось рычание Ннанджи. Томияно начал было спорить; женщина велела ему замолчать, и он повиновался. Владелица? Она явно была истинной хозяйкой корабля, почти наверняка — матерью Томияно. Когда седьмой меч, звякнув, вернулся в ножны, она быстро повернула голову, взглянув на Реку, затем на казавшуюся пустынной долину на другом берегу. Ее косичка была перевязана нелепым розовым бантом.

— Что это за история с колдунами, милорд?

— Они убили весь гарнизон в Ове год назад, госпожа. Богиня послала меня разобраться с ними — но в данный момент у меня нет для этого сил. Пятеро из них вот-вот будут здесь. Опасность угрожает не только мне. Тебе и новичку Матарро…

Она была ниже ростом, чем Дикая Эни, но, вероятно, толще. Однако ее мягкое смуглое лицо не носило того угрюмого выражения, которое всегда было свойственно рабам. В ее взгляде было что-то зловещее, и Уолли сразу это заметил. Остальные ее черты были мягкими и округлыми, но глаза сидели в темных пещерах, словно таящиеся в засаде драконы. У нее были густые брови, скорее белые, нежели коричневые. С женского лица смотрели глаза старого мужчины.

— Тридцать лет мы торгуем на Реке, лорд Шонсу, и никогда нас не касалась Ее Рука. Никогда Она не доставляла нам неприятностей, как и мы ей. Однако я никогда не слышала, чтобы Она перенесла корабль, стоящий на якоре. Возможно, тебе и мне действительно предназначено судьбой общее дело. — Она снова посмотрела на Реку, глядя на предательскую рябь, вызванную приближающимся ветром. Над ними слегка зашевелились паруса. Она тянула время.

— Тогда лучше заняться им поскорее, госпожа Брота.

Она пожала объемистыми плечами под малиновой тканью.

— Чего вы в точности от нас хотите?

Уолли поколебался, приводя в порядок мысли. С этой женщиной он предпочел бы контракт с подписью и печатью, заключенный в присутствии свидетелей и нотариально заверенный, но приходилось ограничиться рукопожатием. Он снова посмотрел на казавшуюся пустынной равнину.

— Немедленного допуска на борт. Безопасного проезда для меня и моих спутников до…

Осторожно! География Мира была изменчива — Аус мог не быть следующим городом на Реке. — Безопасного проезда до ближайшего города, где я мог бы нанять несколько воинов. Естественно, пищи и крова.

Томияно снова попытался что-то сказать, и она снова односложно приказала ему молчать.

— Очень хорошо. Плата составит двести золотых.

Богохульный возглас Ннанджи смешался с взрывом облегченного смеха капитана. Остальные моряки ухмыльнулись. Паруса зашевелились.

Зашевелились и кусты, неподалеку от двух заброшенных хижин у другого конца пристани.

Двести золотых — это был вопиющий грабеж, подобными средствами располагали лишь богачи. На эти деньги можно было купить ферму.

— Согласен! — сказал Уолли.

Ее глаза сузились от ярости — зловещие мужские глаза из-под резиновой женской маски.

— Я хотела бы видеть твои деньги, милорд.

Уолли уже шарил в кошельке, нащупывая среди монет драгоценности, которые дал ему полубог. Он нашел один камень и достал его двумя пальцами.

— Я продал точно такой же за триста, госпожа. Так что у меня есть чем заплатить. Договорились?

Она хмуро уставилась на крохотную голубую звездочку. Жадность победила.

— Пропустите их на борт!

Команда немедленно повиновалась. В борту корабля открылись два проема, и вниз протянулись руки. Ветер тронул паруса, и они весело взвились. Когда Уолли спрыгнул с груды бревен, из-за деревьев показались фигуры. Томияно побежал на корму, чтобы взяться за румпель. Джия и Виксини вошли через один проем, Хонакуру почти втащил Ннанджи через другой. Из дверей на полубаке и на корме начали появляться новые члены команды. Таща за собой ошеломленную Телку, Уолли тоже втолкнул ее наверх. «Сапфир» начал отходить от берега, и между ее кранцами и краем пристани образовался просвет. Катанджи вскарабкался на борт, с помощью брата и одного из матросов. Колдуны бежали к пристани, похожие на безымянных монахов в коричневых мантиях и капюшонах. Ннанджи и Уолли схватились за края проемов в борту, и их ноги оторвались от пристани. Прижавшись к борту, они какое-то мгновение болтались в воздухе, лишь несколько дюймов не доставая сапогами до кишевшей пираньями воды. Затем их втащили на борт.

Когда Уолли поднялся на ноги, створка за ним захлопнулась.

Уфф!

3

Потерпевшие поражение колдуны остановились на середине пристани. Их предводитель, Четвертый, потрясал кулаком. Уолли ждал, когда они начнут свои заклинания, но зловещие фигуры лишь стояли, не двигаясь. «Сапфир» уже отошел на приличное расстояние, разворачиваясь носом в сторону Реки. Или они находились вне пределов действия магии, или колдуны были слишком измотаны погоней, чтобы наводить чары.

Брота стояла перед Уолли, расставив ноги и протянув руку. Моряки-мужчины столпились вокруг. Их лица не отличались дружелюбием, а руки их были спрятаны за спиной.

Если это была проверка, сумеет ли Уолли добиться того, что их возьмут на борт, то он выиграл. Если же правильным ответом было остаться и сражаться, тогда он полностью проиграл, вручив меч Богини банде пиратов. Через несколько минут он мог уже кормить рыб.

По палубе простучали сапоги Ннанджи, и он появился из-за шлюпки, висевшей посредине корабля, возле борта. Он остановился, начал было поднимать руку, но застыл в замешательстве.

Уолли снова порылся в кошельке, намеренно тратя на это значительно больше времени, чем требовалось, так чтобы наблюдатели не знали, что там есть еще драгоценности.

— А! — Он достал сапфир и бросил его в толстую ладонь Броты.

Она тщательно изучила его, затем опустила в карман, не предлагая ему никакой сдачи. Она протянула ему обе руки. Он неуклюже сделал то же самое, и они обменялись рукопожатием в четыре руки — новый обычай для Уолли. После этого, как ему показалось, напряжение несколько спало.

— Идем со мной, милорд. — Брота повернулась, и моряки расступились перед ней. Ннанджи отступил назад и чуть не свалился в трюм.

У Броты была громоздкая, тяжеловесная походка. Уолли шел за ней с высоко поднятой головой, ожидая ножа в спину. Ничего, однако не случилось, и мгновение спустя Ннанджи уже шел позади него.

Главная палуба «Сапфира» была маленькой и очень загроможденной. Уолли прошел мимо большого открытого люка, рядом с которым он поднимался на борт. Дальше к корме с каждой стороны палубу ограничивали шлюпки. Затем ему пришлось обходить главную мачту и другой люк за ней, уклоняясь от отходивших от бортов растяжек, швартовых тумб, ящиков с гвоздями и пожарных ведер, которые, казалось, были расставлены повсюду, а также штабелей бревен и досок, которые, вероятно, служили в качестве крышек для люков. Это была трасса с препятствиями, притом достаточно опасная, учитывая два больших открытых люка. Отовсюду появлялись женщины и дети, угрюмо разглядывавшие пришельцев.

Брота направлялась к двери под кормовой палубой — там, по крайней мере, было пусто, если не считать Томияно, который сидел на скамейке рулевого, держа румпель, и хмуро смотрел на них. Вниз вели две лестницы, по одной в с каждой стороны главной палубы, которые еще больше ее загромождали. Уолли последовал за ней через дверь, наклонив голову. Ннанджи шел за ним следом.

Помещение было светлым и просторным, столь же большим, как и кормовая палуба над ним, хотя рукоятка меча Уолли почти касалась бимсов. Единственной мебелью служили два больших деревянных сундука у задней стены, и единственной помехой было основание мачты рядом с дверью — вот почему дверь была смещена от центра. В каждой стене было по два больших окна, и ставни на них были открыты, обеспечивая прекрасный вид во всех направлениях.

— Это помещение мы называем рубкой, милорд. Если вы собираетесь провести на борту ночь, придется удовлетвориться этим, поскольку свободных кают у нас нет.

— Вполне подойдет, — ответил Уолли. — Но для чего вы обычно ее используете? Я бы хотел причинить вам как можно меньше хлопот, госпожа.

Густые белые брови слегка приподнялись.

— Мы едим здесь, когда погода плохая. Здесь играют дети. По ночам здесь отдыхают вахтенные. Мы можем обойтись без нее день или два, и не слишком от этого пострадаем.

Уолли улыбнулся. Он не получил ответной улыбки, но манера ее поведения была не столь враждебной, как у ее сына; бизнес есть бизнес. Уолли понял, что никто не собирается выбрасывать его за борт… по крайней мере, пока.

— А какие правила мы должны соблюдать, как пассажиры? Я не хочу никаких проблем, госпожа. Я пришел с миром.

Снова последовало легкое удивление.

— Я только прошу вас не спускаться вниз.

— Согласен.

Она посмотрела на него, затем бросила взгляд на Ннанджи.

— Позволь мне, — сказал Уолли и представил его. И он, и Брота воспользовались штатским ритуалом — вытащить меч под столь низким потолком было достаточно сложно. Ннанджи говорил отрывисто, явно все еще пребывая в гневе.

— Есть еще одно, что часто вызывает определенные хлопоты, милорд. Я уверена, что вы благородные воины…

— Адепт Ннанджи и я взяли с собой своих собственных рабынь. Старик безобиден, а новичка мы предупредим. Если возникнут какие-то трения, госпожа Брота, пожалуйста, сразу же скажи мне.

Она кивнула, тряся щеками.

— Ты очень любезен, лорд Шонсу.

— И ты, со своей стороны…

Она нахмурилась.

— Прошу извинить за бесцеремонное поведение моего сына. Он… Добро пожаловать на борт. Мы будем служить воле Богини.

Если Томияно вел себя бесцеремонно, то Уолли не было никакой необходимости встречать враждебный прием.

— Как я понимаю, ближайший город — Аус, примерно в половине дня пути на север.

Она окинула взглядом окружающий пейзаж. «Сапфир» был уже посредине реки, двигаясь вверх по течению.

— Значит, это будет пункт нашего назначения. Один порт или другой — для нас нет большой разницы. Когда восстановим балласт, сможем двигаться быстрее.

Уолли повернулся, чтобы взглянуть на главную палубу со стороны. Судя по голосам и ударам, в трюмах шла работа. Время от времени появлялся один конец доски, а потом исчезал снова. На палубе сидело на корточках несколько детей, наблюдая за тем, что происходило внизу. Груз сместился, и теперь его перекладывали.

— Если тебе нужна помощь пары сильных ребят, госпожа…

Он слишком далеко вышел из своей роли; удивление превратилось в подозрительность.

— У нас больше свободных рук, чем места, где можно было бы их приложить, милорд. Прошу меня извинить.

Уолли смотрел, как она вперевалку удаляется прочь, с нелепым мечом на толстой красной спине, тряся седой косичкой и болтая мясистыми руками. Он повернулся к Ннанджи и отмел все его попытки протестовать.

— Расскажи мне о женщинах-воинах, брат?

Ннанджи мрачно нахмурился.

— Это одна из особенностей водяных крыс, которая крайне раздражает других воинов. Я слышал, как об этом несколько раз спорили. — Затем он процитировал три различных разговора между людьми, которых Уолли никогда не встречал. Будучи более знакомым с дискуссиями юридического характера, он самостоятельно пришел к заключению, что сутры не запрещали женщинам быть воинами. Сутры ничего однозначно не утверждали по этому поводу, так что водяные крысы могли интерпретировать их так, как считали нужным, но ситуация, когда пришлось бы сражаться с женщиной, лишала присутствия духа. Строго говоря, понятие «воин» было лишено пола. Нечто среднее? Как он мог подумать, скажем, о Ннанджи, как о воине без пола?

— Вероятно, она была хороша в молодости, — сказал он, — раз завоевала себе красный цвет. Вероятно, даже сейчас она смогла бы неплохо защищаться. Для нападения, однако, ей не хватает скорости…

Ннанджи усмехнулся.

— Значит, можно сказать, что нам ничего не угрожает. Я не видел других воинов, кроме новичка Матарро.

— Ты хорошо разглядел матросов?

— Да. А что?

Уолли ухмыльнулся и не торопясь направился к двери.

— Милорд брат! Двести золотых — это грабеж!

— Согласен.

— Значит, ты заберешь их обратно, когда мы придем в Аус? — Глаза Ннанджи горели. Он все еще находился под влиянием казарменной пропаганды, возможно, намереваясь отрезать кому-то уши.

— Нет! Когда я пожимаю кому-то руку — я связан обязательствами. Я надеюсь, что и госпожа Брота тоже.

Ннанджи тупо посмотрел на него.

— Ты не взглянул на матросов. Ты ни о чем не думаешь. Идем!

На пожарном ведре у самой двери сидел Хонакура.

— Ничего не пропустил? — язвительно спросил Уолли.

Сморщенное старческое лицо повернулось к нему.

— Не думаю, милорд. Интересная дама!

— И ее кровожадный сын!

— Верно. Скажи, ты не чувствуешь, насколько низко пал? — В проницательных глазах старика играл издевательский огонек.

Уолли никогда не предполагал, что сам может оказаться тем самым героем из загадки. И он еще ругал Ннанджи за то, что тот ни о чем не думает? Не могло быть большего героя, чем воин-Седьмой.

— Надеюсь, да, — задумчиво сказал он. — Мне бы не хотелось пасть еще ниже, нежели теперь. Как там дальше: «Встанет войско»? — Пока что он не предпринял ничего для того, чтобы собрать войско. Он попытался догадаться, на что намекает Хонакура. Хитрый старый мошенник что-то видел. — Ты думаешь, что, возможно, набрать войско в Аусе будет не так просто, как я надеюсь?

— Возможно. Ты уже нашел какие-нибудь круги, которые можно замкнуть?

— Проклятье! Что ты там задумал?

— Я, милорд? Я всего лишь бедный нищий, старый и скромный слуга…

Уолли пробормотал какую-то грубость и ушел. Маленький жрец был невыносим, когда пребывал в подобном настроении.

Шум в трюме продолжался, но «Сапфир» уже не кренился столь сильно. Джия сидела на палубе возле двери на полубаке, терпеливо сдерживая желание Виксини исследовать люк. Телка, сгорбившись, сидела рядом. Катанджи был занят беседой с двумя девочками-подростками, а также с Матарро, который теперь был без меча. У него не было косички, и единственную его одежду составляла набедренная повязка. С этого расстояния его невозможно было отличить от новичка-матроса. Сколько еще членов команды были воинами?

Однако ярко светило солнце, дул ласковый ветер, и корабль спокойно скользил по водной глади. Покрытые снегом вершины Реги-Вула неясно маячили на северо-восточном горизонте, величественные и прекрасные.

Уолли подошел к борту и оперся спиной на ограждение, разглядывая палубу, приходящих и уходящих людей. Ннанджи стоял рядом с ним, хмуро пытаясь делать то же самое. Джия поднялась и подошла к ним с Виксини на руках; Телка брела за ней следом.

— Тебе уже приходилось бывать на кораблях, любовь моя, — сказал Уолли.

— Как тебе этот по сравнению с другими?

Она улыбнулась и окинула взглядом палубу.

— Только однажды, господин. Этот чище.

— Да, о нем хорошо заботятся. — «Сапфир» был старым — доски палубы носили явные признаки многолетнего пользования, но медь сверкала, краска и лак блестели, канаты выглядели крепкими и новыми. Люди были хорошо ухожены и здоровы. За исключением пары старух в мантиях и нескольких голых детей, все носили набедренные повязки. Женщины дополняли их нагрудной лентой, завязанной сзади. Некоторые из них в подобного рода бикини смотрелись просто неотразимо.

— Можешь отнести этого шельмеца в рубку, — сказал Уолли, когда Виксини начал яростно сопротивляться. Какая-то девочка только что загнала туда двоих малышей. Телка следовала за Джией, словно овечка.

