Обмасонивание

Глава 540

Я возвратился из «грязевого похода», от «стены пламени» над «саблевидным мысом». Заехал к своим известеобжигательным печкам. Порадовался прогрессу, подогнал мастеров, составил собственное мнение о состоянии дел… Кое-что надо подправить: тачек маловато, кирок добавить… С немногими спутниками проехал верхами последние вёрсты по Гребешку Дятловых гор, замечая производимые работы, некоторые недостатки, изменения к лучшему…

Многие работы в эти весенние месяцы останавливались: люди покидали город.

Всеволжск не похож на другие русские города. Не только отсутствием крепостных стен — и другие города начинаются с предместий, защищаемых часто лишь околицей, заборами да рогатками ночью поперёк дорог. А то и вовсе ничем не защищаемых.

Мой город, не удушаемый петлёй крепостных стен, застраивается «пятнами»: вот — известковый карьер, вот — печи, вот — склад готовой продукции, а вот — Окские хлебные склады. Сюда сгружают зерно, приходящее по Оке. И тут же — сушилки, веялки, разделяющие зерно, наплавная мельница для ежедневного помола, дальше, рядами по сухому косогору — ссыпные ямы. Ещё одна линия для подготовки семенного зерна с вымачиванием в солёной воде. И ещё одна — для зерна элитного, которое ручками перебирают.

Внутри «пятна» — «технологический узел», основное и вспомогательные производства, жилые зоны. «Рабочий посёлок»? Слободки? «Кузнецкий мост»?

Между «пятнами» — пустыри. Пространство сведённого леса, перепаханное, превращённое в выпасы и сенокосы. Скотины в городке много — надо подкармливать. Поддерживать на пустырях, да и в самих пятнах застройки, чистоту и порядок — не просто. Но — стараемся. Санитария и пожаробезопасность форева! Обилие приучаемых к порядку новосёлов даёт достаточно дешёвого простого ручного труда. Заодно и ума-разума набираются: нагадил неуместно — подбери и отнеси. Марш-бросок всей ротой для закапывания обнаруженного на ВПП окурка — не применяем. Поскольку — ни ВПП, ни окурков. Но — сходно.

Внешний периметр — контрольно-следовая полоса. Виноват: пожарозащитная. Вот мне только лесного пожара не хватает! Пашем, чистим. Обходим дозором.

Моря — нет, на Гвидона, который в младенчестве бочкам днища вышибал — я не тяну, лебедей с чешуйчатыми братцами… не имеем.

Сами таких рОстим. Огнедар, который эти патрули гоняет, седин для «блистания» ещё не вырастил. А остальное похоже: «Все потом домой ушли».

Главное отличие моего города — население. Оно — «кочующее». Есть на «Святой Руси» кочующие земледельцы, появились и кочующие горожане.

Основная масса — учащиеся. Разных форм и направлений обучения. Кого учат задницу подмывать, кого — заводы и города ставить. Кто к чему стремление и способности проявит.

Каждый год приходят сюда, после фильтрационных пограничных пунктов, множество людей. Учатся, меняют, по мере желания и соображения, моих и их собственных, образ жизни. И, в большинстве своём, отправляются дальше. Кто — сучкорубом на лесоповал, кто — плотником в новые погосты, кто — грузчиком на пристани. Некоторые остаются здесь в работниках. Отработав необходимое, просятся, обычно, в крестьяне. Других же, кто не проявил особых талантов, мы и сами подталкиваем.

Весна. Люди отправляются дальше. В городе, как в маршевом батальоне, остаётся только постоянный состав. Этих тоже обновляем. Но не столь массово. Их места занимают лучшие из пришлых.

Одним из следствий такого режима является особенность застройки: у меня мало частных домостроений. Много промышленных, складских, учебных… казармы, бараки, бани… А вот «частных усадеб»… есть. Но мало.

Поджидавшая уже дворня бегом приняла коней, лекари увели раненных, а я с остальными потопал в свою воеводскую баньку.

В предбаннике один из гридней таскал за ухо мальчишку-прислужника:

— Это што? Это почему? Всякое бабьё место заняло, доброму молодцу и помыться с похода негде!

На лавке аккуратно сложены два женских одеяния. Чёрных. Странно: монашеские цвета у меня мало кто носит.

— А чё нам бабьё?! Мы и с бабьём помоемся. И с мыльцем, и с удовольствие. Сща они нас так… сла-аденько. И попарят, и намылят, а мы им…

— Болтун. После сегодняшнего — тебе б только стоя не уснуть. Как коню в стойле. Ты глянь на соседа, не то что головку — и головёнку не поднимет. Да уж, ломанули мы ныне. Ежели у кого и встанет, так только у воеводы. Да и то…

Не то, чтобы это был вопрос. Но некоторое сомнение в моих способностях звучало. И — обосновано: последние трое суток мы непрерывно двигались. На обратном пути от Сарова не обошлось без… негораздов, пришлось повоевать малость. Сперва придурки за нами побегали, потом мы за ними погонялись. Ребята, и вправду, просто падают с ног. Им полчаса в тепле — сплошной храп будет.

А сам? — Сам… покачивает. В голове… туманно несколько. Но — огурцом. Беломышнутость моя… позволяет втрое.

С другой стороны — и спрос с меня больше.

Одна из причин, заставляющая моих парней выдерживать изнурительные марши — уверенность в моей беспредельной выносливости, в том, что командир не заснёт, не ошибётся, ничего и никого не забудет, не бросит… Репутацию надо поддерживать.

— Разоблачайтесь. Герои немытые.

Парни начали стаскивать себя вооружение и обмундирование, мгновенно теряя подвижность и говорливость, а я как был: в кафтане, мечах, сапогах… протопал из предбанника сквозь мыльню в парилку.

Темноватенько, жарковатенько, свечечка, ковшики… И две голые женщины, забившиеся на полке к дальней стенке. С вениками в руках. Одна… знакома. Едрить-кузьмить-выволакивать…

— Здравствуй, Софья. Что-то ты веник чудно держишь. Никак биться собралась?

Увидеть Софью здесь я не ожидал. А увидев — не обрадовался.

Не-не-не! Она — дама вполне… И с перцем, и с изюминкой. «Приятная во всех отношениях». Но — с высокой концентрацией подъелдыкивания и уелбантуривания.

— Софочка, если я соблазню твоего мужа, мы останемся друзьями?

— Нет.

— Мы станем врагами?

— Нет.

— А что же тогда?

— Мы будем квиты!

Понятно, что соблазнять друг у друга мужей мы не можем. Ввиду отсутствия оных. Она — в разводе по обету, я вообще… обхожусь как-то. Но мужчин соблазняем. Она — своими прелестями и хитростями, я — сытой жизнью и картинами «светлого будущего по-попандопульски».

Постоянное ожидание конфликта. Из-за людей, ресурсов, денег… власти. Я её не пускаю. К «кормилу». И постоянно чувствую невысказанную, но присутствующую мысль: «Мы будем квиты!».

У неё ничего нет! Кроме разума, души, тела… И это уже много. Я сам так начинал — понимаю.

Причём враждебность — отсутствует. Просто, по её мнению, моё дело — бежать в оглоблях, звенеть бубенцами и радоваться счастью. Счастью иметь в возницах её. Единственную и неповторимую.

Между нами, мальчиками… я бы не стал так уж сильно взбрыкивать. Но ведь правит не туда!

В конце прошедшей осени я отдал её в «экономки» марийскому кугураку Изергену Ипаю. Которого отправил в новый погост на границе с удмуртами. После порно-спектакля с её участием, который я устроил для единственного зрителя, для её старшего сына Изяслава Андреевича, отчего тот зарезался, она вела себя тихо. Но — не долго.

Потрясение от осознания своей греховности, приведшей к самоубийству её первенца, было пережито. А роль прислужницы какого-то местного вятшего, пусть бы и главного человека в поселении, не устраивала совершенно. Вместо тихой послушной работницы в дом, занятой повседневной готовкой, стиркой, уборкой… Ипай получил искушённую наложницу, мудрую советницу и безусловную госпожу.

Быстро пройдя все эти стадии женской карьеры, Софья заскучала.

Да, она подмяла под себя всё поселение. Лаской и хитростью, силой и положением своего мужчины, она управляла всем.

И, кстати, неплохо. Локальный конфликт с соседями был погашен мирно, посылать гридней не пришлось. Новосёлы перезимовали без потерь. Не потому, конечно, что Софья большая специалистка по выживанию в русском лесу зимой. Ипай, другие бывалые люди, куда лучше понимают в этом. Но она сумела организовать эффективный процесс заготовки припасов. Не допустила «впадения в зимнюю спячку» поселенцев.

Это — из постоянных проблем здешних человеческих коллективов. Холод, снег, темнота ограничивают мышечную активность потомков теплолюбивых обезьян, они меньше двигаются, норовят заползти в свои дымные берлоги, завернуться в тёплые шкуры, свернуться в клубочек… и — спать.

Для меня, с моими потугами к индустриализации, к непрерывным, не только круглосуточным, но и круглогодичным процессам — постоянная забота. Народу зимой в производствах больше, а выработка — меньше. Дремлют на ходу, ползают как сонные мухи.

Сходная проблема звучит у Ленина. Ругаясь по поводу какого-то неисполненного поручения, он пишет:

«Теперь это придётся делать зимой. Когда всё значительно труднее».

Позже, в ходе белофинской войны, медики отмечали высокий уровень психических заболеваний в Красной Армии — высока доля резервистов из Казахстана и Украины. Холода не были для них чем-то чудовищным, а вот длинные тёмные ночи…

Зимой крестьяне на «Святой Руси» спят по 10-12-14 часов. Дрыхнут, дремлют, кемарят… Подстраиваясь под природный цикл, под длительную темноту. Это хорошо — снижение мышечной активности замедляет обмен веществ, уменьшает необходимость в питании. Общая заторможенность, сонливость уменьшает активность умственную.

Затем приходят болячки. Из физиологических первейшая — цинга, из умственных — депрессия. Из социальных… — мордобой вплоть до убийств, беспорядочные сексуальные связи и вера в бога. Надо же хоть как-то развлекаться!

«Все пороки человеческие происходят от безделья» — Вольтер прав.

Но что делать в условиях безделья вынужденного? Когда из-за темноты и холода большая часть дел невозможны или чрезмерно затруднены? — Больше спать, дабы множество… «пороков» даже и в голову не могли придти?

Другие способы избежать этой «вынужденной порочности»?

Ну… — назад на пальму. В естественную биологическую среду хомнутых сапиенсом. Одна беда — пальм на всех не хватает.

Ещё… искусственное освещение и отопление. Когда чистенькие люди в тёплых авто по освещённому городу на вычищенных улицах… а не в тощем армяке, согревая пальцы дыханием, проваливаясь по колено в снег, из дымной полутёмной полуземлянки… ходят друг к другу в гости.

Русская элита будет столетиями обеспечивать себе искусственный свето-температурный режим:

Остальной же народ русский уменьшит свою зимнюю сонливость в индустриальную эпоху.

Ещё одна проблема попаданцев. Вляпнувшиеся сюда нуждаются в периоде термо-световой адаптации, обычно — три-пять лет. Треть этого времени — депрессия, дающая, порой, довольно вычурные последствия. В форме, например, кожных заболеваний. Потом это проходит. Не у всех.

Мои погосты больше марийских кудо или русских деревень в два-три двора — есть чем заняться и зимой. Но депресняк, апатия, тормознутость… Нужно было организовать, убедить, заставить… новосёлов шевелиться. Софье это удалось. Обязательные работы — исполнялись, необходимая «движуха» — происходила. Поселение вышло из зимовки жизнеспособным.

Прямо скажу — не все так благополучно проходят первую зиму. И роль Софьи в этом успехе я себе представлял, отчёты просматривал.

Откуда отчёты? — Связь с погостами — обязательное условие их существования. Ситуация: «заметено по крыши сугробами, оторвано от людей метелями» — избегаем. Если поселение надолго замолкает — сигнал тревоги.

Я, к сожалению, имею здесь уже примеры того, как мрут люди в таких «очажках жизни». Пожар, вспышка инфекции, мгновенно распространившейся в скученном населении, серия вроде бы случайных несчастных случаев, по типу «Законов миссис Паркинсон», мыши или белки, добравшиеся до припасов, волчьи стаи, стаи двуногих, нацеленных на убийство изначально, или дозревших после собственной голодовки…

Даже имея запасы продовольствия и топлива толпа вдруг вскипает, превращается в неуправляемое, хотя бы здравым смыслом, стадо, топчет и сжигает жизненно необходимые ресурсы. Так сожгли свои посевы античные гельветы, и Юлию Цезарю пришлось завоёвывать Галлию с Британией, становиться римским императором. Так топтала «Великая Армия» Наполеона склады с запасённым провиантом, панически спеша сбежать из нелюбезной России в столь же нищую, но — любезную Польшу.

Замкнутые общины — идеальная среда для размножения разного рода религиозных психов. Это я помню по «цаплянутой ведьме» со времён Пердуновки. Каждую зиму в малых поселениях вылупляется несколько «провозвестников высшей истины» в их, мелко-селянском, понимании. Но с вполне глобальным фанатизмом. Начинают с проповеди братства и богоизбранности. И очень быстро переходят к уничтожению несогласных.

Упустишь момент — свихнувшаяся община приобретёт монолитность. На основе общераспространённой ксенофобии и локальной просветлённости. Потом приводить к разумности… дустом.

Да они сами…! Сами жители! Вдруг взрываются какой-то поножовщиной, какими-то идиотскими сведениями счётов!

Я их понимаю: жизненное пространство — очень ограничено, уйти, отодвинуться — некуда, всё — нос к носу. Не так пукнул — враг смертный.

По сути: низкий уровень эндорфинов. Это лечится таблетками. Но в моих условиях… алкоголь? Опиум? — Угроблю народ, не надо. Раздражительность нарастает, всякая мелочь выглядит как проблема уровня «смысла жизни и сущности мироздания»… И у кого-то «сносит крышу».

У меня к этому добавляется религиозно-этническое разнообразие.

— А! Ты на моей сковородке свиное сало жаришь! Я из-за тебя в рай не попаду! Аллах отвернётся!

— Так ты крещение только для виду принял?! Изменник! Робяты! Бейте нехристя!

Бьют. Иногда и до смерти. «За веру, царя и отчество». В роли «царя» — я. Точнее — их понимание меня. Хотя мне, как я уже не раз… фиолетово.

Софья сумела обойтись без подобных… приключений. К весне Ипай начал странно чудить насчёт семян. Просил элитных огородных культур. Много. Словно вообще всю расчищенную землю решил капустой да морковкой засадить. Просматривалась «рука Софьи» — мужчины больше о яровых волнуются, огороды — женское занятие. Что-то они получили — на все «хотелки» у меня нет. Попутно возникли потребности по инвентарю. Похоже, добирать разные мелочи Ипай Софью и послал. Или — она сама напросилась. Выбивает фонды.

Бывает. Рынка-то нет.

Такой… снабженец в юбке. Точнее, нынче — без.

— Уф… Фу… А мы-то тут… Я уж решила… Как гомонить в предбаннике начали, ну, думаю, поганые город взяли. Мы ж прислужнику сказали, что б он никого не пускал. А тут… Да ты ж с похода! Хорошо ли хаживал, господин воевода? По добру ли дела твои сделалися?

— И сам цел, и люди живы. Так что — по добру. А у тебя тут что? Новой прислужницей обзавелась? Мелковата что-то. Ипай так оголодал, что и на такие кости соблазнится? Не ценишь ты своего мужика, Софья. Ну-ка покажи её.

Ситуация, в моём понимании, довольно типичная — балансировка демографии. Элемент «выбивания фондов».

Осадить мужика на землю без «бабы и коровы» невозможно. Предполагая получить, в конечном счёте, устойчивое поселение, я, по мере возможности, стараюсь обеспечить и эти потребности новосёлов.

Чисто к слову. Флагман шведского флота начала 17 века корабль «Ваза». Перед первым выходом в море, экипаж упился и утопил судно прямо у причала. Потом его подняли, археологи покопались. Среди имущества нескольких сот утопленников, моряков и работников, найдены вещи трёх женщин. Одна — семейная дама в возрасте, жена боцмана, две другие значительно моложе и, судя по «дресс-коду», из числа «лиц с низкой социальной ответственностью».

При всем различии шведских моряков и моих новосёлов, есть сходство: многочисленное мужское сообщество в замкнутом пространстве, в опасном предприятии, с большим объёмом обязательного тяжёлого труда, в длительной изоляции.

Отправляя очередную команду поселенцев на новое место, их необходимо, на первой стадии, снабдить продовольствием, обмундированием, инструментом. И некоторым количеством женщин. Для исполнения обычных женских традиционных занятий — «гендерное разделение труда». Естественно — и для интимного обслуживания работников. Иначе друг на друга налезать начнут.

Я — не против. Как и весь русский народ аж до 20 века. «Хай живе хто с кем хочет». Кроме нескольких процентов аристократов и духовенства. Эти тоже… горазды. Но — не кошерно. Первых волнует проявление доминирования, вторых — несовпадение с этикой древних иудеев.

Однако оседлость от такого — не увеличивается, народонаселение — не прирастает.

«Честь государя в многолюдстве его народа» — Кто сказал? Соломон? — Верю. Следую. Честю.

Посылаем одну бабу на семерых мужиков. Как было в Петербурге первые полвека его существования. Поварихи, прачки, штопальщицы… Физические крепкие, жизнь повидавшие, немолодые. Или — отметившиеся разными несуразностями. Вроде ленности, дурного характера или мелкого воровства. За серьёзные дела — на каторгу. Но таких, по счастью, очень мало.

Начальствующие выбирают в контингенте наиболее им приглянувшееся — помоложе, посмазливее. А те и рады — уровень потребления выше, производственные нагрузки меньше. «По согласию».

«Выбери меня! Выбери меня!

Гражданин начальник! С нынешнего дня!».

Софья так к Ипаю и попала — «ложкомойка для головника». Сумела удержаться в этой позиции. И — прорасти. До статуса — «зам. по всём», «серый кардинал». Кардиналка.

— Мой-то — вас всех в кулаке держит. А у моего — я держу. И в кулаке — тоже.

После первой зимы потребности трудового коллектива меняются. Инструмента уже не надо — оставшегося, обычно, достаточно при изменении состава работ. Появляется нужда в инвентаре (плуги, серпы, косы, мотыги…), в семенах. В скоте — уже могут держать. Сперва — выпас, к осени — корма заготовят. Снижается потребность в продовольствии — сами больше кормятся. Растёт в соли — консервант, бочкотаре — ёмкости для хранения. И — в бабах.

Всё это прогнозируемо… статистически. Каждый такой коллектив — особенный. Иной вымер полностью — начинай всё заново. Иной отстроился хорошо, но, оставив пару-тройку семейных, рвётся целиком на новое место.

Тут Ипай уселся крепко. Вот и шлёт Софью привезти некоторое количество тяпок, гвоздей, вожжей, подойников… и самочек. На развод и для укоренения. Соотношение 1:7 создаёт проблемы, нужно двигаться к 1:1.

В этот момент, в первую весну — у поселенцев начинается «брачный период». Новосёлы, выбиравшие прежде «сделать бы жизнь с кого», в смысле — с тиуна, десятника, кузнеца… переходят к следующему вопросу: «сделать бы жизнь с кем». Кандидатки на роль этого «с кем» — должны физически присутствовать в достаточном количестве. «Любовь по фотографии» — отсутствует. Ввиду отсутствия самой фотографии.

Для обеспечения комплексности решения добавляем попа, лошадей, коров, овец. Поп отпоёт умерших за зиму, совершит освящение с водосвятием и обвенчает всех желающих. Из числа тех, кому баб хватило. А не-желающих… у нас не бывает. Поскольку бобыли домостроения не получают, топают дальше — следующий погост ставить.

На «Святой Руси» бобыль, как и «старая дева» — существа презираемые, больные, наверное. Их сторонятся. По общему мнению, такое несчастье — заразно.

Если на первой стадии заселения отправляем женщин пожилых, с опытом, то позже более молодёжь.

Во-первых, мужчины больше любят молодых. Почему-то.

Во-вторых, глупых. Почему-то опять.

Видать, каждый подсознательно надеется, что сможет научить жену уму-разуму по своему вкусу. А что она нитку толком тянуть не умеет, что у неё каждая вторая каша — подгорелая, что её стряпня в три года из него доходягу сделает…

«Большинство людей с бОльшим вниманием относятся к выбору пары сапог, чем к выбору жены» — так это результат наблюдений за английским лордами!

Выбор Софочки… Хозяйка из такой девчушки — никакая. Наложница — аналогично. «Мужчины — не собаки, на кости не бросаются». Будет «чернавкой». В смысле: все «чёрные работы» — её, и, поскольку таких много во дворе да в огороде, под солнышком, сама загорит до черноты.

Закономерно: кому — вершки, кому — корешки. Софья оставит себе «сладкое» — мужика и общее руководство. А дела домашние, тяжкие, грязные взвалит на эту… плоско-параллельную доску с бессмысленно хлопающими глазами.

Причём Софочка под венец идти не хочет. Она так промыла мозги своему Ипаю, что и тот сначала не стремился, а теперь и вовсе шарахается.

Софочка — бывшая инокиня. Приняла как-то постриг. Что ведёт себя несколько… не благочинно — бывает. Не самый выдающийся вариант: в эту эпоху в Англии викарий заехал как-то по делам службы в местный женский монастырь. И был жестоко бит пьяными монахинями. Мешал он им. Напиваться и безобразничать.

Что творится в мужских монастырях… Как из Константинопольской Святой Софии сделали публичный дом для священников и монахинь… Как патриарх Лука Хрисоверг запретил (законодательно!) православным священнослужителям содержать бордели и получать доходы от сводничества…

Однако идти инокине замуж…? — Дурная примета. На «Святой Руси» обще-понятная, обосновываемая отечественной историей.

Святослав-Барс привёз из первого похода в Болгарию знатную девицу из тамошнего монастыря. Своему сыну Ярополку в подарок.

Монашка? — Язычнику Святославу — пофиг. Он видит девку подходящих статей, пусть сынок порадуется.

Сынок, христианин по матери, по венгерской принцессе, «подарку» не «порадовался», а официально женился. По христианскому обряду. Новоявленная великая княгиня Юлия, вместо того, чтобы умиляться своим успехам в деле продвижения веры христовой на Русь, а себя лично — в высшую постель древнерусского государства, продолжала печалиться.

Ибо невесте христовой отвергнуть жениха небесного ради князя земного — грех неотмолимый.

Муж её тоже ощутил себя греховодником и впал в уныние.

Тут пришёл настоящий «греховодник» — братец Владимир. Которому — всё весело. Даже когда его нурманы подняли Ярополка «мечами в пазуху» — появился повод выпить. На тризне. А тоскующая гречанка-монашка-княгиня-вдова родила сыночка. «От двою отцю».

Дальнейшая судьба мальчика, объединившего в своём имени имена отца и деда, была грустна. О Святополке Окаянном сказано: «от греховного плод злой бывает». Про убийцу святых Бориса и Глеба на Руси знает каждый, им в церквах молятся. Знают и историю его матери. Поэтому взять в жёны монашку… хоть бы и бывшую… Обречь себя и детей своих на несчастья.

Марийский кугурак Изерген Ипай — из новообращённых. Русское православие понимает… очень настороженно — как бы чего ненароком не нарушить. Если бы Софочка сама к нему в постель не полезла, он бы и не настаивал — у начальства выбор есть. Но бывшая княгиня Суздальская просто не могла допустить, чтобы какая-то безродная шмакодявка ей бы указывала. А высшее место, место альфа-самки в стае хомнутых сапиенсов — под альфа-самцом. Пусть бы и без венчального обряда.

Софья поднялась с полка и что-то быстро шепнула девушке. Та смотрела на «тётушку» широко распахнутыми испуганными глазами. Она продолжала прижимать к груди веник, так что Софье пришлось его выдёргивать и стаскивать девчушку с полка за руку.

— Вот она… молодая ещё… чего смотреть… смотреть-то не на что… руки-ноги… ни сиськи, ни письки… ни оком окинуть, ни в десницу взять… давай-ка, мил дружок Ванечка, я тебе раздеться-разуться помогу… жарко-то тут в бронях-то… сейчас всё снимем-стащим… полежишь-погреешься, пропарим-умоем… уж я-то по тебе веничком пройдусь ласково, всякую мышцу-косточку разомну-распарю…

Софья, оставив свою подопечную, подскочила ко мне и стала теребить, стаскивая то портупею, то кафтан.

Умильная скороговорка меня несколько напрягла: явно какую-то каверзу пытается замылить. Заболтать, отвлечь.

Её тут вообще быть не должно, моя баня — не проходной двор. Но «тётушка» «статусы ровняет» — хвастает перед будущей служанкой и потенциальной конкуренткой за место на уде своего Ипая близостью к «особе императора». В смысле — воеводы.

Левел свой социальный, извините за выражение, «апает». Типа:

— Я тебе не абы хто! Воевода! Сам! Ко мне завсегда! Даже в своём тазике подмываться дозволяет.

Нарушение регламента — вот и подлизывается. Обслуга пустила по старой памяти — она долго у меня в прошлом году толклась. В таком… несколько непонятном статусе.

Слугам придётся… указать. Но как же чешется под лопаткой! Да что ж за грызло было у того комара, который меня так… уелбантуренно хакнул!

Я сдирал с себя вонючую, потную одежду, выворачивался из воинской сбруи, сбрасывая всё — то на пол, то на руки Софье.

Девушка вдруг глянула пристально: с левой стороны от лопатки на бок по моим рёбрам растёкся здоровенный кровоподтёк. Софья мгновенно уловила внимание:

— Ваня… Господи… Да где ж ты так? Да как же…

— Так. С коня упал.

