Нулевой архетип

3 Глава

Церковь Солнца располагалась почти у самого обрыва в западной части Цитадели, в неблагополучных окраинных районах. Крохотные хлипкие домики громоздились один над другим, неуловимо напоминая строительные леса, стремились занять каждый сантиметр пространства. Бедные и живучие, как крысы, их обитатели были им под стать – грязные оборванцы с запавшими голодными глазами и обязательным ножом за пазухой. Те, что побогаче, могли позволить себе прорубить жилище в скалах, по которым Цитадель расползалась как зараза; остальные ютились где придется.

Стерлинг ненавидел трущобы. Ненавидел готовые вот-вот развалиться домишки, белье на веревках, чумазую детвору и собак, копошащихся в мусоре. Он неизменно наблюдал их сверху, из своего воздушного экипажа – неприглядный человеческий муравейник, готовый пожирать сам себя, чтобы выжить. На такой высоте запахи до него не долетали, но Стерлинг представлял, как все оно должно было вонять. Это вызывало естественную брезгливость человека, который привык окружать себя красивыми вещами. Трущобы оскорбляли в нем эстета и вызывали острое чувство непонимания: зачем эти люди продолжают существовать? Без надежды и смысла, как плесень, расползающаяся на хлебе.

Тем не менее Джеймс Стерлинг был в первую очередь деловым человеком. Ради собственной выгоды он умел закрывать глаза на множество неприглядных деталей.

Церковь находилась на верхнем ярусе трущоб, рядом с заброшенным небесным причалом. Когда-то, еще до Первой катастрофы, там располагался центральный аэровокзал Цитадели, но после пожара его закрыли.

Воздушный экипаж Стерлинга – черная с золотом небесная ладья – мягко опустился на небольшую площадку неподалеку от церкви. Плиты были потрескавшимися, кое-где все еще черными от копоти – за последующие годы дожди так и не смыли гарь до конца.

Вход в церковь был вырублен в скале – массивный и неуместно помпезный на фоне обгорелых останков старого вокзала.

Стерлинг прилетел на закате, незадолго до вечерней службы. В главном зале свет падал сквозь небольшие круглые окна под потолком, косыми лучами ложился на серые плиты пола. У дальней стены, возле алтаря с символом солнца, священник в красном зажигал свечи.

Стерлинг прошел по залу, с любопытством оглядываясь. Поравнявшись с чашей для пожертвований, положил в нее золотой юнит. Монета звонко ударилась о медные стенки.

Священник обернулся, глянул на Стерлинга и продолжил свое дело.

– Добрый вечер, святой отец. Трудитесь в поте лица?

– Нужно все подготовить к вечерней службе, сын мой.

– Никогда не понимал этой манеры обращения, – добродушно хмыкнул Стерлинг. – Вы слишком молоды, чтобы и вправду быть моим отцом. Я грешен?

У сорокалетнего на вид священника были светлые, по-военному коротко стриженые волосы и цепкий взгляд человека, который умеет убивать и готов это делать за достойное вознаграждение. В подобном Стерлинг разбирался, пусть этого конкретного человека видел впервые.

– Определенно, сын мой, – спокойно ответил священник. – Вы грешны, не раскаиваетесь и попадете в ад на вечные муки.

Он сказал это так уверенно, что Стерлинг рассмеялся.

– А вы не щадите чужое самолюбие. К своей пастве так же обращаетесь?

– С ними я говорю о спасении, но вас оно вряд ли интересует.

– Верно, – согласился Стерлинг. – Меня больше интересует… Механик. Бог может мне помочь?

– Бог – нет, но исповедь может. Идемте.

В боковой стене рядом с алтарем обнаружился небольшой проход в смежный каменный зал. Окон в нем было меньше, и света свечей не хватало, чтобы рассмотреть все в деталях.

У дальней стены располагались исповедальни.

– Удобно, – с улыбкой похвалил Стерлинг, оглядывая три закрытые темные кабинки. – Если бы мне нужно было с кем-то встретиться без свидетелей, лучше места не нашел бы.

Здесь он был впервые. Обычно он предпочитал обращаться к другим, проверенным людям, но из-за показаний Кейн и пристального внимания жандармов это было неблагоразумно.

– Бог всегда смотрит за вами, сын мой. Не обольщайтесь.

– Это мало меня волнует, пока Бог не может дать показания в суде.

Священник отвел Стерлинга в тесную боковую кабинку, отчетливо пахнувшую пылью, и сам закрыл дверцу.

– Придется немного подождать, сын мой.

– Терпение – это добродетель, если не ошибаюсь?

– Верно.

– Тогда давайте не тратить ее напрасно.