Ннанджи издал горловое рычание. Стройная темноволосая девушка примерно его возраста карабкалась по канатам у противоположного борта. Составлявшие ее одеяние ленты были желтыми и даже еще уже, чем у большинства. Картинка была весьма интересной.

— Хватит! — сказал Уолли.

— Что, посмотреть нельзя? — запротестовал Ннанджи, изображая обиду.

— Только не так, как ты! У тебя пар идет из ушей, а косичка торчком стоит.

Ннанджи хихикнул, но продолжал настойчиво разглядывать девушку, задирая голову все выше и выше по мере того, как девушка поднималась наверх.

Брота сидела на румпеле, на этот раз без меча — перевязь было бы неудобно носить под платьем. Томияно и еще один матрос поднялись на бак и возились с кабестаном, вероятно, пытаясь освободить застрявшую якорную цепь. Оба были в коричневых набедренных повязках, но у капитана был также кожаный пояс, на котором висел кинжал, символ его должности. Все остальные были не вооружены; никакого оружия вообще не было видно.

— Когда я поднялся на борт и расплачивался с Бротой, вокруг толпились люди. У них было оружие за спиной?

— Да, милорд брат. Длинные ножи.

— Ты не заметил, куда они потом их дели?

— Нет, — раздраженно ответил Ннанджи. — Они не слишком-то вежливы, верно?

На пассажиров никто почти не обращал внимания, но Уолли заметил несколько презрительных взглядов, не предназначавшихся для его глаз. Видимо, работы в трюме закончились, и двое снова закрыли люки досками. Они прошли мимо двух воинов несколько раз, казалось, даже их не замечая.

— Они не слишком дружелюбны, — согласился Уолли. — Что там говорил капитан, когда чуть не собирался меня прирезать? — Потом он быстро добавил:

— Тихо! — когда Ннанджи набрал в грудь воздуха. Томияно тогда кричал, так что и Ннанджи собирался было закричать.

— О. Верно. «Ни один проклятый сухопутный воин никогда больше не ступит на мою палубу! Я поклялся в Йоке, что…» Это все, что я слышал.

Уолли кивнул.

— Я это тоже слышал. — Там, в селении, женщины были нервными, раздражительными и чересчур дружелюбными. Этот речной народ вовсе не был дружелюбен, и вместе с тем он ощущал определенное сходство. Опять-таки, слишком напряженной была атмосфера.

Было, однако, одно исключение. Девушка в желтых лентах соскользнула с каната и грациозно направилась в сторону носа. Она была чересчур стройной, и походка ее была слегка подпрыгивающей, но это, похоже, не имело значения — Ннанджи снова зарычал. Если она пыталась привлечь его внимание, ей это удалось на все сто. Она была моложе, чем сначала показалось Уолли, примерно возраста Куили, и она была высокой, смуглой и соблазнительной.

Ннанджи вздохнул, продолжая плотоядно смотреть ей вслед.

— Девочка — первый класс.

— Попробуй посмотреть на других матросов, подопечный.

— Другие для меня слишком молоды. Вероятно, мне следовало бы…

— Я имел в виду мужчин.

Ннанджи нахмурился.

— На что я должен смотреть, милорд брат?

— На шрамы. — Крохотные отметины на плечах и ребрах, как правило, с правой стороны — старые царапины и недавние синяки.

Ннанджи мечтательно стоял, опершись спиной на планшир. При словах Уолли он подскочил и уставился на матросов, пока его глаза не подтвердили то, что тот только что сказал. Он начал быстро произносить сутры. Пятнадцатая: штатскому не позволено притрагиваться к мечу, за исключением крайней необходимости. Девяносто пятая: ему никогда не позволено брать в руки рапиру. Девяносто девятая: никогда, никогда, никогда штатский не может упражняться в фехтовании на рапирах или палках… Он замолчал, потрясенно глядя на Уолли.

— У женщин они тоже есть, — мягко сказал Уолли. — Подозреваю, что каждый на этом корабле владеет мечом.

— Но Брота — воин! Это отвратительно, милорд брат!

— И вместе с тем вполне здраво. Корабли — добыча пиратов, не так ли? Посреди Реки гарнизон на помощь не позовешь.

Реакция Ннанджи удивила Уолли. Вероятно, он сам не замечал шрамов, поскольку привык видеть их у своих друзей, но Уолли ждал объяснений. Возможно, именно по этой причине Томияно был не расположен пускать воинов на борт. Однако отметины имелись на теле каждого взрослого, которого удалось увидеть Уолли, и в любом порту имелись воины, которые могли их заметить. В некоторых отношениях Ннанджи был столь же простодушен в отношении Мира, как и Уолли, и, вероятно, о многих вещах ему не приходилось слышать в казарме. Например, о шрамах у моряков.

— Тебе не нравится, что я их осуждаю?

— Ох, Ннанджи, Ннанджи! Подумай! Брота и я обменялись рукопожатием. Мы своего рода гости. Это все, что разделяет нас и рыбу за бортом. У меня есть богатство за спиной, и еще одно в волосах. А теперь — будь вежлив с моряками, ладно?

Ннанджи не в состоянии был оценить опасность, кроме как исходящую от других воинов, но с тревогой посмотрел на освещенную солнцем воду по обе стороны корабля, на далекую полоску берега. Несколько рыбацких лодок с правого борта были единственными признаками человеческой жизни.

— Сколько человек в команде?

Ннанджи покачал головой.

— Пока что я видел пятерых мужчин, шесть женщин, пять подростков и полдюжины детей. Похоже, это почти все. Я думаю, что они моряки — конечно, кроме Броты и Матарро — но я не слишком приглядывался к лицам.

— Да, милорд брат.

— Теперь — где они прячут ножи?

— Ножи? — Ннанджи встревожился еще больше.

Он осторожно окинул взглядом палубу. Уолли никогда не видел его столь обеспокоенным; вероятно, сухопутный воин начинал понимать, какой ловушкой может оказаться корабль. Через несколько минут он начал что-то бормотать, раскладывая свои рассуждения, словно карты:

— Эти ведра с песком… они же не выращивают овощи… для борьбы с огнем? Достаточно большие, чтобы на них сидеть, но мне их не поднять. Ты можешь. Почему бы не поставить для того, чтобы сидеть, ведра поменьше? — Он с надеждой посмотрел на Уолли.

— Молодец! Как видишь, думать не так уж и трудно, верно?

— У меня от этого голова разболелась. — Однако похвала его радовала.

— Наставник?

Уолли повернулся и встретился с серьезным взглядом Катанджи. Позади него беспокойно стоял новичок Матарро.

— Катанджи, давай сразу договоримся — я не твой наставник, если не считать той странной клятвы, которую принесли Ннанджи и я. Так что будем считать, что я твой наставник только в том случае, если рядом нет Ннанджи, хорошо?

— Да, милорд. — Катанджи угрюмо повернулся к брату.

Уолли встретился взглядом с Матарро и подмигнул. Мальчишка изумленно дернулся, а потом улыбнулся.

— Наставник, могу я снять свой меч? Мат'о говорит, что возьмет меня с собой наверх, на «воронье гнездо». Но с мечом наверх нельзя.

Ннанджи нахмурился, услышав, как Катанджи щеголяет морским жаргоном. Уолли мог догадаться о значениях слов, но сама необходимость догадываться говорила о том, что Шонсу никогда не заботился о том, чтобы выучить терминологию. Очевидно, для воина корабль был лишь удобным средством передвижения.

— Полагаю, он думает, что сухопутный житель не отважится подняться на эти… как называются эти поперечные штуки, ученик?

Катанджи бросил встревоженный взгляд на Уолли, словно говоря, что не нуждается в подобной помощи.

— Реи, милорд, — сказал Матарро.

— Тогда покажи ему! — искренне сказал Ннанджи. — Давай! Я подержу твой меч. Вероятно, он сможет найти тебе и набедренную повязку? В килте не слишком удобно лазать по мачтам.

Пораженный столь неожиданной снисходительностью, Катанджи поспешно расстегнул перевязь и подал ее Ннанджи, сбросил сапоги и убежал вместе с Матарро. Ннанджи снова перевел взгляд на Уолли.

Уолли одобрительно кивнул.

— Так от них будет больше пользы.

Ннанджи быстро учился.

— Какое-то время Уолли стоял, опершись спиной на планшир, и наблюдал за корабельной жизнью. Двое юношей играли в какую-то игру на крышке одного из люков, три женщины чистили овощи на другой. Очень тощий юный матрос начал драить палубу. Томияно и еще двое мужчин сидели в углу, скрестив ноги, и делали вид, что сплетают канат, однако большей частью они внимательно следили за гостями. Слышался смех, доносившийся со стороны рубки и сверху, где, видимо, забавлялись Катанджи и группа подростков, невидимые среди парусов. Солнце стояло высоко, было жарко. Хонакура куда-то исчез. Брота, словно красная гора, сидела у румпеля, беседуя с пожилой женщиной в коричневом платье. Движение по Реке возрастало, и это могло быть знаком того, что «Сапфир» приближается к Аусу. Или куда-нибудь еще.

Затем послышалось ошеломленное шипение Ннанджи. Из двери на полубаке появилась девушка в желтом бикини. Улыбаясь, она направилась в сторону воинов, не торопясь, так что они могли насладиться движениями ее бедер. При ней был меч.

Не просто женщины-воины, но еще и молодые, красивые и сексуальные?

— Как только мужчины могут с такими сражаться? — пробормотал Ннанджи. Уолли думал о том же самом.

— Тана! — прорычал Томияно и вскочил на ноги. Она обернулась и хмуро уставилась на него. Томияно подскочил к ней, преграждая ей путь. Он что-то сердито прошептал и попытался ее остановить, но она увильнула от него и пошла дальше.

Она быстро подошла к Уолли и приветствовала его, в то время как он, не веря своим глазам, смотрел на две метки в форме меча на ее безупречном лбу. У нее были лоснящиеся черные волосы и гладкая, кофейного цвета кожа — само совершенство, почти полностью открытое взору. Лицо ее было привлекательным, с классическими точеными чертами. Она была слишком молода и слишком стройна на его вкус — он предпочитал более обширные формы Джии; но у него возникла мысль о манекенщицах, и он с готовностью признал, что мало кто из мужчин смог бы устоять перед этой гибкой девушкой-воином. Ннанджи тяжело дышал.

Уолли ответил на приветствие и представил ученицу Тану своему названому брату. Томияно маячил позади, водя пальцем по лезвию кинжала.

Тана стояла, сложив руки и застенчиво опустив глаза под длинными ресницами, ожидая, когда высокопоставленный заговорит первым. Ннанджи вовсе не был тем, на кого она пыталась произвести впечатление. На какое-то мгновение Уолли утратил дар речи. Перекрещивающиеся ремни у нее на груди туго обтягивали легкую ткань, с выдающимся результатом, достойным созерцания.

Он с трудом отвел взгляд и глубоко вздохнул.

— Я уже наслаждаюсь путешествием на вашем прекрасном корабле, ученица. Твое общество многократно увеличивает мое наслаждение.

Она ухитрилась по-девичьи покраснеть и взмахнула ресницами.

— Ты оказываешь нам честь своим присутствием, милорд.

— Не уверен, что капитан с этим полностью согласен.

Тана скорчила недовольную гримасу и обернулась, глядя на Томияно — тот стоял, прислонившись к мачте, и все еще ощупывал лезвие.

— Прости грубость моего брата, милорд. Он никого не хотел обидеть.

Проклятье! Брат? Значит, эта стройная Тана была дочерью толстой Броты — невероятно! Между ними не было абсолютно никакого сходства.

Прежде чем Уолли смог придумать, что ответить, Тана сказала:

— Я вижу, у тебя замечательный меч, лорд Шонсу. Не будешь ли ты так любезен позволить мне взглянуть на него?

Прозвучавший в ее словах явный подтекст был не случаен. Уолли вытащил седьмой меч, показывая его ей. Вероятно, он ее по-настоящему не интересовал, но подобное оружие могло произвести впечатление на любого, и она была поражена, увидев мастерство Чиоксина. Он кивнул Ннанджи, который охотно пересказал легенду, пока она рассматривала громадный сапфир, эфес в форме грифона и узор на самом лезвии.

Томияно был не единственным в команде, кто не одобрял поведения Таны. Женщины хмурились, а на лицах мужчин отражалась неприкрытая ярость. Уолли решил, что Тана — своевольная дерзкая девчонка. Вероятно, мать могла с ней справиться, но брат — определенно нет.

— Он великолепен, милорд, — наконец сказала она, искренне глядя на Уолли и не обращая внимания на Ннанджи. — Мы счастливы, что имеем возможность оказать помощь избраннику Богини.

Уолли убрал меч.

— Я счастлив, что «Сапфир» появился вовремя — хотя я очень сомневаюсь, что это была случайность. Это прекрасный корабль, и я вижу, что о нем хорошо заботятся.

Она снова взмахнула ресницами.

— Ты очень любезен, лорд Шонсу.

— Кажется, твоя мать говорила, что кораблю тридцать лет?

— О, он даже старше. Мой дед… купил его. Он был капитаном, пока не умер от лихорадки два года назад. Он был великим моряком. Потом капитаном стал Том'о. — Она пожала плечами. — Он бывает порой груб, но, полагаю, моряк неплохой.

— Почему не твой отец?

Тана вздохнула.

— Отец давно умер. Кроме того, он был торговцем. У нас, речного народа, есть поговорка, милорд: «Торговец — голова, воин — руки, а моряк — ноги». Сейчас нам недостает торговца. Мой старший брат, Томиярро — вот это был торговец! Мама всегда говорила, что он может купить у черепахи панцирь и продать ей перья.

— И как же вы торгуете? — спросил Уолли, хотя и сам мог догадаться. Его явно соблазняли. Она была слишком молода для того, чтобы обладать для этого достаточным опытом, но благодаря самой ее молодости даже подобные неуклюжие попытки оказывались действенными.

— О, с этим справляется мама, — небрежно ответила Тана.

— Да, госпожа Брота умеет вести переговоры.

Тана хихикнула.

— Ты ее перехитрил, милорд.

— Я?

— Она получила от тебя чудесный сапфир, но на самом деле ей нужна была твоя заколка для волос.

Не зная, что на это ответить, Уолли посмотрел на Ннанджи, но глаза Ннанджи остекленели. Пора было менять тему.

— Твой брат сказал, что это семейный корабль. Кто остальные, кроме твоей матери и брата?

— Родственники, — ответила Тана. — Дяди и тети. Скукота! Мне так редко приходится встречать, — она глубоко вздохнула, — настоящих мужчин.

— Значит, у вас, очевидно, нет Меняющих Курс, и тем не менее вас перенесла сюда прошлой ночью Ее Рука?

— Это восхитительно! — сказала Тана, взволнованно глядя на окружающий ландшафт. — С нами никогда такого раньше не бывало.

— Так сказала и твоя мать. Полагаю, вы вернетесь в свои родные воды, как только мы сойдем на берег.

— Что ж, надеюсь, что нет! — Она тряхнула волосами. — Мы торговали между Хулом и Ки в течение многих лет. Это очень скучно. Я все время говорю матери, что пора попробовать чего-нибудь нового.

— И почему же она не хочет?

— Прибыль! — презрительно сказала Тана. — Она знает рынки. Сандаловое дерево — из Хула в Ки, горшки и корзины — из Ки в Хул. Туда и обратно, туда и обратно. Скука! Сейчас хоть какое-то приключение! Мы ведь даже уже не в тропиках, верно?

— Нет. Но здесь может быть опасно.

Тана победно улыбнулась.

— Чего нам бояться, когда с нами воин-Седьмой? Я уверена, что ты смог бы справиться с целым кораблем пиратов в одиночку, лорд Шонсу.

— Надеюсь, что не придется!

Разговор о пиратах мог перейти в опасную плоскость, коснувшись вопроса об использовании мечей моряками. Не успела мысль об этом возникнуть в голове Уолли, как в разговор вмешался Ннанджи.