— Ваня! Не лги! Ты ж… Тебя ж могли… А если тебя убьют?! А я куда?! А мне как?! Ваня, мне без тебя, без милости твоей… только в омут головой!

— Не ной попусту. Живой и целый. Чего это в омут? — У тебя Ипай есть, прокормит. И попомни — я никогда не лгу.

Абсолютная правда. Конь упал, я с него вылетел. Прямо под ноги двух здоровых придурков с дубинами. Которые коня-то и стукнули. Братья, вроде. Ныне покойные. Коня жалко. Хоть и местный, а — добрый.

Софья кинулась в соседнее помещение набрать воды, я тяжко уселся на лавку.

— Что глядишь, красавица? Помоги сапоги снять.

Девка, до того тупо, с полуоткрытым ртом, разглядывавшая меня, вдруг, кажется, вспомнила — где она и как она. Затрясла головой, судорожно ухватила веники и снова попыталась изобразить из них платье.

«Костюмчик из берёзы»… мрачновато. Дурная какая-то. Банной культурой… не владеет. Нерусская, что ли? Ну и ладно, попадёт к Ипаю — научится.

Вскочившая назад в парилку Софья, отставила в сторону полную шайку горячей воды и кинулась передо мной на колени, сразу ухватив сапог за пятку.

С этими верховыми сапогами всегда проблема. Они должны быть высокими: при движении отряда из под копыт впереди идущих коней летят здоровенные комья грязи. В пределе получаем ботфорты. Обувь всадника, помогающая длительное время находиться в седле: сапоги жесткие, практически не гнутся в коленях и щиколотках. По верху раструбы, закрывающие бедро.

Попробовал как-то. Красиво. Непригодно. У нас посадка в седле другая — согнутые колени. И в щиколотке сапог должен не болтаться, а сидеть плотно. Чтобы движение пятки и носка чувствовались чётко. Иначе конём без шпор управлять невозможно.

— Девица, что ли? Сапог снять с мужика не может.

Я кивнул в сторону прижавшейся к стене девушки.

— И жмётся, будто целка. Видно, с мужем в баньку никогда не хаживала. Ох, и будет Ипай её драть. Как сидорову козу.

Девка, от перспективы стать «козой» неизвестного Сидора, содрогнулась и собралась заплакать. Софья неопределённо помотала головой и потянула сапог.

Что-то тут странное происходит, что-то темнит моя «тётушка». Не могу вспомнить, чтобы Софья кидалась делать чужую работу, не углядев в том какой-либо особой выгоды.

— Погоди (это — Софье). Поди-ка сюда (это — девушке; реакция: отрицательно трясёт головой). У меня в дому принято, что слуги делают по хозяйскому слову. Надумала в услужение податься — привыкай. Моё слово здесь — закон. Ну. Сапог.

Как мне это надоело. Постоянно изображать из себя «собаку». В корабельном и в общечеловеческом смысле. Ведь говорю же по доброму, без лая и ругани! А они… выёживаются, кочевряжатся и, где-то даже, манкируют. Приходится цепляться на каждом шагу, к каждой ленности, бестолковости, неорганизованности…

«Отданный приказ должен быть исполнен. Иначе его не следовало отдавать».

А я тоже живой человек. Хоть и попандопуло. Я тоже устаю, хочу тишины, покоя. Конечно, гейзером и майзером приходится быть непрерывно. Но, может, я чуток прервусь? И что ж это был за комар, ежели у него такое грызло, что я до сих пор чувствую?

Ваня, перестань себя жалеть. Это непристойно. Пожалей девушку. Вот попадёт такая… недисциплинированная кожа с костями и глазами к Ипаю. И начнёт кугурак её… упорядочивать. Немилосердно, непрестанно и от души. А мужик, как я слышал, волю рукам… даёт. Что среди новосёлов в пограничьи… типично. Другие там не выживают.

Просто прикинь: пока лесорубу на трёх языках, не считая строительного, выскажешь, да аргументы его ответные — выслушаешь да осмыслишь, да убедишь его в обоснованности твоей точки зрения… а дерево уже упало. И стало одним лесорубом на земле меньше.

Или выгоню я эту сопливую дурочку. Просто так. Без снятия сапога. Придёт она к Ипаю. С навыком неснимания. Тот начнёт её строить, а эта, поскуливая и подвывая, начнёт оправдываться. Типа:

— А вот Воевода сам… от меня такого добиться не смог!

Это уже из серии про гос. измену. Неважно — правда или нет. Утверждение: «Воевода — не смог», хоть про что — прямой призыв к мятежу. В стае хомнутых сапиенсом альфа-самец должен мочь всё. Иначе — не альфа.

Изерген, само собой, девушке ряшку — отрихтует, причёску — уполовинит, съёмке сапог… выдрессирует. Но — запомнит. И при случае… построит ковы и выкует крамолы. А может — и нет. Будем проверять?

Глава 541

Меня сморило в тепле. Накатывала дремота. Давно не испытываемое чувство защищенности, безопасности. Своего дома…

Пришлось встряхнуть головой, оглядеть всё это… полуголое, в смысле — в вениках. В тёмном, мокром, жарком…

В смысле — в парилке. А не там, про что вы подумали.

Я притопнул неснятым сапогом. Софья, сидевшая на мокром полу, полуобернулась к девушке, что-то шептала и активно гримасничала, насупив брови. Даже кулаком по полу стукнула.

Наконец, эта… «сидорова коза в ближайшей перспективе» отлепилась от стенки, неловко, бочком подошла к нам, несколько мгновений недоуменно оглядывалась по сторонам, соображая — куда ж веники девать. Пока Софья чуть не силой вырвала их из рук.

Какой-то глюк. Веник в бане нужно держать или в руках, или в шайке с горячей водой. Это ж все знают!

На «Святой Руси» каждый человек, кроме совсем уж святых, моется в бане. Бани — семейные. Ещё не общественные, как будет в 17 веке, когда совместное мытьё мужчин и женщин на Руси — крайне возмущало и… возбуждало иностранцев. Напрочь забывших о распространённости собственных городских бань несколькими столетиями раньше. Когда в Брабанте, например, не было города без общественной помойки. О знаменитых банях Аахена, где Карл Великий устраивал массовые отмокания, собирая в одном бассейне сотни человек, весь цвет имперской знати.

«Банная культура» эволюционирует. В России в 18 веке помещик зазывает гостей в свою господскую баню. С банщиками-девушками. Причём секс — не фиксирован источниками, девушки реально парили. К концу 19 века наоборот — «Баня» Толстого тому пример. К концу 20-го для братков баня — синоним борделя, место случки. «Заодно и помоемся». Как в конце 18 века — для отечественных гомосексуалистов. Что понятно — едва ли не единственное место относительной чистоты мужчин.

Русские женщины, особенно с маленькими детьми, часто моются в печках. Удобно. Особенно зимой — ходить распаренными через двор не надо, печь всё равно греть — расход дров меньше. Протапливают, отмывают изнутри, застелив печной под плотной тканью, забираются внутрь. И намывают там. Кто — детей малых, кто — красу свою несказанную.

В 20 веке пришлось столкнуться с последствием такой персональной помывки. Женщина умерла от сифилиса. Довела себя до четвёртой стадии. Будучи человеком глубоко верующим, воспринимала болезнь как кару господню. К докторам не обращалась, платком заматывалась по глаза. Живя одна, очень замкнуто, в деревенскую баню не ходила, мылась в своей печке. Случайно внешние проявления углядела соседка — зашла соли позычить. Спасти уже не смогли.

В целом, с века 19-го, в России, в банях общественных, постепенно утвердился принцип половой раздельности. А в Северной Европе, наоборот — возобладала, для Руси — архаическая, традиция совместности. Унисекс. Из одного «уни». Что приводит в смущение российских дам.

Как-то «ихняя» фирма, где довелось служить, устроила корпоративчик. В бане. Главбух-туземка, дама предпенсионного возраста, сообщив двум моим соотечественницам-сослуживицам эту приятную новость, сразу принялась успокаивать:

— Вы не волнуйтесь, наши мужчины ничего такого себе не позволяют.

Потом несколько тоскливо вздохнула и добавила:

— И не могут.

Теперь уже мои соотечественницы, догнавшие по уровню восприятия данного явления западных европейцев образца 17 века, смущаются. От совместной помойки.

В «Святой Руси» всякий ребёнок вполне уже нагляделся на всевозможную обнажёнку к тому моменту, с которого «сколько себя помню». Всё давно знают, что «мальчики писают из трубочек, девочки из ничего, а Марьванна из большой рыжей мочалки».

Уже надоело, обрыдло и в зубах навязло. Как «Отче наш».

Не сильно разнообразно, зато — регулярно. Чтобы не знать на «Святой Руси» о сексе и о бане с подробностями (но без наворотов), при общем проживании большой семьи в одной избе — надо быть слепо-глухим идиотом.

А тут реакция… как у соотечественниц в немецкой бане. Где толпы туземного голого шарахаются, не обращая внимания друг на друга, как в уличном переходе в час «пик», по помоечной, или раскладываются, измученно потея, по полкам в парилках.

Девчушка никак не могла справиться с сапогом, бестолково дёргала в разные стороны. Пришлось отодвинуть и стащить самому.

А вы что думали? — В моём возрасте при обычных боевых растяжках сапог можно и зубами стаскивать. Хотя, конечно, по вкусу — гадость.

Софья по моему кивку потащила сапоги с прочими… портянками вон из парилки. Вот только этой вони здесь не хватает! В тепле — аж глаза режет.

В предбаннике вдруг загомонили мои гридни. Ага, судя по взвизгу и грохоту, кто-то, от сильно большого ума, вздумал Софочку ущипнуть. И был сшиблен с лавки. Зря я ей позволил мечи взять. Вдруг опять придётся баньку от кровищи отмывать…

Почему «опять»? — А вот был у меня давеча один случай… В другой раз расскажу.

— Ну. Чего сидим, куда глядим? Вон — мочалка, там — мыло. Не жмись малявка, давай дело делать. Приводить мужика в справное состояние. Хоть бы — в чистое.

Так, конечно, неправильно. Мыться надо в мыльне, а не в парилке. Но… жар тут нынче не сильный — бабы настоящего жара не держат, а главное — куда-то опять идти… сил моих нет.

Девка неловко взяла и покрутила мочалку, неумело намылила и, как-то неуверенно устроившись на полу возле моих босых ног, принялась их недоуменно рассматривать.

Да блин же! Попаданка, что ли?! «Гостья из будущего» — сплошное «не»! В простейшем, повсеместном, обще-свято-русском занятии — в бане! — не сечёт.

С ногами — аналогично.

Не-не-не! Я не про известное:

«— Це — жинкины ноги, це — мои, а це — чьи?

Слез, снова посчитал.

— Це — жинкины ноги, це — мои. Добре. Пиду до сеновалу».

Вид голых мужских ступней в некоторые времена в некоторых сообществах воспринимался как чрезвычайная непристойность. Но, факеншит! — здесь же «Святая Русь»! — здесь же почти всё население от снега до снега босиком ходит!

Не все. Пример: «Барышня-крестьянка». Барышня, задумав изобразить из себя крестьянку, довольно легко находит себе подходящее платье. И, как и положено крестьянской девке, босиком выскакивает во двор. Тут же ойкает и останавливается — колко. Приходится лапотки ей плести.

Точно — глюк. Я, конечно, знаю, что сам я — молодец. И ноги у меня красивые. Мне об этом сказывали неоднократно. Понятно — врут. Но приятно. А тут… изумление и полная растерянность.

«Красота — страшная сила». А уж моя-то… Чуть красивше крокодила — Аполлон. С отросшими ногтями. Ещё неделя и можно цокать. Как шпорами.

— Да не вози ты, а дави. Три сильнее!

Девка дёрнулась от моего окрика, отшатнулась. Я автоматом, как лягушка языком на пролетающую муху, махнул рукой, ухватил её за замотанное на голове полотенце…

Опа! Слабо сплетённая коса рухнула по её плечам русой волной.

— Ах! Нет! Нет! Мамочка!

Девка возопила. Устыдилась и воззвала.

Штатная реакция святорусского бабья — распущенные волосы даже и мужу показывать нельзя. Поз-зор! И — страшное бесчестие. Хотя девушки наоборот — голов не покрывают. Разница? Между девушкой и женщиной? — На мой, сильно утилитарный взгляд — не велика и скоропреходяща. Но здесь — другая жизнь, статусы и отношения. За нарушение — общее презрение, порицание и ущемление.

Опростоволосилась? — Можно топиться.

Как попаденки в этом выживают? Или попадонцы в обязательных бородах? — Не знаю. Я — лысый. Вообще.

В соседнем помещении что-то снова упало, дверь распахнулась и внутрь ворвалась разъярённая Софья. С моими мечами в руках. Точнее: с портупеей. Видать, держала в тот момент. Но осторожность… Я немедленно отпустил девку и толкнул Софье под ноги.

— Он меня…!

— Цыц! Дура!

Портупея у Софьи в правой. Но пощёчины она хорошо даёт и левой. Девка от удара отвалилась в сторону, хныча прижалась к лавке. Софья отложила портупею, присела над плачущей и стала успокаивать:

— Что ж ты орёшь-то, дурёха. Там, в предбаннике гридни воеводовы гуляют. А ну как услышат? А ну как кинуться господина свого выручать? Ну, полно, полно, я ж не со зла, осторожнее надо, тише…

Софья темнит. Что-то она задумала, и эта девчушка какой-то элемент очередной игры моей неуёмной «тётушки».

Почему девка не обрита налысо? У меня бреют всех приходящих на проживание. Причём, как я вижу, подмышки и лобок у девки голые. Но на голове — коса.

Это какой-то особенный заказ Ипая? Часть моих… служащих негативно относятся к короткостриженным женщинам. Я их… упорядочиваю, а они всё равно… относятся. Выбивать стереотипы красоты, «образцы прекрасного», «впитанные с молоком матери»… ну очень тяжело.

Откуда Софья такую взяла? Перехватила на фильтрационном посту? Отклонение от регламента: новосёлов бреют полностью в один раз — в первой бане. Целые клубы волосни собираются. И — в огонь. Ух, какой треск стоит! От кератина — в волосах, от хитина — в насекомых.

А тут — здесь лысо, здесь кучеряво… Непорядок. Придётся сыскать бракоделов. И послать… куда подальше Кудыкиной горы.

Факеншит! Две недели меня не было, и вот — живой пример нарушения гигиены! Ещё, не дай бог, и вошки найдутся. Или — гниды.

Я осторожно утянул к себе под руку «огрызки» и теперь внимательнее разглядывал два обнажённых женских тела. Забавно, в полутьме этого было не разглядеть, пока их ноги не оказались рядом. У обеих — одинаково чуть подвёрнуты внутрь мизинцы.

— Ну, ладно, мне тут кто-то помойку обещал. Хватит слёзы лить, давай мужика мыть.

Софья, швырнув полотенце будущей жене своего мужа, принялась энергично наяривать мочалками, изредка гоняя девку — подай-принеси, старательно намывая моё покусанное и покарябанное тело, умиротворённо воркуя:

— вдовица она, сирая, одинокая… потому и не девица, потому и волосы прикрывает… самая, для городка твого, подходящая… некуда бедняжке в белом свет податься… а сапоги сымать не умеет потому как нужды в том не было… а деточек у ей нету потому как господь покуда не дал… молода она, мира не знает… муж ейный был больной, потому и в баню с ним не хаживала… а сама скромница, умница, искусница, рукодельница, слова лишнего не проронит, всякую мужнину волю исполнит, глаз не поднимет, за ворота сплетни переносить — ни-ни…

Ещё чуть-чуть и должно прозвучать: «У нас товар — у вас купец». Меня сватают?! Она чего…?! Или свою речь перед Ипаем репетирует? А неплохо, напевно у неё получается.

Конечно, Ипай… тот ещё «сокол». Пудов на восемь. Он к какому терему «стремится»? К собственному? В смысле «устойчивого руководящего положения во вверенном поселении»? Для мужчин в эту эпоху понятие «устойчивое положение» обязательно включает наличие наследников. Иначе — «лишай на берёзе», «перекати-поле».

Смысл тут глубокий. Ежели у человека есть наследники, то он стремиться своё имущество приумножить. Дабы было чего передать детям. В «имущество» входят, например, рабы. Или прижившиеся, «пришедшиеся ко двору», слуги. У них появляется «длительный горизонт планирования». «Будем тебе служить, господине. Как отцу и деду твоему служили». Система большого рода, клана становится более устойчивой и эффективной.

Для меня это проблема. Аборигены, даже не осознавая, ищут очевидного, законного «продолжателя». «А кто следующим будет?». А я и сам не знаю. Отчего возникает некоторая… турбулентность. Не к кому загодя подлизоваться. Это, безусловное, с точки зрения туземцев, несчастье — использую себе на пользу.

Как обычно у меня: «из дерьма — конфетку». Или, по-академически: превратить недостаток в преимущество.

Мне не нужна стабильная, в святорусском, в средневеко-феодальном духе, система. Мне нужно, чтобы община постоянно побулькивала и выплёскивала. Растерянность приходящих, происходящая от отсутствия очевидного «сменщика», заставляет их суетиться, дёргаться. Что позволяет выявлять и употреблять. Оптимальным образом.

Софочка наследника Ипаю…? — Похоже, уже — не… Вот она и подыскала своему мужчине — жену. Тощую, негожую. Не вызывающую душевной привязанности. Но — нарожает. Милый древний обычай, прабабушка Сара тоже так делала. Пока к ней, на столетний юбилей, её собственный «смех» не пришёл.

Для души — «тётушка», для наследников — «доска с глазами». «Семя — жене, любовь — любовнице». В церкви первая — госпожа, вторая — служанка, в дому — наоборот. Масса аристократических семейств в эту эпоху так и функционируют. Можно вспомнить последовательность фавориток французских королей чуть более позднего времени. «Прекрасная Франция» процветала.

Будут жить-поживать, да добра наживать. Втроём. Софочка — очень разумная женщина.

Эта схема, интуитивно предчувствуемая мною, была реализована. Не для Ипая и не так, как планировала Софочка. В другом месте, с другим персонажем. С дополнительными инструментами и результатами. Чего это стоило! В людях, деньгах, душевных волнениях и умственных усилиях! Но идея, базис для развития и расцвечивания — от Софьи. Сам бы я… додумался бы, конечно, но — позже.

Я, всё-таки, нашёл в себе сил выйти в мыльню, смыть мыло. Потом вернулся в парилку и завалился на застеленный домотканым ковриком полок. Парилка постепенно подсыхала и прогревалась.

Бабы о чём-то шушукались, прибрали шайки-мочалки. Софья притащила корчажки с маслами, начала смазывать мои побитости и потёртости. Накатывали усталость, дремота…

Очнулся от… приятных ощущений. Вполне определённого сорта во вполне определённом месте. Две русые головки, сблизившись друг к другу, шёпотом обсуждали мой «дар божий». Наглаживая и умащивая.

Удивительно: две взрослые побывавшие замужем женщины. Чего нового они могут увидеть? — Хотя да, «обрезание от самого Аллаха»… нетипично. Экзотический экземпляр. Ну и пусть их.

«За погляд денег не берём».

Ванька — эксгибиционист? — Не-а, Ванька — вусмерть замудохавшийся пофигист.

«Даже кошке можно смотреть на короля».

В конкретном случае: даже киске… На королька.

Судя по уверенным движениям, «дело» и «тело» взяла в свои руки «тётушка». Нашла «наглядное пособие». Несколько… не по статусу — использовать Воеводу Всеволжского в качестве муляжа какого-то погостного тиуна…

С другой стороны: «чем бы дитя не тешилось — лишь бы не беременело» — русская народная мудрость.

Опять же, Ипаю поучение: я тут баб твоих уму-разуму учил, старался, не покладая рук — благодарен будь, служи верно, слушайся кто по-опытнее в жизни. И в твоих бабах — тоже.

Временами я тоскую о несбыточном. Хорошо бы перетрахать всех женщин в моих землях. А лучше — мужчин.

Не-не-не! Не из задушевной склонности! Я, всё-таки, лесбиян — люблю женщин. Но надо бы. Мужей. Именно что не мальчиков, а взрослых. Самостоятельных, семейных… Брюхатых, бородатых… Бр-р-р. Но — хорошо бы. Поскольку эта половозрастная группа занимает в здешнем обществе в социальном, экономическом, политическом, военном… отношении доминирующее положение. Чтобы эти потомки бесхвостых обезьян с плешью во всю тело, следуя своим далеко предканутым и глубоко инстинктивным обезьяньим понятиям и стереотипам, признали во мне руководителя единственно понятного им природного типа — альфа-самец. И чётче исполняли прописанные для них инструкции и регламенты. А не занимались разгильдяйством, болтовнёй и несуразицей.

Увы, «бодливой корове бог рогов не даёт». Точнее — даёт, грех жаловаться Но до общественно-необходимого, общенародного уровня…

«— ВасильВаныч, а ты в масштабах всей республики… Могёшь?

— Нет, Петька, пока не могу. Подучиться сперва надо».

А пока приходиться косвенно — через мозги и души. Менее эффективно, чем прямое воздействие. Но — сразу многих.

«Лучше меньше да лучше». — Владимир Ильич! Вы неправы. У кого это «меньше» — «лучше»? Лучше — больше и чаще. Но… господь не дал.

Я разглядывал сквозь ресницы учительницу с ученицей, увлечённых «темой урока». И всё более ощущал свою «беломышесть». Ускоренную регенерацию в своём, только что промытом, согретом и уже отдохнувшем, в некоторых местах, теле.

В голове было… ватно. Острота ума… не острилась. Для этого надо выспаться и размяться. Но тело было уже готово к новым приключениям. Как специфически попандопулопинским, так и… общечеловеческим.

— Софья, чего-то там парни затихли. Видать во вторую парилку ушли. Сходи-ка, потри им спинки.

«Тётушка» как-то растерялась, замешкалась. Тревожно переглядывалась со своей «будущей сменщицей под Ипаем».

Пришлось нажать голосом:

— В доме моём принято исполнять по слову моему. Забыла?

Оттенок угрозы подействовал. Она подскочила, тревожно оглянулась на девку, потом решившись, плотно сжав губы, потопала на выход, захлопнув за собой дверь.

Стало тихо.

Тепло, темно, чисто.

Двое. Голые.

«Никогда не оставляйте молодую женщину наедине с мужчиной».

Этот «крик души» звучит в русской, европейской, да и в многих прочих культурах — тысячами лет. В английской классике — уже и в начале 20 века. А казалось бы — викторианские, примороженные… жентельменты с ихними ледями.

Общечеловеческое вечное мнение. Неизбежно вызывающее ожидания. Хуже нет обманутых ожиданий. О-хо-хо — придётся соответствовать. Тем более… и сам уже…

Девка, не поднимая глаз, сидела на краю полка. Не сдвинувшись, не пошевелившись. Только пальцы дрожат. «Дрожат», между прочим, именно там, где…

— Не так держишь. Не тем. Дай-ка руку. Не ту.

Она неуверенно протянула руку. Я взял. И дёрнул. Она ахнула и упала мне на грудь. Забилась, завозилась, заканючила:

— Не смей! Пусти! Не трожь!

Выворачиваясь, оказалась нос к носу со мной. И услышала спокойное, добродушное, не один раз уже мною сказанное в разных обстоятельствах:

— Ты — к Зверю Лютому в лапы попала. Что страшнее с тобой случиться может? От чего испуг более? Более — не с чего. Посему — бояться тебе уже поздно. Не бойся. Поняла?

Она перестала плаксиво морщиться, ошеломленно уставилась мне в лицо. Кажется — доходит. Хоть что-то. Продолжаем. Сеять «доброе, разумное, вечное»:

— Ежели ты с мужиком так доигралась, как со мной нынче, то далее пальцами держать — не надо. А держать надо — собой. Уразумела?

Она мгновение тупо смотрела мне в глаза. Потом начала краснеть. Бурно, быстро. Задёргалась, снова пытаясь вырваться, убежать. Пришлось прижать к груди. И, когда она чуть успокоилась, продолжить проповедовать, уклоняясь в теологию:

— Чему быть — того не миновать. Кому суждено сгореть — тот не утонет. Ты — бабой родилась. Тебе суждено… Как там в Библии — «и к мужу своему иметь влечение». Нынче твой муж — я. Имей. Желание, влечение, стремление. Твоё собственное. Ибо такова воля господня. Божий промысел. Изначальный и предвечный. Исполним же замысел Творца. Создавшего нас такими и даровавшего инструменты для вспомоществования Ему в Его, Высшего Разума, плане.

Тут я несколько впадаю в ересь: Высший Разум — это не про Бога. Спинозой несколько отдаёт. И прочими, вплоть до Робеспьера. Но девка, заворожённая моими афоризмами, силлогизмами и поглаживаниями по спинке, затихла. Я ухватил её под подбородок, потянул вверх, чтобы видеть её лицо. Она наоборот, закрыла глаза. Полагая, что раз ей этого здорового голого мужика, на котором она лежит — не видно, то его и нету.

— Ножку-то перекинь.

Не сразу, но исполнила. И сразу попыталась отыграть назад, ощутив своё чересчур открытое, чересчур раздвинутое состояние. Чуть прижатая рукой, поняв свою слабость, бессилие вдруг обречённо спросила, по-прежнему не открывая глаз:

— Ты… ты меня сейчас… пошибать будешь?

Волнение, страх и… покорность. Выученная беспомощность.

В эксперименте собак били током и не давали убежать. Потом, даже имея возможность перескочить барьер, собачки не убегали, а только жалобно скулили. Интересно, а чем на эту девчонку воздействовали? Электричества-то здесь нет.

Чем-чем… «Святой Русью».

