Обожествление

Глава 2 Детство Лея

«Нефритовый дворец колоссален и состоит из нескольких тысяч зданий, окруженных озерами и садами. В нем есть библиотеки, музеи, театры, павильоны, пагоды и многое другое. Это место учености и культуры, где императоры и их ученые советники проводят время, занимаясь политикой, наукой, искусством и литературой. Особенно выделяется среди достопримечательностей Нефритового дворца всемирно известная пагода девяти драконов, которая была построена еще до основания империи. Эта пагода имеет девять этажей, каждый из которых символизирует одно из девяти племен драконов. Это наследие того периода нашей истории, когда в Звериную эпоху клану Лонг покровительствовали могучие драконы».

«География» Чжоу Сунь

***

Вы можете задаться вопросом – как наследник могучей империи оказался в столь незавидном положении? И почему все считали его погибшим, даже собственный отец? Как он очутился на каторге? Я расскажу об этом, поскольку ощущаю себя обязанным поведать историю героя.

***

Шел четыре тысячи восемьсот шестьдесят девятый год от Сошествия. Седьмого перуниона империю Лонг охватило ликование. У императора Вейшенга, наконец, родился наследник. Прекрасного мальчика нарекли Леем, что значит «Молния». Провидцы заявили, что он будет сверкать, как молния, и слава его будет жить в веках.

Вся страна ликовала, каждый в народе, от мало до велика знает, что, чем сильнее практик, тем сложнее ему зачать, но одновременно с этим всем известно, что и ребенок от сильного практика будет далеко не простым. Посему все лонгцы давно ожидали появления на свет сына императора, дочь уже была, но она не могла стать правителем. Таковы традиции, лишь юноша может воссесть на престоле в Нефритовом дворце.

По такому случаю Вейшенг организовал грандиозный пир в столице и всех крупных городах, даже рабы получили возможность отдохнуть целую неделю, и господам было запрещено их наказывать. Многие аристократы, давно ожидавшие этого момента, отпустили тысячи невольников на свободу. Другими проводились масштабные игры, а в Нефритовом дворце Вейшенг устроил турнир, на котором лично выступил в финале, продемонстрировав всем подданным свою впечатляющую силу. Багровая молния – самая разрушительная сила на континенте (такие аномалии как способность Аниуса или огонь Уриила уникальны), и малютка Лей унаследовал ее от отца. Благодаря определенной подготовке во время беременности матери, он родился уже практиком, с укрепленным телом, и пройдет совсем немного времени, прежде чем мальчик пробудит эссенцию.

***

– Сюли, я видел дурной сон прошлой ночью, – обратился к своей жене Лонг Вейшенг, в его тоне звучала серьезная обеспокоенность, – он не дает мне покоя.

Когда празднество подошло к концу, правящая чета, наконец, могла отдохнуть в своих покоях от десятков поздравлений и улыбок аристократов. Императрица держала крохотного человечка на своих руках, мерно покачивая его, младенец же сладко посапывал.

Император стоял у окна, его тяжелый взгляд был устремлен в небо. Он ощущал быстро нарастающую тревогу в своем сердце.

– Посему ты весь день такой напряженный? – вздохнула Сюли. Ее голос был нежен и приятен на слух.

– Я видел, как желтый дракон взлетает ввысь, пасть его исторгает алые молнии, он устремляется вверх, разверзая небеса, и ничто не может удержать такую мощь… Но потом… появляется орел, совсем крохотный по сравнению с драконом, однако этот орел бьет его в спину, и дракон низвергается на землю. Он не может пошевелиться, пытается что-то сказать, но ничего не выходит. Затем орел вонзает в него свои когти, и дракон превращается в крохотную ящерку, совсем слабую. Орел хватает ящерку, и та не в силах вырваться, пока ее куда-то уносят… – произнес мрачный Вейшенг, – это сон предвестник трагедии, я чувствую.

– Ты думаешь, что желтый дракон – это ты? – спросила Сюли, оторвав свой взгляд от Лея и взглянув на мужа.

– Нет, – покачал головой Вейшенг, – дракон тот казался не старым, а молодым, – он закрыл глаза и тяжело вздохнул, – это наш сын. Лей ведь гений, я знаю это. Ты сама видела предзнаменования. И посему, несмотря на юность, желтый дракон был так силен.