— Вероятно, у тебя мало возможностей учиться фехтовать, ученица Тана?

Казалось, подобный вопрос ничуть ее не обеспокоил. Она повернулась и оценивающе взглянула на него.

— Конечно, адепт. Не будешь ли столь любезен преподать мне урок после обеда?

Ннанджи просиял.

— Буду очень рад!

Тана улыбнулась и снова повернулась к Уолли. Уолли ее улыбка не понравилась.

— Вероятно, мы приближаемся к Аусу, — сказал он. — Так что, возможно, никакого «после обеда» уже не будет. Но мы наверняка — ваши Меняющие Курс, а они, говорят, приносят кораблю счастье.

— Нам его не хватает! — Тана заговорщически понизила голос. — Иногда я думаю о том, лорд Шонсу, не лежит ли на нас проклятие.

— Как это? — Уолли почувствовал, что сейчас последует какая-то история.

— Ну, сначала мой дед… потом дядя Матирри умер от царапины на руке… а потом пираты! Год назад. Они убили моего брата, и другого дядю, а один из моих двоюродных братьев позже умер от ран.

— Это ужасно!

— Да. Это была трагедия. Знаешь, худшее я уже пережила, но, конечно, мне до сих пор их страшно недостает.

— Это было в Йоке? — спросил Уолли.

Она отшатнулась, словно от удара, побледнев так, что ему показалось, что сейчас она лишится чувств.

Краем глаза он заметил, что Томияно наполовину вытащил кинжал. Он был слишком далеко, чтобы слышать слова, но он видел реакцию сестры.

Что такого сказал Уолли?

— Твой брат упоминал Йок.

Она молча кивнула, с ужасом глядя на него.

— Полагаю, эти пираты были воинами-изменниками?

Тана облизнула побелевшие губы и снова кивнула, казалось, лишившись дара речи. Уолли показалось, будто он идет по стеклу над бездной. Томияно был не единственным, кто заметил ее испуг.

Уолли понизил голос.

— Конечно, я бы не стал говорить это никому за пределами нашей гильдии, ученица… но бесчестный воин — это мерзость, не заслуживающая никакой пощады. — Он быстро взглянул на ошеломленного Ннанджи. Даже он заметил испуг Таны, но единственно возможное объяснение еще до него не дошло. — Мой названый брат и я наткнулись на банду изменников два дня назад. Они получили по заслугам. Мир будет чище без подобных отбросов.

Тана, казалось, слегка успокоилась, и на ее щеках снова начал проступать румянец.

— Это… это делает тебе честь, милорд.

— Подобные вещи лучше не обсуждать, — официальным тоном произнес Уолли и взглянул на Ннанджи, ища поддержки.

— А? Что? — сказал Ннанджи.

Затем с полубака начали появляться взрослые и дети, неся корзины с фруктами и хлебом. Уолли почувствовал облегчение, словно от холодного ветра.

— А! Вот, наконец, и обед! Смотри, что теперь будет, ученица. Именно тут адепт Ннанджи лишит твою мать всей прибыли, которую она надеется получить благодаря моему сапфиру.

— По стандартам Народа, моряки вели себя весьма непринужденно. Обед был разложен на крышке переднего люка, и все расселись вокруг, кто где хотел, на крышках, ведрах или прямо на палубе. Еда была простой, но сытной: фрукты, сыр и колбаса. Брота передала румпель Томияно, после оживленной дискуссии, сопровождавшейся взглядами украдкой в сторону воинов. Затем она уместила свои массивные формы на крышке заднего люка и приступила к демонстрации того, как именно она приобрела такую фигуру, почти соперничая со зверским аппетитом Ннанджи.

Команда и пассажиры разделились на группы. Уолли все избегали, но Катанджи более молодые матросы приняли в свою компанию. Ннанджи не отходил от Таны, продолжая непрерывно жевать и одновременно рассказывать, как лорд Шонсу получил седьмой меч. Он пользовался версией, которую Уолли изложил в свое время Гарадуи, почти слово в слово, так что это было безопасно.

Уолли сидел на палубе, скрестив ноги и прислонившись к правому борту; Джия сидела рядом, стараясь ничем не выдавать своего беспокойства. Его миссия явно оказалась намного сложнее, чем он думал. Само собой разумеется, «Сапфир» был послан, чтобы спасти его от колдунов, но его предназначение наверняка заключалось в большем, нежели просто доставка его в Аус. Что в точности произошло в Йоке год назад? Тана упоминала что-то о пиратах, но Томияно говорил о другом. Паника Таны до ужаса напоминала опасения Куили, когда Уолли коснулся темы убийств. Эти моряки не были скромными крестьянами, которые скрылись бы в холмах; любой намек на то, что лорд Шонсу пытается проникнуть в мрачное прошлое, и из пожарных ведер очень быстро появились бы ножи. Враждебность висела над солнечной палубой, словно невидимый туман.

В Ове никто не укрывал преступников — Гарадуи это доказал — но «Сапфир» мог сообщить о преступлении воинам в любом городе на Реке, так что первый ответ не решал второй проблемы, Следующим городом мог быть Аус. А мог быть и Йок.

С того места, где сидел Уолли, было не слишком хорошо видно горы, но смена курса «Сапфира» давала ему возможность время от времени бросить на них взгляд. В полуденной жаре они казались туманными и голубыми, и почти не менялись.

Нужно было поговорить с Хонакурой, но разговор наедине на людной палубе был невозможен. Старик со счастливым видом сидел на крышке люка, беседуя с женщиной, столь же старой, как и он сам.

Обед подошел к концу. Дети начали убирать остатки еды. Даже не взглянув на лорда Шонсу, Брота тяжело заковыляла прочь, чтобы сменить сына у руля. Томияно спустился с кормы и начал набирать себе еды, прежде чем убрали корзины.

Все смотрели за правый борт. Уолли поднялся. «Сапфир» приближался к городу.

На первый взгляд он не мог заметить ничего особенного. Горы Реги-Вул все также возвышались на северо-востоке, так что это мог быть только Аус, и он выглядел примерно так, как и должен был в предположении Уолли выглядеть город в Мире. Расположенный на равнине, он был скрыт за высокими складскими зданиями верфи — двух- и трехэтажными деревянными строениями с красными черепичными крышами. За этими крышами на фоне полуденного ярко-голубого неба виднелись несколько золотых шпилей и более высоких зданий из серого камня, с такой же красной черепицей. Узкие улицы, извиваясь между складами, уходили в город. Суетившаяся на берегу толпа была слишком далеко, чтобы можно было различить цвета их рангов, но, казалось, она состояла из совершенно замечательных людей, занятых совершенно замечательными делами. «Сапфир» прокладывал путь среди стоявших на якорях кораблей всевозможных типов и размеров, а другие корабли стояли у набережной. По улицам громыхали конные повозки, и ветер разносил их грохот над водой.

Уолли какое-то время разглядывал дорогу в поисках воинов, но все еще было слишком далеко. Затем он снова взглянул на здания.

Он в три прыжка подскочил к крышке люка, на которой сидел обедавший Томияно.

— Капитан, что это за башня?

Моряк бросил на него злобный взгляд, затем уставился в сторону города. Он немного пожевал, сглотнул и сказал:

— Понятия не имею.

— Ты никогда ничего подобного не видел?

— Нет. — Он презрительно рассмеялся. — Ты думаешь, там полно колдунов, воин?

Да, Гарадуи рассказывал о колдунах, построивших башню в Ове. В некоторых из историй Ннанджи упоминались башни, хотя ни в одной из них не говорилось, как именно должны выглядеть башни колдунов. Сооружение, беспокоившее Уолли, не было похоже ни на что другое, что он видел в Аусе — если это был Аус. Оно было квадратным, темным и намного выше всех остальных. Оно стояло чуть позади ряда складов, в квартале от берега. Его окна казались черными провалами в черном камне. Оно выглядело зловеще.

— Я тоже никогда не видел ничего подобного, — сказал Уолли, не упоминая о том, что никогда прежде не видел в Мире ни одного города. — Если мои подозрения верны, то опасность угрожает не только мне, капитан. Твои мать и сестра — тоже воины.

Томияно фыркнул.

— Я уверен, что они смогут тебя защитить. Ты заплатил за проезд, лорд Шонсу. Ты прибыл на место.

Потом добавил:

— Скатертью дорога!

Ннанджи поймал взгляд Уолли. Ннанджи думал о том же самом, что и он.

Уолли подошел к ближайшему трапу, поднялся на корму и направился туда, где у руля сидела Брота.

— Вон та башня, госпожа? Ты когда-нибудь видела что-либо подобное?

— Посторонись, пожалуйста, милорд. Мне не видно.

Подавляя нарастающее раздражение, Уолли присел. «С водителем во время движения не разговаривать». Только теперь он увидел, что Брота совершает хитрые маневры, проводя корабль сквозь переполненную якорную стоянку при порывистом ветре. Похоже, приближался штиль.

— Нет, — нахмурившись, сказала она. — Не видела.

Ни Куили, ни Гарадуи никогда не были в Аусе, и внезапно Уолли вспомнил необъяснимое нечто на лице одного из компаньонов леди Тонди. Тонди общалась с высокопоставленными колдунами. Если они захватили Аус, так же как и Ов, тогда и она, и ее друзья наверняка о них знали. Забавно — Уолли попадал прямо из огня да в полымя. Это также объясняло, почему преследование в горах было не слишком усердным.

Ему не требовалось объяснять все это Броте. Она мрачно смотрела на таинственное здание, задумчиво сдвинув свои странно мужские брови.

— Ты заплатил за проезд до этого города, милорд.

— Нет. Я заплатил до ближайшего города, где я мог бы набрать себе воинов.

— Именно, — проворчала она. — Что ж, я никогда не слышала о колдунах возле Реки. Да, я слышала рассказы о них в горах, но они поклоняются Огненному Богу. Богиня не стала бы… — Она взглянула на меч Уолли и замолчала.

По трапу поднялся Томияно, жуя персик. Опершись о планшир, он презрительно посмотрел на сидевшего на корточках воина. Город приближался. Уолли повернулся, чтобы снова взглянуть на оживленную дорогу, искренне жалея, что у него нет хорошего бинокля.

— Если я не ошибаюсь, госпожа, опасность угрожает и тебе.

— Не настолько, как я могла бы ожидать в столь обширном месте. — Брота пересчитывала корабли, пришвартованные у пристани и стоящие на якоре на Реке. — Но на борту каждого корабля есть водяные крысы, милорд.

— Может быть, не здесь.

Она подняла руку и развязала ленту, удерживавшую ее волосы. Седые волосы рассыпались по ее плечам.

— Для торговца все города на одно лицо. У меня есть товар, который нужно продать. Собери своих воинов в рубке, и посмотрим.

Не в состоянии далее спорить, Уолли поднялся и пошел прочь.

Стоя у двери рубки и поторапливая своих подопечных, он снова взглянул на приближающуюся пристань. До нее было все еще слишком далеко, чтобы различить в толпе воинов или колдунов в капюшонах, но достаточно близко для того, чтобы они вскоре могли заметить его самого. Он быстро нырнул внутрь.

Ннанджи был явно недоволен, что им приходится скрываться, но у него хватало ума ничего не говорить. Уолли ходил вокруг, закрывая ставни и открывая в них жалюзи, так что он мог видеть все, что происходит снаружи, оставаясь при этом незамеченным. Хонакура, самодовольно ухмыляясь, примостился на большом сундуке.

— Только не говори мне, что я должен был этого ожидать! — прорычал Уолли.

— Я никогда не решился бы на подобную грубость, милорд.

Уолли сел рядом с ним. Они находились прямо под местом рулевого, но разносившиеся над водой крики и шум повозок заглушали тихие голоса. Он быстро рассказал о тайнах, которые он раскрыл на «Сапфире»: о беседе с Таной, и о проблеме моряков со шрамами от рапир.

— Что касается шрамов, милорд, — весело сказал старик, — кажется, я наблюдал их у моряков.

— Но никогда у других штатских?

Хонакура покачал головой.

— И мне известно, что моряки получают отпущение грехов, убивая людей в драках на мечах.

— Значит, должна быть соответствующая сутра. Конечно, имеет смысл позволить морякам защищаться от пиратов.

Это вовсе не означало, что все в Мире имело смысл. Уолли задумался, поймав себя на том, что потирает подбородок — манера, которую Ннанджи начал у него перенимать. Однако искать среди тысячи ста сорока четырех сутр было чересчур долго, и следовало подождать другого раза.

— Кроме того, — с невинным видом заметил Хонакура, — я разговаривал с воином Линой…

— С кем? Я не знал, что здесь есть еще одна — ты имеешь в виду ту древнюю старуху, рядом с которой ты сидел за обедом?

— Что ж, если ты считаешь, что ее возраст подвергает сомнению ее слова…

— Извини, старик! Прости меня.

Хонакура фыркнул.

— Она сказала одну вещь, которую мне следует вам сообщить. «Предупреди вашего великолепного лорда, чтобы не пытался пробовать свой меч на капитане».

— Она что, цветов не различает?!

Хонакура сдержался.

— От старости, возможно. — Он помрачнел, и больше от него нельзя было добиться ни слова.

«Сапфир» мягко ударился о кранцы.

— Уолли стоял у окна, рядом с Ннанджи, прижимавшего к себе Виксини в наступившей зловещей тишине. На берег были брошены швартовы, и стоявшие там мужчины быстро их привязывали… вероятно, это были моряки с других кораблей, поскольку они весело махали членам команды. Один из выходов был открыт, и сходни лежали наготове, хотя еще не были спущены на берег.

Казалось, больше ничего не происходило. Джия, Катанджи и Хонакура собрались у другого выходившего на причал окна. Даже Телка глядела в окно, хотя, вероятно, не знала, чего она, собственно, ищет.

Дорога, шедшая вдоль пристани, была слишком узкой для столь оживленного движения, зажатая между водой и складами. Значительно больший корабль прямо за кормой разгружал тюки с тканью и серые мешки; вокруг суетилось множество рабов, и к кораблю в очередь выстроились под загрузку фургоны. Полные дров повозки медленно громыхали в одну сторону, груженые строительным лесом фургоны — в другую, оглушительно грохоча по булыжнику окованными железом колесами. Одинокие всадники, паланкины и ручные тележки представляли дополнительную опасность для уворачивавшихся от них пешеходов. Все выглядело так, как и должен был выглядеть порт. Пахло пылью, лошадьми, рыбой и рекой.

Ннанджи что-то прошипел, показывая рукой. Сквозь толпу двигались двое колдунов, коричневый Третий и оранжевый Четвертый. Капюшоны скрывали их лица, а длинные накидки — их ноги; их руки прятались внутри объемистых рукавов. Они производили зловеще-безликое впечатление. Они вышагивали медленно и ровно, словно патрулируя окрестности, слегка поводя головами из стороны в сторону. Другие пешеходы уступали им дорогу. Спустя несколько пугающих мгновений они миновали корабль и пошли дальше. Уолли облегченно вздохнул, не заметив, что затаил дыхание.

Дверь распахнулась, и вкатилась Брота. Она хмуро взглянула на Уолли и встала в стороне, пропуская Тану. Затем вошел юный Матарро, сражаясь с длинным кожаным мешком, и наконец очень старая женщина, которая, должно быть, и была воином Линой. Брота захлопнула дверь. Она явно тоже видела колдунов, и направилась в укрытие, вместе с остальными воинами «Сапфира». Ни у кого из них не было мечей, и только у Броты были длинные волосы.

Матарро бросил мешок, и в нем что-то звякнуло. Ннанджи окаменел. Он сунул Виксини обратно в руки Джии и крадучись подошел ближе, чтобы взглянуть на мешок.

— Это не моя вина, — сказал Уолли. — Вы так или иначе пришли бы сюда — дальше по течению только Черные Земли.

Брота скорчила недовольную гримасу и подняла дряблые руки, чтобы завязать косичку.

— Чего мы ждем, госпожа?