«А пулемёты у вас заряжены, господа каратели? — Вот и хорошо. А то я со своей верёвкой пришёл…».

Ну уж нет. Мне так — не интересно. Выгоды в изнасиловании будущей жены Изергена Ипая я не вижу. Тупо тык-тык… Пусть так кролики… А я — человек. И звучу — гордо. И остальное… — тоже.

— Зачем — «пошибание»? Ты всё сделаешь сама. По собственному желанию, по божьему велению — «иметь влечение». Для радости Господа Бога нашего и господина твоего. Ну, и себя. По возможности. Дай-ка ручку.

Одной рукой, обхватившей её горло, заставляя смотреть мне в лицо, я чуть надавил на ключицы, так, что она сдвинулась вниз. Другой — взяв её тонкое запястье, всунул между нашими телами. Когда пальцы её коснулись моего… естества, давно уже… как ракета на пусковой — куда-то в зенит, по баллистической до Пентагона… она дёрнулась. Но моя рука удержала. И пальчики, сперва испуганно шарахнувшиеся, неуверенно прикоснулись, погладили, охватили…

Я продолжал радостно, несколько покровительственно, улыбаться в её испуганное лицо.

— А теперь — сама. Сама направишь. Сама налезешь. Так, чтобы мне понравилось. Постарайся. Сама-сама.

И я демонстративно отпустил её руку, чуть погладив на прощание запястье, вальяжно закинул руки за голову, продолжая самодовольно улыбаться.

— По языку нашему русскому, одевать — кого, а надевать — что. Давай-давай, молодица, учись. Собой одевать. Как шубкой соболиной — тёплой, мягкой, приятственной. И сама — надеваться.

И не только — своей.

Её неопытность в таких делах меня не удивляет. Повсеместное распространение христианства с его «раз — лежать и два — молча», со стремлением свести всё в миссионерскую позу, с непрерывным нравоучением и обличением греховности всего, кроме собственно впрыска-зачатия, приводит к тому, что процесс воспринимается как отвратительная, унизительная, для женщин — просто опасная, обязанность:

— Велено плодиться и размножатся. Исполнено. И чтоб ближайшие два года и на глаза не попадался!

Даже взрослые, вполне живые и активные женщины, при всякой инновации в этом поле впадают в смущение, а то и в панику. В лучшем случае — в ступор показной покорности.

Внутри — тело-то обезьянье — страсти клокочут. Как вода в закипевшем котелке. А снаружи — ни слова, ни жеста. Воспитание, общественное мнение, культурная традиция… И — «крышку сносит». Внезапно. По непонятному поводу, с непредсказуемым результатом. Чувствуешь себя дураком:

— Я ж ничего такого…

— А! Вы все…! Ничего не понимаете и знать не хотите…!

И понеслось. Эмоционально, от всей души — про равнодушных, бесчувственных, эгоистических, грубых… скотов.

Чисто уточняю: без двойного «т», не про шотландцев.

Среди приходящего контингента — насмотрелся. Иная аж горит вся. Но чуть тронь — вылетает автоматом не ею желаемое, душой и телом чувствуемое, а набор вбитых заготовок — «Нет! Нельзя! Грех!».

Когда одни чувствую одно, другие — противоположное, а третьи вообще — просто любопытствуют и только собираются, но все озвучивают одинаково — ощущаешь себя сапёром. На минном поле, в темноте, без инструмента: это что торчит — просто будильё или усики противопехотной «лягушки»?

Что это занятие двустороннее — вполне воспринимается телами. Даже и мозгами в спокойной обстановке. Но сила привычки… Посеешь привычку — пожнёшь судьбу. Такую… далеко не всегда счастливую.

— Ну, чего заснула? Никак решиться не можешь? Может, потеряла? «Слона-то я и не приметил». Давай уж.

Иной скажет — неоправданный риск! Возможны тяжкие телесные! Прогресс стоит, а Ванька-лысый даёт открытый доступ к лучшим и уникальным мозгам современности…

К мозгам, к мозгам, уважаемые коллеги. Ибо именно ими мы и интересны матери-истории. Ежели у кого они есть.

Но и доступ и к непосредственно и неразрывно связанными с ними частям горячо любимого тела — также.

«Пароли и логины» отдать какой-то… неизвестной девке?! С банными глюками. А если она чего-то открутит? Оторвёт?! Поломает?! Хакнет?!!

Вы ещё скажите — откусит.

«Волков бояться — в лес не ходить» — русская народная.

Сами посудите: я постоянно навязываю свою волю множеству людей. Часто — взрослых, самостоятельных, психически устойчивых, со сформировавшемся и затвердевшем, в их сознании, набором стереотипов. Навязываю ради продвижения инноваций, наведения элементарного порядка. Если я не могу убедить какую-то девчонку делать то, что я считаю нужным, к чему она, пусть и не осознавая, морально готова, то как я могу добиться толку от своих корабелов? Или — кузнецов? Или — известежогов?

— Слышь, Воевода. Иди-ка ты лесом, жуй-ка опилки.

— Злые вы все, уйду я от вас.

Мальчик Ванечка обиделся, расплакался и пошёл. Опилки искать…

Хрен вам всем. Не дождётесь.

Способность к продавливанию собственных решений, как и многие другие способности человеческие — тренируема. Как бег или поднятие тяжестей, память или музыкальный слух. «Спортивную форму» в этой области — следует поддерживать. И начинать надо с изживания страха. Опасения, нежелания общаться с незнакомыми, или малознакомыми, или неприятными людьми. С готовности к конфликту. С радости от него. Тогда вы сможете вывести противника в такую позицию, где он проявит свою глупость, вздорность, подлость… Когда ваша победа в столкновении мнений будет очевидна не только вам, не только сторонним наблюдателям, но и ему самому.

Вот правильный результат! Когда не вы, а он будет в бессильной злобе теребить своё «остроумие на лестнице», чувствовать себя слабаком, дураком. Ненавидеть вас. Но прежде всего — себя. Воспитывая сам собою, непрерывным уязвлением собственной гордости, многократным повторением в своём мозгу, в своей душе — собственного унижения, собственного провала — «бессильную ненависть». Которая сожрёт его изнутри язвой желудка или язвочками геморроя, превратит в пускающего слюни идиота инсультом, или перейдёт в ту самую «выученную беспомощность». Без всякого электрического тока с вашей стороны. Сам-сам.

Девка глядела на меня весьма сосредоточенно. Будто пытаясь найти в моём благодушном повествовании «зерно Гегеля». Но меня не видела — вся там. В пальцах своей ручонки, в случайных прикосновениях напряжённого, горячего, чужеродного… к бледной вялой коже своей тощей задницы. Наконец, она что-то к чему-то прислонила… и, даже, куда-то упёрла.

Положим, я знаю что. Чувствую. А вот куда? Вдовица сирая… должна, вроде бы, понимать…

Глава 542

Она с немалым удивлением уставилась на меня. Вероятно, ожидала некой мировой катастрофы. Падения небес, огненного дождя и великого потопа в одном стакане. Мор, глад, трус и трубы архангельские. Но — ничего не происходило. Некоторое неудобство — и всё.

Я старательно не шевелился, развлекаясь сменой выражений на её лице и веселясь в душе.

— Ну что? Не страшно? Я ж говорил: со мной боятся — не надо. Ибо — бестолку. И не больно. А почему? — А потому что сама. А вот если бы я тебя… вот такими граблями намозоленными… не видя, не чуя, не разумея… Слушайся Зверя Лютого — жить будешь веселее.

Я похлопал её по локотку, намекая на необходимость убрать ручонку, зажатую между нашими телами. Когда она исполнила и напряжённо замерла, стараясь не пошевелиться, не сдвинуться хоть бы на долю миллиметра, чуть надавил на её горло, на ключицы. Поглаживая и придерживая девкин крестец, успокоил фольком:

— На Руси говорят: «грех — в мех, благословение — в торбу». А ты гладенькая — меха-то нет. Стало быть, без греха.

Она постепенно, по миллиметру сдвигалась вниз. Ощущая усиление моего давления. И на своём горле, и у себя между ног. Мягкие ткани постепенно сжимались, сминались… Страх неизвестного, непривычного нарастал… хотя — вдовица же…

Нервы у неё не выдержали:

— Ах! Нет! Нет!

Панический рывок был рефлекторно погашен моим захватом. Придавил костлявый крестец. Ну, какой попался. Даже с некоторым избытком. Ну, извини. Она взвизгнула напоследок, ощущая наше несколько изменившееся… взаимное положение в пространстве.

А ощутимо — вблизи. Что может более «близко», чем «внутри»?

Интересно — а что они чувствуют? С той стороны? «На том конце замедленного жеста»?

У нас тут «жест»… ну очень замедленный. Я бы назвал его «проникновенным». Но это — мания величия. Полу-проникновенный — максимум.

С жалостливым выражением она начала проситься:

— Отпусти. Пожалуйста. Он у тебя… такой большой. Твёрдый. Не влезет. Порвёшь меня.

— Ты жмёшься. С испуга. Потому и больно. Я ж тебе говорил — не бойся. Не спеши, растянешься. Ты же баба, у тебя внутри человека целиком можно поместить. Перед рождением его. Расслабься. Отпусти себя. Отдайся. В волю мою. И всё будет хорошо.

Ну, типа — «да». Женский оргазм возможен только при полном отключении женских мозгов. У мужчин… мозги-то работают. Но уже мало чем управляют.

Несколько мгновений она непонимающе смотрела на меня, выбирая: то ли — расплакаться, то ли — драться, то ли — смириться. Вариант «добросовестное сотрудничество» даже не рассматривался. Потом закрыла глаза и, полагая, очевидно, что я её не вижу, поскольку она не видит меня, начала гримасничать, выражая свои ощущения и опасения, на каждом миллиметре своего сползания по мне. Или — моего проникновения в неё. Что, в данной конкретной геометрии — жёстко взаимосвязанные процессы. Насколько жёстко — сам чувствую.

Придётся Ипаю немелкий счёт выкатить. За предэксплутационную подготовку, обкатку и растяжку…

«Бонус от фирмы — скрытый тюнинг».

Она оперлась руками мне в грудь. Потом решила, видимо, что такая поза символизирует слишком большое её соучастие в происходящем — переставила ладошки на ткань коврика по обе стороны. И замерла. Уткнувшись носом мне в кость грудины. Почти не дыша. С плотно сжатыми веками.

Нашла чего-то? Услыхала? — Там, кроме стука моего сердца, ничего нет. Может, унюхала? — Так я, вроде, только что помытый…

Как-то мне это становится… скучно.

— Ты так спать собралась? Елозить-то когда будешь? А то баня выстынет.

Она понимала моё неудовольство, но совершенно не представляла своих возможных действий. Пришлось снова ухватить её за подбородок и, потихоньку поднимая над собой, привести к более вертикальному положению. Где она и замерла. Хлопая глазами, не видя меня — вся в себе.

Даже знаю где конкретно.

Что-то мне такое… «долговременное полупогружённое» состояние — удовольствия не доставляет.

«Ни — тпру, ни — ну», «ни богу — свечка, ни чёрту — кочерга» — русский фольк даёт массу описаний подобного. Не могу сказать, что «полупогружённость» есть основная форма пребывания русской нации… в разных областях деятельности… но, явно, встречалась часто — фольк фиксирует типовые ситуации.

Ещё: «ни — два, ни — полтора». Но здесь другой случай — ещё и «одного» нет.

Мне, как прогрессору-попандопуле, надлежит негативные типичные явления — изживать. Что я и сделал. Конкретно — двинул тазом. Своим, а не банным, если кто так подумали. А то надоела такая… «ни жива, ни мертва».

Она вскрикнула и снова «пала мне на грудь».

— Не надо! Пожалуйста! Больно. Режет внутри… будто ножом по живому.

Вот оно — многообразие жизни!

В Сарове мужички с мертвецов горелых блестяшки сымают, на Дятловых горах кирпичники затылки вокруг печек чешут, а я тут, в который раз, оглаживаю девку по спинке. И благостно увещеваю:

— Ты — глупая бестолковая дура. Тебе по-хорошему говорят. А ты доброго слова не слышишь, не разумеешь. Я тебе толкую: ты в лапах Зверя Лютого. Спасения какого, защиты — тебе ждать неоткуда. Всё. Ты одна. Вот как есть. Голая, слабая, бессильная. Что ж тебе делать? — Понять. Осознать. Почувствовать. Безысходность, безвыходность, безнадёжность. И измениться. В себе. Внутри себя. Все твои «хорошо» и «плохо» — здесь.

Я постучал пальцем по её маковке, торчащей у меня перед носом.

— Здесь — между ушами.

Она перестала хныкать, кажется — слушала.

— Я, Воевода Всеволжский, дал тебе волю. Не под себя положил, как нормальный бы мужик сделал, а на себя возложил. Да у всех баб на «Святой Руси» такой воли нету! Ты бы на лавке лежала да шевельнуться не могла! Даже вздохнуть — только по разрешению, ежели тушка на тебе приподнимется. А тут: дыши — не хочу. Быстрее или, там, глубже — сама, по своему желанию. В смысле — дышать. Но надо же и честь знать. Потрудится. Хоть бы в благодарность за такую милость. А ты — дура. Жмёшься, давишься. Ни себе, ни людям. Страх твой — тут, между ушами. Страх глупый, бессмысленный. Убежать, спрятаться, остановить меня — ты не можешь. Так чего ж ты боишься?

— Бо-ольно…

— Так ведь и боль твоя — от тебя же. От страха твоего, от нежелания. А Господь велел желание — иметь. Хочешь быть богу угодной — желай. Дави страх. Получай удовольствие. Или, хоть мне доставь.

Её неровное дыхание постепенно успокаивалось. Но я не спешил: человек — существо гидравлическое. А жидкостные системы имеют куда большую инерционность, нежели электрические. Мысли, иончиками по нейрончиками — уже скок-скок. А гидравлика, в соответствующих местах организма… как котёл на паровозе — только собирается.

Оставалось поглаживать и, не давая возникнуть глупым мыслям, проповедовать:

— Всё, что мне в голову придёт — будет с тобой исполнено. Ни силы, ни защиты от меня — у тебя нет. Твои «хочу» или «не хочу» — ничего не значат. Как же тебе жить? — Возлюбить. Ибо сказано: «возлюби ближнего своего». А кто более ближен, чем тот, кто уже внутри? Возлюби имеющего тебя. Овладевшего тобой. Своего господина, хозяина, владетеля. Твоё «хочу» — должно совпадать с моим. Твоё «хорошо» — то, что хорошо мне. Не сделать вид, не прикинуться, а чувствовать, думать так. Жить этим. Всей душой, всем телом. Ибо притворство, обман — видны. И — наказуемы.

Я осторожно, субмиллиметрово, двигался внутри неё. Она сжималась, вздрагивала. Но — всё менее напряжённо.

— Тебе больно? Если таково моё желание, то и боль твоя — твоя радость. Господин твой обратил на тебя внимание, хочет от тебя чего-то. Воплей каких-то, слёз, молений, коленопреклонений и подползаний… — сделай. В церкви же, пред доской крашенной, делаешь? Искренне, с радостью и умилением? Но ты не бойся — я людей мучить не люблю. Зубы выкрошить, нос на сторону своротить, глаза выжечь, руки ноги-переломать, кожу живьём содрать… груди и ягодицы у тебя отрезать, на костре поджарить и тебя же тем мясом кормить… мне противно. Не радует. Да и твой Ипай — муж добрый. Без этаких заморочек. Научишься его радовать — будешь как сыр в масле. А не сможешь… возлюбить, не сумеешь понять и вчувствоваться — будет тебе каждый день горе-злосчастье. Как в пекле у чертей под плетями.

Она, убаюканная моим неспешным повествовательным тоном, уже напоследок всхлипнула, прижимаясь щекой к моей груди. Даже жалко. И куда таких сопливок несёт? — Да, в общем-то, известно куда — в нормальную святорусскую жизнь. То-то Евфросиния Полоцкая предпочла в монастырь, чем в княгини.

Понятно, что придурков-садистов среди мужчин не большинство. Но — есть. А патриархальность, беззащитность и сословная наследственная иерархичность общества — к маразму подталкивают. «А вот не по ндраву мне». И — в морду.

Следует ли мне обратиться ко временам уже не родовых, а вполне цивилизованных нравов? К «России, которую мы потеряли»? К благородному и высококультурному «цвету нации» первой половины 19 века?

Типа:

Молодой дворянин не позволял сыграть крепостным свадьбу, пока лично не «испробует» невесту. Родители одной из девушек дали ему отпор. Барин повелел схватить их, приковать цепями и обесчестил дочь на глазах отца и матери.

Помещик Гагарин силой удерживал в своём доме 7 девушек, которых обесчестил. Князь был весьма ревнив и при любом удобном случае бил их кнутом.

Граф Визанур развлекался тем, что поселил крепостных девок в домики, выполненные в разных стилях: китайский, турецкий, индийский. Крестьянки были обязаны одеваться в национальные костюмы этих стран. Граф и сам облачался в экзотические одежды и «ходил в гости» к своим наложницам. Он любил красить голых крепостных белой краской и заставлял изображать античные статуи.

Эпоха Пушкина и Лермонтова, Жуковского и Карамзина. Все встречались между собой, раскланивались, на званных обедах за одним столом сиживали. Потом отправлялись по делам своим. Кто — создавать славу российской словесности или возвеличивать славу русского оружия. А кто — девок насиловать да мужиков в античность вгонять.

Коллеги, вы гадалками подрабатывать не пробовали? Мы ж, типа, знаем грядущее:

До этого «тогда» — семь столетий. И вести себя надо соответственно реальности. Нынешней, «святорусской».

Не-не-не! Чертей в пузырёк… пока не надо.

— Ну что, красавица, поняла? Полюбишь меня? Искренне. Душой и телом. Помыслами и пожеланиями. Радостями и печалями.

Я — пошутил. Чисто для её успокоения. Ожидал… какой-нибудь ответной улыбки. Но девка восприняла конкретно: упёрлась мне в грудь руками, осторожно, ожидая постоянно новой боли, приподнялась. Плотно сжав зубы, «смежив очи», она начала опускаться, надеваясь всё глубже. С решительным выражением лица, будто на амбразуру бросается… Ну, не грудью же!

Я — замер.

Кто мне эта малолетняя «доска с глазами»? Ипайнутая жёнка? Но — живое существо. А я и правда — мучить кошек никогда не любил. Котят топить приходилось. По осознанной необходимости. Но наслаждаться звуками и видом страданий жертвы…

И ещё. Мне до сих пор удивительно видеть, как набор акустических колебаний превращается в слова, в понятия и идеи, в мысли и эмоции человеков. В действия. Меняя оценки действительности до противоположных.

Вот только что: «… сильный, державный, царь православный, царствуй на славу…». Все сто восемьдесят миллионов, по всей широтно-долготно протяжённой… А вот раз и — «Долой кровавое самодержавие!». Тоже — повсеместно и широтно-долготно.

Здесь — не империя. Только одна душа. Но ведь и сто восемьдесят миллионов — из таких, отдельных, состоят.

Кое-какое… бла-бла-бла. Можно в спектр частот разложить. А у них — мысли, эмоции… поступки. Часто — против их собственных непосредственных материальных интересов. Иногда — против даже самой жизни. «И как один умрём в борьбе за это».

Вот, только что, надеться на немелкий уд лысого здорового чужого мужика — ужас. Несчастие невыносимое. Дальше — только повеситься. А вот — доза акустики. И то же самое действие исполняется уже осознанно, целенаправленно, самостоятельно. Одно из возможных. В границах допустимого. В изменившихся только что границах.

Дальше, если повезёт, это же действие, те же движения будут восприниматься как желаемые, приятные, прекрасные… Если, конечно, Ипай не вытопчет ростки нового, чуть начавшие пробиваться в её душе, своим слоновьим брюхом.

Она съехала до упора. И удивлённо уставилась на меня.

— Что, не больно? Я ж говорю — растянешься. В голове у тебя, конечно… Но тело твоё женское само знает. Только мешать не надо. Учись, детка, пока я живой. А теперь давай потихоньку вверх. И не спеша — обратно. Попрыгаешь чуток, ещё и понравится.

Всё с той же замедленностью сапёра на проржавевшем боеприпасе, она начала подниматься и опускаться… Не, блин, совсем не мой темп. Пришлось запустить руку ей между ног. В поисках «бутона наслаждений». Бутончика…

Факеншит! Должен же быть! Ага… Будет страстной женщиной. Когда вырастет. Но-но! Стоять! В смысле — сидеть. А второй рукой — прижать пальцами её сосок… Это что?! Это — грудь?! В смысле — бюст?! Англичане правы, давая слову «bust» значения: банкротство, халтура, разорение, налёт полиции…

Что поделать, Ваня, «сегодня бог послал…» вот такое. Работаем… с «банкротством».

Управляемая моими настойчивыми пальчиками, девчушка постепенно разгонялась. Сделать ей «хорошо» я и не надеялся. Но, как известно: «счастье есть отсутствия несчастья» — счастливой она будет.

Тут дверь в парилку распахнулась и, о чём-то споря меж собой, к нам ввалилась гомонящая троица слегка поддавших гридней.

— Да ему-то чего… Эта… Оп-па… Нихрена себе… Ну, ты, воевода и здоров! Ну ты и… уелбантуриваешь!.. А мы как же? Нам бы тоже каку бабёнку… Сща Агафья тебе бабушку Сухоту для пропарки пришлёт. У той Сухоты зубьев во рту уже не осталося, а вот чем молодых дурней довеку успокоить… Проспорил. Видишь — Воевода с девкой балуется. А ты говорил — не сможет, не встанет.

— Не, не считается. Это девка на Воеводе скачет.

— Считается-считается! Ты приглядись — она ж не на Воеводе, а на уду его. Стал быть — есть на чём. Хотя конечно… тоща. Сильно облегчённый… доспех. Стёганный. Из одних стежков.

Мне эти… «выбросы мужского юмора» были не интересны: я был занят — девчушка сразу же при появлении посторонних попыталась спрятаться. Упасть на меня и там закопаться. Хорошо, что у меня ладони широкие — можно поддержать её, упёршись в грудь.

Виноват: в «разорение».

Она снова испуганно уставилась мне в глаза. Я, в который уже раз за этот вечер, успокаивающе улыбнулся ей. Типа:

— Спокуха, красава. Ты со мной. Больше того, я — в тебе. Остальное — щебет певчих пташек.

Факеншит! Прямо не помойка, а сеанс психотерапии! И всё ради какого-то Ипая… Но — надо довести дело до конца. И я несильно потянул её за соски вверх. Намекая на необходимость продолжения начатого движения.

«И что положено кому — пусть каждый совершит». Тебе нынче положено вверх-вниз. Совершай.

Не сразу, уступаю несильному, но постоянному давлению моих пальцев, она… совершила. И продолжила совершать. Восхождение. С нисхождением. И — обратно.

Привыкала. Втягивалась. Обживалась.

Оказывается — так бывает. И архангелы не вострубили своими трубами про приход Страшного Суда. Оказывается — возможно. И тогда… чуть-чуть… изменить напряжение мышц, чтобы… поудобнее.

Господи!! Стыд-то какой! «Поудобнее!»… И ничего не происходит… Можно откинуть косу за спину, а то мешает.

Мешает?! Кому?!! — Мне.

В чём?!!! — В вот этом… занятии.

Старательно, не глядя по сторонам, не оборачиваясь на впёршихся в парилку парней, не отрывая взгляда от моего лица, постепенно наливаясь жгучим румянцем, она, тем не менее, держала темп и амплитуду. Более того, пожалуй — неосознанно, она как-то развернула плечи, начала прогибаться, прижимаясь низом своего живота к коже моего, подрагивая полуприкрытыми ресничками.

Женщине свойственно стремление «выглядеть». Всегда, везде, в любой ситуации. Даже на смертном одре. Инстинкт, вбитый миллионами лет эволюции хомнутых сапиенсов. Эволюции, построенной на простом принципе — «секс в обмен на еду». Непривлекательные, «не выглядевшие» — сдохли с голоду, потомства не оставили. Ощущая себя центром мужского внимания, при этом — моей «принадлежностью», моим «имением», она была уверена в моей защите, и вела себя природно. Она — «выглядела».

Не манерничая, не придумывая, не осознавая, а значит — не стыдясь. Её чувство стыда, воспитанное в патриархальной, христианской, сословной культуре, после сегодняшних «пинков» с моей стороны, отступило.

Самочка альфа-самца может себе позволить подразнить более низкоранговых самцов. «Вы там, на галёрке. Подберите слюни. Пока не прогнали». Чисто инстинктивно. «Ничто человеческое нам не чуждо». И шимпанзёвое — тоже.

Парни… вперились. И — запыхтели. От восторга.

Под огнём трёх пар глаз молодых мужчин, используя в качестве опоры мою грудную клетку и ещё одну… часть моего тела, девка, продолжая наливаться румянцем, начала «загадочно» улыбаться и «томно» дышать.

Что произвело надлежащее впечатление на зрителей. Мне, из горизонтального положения, было хорошо видно, как вся троица постепенно переходила в… «боеготовое состояние». А ведь совсем недавно на ходу засыпали, «только бы головёнку до подушонки донесть».

Вот она, великая сила любви к прекрасному! Ибо что может быть для мужчины более прекрасным, чем женщина?

Счёт в банке? Должность в администрации? — Вы извращенец?

Один из «наблюдателей», десятник моих гридней, ощутил, наконец, некоторое «смещение центра тяжести» в собственном организме, и, будучи старшим по команде, вспомнил о вопросе, приведшим их сюда.

— Экхм… Эта вот… А можно и нам? Не-не! Не эту! Тама другая есть. А? Можно?

— Можно. По согласию.

— А ежели она — не…?

