Глава 2

10 апреля 1912 г.

Прекрасное весеннее утро на морском побережье — я мечтала об этом всю свою жизнь. В романах подобные сцены описывают такими словами: воздух свеж, а на голубой воде пляшут солнечные зайчики. На своем темном чердаке я представляла себе такую картину тысячу раз, и сегодня утром первое, о чем я подумала, — что наконец-то я увижу океан!

Но так близко к земле океан вовсе не голубой. Он того же коричневого илистого цвета, что и мельничный пруд, с одной только разницей — волны жутковато-зеленого оттенка. Порт для молодой девушки вовсе не мирный оазис, тут людей больше, чем было вчера на вечерних улицах. Люди бедные, люди богатые, изящные кружева против грубых домотканых платьев, а вместо запаха моря в воздухе висит тяжелый запах пота. Люди что-то кричат друг другу, кто радостно, кто сердито, но лихорадочная энергия толпы не дает отличить одно от другого. Гавань забита судами до отказа, и среди них наш лайнер — самый большой из всех. Этот пароход — единственное украшение порта. Черный с белым, ярко-красные трубы почти достают до неба. Он такой громадный, такой грациозный, такой безупречный, что трудно представить себе, будто он создан руками человека.

Скорее, он похож на горную гряду. По крайней мере, на то, как описываются горные цепи в романах. Я-то сама ни разу их не видела.

— Хватит бездельничать, Тесс, — говорит леди Регина, жена моего хозяина, виконта Лайла, обожающая всем обо всём напоминать. — Или ты хочешь, чтобы тебя оставили в порту?

— Нет, мэм.

Опять поймали на витании в облаках. К моему счастью, сегодня леди Регина не набрасывается на меня так, как обычно. Может быть, заметила кого-нибудь из своих светских знакомых и не хочет, чтобы ее застукали за тем, как она устраивает служанке публичную головомойку.

— Мама, вы забыли. — Ирен, старшая дочь, примерно моего возраста, некрасивая, но с умным лицом, неуверенно мне улыбается. — Раз уж она моя горничная, вы должны называть ее Дэвис. Это более уважительно.

— Я буду уважать Тесс, когда она этого заслужит.

Леди Регина уставила на меня свой длинный нос, пока я торопливо их догоняла, поудобнее перехватывая свою ношу; шляпные коробки сами по себе не тяжелые, но нести четыре одновременно — это немножко слишком. В этом году модные шляпы чересчур велики.

— Это кто, Перегрин Льюис? — спрашивает Лейтон, единственный сын и наследник семейства Лайл, длинный и тощий, почти костлявый, с острыми плечами и локтями. Он всматривается в окружающую нас толпу и улыбается так, что у него изгибаются усы. — Полагаю, провожает тетушку. Начищает ее сундуки и умоляет присылать ему открытки. Только гляньте, как он вылизывает ее башмаки и лебезит перед ней! Противно.

— Он не унаследует состояния родителей, поэтому должен быть внимателен к родственникам. — Ирен, сжав ручки в кружевных перчатках, поднимает глаза на брата. Она всегда такая робкая, даже когда пытается за кого-нибудь заступиться. — У него нет твоих преимуществ.

— И все равно нужно иметь хоть какую-то гордость, — настаивает Лейтон, как всегда совершенно забывая о том, что сам-то бежит вслед за матерью, как послушная собачонка.

Нед рядом со мной пробормотал:

— Вермишелина.

Мне пришлось прикусить губу, чтобы не расхохотаться. Это прозвище Нед дал Лейтону внизу, в помещении для прислуги, и оно к нему сразу прилипло. Лейтон как раз такой: тощий, бледный и вялый. Во время учебы в университете Лейтон был даже привлекательным и немного мне нравился, но потом я стала постарше и во всем разобралась. Да и цветение юности поблекло в нем куда быстрее, чем это случается с другими.

— Вам повезло вообще получить какое-то место с вашей-то непочтительностью. — Миссис Хорн, еще более раздраженная, чем обычно, сердито посмотрела на нас обоих, подгоняя вперед свою подопечную — малышку Беатрис, рожденную леди Региной под самый климакс. Несмотря на свои всего лишь четыре года, Беатрис уже носила соломенную шляпку с лентами стоимостью в мое годовое жалованье, даже немного дороже. — Вы оба, двигайтесь поживее! Большая честь, что вас взяли в такое путешествие, да и вообще, ничего более возбуждающего вы за всю жизнь больше не увидите. Так что потрудитесь как следует выполнять свою работу!