— Таможенника.

— Это гильдия?

Она закатила глаза от подобного невежества.

— Нет. Это синекура. Племянник короля, или сын старосты. Или подобного рода отбросы — жулики, кровососы, ублюдки… Их обычно ничего не интересует, кроме наших денег, — угрюмо добавила она.

Вынужденный наклониться из-за низкого потолка, Уолли вытащил меч… просто на всякий случай. Ннанджи копался в мешке с мечами, который принес Матарро; он вытащил свой и поднялся. Сходни со скрипом и глухим стуком опустились на берег. Все придвинулись к окнам со стороны пристани.

Тана стояла совсем рядом с Уолли, глядя сквозь жалюзи.

— О! — прошептала она. — Это просто чудо!

Ее восторг был вполне понятен. Молодой человек, поднимавшийся по сходням, ростом почти с Уолли, двигался с плавной грацией. Казалось, его фигура была вырезана из орехового дерева — он был очень смуглый и стройный, в оранжевых сандалиях и набедренной повязке; на его плече висел украшенный ярким рисунком кожаный мешочек. Уолли пришла на ум реклама пляжных костюмов.

Гость белозубо улыбнулся Томияно и представился:

— Я Иксифино, моряк четвертого ранга, таможенник Ауса, и самое мое глубокое и самое скромное желание — да дарует вам Богиня долгую счастливую жизнь, и да склонит Она вас принять мою скромную и добровольную помощь, каковая только может потребоваться для достижения ваших благородных целей.

Томияно ответил с удивительной грацией, в то время как взгляд посетителя скользил по стоявшим перед ним морякам. Уолли заметил, что почти все мужчины находятся в непосредственной близости от пожарных ведер. Неприязнь к воинам не сделала их автоматически сторонниками колдунов.

— Приветствую тебя и твой корабль в Аусе, капитан, — сказал красавчик, снова блеснув белоснежными зубами, — от имени наших старейшин и мага.

— Мага?

— А, так вы впервые в этих краях? Да, наш маг — грозный лорд Изараццо, колдун-Седьмой. Аус давно свободен от воинского варварства.

— Как насчет водяных крыс?

Снова белозубая улыбка.

— Их не тронут, если они останутся на борту. У нас есть два местных закона, которые я должен разъяснить, капитан. Первый заключается попросту в том, что любой воин, ступивший на берег, лишается своего звания. Навсегда.

Томияно покраснел.

— Моя мать — воин. Она обычно ведет нашу торговлю.

— Ничего не поделаешь. Ей придется торговать с палубы. Если она сойдет на берег, она нарушит закон. — Иксифино пожал плечами и усмехнулся. — Но она увидит, что Аус — хорошее место для торговли. В торговле с палубы нет ничего необычного, а прибыль, вероятно, окажется выше, чем вы привыкли.

— Почему?

— Потому что на некоторых кораблях не любят городов колдунов, так что их заходит сюда меньше, чем прежде, Однако торговцы здесь честные — относительно, конечно — а народ мирный.

— Значит, колдуны поддерживают тут порядок?

Таможенник рассмеялся.

— Да, и очень даже неплохо.

Он ни разу не взглянул в сторону рубки, хотя члены команды старательно не загораживали ее от него. Забавно!

— Что будет делать колдун, если, скажем, его ученики поднимут мятеж? — спросил Томияно.

Снова смех.

— Мы держим наших учеников под надежным контролем, капитан. Но у нас бывали случаи насилия — иногда со стороны посещавших нас воинов. Могу сказать, что методы колдунов столь же действенны, что и у воинов. Должен сказать, даже в большей степени. Заклятие можно наложить и на расстоянии.

— И превратить их в лягушек? — скептически заметил Томияно.

— Превратить их в трупы, капитан. Иногда в обугленные трупы. — Пауза. Находившиеся в полутемной рубке обменялись взглядами.

Таможенник все еще был вполне дружелюбен.

— Но, за этим единственным исключением, капитан, Аус ничем не отличается от других городов, и даже более приятен, чем многие другие. Плата за торговлю — два золотых.

Капитан поднял брови.

— Она кажется вполне разумной.

— В большинстве городов плата именно такова. Все, что свыше — взятка, и мои хозяева такого не допускают.

Томияно молча протянул две монеты и обменялся с ним рукопожатием. Молодой человек слегка кивнул и повернулся, собираясь уходить.

— Ты сказал — два закона?

— Ах да. Совсем забыл. — Таможенник снова блеснул улыбкой. — Существует абсолютный запрет в отношении воинов высокого ранга — Шестых или Седьмых. Им даже запрещено появляться в порту. Но такое бывает редко. У вас ведь нет на борту свободных меченосцев, верно?

— Конечно, нет, — ответил Томияно.

Таможенник посмотрел в сторону рубки, затем снова повернулся к Томияно.

— И ты можешь поклясться своим кораблем, моряк?

На лбу у Уолли выступил пот. Его рука напряглась на рукоятке седьмого меча.

— Да.

Ннанджи с шипением выпустил воздух.

Таможенник улыбнулся капитану долгой, циничной улыбкой, качая головой, словно укоряя непослушного ребенка. Затем он повернулся кругом и удалился, шлепая сандалиями по сходням. Томияно с отсутствующим видом вытер лоб тыльной стороной ладони и начал выкрикивать распоряжения.

— Милорд брат!

Началось. С первой их встречи Уолли хорошо знал о невозможном идеализме Ннанджи. Он знал, что однажды это не доведет до добра. А здесь для Ннанджи все было очевидно.

— Я говорил тебе, что ты не можешь меня осуждать, Ннанджи. Ты можешь осудить капитана за его мать?

Ннанджи покраснел и обвел взглядом всю группу. Даже в полумраке надстройки явно чувствовалась враждебность со стороны Таны, Лины и Матарро. Глаза Броты превратились в кусочки стали.

— Думаю, замечание моего сына было сделано для твоей же пользы, адепт!

— Я не прячусь за лжесвидетельство, госпожа! В этом случае пострадала бы моя честь.

Это было безумие! Самоубийство! У Уолли хватало теперь забот с двумя городами, полными колдунов, а Ннанджи провоцировал моряков, словно ему действительно хотелось, чтобы его вышвырнули на берег. Он наверняка не дожил бы до следующего порта, как и Уолли. Тут Уолли увидел выход.

— Это не лжесвидетельство, Ннанджи. Это обычная, самая честная, правда. Мы не свободные меченосцы.

Ннанджи повернулся, тупо глядя на него.

— Ты говорил мне, что есть три типа воинов. Ты пропустил один — наемников.

— Ну, это не совсем то, милорд брат. Я имею в виду, подобная возможность возникает нечасто. — Ннанджи испытывал противоречивые чувства к наемникам. Брать деньги за ведение войны вряд ли было честно. С другой стороны, наемники могли купаться в крови и собственных подвигах.

— И тем не менее, мы совершаем особую миссию по воле Богини. Поэтому мы наемники, не свободные меченосцы! Так что капитан сказал правду. Теперь замолчи!

— Да, наставник.

Брота посмотрела на Уолли долгим, тяжелым взглядом и почти улыбнулась.

— Ты клянешься, милорд?

— Моим мечом.

Она кивнула, видимо, удовлетворившись.

Вошел Томияно и закрыл за собой дверь. Прислонившись к ней, он яростно уставился на Уолли. Старая Лина распахнула ставни со стороны Реки, впуская долгожданный свет и свежий воздух.

— Спасибо, капитан, — сказал Уолли.

— Он знал, что вы здесь!

— Видимо.

— Думаю, нам нужно уходить, — пробормотала Брота. — Мне это не нравится.

— Не выйдет! — огрызнулся ее сын. — Сейчас ни ветерка. Спокойно, как в молоке.

Уолли это не удивило.

— Так или иначе, я бы предпочел, чтобы вы на какое-то время задержались.

— Зачем? — нахмурилась Брота.

— Потому что, — ответил Уолли, — мне нужно больше узнать о колдунах. Богиня не поручила бы мне невыполнимую задачу, так что должен быть какой-то способ их победить. Должна у них быть какая-то слабость. Я не могу сказать, в чем именно она заключается, и единственный способ узнать — задавать вопросы в разных местах, подобных этому. Сколько еще городов было ими захвачено? Когда? Как? Где ближайший город воинов? Вот такого рода вопросы. Ты можешь помочь мне, госпожа; ты и твой экипаж. Этим ты окажешь услугу Всевышней.

Это могло быть и карой, однако Уолли не собирался расспрашивать о таинственном прошлом «Сапфира».

Томияно взглянул на мать, и она кивнула.

— Ладно, на что смогу, отвечу, — неохотно сказал он.

— Всего два вопроса, — сказал Уолли. — Ты держался за руку с таможенником. Она была мягкой или мозолистой?

— Мягкой! А что?

— Не похоже на руку моряка?

Глаза капитана сузились.

— Полагаю, его отец — местный староста, или что-то в этом роде. Он всего лишь мальчишка. Не обращай внимания…

— Второй вопрос: ты когда-либо подвергал сомнению налог за то, что он слишком низок?

Лицо Томияно покраснело.

— Какое это, к дьяволу, имеет значение? Вы ведь все видели и слышали, не так ли? Он о вас знал. Колдуны ему сказали.

— Он сам колдун, — сказал Уолли.

Метки на лице были столь неотъемлемой частью их культуры, что потребовалось некоторое время для того, чтобы свыкнуться с подобным предположением. Брота, похоже, восприняла его первым, и ее проницательные глаза превратились в узкие щелочки среди морщин.

— Почему ты так решил?

— Потому что он отказался от дополнительных денег, — сказал Уолли. — Если, как он сказал, это обычное дело? — Она кивнула. — Итак? Он поступил так, чтобы убедить нас, что его хозяева всевидящи и всемогущи. Но он не вел себя, словно лакей, за которым наблюдают хозяева — он был спокоен и весел. И подобного рода лояльности не купишь, поскольку он мог взять больше, да еще и потребовать взятки. У него мягкая ладонь. Он колдун.

Остальные обменялись испуганными взглядами.

— Что ж, мы на месте, — сказал Уолли. — Идите, занимайтесь своей торговлей. Но помните, что колдуном может быть любой, независимо от меток. Я бы не советовал допускать на борт больше одного постороннего за раз.

— Милорд брат?

— Да?

— Колдуны могут сделаться невидимыми. На корабле их уже может быть полно.

— Спасибо, Ннанджи, — простонал Уолли. — Хорошая мысль.

— На набережной были выставлены образцы дерева и несколько медных котлов. Брота устроилась в кресле на палубе в ожидании покупателей. Моряки сошли на берег и разбрелись в поисках информации — как профессиональной, так и военной. Хонакура тоже отправился на берег своим черепашьим шагом, и наверняка мог оказаться проницательным разведчиком. Появились лоточники со своими тележками, расхваливая товар. Старая Лина проковыляла вниз, торгуясь за розовых ощипанных кур и корзины с клубникой. Время от времени парами проходили колдуны, не обращая особого внимания на «Сапфир». День был жарким и душным.

Ннанджи снова уселся возле мешка с мечами, который принес Матарро. Он хмуро оглядел каждый из них, обнаружив, что они намного короче, чем он ожидал, наконец достал точильный камень и начал их править.

Виксини заснул. Джия и Телка сидели словно статуи, с неограниченным терпением рабов. Уолли смотрел сквозь жалюзи.

— Наставник, — сказал Катанджи. — Можно мне выйти на палубу?

— Нет. Почему при тебе нет меча?

— Мой килт внизу — под палубой, в каюте у Мат'о.

Ннанджи что-то проворчал и продолжал затачивать лезвие. Уолли не вмешивался, хотя не видел никаких причин к тому, чтобы Катанджи торчал здесь, как они с Ннанджи. У Катанджи не было косички, а его метка на лбу представляла собой гноящуюся красную рану, и ее невозможно было распознать даже на близком расстоянии.

Шло время. Ничего не происходило. Какой-то торговец поглядел на дерево Броты, пренебрежительно фыркнул и пошел дальше. Снова прошли два первых колдуна. Точильный камень Ннанджи неустанно и неприятно скрежетал. Мимо корабля прошел Хонакура, намереваясь исследовать другое направление. Катанджи бродил от окна к окну. Уолли устал стоять, размышляя над собственными проблемами, пока у него не закружилась голова. Ответ всегда был одним и тем же — ему не хватало информации.

Это нечестно! Как мог он вести войну, не зная о мощи противника? Военная разведка — вот что было ему нужно. Мата Хари… Джордж Смайли… В доме Тонди он играл роль детектива. Теперь же он оказался героем шпионского боевика, и проклятые метки на лицах Народа делали его задачу невозможной. Ему необходимо было стать на время Джеймсом Бондом, или даже Трэвисом Мак-Ги. Несколько дней в роли портового грузчика в Аусе позволили бы ему раздобыть необходимые данные, но на лбу у него красовались семь несмываемых меток в форме меча.

Точильный камень Ннанджи издал отвратительный скрежет.

Это было последней каплей.

Несколько раз Уолли приходилось вспомнить о том, что эмоции не являются мыслительным процессом. Приобретя тело Шонсу, он также приобрел его железы. Он научился следить за сигналами опасности, когда в руке у него был меч и можно было ожидать порции адреналина в крови, но иногда железы могли его подвести.

Как сейчас.

Раздражение, бессилие, позорная необходимость прятаться, даже, возможно, остатки временного смещения — все это внезапно смешалось вместе. Уолли Смит вышел из себя.

— К дьяволу! — бросил он. — Я иду на берег!

Ннанджи одобрительно взглянул на него.

— Правильно! — сказал он, откладывая свой камень.

— Ты остаешься здесь, — сказал Уолли. — Будешь охранять мой меч и мою заколку для волос. Катанджи, сходи к Броте и попроси у нее какую-нибудь черную тряпку. Заткнись, Ннанджи.

— Десять минут спустя на нем не было ничего, кроме куска черной ткани на бедрах и повязки на лбу. Он никогда еще не ощущал себя столь голым, и внутренний голос нашептывал ему, что следует быть осторожным, но отступать было уже поздно. Он направился к двери.

— Милорд брат! — схватив перевязь и меч Уолли, Ннанджи мятежно смотрел ему вслед. — Так нельзя! Воин без меча — это воин без чести. Ты просил меня сказать тебе…

— Твое возражение учтено, — Уолли обошел его и вышел на палубу.

Брота стояла, уперев кулаки в бока и глядя на него без какого-либо выражения.

— У тебя одно мясо и никаких мозгов. Что ты пытаешься доказать? Это глупо!

Какая наглость! Но он не был лордом-Седьмым, когда на лбу у него была повязка. Он прошел мимо нее, не говоря ни слова.

Джия стояла возле сходней, бледная и взволнованная, Он весело улыбнулся и попытался пройти мимо нее, но она преградила ему дорогу и обняла его.

— Господин, пожалуйста! Я знаю, что рабыня не должна такого говорить, но, пожалуйста, не делай этого! Это очень опасно.

— Опасность — мое ремесло, Джия.

Он поцеловал ее в лоб и отстранил ее с дороги.

Она прильнула к нему.

— Пожалуйста… Уолли?

Она никогда не называла его так, за исключением тех случаев, когда они занимались любовью.

Он покачал головой.

— Мы должны довериться воле Богини, любовь моя.

Он посмотрел по сторонам, нет ли колдунов. Не видя ни одного, он спустился по сходням и смешался с пешеходами, приноравливаясь к их шагам. Ему было все хорошо видно поверх голов, и никто, казалось, не обращал на него особого внимания, хотя он перехватил несколько взглядов, которые счел скорее удивленными, нежели угрожающими. Он прошел мимо торговых рядов, заставленных товарами и охранявшихся торговцами; мимо лотков с грудами ярких фруктов, золотистых караваев и окровавленного мяса, над которым роились мухи; мимо запряженных в фургоны лошадей, мирно трясших своими торбами под аккомпанемент позвякивания упряжи; он толкался в толпе, следя за тем, чтобы ему не наступили на босые пальцы ног и чтобы не ушибить их о камень. Он окинул взглядом в суматохе загружавшиеся и разгружавшиеся товары. Ему это начинало нравиться.