— Убеди, уговори, улести…

Представления не имею — чего нынче, после «потереть спинку» десятку молодых парней, хочет Софочка. И что из своих пожеланий она озвучит. Типа:

— Третий, пятый и девятый… в порядке живой очереди… остальные — смотреть молча.

Впрочем, заниматься изысканиями в глубинах бывалой дамской души, с применением арсенала психотерапии и тонкой эмпатии… мне нынче не интересно. Сама-сама. Будет сильно сопротивляться — гридни мои в доме не звери, рвать-ломать не будут.

Устав Церковный устанавливает статью за групповое изнасилование:

«Аще девку умлъвит кто к собе и дасть втолеку, на умлъвъници митрополиту 3 гривны серебра, а девце за сором 3 гривны, а на толочанех по рублю; а князь казнить».

В Уставе речь о девице. Софочка… отнюдь не «жемчужина несверлёная».

Другой вариант:

«Аще кто пошибаеть боярьскую дочку или боярьскую жону, за сором ей 5 гривень золота, а митрополиту 5 гривень золота; а меньших бояр — гривна золота, а митрополиту гривна золота; а нарочитых людий — 3 рубли, а митрополиту 3 рубли; а простой чяди — 15 гривен, а митрополиту 15 гривен, а князь казнить».

Снова — о жене или дочке.

Вдова или «пущеница» (разведённая, выгнанная мужем женщина) русским законом не защищаются. Софочке надеяться не на что. Кроме своей хитрости да изворотливости. Да ещё моей нелюбви к… к эксцессам.

Другой аспект:

«Аще кто еьблудит с чрьноризицею, митрополиту 100 гривень; а с животиною 12 гривень, а в опитемью вложит».

Что скотину и монашку по одной статье… Хоть суммы штрафов разные.

Гривна золота (весовая) примерно эквивалентна полусотне гривен кунских. Инокиня по стоимости эквивалентна «боярскую дочку и жену» из «меньших бояр» в сумме. Таков «святорусский ценник». В смысле — закон. В реале… Можно вспомнить характеристику московских монахинь иностранцем в 17 веке: «нечестные жонки… многие вельможи к ним наезжают… детей своих, от блуда рождённых, отдают в духовное сословие…».

Понятно, что за полтысячи лет, между «Уставом» и свидетельством, бывали разные… ситуации. В разных местностях, в разных коллективах. Но закон — есть.

«Жизнь многих людей в России была бы невыносима, если бы не повсеместное неисполнение закона» — есть и такое.

Митрополита надо мною нет, платить некому. Да и можно ли считать Софочку «чрьноризицею»? Она — расстрижонка, преступница монашеских обетов, «утратила связь с организацией».

Венчаться с Ипаем они не схотели. Это — их выбор. И их же — последствия такого выбора. Ипай обидится? — Его забота. Нечего было бабу в дорогу посылать. А ей самой наука. Это моя баня. И ей тут, без моего приглашения, делать нечего. Нарушение регламента должно быть наказуемо.

Хотя в данном конкретном… может воспринять как поощрение. Одурачит моих парней, сделает вид, что всё — против её воли. Типа: «и удовольствие получила, и без греха». А потом потребует компенсации. В какой-нибудь особо извращённой, подъелдыкивающей меня, форме.

Ну и пусть. Суд здесь — мой. А я «тётушку» хорошо знаю, обломаю, ежели что.

— Можно. Но без… членовредительства.

Парни, снова гомоня между собой, торопясь «занять место в очереди», вывалились из парилки, даже дверь закрыли неплотно, а я, отбросив надоевшие психологию с теологией, занялся физиологией. Ухватив эту… «на мне наседку» за бёдра, которых, по сути, нет, принялся активно… э-э-э… костюмировать. В смысле — надевать и снимать.

Женщины любят многократно переменить платье, собираясь куда-нибудь. Мужчины же менее внимательно к своему гардеробу. Налезло? Целое? — И ладно.

Девка перепугалась моей… активности. Но убедившись, что каких-нибудь… сдирания кожи, дробления суставов и выкалывания глаз — не происходит, продолжила сосредоточенно рассматривать меня.

«Это что ж мне за жеребчик такой… проказливый попался?».

Изучающей взгляд внимательных серых глаз несколько смущал. Но не в этой стадии процесса. Ибо — уже пофиг.

— Хор-рошо. Молодчина.

Я похлопал девушку по бёдрышку, блаженно потянулся.

— А теперь — пошли мыться.

Всё-таки, бедняжке досталось. Она чуть не упала, потеряв равновесие спускаясь с полка. Пришлось ловить мокрое скользкое тело. Снова прижатая к моей груди, она недоверчиво спросила:

— Я… я тебя удовлетворила? Сделала тебе… «хорошо»?

Блин! Отозвалась! Хоть вопросом. И я тут же рассыпался в комплиментах. По поводу того как у неё всё прекрасно. И душа, и тело, и снаружи и изнутри… И вообще: самое главное — «Учиться, учиться и учиться». Каждый раз, при всяком удобном случае… Когда следующий случай? — не знаю. Но — оставайтесь на линии, при первой же возможности…

Так-то, чисто утилитарно… пусть с ней Ипай разбирается. Чего-то особенного, запоминающегося…

В помоечной быстренько ополоснулся и оглянулся. Она, временами, морщилась, некоторые движения для её натруженного мною тела были, явно, болезненны. К подобной посадке, к «верховой езде» — не подготовлена. Вспоминая собственный «вестовой скок» этой зимой — могу выразить искреннее и профессионально компетентное сочувствие.

Что удивляло — спокойный вдумчивый взгляд.

Такое ощущение, что она спокойно пережила «упавшую» на неё новизну позиции, партнёра, публичности. Сумела воспринять реальность и мои наставления. Насчёт того, что «бояться уже поздно».

Обошлась без воплей и стенаний. Типа:

— Ах-ах! Сгубил-поломал! Жизнь мою несчастливую, красу девичью, несказанную…!

Интенсивный поток новосёлов, для которых приход во Всеволжск связан с изменением их повседневных норм и правил, представлений о «хорошо», «возможно», «прилично»… о самих себе — даёт такой поток стенаний и проклятий, что мы уже утратили способность реагировать на этот вопль «народной души». Просто акустические шумы. Раздражают, но несильно. Вот когда «а в ответ тишина» — сразу просыпаешься, начинаешь головой крутить: почему молчит? Жива ли?

Здесь девка оказалась… адаптивной. С эластичной, не закостенелой, не омертвевшей системой табу. Её этика смогла растянуться. Как и тело. Без чего во Всеволжске — не выживают.

Я — про этику, если вы не поняли.

Мне, конечно, льстит такой уровень переосмысления реальности под влиянием моих проповедей. Типа: я такие убедительные звуки издаю!

Но… это куда более свойство не меня, а конкретной личности. Реализм. Её собственный. Я же вижу, среди приходящих персонажей, немалое количество таких, до которых не доходит годами. И их приходится загонять «на кирпичики».

— Глянь-ка. Может, по жизни пригодиться. Такое умение.

Я приоткрыл дверь в предбанник и, когда девка подошла, поставил её перед щелью, поглаживая ей шейку и показывая очередное наглядное пособие. И то правда, я, что, единственный на всю округу экспонат?

В предбаннике на столе лежала голая Софочка с высоко задранными и широко разведёнными ногами. Между ними трудился мой десятник. Подбадриваемый поощрительными возгласами своих подчинённых, он, однако, не вполне соответствовал пожеланиям дамы. У нас на глазах Софочка уперлась пятками в крестец своего партнёра и, с комментариями типа:

— Давай-давай! Шевелись! Глубже! - принялась управлять динамическими параметрами процесса.

— Вот же… курва! - прошептал я в восхищении.

Педагогика форева! Очень познавательное, поучительное для будущей жены Ипая, зрелище. Не сомневаюсь, что Софочка организует подобное по возвращению в погост. И этой «доске с глазами» предстоит не визжать, плакать и панически убегать в чуланчик, а принять посильное участие в действе. Рюмочку поднести, рушничок подать — пот выступивший утереть. Может, ещё чего позволят… Софья, поживши среди византийщины в Кидекшах во времена Долгорукого, проявляла, временами недюжинную изобретательность.

— Она — моя мать, - почти неслышно отозвалась девка.

Я продолжал радостно рассматривать «настольный натюрморт», отмечая потёртость на левой ляжке десятника, сбоку. Парень на последнем этапе марша взял себе оружие раненного гридня. Видать, ножны второго палаша закрепил неверно… Чего это малявка сказанула…?

— Что?! Ты — кто?! Как звать?!

— Ростислава. Андреевна.

Я почувствовал, как она вся напряглась. Будто ожидая от меня удара. Не поворачиваясь ко мне, не сдвигаясь ни на шаг, спокойным, безэмоциональным голосом продолжила официальное представление.

— Вдова. Князя Вщижского. Святослава Владимировича. Прозываемого Магогом. Дочь. Андрея Юрьевича. Князя Суждальского. Который Боголюбский.

Глава 543

Чувство…

Вот стоит в загородке бык. Бычара. Жуёт жвачку, вспоминает летние деньки на вольной травке. Мимо проходит какой-то мужик-скотник. И бьёт кувалдой. С размаху меж рогов.

Не пробовали? Со стороны быка? — Я тоже. Но, чувствую — похоже.

М-мать…!

Полярный лис размером с синего кита…

Факеншит! Дурак — сам. Ведь всегда смеялся над молодёжной манерой: «секс не повод для знакомства», ведь учили же в детстве вежливости — сперва имя-отчества спроси, перекинься парой слов о погоде, поинтересуйся нофелетом…

Первая реакция, ещё не осознаваемая — мышечная. Я отдёрнул её в сторону и вскинул над лицом кулак…

Убить!

Уничтожить!

В щёль втоптать…!

Чтобы не было, чтобы сегодняшнюю ночь… вообще вычеркнуть… из жизни, из вселенной…

Мда… видать, я выглядел очень убедительно: девушка отшатнулась, падая попкой на лавку у стенки, сгорбилась, прижала коленки к груди и вскинула над головой руки. В инстинктивной и, очевидно, безнадёжной попытке защититься от внезапной вспышки беспричинного, безграничного бешенства, этого, только что довольно доброжелательного здорового лысого мужика.

Зрелище тощего, панически испуганного, безуспешно и бессмысленно пытающегося защититься, существа… бросилось в глаза. В последний момент. Удар остановить не смог. Чуть довернул. Попал в стенку.

О-ох… Хорошо, что у меня баня крепкая. А то мой приятель как-то, когда его жена довела своим нудением по поводу обмывания квартальной премии, тоже ударил. В последний момент понял, что убивать… не надо. Попал, в панельной многоэтажке, в перегородку между совмещённым санузлом и кухней. Потом его жена месяц молчала и подавала борщ в ванну.

Пососал костяшки пальцев, попыхтел над этой… недоразумением, сунул руку в бочку с холодной водой.

Мысли… Какие могут быть мысли при такой новости?!

Абзац подкрался незаметно. Вот он. Глубокий, как Марианская впадина, и широкий, как Русская степь. Всеобъемлющий.

Исправить, сделать бывшее небывшим — невозможно. Как-то… купировать? Заткнуть, замотать, утопить… Бестолку — утечка всё равно будет.

Трахнуть дочку Боголюбского…

«И над могилою моей — гори-сияй её… звезда».

Над очень скорой могилкой.

Хана ханская пришла. Кранты тебе, Ваня. Ты хотел умереть на женщине? Ну, сам-то… А вот дело твоё, труды-заботы, люди-человеки, прогресс с процветанием… убил. На девке. Точнее, по геометрии — под ней. Что ещё хуже. Но не существенно — отягчающих не будет, поскольку по основной статье… В пепел. На триста вёрст. Всему живому и неживому.

Вешайся, Ваня. Просто чтобы не присутствовать на своём ужасном конце.

Здесь «конец» в смысле — «финиш». Уточняю. На случай, если вы не про то подумали.

Как описать состояние человека, который старательно, с удовольствием от приятного и понятного дела, вычистил пистолет, вогнал обойму, передёрнул затвор, поднёс, весело улыбаясь, ствол ко лбу. Спустил курок. И — внезапное осознание:

— Ё-моё… Предохранитель-то снят… Что же это я наделал? Мне бы жить и жить. Делать, творить, радоваться…

Последнее мгновение. Пуля уже пошла. Поздно. Вот она. Из ствола вылетает. Ничего не изменить. Бздынь…

Линять, мочить, забашлять…

Увы, коллеги, никакие стереотипы из «мира старта» в этой ситуации — неприемлемы. А думать далеко продвинутыми мозгами 21 века… Не преувеличивайте своё самообладание — с требуемым уровнем не живут. При таком «само» скорость реакции в обычных ситуациях — недостаточна. Когда сороконожку спросили о том, как ей удаётся управлять таким количеством ног — она «само-обладнулась», задумалась и ходить уже не смогла.

Сработала накатанная уже здесь, в «Святой Руси», во Всеволжске… даже не заготовка — под такие дела никто сценарии составлять и накатывать до автоматизма не будет.

Сработал накопленный опыт. Средневековый. Кусками из других историй, эпизодов. Не в форме: вот я повспоминал, подумал, сравнил, оценил, запланировал, отдал приказ, проверил исполнение…

Фигня. Минут для «подумать» — есть. Но думать — нечем. Полное сотрясение. Не мозгов — мыслей. Все — в разные стороны. Потом отражаются от стенок черепушки и гасят друг другу. Поглядели бы вы на картинку интерференции с дифракцией! В моих мозгах. В ту минуту.

Обезьяна, свалившаяся с дерева, радуется:

— Были бы мозги — было бы сотрясение. А так — ничего.

Вот именно — «ничего». Одни ощущения.

Я глянул в щель приоткрытой двери. Процесс завершился. Софочка, благодушно отругиваясь, пыталась перевернуться и слезть со стола, обещая присутствующим «следующий раз». Когда и у них вырастет. Я шагнул на порог в предбанник.

— Кончил? (это — десятнику) Кляп. Ей. В грызло. Живо.

— Э-э-э… Но…

— Тебе помочь? Исполнить приказ?

Софочка сообразила быстрее. Сразу завопила, завозилась энергичнее, свалилась со стола. Снова заорала — стукнулась коленкой. Тут и мои «добры молодцы» проснулись. Навалились на неё гурьбой.

— Локти — вязать. На голову — торбу. На тулово — простыню. Живо.

Как же там, в Киеве, Степанида свет Слудовна приговаривала: на ручки, на ножки, на глазки, на ротик… У неё шесть рушничков получалось. Я чего-то забыл?

Софочка лягалась и кусалась. Ей, тайком от меня, хорошенько приложили по почкам. Начальство не увидело, а она успокоилась. Оглянулся в мыльню. Ростислава так и сидела поджав коленки, на лавке. Только глаза огромные смотрят.

— Эту — так же.

Она и не сопротивлялась.

Два увязанных куля под стенкой предбанника. Десяток взволнованных, сгорающих от любопытства юношеских рож. Оделся, затянул портупею.

Подумал.

Ничего не придумал.

Тогда…

— Ты и ты — со мной. Одевайтесь. Теперь — всем…

Как же так сказать, чтобы дошло…

— Того, что здесь было — не было. Запомнили? Не было здесь баб. Никаких. Понятно? Не было игрищ на столе и там, в парилке. Приехали. Погрелись. Помылись. Чуток приняли. Спать пошли. Всё. Кто что иное видел… не увидит более ничего. Из могилы… — света белого не видать. Кто сдуру сболтнёт… спьяну, на исповеди, под пыткой, на смертном одре…

Я переставал контролировать себя. Потрясение, как не раз бывало у меня, переходило в бешенство, в дрожание приподнимающихся губ над чуть выглядывающими кончиками клыков. По-волчьи, по-вампирячьи, по… по «звере-лютски».

Не знаю, что ребятам нынче помстилось. Но история о том, как я учил своего князь-волка хрипы людские рвать… среди народа ходит. Спать лягут — вспомнят. Бог даст — прочувствуют и последуют моему совету. Потому что иначе… умрут. Назвав, предварительно, те уши, в которые болтанули.

Ещё до заката следующего дня, невыспавшихся ребят подняли. И отправили на смену гарнизону на Казанке.

Жаль. Ребята толковые, походом проверенные. Но… уж больно «горячую» новость хватанули.

Десятник уверял, что они, де, ничего, всей душой… вот как бог свят… и вообще…

— Год там отслужите. Потом верну. И благодари господа, что… с головами.

За год один — погиб, один — умер. Двое покалечились, женились, перешли в гражданскую администрацию. Остальные получили повышения. И убыли к новым местам службы. Тема чуть утратила «жаренность», можно было с людьми уже… поспокойнее.

За порогом бани — глухая ночь. «Майскими короткими ночами…». Майская ночь достаточно продолжительна для того, чтобы связать петлю, сунуть в неё голову и выбить из-под своих ног табурет.

Висит Ванечка.

Смерть повешенного длится около трёх минут. Поэтому им руки и связывают. У меня времени чуть больше. И прожить его надо так, чтобы не было мучительно больно. В те последние три минуты…

Мы топали через двор. Софочка мычала, толкалась, пыталась сесть на землю. Пара моих гридней, только что восторженно мечтавших с нею «поласкаться», постепенно зверели и, когда думали, что я не вижу, били её сапогами по босым ногам.

Ростислава в самом начале наступила на подол, слабо завязанная простынка с неё слетала. Теперь, светя в ночной темноте своим белым, недавно намытым и наслаждавшим меня, тельцем, семенила по тропинке, с вывернутыми назад руками, согнутая в три погибели, с торбой на голове, удерживаемая и направляемая моей твёрдой рукой.

Что-то подобное у меня здесь уже было. В «Святой Руси», в Смоленске. Тоже двор, ночь, голая женщина в сходной позиции. Там… была луна и тело побогаче. Радовало. А здесь… загрыз бы.

Топали мы недалеко.

— Здрав будь, Ноготок. Гридни, свободны.

— И тебе здравствовать, Воевода. Давненько бабья не приволакивали. Мои-то молодцы — аж заскучали.

— И ещё поскучают. Этих — в МКС.

МКС — сложившаяся во Всеволжске аббревиатура. Сболтнул Ванечка разок. А оно в народе прижилось. МКС — «место куда сажают». Не возражаю — похоже. У Ноготка так называют подземные одиночные камеры с дополнительной изоляцией. Космос.

— Ага… Режим?

— Вода, еда, одежонка, разговоры — нет.

Прогулки, помывки, больничка, передачки, свиданки, «звонок адвокату»… здесь — только «в интересах следствия».

— Вона как… Долго?

— До особого.

Ноготок внимательно посмотрел на голую, в торбе на голове, Ростиславу, полуголую, в порванной и слезшей простыне, мычащую из-под мешковины, Софию.

— Свихнутся.

— Божья воля.

Появившаяся пара подмастерьев палача ухватила Софью, я, за связанные локти, поднял с колен Ростиславу. И мы потопали.

На верхнем уровне у Ноготка архивы, кое-какие мастерские, комнаты отдыха. На втором — пытошные. Там уже полным ходом идёт процесс — исследуются подробности «восстания жрецов».

Как всегда — не хватает персонала. Особенно — сочетающих знание технических подробностей процесса и языка общения клиента. Так-то кнутом бить — есть кому. А вот спросить…

Минус третий, минус четвёртый… Пришли. Осмотрели.

Чистенько, метено. Пусто. Похоже, как меня в Киеве держали. Параша. Двойные двери. Хоть убейся об них — снаружи не слыхать. Сверху — технический этаж. С некоторыми… свойствами. Людей Бешеного Феди в этих помещениях обрабатывали эфиром, опиатами, акустикой…

Софочка дралась до последнего. Когда сорвали тряпки, вынули кляп, она принялась ругаться. В лучших традициях Степаниды свет Слудовны. Сколько лет прошло, а некоторых выражений я ещё… не вполне.

Вывернули бывшей боярышне, княгине, монахине, расстрижёнке, московско-литовской полонянке, «зам. по всём» в Ипаевом погосте… руки за спину, нагнули. И головой — вперёд. Пинком. В темноту. Похоже — предпоследнюю. Последняя в яме будет. Дверь — стукнула, засов — лязгнул. Потом — вторая.

Пока это происходило, Ростислава стояла у соседней камеры. Как поставили — лицом к стене. Молча, не шевелясь. Торбу с её головы я сам стащил. И кляп вынул. И руки развязал. Стояла совершенно безвольно, не сопротивляясь, никак не реагируя на мои прикосновения. «Выученная беспомощность».

Вот на что я купился! Вот чем она меня приманила! Падлюка! Так-то — смотреть не на что! Да мне любая даст! Да у меня такие раскрасавицы — только ждут! Чем же она меня охмурила?! В ней же ничего нет! Ну, дырка. Так такое же — у половины человечества! Только на Святой Руси — миллиона четыре!

Обман. Заговор. Волшба. Колданули, с-суки! Обмагичили, гадины! Приворотным зельем…

Ваня! С ума-то сходить не надо. Ты ж не пил никакого зелья.

Всё равно! Ведьма! «И руки её — силки дьявола»! Что-то в каменку кинули! Что-то в мазях было!

Было.

И есть. Глупость. В твоих мозгах.

Глупая самоуверенность, тупая расслабленность… Проще: сам — дурак.

Помощники Ноготка сунулись, было, ухватить и её. Вывернуть руки, нагнуть, вкинуть… Я остановил их. И тогда она, неотрывно глядя в стену перед собой в полутьме подземелья, скупо освещаемого скипидарным фонарём в руке Ноготка, негромко сказала:

— Я — твоя. В воле твоей. Господин.

И пошла. В дверь. В разверстый зев. Темноты. Подземелья. Могилы.

Двери — стукнули, запоры — лязгнули.

Без воды — неделя, без еды — два месяца. Максимум. Сойти с ума — индивидуально.

Выбирай, попандопуло. Способ уничтожения угрозы. Тебе, твоим людям, твоему обществу… Родине нашей!

И прогрессу всего человечества — само собой.

Достаточно ничего не делать, просто — не вспоминать. Свежие косточки скоро, неизбежно и закономерно займут подобающее им место в общей могиле…

Не вспоминать.

О собственной глупости, о собственном провале… О жгучем презрении к самому себе… Это ж так хорошо! Забыть.

Поддерживает самоуважение, оптимизм, работоспособность…

Только «вороны Одина» — не летают один без другого. И один из них — «помнящий».

Ваня, ты — идиот. Мир зависит от человека. А человек — от мира. Ты можешь забыть. Мир — нет. Опасность от помещения этих… «колец вечной жизни» в тёмные прохладные места хранения… только выросла. Хотя куда уж…

Факеншит же! Уелбантуренный четырёхмерно…

Переходим к следующим, технологически необходимым, шагам.

Одна беда: технология — процесс получения чего-нибудь. Результата. А я не знаю, какой результат мне нужен. «Чтобы не было»? — Так не бывает.

Думай. Ищи. Чего ты хочешь?

Уже ближе к утру, раскидавшись с неотложными делами, я добрался до постели. С Гапой. Она мгновенно уловила мои… некоторые ограничения в мужских способностях. Фыркнула и стала раздражённо завязывать скинутый, было, платок:

— Что, выдохся? Софочка с девкой еёной всю силу вытянули? На простую бабу уже ласки и не осталось?

— Гапа, если ты забыла, нас трое суток по лесам гоняли, спать некогда было.

— Ой, можно подумать, ты прежде после трёх суток выдыхался! Ясно-ясно, прежде у нас одна хитромудрая сучка была, теперь они в две п…зды с тебя силы тянуть будут. Тьфу! Два сапога пара! К старой б… ещё и молодая…ща!

Неприязнь между Гапой и Софьей мне известна. Сам поддерживаю. Раздражение от обманутых женских надежд — тоже понятно. Но здесь звучат и другие эмоции. Тревога? За себя? За меня?

Пришлось вернуть Гапу, расспросить о делах-подробностях, снять с неё платок… и всё остальное. И вообще: Гапа действует на меня возбуждающе. В некоторых местах. Потому что во всех других — умиротворяюще, умиляюще, обнадёживающе и радующе. Пока она улыбается — хочется жить. Во всём многообразии значений этого слова.

Позже, накинув уже платье, она, не глядя в мою сторону, произнесла:

— Ваня… ты поберегись. Эта… полонянка бывшая — змея подколодная. Ты её на груди пригрел, а она в любой миг укусить может. Теперь они удвух жалить начнут. Ведь обойдут, очаруют да одурманят! Козликом блеющим прыгать будешь. Эх, мужики, мужики…

Что напрягло — Гапа знала, что баба с девкой ходили в баню перед возвращением Воеводы.

Что порадовало — даже Агафья, которой по должности положено знать всё о всех, на моём подворье обретающихся, не знала истинной истории Софьи и Ростиславы.

Софью я притащил во Всеволжск сам. Её считали служанкой из богатого дома в Кучково. Захваченная московскими литовцами при уничтожении городка полонянка, выкуплена мною у поганых задёшево по моему, истинно христианскому, человеколюбию и для дорожных хлопот в одиночном сплаве по Оке.

Софочка легенду поддерживала, опасаясь засветиться перед Боголюбским, пришедшие позже с Кастусем и Елицей «московские литвины» — подтверждали.

Но как можно тайно для моих ближников притащить в город Ростиславу? Княгиню?! Пусть — вдову, пусть — из далёкого маленького княжества. Всё равно, такие особы — по одному не ходят даже в сортир. За полторы тыщи вёрст… скрытно от моих служб…

У меня — не гос. безопасность, а сетка рыбацкая — одни дырки.

Утром, качая спину в своём физ. амбаре, вытаскивая и роняя привязанные в тренажёре колоды, я нашёл время спокойно, равномерно продумать сложившуюся ситуацию. И прикинуть некоторые возможные продолжения.