– Ты слишком суеверный, муж мой, – невольно усмехнулась Сюли, – что может случиться с Сяо-Леем? Он наследник могучей империи, народ уже любит его, а аристократы никогда не решаться выступить в открытую.

– Суеверный?! Как ты можешь так говорить? – нахмурился Вейшенг, поворачиваясь к жене. – Сны предупреждают нас, они не случайны, это дар Судьбы. И я должен что-то сделать, иначе наш Сяо-Лей пострадает.

– Прости, владыка, – устало вздохнула Сюли, – Но кто же ему навредит? Что это за орел? Симды?

– Я думал об этом, но… – покачал головой Вейшенг, сложив руки на груди, – орел действительно является символом их империи. Однако орел во сне казался таким маленьким. Если исходить из того, что драконом является Сяо-Лей, а орлом кто-то из симдов, то получается…

– Получается, наш сын проиграет какому-то слабаку! – раздраженно проговорила Сюли, повышая свой тон.

Младенец на ее руках заерзал, отчего женщина мгновенно успокоилась и уже тише добавила:

– Я не верю в это. Этого не может быть.

– Возможно, здесь есть что-то еще… – поглаживая свою аккуратную бороду, произнес Вейшенг, – кто может быть этим орлом?

– Семья Чу? – пожала плечами Сюли.

– Чу? Хм, они буквально орлы, но их род угасает, в нем осталось только три старика. Не думаю, что им есть дело до нашего сына. Они живут в уединении и не появляются в столице.

– Тогда Цинь? Их символ орел, и они весьма могущественны.

– Цинь!? – заскрежетал зубами Вейшенг. – Точно, они давно стоят в оппозиции к нашей семье, но их род такой же древний и влиятельный, а ментальная сила делает их чрезвычайно полезными для империи.

– Да, так и есть, – задумчиво проговорила Сюли, – и мы не можем что-то сделать им только на основании твоего сна, по крайней мере, в открытую. Другие семьи не поймут.

– Однако, мы должны что-то сделать, – принял решение Вейшенг.

– Верно, даже, если они не имеют никакого отношения к твоему видению,император, – коварно улыбнулась Сюли, – давно пора их приструнить. Мы что-нибудь придумаем.

– Но нельзя уничтожать целую семью обладателей ментальной силы, они еще нам пригодятся, – кивнул сам себе Вейшенг.

– Пару секунд назад ты был готов стереть с лица любого, кто угрожает нашему сыну, – усмехнулась Сюли.

– Менталисты слишком полезны, – покачал головой Вейшенг, – мы не можем лишиться такой силы…

– Ты прав, владыка, – улыбнулась Сюли, – но, кажется, я знаю, что делать. Тебе, правда, не понравится мой план, однако он позволит нам сохранить и ментальную силу для империи, и обезопасит Сяо-Лея.

– Я слушаю… – сложив руки на груди, Вейшенг стал внимать совету жены.

Пока они обсуждали заговор против семьи Цинь, малыш Лей мирно посапывал на руках своей матери, на его лице сияла блаженная улыбка, будто он наслаждался своим появлением на свет. До рождения Александра из рода Гелиоса оставался один год.

***

Шел четыре тысячи восемьсот семьдесят третий год от Сошествия. Лонг Лею стукнуло пять лет, он уже пробудил молниевую эссенцию и начал тренироваться, демонстрируя невероятный талант в обучении. Но одной силы для будущего императора недостаточно, посему с ним уже занимались лучшие учителя столицы, мальчик должен был поражать всех не только своим боевым талантом, но также умом, манерами и высокой нравственностью. Император Вейшенг даже пригласил в Нефритовый дворец знаменитого алхимика и софиста Симонида Апатинского, так как юный Лей изъявил желание обучаться великому искусству алхимии.

В это же время империю Лонг потрясла новость о гибели семьи Цинь, кто-то напал на их поместье и всех убил. Считалось, что погиб весь род, ибо именно тогда в родовое гнездо созвали всех членов семьи. Мало кто знал истинных убийц, еще меньше знало о том, что вовсе не все члены семьи Цинь погибли.

***

Наступил четыре тысячи восемьсот семьдесят девятый год от Сошествия. Лонг Лею уже десять лет, он смог пробиться на этап Архиепископа и продолжает поражать всех своими боевыми умениями, поскольку техники легко даются ему. В алхимии наблюдается значительный прогресс, но кроме этих занятий, Симонид проводит куда более полезные уроки, он учит Лея любомудрию.