Воздух был неподвижным, горячим и липким. На пристани Ауса стоял тяжелый запах, но ему было весело.

Затем он увидел двоих в капюшонах, которые приближались к нему. Повернувшись к ним спиной, он смешался с группой людей вокруг лотка, где что-то поджаривалось на жаровне и затем предлагалось на палочках. Занимавшийся этим старик посмотрел на него, а потом пробормотал: «На, держи», и протянул ему палочку.

Теперь Уолли вспомнил, что нищие тоже носили черное и повязки на голове. Значит, могучий Шонсу был нищим, большим, рослым нищим, которому следовало бы поискать себе достойную работу? Он подавил улыбку, думая о своих оставшихся на корабле драгоценностях. Он откусил от предложенного ему угощения и обнаружил, что оно, хотя и несколько жесткое, но вкусное, горячее и острое. Откусив еще раз, он решил, что это осьминог, или каракатица. Пресноводный осьминог?

Он пробормотал ответное благословение:

— Да придаст Она силу твоей руке и остроту твоему глазу…

Старый лоточник в ужасе подскочил, и Уолли тут же пожалел о своих словах, поскольку это было благословение воина. Лоточник хмуро смотрел на него — атлетически сложенный молодой человек, с длинными волосами…

— Как говорится, — ухмыльнулся Уолли.

Лоточник бросил взгляд за плечо Уолли, словно пытаясь определить, как далеко ушли колдуны.

— Никогда больше, — прошептал он. — Не здесь. — Потом крикнул: — Убирайся!

Уолли огляделся по сторонам — колдунов нигде не было видно. Он снова направился сквозь толпу, жуя свою закуску. Он прошел мимо корабля, разгружавшего корзины с овощами, мимо другого, загружавшегося черепицей. Потом он удивленно остановился, из-за чего шедший позади него прохожий налетел на него и выругался. Прямо впереди возле маленького корабля стоял большой запряженный парой лошадей фургон. Группа юношей тащила по сходням мешки из фургона, и доски громко скрипели при каждом шаге. Рядом пристань была завалена товарами, большей частью длинными рулонами ткани, среди которых виднелись несколько безымянных тюков и узлов. Перед сходнями, ближе к Уолли на земле был разложен остальной груз корабля, до самого фургона: ящики и кувшины, но в основном медные и бронзовые котлы, ярко блестевшие на солнце.

Привлекли же внимание Уолли среди всего этого беспорядка два больших медных змеевика. Разглядывая котлы, он отметил два из них, громадных, словно мусорные баки, с крышками и маленькими горлышками наверху. Гипотеза: змеевики подходили к верхней части котлов. Это означало перегонный аппарат.

Вино — да; пиво — да; но он не знал слов, обозначавших бренди, или самогон, или спирт, или алкоголь. Что это — колдовство? Возбужденный своим открытием, он направился к кораблю.

Там стоял Томияно, беседуя с одним из моряков. Он увидел Уолли в тот же момент, когда Уолли увидел его, и лицо его исказилось от ярости. Он прервал разговор и быстро направился к нему.

— Что, к дьяволу, ты тут делаешь, Шонсу? — яростно спросил он.

— Интересуюсь кое-чем, — ответил Уолли. — Я, однако, Безымянный. Только воины могут задавать мне вопросы.

Капитана это вовсе не забавляло.

— Того, что под твоей повязкой, достаточно, чтобы убить тебя семь раз подряд. Ты подвергаешь опасности мой корабль!

Возможно, это и было так, но Уолли лишь невинно улыбнулся.

— Нет. Твой корабль в меньшей опасности, когда я на берегу. А теперь скажи мне — ты видел эти медные змеевики? Что это, и для чего?

Томияно с неохотой огляделся по сторонам.

— Понятия не имею, — сказал он. — Иди сюда, подальше от глаз.

Он вернулся к сходням, и Уолли последовал за ним, надежно укрытый от постороннего взгляда загруженным доверху фургоном. Компания чумазых подростков и юношей продолжала таскать на борт мешки, многие из которых оставляли за собой след из желтой пыли, а толстая женщина, облокотившись на борт, считала на счетах. Пожилой моряк с капитанским кинжалом на поясе вытаскивал мешки из фургона для своих работников. Корабль был довольно потрепанный и явно нуждался в покраске. Это была посредственная и грязная пародия на семейный корабль, который покинул Уолли.

Капитан был толст и сед, и выглядел глупым и ленивым по сравнению с мускулистым Томияно, так же как и их корабли. Он подозрительно посмотрел на Уолли, но с радостью воспринял возвращение Томияно как возможность прервать работу и продолжить беседу. Когда очередной подросток подошел за мешком, Уолли подхватил один и взвалил ему на спину. Потом он проделал то же самое и с другими; это позволяло не отрывать капитана от разговора.

Уолли прислушался. Дальше за Аусом вниз по течению было мелководье, говорил моряк, а еще дальше Черные Земли — ни одного города и ни одного человека за две недели пути. Капитану Томияно следовало направляться вверх по течению. Следующим городом был Ки Сан, большой и богатый. Колдунов там нет. Дела в Аусе идут плохо с тех пор, как пришли колдуны. В Ки Сане платят больше за предметы роскоши, такие как сандаловое дерево. Там много меди и бронзы, в Ки Сане. Это был естественный повод для Томияно, чтобы спросить о змеевиках — и моряк тут же замолчал, словно захлопнувшая раковину устрица. Змеевики он предпочитал не обсуждать.

Теперь и любопытство Томияно возросло, и он подошел ближе, чтобы взглянуть на таинственные предметы. Уолли присоединился к нему. Трубки были сделаны из луженого медного листа, причем весьма искусно, и когда Уолли поднял одну, ему без труда удалось присоединить ее к одному из больших котлов. Крышки были плотно пригнаны, и оба котла были пусты, но они могли быть предназначены только для перегонки. Старый моряк нервничал и пытался сменить тему, хотя в ответ на прямой вопрос он признал, что товары предназначаются для башни. Томияно, явно заинтригованный, желая помочь своему молчаливому спутнику, предложил купить один и получил многозначительный отказ.

— Какой от них прок моряку? — послышался позади высокий голос.

Уолли резко обернулся и оказался лицом к лицу с двумя колдунами.

Один из них держал серебряную флейту.

— Оба выглядели странно грузными в своих громоздких одеяниях. Тому, что повыше, было около сорока, и он носил оранжевую одежду Четвертого. Из-под капюшона виднелось узкое, подозрительное лицо, а обе его руки были спрятаны в рукавах.

Другой был в коричневой мантии, и на лбу у него было три метки в форме пера. Он был толще и моложе. Губы его были искривлены в надменной ухмылке, совсем близко от мундштука тонкой серебряной трубки. Трех нот, сыгранных на точно такой же, было достаточно, чтобы убить Кандору.

Замечание было обращено к Томияно, однако оба колдуна смотрели на Уолли.

По спине у него побежали струйки холодного пота; он оказался в ловушке. С одной стороны был фургон, а с другой корабль, колдуны же отрезали путь к отступлению в сторону «Сапфира». Позади него путь преграждали разбросанные товары, сходни и гора рулонов ткани. Он мог вспомнить по крайней мере три сутры, которые должны были его предупредить, не говоря уже о здравом смысле. Честь Ннанджи, практичность Броты, любовь Джии — он отверг их, и теперь должен был заплатить за собственную глупость.

Хуже всего было то, что он не знал, перед лицом какой опасности оказался. Можно ли было убежать от заклятия? Даже если бы ему противостояли лишь ножи или мечи, он вряд ли мог бы надеяться, что ему удастся как-то обмануть их и сбежать, хотя мантии колдунов мешали бы им, если бы дело дошло до погони. Если все, что им требовалось — дунуть в эту трубку, или если им достаточно было произнести несколько слов, чтобы превратить его в обугленный труп…

— Просто любопытно, адепт, — необычно робко сказал Томияно. — Мы никогда прежде ничего подобного не видели.

— Любопытство опасно, моряк, — ответил Четвертый, не глядя на него, — в особенности для воинов седьмого ранга. Ты не согласен… Уолли?

4

Этого просто не могло быть! Лишь Джия, Хонакура и Ннанджи знали это имя — больше никто во всем Мире. Даже если кого-то из них схватили, вряд ли у колдунов было время на то, чтобы извлечь необходимую информацию, под пытками или… любыми другими средствами, какие только Уолли мог себе представить.

Джия называла его по имени на корабле, у сходней. Вокруг не было никого, кто мог бы подслушать. Вероятно, даже Брота не могла его услышать. Вероятно, это был невидимка. Или телепат.

Однако, если колдуны обладали любой из этих способностей, то они были непобедимы.

— Ого, ты, кажется, забеспокоился! — ухмыльнулся колдун. — Ты ведь говорил Джии, что доверяешься Богине?

Никто не мог этого подслушать.

Уолли знал, что побледнел, и отчаянно старался подавить дрожь во всем теле. Страх — да. Более того — страх перед неизвестностью. Однако больше всего его приводила в ярость собственная ничем не оправданная глупость. Идиот!

— Иди! — бросил Четвертый. — Туда! — Он кивнул в сторону сходней.

Капитан корабля был, вероятно, не настолько глуп, как могло показаться — он уже успел скрыться на палубе. Работа прекратилась.

Уолли поколебался, затем пожал плечами и повернулся. Он прошел между котлами, остановился у сходней и обернулся, глядя на колдунов.

— Дальше, к кораблю! — визгливым голосом скомандовал Четвертый.

Уолли послушно подошел к краю пристани и нырнул под настил.

Колдун удовлетворенно кивнул.

— Не люблю запаха воинов. — Его смех звучал столь же пронзительно, как и голос.

Молодой колдун улыбнулся.

— Сними повязку! — приказал он. Руки его были сложены на груди, как и у его начальника, и флейта исчезла. Возможно, магия действовала на близком расстоянии?

Уолли покачал головой и впервые за все время заговорил:

— Я Безымянный, на службе Богини.

Голос его звучал более твердо, чем он ожидал.

— Ты — воин седьмого ранга! А мы здесь почитаем Огненного Бога. Сними эту тряпку и завяжи волосы обратно.

Уолли молча подчинился.

Почему руки обоих колдунов были теперь спрятаны внутри объемистых рукавов? Казалось, они что-то там скрывали, то ли какое-то оружие, то ли некий колдовской амулет. Даже нож не предвещал ничего хорошего, а как бороться с магией, Уолли не имел никакого понятия. Их глаза холодно смотрели из-под капюшонов, но, похоже, они несколько успокоились, когда их пленник оказался от них в некотором отдалении. Означало ли это, что для того, чтобы их заклинания подействовали, требовалось некоторое время, и они нуждались в некотором расстоянии между собой и своими жертвами? Если так, то Уолли уже мог признать себя побежденным, поскольку теперь он был еще в большей степени окружен со всех сторон, чем прежде — вода с одной стороны, рулоны ткани позади, и доходивший до уровня груди настил впереди.

Он посмотрел вниз. Между пристанью и обшарпанным бортом корабля оставалось некоторое расстояние. Там было достаточно места, чтобы прыгнуть в обманчиво безмятежную воду. На Земле он не стал бы колебаться, но здесь даже в гавани вода была чиста от плавающего мусора, за исключением нескольких кусков дерева. Он не мог больше доверять богам, полагая, что те поймут его невежество и защитят его от пираний. Его уже предупреждали — чудеса никогда не совершаются по требованию. Путь к бегству был отрезан.

— Если хочешь, прыгай, — издевался старший колдун. — Это сэкономит мне заклинание и избавит меня от необходимости сталкивать тебя туда.

— Я подожду, — ответил Уолли со всем спокойствием, на которое был способен.

Колдун торжествующе ухмыльнулся, потом сказал своему спутнику, не отводя взгляда от воина:

— Сначала мы должны разобраться с моряком-сообщником.

— Оставьте его в покое! — крикнул Уолли. — Мы даже не были с ним знакомы до сегодняшнего дня. Я захватил его корабль под угрозой меча.

— Он говорит неправду, воин. Обычное наказание за лжесвидетельство — полный рот горячих углей.

— У него не было выбора, адепт! Я держал меч у горла его сестры!

Четвертый поколебался.

— Думаю, ты лжешь, воин. Но мы будем милосердны. Покажи ему, для чего мы используем котлы, раз ему так интересно.

Третий направился к Томияно, скользя среди медных котлов, словно призрак, казалось, не касаясь земли. Он подошел к нему вплотную и пристально посмотрел в глаза капитану, который был вынужден отступить, упершись в медные перегонные аппараты.

— Значит, хочешь знать, чем мы занимаемся, так? — В голосе колдуна звучало веселье. Похоже, он был более самоуверенным из двоих, и, соответственно, старший колдун не был столь самоуверен по сравнению с ним. Это означало, что надежда все же есть — но где, и какая?

Уолли не мог видеть лица Томияно, только его спину, но мог слышать ярость в его голосе:

— Прошу прощения. Я не знал, что они принадлежат вам.

Назревало нечто зловещее; голос колдуна звучал издевательски.

— Что ж, подними один, и я тебе покажу.

— Нет, — огрызнулся Томияно.

— Подними! — огрызнулся в ответ колдун.

Моряк упер руки в бока.

— Нет!

Колдун что-то пробормотал и махнул рукой перед лицом капитана. Томияно сердито отпрянул; потом он закричал и схватился за щеку. Он сложился пополам, ругаясь и топая ногами.

Уолли сжал кулаки и посмотрел на Четвертого. Тот все еще смотрел на воина, явно наслаждаясь его бессильной яростью и ужасом.

Разъяренный Томияно выпрямился и схватился за нож.

Нож исчез. Потрясение, похоже, несколько его отрезвило; он повернул полное страха лицо к Уолли. Он побледнел от боли, и с одной стороны его рта виднелся страшный ожог. Он тряс левой рукой, словно его пальцам тоже было больно.

— Когда кто-то слишком досаждает воинам, они отрезают ему уши, — сказал Третий. — Мы не такие варвары, но мы хотели бы помнить всех, кто преступает границы нашего терпения. Это предупредит любого из моих собратьев, кто встретит тебя в будущем, что тебе нельзя доверять. А теперь, капитан Томияно, подними этот котел!

На почтительном расстоянии позади колдунов собиралась толпа, а сверху за ними наблюдали моряки. Томияно бросил на Уолли яростный взгляд. Он присел и обхватил руками большой котел. Он не был тяжелым, и Томияно выпрямился, снова поворачиваясь лицом к своему мучителю.

— Мы используем их, капитан, чтобы разводить в них птиц, — сказал Третий. — Не веришь? Смотри!

Он протянул руку и снял крышку. Прямо в лицо Томияно с шумом вспорхнула белая птица. Ошеломленный, он отступил назад, споткнулся о какой-то горшок и рухнул на землю под металлический грохот покатившихся котлов. Двое колдунов от души рассмеялись, и мгновение спустя послышался смех моряков с корабля, а также со стороны продолжавшей расти толпы возле фургона. Томияно, пошатываясь, поднялся; птица кругами взмыла в небо и скрылась.

Молодой колдун повернулся и снова подплыл к своему начальнику; оба посмотрели на Уолли.

— Теперь твоя очередь, воин, — сказал своим высоким голосом Четвертый. Сердце Уолли отчаянно билось, и он думал о том, сколько потребуется времени на заклинание, и как быстро он сможет прыгнуть. Ему следовало это сделать, пока второй измывался над моряком.

Последовала пауза, мучительно долгая пауза, во время которой колдуны смотрели на воина, а воин смотрел на них. Уолли старался дышать медленно и не напрягать мускулы, но вскоре ему самому уже хотелось, чтобы они наконец начали что-то делать — что бы они ни замышляли.

— Ты оказался поразительно глуп, Уолли, — сказал Четвертый. — Даже для воина ты был чересчур глуп.