Интрига выглядит очевидной. После того как она сработала и есть время подумать, объяснить уже случившееся.

Софью гложут две страсти: страх, что я выдам её Андрею.

Что он с ней сделает? — Я думаю, что ничего особенного. Посадит в тёмный холодный сырой поруб. До скончания века. Который (её век) кончится, вероятно, ближайшей зимой. Воспаление лёгких в эту эпоху не менее эффективно, чем палаческая секира.

Но ей представляются пытки и муки адовы. Я, в рамках моих представлений о Боголюбском, никаких гарантий дать не могу, она его куда глубже понимает. Может, и права.

Она ищет способ рассорить меня с князем, сделать наши отношения враждебными. Тогда любая его просьба не будет мною выполнена. Можно будет опасаться только меня. А со мной — надеется справиться. Обойти, задурить, глаза отвести, «оседлать»…

Это вторая её страсть: власть. Власть над людьми. Не над землями, полками, имениями, финансовыми потоками… — над конкретными, видимыми ею персонами. Не над толпами трудно различимых смердов и холопов, а над социально и визуально близкими. «Нагнуть» ближнего боярина — удовольствие. Заставить какого-нибудь посадника или воеводу плясать под свою дудку — радость.

Нет, «наука страсти нежной» не была для неё «кином». В смысле: «важнейшим из искусств». Да и не «из млада» присутствовало в ней страсть к «науке кукловода». Не родительский дом был причиной её стремлений, но дом мужа и свёкра — убийцы её отца. Та атмосфера, в которой она росла и взрослела в княжеской семье. То непрерывное давление противоборствующих партий, использующих её для достижения своих, достаточно примитивных, «подлых» целей. Тот цинизм, обман, лживость, с которым она сталкивалась в лице людей внешне уважаемых, почтенных, боголюбивых — заставляли её делать внутренний выбор. Годами. Сотни раз.

«Повторение — мать учения». Она — выучилась.

«Так — можно. Потому что — нужно». Она — усвоила.

В этом кубле Боголюбский, с его понятием о чести, с личной поразительной храбростью, с готовностью подставлять свою — не только чужую — голову, с умением воевать и, при том, со стремлением к миру, с последовательным, пусть и кровавым, насаждением порядка, закона, православия, культа Богородицы, по сравнению с Долгоруким, например, который просто хотел сесть Великим Князем, а пока пребывал в праздности, «любил мягких женщин и сладкое вино», выглядел «рыцарем света».

У неё перед глазами было два примера — отец и сын, свёкор и муж. И она выбрала. Третье. Своё.

«С волками жить — по волчьи выть» — русская народная…

Или оставаться глупой дурочкой, детородной машиной, послушной игрушкой в руках братьев, или самой научиться играть, управлять этими «пупками земли Русской».

Окружающие сами, последовательно, многократно разрушали её уважение к ним.

— Старше? Знатнее? Славнее? — А всё то же дерьмо скользкое.

Вблизи Андрея она вела себя достаточно осторожно — князь попытки манипулирования распознавал и наказывал больно. Хотя не всегда — история с побегом из Вышгорода тому пример. Но случаев разных перед глазами прошло великое множество, опыт кое-какой накопился.

Удар добровольно-принудительного пострижения в исполнении Бешеного Феди, епископа Ростовского, «пожар Московский», в котором погибли её родственники, последующие события показали, что, по сути, ничего кроме ума, хитрости — у неё не осталось.

Она хотела жить, хотела безопасности. И могла добиться этого — только получив власть.

Я нахожу в Софье немалое сходство с Людовиком IX:

«Имя этой страсти — власть. Та власть, которая проявляется не в виде короны, мантии и пышных титулов. А реальная, настоящая власть: возможность распоряжаться судьбами людей и управлять событиями.»

К цели… не гнушался идти разными, в том числе и весьма нечистоплотными средствами. Впрочем, король не был кровавым тираном…

Основным методом… был не террор, а виртуозное, талантливое, бесподобное коварство… Историки считают Людовика выдающимся дипломатом. А что такое дипломатия, как не умение обхитрить своих соперников?…

«Разделите своих врагов, временно удовлетворите требования каждого из них, а затем разбеи?те их поодиночке».

«Никто так не умел ссорить и разделять людей как французский король».

«Не верьте словам, верьте лишь тому, что вы видите своими глазами!».

«Они вам лгут? Хорошо. Лгите им ещё больше!».

Подобно королю, Софья не была увлечена «любовными приключениями». Да, она понимала толк в этом занятии. Но смотрела на любовников как на инструмент, влияния на неё они не имели.

Будучи сама женщиной, презрительно относилась к женскому полу, считая его «средоточием глупости».

Людовик XI делал исключение лишь для дочери Анны, которая слыла большой умницеи?: «Это наименее глупая женщина Франции, потому что ни однои? действительно умнои? женщины мне встречать не удавалось».

Софья видела «умную женщину» каждое утро, взглянув в зеркало. А вот свою дочь считала дурочкой. Пока жизнь, в моём лице, не заставила её переменить мнение.

Подобно королю, Софья была равнодушна к рыцарским доблестям. Турниры, охоты, поединки, «славные подвиги» и блюдение «дворянскои? чести» вызывали не просто скуку, а злую насмешку. Для вельможных дам этой эпохи подобное отношение к «идеалам рыцарственности» было чем-то исключительным.

Беда в том, что она знала — «под павлиньими перьями скрывается обычная куриная гузка». Большинство «славнейших» и «храбрейших» на ристалище, придя в опочивальню, да просто — допущенные к столу, превращаются в грязных пьяных скотов.

Вообще: что достойного она может увидеть среди этих… расфуфыренных петушков? По сравнению с её Андреем. Более храброго среди родовитейших? Более родовитого среди храбрейших? — Таких нет. А своего она знает. Всего. Включая потаённые мысли, сомнения и страхи.

Внешние атрибуты власти не интересовали короля. Филипп де Коммин вспоминал, что не раз испытывал чувство неловкости за своего монарха — настолько «неподобающе просто» тот был одет.

Софья, как всякая нормальная женщина, любила принарядиться. И муж обеспечивал ей материальные возможности. Но сам роскоши не любил. Увешаться цацками рядом со скромно одетым супругом? — Непристойно. А привлекать к себе внимание без него — просто опасно.

Софья неоднократно поражала меня способностью работать с деталями костюма. Вот она входит в общество. И сразу становится центром внимания. Какой-то платочек, украшение… работает якорем для любого, скучающе скользящего по залу взгляду. Всё её видят, стремятся подойти ближе, получить её благосклонную улыбку… Через полчаса — её нет. Детальку сняла, а то наизнанку перевернула. Её не видят. А она тихонько сидит в сторонке и всё примечает.

Деньги? Людовик был скуп. Но для полезного дела не жалел ресурсов. Золото его интересовало не само по себе, а как средство решения государственных проблем.

Сходно и Софья. Что странно. Уже в 19 веке Энгельгард отмечает у русских крестьянок «глупую жадность к деньгам». В 12 веке — скаредность прорывается и у русских князей.

Софья же, без расчёта трендов, балансов и роялти, ухитрялась совмещать кажущееся безудержное транжирство, умение «пускать пыль в глаза» и мгновенный переход в режим «сироты-сиротинушки».

— А на ужин у меня, бедной, окромя корочки чёрствой — и нету ничего.

И то, и другое игралось весьма убедительно. И правдой не было — считать деньги она умела. Бывали в её жизни периоды, когда необходимость кормить детей, свиту оборачивались унижениями… Повторять — она не хотела.

Да, такая женщина — нуждалась, могла и хотела власти.

Увы — женщина властвовать в патриархальном обществе не может.

Екатерина Великая плакалась своим гвардейцам:

— Да ежели бы я была в штанах…! Да вы бы все мне — и нах… не нужны были бы…!

В 18 века — были прецеденты. Но возвела императрицу на престол — гвардия. И ещё долго, пока общество цивилизовалось, ряд её фаворитов, почти до самого конца, обеспечивал не только любовные приключения, но и вполне видимую поддержку гос. структур, громкие победы российской армии и флота, славу «росского оружия».

Уже в конце века 20-го довелось слышать от чуть выпившей и расстроенной карьерными неудачами дамы ту же фразу императрицы Екатерины.

Уточню: дело не в свойствах женщин или правления. И то, и другое бывает разным. Дело в тысячелетнем на Руси общественном мнении: «кого е…ут, тот сам е…ать не может», «баба сверху — не бывает».

Аксиома. Часть святорусского, и не только, менталитета. «Это ж все знают».

Властвовать сама — Софья не могла. И не властвовать — тоже. Единственный путь — найти прокладку. Передаточное звено, хендл. Мужского пола. Подёргав за который — получаешь желаемый результат. Денюжки высыпаются, платье дорогое приносят, дружины скачут, вороги дохнут… А сама — живёшь и радуешься.

Власть — как условие «пребывания в числе живых». Возлюби то, что позволяет тебе жить. Тот рычажок, дёргая за который получаешь исполнение желаний. «Волшебная палочка», «лампа Алладина». Натирай её до блеска. Чтобы вылез джин. Который исполнит твоё повеление. Чтобы жить. Жить — хорошо, красиво, богато, счастливо…

Она — не могла жить без власти, и она — полюбила власть. Власть превратилась для неё в наркотик, в обязательный источник радости, удовольствия.

Эти хохмочки не всегда прокатывали с Боголюбским. Но Андрей уезжал надолго. По воле отца. Выражавшей часто волю его второй жены-гречанки или иной «юной прелестницы» стареющего князя, транслирующей пожелания её окружения. Софья оставалась одна. Под властью злобной, враждебной. И, для спасения себя и детей своих могла, по сути, использовать только неофициальную, основанную на межличностных отношениях, власть. Достигаемую не деньгами, должностями, вотчинами, «тенью кнута и призраком казни», но её собственными душой, умом, телом… И она добивалась успеха.

Недавний пример Ипая с её «воцарением» в дальнем погосте — лишь мелкий очередной эпизод. Да, всё в погосте делается по слову погостного тиуна. Только говорит он — её слова.

Главный во Всеволжске — я. Единственный способ получить здесь власть — «оседлать» меня. Каким бы я не был. Да будь я «хоть негр преклонных годов» — она попыталась бы меня подчинить. Любым способом, который ей доступен. Но возможности её ограничены. Не удивительно, что она попыталась применить самое эффективное женское средство — собственное тело.

«Тело как улика» — кино, тело как средство управления — повседневность.

Софья считается одной из самых красивых женщин «Святой Руси». За тридцать, невысокая, белокожая, сероглазая, с пышной косой, полногрудая, с широкими бёдрами, чуть полноватая («мягкая», «богатая»), с мягкими плавными движениями, она близка к эталону русской красавицы. Это дополняется весёлой, дружелюбной, живой манерой общения. Вкупе с навыками поведения княгини, образованием и соображением, жизненным опытом, связной интересной речью, светскими манерами, знанием этикета…

Увы…

Всё это было мне интересно. Но — не взахлёб. Другие заботы тревожили мою душу, занимали внимание. И — другие люди. Многое, чем она пыталась доказать свою ценность, своё первенство в доме, принималось и… откладывалось.

— При приветствии обязательно три шага? На каждом — поясной поклон? Интересно. Запишите. И отдайте в Посольский приказ. Нам здесь не надо.

Попытки поразить меня в постели — провалились, удивить манерами — смешили, благочестием — раздражали. Она не могла понять, почему она — княгиня, экс-жена самого Боголюбского! — для меня менее интересна, чем та же Агафья или Трифена.

То, что они ведут активный мирской образ жизни, не запираются в тереме, делают работу, мне и им интересную, нужную, важную, и этим не только интересны, но и приятны — не укладывалось в её умнющей головке!

Как всякий нормальный мужик, я люблю «распустить хвост», хвастануть перед дамами своими успехами. Послушать восхищённых «ах-ахов». Но не менее приятно услышать и их рассказы об их делах. И, часто — куда полезнее.

Для Софочки такое…

— Да ну, будто не мужик вовсе.

А уровень душевной «прозрачности» моих женщин, их честности, «не-подличания», столь для меня важный, ей казался просто бабской глупостью.

— Мужики — козлы. Им всем — только одного надо. Улыбнись ласково, глазками похлопай глупенько, прижмись невзначай, ножку, там, ушибла ненароком, прикинься слабенькой, восхитись его… мощью, умениями, силой… конями, соколами… чего ему любо. Он ещё пыжится, а не понимает, что уже уздечку принял, удильца грызёт, копытом бьёт… Норовит от радости поскакать. И ты его поводьями… потихоньку, но крепко… И вот он уж во весь дух несётся. Куда тебе надо. Чуть повод потянула — встал как вкопанный. С чего, почему? — А по его самого, соколика, решению. Ему и мысли нет — поводья баба подтянула. Откуда у жеребца-то мыслям быть? А то пятками чуть прижала — как стрела полетел. Куда, для чего — и знать не знает. Иной и запалится. От старания наезднице своей услужить. Пал, сдох. Жаль, конечно. Надо нового искать. Жеребчика. Они ж для того господом богом и сотворены. Чтобы ту, кто их оседлает, домчать. Куда ей надобно.

«Вить из него верёвки» — русский народный фразеологизм. Софочка — опытная «верёвочница». Не только узду сплетёт, да ею взнуздает, так ещё и плётку выплетет. И ею же — настёгивать станет. Талант.

Не надо преувеличивать: такие утверждения в вот таких формулировках на «Святой Руси» звучат вовсе не в каждом тереме. Но у Софьи свой, достаточно особенный, жизненный опыт.

Не следует переоценивать и «теремность». В «Святой Руси» есть женщины из высших сословий, которые серьёзно участвуют в общественной жизни. Я уже вспоминал жену Изи Давайдовича или двух дочерей новгородских посадников, ставших княгинями и проведших жизни свои отнюдь не «спрятавши за печкой».

Былинных богатырей Добрыню Никитича и Василия Буслаевича — матери их не только рожали, но и спасали. Не останавливаясь и перед публичными мероприятиями типа «вдовица сирая со служаночкой побили мужей лучших новогородских во множестве».

Так — бывает. Но — не кошерно. Правильно: киндер, кюхе, кирхе (дети, кухня, церковь). Патриархат.

Честно говоря, дети и кухня, даже и без церкви, полностью съедают всё время. А есть ещё домоводство. Которое в больших усадьбах превращается в многоотраслевое промышленное производство. Общение высокородных дам, доходящее до уровня национальных СМИ и гос. пропаганды…

«Ночная кукушка — всех перекукует». Поработайте ночным «серым кардиналом» хотя бы в масштабе захолустной вотчины — ни на что сил не останется. Не от трудоёмкости или масштабности самого… события. От интеллектуальных и эмоциональных усилий. Не считая физиологических. Отход-подход, подготовка-реализация… А от этого, бывает, ещё и дети родятся. Неоднократно. Кормить-ростить — можно рабам повелеть. А вот выносить-выродить… сама-сама.

И где на такое житьё-бытьё слабых женских сил набраться?

Такой образ жизни был ей привычен и понятен. А здесь… Произошедшие после её прибытия во Всеволжск скандалы показал всю её от меня зависимость и мою… «не-осёдлываемость».

Свою безуспешность в деле «взнуздывания» Воеводы Всеволжского она отнесла исключительно насчёт своего возраста. Ну не ума же!

И вот этим, изощрённом в интригах, вываренном в десятилетиях цинизма и беспринципности Кучковичей и Рюриковичей, умом она нашла решение.

Мы с ней в этом похожи: берём существующие детали, комбинируем, складываем по-новому… Не сколько ломимся через бурелом препятствий, сколько пользуемся уже сложившимися обстоятельствами. Где-то жёрдочка через болото упала, где-то в стенке дырка была. А мы чуть подвинули, чуть расширили…

Глава 544

Тут нужно чуть вернуться назад.

Пока я «воевал с призраками собственного прошлого и святорусского настоящего» в Луках, на «Святой Руси» случилось событие, которое позволило «воевать с призраками будущего»: в феврале 1167 года умер князь Вщижский Магог.

Сердце юноши, не выдержав нарастающего гигантизма тела, разорвалось.

Следствием этого печального, хотя и незначительного, с точки зрения мирового прогресса всего человечества, события явилось, в моей АИ, изменение судьбы Священной Римской Империи Германской Нации. И прочих там всяких… западных, южных, северных и восточных.

Какая связь? — Прямая. Всё в мире связано со всем. Только надо найти эти ниточки. Или — сплести. И видя их — «правильно» подёргать. А уж кому, как не попандопуле, «Зверю Лютому» — связывать и развязывать, сплетать и разрубать?

— Магог… Вщиж… Кто это? Где это? — Не знаю, не ведаю. Хрень какая-то.

Точно. В рамках школьного учебника истории… «не ведаю». Только я — не в учебнике, я тут — жизнь живу. То, что через восемь веков выглядит как малозаметная давно высохшая тля на сучьях дерева Иггдрасил, для меня здесь — живой человек. Только что был.

Магог умер. Тело его торжественно погребли под полом храма, построенного масонами Барбароссы, присланных Андреем Боголюбским. Там, спустя столетия, археологи найдут княжеские останки.

Прервалась ещё одна ветвь славного древа рюриковичей. Княжество Вщижское прекратило существование, удел вернулся под власть черниговских князей. Гамзила обязательств своих перед сыновьями покойного дяди (Свояка) не исполнил — доли им в наследстве Магога не дал. Отчего намечалась уже война, но Ростик, Великий Князь Киевский, ратуя о мире и зяте, «примирил ссору».

Действия князей, последовавшие за смертью Магога — описаны в летописях. Но есть персонаж, весьма причастный к произошедшим событиям, но в летописях не упоминаемый.

Юная вдова отвела сороковины по смерти мужа и собралась, было, в дорогу. Оставаться в семье покойного супруга, а конкретно — у Гамзилы «в запечке», не захотела, решила вернуться в родительский дом.

Не ново: её свекровь, ни разу в жизни не виданная княгиня Ольга, десятилетием раньше сходно сбежала из-под власти тогдашнего Черниговского князя Изи Давайдовича в Степь к хану Башкорду.

«Лучше к поганому в юрту, чем к этим в чулан».

«Культурная традиция», заложенная основателем рода, Гориславичем, двоюродным братом Мономаха, «нехорошо» державшего у себя в плену вдову, невестку Мономаха, после убийства её мужа в бою под Муромом.

За восемь лет супружества женщина не обзавелась ни детьми, ни сколько-нибудь великими богатствами. Раздел имущества, произведённый братом Гамзилы — присланным во Вщиж Ярославом, и его боярами, вполне достойных по жадности своего господина, был просто грабительским.

Новгород-Северский князь Олег, взбалмошный сын безбашенного Свояка, бывший зять-фехтовальщик Долгорукого, нынешний зять Великого Князя Киевского, ущемляемый в наследстве, выразил своё неудовольствие действиями родни. На том дело и закончилось — грабёж вдов-княгинь в эту эпоху входит в обиход русских князей. Приглашение «пограбить вдову» от черниговского епископа Антония — я уже…

Споры и ссоры, переписка с Черниговом и Новгород-Северским заставили вдовицу несколько затянуть свой отъезд. Наконец, с непрерывно уменьшающейся, разбегающейся в поисках более «хлебных мест» свитой, двинулась она санями в дорогу.

Едва поднялись они по Болве, Неручу, до речки Волок, с тем, чтобы через селение с таким же названием перетащиться в Ресу, пройти пока ещё весьма густой Серенский лес, спуститься в Угру и далее в Оку, как пришли оттепели, дороги рухнули.

Княгиня принуждена была ожидать в приречном селении, в городке Корьдне, что стоит с древних, ещё до-славянских, времён при впадении речки Коринки в Ресу, упоминаемом Мономахом в рассказе о первом походе его на Вятичей. Провести едва ли не месяц в крестьянской избе, в сырости, грязи и неустроенности.

Смерть мужа, внезапное, хоть и давно предвиденное, вдовство, имущественные ссоры с холуями жадноватых родственников, наконец — бесконечное ожидание в сырых мартовских туманах, удручали её чрезвычайно.

Её — Ростиславу Андреевну.

Единственная дочь Андрея Боголюбского была выдана замуж семи лет отроду. Я описывал подробности этого бракосочетания: как вывалился из Болвы в Десну «свадебный поезд» с суздальскими и муромскими полками, как перекрыли «поезжане» дороги осаждавшим Вщиж дружинам русских князей…

И случился — брак. Династический.

Боголюбский получил на Десне союзника. Годы мира, установившегося после этого на «Святой Руси», есть, в немалой степени, результат этого союза. Свояк, добившись от Магога феодальной клятвы — «почитать в отца место», лезть в верховья не желал. А Ростик, хоть и тянул руки к Залесью, хоть и поддерживал Рязань против Суздаля, но без Свояка ломиться по Десне — не рисковал. Отчего все и помирились.

Боголюбский строил в Залесье храмы и Золотые ворота, Ростик умиротворял Русь и гонял степняков. Все занимались полезным делом вместо обычного безобразия предшествующей междоусобной войны. Просто потому, что на «дороге» стоял невелик городок, а в городке сидел юный князь очень большого роста. Который — «не нашим, не вашим», а сам себе «на уме». Точнее — на семилетней девочке.

Тут у меня снова выносит мозг. От тяги коллег и коллегш к попадизму. Без осознания — куда они вляпнуться намылились.

Куда-куда? — В средневековье.

Понимаете ли вы, коллеги, что «Святая Русь», по вашему, непредвзятому и непрофессиональному мнению — страна педофилов?

Попробуйте переварить это утверждение.

Оно — ложное.

Не по фактам, а исключительно по вашей этической оценке этих фактов.

Все взрослые туземцы, цвет и соль нации — сношают несовершеннолетних. Среди десятков миллионов людей, живших эти века на этой земле едва ли найдётся миллион тех, кто совершил первое соитие в «кошерном», по вашему и УК РФ мнению, возрасте.

Почти все мужчины в десятках поколений наших предков — контингент ГУИНа по сексуальным статьям? Тысяча лет истории России — история государственной, общественной, общепринятой… педофилии?

И вы стремитесь туда попасть?! Это ваша мечта?!

Следует ли мне снова вспоминать слова графини Ростовой, обращённые к дочери её Наташе: тебе скоро шестнадцать, я в твоём возрасте уже была замужем. Или нянюшки Татьяны Лариной: мне было тринадцать, мой Ванюша ещё моложе. Пушкинскую издёвку: родители вывезли её на ярмарку невест в 13 лет под видом семнадцатилетней. И продолжали делать это десять лет. Шекспировское: «Видала я в Вероне и моложе матерей…».

Так — везде. Во всём этом мире. Это — норма. И для вас — тоже. Если вас угораздило вляпнуться в прошлое человечества.

— Следует ли мне ожидать упрёков в попытке замазать славное имя «Святой Руси» обвинениями в педофилии?

— Да.

— Будут ли такие упрёки обоснованы?

— Нет.

Ибо упрекающие не знают смысла произносимых ими слов. А прочитать словарь — не в состоянии.

Обратимся к определению:

«сексуальное предпочтение детей (мальчиков или девочек, или и тех, и других), как правило, допубертатного или раннего пубертатного возраста…».

«…в массовом употреблении термин нередко ошибочно используется применительно к сексуальному влечению не только к детям допубертатного и раннепубертатного возраста, но и вообще к лицам, не достигшим совершеннолетия».

Это «ошибочно» и заставляет часть «благожелательной публики» выше подпрыгивать и ширше побрызгивать. Разными кипящими жидкостями внутреннего производства.

1. «Брачный возраст».

«Совершеннолетие» и «минимальный брачный возраст» — два разных понятия. Комбинируются в человеческих сообществах самым причудливым образом.

Законодатель РФ их объединяет.

В США, где совершеннолетие с 21 года, двaдцaть пять штaтoв вообще нe уcтaнaвливaют минимальный брачный вoзpacт. Нa Aляcкe и в Ceвepнoй Kapoлинe мoжнo c 14. B Hью-Гэмпшиpe — 13 лeт для дeвoчeк и 14 — для мaльчикoв.

В Польше брак — с 18 для мужчин и с 16 для женщин. При равенстве в совершеннолетии.

Если вашей жене-полячке 16 — вы «педофил». В РФ. В рамках УК и общественного сознания.

В Китае брачный возраст: 20 лет для женщин и 22 года для мужчин. Если вашей жене 18 — вы «педофил». В КНР.

Китайский законодатель в 21 в. считает, что к этому возрасту люди могут стать достаточно самостоятельными в эмоциональном и в материальном плане, сделать осознанный выбор. При том, что совершеннолетие — в 18. Выбрать главу государства, защищать Родину — годен. А жену — нет.

2. Совершеннолетие.

Понятия «несовершеннолетние» почти всю историю человечества не было.

Существенной фазы развития вашей личности — у туземцев нет. Часть вашей жизни, вас самих — отсутствует. Как с печенью:

— Печень? — Не, у нас такого нет. Не выросло. А зачем?

Китайское «люди могут стать достаточно самостоятельными…» в истории человечества — недавняя выдумка. Человек в средневековье — любой, в любом возрасте — не может быть самостоятельным. Выбор осуществляет не человек (он/она), а семья, клан, племя.

Римское право, и выросшее из него каноническое, определяло брачный возраст с 12 лет. Есть — взрослые, младенцы, дети.

Все, кроме младенцев, несут, в рамках своих гендерных и социальных свойств, полную ответственность за совершаемое. Это отражено и в нормативных документах.

Пример: Нифонт, епископ Новгородский, обсуждает с попом Кириком разные повседневные актуальные церковные дела Новгородской епархии середины 12 века. Типа:

«А вот, владыка, если женщины больше всего кланяются до земли в субботу, и говорят, что за упокой кланяемся?» «Запрещай — сказал — это делать. В пятницу после вечерни не давай кланяться, а следует в воскресенье после вечерни».