Лонг Лей, по натуре веселый и непоседливый, шутник и любитель поиграть, когда дело касалось тренировок и учебы, становился будто другим человеком. Как, если бы взбалмошный юнец в нем уходил спать, а взрослый и сосредоточенный мужчина просыпался. Он всегда внимательно слушал наставников и усердно выполнял их поручения. Отец и мать не могли не нарадоваться – их сын, их гордость, демонстрировал поразительные результаты.

***

Симонид любил прогуливаться по дворцовому парку и вести беседы со своим юным учеником. Я приведу лишь одну из многочисленных бесед между ними.

– У нас есть разум, ты согласен? – молвил Симонид, его голос казался немного жестким, но в нем слышалась подлинная забота. Учителя действительно волновала судьба его великородного ученика.

– Конечно, – кивнул Лей, идущий по правую руку от наставника. Его лицо было предельно серьезным, как всегда во время таких бесед.

– Именно он отличает нас от диких зверей, верно?

– Я думаю, да.

– Получается, чтобы отличаться по-настоящему от диких зверей, мы должны жить согласно разуму? Это соответствует нашей истинной природе, верно?

– Клянусь Аполлоном, это так! – воскликнул тоненьким голоском юный Лей.

– И если мы живем согласно разуму, то избегаем того, что противно ему. Ведь если рассмотреть повнимательнее нашу жизнь, то мы ясно увидим, что ни от чего она так не страдает, как от того, что неразумно, и что всего более ей привлекательно то, что соответствует разуму. Ты согласен?

– Да… Но разве можно определить, что именно соответствует ему? – нахмурился юный Лей, – я скажу одно, Вы другое, иные добавят третье и четвертое.

– Ты прав, – одобрительно кивнул Симонид, – не все согласны между собою, что полагать разумным и что неразумным. Так бывает со всеми суждениями: один так думает, другой – иначе. Неодинаково думают и о добре, и о зле, что не может не ужасать каждого. И посему, для нас важно всякое учение, которое помогает верно судить о том, что поистине добро, что зло, что согласно с разумом, что противно ему. Но мне кажется, ты согласишься, разумно то, что способствует свободе?

– М-м-м-м… – задумался Лонг Лей, остановившись и устремив свой взор в небо, – Вы считаете, что свобода есть величайшая ценность?

– Конечно, – Симонид слегка улыбнулся, – но не свобода в привычном понимании слова, которая дозволяет тебе делать, что угодно. Я говорю о свободе духа. Именно она является подлинной свободой, и ее не могут отобрать даже так называемые боги Совета.

– Но разве нельзя сделать любого рабом? – насупился Лей, – у нас множество рабов, они не свободны! Только тот свободен, кто живет так, как хочет, и никто на свете не может ему в этом помешать.

– Занятно! – весело рассмеялся Симонид. – Выходит, что раб не свободен, а ты свободен?

– Конечно! – гордо заявил Лонг Лей, выпячивая грудь.

– А кто еще свободен? Твой отец свободен?

– Да, – уверенно кивнул Лей, – как и все аристократы в нашей империи.

– Хорошо, – лукаво улыбнулся Симонид, – скажи мне, а кто-нибудь желает быть виноватым, хочет заблуждаться и жить неправедно?

– Нет, конечно.

– Получается, что никто не выбирает себе нарочно такой жизни, от которой он будет печалиться и мучиться, никто не скажет, что ему хочется жить скверно, верно?

– Клянусь Аполлоном, это так!

– Получается, все живущие такой жизнью, живут так не по своему желанию, а против своей воли. Они не хотят ни печали, ни страха, а между тем и страдают, и боятся. Они делают то, чего не хотят.

– Да.

– Вот мы и пришли к пониманию – они несвободны, – улыбнулся Симонид.

– Получается, что несвободны… – ахнул Лонг Лей.

– Получается и ты несвободен, и ты раб?

– Что?! – возмутился Лей, тут уже ему было невозможно контролировать свои эмоции, – я раб!? Я наследник могучей империи, и у меня есть целая толпа рабов!

– Во-первых, дорогой мой наследник, – по-доброму усмехнулся Симонид, – очень может быть, что далёкие предки твои когда-то были рабами. Ведь не станешь ты спорить с тем, что многие нынешние рабы давным-давно являлись аристократами?