— Я с этим не спорю, — ответил Уолли. Что дальше?

Четвертый слегка кивнул под капюшоном.

— Это очень скромный воин, колдун Ресалипи.

Разглядывая скрытое в тени лицо, Уолли заметил на нем бисеринки пота — колдун не хотел убивать. Вероятно, если бы Уолли собирался на них напасть, он бы мог это сделать, но хладнокровное убийство не каждому по вкусу. Уолли знал это.

Коричневый капюшон повернулся к оранжевому и что-то тихо прошептал. Возможно, Третий предлагал совершить казнь?

— Нет, Ресалипи, — сказал Четвертый, — думаю, наш скромный воин может стать примером для других. Я предлагаю тебе выбор, лорд Уолли. Ты можешь сейчас умереть, или доползти обратно до своего корабля на брюхе, демонстрируя свою покорность.

Надежда! Надежда, словно маленький огонек, вспыхнувший среди погасших углей. Уолли Смит готов был скорее поползти на брюхе, нежели погибнуть.

— И после этого я и корабль сможем безопасно уйти? Ты можешь мне в этом поклясться?

Даже столь слабой попытки сопротивления оказалось почти достаточно, чтобы колдун передумал.

— Торг здесь неуместен! — взвизгнул он. В этот момент младший снова что-то ему предложил. — Хорошая мысль! Знаешь, воин, мы в гильдии колдунов клянемся огнем. Снимай эту тряпку и бросай сюда.

Уолли мгновение поколебался, начиная, наконец, осознавать, что происходит. Он сорвал набедренную повязку, скомкал ее и перебросил через настил колдунам. Все это время, пока они с ним забавлялись, он оставался в живых. Он мрачно взглянул на Томияно, который удивленно молча наблюдал за происходящим. В сторону толпы он смотреть не стал.

Третий скользнул вперед, поднял кусок ткани и бросил ее перед своим начальником, который протянул руку и что-то пробормотал. Ткань начала дымиться, затем вспыхнула. Оба посмотрели на Уолли, чтобы увидеть, произвело ли это на него впечатление.

— Итак, я клянусь, — сказал Четвертый. — Теперь — иди сюда и ложись. — Он показал на настил.

У Уолли снова возникло мгновенное искушение отказаться. Та часть его, которая принадлежала Шонсу, отчаянно сопротивлялась при мысли о возможном унижении. Голый, за исключением шнурка, стягивавшего волосы, чувствуя себя смертельно униженным и уязвимым, он подошел к указанному месту, опустился на колени и лег, подняв голову и глядя на них.

Колдун с минуту с некоторым удивлением разглядывал его.

— Что ж, давай, ползи! Если остановишься — умрешь.

Уолли посмотрел на его спутника — даже тот был изумлен.

— У меня на корабле есть один чересчур горячий юноша, — сказал он. — Капитан, пожалуйста, возвращайся на корабль и предупреди их. Можешь привязать Ннанджи к мачте, если потребуется. Я не хочу лишних неприятностей.

— Но скажи ему, пусть посмотрит, — сказал младший колдун. Он рассмеялся, и капитан, перепрыгнув через несколько котлов, бросился бежать.

— Ползи, воин!

Уолли поднялся на четвереньки.

— Я сказал, на брюхе!

Уолли распростерся на земле и пополз по холодной, неровной и невероятно загаженной дороге. По этой дороге прошло множество лошадей. Он прополз мимо котлов и фургона, и толпа расступилась перед ним.

Ему нужно было преодолеть лишь расстояние, впятеро длиннее корабля.

Это заняло около десяти лет.

— Выше голову, воин!

Колдуны следовали за ним, крича толпе, чтобы те уступили дорогу воину. Перед ним открылся коридор из удивленных, насмешливых лиц, выкрикивавших непристойные комментарии. Он обогнул груды товаров на пристани. Он прополз мимо колес тележек лоточников и ножек торговых столов. Он убеждал себя, что к делу следует подходить прагматически — унижение намного предпочтительнее смерти.

Еще до того, как он достиг конца первого корабля, раздался смех. Затем в него полетели отбросы, тухлая рыба и кое-что потверже.

— Выше голову, воин!

Он увидел босые ноги, сапоги и сандалии, а затем доходившие до земли мантии, и понял, что появились новые колдуны. Из толпы слышались советы двигаться быстрее и быть осторожнее, чтобы ничего себе не ободрать. Дети начали выстраивать полосу препятствий из тюков и ящиков, так что ему приходилось ползком их огибать.

— Выше голову, воин! — снова послышался позади высокий голос. Ему уже прежде приходилось терпеть издевательства толпы, когда его путь лежал в Зал Судеб Богини, но тогда он был Уолли Смитом, сбитым с толку, полным страданий Уолли Смитом. Теперь же он был воином-Седьмым, и уже привык считать себя таковым. Сейчас унижение причиняло намного большие страдания.

— Дорогу воину!

Коридор из людей и ящиков изгибался, пока не привел к фургону, и он послушно прополз под ним, встреченный радостными криками, когда появился с другой стороны. Интересно, подумал он, от чего он уползает — от музыки? От белой птицы или горящей тряпки? Возможно, колдуны все это время лишь блефовали. Однако Кандору погиб. Гарнизон Ова тоже погиб, и, вероятно, гарнизон Ауса тоже. Толстый моряк взбежал по своим сходням.

Возможно, ему не удалось бы проделать весь путь до конца, если бы внезапно у него не возникла мысль о Ннанджи. Ннанджи обвинил его перед Имперканни в использовании чужого имени. Это было неблагородно, но того, что происходило сейчас, Ннанджи никогда бы ему не простил. А Уолли заставил парня принести четвертую клятву, «Твоя честь — моя честь». Значит, он уничтожил честь Ннанджи точно так же, как и свою собственную. Ннанджи убил бы его, заколол бы его безоружного, как отверженного, без всякого предупреждения… если только Ннанджи в своих собственных глазах не оказался бы таким же отверженным и потому не имел бы на это права. Возможно, Ннанджи скорее готов был бы убить самого себя — естественное поведение в подобной культуре. Уолли в отчаянии начал вспоминать сутры. Что соответствовало в Мире поведению римлянина, падающего на собственный меч, или прусского офицера, пускающего себе пулю в висок? Он не мог найти в сутрах ничего, что говорило бы о том, что Богиня ожидает сеппуку. На жаргоне моряков — «Он обмыл свой меч». Ну конечно.

Теперь он уже видел свою глупость во всех ее проявлениях. Шонсу или Ннанджи никогда не отправились бы на берег безоружными, но даже если бы они каким-то образом оказались в ловушке, как Уолли, они бы прыгнули с пристани. Именно этого ожидали колдуны; вероятно, того же ожидали и боги. Ему не хватило веры. Он ошибся не один раз, а дважды.

Ннанджи ценил собственную честь превыше всего в Мире, а Уолли буквально втоптал ее в грязь. Этого невозможно было ни простить, ни забыть, ни понять. Четвертая клятва была необратима. Он не мог поступить более жестоко, даже если бы планировал это заранее, и вполне возможно, что, вернувшись на «Сапфир», он мог найти Ннанджи уже мертвым. Он все еще отчаянно искал выход, когда понял, что его мучения уже почти подошли к концу, и в тревоге о своем подопечном он ползет совершенно машинально и не обращает внимания на язвительные замечания вокруг.

Впереди виднелись сходни «Сапфира»: оазис, Святой Грааль. Он закончил дистанцию и вполз на сходни. Он поднялся на колени, а затем на ноги, ожидая какого-то финального подвоха, но ничего не последовало, если не считать насмешливых поздравлений со стороны зрителей.

Он был неописуемо грязен, исцарапан и весь трясся. Он повернулся и посмотрел на колдунов. Ему показалось, что они наблюдают за ним с каким-то извращенным удовлетворением, но из-под капюшонов трудно было различить выражение их лиц. Он кивнул головой, изображая поклон, развернулся и поднялся по сходням.

Первое: Колдун видит воина. Второе: Воин ползет.

Но это не конец всей истории.

— На палубе, возле сходней, очень бледная Джия подала ему кусок ткани, и он обернул его вокруг бедер. Мгновение они молча смотрели друг на друга, затем он окинул взглядом палубу. Там стояли моряки, и Брота с Таной, но он не видел ни одного лица. Никто не смотрел на него. Он был невидим.

За исключением Джии. Взгляд рабов всегда должен был быть опущен. Джия никогда не смотрела ему прямо в лицо, кроме тех случаев, когда они были наедине.

— Только ты! — прошептал он. — Только ты не беспокоишься о чести?

— Чести? Чести раба? — Она схватила его за руку и потащила на бак. Ошеломленный, он позволил отвести себя в тесную душевую кабинку, где было темно и пахло плесенью. Она стянула с него повязку и заработала насосом, отчего стала почти такой же мокрой, как и он, когда смыл с себя грязь.

— Джия… Извини, — сказал он.

— Извини? Я же тебе говорила!

Ее страх превратился в злость, и подобная перемена, происшедшая с обычно мягкой и послушной рабыней, оказалась большей неожиданностью, чем все колдовство, свидетелем которому он был.

— Где Ннанджи? — спросил он.

— Понятия не имею!

Вымывшись, наконец, дочиста, он обнял ее и поцеловал; она пыталась сопротивляться его намного превосходящей силе — и это тоже было колдовством — но он настоял, пока она не уступила и не ответила тем же. Когда они разделились, она мгновение снова смотрела на него в полумраке, а затем разрыдалась. Он крепко обнял ее; с обоих ручьями стекала вода.

— Ты говорила мне, любовь моя, и я должен был послушаться. Мне очень, очень жаль.

Она прислонила голову к его груди и прошептала:

— Нет, это ты извини меня, господин, за то, что я так с тобой разговаривала.

— Никогда больше не называй меня «господин»! Никогда!

— Но… — она испуганно посмотрела на него. — Как же мне тебя называть?

— Называй меня «любовь моя», когда я этого заслуживаю, — сказал он, — и «идиот» во всех остальных случаях — и это последний приказ, который я тебе отдаю. О, Джия, ты единственная нормальная личность в Мире, и я безумно тебя люблю. Идем. Посмотрим, что нам удастся спасти после всего того, что я устроил.

Она подала ему его килт и сапоги. Он поспешно провел гребнем по волосам, а затем заставил себя снова выйти на палубу, под безжалостный солнечный свет. Брота, Тана, Томияно, другие моряки… никто из них все еще не реагировал на его присутствие, на невидимого воина. Его появление вызвало веселые возгласы с пристани. Он даже не взглянул в ту сторону.

Его заколка для волос и меч находились в рубке. Он направился прямиком через палубу. Когда он обходил крышку кормового люка, открылась дверь, и вышел Хонакура, очень усталый, напомнив Уолли доброго старого сельского доктора, выходящего из комнаты больного. «Можете теперь войти». Старый жрец попытался пройти мимо Уолли, но тот преградил ему дорогу.

— Ну, старик?

Хонакура посмотрел на него без какого-либо выражения на лице.

— У этого молодого человека голова словно кокосовый орех. Никогда не встречал головы крепче. Но теперь до него дошло.

— Большое тебе спасибо, жрец.

Мутные глаза старика, казалось, внезапно вспыхнули.

— Я это сделал не ради тебя. Ты презренный безумец.

Старик ушел.

Уолли вошел внутрь и закрыл за собой дверь.

Телка сидела на одном из сундуков у дальней стены, тупо глядя в пространство. Ннанджи стоял посреди помещения, очень бледный… юный, обиженный и уязвимый. Он все еще держал ножны с седьмым мечом, с болтавшимися ремнями и пряжками перевязи. Уолли подошел к нему. Он собирался что-то сказать, но какое-то мгновение мог лишь смотреть на странно пришибленный взгляд бесцветных глаз Ннанджи.

— Боги жестоки, милорд брат.

— Ннанджи…

— Я не мог бы этого сделать.

Это было абсурдно. «Я не мог бы проявить подобную трусость, и потому у тебя больше смелости, чем у меня?» Несомненно, что-то из извращенной логики Хонакуры.

— Ннанджи, прости меня.

Ннанджи грустно покачал головой.

— Боги жестоки. «Когда низко пасть придется»? Старик объяснил, что тебе пришлось страдать, брат… но я не мог бы этого сделать. Даже ради Самой Богини.

У него был такой вид, словно он хотел утешить Уолли, заключив его в объятия.

— О… О, проклятье! — Небольшая уловка могла бы извинить поведение Уолли в глазах Ннанджи, но это была ложь. Он не мог спрятаться за подобным обманом, как бы позорна ни была правда. — Я не думал о загадке. Мне даже в голову это не пришло. Я полз, потому что не хотел умирать.

Ннанджи закрыл глаза и содрогнулся.

— В моем мире это был бы достойный выход. — Уолли никак не смог бы примирить две культуры, слишком разным был в них способ мышления. Но он должен был попытаться — попытаться показать Ннанджи, что его поступок не был для него самого столь ужасен. — Я нарушил закон. Я понес наказание. Видишь ли, это не повредило никому, кроме меня. Думаю, это лучше, нежели смерть. Я говорил тебе, что делаю в этом мире все, что в моих силах… но я тебя предупреждал. Я сказал, что я не настоящий воин.

— Уф! — Ннанджи тряхнул головой, словно проясняя мысли, и отвернулся, пряча лицо. — Но боги, вероятно, знали, что ты поступишь именно так.

— Полагаю, да. Возможно, мне следовало прыгнуть. Возможно, она позволила бы мне… вернуться невредимым. — Для понятия «плавать» подходящего слова не нашлось.

Время тянулось медленно. С пристани доносился шум толпы.

— Я предупреждал тебя, Ннанджи. Тогда, в первый день, когда мы сидели на стене в храмовом саду…

— «Я не из тех героев, о которых говорится в эпосах». Я помню.

— Я не могу освободить тебя от четвертой клятвы. Она необратима. Но вторая утратила силу, если именно этого тебе хочется. Мы остаемся братьями по клятве, но мы можем никогда больше не встречаться. В следующем порту ты можешь уйти.

Ннанджи повернулся и распрямил худые плечи.

— Нет. У меня тоже есть своя роль. Старик все еще так считает. Я остаюсь. — Он протянул Уолли его заколку.

Удивленный и довольный, Уолли взял ее и воткнул в волосы.

— Может быть, это не очень надолго. Маленький бог предупреждал меня: наказание за ошибку — смерть, или еще хуже. Хонакура, возможно, ошибается относительно загадки. Возможно, я все испортил. Так что, может быть, это ненадолго.

Ннанджи судорожно сглотнул.

— Хуже? Ты уже был наказан, брат. Может быть, и нет… И это и моя вина, брат!

— Никогда! Что ты имеешь в виду?

— Ты просил меня предупредить тебя, когда ты будешь совершать ошибку. Когда ты снял свой меч…

— Ты меня предупредил. Я пренебрег твоим предупреждением.

Ннанджи вытащил седьмой меч.

Сердце Уолли замерло, а затем забилось чуть быстрее обычного. Он был не вооружен. К Ннанджи с обнаженным мечом в руке следовало относиться весьма осторожно.

— Я мог бы остановить тебя, брат, — мягко сказал он.

Уолли промолчал. В полумраке рубки свет отражался от смертоносного лезвия, которым Ннанджи поводил из стороны в сторону, задумчиво глядя на него.

— Я должен был тебя остановить. Но ты был Ее посланником.

Был? С одним сегодня определенно было покончено — Ннанджи был грубым образом излечен от поклонения перед героем.

Потом он взглянул на Уолли и заставил себя слабо улыбнуться — улыбка получилась скорее кривой, чем радостной.

— Был и есть, — сказал он. — Ее посланником, я имею в виду. — Он протянул ему ножны и перевязь. Меч он оставил у себя.

С нарастающей тревогой Уолли взял перевязь и начал ее застегивать, думая о том, что сейчас происходит под этой рыжей шевелюрой.

— Надеюсь, что я им являюсь до сих пор. Но сегодня я не чувствую себя героем.