И, среди прочего, волнующего пастырей:

«Я сказал ему, а если дети лезут друг на друга, не понимая? В этом, сказал он, мужскому полу до 10 лет нет греха, а о девицах не пытай, могут и раньше испортить себя — таковы у нас юнцы».

Нифонт использует понятие греха. Что есть признак взрослого, отвечающего за свои действия, человека. В терминах УК РФ 21 века — «совершеннолетний». С 10 лет. До этого — «дитя невинное».

«Вопрошание Кирика» оказалось настолько актуальным для Руси, что его веками переписывают, кусками включают в другие обязательные к исполнению нормативы типа «Кормчих книг».

Другая сторона — эмоциональная. Лермонтов:

«Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея 10 лет отроду?

Мы были большим семейством на водах Кавказских… К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет 9. Я не помню, хороша собою была она или нет. Но ее образ и теперь еще хранится в голове моей; он мне любезен, сам не знаю почему. — Один раз… я вбежал в комнату: она была тут и играла с кузиною в куклы: мое сердце затрепетало, ноги подкосились. — Я тогда ни об чем еще не имел понятия, тем не менее это была страсть, сильная, хотя ребяческая: это была истинная любовь: с тех пор я еще не любил так. О! сия минута первого беспокойства страстей до могилы будет терзать мой ум! — И так рано!.. Надо мной смеялись и дразнили, ибо примечали волнение в лице. Я плакал потихоньку без причины, желал ее видеть; а когда она приходила, я не хотел или стыдился войти в комнату. — Я не хотел говорить об ней и убегал, слыша ее названье (теперь я забыл его), как бы страшась, чтоб биение сердца и дрожащий голос не объяснил другим тайну, непонятную для меня самого. — Я не знаю, кто была она, откуда, и поныне, мне неловко как-то спросить об этом: может быть… не поверят ее существованью — это было бы мне больно!.. Белокурые волосы, голубые глаза, быстрые, непринужденность — нет; с тех пор я ничего подобного не видал… потому что я никогда так не любил, как в тот раз… в 10 лет… о эта загадка, этот потерянный рай до могилы будут терзать мой ум!.. иногда мне странно, и я готов смеяться над этой страстию! — но чаще плакать».

Коллеги, а как у вас этим делом? Я про Лермонтова, а не про то, о чём Нифонт.

Понятно, что такой уровень эмоционального развития, каковой выказывает Михаил Юрьевич, не каждому даётся. Что чувства человеческие, подобно органам телесным, нуждаются в правильной тренировке, и не все такое проходят. Кому — не повезло, кому… просто не дано.

3. Пубертат.

Ещё одно слово, частенько используемое в бытовом сознании. В истории человечества, кроме пары последних веков — отсутствует.

Ме-е-длено.

На Руси нет «пубертатного возраста».

Т.е. «процесс изменений в организме подростка, вследствие которых он становится взрослым и способным к продолжению рода» — есть. А социального явления — нет.

Коллеги, сочувствую. Переживания, составляющие часть формирования вашей личности, аборигенам просто не понятны.

Хуже: и ваши потомки вас тоже не поймут — понятие и в 21 веке «плывёт» по существенным деталям.

«Этап подросткового возраста включает в себя четырнадцать лет: от появления первых вторичных половых признаков в 9-10 лет до формирования социально зрелого члена общества примерно в 24 года. Еще недавно возрастные рамки были уже: от 14 до 19».

Ваше будущее — толпы пубертатных особей обоего пола с «калашами» на бронетехнике, в кабинах «пятого поколения» и на пусковых «гиперзвуковых». «Онижедети» в роли электората.

«Пубертатного возраста» нет у стайных животных. Можешь плодиться и кормить себя, свою самку, детёнышей? — Взрослый.

Так откуда же…?!

Издалека. Вспомним о бедной трехлетней самочке австралопитека Люси, которая упала с дерева три миллиона лет назад в Эфиопии. Отчего и умерла, оказав неоценимую услугу антропологии.

«Некоторые особенности строения стопы трёхлетней девочки свидетельствовали о том, что большую часть времени она вела древесный образ жизни… у афарских австралопитеков не было ни огня, ни каких-либо других средств защиты от хищников, молодым особям надёжнее всего было вести преимущественно древесный образ жизни… анатомическое строение нижних конечностей детёнышей A. afarensis отвечало их потребностям в безопасности. И только повзрослев, гоминиды могли без опаски перемещаться по земле».

Здесь «пубертат» соотносится не с социальной или сексуальной зрелостью. Но со зрелостью анатомической — «строение нижних конечностей»

Что-то рвануло в Северной Атлантике и Африка начала разваливаться. Циклоны приносили достаточно для леса влаги только до Рифтовой долины. Восточнее — всё усохло, деревья — кончились, обезопаситься — негде.

А когтей и клыков? — Выросло. У павианов. С тех пор они и не изменились.

Остальные…? — Выживали только умные. Отчего размеры мозгов начали расти. Умный даёт такое же умное потомство (ну-у… типа…). Которое убивает самок. Своим рождением — большая голова не проходит родовыми путями.

Эволюция побежала решать эту проблему сразу несколькими дорогами.

Сами обезьяны прибавили в росте. Соответственно — пути стали шире. Черепушка у новорожденных встала домиком: кости черепа складываются бутончиком как лепестки розы, а уж потом… Долго не зарастающий родничок на черепе ребёнка — место соединения костей.

Для выживания наиболее ценны верхние, более поздние слои коры головного мозга. Они растут уже внутри твердеющего черепа и является объектом анекдотов. «Извилина — одна. Да и та — от фуражки». Складки поверхности, позволяющие увеличить количество клеток в этих слоях.

Такое развитие главного средства выживания требует особого явления — длительного младенчества, периода заботы и обучения.

Волк в год — взрослая особь, жеребёнок через час после рождения — может скакать рядом с матерью, шимпанзе к трём годам — законченная личность, ничему уже не может научиться.

Человеческий детёныш становится автономным после четырёх лет. До этого он не выживает без постоянной поддержки стаи, семьи. До этого он учится. Учится жить.

С этого возраста, с пяти-семи лет, начинается трудовая деятельность у детей в «Святой Руси». Понятно, что далеко не всякую работу такая особь может исполнить. У Энгельгардта десятилетний подпасок способен зарядить фузею наполеоновских времён и направить в сторону волка. Он ещё маленький — не может удержать ружьё на руках. Но может положить на ветку. И бабахнуть.

В 12–14 лет следующий шаг — половое созревание. Весь в прыщах? — Годен. К жизни. В которой главное — кушать.

Ситуация начала меняться после «краха равенства» — социального расслоения человеческих сообществ.

В классовом обществе чтобы «кушать» в некоторых группах — нужно учиться дальше. Жрецы, аристократы, ремесленники. И потомки родственников девочки Люси, вслед за «отложенным рождением», реализуют «отложенную взрослость». К длительному «младенчеству биологическому» добавляется всё более длительное «младенчество социальное».

В совейском фольке разница между биологическим и социальном созреванием выражалась, например, фразой:

«Люблю я комсомольцев. Вони робят як диты, а пьют та гуляют як доросли».

«Пить и гулять» хомнутое сапиенсом тело уже годно. А оценить «социальные последствия» своих действий — мозгов не хватает.

Будем точны: оценить последствия своих действий не могут и многие люди более старшего возраста. Дело не в мозгах — в социуме. Который нормальными сапиенскими мозгами — не просечёшь.

«Умом Россию не понять…». И не только Россию.

Стаи стали великоваты, структуры усложнились — учиться надо. А без понимания и предвидения совать что-то куда-то… Палец во фрезерный станок, например… У обезьян таких проблем не было, мозги на это не заточены.

Коллеги, если уж вы вляпнулись в эти времена, и вам, по «политической необходимости», приходиться лезть на малолетку, то не воротите нос, а извольте исполнять «супружеские обязанности». С последующей обязательной демонстрацией самцового удовлетворения от разрывания девственной плевны и подтверждающих этот жизненный успех простыней.

Иначе вас не поймут. Все. Весь наш народ святорусский! Начиная с малолетки-супруги. «Я ему не понравилась! Он мною брезгует!». После чего вам придёт конец. Вероятно — мучительный. И прогрессу всего человечества, само собой.

Разобравшись с «несовершеннолетними», коих здесь просто нет, обратимся к детям — к лицам, не достигшим 12 лет по римскому (и российскому) праву.

Для прояснения и понимания рассмотрим же священные и достоверные кадисы. Например: Сахих аль-Бухари. Хадис N 3894:

Сообщается, что 'Аиша, да будет доволен ею Аллах, сказала:

«Мой брачный договор с Пророком, да благословит его Аллах и приветствует, был заключён, когда мне исполнилось шесть лет. Потом мы приехали в Медину и остановились (в квартале) бану аль-харис ибн хазрадж. После этого я заболела, и у меня выпали волосы, а потом они снова отросли. (Однажды, когда) я качалась на качелях вместе с моими подругами, моя мать Умм Руман пришла ко мне и громко позвала меня, а я подошла к ней, не зная, чего она хотела. Она взяла меня за руку и привела к дверям дома. Я тяжело дышала, а когда моё дыхание стало успокаиваться, она взяла немного воды и протёрла мне лицо и голову, после чего ввела меня в дом. В этом доме находились женщины из числа ансаров, которые стали говорить: „(Желаем тебе) блага, благословения (Аллаха) и удачи!“ И (моя мать) передала меня (этим женщинам), которые приготовили меня (к свадьбе), а утром пришёл Посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, и (моя мать) передала меня ему, а было мне тогда девять лет».

Эти слова подтверждаются также хадисами NN 3896, 5133, 5134, 5156, 5158 и 5160. Этот хадис передали аль-Бухари 3894, Муслим 1422, Ибн Маджах 1876, Ибн Хиббан 7097.

Что же мы видим в словах Айши, да будет доволен её Аллах? — То, что в исламе нет педофилии. Пророк Мухаммад, мир ему, женился на 6-летней Айше, когда ему было 54 года. Когда ей исполнилось 9 лет, пророк использовал Айшу как женщину.

Как я слышал, спустя почти полторы тысячи лет торжества истинной веры, появились некоторые… не побоюсь этого слова — исследователи. Которые в своей безмерной глупости осмеливаются намекать, что Айша была старше. Отступники, еретики, и изменники! Как смеют они утверждать, что Сунна, вторая по святости книга после Корана, содержит ложь?! Они умрут! И злобные дэвы будут бить их горящими вениками в аду!

Через 9 лет Айша овдовела. Мухаммад умер на её руках.

Пророк говорил: «Айша превосходит всех женщин так же, как сарид превосходит все блюда». Сарид — излюбленное блюдо арабов, суп с накрошенным хлебом.

Пророк Аллаха знает как нам жить. И 2 миллиарда мусульман живут по закону Аллаха. Используя сообщённые в хадисах события из жизни пророка, мир ему и благоволение Аллаха, в качестве проявления высочайшей мудрости и истинной праведности.

«Сделать бы жизнь с кого?…» — Вот с него, с Пророка, да благословит Аллах дела и слова его.

Итак, были совершены обряды, принятых в оазисах Счастливой Аравии среди тамошних племён в 7 веке от РХ: сговор, сватовство (хитба), передача невесты в дом жениха (зифаф), свадебное торжество (урс, валима).

Был уплачен махр (он же — калым).

Махр определяется во время хитба по соглашению сторон. В случае вдовства или развода по требованию мужа (таляк) махр остаётся у жены. Махр выплачивается непосредственно жене и является частью её собственности.

«Передается от 'Аиши, да будет доволен её Аллах, что Посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, сказал: Поистине, благословенна та женщина, чья помолвка была легкой, чей брачный дар был легким, и которая быстро беременеет».

Её махр был лёгок. Ибо её отец Абу Бакр, брат Пророка, один из успешнейших купцов Мекки, дал Посланнику Аллаха пятьсот дирхемов в долг. Чтобы Пророк смог отдать их шестилетней девочке — собственной племяннице.

Были приглашены свидетели.

Свидетелями на свадьбе могут быть либо двое мужчин, либо мужчина и две женщины (в исламе голоса двух женщин приравниваются к одному мужскому). Всеми свидетелями женщины не могут быть — такой брак считается недействительным.

Прошло три года и состоялась «первая брачная ночь». Которая, судя по словам Айши, была не ночь, а утро («утром пришёл Посланник Аллаха…»).

И это правильно. Ибо ночью люди спят. Между тем, факт «первой брачной ночи» (по маликитскому, например, мазхабу) должен быть засвидетельствован двумя мужчинами, в противном случае договор о браке аннулируется и объявляется о разводе без права возвращения.

Попробуйте представить процесс в подробностях. Глазами очевидца. Вашими глазами, коллеги.

Вот солнце. Оно светит. Вот девочки восьми-девяти лет, второй-третий класс. Подружки весело качаются на качелях. Активная физкультура на свежем воздухе. Вот во дворик вышла мать одной из них и позвала дочь. Вот ребёнок, раскрасневшийся от игр, послушно подбегает к матери.

Всё. Детство кончилось. Пошли.

Коллеги, вы мечтаете видеть это? Принимать в этом участие? В какой роли? Или хотите немедленно прекратить такую «милую», «древнюю», «священную» традицию? — Тогда вам придётся убивать. Её носителей. То есть — всех взрослых мужчин и женщин. А дети, в подавляющем большинстве своём — умрут сами.

«Что хорошо для Форда — хорошо для Америки».

Подобный «империализм» — ваша мечта? Вы уже сделали свой «Форд Моторс»? — Делайте. Если получится, лет через тридцать, ваше мнение будет иметь значение. Среди прочих. А до тех пор… живите свою жизнь… в этом во всём.

Чтобы вляпнуться в подобную ситуацию вовсе не обязателен «пролёт по дереву Иггдрасил». Достаточно полёта на самолёте. Выберите случайным образом пункт назначения, оставьте в аэропорту в камере хранения атрибуты вашего прежнего существования — деньги-документы-мобильник-шмотки, отойдите от туристической зоны на сотню вёрст… С немалой долей вероятности вы попадёте в сообщество хомнутых сапиенсов, в котором ваша этическая система будет… несколько травмирована. Своим отличием от этики аборигенов.

Вы стали чуть-чуть попаданцем. Как я. Только у меня — нет ячейки со шмотками, нет обратного билета…

Три пути попаданца: убивать (носителей традиции), смириться (с традицией), проповедовать (отказ от традиции).

Первый путь — кровав, второй — омерзителен, третий… «жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придётся ни мне, ни тебе…».

Остаётся четвёртое — смешение трёх первых. Кроваво побулькивающее дерьмо со светлой перспективой. С вашим участием.

Доели «свадебного барана», покачались на качелях, умыли лицо и приступили. К исполнению супружеского долга. Мужчина предпенсионного возраста залез на второклассницу в присутствии двух дееспособных мужиков.

Последняя фраза ошибочна дважды. Ибо пенсий в тех местах в те времена не платили. Не как в РФ — до 65, а вообще. Да и школьниц — не было. Ибо не было школ для девочек. Хотя Айша, как известно, выросла в умную и образованную женщину, не лишённую дара стихосложения.

Всё — в восторге.

Пророк — подтвердил следование по пути Аллаха. «Плодитесь и размножайтесь» в разных формулировках присуще всем религиям.

«Размножиться» «правильно» — Пророку не удалось, сыновей у него не было. Уверен, что такова была воля Аллаха. Ибо даже волос не упадёт с головы человека мимо попущения Всемогущего, Милосердного.

Девочка, ощутив в себе член и семя Пророка, возрадовалась и возблагодарила Аллаха за выпавшее на её долю счастье. «Ведь я этого достойна». Ибо — приобщилась. Формулировки типа «и станут муж и жена — одно тело» повсеместны. Стать же частью тела Пророка, хотя бы — вместилищем части его… высочайшее счастье.

Зависть, восхищение, преклонение… явленные девятилетней девочке со стороны взрослых и уважаемых женщин из числа ансаров Пророка, приуготовлявших её к сношению с провозвестником высшей и последней небесной истины, доставили ей немалое удовольствие и наполнили душу радостью.

О почтеннейшие из правоверных! Чьи бороды седы, а мозги наполнены Кораном и Сунной! Дозволено ли мне будет дать совет тем из вас, кто испытывает неизъяснимое наслаждение совокупляясь с юным телом женского пола, ещё не достигшего и собственного десятилетия? Одухотворённых стремлением идти по пути, начертанному Аллахом и выраженных в деяниях Пророка Его?

Вот что я сказал бы вам раньше:

— Поезжайте!

Не как Паниковский — товарищу Бендеру:

— Поезжайте в Киев!

Отнюдь. Поезжайте в Татарстан. Ибо в этой части нашей Родины Семейный Кодекс, принятый в декабре 2008 года, утверждал: «В виде исключения при наличии особых обстоятельств может быть разрешено вступление в брак лицам, не достигшим возраста шестнадцати лет». То есть — нижняя граница вовсе не устанавливалась. Особые обстоятельства — это… «обстоятельства, которые могут быть признаны особыми». Формулировка может толковаться весьма широко. Чем, скажем, национальные традиции не «особые» обстоятельства?

Другая благословенная земля, где чтут Пророка и следуют его законам и примерам — Башкоркостан. Там тоже не была законом установлена нижняя граница возраста брачующихся.

Если бы вы своевременно поехали туда, то ваше стремление уподобиться Пророку в его детско-сексуальных практиках, не были бы сопряжены с тревогами по поводу нарушения УК РФ.

Увы, всё приходит в упадок. И даже почитание Аллаха. Среди глупых и безнравственных людей, нагло ставящих свои выдуманные «федеральные законы» выше небесного, последнего, высшего законодательства.

Поэтому ваши расходы возрастут многократно. На поездку в Пакистан, например. Где обычай, называемый вани, используется для погашения неоплаченных долгов путём выдачи замуж девушек. Средний брачный возраст в таких сделках — девочки от 5 до 9 лет. Или в Нигерию, Кению, где минимальный брачный возраст для девушек определён в 9 лет. И, конечно, 25 штатов США ждут вас.

В других же местностях… Но какое значение имеет для вас, истинно правоверных, суждения каких-то гяуров и кяфиров? Даже и наказание, будучи наказанием за следование по пути Пророка, возвеличит вас и поспособствует. Попаданию в рай, конечно. А уж там-то… семьдесят девственниц… без перерыва… с утра до вечера… до скончания веков…

И будет вам счастье. Посмертно.

Итак повторю: в исламе нет педофилии. Как и в христианстве или иудаизме. Ибо религия составляется и распространяется среди людей нормальных. Не страдающих болезнями и расстройствами.

По десятому пересмотру (МКБ-10) Международной классификации болезней педофилия относится к классу V — психические расстройства и расстройства поведения.

Болезнь — отклонение от нормы. Расстройство поведения. Здесь — не болезнь. Ибо — норма.

Понятно, что у Пророка, да благословит его Аллах и приветствует, были ещё и отклонения: у нормальных людей не звучит в голове десятилетиями голос архангела Джебраила.

Похоже, что и сам Джебраил был, в этом случае, несколько неадекватен. Начинать с команды «Коран» («Читай»), обращаясь к неграмотному человеку… Дальше должно было быть явлено чудо мгновенного усвоения грамотности. Но… или субъект оказался методически несостоятелен, или объект был настолько непригоден, что и архенголоидности «гласа божьего» оказалось недостаточно.

Отметим, что часть профессионалов полагают, что педофилия есть специфический социальный конструкт нашего общества, где запрещены сексуальные контакты между детьми и взрослыми, а в обществах, где такие контакты считались нормой, употребление термина «педофилия» некорректно.

Коллеги, вы уже поняли, что вляпнулись в общество, где «употребление термина некорректно»? Что здесь «все так живут»?

«Здесь» — везде и всегда. Всё человечество раньше 19 века. Только распространение англосаксонского протестантизма и российского большевизма, с их втягиванием женщин в сферу промышленного производства, с появлением у них собственных источников существования, создало предпосылки для «женской половой свободы». Материальный фундамент слова «нет».

Иначе:

— Вон пошла! И — сдохни! От голода.

Посмотрите на ситуацию Айши и Мухаммеда с позиций УК РФ, его статей 131–135. Вы увидите, что всякие рассуждения об изнасиловании, развратных действиях или растлении — не могут быть применены.

Нельзя, например, пытаться навесить на Пророка статью 131 УК РФ, часть 4, пункт б): «от 12 до 20 или пожизненно». Можно ли считать насилием — общественное мнение? Опасение вызвать неудовольствие папы и мамы? Советы старших? Восхищение подруг? Религиозный угар и экстаз?

«По согласию». Всеобщему и восторженному.

Ваше мнение, ваше этика — сиюместна и сиюминутна. Ей соответствует, более-менее, свод законов РФ. Но и ваша этическая система, и законодательство — меняются. Прямо на глазах вашего поколения. То, что было «плохо» тридцать лет назад, например: «частная предпринимательская деятельность» — уже таковым не является.

Так почему же вы считаете, что ваше сегодняшнее «ах какая гадость» было «правильно» в средневековье?

Иной уровень материального производства порождал иные общественные отношения. И — иные системы ценностей. В которых, например, каннибализм («съесть печень врага») — цель, гордость.

Вляпнувшись сюда вы можете проявить свою этику. И — сдохнуть. Как советуют дону Румате его коллеги. Можете помалкивать. «Молчание знак согласия». Вашего. Или, зарыдав и озлобившись, бежать «в горы, в пустыни, в пещеры». В надежде собрать там единомышленников, открыть им истину… И мечтать о том, что когда-нибудь… появится какой-нибудь «Миланский эдикт». И ваше представление о «хорошо» восторжествует. Кое-где. На какое-то время. Сильно потом.

Юридически же основа невиновности Мухаммеда перед УК РФ состоит в утверждении законодателя (примечание к ст. 131): лица моложе 12 лет в любом случае должны признаваться находящимися в беспомощном состоянии. Так как, по мнению законодателя, они не могут понимать характер и значение совершаемых с ними действий.

Однако не исключается признание отсутствия беспомощного состояния у малолетней потерпевшей, имеющей «достаточную степень осведомлённости о социальной сути половых отношений».

Айша имела «достаточную степень осведомлённости». И «социальная суть» — «действующая жена» Посланника Аллаха — соответствовала её желаниям.

Она была, безусловно, в «беспомощном состоянии». В том смысле, в каком беспомощен всякий ребёнок в обществе патриархальном, как беспомощен всякий уверовший, перед пророком своей веры. И это — норма.

В патриархате (это откуда «источники и скрепы») полноправными членами являются главы кланов. В несколько меньшей степени — главы семей. Остальные — одинокие мужчины, женщины, дети — беспомощны по определению. Данном нам по воле Аллаха, Христа или иного… держателя небесной справедливости.

Это слабо связано с возрастом человека. Куда более — с «возрастом» общества. Вот как раз сейчас, в 12 веке, римско-католическая церковь начала позволять женщинам старше 25 лет самим выбирать себе мужей. И несколько смягчила свою позицию в отношении «тайных браков». Что в следующих столетиях в Европе воспринималось… неоднозначно.

В России…? Брак без родительского (опекунского) благословения…? — Описан, например, Герценом в «Былое и думы». Герцену повезло — вменяемый архиерей попался.

Боголюбский, выдав семилетнюю дочку замуж, не нарушил СК РФ. Ибо ни СК, ни РФ — нет. Зато есть «особые обстоятельства» — гос. интересы. Суздальское княжество суверенным государством не является — часть «Святой Руси». Но, поскольку возможности для междоусобиц уменьшились, то гос. интересы — удовлетворены.

Глава 545

«Свадебный поезд», возглавляемый двенадцатилетним старшим сыном Изяславом пришёл во Вщиж. Где братик, представляя особу папочки, отвёл сестрицу в церковь для венчания с четырнадцатилетним князем Святославом Владимировичем. Который Магог.

Все радовались. Князь и жители — избавлению от страданий и опасностей осады. Княжич — удачному исполнению своей первой княжеской миссии. Княжна — повышению своего социального статуса. Осаждавшие город дружины — завершению похода. Митрополит Федор, только что этим летом прибывший из Константинополя — умиротворению паствы и росту морального авторитета святой церкви нашей. И своего авторитета — тоже.

Многие в детстве завидуют взрослым. Их свободе и возможностям. Не могу вспомнить ребёнка, который бы сказал:

— Я хочу остаться маленьким.

Другое дело, что у части взрослых потом появляется мечта «вернуться в детство». Впасть.

Это — «взрослая песня». Дети из детства — торопятся выбраться.

Вот и Ростислава стала «как большая». Её переодели в наряд замужней женщины.

К слову: в средневековье нет детской одежды. Обычный дресс-код конкретной социальной группы, только размеры меньше. Детей сажают за общий стол. И наливают «как большим».

Отритуаленные по святорусскому княжескому обряду, «молодые» были препровождены в опочивальню. Где и обнаружилось, что «молодой» не совладал с «чашей отца своего». Я про этот «тазик» уже говорил, в Эрмитаже лежит.

Подобно известной истории, случившейся раньше в Палестине, где прозвучало: «Господи! Да минует меня чаша сия»… «тазик» — не миновал.

После чего…

Юрист второй половины 19 века утверждает:

«если бы жена и сопротивлялась его [мужа] желанию и он употребил насилие для удовлетворения, он всё-таки не может быть наказан как изнасилователь на том основании, что совокупление есть конечная цель брака, и женщина, вступая в супружество, тем самым отрекается в отношении мужа от права неприкосновенности».