«Это не будет самым возбуждающим из того, что я увижу за свою жизнь!» — поклялась я себе. Взять хотя бы вчерашний вечер, и встреча с волком и тем привлекательным молодым человеком — уж не знаю, как это можно назвать, но что оно возбуждало, так это точно.

И потом, я уже настроила себе планов на будущее — планов куда более захватывающих, чем все, что эта Хорн может себе вообразить.

Но улыбаться нельзя. Я представила себе старые картины маслом, что висят на стенах в Морклиффе, тех заплесневевших предков, одетых по моде прежних веков и заключенных в массивные багеты, с которых буквально сочится позолота. Мое лицо должно быть таким же безмятежным, как у них. Непроницаемым. Семейство Лайл и миссис Хорн ничего не должны заподозрить.

Мы с Недом послушались миссис Хори и поспешно зашагали вслед за семейством, являясь такой же частью демонстрации их богатства и власти, как и их одежда. Он — лакей Лейтона. Такую работу я не пожелала бы и своему злейшему врагу, уж не говоря о славном дружелюбном Неде. У него длинное худое лицо, рыжие волосы и похожие на ручки молочного кувшина уши, но он все равно совершенно очарователен. Нед — один из немногих знакомых мне молодых людей. Один из тех, с кем я вообще знакома. Но мы с ним никогда не увлекались друг другом. Честное слово, после стольких лет совместной службы он мне как брат.

Миссис Хорн я знаю столько же, сколько Неда, так что, наверное, должна сказать, что она мне как мать. Да только вряд ли она может быть кому-то матерью. Невозможно представить себе, чтобы женщина холодная и угрюмая, как миссис Хорн, подарила кому-нибудь жизнь или занималась тем, чем обычно занимаются, чтобы обзавестись ребенком. (Мы зовем ее миссис, но это просто почетный титул; совсем не обязательно иметь мужа, чтобы называться «миссис», достаточно быть по-настоящему старой, считает миссис Хорн.) Она горничная леди Регины, а по существу выполняет роль экономки в Морклиффе. Выше ее по рангу только дворецкий, но он настолько дряхлый, что с ним мало кто считается.

Большую часть времени миссис Хорн запугивает меня. Она обладает абсолютной властью над моей жизнью, решает, что и сколько мне нужно съесть, сколько часов спать, должна ли я остаться в доме и работать или меня следует вышвырнуть прочь и позволить умереть с голоду.

«Но больше никогда, — подумала я, стараясь не улыбаться прямо в ее самодовольное сморщенное лицо. — Еще неделя, и все изменится».

Чем ближе мы подходили к пароходу, тем легче становилось идти. Сначала пришлось пробираться среди обычных любопытствующих зевак, но теперь все шли в одном направлении, стремясь на борт. Пароход нависал над нами, выше, чем церковный шпиль, выше, чем все, что я видела до сих пор. Он казался больше и величественнее, чем грязный океан.

Леди Регина помахала кому-то из своих светских друзей и произнесла слишком небрежным тоном:

— Хорн, ты должна знать, что вы трое поплывете в третьем классе. Полагаю, стюарды покажут вам, как туда попасть.

Мы с Недом не удержались и испуганно переглянулись. Даже тонкие губы миссис Хорн искривились в неудачной попытке скрыть разочарование. Когда семейство Лайл отправилось в морское путешествие в прошлый раз, десять лет назад, слуги жили с ними в первом классе: «Пуховые перины, мягкие, как облака, — рассказывали они, — а еды больше, чем вы видели на своем столе за всю жизнь». Мы тоже на это надеялись. Некоторые хозяева заставляют своих слуг путешествовать вторым классом, но третий класс — это неслыханно.

— Мы будем заперты там, внизу, с кучей чертовых иностранцев, — пробормотал Нед.

Это и вправду звучало ужасно, но я напомнила себе, что на самом деле это ничего не значит.

Лейтон помахал своим друзьям — те как раз приближались. Наверняка тоже пассажиры. У них будет несколько дней в океане на разговоры, но, конечно же, им требовалось немедленно обменяться комплиментами. Пока они разговаривали, у меня заболели руки, и я просто мечтала поставить шляпные коробки на землю. Ирен будет не против, зато миссис Хорн такого не допустит. Я понадеялась, что мышцы, наработанные за много лет, пока я скребла полы, меня не подведут.