Ннанджи снова посмотрел на меч в своей руке, глядя на игру света на сапфире, серебре и стали клинка.

— Помнишь последнее, что сказал Бриу, милорд брат?

— Нет.

— Самое последнее. Он сказал: «Полагаю, мы должны продолжать пытаться делать, как лучше».

Возможно, Ннанджи сожалел о том, что поменял наставника.

Нет; он расчетливо посмотрел на Уолли, а затем опустился на колено. Держа седьмой меч в обеих руках, он торжественно произнес:

— Живи с ним. Носи его и служи Ей. Умри с ним в руках.

Это был ритуал посвящения. Сутры требовали его для первого меча новичка, но воины применяли его к любому новому клинку. Ннанджи воспользовался им для повторного посвящения — обновления, возрождения Шонсу. Но это также означало дружбу, поскольку когда воин получал новый меч, он просил своего лучшего друга, чтобы тот вручил ему его. Так что это означало прощение и примирение, торжественную присягу и новое начало. Это означало: «Будь отныне воином». Оно было полно юношеского воинского романтизма, типичного для Ннанджи, и казавшегося сейчас удивительно уместным.

Злясь на возникший в горле комок, Уолли произнес ответ:

— Да будет он моей честью и моей гордостью.

Он взял меч и улыбнулся Ннанджи, который поднялся с земли.

— Спасибо тебе, брат. Постараюсь сделать все, что смогу.

Ннанджи не улыбнулся в ответ, лишь тихо сказал:

— Я тоже.

Оба резко обернулись на звук открывающейся двери.

— Господин! — поспешно сказала Джия. — Корабль вот-вот отойдет. А новичка Катанджи на борту нет.

— Ннанджи был уже почти у двери, когда пальцы Уолли сомкнулись у него на плече, словно челюсти льва.

— Плохая тактика, брат!

— Действительно! — сказал Ннанджи.

Он остался на месте, а на разведку отправился Уолли. Его встретили ироничные приветствия с пристани. Дерево и горшки были уже собраны и не слишком аккуратно сложены на палубе. Снова поднимался ветер. Матросы стояли у швартовов, Брота сидела у руля, а двое моряков, наклонившись, уже взялись за сходни. Они сердито выпрямились, когда на сходни ступил Уолли.

Одним из них был Томияно, и глаза его метали огонь на Уолли. Ожог на его левой щеке почернел и потрескался, словно обугленная шкура аллигатора. Даже под толстым слоем жира он доставлял ему адскую боль. Голос его звучал невнятно, поскольку он старался не двигать этой стороной рта.

— Что, дьявол тебе побери, ты делаешь, воин?

— Наш Первый еще на берегу.

— Эти, с мешками на головах, велели нам уходить, — пробормотал капитан.

— Ты собираешься с ними спорить?

— Видимо, придется. — Уолли ступил на сходни, и толпа тут же смолкла.

Внизу, на пристани, было теперь восемь или девять колдунов. Они выстроились в ряд, пересекая дорогу от воды до складов, а зрители теснились за их кордоном по обеим сторонам.

Четвертый с визгливым голосом тоже был там, но теперь рядом с ним стоял Пятый, безликий монах в красном с пятном-тенью вместо лица — так что «Сапфир» привлек крупную рыбу. Катанджи мог быть за многие мили отсюда, но хотелось надеяться, что он где-то рядом, в толпе, и его отделяет от корабля лишь пустая дорога. Его метка на лбу представляла собой гноящуюся рану, но она бы не выдержала тщательного осмотра.

Уолли прошествовал по сходням под направленными под него взглядами; у него по спине бежали мурашки в ожидании какого-либо непредсказуемого сверхъестественного нападения. Он остановился в футе от края, скрестил руки и уставился на Четвертого и Пятого.

— Я бы хотел поговорить с тобой, адепт-колдун, — крикнул он. Две головы в капюшонах, одна в красном, а другая в оранжевом, повернулись друг к другу, о чем-то совещаясь. Затем Четвертый медленно вышел вперед и остановился в нескольких футах от него, вне пределов досягаемости меча. Из-под капюшона на Уолли глянули холодные глаза.

— Чего ты еще хочешь, воин? — спросил визгливый голос.

Уолли попытался прочесть тонкие черты его лица. В них было что-то новое — не столь явное торжество? Негодование? Возможно, обида?

— Я бы хотел поблагодарить тебя за то, что ты сохранил мне жизнь, адепт. На самом деле я бы пожал тебе руку, если бы ты мне позволил.

«Конечно, если ты можешь читать мои мысли, ты понимаешь, что я лишь хочу отвлечь твое внимание и внимание твоих приятелей».

— Пожать руку колдуну? Ты когда-нибудь просил кого-нибудь из воинов пожать тебе руку, Шонсу?

«Скорее, Катанджи!»

«Шонсу!»

— Раньше ты не называл меня этим именем, колдун.

Лицо под капюшоном вспыхнуло.

— Неправда!

Уолли собирался лишь отвлечь их внимание. Дразнить колдунов могло быть опасно — но поучительно. Он улыбнулся.

— Ты лжешь, адепт!

Колдун оскалился.

— Нет! Было бы забавно привести в исполнение первоначальный приговор, но у нас нет больше желания с тобой связываться. Можешь демонстрировать свой героизм, что может быть опасно. На твоих друзей это произведет впечатление.

«Первоначальный приговор? Ну-ка, что ты еще скажешь?»

— Нет, адепт. Ты пощадил меня, и я ценю это. Я еще раз предлагаю тебе свою руку.

— А я еще раз ее отвергаю. Терпение моих хозяев не безгранично. Пока что лишь моя клятва защищает тебя. Возвращайся на свой корабль, Шонсу! Тебе еще много предстоит ползать, когда ты вернешься в свое гнездо.

Краем глаза Уолли заметил, как кто-то вырвался из толпы и побежал к краю пристани. Он не посмел повернуться. Капюшоны колдунов, вероятно, безнадежно ограничивали их периферийное зрение.

«Где мое гнездо? Ты знаешь о Шонсу больше, чем я».

— Что ж, надеюсь, твоя снисходительность не причинила тебе вреда.

Лицо колдуна снова стало красным.

Кто-то вскочил на сходни позади Уолли и взбежал на палубу. Уолли обернулся, изображая удивление, и успел заметить худенькую фигурку Катанджи, позади которой развевался лоскут набедренной повязки.

— Кто это был? — взвизгнул колдун.

Уолли пожал плечами.

— Какой-то мальчишка. Что ж, прощай, адепт. Да пребудет с тобой Богиня. Если я встречу кого-то из колдунов, я пощажу его ради тебя.

— Именно об этом тебе и следует беспокоиться, Шонсу! — Колдун повернулся и скрылся прочь.

Уолли снова начал подниматься по сходням; его била дрожь от отпустившего напряжения. Однако колдун был прав. Теперь, когда его знали по имени, репутация Шонсу опустилась значительно ниже нуля. Как он теперь сможет набрать себе войско?

— Невидимки, — сказал Уолли. — Наверняка.

Он стоял на корме, возле правого борта, обнимая одной рукой Джию. Хонакура сидел чуть выше на ступенях, на этот раз на уровне глаз, словно мокрая черная обезьяна, опираясь локтями на колени. Ннанджи прислонился к борту, поставив ногу на нижнюю ступень, суровый, словно тундра. Взгляд его, казалось, был обращен куда-то внутрь. Рядом с ним новичок Катанджи, снова в подобающем воину одеянии, казался маленьким, скромным и неприметным, ожидая, когда на него обрушатся небеса — стоит только брату поймать его наедине, или еще раньше, если лорд Шонсу решит обрушить их на него самолично. Остальные двое были внутри рубки — Телка успокаивала Виксини, или, может быть, наоборот.

Аус уплывал вдаль; «Сапфир» начало покачивать с борта на борт, по мере того как ветер посреди Реки становился все сильнее. Солнце было еще высоко, и до заката было еще очень далеко. Работа в качестве посланника Богини была весьма напряженной — в первые три дня своей миссии Уолли успел настроить против себя два города колдунов, всю гильдию воинов и целый корабль моряков. И, возможно, самих богов.

В данный момент самым важным были моряки.

А взамен он узнал… что?

Он описал все, что видел — горящую тряпку, появление птицы, исчезновение кинжала, необъяснимый ожог моряка. Включая истории из Ова, истории о магических флейтах и яростных огненных демонах. Включая истории из храмовых казарм, которые пересказывал Ннанджи. Однако еще хуже того, что он видел, было то, что он слышал.

— Я думал, что, возможно, они могут читать чужие мысли, — сказал он; Шонсу не знал слова «телепатия». — Слышать то, о чем мы думаем? Но это можно исключить, поскольку мне удалось их одурачить, когда я прикрывал Катанджи; они не знали, о чем я тогда думал. Значит, остается невидимость. Когда Джия со мной говорила, рядом с нами стоял невидимый колдун.

Хонакура вздохнул.

— И сколько же их на борту сейчас?

— Кто знает? Продолжай говорить, и, возможно, мы услышим их смех.

Ннанджи поднял голову и начал оглядываться по сторонам, словно пересчитывая невидимых колдунов. Или, возможно, наблюдая за моряками. Они почти закончили приводить в порядок палубу, и взгляды, которые они время от времени бросали на пассажиров, носили явный оттенок угрозы. Томияно взбежал по другим ступеням на корму, намереваясь поговорить со своей матерью, сидевшей у руля. Вместо похищенного кинжала у него был новый.

— Мой разум давится, когда я прошу его проглотить невидимость, — пожаловался старик. Он не слышал прежде, как Ннанджи рассказывал историю Тарру о колдуне на осле, первое упоминание на эту тему, так что Ннанджи ее повторил специально для него. Хонакура обнажил беззубые десны в жуткой гримасе.

— Мой тоже, — согласился Уолли. — Но я не вижу другого объяснения. Возможно… если моя глупость вообще имела какой-то смысл, она дала мне возможность побеседовать с колдунами. И кое-что я все же узнал. Так что все было не совсем впустую.

— Почему не невидимые воины? — мрачно заметил Ннанджи. — Сделай меня невидимым, милорд брат, и я очищу Ов и Аус для тебя.

Он бы и сам это сделал, и с превеликим удовольствием.

Томияно спустился обратно и поспешил в дальний конец палубы. Моряки, мужчины и женщины, столпились вокруг него, словно группа детей, замышляющих какую-то шалость.

— История достопочтенного Тарру может иметь другое объяснение, — пробормотал Хонакура. — Колдуны, возможно, могли менять метки на лбу. Тогда человек на осле просто становился кожевником, или слугой, или кем-то еще.

— Я сам видел, — терпеливо сказал Уолли. Старик не мог свыкнуться с мыслью о том, что у воина могут быть мозги.

— И это объясняет также и появление фальшивого таможенника, если ты был прав, сочтя его колдуном.

— И это тоже! Однако метки не могут объяснить, каким образом они подслушали нас с Джией. Вероятно, на палубе находился колдун.

Хонакура вздохнул.

— Да. И если бы я мог менять свой облик, полагаю, я бы выбрал себе внешность примерно как у того таможенника — молодого и красивого. Ты бы меня тогда полюбила, Джия?

— Он был очень симпатичный, — тактично сказала Джия. Она улыбнулась и поцеловала Уолли в щеку. — Но я люблю только воинов.

— Одного воина, — сказал Уолли.

— Одного большого, сильного воина.

Он поцеловал ее в ответ. Прошло много времени с тех пор, как они делили пуховую постель в королевских покоях храмовых казарм, когда его тело ощущало всю ту страсть, которую должен был ощущать Шонсу. Храм уже начинал казаться старыми добрыми временами.

Среди команды затевалось что-то недоброе. Моряки исподтишка бросали на них хитрые взгляды. Что-то было решено, о чем-то они договорились. Позорный поступок Уолли превратил их страх в презрение. Капитан был обезображен на всю жизнь, сам корабль оказался в опасности. Что бы ни было причиной первоначальной враждебности моряков, теперь у них были веские причины возмущаться непрошеными гостями — и меньше поводов бояться Богини. Посланники не ползают в грязи.

— Дальше, — сказал Уолли. — Как они узнали, что я на борту? С помощью таможенника. Я ушел в рубку до того, как меня можно было увидеть с берега — я в этом уверен. У меня хорошее зрение, но я не мог различить людей на набережной.

Хонакура задумчиво наморщил свое обезьянье лицо.

— Мне кажется, что они могут посылать друг другу вести, милорд. Колдуны в каменоломне видели, как ты поднялся на борт голубого корабля. Я видел не слишком много голубых кораблей в Аусе. — В лишенном письменности Мире корабли, естественно, не имели написанных на носу имен.

— Возможно, — сказал Уолли. — Хотя я убежден, что колдуны не знали меня как Шонсу. По крайней мере вначале. Тонди могла сообщить им мое имя, но весть об этом не успела бы дойти до Ауса. Меня узнал кто-то в толпе. — Он слишком выделялся. Рослые воины встречались редко.

— Тогда, возможно, они могут видеть на расстоянии, — сказал жрец. — Они увидели, что мост разрушен, но, возможно, не видели, что воины его пересекли. Затем колдуны с обеих сторон встретились у разрушенного моста… Это вполне возможно! Вот почему они так долго догоняли нас у каменоломни!

— Возможно, — заключил Уолли. — И они видели меня на борту, когда «Сапфир» входил в порт? Может быть, может быть!

Моряки ненавязчиво распределились по всей корме. Детей отправили вниз. Ннанджи выпрямился и протянул руку, словно проверяя, свободно ли двигается его меч. В последний момент он передумал, взявшись рукой за ближайший штаг и прислонившись к нему. Теперь он ощущал опасность, исходившую от штатских — с каждой минутой его напряжение росло.

— Ты собрал впечатляющий перечень могущественных способностей твоих противников, милорд, — заметил Хонакура. Голос его прозвучал достаточно цинично для того, чтобы Ннанджи бросил на него раздраженный взгляд.

— И что же ты узнал, старик? — спросил Уолли.

— Признаюсь, очень мало. Я не видел никого, кто наблюдал бы за кораблем. Я видел, как ты спустился по сходням, а потом двух колдунов, которые пошли за тобой, но я не видел, откуда они пришли. Они не проходили мимо меня.

Уолли что-то проворчал. Были ли эти двое до этого невидимы? Невидимок на этой оживленной портовой дороге затоптали бы насмерть за несколько минут. Значит, они были невидимы на борту «Сапфира», а затем последовали за ним на берег?

— Местные жители не слишком были склонны разговаривать с чужаком о колдунах, — сердито сказал Хонакура. — Естественно. Однако мне все-таки удалось узнать, что они здесь уже давно — больше десяти лет.

— Десять лет? — Уолли подобного не ожидал. — Сколько же еще городов они захватили?

— Не знаю.

Послышался тихий голос:

— Милорд?

— Да, новичок?

— Позвольте мне сказать, милорд; это было одиннадцать лет назад, в День Воинов, 27344.

— В самом деле? — сказал Уолли. — Откуда ты знаешь?

Парнишка слегка покраснел.

— Одна девушка сказала, милорд. Она продавала грушевый сидр в кружках. У нее была родительская метка воина.

Уолли почувствовал, как улыбка сползает с его лица. Он бросил взгляд на Ннанджи, который предостерегающе нахмурился.

— И как, вкусный сидр?

Катанджи скорчил гримасу.

— Отвратительный, милорд. Меня заинтересовала родительская метка; сидр я не люблю.

На этот раз Уолли рассмеялся, несмотря на нараставшее на палубе напряжение.

— Что же она еще тебе рассказала, после того как ты поблагодарил ее за превосходный сидр?

Набравшись уверенности в себе, Катанджи сказал:

— Ее отца убили колдуны, милорд, так что я не думаю, что она может меня выдать, хотя она заметила мою метку. Здесь они не используют огненных демонов. Местный гарнизон устроил ежегодный банкет, и туда явились колдуны, которые вызвали воинов на поединок.