В 12 веке таких изысканных формулировок не используют. Да и Магог не соображал настолько, чтобы что-то формулировать. Кроме: «Молчи, дура»

Чисто для справки. Древние кодексы, и «Русская правда» в том числе, устанавливают наказание за изнасилование. Но смысл понятия совершенно иной. В патриархальном обществе защищается право собственности конкретного мужчины на конкретную женщину. А отнюдь не то, что декларируется в 21 веке:

«Основным непосредственным объектом изнасилования является половая свобода (право по своему выбору вступать в половые отношения с определённым партнёром)».

Сравните с Десятой заповедью:

«Не желай жены ближнего твоего, и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всего, что есть у ближнего твоего».

Женщина есть часть имущества. В ряду дома, полей, рабов, скота. Нельзя ездить на чужом коне без спросу. На чужой бабе — аналогично.

О какой «половой свободе» может идти речь в «Святой Руси»?

— Хочешь половой свободы? — Курва. Проваливай. Ищи дурака, который будет кормить тебя.

Это — мягкий вариант, «ныне отпущаеши». Более простой — в морду. Ещё: порка в нескольких вариантах — «ума вложить», «шкуру спустить» или яма — «пущай охолонёт».

Пожалуй, чётче всего подробности этой позиции выражены в первоисточнике, в нормах Ветхого Завета: при изнасиловании женщина не каралась смертной казнью, если это было в поле и «отроковица обручённая кричала, но некому было спасти её» — побивали камнями только насильника. Если же не кричала или это было в городе, где кто-нибудь должен был услышать её крики, то это не изнасилование, а блуд, что наказывалось смертью обоих.

Понятно, что неизбывное стремление потомков широконосых обезьян к промискуитету, периодически прорывается. И давится. Например, в форме «большого женского обрезания» в исламе — профилактически, или, как я видел у утопленницы на Верхней Волге, берёзовым колом, по факту.

И случилось во Вщиже… В исламе это называется «никах», в Европе — консуммация. На Руси используют часто эвфемизм «первая брачная ночь».

Утро было солнечное, невеста — зарёванная.

Вариант во Вщиже — «мягкий», благостный — все живы. Несколько раньше один из английских королей изнасиловал семилетнюю(!) инокиню(!) насмерть(!). Его тут же отлучили от церкви: с «невестами христовыми» так… — не кошерно. Король покаялся, помолился, заплатил. Получил прощение. Ибо сказано: один раскаявшийся грешник приятнее Господу, нежели десять праведников. Повторил ли означенный король процедуру ещё девять раз, для достижения допустимого баланса по критерию «приятнее Господу» — мне неизвестно.

Простолюдины соотносят брак с работоспособным возрастом. У аристократов женщинам работать не надо. Их дело — рожать наследников.

Впрочем, и это не всегда важно. Военно-политический союз. Сделка. Здесь и сейчас.

Всякая сделка имеет определённый ритуал, подтверждающий её исполнение. Посылка цифрового сертификата, автограф под документом, отпечаток пальца или прикладывание печати… На Руси в торговле — рукобитие. В брачных делах — исполнение супружеского долга. С публичной демонстрацией простыней. Иначе…

— Договор юридической силы не имеет — отсутствует ваша подпись.

В таких ситуация невеста — не человек, а символ. С которым должен быть исполнен оговоренный ритуал.

— Вот икона Богородицы — её надо носить. Вот новобрачная — её надо сношать.

Мнение, возраст, внешность… не существенны. Как не имеет значения формат листа бумаги, на котором написан договор. Важно — наличие подписей.

Часть дам из 21 века, интересующихся кое-как историей, испытывая крайнее неудовольство от несовпадения их представлений о «хорошо» и описанной в источниках повсеместной средневековой «педофилии» в исполнении «храбрых рыцарей», «благородных вельмож» и «мудрых правителей», не учитывающих их (дам) точку зрения на «минимальный брачный возраст», имеют манеру утверждать, что всё это — неправда.

— Ну это же нехорошо! Это же скотство! Мы такое не позволим!

Увы, мнение любых, безусловно приятных во всех отношениях дам и не-дам, из 21 века, в 12 — никого не интересует.

А вот если вас угораздило вляпнуться в средневековье, то… По анекдоту:

— Анка ест селёдку. Значит…

Никто вашего восемнадцатилетия в России (или двадцатилетия в Китае) — ждать не будет. Более того, если вы, всё-таки к семнадцати остались девицей, то — «старая дева». Объект насмешек, унижения. И насилия. Если нет рядом мужчин, которые вынуждены вас защищать. Порой — ценой собственных жизней. Подставлять свои головы ради родственницы-дуры… кому-то охота? — Куда лучше, а часто — и прибыльнее, взвалить обязанность защиты и прокормления на её мужа.

В разных вариантах звучит в русском фольке:

— Пропили меня батюшка с братьями. Выдали замуж за постылого.

Или в песне:

— Матушка! Матушка!.. — Дитятко, милое… Что ж, господь с тобою.

Но даже и имея защиту родного семейства, перестарелая девица и в собственном доме превращается в парию, в «козлу отпущения».

— Я же умная!

— Ты дура корявая. Тебя даже замуж выдать не удаётся!

— А я не хочу!

— Вот и есть — дура. Придётся в монастырь сдать.

Вот примерно так, но — своей волей, сбежала в двенадцать лет из-под венца, тайком, обманом любимых и любящих родителей, Евфросиния Полоцкая. Чего она натерпелась в первое десятилетие своей самостоятельности… зарабатывая на пропитание перепиской текстов в холодном закутке собора, пускаемая туда лишь из милости пресвитера…

Редчайший случай. Дух Мономаха и Чародея в одном теле. Уникальное сочетание ряда особенностей нескольких личностей. И общественно-политических деталей в Полоцком княжестве, «здесь и сейчас».

Какие-то ваши интеллектуальные свойства…

— А я знаю как порох делать!

— Порох? Интересно. Ложись и ляжки раздвинь.

— Но я…

— Потом расскажешь. Про этот твой… потрох.

— Я буду драться!

— Дерись…

И, приходя в себя после потери сознания от удара по голове, например, нагайки с утяжелением, выплёвывая выбитые зубы и ощущая размеренные толчки внутри себя, услышать:

— Зря зубья выкрошили. Ежели ей личико прикрыть, то ещё разика два-три…

Есть, среди современниц в 21 веке, прекрасные бойцы. Великолепно владеющие клинковым оружием или рукопашным боем. И это не имеет значения. Как, впрочем, и для мужчин.

Драться можно с врагом. С одним, двумя, десятью. С обществом? С народом? Достаточно истребить полпроцента и можно жить? Здесь полпроцента населения — полста тысяч душ. Вы готовы? Взять на себя роль Джека Потрошителя национального масштаба? А потом радоваться, глядя как умирают с голоду вдовы и сироты убитых вами? Вы же лишили их кормильцев. Ради чего? Десятки тысяч людей, ваших предков, должны умереть ради вашего личного права свободы выбора сексуального партнёра?

А потом? — На место убитых вами «полста тысяч» придут следующие полста. Уже с опытом. Со знанием о ваших возможностях. И чётким пониманием необходимости вашего уничтожения. И — убьют. Дымом пустят. Как Змея Горыныча. Может кто-то думает, что Русь «добрынями» оскудела?

У вашего тела есть здесь социальная роль. Задаваемая от рождения. Роль — бабы. Холопки или смердячки, купчихи или поповны, боярышни или княжны. Эти роли чётко определяют вашу жизнь. Брак, дом, дети. Вполне определённых типов. Отклонение — кара господня за грехи.

Выскочить из этого…? — Можно. Варианты: инокиня, содержанка, проститутка, нищенка. Ну, или смерть в безоблачном детстве.

Иногда утверждают, что брак заключается пусть и в раннем возрасте, но исполняется по достижению зрелости.

Первое: «зрелость» у здешних женщин приходит с первой менструацией. По каноническому праву — с 12 лет. Пятиклассница? — В койку!

Второе: для аристократической сделки это несущественно.

В договоре может быть прописано «особое условие» — «отложенное исполнение». Типа: помолвка — завтра, секс — после победы. Так женили Ивана Третьего Великого на тверской княжне Марии Борисовне. Княжичу было шесть, невеста — на год старше. Цель — союз ослеплённого московского князя Василия Тёмного с тверским князем Борисом.

Какая любовь?! — Политика! Под угрозой уничтожения всей семьи.

В 12 лет Иван Великий венчается со своей суженной. И вскоре рождается дочь Александра, прожившая инокиней долгую жизнь.

Такая отложенная форма — оформленное согласие высоких договаривающихся сторон.

— Ваньку Горбатого, вернее всего, убьют. Так к чему дочке вдовий плат примерять?

В христианстве — четырёхходовка. Помолвка-венчание-секс-рождение сына.

Помолвка. Имеет, прежде всего, характер хозяйственной сделки. «Рукобития». Именно этот термин звучит в новгородских грамотах. В 19 в: «Во многих местностях России молодые начинают жить вместе после помолвки». Будет ли секс и хозяйственное отделение новой семьи после помолвки — решают родители молодых.

Венчание. Церковный ритуал, призывающий благословение молодой семье, свидетельство бога.

Бывает вариант «брак по доверенности» — жених приехать не смог, его особу в церкви представляет доверенное лицо. Так представлял Всеволод Большое Гнездо сына своего Константина. «Представитель» тринадцатилетнюю жену сына до сына не довёз, сам… «подженился». После последовавшей ссоры отец с сыном не встречались, а в Залессье отменили введённый было (для наследования Константином) майорат.

Консуммация.

Обычный ритуал бракосочетания завершается приведением молодых в спальню, их раздеванием перед толпой сопровождающих, готовых засвидетельствовать под присягой — они, те самые, укладыванием молодых в общую постель.

Пушкин, описывая свадьбу Руслана и Людмилы, чуть лукавит. Остаться «один» аристократ не может никогда.

Твен говорит о том, что у Янки была куча слуг, но когда их надо было позвать — приходилось вставать и идти за ними.

Это — ленивые, плохо обученные слуги. Которые своего хозяина не бояться и не уважают. Хороший слуга — как суслик в степи — его не видно, но он есть. Щёлкнул пальцами — чего изволите?

Всякое слово, движение, вздох… подслушивается, подсматривается, комментируется и переносится.

И это правильно — тут исполняется условие межгосударственного… договора. Никаких сомнений в полной ратификации соглашения у общества быть не должно.

Если исполнения не было — брак недействителен. Так разводились королева Марго с Генрихом Наварским. Основание: за двадцать семь лет брака они ни разу не спали в одной постели. То, что Маргарита воевала со своим мужем, долгое время была любовницей Гиза, сидела в плену у мужа, принимала роды у его любовниц, активно и очень доброжелательно принимала участие в воспитании его бастардов…

Супружеские обязанности не исполнялись? — Все свободны.

Об-брачувались. Всё? — Отнюдь. Брак признаётся недействительным (ничтожным) в случае бесплодия (вина возлагается на женщину). Или, реже, при отсутствии сыновей. Или при рождении мальчиков, но их смерти в младенчестве.

Функционал. Утилитарность. Дому нужны наследники. Народу нужна непрерывная линия наследственных правителей.

Вам, лично, неинтересно знать какой именно мужик вашу королеву растопыривал? — Вас заинтересуют. Пожаром вашего дома в очередной династической войне на вашей земле.

Как такой, общественно-полезный, традиционно обязательный порядок введения очередного соглашения в действие, переносится на реальных людей?

Чисто к слову. Дижон, пару столетий позже. К ступеням кафедрального собора приходит хорошо одетая девятилетняя девочка. И начинает громко плакать. Сбегаются горожане и участливо интересуются:

— Кто обидел тебя, прелестное дитя?

— Батюшка мой, герцог Бургундский. Замуж меня выдать хочет. А женишок-то — поганенький. Не хочу-у-у!

Возмущённый горючими слезами премиленького ребёнка, народ Дижонский топает к своему герцогу. Где и выговаривает своему сюзерену и господину:

— Ай-яй-яй. Нехорошо.

Герцог чешет в затылке.

— И то правда. Поганенький? Как-то не обращал внимания. Как же обосновать-то…? — А! Невеста маловата! Жениху — отказать.

В самом деле — второклашка. Куда такую… супружеский долг исполнять?

Такую, которая сама, без денег, войск, вассалов и советников, просто уместно исполненными слезами и стенаниями, довела народ Бургундии едва ли не до восстания. Остальные её сверстницы плачут молча.

Проходит два года. И четырёхклассница — уже взрослая! выходит с восторгом за другого жениха, которого подогнал заботливый родитель.

Позже эта девчушка станет одной из ключевых фигур в развязывании Столетней войны.

Перебирая хроники этой эпохи я нахожу едва ли не единственный случай, когда замуж идёт девица аж двадцати двух лет.

Софья, старшая дочь Вальдемара Великого, короля Датского. Брак неравный, ущербный. Дочь короля становится женой кое-какого графа Веймар-Орламюнде. Но… перестарок, «с паршивой овцы — хоть шерсти клок». Причина — в той жесточайшей междоусобице, которая шла в Дании. При которой Вальдемар не мог не только равного по статусу жениха дочке сыскать, но и вообще — не знал будет ли он сам по утру жив.

В моей АИ Вальдемару не пришлось подавлять восстание датских графов при коронации своего восьмилетнего сына, вводя наследственное правление. Принцы не рискнули. А принцессе Софье не пришлось тосковать в долгом девичестве.

Нормально же здешняя «педофилия» выглядит так.

Герцог Саксонский Генрих Лев в январе 1168 года берёт в жёны дочь Генриха Плантагенета Короткий Плащ — Матильду. Через два года после предшествующей помолвки двенадцатилетнюю девочку привозят в Саксонию, где и венчают с почти сорокалетним Львом.

Для Льва — вторая жена, у него — постоянная любовница, уже родившая ему признанную им дочку, есть ещё там… некоторые. Брак совершён. На небесах и на земле.

И, между сорокалетним мужчиной и пятиклашкой, вспыхивает любовь. Не преступная — они законные супруги, но яркая. Составившая для них тридцать лет счастья. И основание для нескольких столетий катастроф Германии и Италии.

Малолетка оказалась хваткой. Через четыре года, в отсутствии мужа, отправившегося в Палестину, родила дочку, организовала оборону столицы, отразила нападение трёх соседей-феодалов. И поссорила мужа с императором.

Притом, что сам брак был задуман Барбароссой и предполагал, изначально, и вторую свадьбу — его сына с другой дочерью Плантагенета.

Алиеонора Аквитанская, побывавшая и королевой Франции, и королевой Англии, успевала не только менять королей в качестве мужей, скакать, во главе отряда амазонок, по пустыням Палестины, поднимать мятежи, но и исправно рожать детишек в достаточно количестве. Её сын Ричард Львиное Сердце пытался выдать ещё одну сестричку, уже разведённую к тому времени, за брата Салах-ад-Дина (эпизод Третьего Крестового похода). Не срослось.

Позже Фридрих Барбаросса надумал воевать с отцом Матильды, готовил поход в Нормандию.

Политика изменилась. Но «жена не рукавичка, с белой ручки не стряхнёшь и за пояс не заткнёшь». Особенно — такую. В отличие от предыдущей, с которой пришлось расстаться… и по политическим мотивам тоже.

Отказ Генриха Льва в 1174 году отправиться с императором в экспедицию против отца Матильды привёл к провалу похода. Фридрих обвинил в этом Генриха и заявил, что имперский закон стоит превыше всех других законов.

Барбаросса говорит, видимо, о конфликте между обычной феодальной клятвой и древней традицией, по которой тесть приравнивается к «отцу».

Это традиция весьма живуча. В русской истории хорошо выражена в половецкую эпоху. Русские князья берут в жены ханочек. Признавая, тем самым, верховенство степных ханов. Но не выдают дочерей в Степь — ханы подчинения не принимают. Это приведёт русские полки на Калку: хан Котян Сутоевич приехал к князю Мстиславу Удатному в Галич и попросил помощи против монгол. Зять просьбу тестя исполнил.

Но вернёмся в Германию. Точнее — в Италию. Знаменитое свидание Фридриха и Генриха на озере Камо.

«Хождение в Каноссу» — эпизод известный, архетипический. Император Германский Генрих IV ползёт на коленях, по обледенелым камням зимней дороги, во власянице, к воротам Каноссы — крепости, в которой сидит его противник, Папа Римский Григорий VII. Три дня. Каждый день.

Прошло сто лет. И другой император, Фридрих Барбаросса, встал на колени перед своим двоюродным братом Генрихом Львом, герцогом Саксонским.

— Помоги, брат! Ломбардия бунтует. Дай войск и денег.

Но… «ночная кукушка всех перекукует». Генрих — не дал, Фридриха разбили так, что чудом остался жив. Его искали по деревням, перекрыли перевалы. Он выбрался. И отомстил «братану» — отправил в ссылку. Матильда, отказавшись от предложенных ей императором владений («вдовья доля»), поехала в ссылку за мужем. «Декабристка».

Позже супруги вернулись в Саксонию. И через несколько лет Генрих Лев угодил под новую опалу. За отказ идти с Фридрихом в крестовый поход. И снова жена поехала с ним.

Саксония, волей императора, была разделена на десяток светских и церковных княжеств. Другие владения Вельфов (Тоскана, Бавария…) куплены Барбароссой и переданы иным семьям. Историки отмечают, что фрагментарность империи возросла и, после смерти Барбароссы, послужила одной из причин консервации феодальной раздробленности. Завершившейся лишь с Бисмарком и созданием Новогерманской империи. И Гарибальди с созданием королевства Италия.

Генрих Лев пережил и жену, и императора. В 65 лет, на зимней горной дороге он упал с лошади, через полгода умер. Он скончался в 1195 году, пожелав упокоиться по правую руку от жены, чтобы «спать рядом с ней как в жизни, так и в смерти». Саксонцы любили Матильду как «самую религиозную женщину, чья память почитается перед Богом и человеком, чьи добрые дела и милый характер усиливали блеск королевского рода, из которого она происходила; женщина с глубоким благочестием, с чудесным сочувствием к страждущим, раздававшая большое количество милостыни и молитв».

Как видно, и такие… «пятикласницы» могут быть любимыми жёнами и «женщинами с глубоким благочестием».

Судьбы этих людей изменились под моим влиянием. Точнее — под влиянием событий, которые произошли от моего присутствия «здесь и сейчас».

Дипломатически решение Боголюбского оказалось эффективным — восемь лет мира на «Святой Руси». А психологически? В смысле душевных переживаний высокоблагородной дамы? Государыни, княгини, жены… Ставшей женщиной, не став девушкой. Ставшей взрослой, будучи ещё ребёнком. Ей бы в куклы играть, а надо ответ держать. За устроение в немалом хозяйстве княжеском, за исполнение обязательных ритуалов в церкви ли, перед гостями ли. За судьбы людей, ей, княгине, подчинённых…

Кого это волнует?

Супружеская жизнь княжеской четы происходила в соответствии с клинической картиной прогрессирующего заболевания супруга:

«Жалобы на головную боль, общую слабость, снижение памяти, изменение внешнего вида, ухудшение зрения. Темпы роста ускоряются. В начале заболевания рост скелета относительно пропорциональный, позже могут укрупняться черты лица, утолщаться плоские кости, увеличиваться нижняя челюсть, промежутки между зубами, размеры кисти и стопы. Кожа головы утолщается, голос становится низким. Избыточно развитая в начале болезни мускулатура атрофируется, нарастает мышечная слабость. Нарушается функция щитовидной железы, половых желез, надпочечников, возможно развитие сахарного диабета».

Всё — в условиях православия, которое объясняет болезнь не нарушениями функционирования передней доли гипофиза, а божьей карой. За грехи матери, например, сбежавшей к поганому хану в Степь. В качестве лечения предлагается пост, молитва и «сходить по святым местам».

Надо, отметить и другие, поведенческие, особенности заболевания: «страдают инфантилизмом, половое влечение снижено…».

Это свалилось на плечи девочки-младшеклассницы. Она оказалась старшая в дому после супруга, который несколько… нездоров. А других, старших родственников или родственниц — нет, только слуги. Причём иным из них и доверять-то нельзя! Слишком интересен этот городок соседям-владетелям. Готовым не худо доплачивать к официальному княжескому жалованию.

Наконец, «счастливая супружеская жизнь» — закончилась. Муж-урод умер прямо на ней, едва не задавив своим огромным, невыносимо тяжёлым, ещё судорожно дёргающимся, хрипящим и уже быстро остывающим, телом.

Пытался реализовать столь редкое для него в последние годы «половое влечение». Сердце не потянуло гигантское тело в фазе «любовной судороги».

Понятно, что слуги немедля разнесли подробности. В своей интерпретации. Так, что приехавшие делить имущество бояре позволили себе даже и спрашивать. О таких вещах, о которых приличная женщина просто и говорить не будет. Позволяли себе намёки чуть ли не на… на мужеубийство! И всякие иные гадости предполагать осмеливались!

Понятно, что Ростислава кинулась из Вщижа сразу же, бросая и имение, и права свои, едва лишь возможность появилась.

Вынужденное заточение в бездвижности на волоке в Окскую систему, заставило её заново переживать и события восьми лет жизни замужем, и оскорбления первых недель вдовства. Растравив свои прежние душевные раны, она от отвратительного прошлого обращалась к безысходному будущему.

Её ждала «жизнь за печкой» или, более вероятно — монастырская келья. Вдовы-княгини на «Святой Руси» — замуж не выходят.

Позади — враждебные родственники мужа. Впереди — суровый отец. Который и отдал её этому уроду. Неизвестно откуда взявшаяся иностранка-мачеха. Чуженинская хозяйка в родном отеческом доме. Сучка булгарская, похотью очаровавшая отца, занявшая место матери.

Мать.

Да, Улита (Софья) Степановна Кучковна была для Ростиславы единственным светлом пятном. В памяти, в жизни.

Софья, имея, к рождению Ростиславы уже двух сыновей — гарантию её «пребывания во княгинях», могла позволить себе быть доброй к единственной дочке. Конечно, дружбы между взрослой женщиной и маленькой девочкой не было. Но, пусть и не любовь, но приязнь матери к своему ребёнку — существовала.

«Доброжелательное равнодушие» — основная характеристика отношения родителей к детям на «Святой Руси».

Ростислава любила мать. Как и положено маленькому ребёнку любить центр своего мира. Просто за то, что она есть, что к ней можно прижаться, что она может порадовать лаской или подарком. Защитить. От нудной няньки, от страшной грозы, от жужжащего шмеля. Просто пофукать на разбитую коленку.

До Ростиславы доходили известия о пострижении матери в инокини, уходе в монастырь. Общая уверенность в её гибели при «пожаре Московском». Со всеми подробностями, какие только может придумать народная молва. Она оплакала родительницу. Но сил горевать не было: Магог последний год мучился острыми болями в суставах и постоянной сухостью во рту (результат контринсулинового действия гормона роста) — приходилось постоянно быть с ним и, как и положено жене, богом данной, подавать питьё и вытирать мгновенно выступающий по всему его длинному телу пот.

Глава 546

Моя «безпека» — «сеть дырявая». Но ругаться на них бессмысленно. Система рассчитана на определённый набор ситуаций. Что-то новое, ни на что не похожее… Не работает.

Бюрократические системы сродни «искусственному интеллекту»: покажи ситуацию, объясни требуемую реакцию — будет желаемый результат. Без этого, «сама-сама»… нет. И, обычно — это хорошо.

Инициатива чиновника допустима в рамках должностных инструкций. От бюрократа не требуется самостоятельности, изобретательности, чувства справедливости… Его дело — исполнять закон.

Хорошо исполнять хороший закон — ни на что другое сил не остаётся.

В этой истории — нарушения закона не было.

Едва доставив «банных дам» в МКС, я пошёл «пинать» своих безопасников. Уже к следующей ночи мне была представлена вся картинка. Отчасти — потому что связь работает. Отчасти — потому что никто не запирается. И моего… м-м-м… волнения — даже не понимают.

— А мы чего? Мы ж ничего… Иль оно заборонено?

Последовательность событий выглядит так.

В ноябре прошлого года я посылаю Изергена Ипая и Софью в погост. Время позднее, холодно, погост невелик. Но интересен своим географическим положением. Зимой мы его расширяем. Санными обозами подкидываем людей, продовольствие, оснастку. Оттуда, если удастся помириться с удмуртами, пойдём дальше по Вятке.

Для поддержания миролюбия — посылаю попа, для контроля интересного направления — ставим телеграф. И поп, и мальчишки-телеграфисты — постоянные гости в доме погостного тиуна. То есть — за столом у Софьи.

Мальчишки — в ней души не чают. Сироты из приюта, они тоскуют по родительскому участию, по любви материнской. И обнаруживают это в Софье.

Мамку нашли.

Повторю: ни какого секса, смерти, пыток, денег, карьеры… Возможно, для моих современников, выращенных телевизором, полагающих цель жизни в повышении уровня потребления материальных благ, такое — душевное общение как ценность высшая — покажется странным. Здесь душевный умный разговор — главный отдых, редкое и ценимое счастье.

Оно и в 21 веке так, только не все про то знают.

Доброе слово, ласковое внимание. И они готовы за неё «в огонь и в воду». Но ничего такого она не требует. Потому что всё делается само собой. По инструкции.

По сети гоняют кучу информации. Не только мои «указивки». Публичная информация передаётся связистами местному начальству — погостному тиуну. Который доводит её до подчинённого населения.

Зачем? — Факеншит! Вы что, такое слово — «политинформация» — не слышали?! А — партхозактив, профсобрание, корпоратив…?

Коллектив должен периодически собираться, люди должны общаться друг с другом и с начальством. При любых формах собственности. Если это не делается в рамках официальной структуры — появляется структура неофициальная.

Можно выскочить из штанов, но не из принципов функционирования обезьяньей стаи.