Тут леди Регина сказала:

— Тесс, поставь шляпные коробки. О них позаботится миссис Хорн.

Миссис Хорн выглядела оскорбленной, возможно, потому, что теперь ей придется управляться с маленьким ребенком и четырьмя шляпными коробками. Я тотчас же выполнила распоряжение леди Регины и приготовилась к очередному поручению, — ясное дело, нет никакого смысла спрашивать, не заметила ли она, как я устала. Ей плевать. Единственная причина, по которой мне велено отложить какое-то дело, — это дать мне другое.

Леди Регина щелкнула пальцами, и один из нанятых ею носильщиков протянул мне резную деревянную шкатулку, куда тяжелее, чем все шляпные коробки, вместе взятые. Ну вот что у них там может лежать? Я сумела ухватиться за небольшие железные ручки, хотя изгибы металла нестерпимо врезались мне в ладони.

— Да, миледи? — спросила я.

Слова вырывались прерывисто, будто я только что взбежала по склону холма; прошлой ночью я слишком перенервничала из-за странного случая с волком и толком не выспалась, так что сегодня устала быстрее, чем обычно.

— Это нужно отнести в нашу каюту немедленно, — заявила леди Регина. — Мне не нравится, что она слишком долго находится в порту, здесь вокруг чересчур много всякого сброда. Стюарды на борту покажут тебе, куда идти. Мы распорядились насчет сейфа в нашей каюте, в него ты и поставишь шкатулку. И не вздумай оставить ее на столе. Ты меня поняла?

— Да, миледи. — Мне не полагалось говорить ей ничего, кроме «да» и «нет».

Леди Регина уставилась на меня так, будто я каким-то образом нарушила правила. Она красивая женщина, но ее яркая красота — роскошные каштановые волосы и резкие черты — не передалась дочери. Шляпка с широкими полями, густо украшенная плюмажем и шелковыми цветами, составляла разительный контраст с моим потрепанным черным платьем горничной и белым льняным чепцом.

— Мне не хочется отправлять тебя туда одну, — резко произнесла она. — Но не думаю, что ты сможешь унести столько коробок, сколько Нед, и, кроме того… ты ведь не сбежишь, нет?

— Нет, миледи.

Ее полные губы изогнулись в высокомерной усмешке.

— Полагаю, ты все же немного лучше своей сестрицы.

Мне показалось, что меня обварили кипятком или, быть может, вышвырнули на улицу в метель в самый холодный зимний день. От ярости кожа моя запылала, словно оказалась тесна для моего тела, а во рту пересохло. Я бы с радостью сорвала эту шляпку с головы леди Регины. А вместе со шляпкой вырвала бы ей клок волос.

Но вместо этого я сказала:

— Да, миледи.

Отойдя от них, я ощутила странный прилив страха — словно снова стояла в том переулке. Вряд ли здесь, среди толпы, будет разгуливать волк. И все-таки я чувствовала неприятное покалывание в шее и спине, — наверное, именно так мышка и понимает, что за ней следит кот.

Тяжелая шкатулка оттягивала мне руки, но оно того стоило — хоть на несколько минут избавиться от их присмотра. Или я просто убеждала в этом себя. Сказать по правде, мне было немного страшно остаться одной в этой толпе. Тут собралось людей больше, чем я когда-либо видела в одном месте, и все они толкались и пихались. Кроме того, я не знала, куда мне идти. Вот вход для пассажиров первого класса, а вот другой — для третьего класса, и они ведут на разные палубы. Я посмотрела на свою ношу. Что перевешивает — я или вещи моих хозяев?

И тут я снова это почувствовала — шею опять начало покалывать. Охотник смотрит на свою жертву. Я оглянулась, рассчитывая увидеть… кого? Вчерашнего волка? Юношу, который спас меня, а потом велел убегать, чтобы сохранить жизнь? Но никого из них не увидела. Конечно, в этом столпотворении я их и не увижу, но тогда и они меня заметить не смогут. Но кто-то же смотрит!

И в глубине души, в месте, не поддающемся ни разуму, ни логике, чисто звериным инстинктом я точно знаю, что он здесь.