– Да, такие семьи есть, – нахмурился Лей, – но моя никогда не была рабской!

– Хорошо, хорошо… – продолжая улыбаться, проговорил софист, – однако ответь мне, разве не раб тот, кто действует не по своей воле, а по принуждению?

– Конечно, раб. Но меня никто ни к чему не может принудить! – уверенно заявил Лей, однако быстро добавил, – кроме отца.

– Ха-ха, – рассмеялся Симонид, – ты только что сказал, что у тебя есть господин, который может тебе приказать и навязать свою волю.

– Нет, нет, нет, – покачал головой Лей, – вот посему-то, наставник, некоторые простолюдины и презирают софистов. Во-первых, он наш общий господин, не только мой! Во-вторых, когда-нибудь я стану императором, и тогда никто не сможет мне приказывать.

– А Совет?

– Совет… – нахмурился Лонг Лей, сложив руки на груди.

– Что ж, – махнул рукой Симонид, – оставим Совет и императора в покое. Но разве только они могут считаться твоим господами? Не рабствуешь ли ты еще и перед другими? Отвечай мне вот на что: было ли у тебя когда-нибудь такое желание, исполнение которого ты страстно желал, хоть и понимал, что это неправильно?

– Если и имел, то это вовсе не касается того, о чем мы говорим.

– Разве? Ведь это желание принуждало тебя к чему-то постыдному, – улыбнулся Симонид, – ну, поговорим о другом… Каждый знает, когда можно назвать зверя свободным. Есть те, кто держат у себя прирученных зверей, к примеру, твой отец.

– Да.

– Они держат их взаперти, кормят и водят повсюду за собою. Никто не скажет, что такой зверь свободен.

– Да, клянусь Аполлоном! Чем слаще его жизнь, тем больше он раб.

– Ни один разумный не захочет быть на месте такого зверя, да и многие звери готовы ужасные муки претерпеть, лишь бы только вырваться на свободу. Некоторые даже морят себя голодом, чтобы избавиться от неволи. Нужно много труда и хлопот для удержания их в рабстве. И если они не убегают, то все-таки погибают. А как только найдут они малейшую лазейку, то убегут, или же улетят. Вот как любят эти дикие звери свою свободу! Если бы ты мог спросить у них: «Разве вам здесь плохо? Вас кормят, поят, о вас заботятся, почему же вы недовольны?» – они ответили бы тебе: «Безумец, что же ты такое говоришь? Мы ведь созданы для жизни свободной на вольном воздухе, мы должны летать и бежать, куда хотим. И когда это отняли у нас, ты удивляешься, отчего нам здесь плохо?!»

– М-м-м-м.… – задумался Лей.

– И с разумными бывает такое. Вот почему я назову свободным только того, кто поступает по своей совести, не боясь никаких напастей и мук, ни даже самой смерти. Вспомни, что говорил по этому поводу Серафим Рассекатель?

– Хм, – Лей закрыл глаза и напряг свою память, – «только тот истинно свободен, кто всегда готов умереть»?

– Верно, – одобрительно кивнул Симонид, – он писал владыке белых тигров: «Ты не можешь сделать истинно свободных людей рабами, как не можешь поработить рыбу. Если ты и возьмешь их в плен, они не будут рабствовать тебе. А если они умрут в плену у тебя, то какая тебе прибыль от того, что ты забрал их в плен?» Вот – речь человека свободного! Он знает, в чем состоит истинная свобода. Но… большинство разумных несчастны, ибо не живут они согласно с законами правды и добра. Часто они не понимают этого и думают, что несчастны по другим причинам.

– Нет! – запротестовал Лонг Лей, – многие несчастны, ибо больны и их мучает какая-то хворь.

– Разве? – вздохнул Симонид, – они несчастны, ибо не могут переносить терпеливо эти болезни.

– Кто же свободен? – спросил тогда Лей, разводя руками.

– Ищи и найдешь, – улыбнулся Симонид, – если ты видишь, что разумный несчастен, страдает, ноет, жалуется, то знай, что он не свободен: он непременно кем-нибудь или чем-нибудь порабощен. Свободный не может быть и мерзавцем. Если хочешь узнать, свободен ли разумный или нет, то вглядись в него хорошенько и прежде всего узнай, чего он хочет. И если он хочет чего-нибудь такого, чего он получить не может – он тоже раб.