— А воины все были на две трети пьяны — или на четыре трети. И что произошло?

— Они все выбежали в парадные двери, размахивая мечами и… И крича, милорд. Она сказала, что колдуны убили их, поразив ударами грома.

— Ударами грома? — Это было что-то новое.

— Вспышками молний, — с серьезным видом сказал Катанджи, — и ударами грома. Как только один из них выходил наружу, его тут же убивали. Это было не так, как в Ове. Их не растерзали на куски и не загрызли, милорд. Как она сказала, на телах не осталось почти никаких следов. Несколько ожогов, но почти без крови.

«От другого — ум возьмешь…»

— Продолжай! — сказал Уолли.

— Потом колдуны приказали всем выйти, проверяя, не остался ли в живых кто-то из воинов среди гостей. Они нашли двоих, пытавшихся выбраться через заднее окно, и тоже их убили. Затем колдуны сожгли дом, для верности. Погибло восемнадцать человек, весь гарнизон. И она еще рассказала, что с тех пор в город приходило еще около дюжины воинов, в разное время, и их всех тоже убили, милорд.

— Молодец! — сказал Уолли. — Ннанджи, я думаю, тебе стоит иначе отнестись к вопросу о сходе на берег без разрешения.

Ннанджи кивнул, гордо ухмыляясь.

Катанджи облегченно вздохнул.

— Колдуны изгнали всех красильщиков.

— Что они сделали?

— Все красильщики покинули город. Девушка не знала, почему, но из-за этого поднялись цены на ткань и на одежду. — Он бросил взгляд на команду. — И на кожу… Я думал, морякам это может быть интересно.

— Неважно! — прорычал Ннанджи. — Что еще?

— Почти все… О, милорд! Следующий город вверх по течению — Км Сан, и там нет колдунов. Но следующий за ним — Вэл, и там они есть. Колдуны, я имею в виду. Она ничего не знала о других городах, даже об Ове.

Народ не слишком много путешествовал, за исключением торговцев, моряков и менестрелей. В Мире не было ни газет, ни телестанций.

— Ты очень хорошо поработал, новичок! Это очень важная информация. И тебе удалось все это выяснить за очень короткое время.

Катанджи покраснел, явно довольный собой, наслаждаясь словами похвалы.

— У меня не было времени поговорить с кем-то еще, милорд.

— Ннанджи, научи своего подопечного сутрам семьсот семьдесят второй, семьсот восемьдесят третьей и семьсот девяностой.

Ннанджи кивнул — эти сутры касались военной разведки и шпионажа.

— И восемьсот четвертой, милорд брат! — Он слегка улыбнулся — про кошек.

— Однако, — сказал Уолли, — твоя метка заживет как следует через несколько дней, новичок. Не думаю, что нам придется плыть обратно в Аус, но если придется, не пытайся повторить тот же трюк снова, ясно?

— Конечно, милорд, — ответил Катанджи, однако не слишком охотно, и Ннанджи подозрительно посмотрел на него. Затем его внимание оказалось отвлечено. Из двери на баке вышла изящная Тана, встреченная широкими улыбками. Не этого ли ждали моряки? При ней не было меча. В пределах видимости не было никакого оружия, если не считать кинжала капитана.

— Итак? — заметил Хонакура. — Ты думаешь, теперь ты низко пал, и обрел знание от другого? Как насчет того, чтобы поднять войско, или замкнуть круг?

Уолли яростно уставился на него.

— Это ты мне скажи!

— Это твоя загадка, милорд.

— Да, но ты ведь кое-что понял, не так ли?

— Думаю, да. — Старик хитро посмотрел на него. — Ты сам сказал это, милорд, но это кажется столь очевидным, что вряд ли мне…

— Кажется, у нас проблемы! — сказал Ннанджи.

Тана держала две рапиры и две фехтовальных маски, направляясь на корму к воинам.

— Адепт Ннанджи! — Она остановилась рядом с главной мачтой, стройная и восхитительная, одетая все в те же два коротеньких куска желтой ткани, заманчиво улыбаясь. — Ты обещал мне урок фехтования!

Ннанджи громко сглотнул.

— Как я могу я сражаться с такой красавицей? — прошептал он.

Уолли беспокоило другое.

— Это какая-то ловушка. Ради всех богов, проверь ее рапиру, прежде чем начнешь. — Высказывая подобные опасения, он руководствовался вовсе не сутрами или воинскими инстинктами Шонсу — у Шонсу никогда не возникало мыслей о подобного рода вероломстве. Шонсу никогда не видел «Гамлета», акт пятый.

Ннанджи недоверчиво взглянул на него.

— Так или иначе, здесь нет места, чтобы вытащить оружие, не то что фехтовать! — Он посмотрел в сторону более просторной площадки на кормовой палубе. Места все равно было мало.

Уолли покачал головой.

— Видишь, какие короткие эти рапиры? А если на нас нападут пираты, бой будет именно здесь, так что имеет смысл потренироваться.

Самое широкое свободное пространство на «Сапфире» находилось перед грот-мачтой, где стояла Тана, но оно было миниатюрным по меркам сухопутного воина, зажатое между шлюпками и передним люком. Команда собралась вокруг, с нескрываемым весельем ожидая продолжения.

— Я польщен, ученица Тана, — голос Ннанджи звучал не слишком убедительно.

— Дай мне подержать твой меч, — сказал Уолли, думая о канатах над головой. — И не недооценивай ее!

На лице Ннанджи снова отразилось недоверие — он мог подозревать о возможных проблемах, но явно не сомневался в своей способности одолеть девушку-Вторую. Уолли не был в этом столь уверен. Воины упражнялись на очень длинных мечах, таких длинных, что с ними с трудом можно было управляться одной рукой, и притом обожали головокружительные прыжки и удары, что явно оказывалось бесполезным на борту корабля.

Ннанджи взглянул наверх, осторожно вытащил меч и подал его Уолли. Потом подошел ближе, чтобы проверить рапиры, которые предлагала Тана. Нахмурившись, словно догадавшись о предупреждении Уолли, она протянула ему обе и предложила выбрать. Ему явно не понравилась ни одна из них, но он взял одну и попытался сделать несколько выпадов. Потом вышел на середину свободного пространства и повернулся к ней лицом. Они надели маски.

— До семи, адепт?

Ннанджи опустил рапиру.

— Я думал, это должен был быть урок, ученица?

— Конечно, адепт. Какая же я глупая. — Она встала в позицию.

— Попробуй чуть выше, — сказал из-под маски Ннанджи. — Лучше. Давай?

Тана сделала выпад, Ннанджи отступил и упал на спину на крышку люка.

— Один! — крикнула Тана. Толпа взвыла.

В следующий раз он продержался на долю секунды дольше, стараясь изо всех сил устоять на ногах, пока в воздухе мелькали клинки. Но затем он снова начал отступать, и то ли он не был уверен в том, что находится позади, то ли попытки вспомнить помешали сосредоточиться. Последовал укол в голову.

— Два!

Он не учел возможности вскочить на крышку люка, что дало бы ему больше пространства для маневра, но Ннанджи никогда не видел фильмов о пиратах. В третий раз он яростно атаковал, сумев сохранить равновесие. Тана без труда отступала к мачте. Это был быстрый и дьявольский поединок, не похожий на тот стиль, к которому Ннанджи привык. Он зацепился рапирой за ванты, и Тана ткнула его под ребра.

— Три!

Команда вопила, словно стая попугаев. Уолли, стиснув зубы, тихо ругался. Если Тана была Второй, то водяные крысы оценивали ранг намного выше, нежели сухопутные жители, но на него произвела впечатление подобная демонстрация воинского мастерства, и он подумал, что и сам не отказался бы от подобной тренировки.

Корабль качнулся…

— Четыре! — торжествующе крикнула Тана. Она сорвала маску и раскланялась под громкие приветствия.

С пунцовым лицом Ннанджи побрел к своим друзьям, словно побитый пес, все еще держа в руках рапиру, килт и маску. Он шел почти три минуты. Избегая взгляда наставника, он перегнулся через поручни, словно готов был сложиться пополам и стравить за борт.

— Непрошеные гости опозорились, так сказать, на собственной территории. Время забавы кончилось, пора было переходить к делу.

Томияно медленно пересек палубу, вскочил на крышку кормового люка и упер кулаки в бока. Трое моряков скользнули позади него, встав напротив гостей — поближе к пожарным ведрам.

— Мы намерены высадить вас на первой же пристани, Шонсу. Оттуда вы сможете добраться пешком.

Ннанджи выпрямился и повернулся к ним.

Корабль вышел на середину реки и двигался на безопасном расстоянии от берега. Уолли увидел фермы. Там должны были быть и пристани.

— Напоминаю тебе, капитан, — с деланным спокойствием сказал он, — что я оплатил дорогу до первого порта, где я смогу набрать себе отряд воинов.

Моряк криво ухмыльнулся.

— Кто станет тебе служить, Шонсу? Первые же воины, которых ты встретишь, отдадут тебя под суд за трусость. Наш договор никогда не сможет быть выполнен. Вы сходите на берег, и скатертью дорога!

Назвать воина трусом — это влекло за собой кровь, столь же однозначно, как молния влечет за собой удар грома. Томияно, возможно, хотел спровоцировать драку, чтобы иметь возможность убить пассажиров, завладев в итоге седьмым мечом и прочими ценностями, которые им принадлежали. Зловещим признаком было отсутствие детей. Однако присутствовали подростки вроде Матарро, так что, возможно, кровопролитие не входило в его главные намерения. Но подобный вариант явно не исключался.

С этим вариантом Уолли согласиться никак не мог. Ннанджи только что продемонстрировал собственное бессилие в условиях корабля, и даже Шонсу не смог бы противостоять буре летящих ножей.

Он не мог и обратиться за помощью к Броте, даже если бы это позволила ему собственная гордость, поскольку она была предупреждена заранее и потому вынуждена была бы согласиться. Он мог бы уступить и сойти на берег, рассчитывая на то, что Богиня не даст кораблю уйти, но моряков явно более не беспокоило божественное вмешательство, и Уолли решил, что они, вероятно, правы. Он не мог более требовать помощи от этой компании. Он получил «Сапфир», как мог бы получить необъезженную лошадь, и ехать на ней было его делом. В эпосах герои никогда не падали с лошадей.

Подчиниться и сойти на берег сейчас означало отказаться от своей миссии — он был в этом уверен. Это могло быть очередным испытанием, или началом наказания. Но удовлетворительного выхода попросту не было.

А Ннанджи ждал, что он станет делать.

Будь же теперь воином!

Уолли все еще держал меч Ннанджи.

— Лови! — крикнул он и бросил меч рукояткой вперед. Томияно подхватил его, словно цирковой жонглер. Другие моряки опустили руки к ведрам и застыли.

— Какого дьявола? — разъяренно спросил капитан.

Уолли взял рапиру и маску из вялых рук Ннанджи, не обращая внимания на его удивленный взгляд.

— Лови! — снова крикнул он, бросая маску.

Томияно увернулся. Маска ударилась о ванты, упала и покатилась по палубе.

— Что ты делаешь, ради всех демонов? — прорычал он.

— Как хочешь, — Уолли подошел к краю люка. — Моряк Томияно, я, Шонсу, воин седьмого ранга, настоящим наделяю тебя правом оказывать сопротивление пассажиру, вооруженному рапирой.

— Что? Ты с ума сошел!

— Посмотрим.

— Что ты задумал?

Уолли вскочил на крышку люка.

— Моряк, ты наглый пес. Тебя следует высечь. Защищайся!

Он прыгнул вперед и нанес удар рапирой. Томияно отразил его и инстинктивно сделал ответный выпад. Уолли парировал его и снова нанес удар. Где-то позади послышался голос Ннанджи: «Дьявольщина!»

«Дзынь-дзынь-дзынь…» За несколько мгновений Уолли оценил противника. Он двигался быстро и владел несколькими очень хорошим приемами. Намного лучше, чем Тана. Возможно, примерно как Шестой? Затем Уолли перешел к делу. Он скользнул острием по груди моряка, оставив красный рубец. Капитан выругался и сделал выпад; Уолли парировал. После ответного выпада Уолли острие рапиры снова прочертило полосу по ребрам моряка. Затем Уолли преднамеренно ткнул его в нос; было опасно наносить удар столь близко от глаз, но это должно было быть больно. Поток крови был весьма впечатляющим.

Приходя в себя перед бешеной атакой, Томияно спрыгнул назад с крышки люка. Уолли последовал за ним и погнал его спиной вперед по его собственной палубе, нанося безжалостные удары.

Зачем он позволил себя втянуть в подобное безумие? Не только лишь для того, чтобы произвести впечатление на Ннанджи или на моряков. Он как бы давал сигнал богам: «Вот моя плоть, а вот меч. Если я утратил право на жизнь, возьмите ее. Если объявлен приговор — приведите его в исполнение».

Рапира против меча — силы были явно неравны. Томияно мог идти на риск, который Уолли не мог себе позволить, поскольку все его неприятности сводились к очередной царапине, в то время как первая же ошибка Уолли могла оказаться последней. Ему приходилось также наносить сильные удары, в то время как в руке Томияно был меч Ннанджи, острее которого просто не было — он мог разрезать плоть столь же легко, как воздух; его прикосновение могло быть смертельным.

Однако у Уолли было два преимущества. Просто удивительно, какое ускорение могли придать мускулы Шонсу рапире за несколько дюймов ее движения, и сколь тяжкий удар он мог нанести. И, хотя капитан был удивительно ловок, Шонсу был лучшим в Мире.

Это было не состязание. Это была бойня.

И команда ничего не могла сделать. Их капитану не угрожала реальная опасность. Они вряд ли бы стали вмешиваться, если только он не позвал бы на помощь. А Томияно не стал бы звать на помощь, хотя исход поединка складывался явно не в его пользу — Уолли правильно его оценил.

Не слышалось ни звука, кроме тяжкого дыхания, отрывистого лязга металла и тяжелого топота сапог Уолли, когда он переступал с правой ноги на левую. Перепуганные моряки столпились вокруг. Ему уже приходилось заниматься этим прежде — Шонсу знал, как драться на палубе корабля. Его стиль полностью изменился. Ни суматоха, ни уходящая из-под ног палуба нисколько ему не мешали.

Мелькание рапиры и меча, казалось, превратилось в звенящий серебристый туман. Томияно отступил назад почти до предела, парируя удары, как только мог. Уолли неумолимо наступал, отбивая защиту противника, словно тот был паралитиком, пробивая ее, словно бумагу. Вскоре оба тяжело дышали и вспотели, но с капитана, кроме того, потоками текла кровь. Его спина, грудь и ребра были исцарапаны и ободраны, словно его высекли.

— Хватит! — выдохнул Уолли. — Бросай меч.

Однако бой продолжался.

Томияно был гордым человеком. Он не мог сдаться. Он не мог позвать на помощь. Он испробовал все, что знал, и несмотря на это оказался побежден. Тем не менее он не мог сдаться.

Уолли перестал наносить удары, продолжая парировать выпады противника.

— Я сказал, брось меч!

Томияно все еще пытался убить своего противника. Их безумная погоня по палубе закончилась, и выпады его становились все слабее и неувереннее, но он не собирался сдаваться.

Уолли решил, что придется сломать ему ключицу.

— Последний шанс, моряк!

Внезапно капитан перехватил меч обеими руками и нанес мощный, протяжный, медленный удар сверху вниз, словно косой или клюшкой для гольфа. Уолли попытался парировать его, но меч выбил у него из рук рапиру и прорезал килт, повредив бедренную артерию. Вот это удар!

Он лежал на спине, глядя на пару торжествующих, обезумевших от боли глаз позади лезвия, занесенного для последнего удара, на фоне ослепительно ярких парусов и неба, слыша лишь удары собственного сердца, выталкивавшего из его тела жизнь алым фонтаном. Время застыло навечно. Никто не дышал. Затем моряк выругался и отвернулся, убрав меч.

Уолли попытался сесть, и тут кто-то погасил свет.