Кто-то из этой толпы незнакомцев наблюдает за мной.

Кто-то на меня охотится.

— Заблудились, мисс? — спросил грубоватый на вид мужчина с румяными щеками и небесно-голубыми глазами.

Услышав его голос, я аж подпрыгнула, но тут же обрадовалась. Он был одет, как я поняла, в офицерскую униформу и почему-то заговорил со мной. Голос и лицо показались мне добрыми, и не важно, кто он такой, я сразу почувствовала себя в большей безопасности.

— Мне нужно отнести это в каюту моих хозяев, — сказала я. — Я служу в семье виконта Лайла.

— Значит, вам в первый класс.

— Но я-то плыву третьим классом!

Он нахмурился:

— Немного прижимистые, а?

Мне бы следовало поджать губы и оскорбиться за семью, в которой я работаю, но я с трудом подавила смешок.

— Я понимаю, что это несколько… необычно. Но теперь мне непонятно, как взойти на борт.

— Думаю, первым классом. Теперь я вспоминаю, что слышал разговоры стюардов, — есть договоренность выдать вам ключи, чтобы облегчить передвижение между первым и третьим классом. Это и впрямь необычно, но чего не сделаешь для семьи виконта. — Язвительная нотка в его голосе прозвучала едва заметно, позволяя мне либо не обратить на шутку внимания, либо порадоваться ей. Я выбрала второе. — Стюарды покажут вам, куда идти. Уверены, что не хотите позвать кого-нибудь из них и отдать им эту штуку? Она кажется мне слишком для вас тяжелой.

Он не мог сказать мне ничего приятнее, и я с удивлением ощутила в горле небольшой комок. Нo я знаю свой долг и знаю, каковы могут быть последствия.

— Миледи хочет, чтобы я отнесла это лично. Но все равно большое спасибо вам, сэр.

Он прикоснулся к фуражке и пошел дальше, выполнять неизвестные мне обязанности, отложенные, чтобы помочь мне. Я торопливо зашагала к трапу первого класса, надеясь, что тот, кто следил за мной, пойдет к третьему. Наверняка какой-нибудь иностранец.

А может быть, это просто воображение играет со мной шутки, выманивая наружу мои страхи. У меня хватает причин нервничать. Это путешествие, эти следующие несколько дней должны полностью изменить всю мою жизнь.

Трап первого класса больше напоминал променад. Люди никуда не спешили, разглядывая окружающих и демонстрируя себя другим. Леди поворачивались то в одну сторону, то в другую, стараясь показать свои широкополые шляпки в самом лучшем свете, и держали в руках зонтики из тонкого кружева, отбрасывающие витые тени. Трости и ботинки джентльменов сверкали. Не будь среди них нескольких слуг, тяжело дышавших под тяжестью своих грузов, это можно было бы принять за показ мод. Мы двигались так медленно, что я даже рискнула на несколько секунд поставить шкатулку. Давая мышцам отдохнуть, я сунула руку в карман платья и стиснула маленький фетровый кошелек, собственноручно сшитый из обрезков. Работать приходилось ночами, а мне разрешали брать к себе на чердак только одну свечу, так что вряд ли этот кошелек был образцом моего швейного мастерства. Но никто его не увидит, кроме меня.

Он увесисто лежал в руке. Несмотря на ткань, я чувствовала тяжесть монет и скольжение банкнот. В течение прошедших полутора лет я экономила каждый грош. Даже утаила фунтовую банкноту, которую нашла на лестнице утром после званого обеда, — здорово при этом рискуя. Если бы кто-нибудь узнал, меня уволили бы тут же.

Я накопила достаточно, чтобы продержаться месяца два. Это не много, но куда больше, чем у меня имелось за всю мою жизнь, с тех пор как я в тринадцать лет бросила школу и поступила на службу. Этого достаточно.

Достаточно для того, чтобы, как только пароход доберется до Соединенных Штатов, я смогла уйти, ускользнуть от леди Регины и миссис Хорн и никогда, никогда не возвращаться назад.

Мы снова зашаркали по трапу, и я подняла шкатулку. Она показалась мне еще тяжелее, чем раньше, но я выдержу. До свободы осталось всего несколько дней.

«Все, что нужно сделать, — это пережить плавание», — думала я, сходя с трапа и ступая на борт парохода «Титаник».

Загрузка...