Ждать пришлось довольно долго, но Стерлинг не был против. У него было время подумать. Ситуация с «Трелью» становилась чем дальше, тем уродливее, начиная с аварии в центральном узле и заканчивая неприятным, хоть и не смертельным, вмешательством Анны Кейн.

Стерлингу она не нравилась. Ему вообще не нравились идеалисты, а красавица Анна, увы, свой идеализм успешно совмещала с практичным талантом находить сильных союзников. Вмешательство Атреса стало неприятной неожиданностью. Стерлинг опасался этого, но не рассматривал такую вероятность всерьез. У компании «Скайлинг» определенно были возможности, чтобы спасти Линнел Райт и ее платформу, но не было повода.

У Атреса не было причин вмешиваться, и все же он вмешался. Хотел бы Стерлинг знать, что пообещала ему Анна. Она была красивой женщиной, но в любовь с первого взгляда ему не верилось.

Тем не менее контракт между управляющим Линнел Райт и «Скайлинг» существовал, и его условия настораживали. Что-то Атресу нужно было именно от Анны – от мастрессы, чего он не мог получить официально и для чего требовалось путешествие в Грандвейв, без сомнения, довольно опасное.

Кусочки, кусочки… они никак не складывались в цельную картину и не давали возможности действовать иначе как грубой силой. Это Стерлингу по-своему даже нравилось. Можно сколько угодно строить сложные схемы и планировать действия, но все это совершенно бесполезно и бессмысленно перед безыскусным ударом в лицо. Или в спину. Красавице Анне не следовало об этом забывать.

Стерлинг не желал ей зла, но не любил, когда ущемляли его интересы. Анна Кейн сколько угодно могла считать себя благородной спасительницей. Стерлинг давно вышел из возраста, когда прилично играть в добро и зло. В конечном итоге все упиралось в цели и средства, и каждый использовал те способы получить желаемое, что были ему доступны.

Красавица Анна могла соврать следователю и подставить Стерлинга, и она это сделала, хотя прекрасно понимала, что он не имел никакого отношения к аварии на «Трели». Из-за этой маленькой, но совсем не безобидной лжи многое стало сложнее.

Например, найти тех, кто не чурался грязной и опасной работы. Вопреки тому, что о нем думали, Стерлинг редко использовал незаконные методы. Это всегда было слишком хлопотно и, говоря откровенно, не обязательно. Очень мало какие проблемы не могли решить деньги и ложь – два кита, на которых стоял мир.

Он услышал шаги, звук открываемой двери – кто-то зашел в исповедальню с другой стороны – и шорох одежды. Небольшое окошко в перегородке было завешено черным кружевом, но какие-то детали Стерлинг все-таки увидел – слабое свечение спирита, очертания лица.

– Еще один грешник, да? – Голос за стенкой был грубым, хриплым и определенно насмешливым.

– Всего лишь нуждающийся в помощи, – в тон ему отозвался Стерлинг. – Я ищу человека, которого называют Механик. Может быть, вы мне поможете?

– Человека? – Из-за перегородки донеслось недоверчивое хмыканье. – Не знаю такого.

Это интриговало. Стерлинг много слышал о нелегальных схематиках, которые приспособились выживать в преступном мире, но никогда не встречал их лично.

– Какая жалость. А я не отказался бы дать ему денег, кем бы он ни был.

– Что, много лишних?

– Скорее, много проблем, за решение которых грех не заплатить. Щедро заплатить, я не склонен жадничать.

– Что надо делать?

Это уже было ближе к деловому разговору. Стерлинг всегда предпочитал их остальным.

– Есть два человека, которые отправляются в Грандвейв. Нужно, чтобы они не вернулись.

– То есть просто подождать? – Из-за перегородки послышался недоверчивый смешок.

– К сожалению, нет. – По идее, корабль Атреса мог путешествовать даже сквозь поток схем, как и любое разведывательное судно. По крайней мере сквозь наименее плотные участки Грандвейв. – За такую работу мало кто возьмется. Она требует удивительной храбрости и решительности, – добавил Стерлинг, улыбаясь, хотя собеседник не мог его видеть. – А за удивительную храбрость я готов платить удивительные деньги.

Если верить слухам, Механик мог взяться за подобное задание. Механик был лучшим, если дело касалось работы в Грандвейв.

– А ты действительно любишь слушать себя, да?

Вопрос прозвучал грубовато, но беззлобно, и Стерлинг рассмеялся.

– Я компенсирую этот недостаток своими достоинствами. Толстым кошельком, например.

– Очень толстый, наверное, кошелек. – Механик за перегородкой пошевелился, и сквозь крохотное окошко снова сверкнуло сияние спирита.