– Не нравится мне это все, – нахмурился Лонг Лей, – по-вашему, учитель, выходит, что и я, и отец, и все аристократы – рабы.

– Обдумай вот что. Если мы позволим себе желать того, что не вполне в нашей власти, – продолжал говорить Симонид, – то нашим хозяином будет всякий, кто может дать нам это или отнять у нас желаемое нами. И их будет у нас целое множество, ибо мы захотим много таких вещей, которые зависят от других. Через это они эти сделаются нашими господами. Мы любим богатство, почести, и посему те, кто могут доставить нам все это, делаются нашими господами. Мы боимся тюрьмы, ссылки, смерти и посему те, кто могут причинить нам все это, делаются нашими господами. Чтобы правильно и хорошо жить, нужно уметь и хотеть жить свободно. А чтобы выучиться свободно жить, нужно, прежде всего, хорошенько подумать об этом и разобраться в том, что такое свободная жизнь. Давай-ка попробуем сделать это.

– Давайте! – с интересом кивнул Лонг Лей.

– Прежде всего, будем помнить, что нельзя быть свободным тому, кто хочет чего-нибудь, что зависит не от него самого, а от других. Взгляни повнимательнее на свою жизнь и разбери, все ли в ней вполне зависит от тебя одного, или же только кое-что находится в твоей власти, а остальное зависит не от тебя?

– Хм, – задумался Лей, поглаживая свой подбородок, – я хочу, чтобы тело мое было здоровым и невредимым, и чтобы оно было красивым и сильным, но ведь исполнение этих желаний не полностью зависит от меня, всегда есть элемент случайности. Я могу заболеть, и даже лекари моего отца не спасут меня.

– Значит, тело твое подвластно не тебе, а чему-то другому, что сильнее его, – серьезным тоном произнёс Симонид, – не от тебя зависит, и чтобы члены твоей семьи и твои друзья были живы и здоровы или, чтобы они были согласны с тобою. Все это не в твоей власти.

– Неужели нет у меня ничего такого, в чем я полновластный хозяин, ничего такого, чего никто у меня отнять не сможет?

– Вникни в самую суть твоей жизни и скажи мне, может ли, например, кто-нибудь на свете заставить тебя верить в то, что ты считаешь ложью?

– Нет, никто этого не может сделать! – уверенно произнес Лонг Лей.

– Конечно, менталисты на многое способны, но и им может противостоять разумный с сильной волей, – добавил Симонид.

– Отец говорит, что я пока еще не готов к изучению ментальных техник защиты, – вздохнул Лей, – но, когда мое обучение закончится, менталисты меня не одолеют.

– Хорошо. Если же исключить элемент ментальной силы, то получается, что в деле верования никто не может подвергнуться извне ни помехам, ни принуждениям. Скажи мне еще, может ли кто-нибудь принудить тебя захотеть сделать то, чего ты решился не делать?

– Тут уже может даже без ментальной силы, – слегка улыбнулся Лей, – если меня вдруг, что, конечно, невозможно, но все же, начнут стращать тюрьмой или смертью.

– А если бы ты не боялся ни тюрьмы, ни самой смерти?

– Тогда другое дело.

– А не в твоей ли власти презирать тюрьму и смерть?

– В моей? – задумался Лей.

– Конечно! А если так, то получается, в твоей власти находятся и твои желания, и нежелания.

– Хм, клянусь Аполлоном, это так! А вот, например, я хочу идти гулять в город, а отец останавливает меня и не пускает.

– Да ведь он что останавливает? Не останавливает же он твоего желания гулять?

– Все равно, он останавливает меня.

– Нет, это не все равно, – усмехнулся Симонид, – желания твои в твоей власти, и никто, кроме тебя, не может их изменить. Тело же твое подвластно не только тебе, но и всяким случайностям: какой-нибудь метеорит, например, может упасть тебе на голову и убить твое тело.

– Но все же мне помешали гулять, – вздохнул Лей.

– Я тебе и не говорил, что в твоей власти гулять без всякой помехи, – рассмеялся Симонид, – я сказал тебе, что в твоей власти подчиняться желанию гулять или не гулять. Только воля твоя свободна. Как только тебе понадобится помощь твоего тела, то это уже вовсе не в твоей власти. Я тебе это уже сказал. Итак, ты согласен, что никто не может принудить тебя пожелать того, чего ты не желаешь?