Умный начальник может в таком собрании услышать умные мысли. И применить к своей и общей пользе. Выявить неформальных лидеров и продвинуть их так, чтобы они не стали ему оппозицией, уловить назревающие конфликты и купировать их. Просто понять собственные ошибки.

Самим работникам нужно высказаться, оценить друг друга, понять своё место в общей картине «трудовых свершений».

Коллектив становится более сплочённым, связным. Отчего производительность труда возрастает.

Это — азбука. На уровне отдельного коллектива.

Но мне мало повышения связности внутри конкретной общины, мне нужно, чтобы люди ощущали себя частью много большей общности. Не — «деревни Гадюкино», а народа «стрелочников». Чтобы постоянно чувствовали — Родина о них помнит, Воевода о них заботиться. Они не брошены сиротками, до которых никому дела нет, в занесённых снегом лесах, а часть «трудового народа». И ежели что — под присмотром и при поддержке.

Борьба за «всехное» счастье — поддерживает и интенсифицирует. Коррелирует с родовыми и христианскими ценностями.

Более интенсивный, чем в одинокой полуземлянке в лесу, информационный поток воспитывает информационный голод. Как великое множество мужчин в советские времена, придя с работы, не заваливались спать, а садились читать газету, помните?

— Комунякскую прессу?! В «Правде» нет известий, в «Известиях» нет правды!

— А пофиг. Сперва — информационный голод утолим. Потом… туалетной бумаги — тоже нет.

Альтернативы…? — Спать по 12 часов в сутки. До чирьев по всему телу. Или сплетничать о соседях. До… аналогично, но — по языку.

Ещё, конечно, можно изучать. Например — фарси. Но Воевода учителей не прислал. А чему другому… как-то не хочется.

«Лень-матушка поперед нас народилася» — русская народная.

Способность воспринимать новую информацию — тренируется. И, укрепившись, требует ещё. Синапсы хомнутых сапиенсом нуждаются в непрерывном массаже. Хоть чем. А то — отмирают за ненадобностью. Тогда приходят Склероз с Маразмом. И прочие… нехорошие.

«Массаж» отдаёт в конкретные социальные явления.

Напомню: вокруг моих поселений — леса. Туда можно уйти с концами. Мы таких ловим, двигаем границу, у беглецов куча проблем: где бабу взять, корову пасти, туземцы злые, «крокодил не ловится, не растёт кокос». Но, помимо «голода телесного», который люди бывалые в состоянии удовлетворить и в лесу, возникает «голод душевный» — а поговорить-то и не с кем.

Те две-три-пять морд, с которыми ты ушёл, за несколько недель непрерывного общения… обрыдли до тошноты, сорок шестой раз выслушивать рассказ о поносе соседа семь лет назад при ловле осетра руками… «вбив бы гада». И звучит:

— Мы тут… в лесу сидим. Волю свою, типа, лелеем. А в погосте, поди, наши у самовара… новостей слушают. Слышь, сосед, а правда, что у тунисского бея на носу шишка?

Иные от такой тоски сами из леса выходят. Как несколько лет выходили из лесов русские крестьяне, спрятавшиеся в чащобах в Смутное время. Возвращаясь «в крепость», к помещикам.

Три составные части подобных «инфо. часов», проводимых в каждом моём поселении:

1. Основная часть — собственные дела-делишки. Кто сколько деревов навалял, кто какую глупость сморозил, меню на следующую неделю для общей кухни…

2. Обще-Всеволжская информация. Где и почему погост волки съели, где новый поставили, почём нынче овёс, какие новые кожи кожемяки делать начали…

3. Зарубежные новости. Чисто для общего развития. Удар у лесоруба от этого знания не улучшится. А вот извилины — чуть пошевелятся. Это ж человек, а не лунный муравей от Герберта Уэллса — отработал и спать. До возникновения новой общественной в нём надобности.

Вщиж от нас далеко. Но не «терра инкогнито». Купчики проходящие, наряду с прочими Черниговской земли новостями, моему фактору на западном краю Рязанской земли сказали. Тот поработал ньюсрайтером, и, по итогам брифинга, слепил дайджест. Который запулил баззерам. По ретрансляторам. Без руоминга.

А чего? — В этом секретов каких — нету. Переполнения каналов не случается, а поддерживать уровень трафика необходимо. Иначе у сигнальщиков квалификация падает.

На другом краю земли, на крайнем востоке моих владений, другие связисты притащили Изергену очередной… пресс-релиз.

— Во. Глянь чего в свете белом делается.

Изерген, на очередном собрании, обсудив необходимость снижения потребления муки и возможность увеличения потребления рыбы — ловиться хорошо, промежду прочим объявил:

— А ещё с Черниговщины сообщают: князь Вщижский волей божей помре. Молодой ещё был. Упокой, господи, его душу.

Все перекрестились и пошли новую кадку квашенной капусты пробовать.

Из тысяч людей, до которых была доведена эта новость, лишь я да Софья могли иметь по этому поводу какие-то переживания. Я — потому что во Вщиже бывал, нас там побить хотели. Но я болтался в Луках. А вот Софья…

Не думаю, что Софья сразу кинулась составлять детальный план. Просто известие о вдовстве дочери, помимо чисто материнского желания увидеть своего ребёнка, вызвало ещё одно… даже не мысль, скорее — инстинктивное чувство: ещё одна возможность… ещё один кубик… для чего-то.

Из прежних застольных бесед с погостным попом она знала, что у того есть родственник, из этих же потомственных муромско-рязанско-черниговских попов, который служит в Коломне. Большого ума человек.

Мотивируя тем, что Изерген очень трепетно относится к ритуалам православия, она интересуется у своего попа:

— Можно ли резать в воскресенье скот, если необходимо, или птицу?

На что поп вполне корректно отвечает:

— Воскресенье — чистый и праздничный день, чтобы идти в церковь и молиться, так пусть дела не будут этому препятствовать. А чтобы резать в воскресенье что нужно — нет беды, ни греха, если будет простое воскресенье или праздник, или гости, или что иное — не возбраняется.

Софочка радуется:

— Слава те, господи, не согрешила!

Но просит уточнить:

— Ты у твого родственника спроси. На всякий случай. А то у нас тут олешек пойманный в загоне ходит. Не скот, не птица… Удмурты в гости придут — зарежем. Дозволено ли?

Погостный поп в Софье — тоже души не чает. Не в смысле… как вы подумали, а по христиански: праведная дщерь церкви нашей. Всегда и поклонится щедро, и в делах помощница, просфору, к примеру — кроме неё никто…

«Просфоры следует печь такой женщине: чтобы не блудила, и была бы чиста».

Софочка, конечно, с Ипаем невенчана живёт. Но других тут нет. А они — как муж с женой… И насчёт чистоты… Как у Софочки месячные — вся община без евхаристии. Тело Христово не претворяется. Ибо не из чего.

Нифонт советует Кирику купить новые просфоры на торгу. У нас тут… не окрестности Новгорода — купить негде.

Конечно, есть и неосвященные просфоры — на них можно совершать проскомидию на второй неделе после выпечки. Но кому ж охота чёрствым хлебом причащаться?

Софочка порхает мотыльком. По темам в беседе застольной. И, в какой-то момент, «к слову», выдаёт:

— Жалко вдовицу сирую. Княгиню-то Вщижскую. Уж она-то молода-молодёшенька, одна-одиношенька. Некому вдовицу утешити. Слово доброе сказати, слёзыньки горькие утерети.

Поп, уполовинивший ведёрный самовар, благостно отдувается:

— Ничо, мир не без добрых людей, и тама отцы духовные есть, поуспокоют душу юную, поддержку дадут, поучение уместное…

— Не скажи, не скажи, батюшка. Вдовица-то княгиня. Ей бы вровень утешальника найти… утешальницу. А! Есть же! Княгиня Рязанская. Добрейшая, как я слыхивала, женщина. Даром что немецкого племени. Точно! Вот она-то слёзоньки вдовице новоявленной и утрёт мягенько. И княгиня, и с умом-возрастом, и душа добрая… Ты, как родню-то свою спрашивать про олешка будешь, отпиши — пусть посоветует в Рязань-город идти. Глядишь — и доброе дело получится. Господь с нас за заботу о вдовице безвинной пару-то грехов и спишет.

Сколь много ненужных, несуразных дел совершается на Руси просто от безделья. Чехов, формулируя подобное утверждение, имеет ввиду времена куда более поздние. Но и нынче, из лучших побуждений, в намерении сделать «благое дело», люди творят… разное.

Поп совет Софочки родственнику своему — отписал. Телеграф — передал.

А чего ж нет? Основной в послании технологический вопрос: олешек — скотина или птица?

Почему барка с Вщижской вдовой от Коломны пошла вниз по Оке, а не вверх в Москва-реку? По совету Софочки, переданному ею через одного попа другому?

Пребывая в растерянности, Ростислава не могла ничего решать. Ближники её тоже не имели ясной перспективы. Гребцов на барке мало, против течения не выгрести, посадник Коломенский всеми силами увиливает от необходимости давать людей — весна, все огрехи, снегом прикрытые, нынче вылезли, мужики к севу готовятся, одно межевание чего стоит… А прямого приказа нету.

Запросить приказ? — Посадник… очень не рвётся. А княгиня — смысла телеграфа не понимает, хотя вышки видит.

— Пойдём-ка вниз. А там… Князь Рязанский Живчик дочери друга и господина своего поможет, даст людей, вода спадёт и по Клязьме…

Кроме всего прочего, Ростислава боялась встречи с отцом. Вроде бы вины её в смерти Магога нет. Но давние, важные расчёты Боголюбского на Вщиж, на то, что с Десны вороги не придут — провалились. Для Андрея дочь… конечно дорога. Но государственные дела дороже. Утешения Ростислава не ждала. А ждала пострига да кельи монастырской. При более-менее резких словах отца. Впереди маячил заруб.

Разница между зарубом и порубом — в добровольности. В первый — своей волей идут. Или тем, что «своей» — названо будет. А так-то… яма.

В Боголюбово княгиня и спутники её — не торопились.

Софочка, узнав у связистов, что барка Вщижская скатывается по Оке, убедительно показала Ипаю, что погосту для развития — много чего не хватает. Всяких мелочей, одного-другого-третьего… И убедила отправить её во Всеволжск.

— Я ж там служила! У самого Воеводы на подворье жила! Меня ж там знают-помнят. Всякие ходы-выходы…

Ипай отправил её, с подарками, с оказией в столицу. Где умная Софья не попёрлась на воеводское подворье — там дело быстро бы дошло до Агафьи или Ивашки, а остановилась у одной из своих знакомых.

Бабы замуж выходят, детями обзаводятся, живут с мужьями своими где тем указано. И своих давних знакомых, по делу приехавших, с радостью принимают.

Связисты с погоста просили своих коллег в городе помочь «доброй женщине». А та ещё и подарки привезла.

Не-не-не! Не шкурки. За шкурку без казённого клейма — можно запросто в каторгу загреметь.

— А вот мёдок. Прошлогодний, удмуртский, лесной. Особенный! Духлявый! Чтобы жизнь послаще была. А вот травка. Заварить и пить. Ну… дело-то ваше молодое. Чтобы и бабам с вами слаще было…

Среди прочей, чисто из уважения, беседы:

— А вот, помнится, княгиня Вщижская… Из Рязани баркой идёт? В Муром, поди? А когда? Ах, бедняжка, такая молоденькая, а уже… ну, бывайте, добры молодцы, служите хорошо.

Движение плав. средств отслеживается. Тайной для моих насельников не является. Иная каждый день заявляется:

— А мой-то… на такой-то лодочке… нынче где?

Есть ограничения по информации о воинских караванах, есть — по особенным торговым. Но тут… какая-то левая барка… Добрая женщина, чисто из сочувствия… А что? Это секрет?

На моих землях нет разбойников. Это, отчасти, следствие «информационной открытости». Когда подобный ватажок заявляется — аврал. Поднимаются и сыскари, и егеря, и войско, и корабельщики. И Всеволжские, и местные. Сыск идёт до полного уничтожения.

Вот грабанули лодочку. По следам — десять шишей. Пока всех десятерых не сыщут — не остановятся. Вместе с общиной, из которой они стартовали. И мне плевать — в каких землях они шарахаются. Тем более, что и Боголюбский, и Живчик со мною в этой теме солидарны. А новгородским… им бегать далеко. Да и на Сухоне у меня уже погосты ставят. Нынче Чарджи по Костроме пройдётся… выкинем эту дрянь ушкуёвую за Ладогу.

Секретить что-то без необходимости от своих — не хочу. В совковые времена нагляделся. Всем понятно, что безопасники при профилактике роняют авторитет власти и выглядят придурками.

— Пройдите через магнитную рамку.

— А вы чего, так не видите, что я не террорист? Ну, тупые.

Барка приходит в Муром. Город — рязанский, посадником — Илья Муромец. Который на мои дела нагляделся, порядки знает:

— В Клязьму вам не пройти. Только поселенцы да караваны с его, «Зверя Лютого», грузом.

— Ап-ап… Да я, да мы… Сама! Княгиня! Дочь самого!

— А ему пофиг. Нет, ежели Андрей Юрьевич сам… Шли гонца в Боголюбово. Может, князь Андрей и попросит… Или — давай назад к Коломне… А то можно тем же Гусём… а далее — конями…

Не надо иллюзий из серии «про свободную торговлю». Я ухватил перекрёсток дорог. Самим ГБ построенных! И никого через него пускать не собираюсь. Какая монополия более естественна, чем географическая?

— Притащил чего? — Продай моим людям. За пол-цены. И у них же — купи. За — две. То, что с другой стороны такой же бедолага чуть раньше притащил, точно также продал и моими уже для тебе перевезено. А разница, «два процента» — в мою казну. Не хочешь? У нас — воля вольная. Тебе в Персию? — Вон Донская Переволока. Семьдесят вёрст боя с кыпчаками. Хочешь северного товара? — Вон психованный Новгород. Там, как раз, они снова друг друга режут. Сходи. Глядишь, и тебе чего обломится.

— Да мне только мимо пройти!

— Проходи. Мимо. Вокруг. Вон Коломна с Волоком Ламским — на Волгу, вон Рязань с Пронском — на Дон.

— А ежели насквозь?

— Без проблем. Мыться-бриться-клизмоваться. Всё своё — долой. Через шесть лет — воля вольная.

Ростислава молчит, плачет и молится. Свита её… из одних дыр. Вщижские ещё на Ресе отвалились. Из суздальских… Кто поумнее да по-разворотливее — уже убежал. У Живчика в Рязани задержался, в вотчинку отпросился, больным сказался… Идти к Андрею на глаза «под горячую руку»… лучше позже, как гроза пройдёт.

Иона, пресвитер Муромский — вдовицу-княгиню утешает. Только… слёз вытиратель из него — как из напильника.

Тут как-то по утру, на том дворе церковки Богородицкой, где я древние дирхемы выкопал, подходит к княгине женщина, по глаза в платок закутанная, и говорит негромко:

— Здравствую доченька. Не узнаёшь? Матушку свою родную.

Тут, конечно, положено описать глубокий обморок юной красавицы, павшей от столь нежданного известия прям на руки горячо любимой маменьки. Не пропустив, особенно, нежно трепещущие длинные ресницы и высоко вздымающуюся юную грудь.

Увы, пока корсеты «в народ» не пошли — русские дамы в обморок не падают. Да и вздыматься у Ростиславы ещё нечему.

Откуда Софья в Муроме? — Я же говорю: «вить верёвки» для неё рефлекторно.

Погуляв по Всеволжску, порешав кое-какие погостные дела на невысоком уровне — к ближникам она не суётся, Софочка засекла Фрица.

Весна, «главному архитектору» надо ехать в Муром — стройку инспектировать. Разгонная «Ласточка» уже под берегом стоит.

— Господин Фридрих, а не подвезёшь ли до Мурома. А то дела… Ипай мой… для погоста надо бы…

Аргументы не важны. Она могла бы просто мурлыкать.

Фриц — от русских красавиц… выключается. Млеет, на лице улыбка идиотская. Хорошо — не писается.

«Ты — не говори, ты — просто ходи. Туда-сюда…».

Даст — хорошо, не даст — потрогаю. И это — нет? Тогда буду любоваться. И радоваться.

Мой запрет трогать Софью — он, естественно, забыл. Но та сама напомнила. Уже на кораблике. Типа: Воевода гневен будет. Ну и ладно — сел на палубу, щёку кулаком подпёр и балдеет.

Специфическая реакция иностранного организма. Мы-то как-то пригляделись, глаз замылился. Не понимаем — с какой красотой рядом живём. А он — архитектор, ему положено. Остро чувствовать прекрасное. Вот он и… заострённо млеет. Эстет, однако.

Пока Фриц в Муроме строит строителей, Софья встречается с дочкой. Тайно.

— Мама! Но как же…?! Ты же в Кучково погибла! Ты же сгорела в том пожаре! По всей Руси сказывали! Как я тогда плакала… Я ж за тебя сорокоуст отстояла!

— Бог милостив, вывел. Нынче обретаюсь тайно во Всеволжске. Поедем, доченька, покажу тамошнее житьё-бытьё. Разговор у меня к тебе есть. Такой… длинный. Поехали, лодочка у берега стоит. Невиданная. Покатаемся. Дней несколько.

— Но как же..? Вещи мои, люди…

— Вещи тебе без надобности. Что есть на тебе — того довольно. А людям… отпиши. Ушла-де, в скит молиться, не ищите. Как душу успокою — сама приду.

Ростиславе это всё — встреча с умершей, как было объявлено, но оказавшейся живой, матерью, тайный побег, бермудина летит по Оке… будто после долгой тяжёлой болезни первый раз на двор в майский день вышла, полной грудью вздохнула. Жизнь-то, оказывается, продолжается.

Тайна для любого юного организма — сущность привлекательнейшая, восхитительнейшая.

— Скоро устье Теши. Не соблаговолит ли Софочка со спутницей своей в каюту спуститься. А то… лишние глаза могут лишнее узреть.

Похищение? Тайное, загадочное… Но похитители галантны и иностранны. А главный среди них — её родная мать! Выжившая чудом!

Удивительны дела твои, господи…

Почему не было досмотра? Потому что кораблик везёт одного из моих ближников. Их тормозить нельзя, их час — дорог. Почти так же как и мой собственный.

Софочка привозит Ростиславу в город, приводит на подворье своей товарки по швейному производству. И запирается с дочкой в погребе. Где и открывает ей правду. Целые сутки.

История с Изяславом не прошла даром. Она сама, со своим набором аргументов, выдаёт дочке тайну её рождения. Стремясь опередить меня, Андрея. Формируя у доченьки «правильный» «start point» — исходное представление, «первый взгляд».

Сам факт не меняется. Но, будучи правильно поданным, в иной трактовке, не несёт столь разрушительного эффекта.

— Я — не виновата, меня заставили. Силой. Ты-то уж возраст вошла, знаешь как это… Тебя-то, доченька, саму-то… муж твой, урод законный… сколько раз…

Упирает на то, что жизнь ребёнку дала:

— Господу богу молилась чтобы не родить. Но плод извергнуть… тебя убить… не смогла. Будто голос какой сверху: доноси, выроди. Доченька родится. Единственная, любимая.

Обе нарыдались вволюшку.

Ростислава, потрясённая открытием о самой себе, о своём происхождении, и просветлённая искренней исповедью, покаянием матери перед ней, сама только недавно потерявшая если не цель жизни — цели у неё не было, но устойчивый образ существования, тянется омытой слезами душой к матушке.

— Что ж нам теперь делать? Как же жить после этого?

И получает однозначно формулируемый ответ:

— Спасаться. От гнева Боголюбского. Сама жить не хочешь — мать родную спаси.

— Да как же?! От отеческого гнева…

— Он тебе не отец! Чужой злой мужик! А защититься от него — другим таким же надобно. Клин клином… — сама знаешь. И такой есть. Воевода Всеволжский, Зверь Лютый.

— Ой! Страх-то какой… Да и как же…

— Соблазни. Улести. На крючок посади. На его собственный «крючок». Подчини. А я… старая, глупая, слабая… Я бы и сама, да немощна стала. Годы своё берут. Сколь сил своих я на тебя положила, ночей над колыбелькой не спала, как болела ты — ко всякому вздоху прислушивалась…

У Ростиславы не осталось ни отца, ни мужа. Кроме матери — никого. Для людей русских она — дитя разврата, отрыжка похоти. Впереди — ничего хорошего. Одни ущемления да унижения. Жить — незачем. Одно есть, один долг — перед матерью. Которая ей жизнь дала, в свет белый выпустила. Не вытравила плодом бездушным бессловесным, не заспала, или иначе как, дитём бессмысленным…

Интересно сравнить реакцию Ростиславы с реакцией брата её Изяслава.

Изяслав пришёл во Всеволжск «на подъёме». Любимый сын славного князя, сам уже витязь, в поход победоносный ходил, поганых бил, дела княжеские делает не худо. Общепризнанный наследник, продолжатель. «Рыцарь света» въезжающий на белом коне в «град сияющий». Позади — «хорошо», впереди — «ещё лучше».

И вот, посреди радостного восхождения, на какой-то мелкой кочке — удар. Да не ниже пояса, а в самое сердце.

Он не «рыцарь света», а «порождение тьмы». Придя к цели своей, к «граду сияющему», он, управляемый самим диаволом, превратит подобие «вертограда божьего» в клоаку, в гноище смердящее. Ибо такова его, Изяслава, природа.

Но именно тогда «враг рода человеческого» и овладел. Душой ещё нерождённой.

Здесь, в «Святой Руси» нет «свободы воли», здесь — наследственно.

Пока он сын Боголюбского — княжич, «рыцарь благородный». Поняв, что «от нечистот похоти» — ощутил в себе «сатану воплощенного». Не нынче, но вскоре и неизбежно.

Так человек в 21 веке, узнав о собственной неоперабельной раковой опухоли, меняет свой взгляд на жизнь.

У княжича — хуже. Он — заразен. Опасен. Для окружающих, для близких, для «света воссияющего».

Это было неожиданно. И от того — особенно больно. И Изяслав сделал свой выбор.

Ростислава находилась в противоположном состоянии. Прежде — было «плохо», будет — «ещё хуже».

Откровения Софьи легли в её душу без сомнений — как объяснения её несчастливой судьбы. «Кара господня». Заслуженная, закономерная. «Так и должно быти». Она — «излившиеся нечистоты похоти», она — безродная, беспородная дворняжка. Которую каждый имеет право пнуть сапогом походя. Потому и несчастливый брак с мужом-уродом, потому и обиды при разделе наследства, и вообще… На ней — метка «Князя Тьмы». Она — «сосуд с мерзостью». Нормальные люди, живущие в обычной смеси греха и праведности, печати сатанинской на ней не замечают, но чувствуют. Потому и гнобят её жестоко. Справедливо. За дело. За грехи её матушки.

Изяслав жил активно, деятельно. Изменение знака сущности означало для него появление могучего врага тем делам, в которые он душу вкладывал. Измена. «Я-завтрашний» — предатель «я-вчерашнего». Убить изменника, убить себя — избавить Залессье от грядущего слуги «Князя Тьмы» в княжеском корзне.

Ростислава существовала тихо, незаметно. Была мышка белая, стала мышка серая… Самой-то мышке — горько. Но миру божьему — невелик урон.

Вот почему, наплакавшись с матушкой, нарыдавшись и настрадавшись, Ростислава приняла план родительницы своей: поссорить Воеводу с Суздальским князем. Обольстить, соблазнить, «оседлать»… хорошо. Нет — подлечь, надеться, отдаться. Лаской ли, таской ли, а всунуть воеводов «жезл вечной жизни» в её «кольцо бессмертия». А дальше… что Бог даст. Но уж без Андрея. От которого ни «курве изменнической», ни ей, Ростиславе, «курвиной дочке», ничего доброго ждать не приходится.

Такое умозрительное согласие не избавило её от растерянности, от испуга при первой встрече. Но не допустило паники, истерики. Она была морально готова, сжилась с мыслью о неизбежности совокупления со «Зверем Лютым».

Мда… не моя душеспасительная проповедь, а жаркая исповедь Софочки были причиной того спокойного, вдумчивого взгляда, которым она удивляла меня в бане.

Узнав о моём приближении к городу — окрестности просматриваются и весть была получена часа за два, Софочка отправляется с дочерью в баню. Именно в ту, где я обычно отмокаю после походов. И устраивает… нежданное интимное свидание.

Рискованно. Могли нарваться серьёзно. Но она рискнула.

Софья подкладывает под меня свою дочь. Анонимно. Зная, что на меня родовитость, аристократичность, знатность… не действует, она устраивает мероприятие не только «без галстуков», но и без одежд и имён. Ну, отъимеет воевода безымянную служаночку — кому какое дело?

А поутру она предъявит мне княгиню Вщижскую.

Дальше отрабатывается «двойной захват»: Воевода млеет от восторга, безостановочно трахает дочку, а её матушка, с такой же регулярностью, «трахает» мозги Воеводе. Бобслей «двойка». Все при деле. Молодая — раздвигает ноги, старшая — рулит по ушам, я — работаю «бобом». Приём — накатанный человечеством в сотнях поколений и народов. Меня так Светана пыталась уже и здесь, в Рябиновке, «оседлать».

Другой вариант: не понравилась. Ну и ладно. Но отношения с Андреем испорчены безвозвратно. Власть — не получена, это — ещё будет «темой для обсуждения», а вот безопасность — обеспечена.

Отношение Боголюбского к его бывшей и её детям… противоречиво. Они — его семья, часть его жизни, его души. Вычеркнуть, забыть — он не может. После смерти старшего — Изяслава и ухода в православие младшего Глеба, особенно чувствителен к событиям в их жизни. Любое моё вмешательство в их судьбу будет воспринято враждебно.

Любое.