– Согласен.

– Могут ли тебя заставить сделать то, чего не хочешь?

– Нет, но могут помешать тому, что я хочу сделать.

– Если ты будешь желать только того, что в твоей власти, то как же могут помешать тебе в этом? И я тебе не говорил, что у тебя не будет помех в том, что от тебя не зависит.

– Неужели я не должен желать даже, например, здоровья или силу?

– Желать, во что бы то ни стало здоровья или силу так же неразумно, как вообще желать всего того, что не от нас зависит. Что от меня не зависит, этого я не могу по своей воле ни приобрести, ни удержать, а посему оно и не принадлежит мне. Я должен побороть в себе всякую зависимость от того, что мне не принадлежит. Иначе я сам на себя надеваю оковы. Я подставлю свою голову под тяжелое ярмо, если привяжусь душою к тому, что не от меня зависит, а от Сущего и что должно неминуемо погибнуть. Люди огорчаются только тогда, когда случается то, чего они боялись. Ты же ничего не бойся, никому не завидуй, живи спокойно, желай только того, что в твоей воле, что честно и что у тебя под рукой.

– А Вы, наставник, считаете ли себя свободным? – лукаво улыбнулся Лонг Лей.

– Видит Сущий, что я хочу быть свободным и всеми силами стараюсь быть таким, – вздохнул Симонид, – но, конечно, я не достиг еще полной свободы. Я слишком еще дорожу своей плотью. Мне слишком еще хочется, чтобы тело мое было невредимо, несмотря на то, что оно уже давно повреждено – своими алхимическими изысканиями я довел его до изнеможения. Однако если тебе нужны примеры разумных, на самом деле свободных, то знай, что такие бывают, а значит, свобода возможна.

– Кто же это?

– Вспомни Серафима Рассекателя. Он был свободен не потому, что родился от свободных родителей, а потому, что освободил себя от привязанности ко всему, что ведет к рабству. Не за что было прицепиться к нему, дабы сделать его рабом. От всего он мог отказаться, ибо был, как бы привязан ко всему лишь самою тонкою нитью. Он говорил: «Я свободен, ибо мне ничего не надо. Тело свое я считаю не своим. Для меня закон Бога – все, а остальное для меня ничего не значит». Он не боялся смерти даже тогда, когда его за это преследовали и грозили ему. Вспоминай почаще жизнь Серафима. Его слова и дела помогут тебе самому достигнуть свободы. Но помни, что если ты на самом деле хочешь сделаться истинно свободным, то ты должен всегда быть готовым отдать Богу то, что ты от Него получил. Ты должен быть готов не только к смерти, но и к самым мучительным страданиям и пыткам. А если ты не хочешь заплатить такую цену за свободу, то ты на всю жизнь останешься рабом между рабами, хотя бы у тебя и были всевозможные мирские почести. Все то, чем так восхищаются, все, ради приобретения чего так волнуются и хлопочут, все это не приносит разумным ни малейшего счастья. Покуда они хлопочут – думают, что благо их в том, чего они домогаются, но лишь только получают желаемое, опять начинают волноваться, сокрушаться и хотеть того, чего у них еще нет. И это очень понятно, ибо не удовлетворением своих праздных желаний достигается свобода, но, наоборот, избавлением себя от таких желаний. Если хочешь увериться в том, что это правда, то приложи к освобождению себя от своих пустых желаний хоть наполовину столько же труда, сколько ты до сих пор тратил на их исполнение, и ты сам скоро увидишь, что таким способом получишь гораздо больше покоя и счастья.

– Я все же наследник великой империи, у меня обязанности, ответственность за целый народ, – покачал головой Лей, даже в столь юном возрасте он уже понимал это, – я не могу принять такого учения, наставник.

– Участь твоя незавидна, – вздохнул Симонид, – был бы ты простым аристократом, я бы сказал тебе покинуть общество богатых и влиятельных, но ты наследник императора… Посему, я скажу лишь одно – властвуй, а не подчиняйся.

Многому научил Симонид Лонг Лея, пусть и не все уроки воспринял юноша, они все же не прошли даром. Именно Симонид научил Лея всегда оставаться верным себе, и даже, находясь в отвратительном положении, не терять присутствия духа и не отчаиваться.