– Весьма. Хотите послушать еще?

Несмотря на легкомысленный тон, Стерлинг понимал, что после этого вопроса все решится.

– Все, что мне надо услышать, – это кого, как и сколько.

Когда они вышли из цирка сквозь ту же неприметную дверь, вечер уже перешел в ночь. На пустых улицах тускло светились разноцветным спиритом вывески, людей почти не было.

Кейн чувствовала себя совершенно разбитой. Ей казалось, она хорошо подготовилась к встрече с Эрикой, но ошибалась.

– Я закурю, если вы не против, – сказал Атрес, остановившись.

– Не знала, что вы курите, – произнесла она, чтобы что-то ответить.

– Редко. – Он достал из внутреннего кармана серебряный портсигар, чиркнул спичкой.

Крохотный огонек осветил лицо, сделал тени глубже, почти чернильно-черными.

– Вам идет сигарета. Знаете, я всегда хотела попробовать. Поделитесь?

– Это вредно.

Было так нелепо услышать от Атреса именно это, что Кейн против воли рассмеялась. Нервов в этом смехе было больше, чем веселья, и Атрес едва заметно поморщился. Вероятно, Кейн его раздражала.

– Я знаю, Алан, – отсмеявшись, ответила она. – Вы поверите, если я скажу, что мне все равно?

– Да. – Он протянул ей портсигар и спички.

Сигарета ощущалась в пальцах непривычно, казалась чужеродной. Дрожали пальцы, Кейн заметила это только теперь. Она завозилась, пытаясь сообразить, как и в какой последовательности нужно прикуривать. Зажать сигарету губами и потом зажечь спичку? Или наоборот? И куда убрать портсигар?

Атрес хмуро наблюдал за ней и наконец просто протянул руку.

– Дайте сюда.

Он зажег спичку, поднес к кончику сигареты, и Кейн, неловко затянувшись, закашлялась. Отвратительный горький дым обжег горло, на глаза навернулись слезы.

– Вы в порядке? – равнодушно поинтересовался Атрес.

Кейн не знала, зачем он спросил, в его вопросе не было ни сочувствия, ни искреннего интереса.

– Что вы сделаете, если нет?

– Ничего. Я не умею утешать.

– Хорошо, что не умеете. – Она попробовала сделать еще одну затяжку, и на сей раз получилось. Если не глотать дым, от него почти не першило в горле. Хотя, кажется, так курить неправильно. – Если бы вы начали меня утешать, я бы, наверное, расплакалась, – сказала шутливо, сама не веря, что могла бы так сорваться, и все же разговор с Эрикой задел ее больше, чем Кейн хотелось признавать.

– Плачьте, – спокойно разрешил Атрес, словно она его спрашивала. – Я не против.

Это было так нелепо, что почти смешно.

– Мы с вами отличная команда, Алан. Я не против, что вы курите, а вы не против, если я расплачусь.

– В данный момент вы тоже курите. – Он стряхнул пепел на мостовую.

Кейн сделала еще одну неглубокую затяжку и устало потерла лицо. Ее ладони пахли дымом.

– Извините. Похоже, сейчас я совершенно не в форме. Знаете, я много раз представляла встречу с Эрикой, но ни разу – ничего подобного. Наверное, вы тоже.

Он бесстрастно пожал плечами.

– Я равнодушен к миражам и спецэффектам.

Это было очень на него похоже. Атрес нравился ей этим – какой-то удивительной черно-белой жесткостью. Иногда ей казалось, что он вовсе не способен бояться.

– А я, как оказалось, нет.

– Я ожидал иного от мастрессы.

Он докурил, потушил окурок и выкинул его в урну неподалеку. Урна была в форме головы льва, медные клыки в пасти матово светились золотистым.

– Тогда вы плохо понимаете, что увидели, Алан. Эрика живет в состоянии Миража, а не переходит в него. Никогда не видела ничего подобного. Это… – она помолчала, подыскивая слова, – сказалось на ее сознании.

– Вы считаете, она опасна?

– Не знаю. Я ничего о ней не знаю теперь. Эрика ненормальна, но она почти мастресса. Ей доступен только Мираж, но для спирита схема, сделанная из Миража, столь же эффективна, как и из Нулевого архетипа. – Кейн сделала еще одну затяжку и продолжила: – Принимая Эрику на борт, вы рискуете, но в Древнем Городе она может быть сильнее меня.

– Вы хотели бы, чтобы она летела с нами. – Атрес утверждал, вместо того чтобы спрашивать, и был прав.

– Для нее это важно, а я и без того отобрала у нее слишком многое.

– Путешествие опасно.

Его слова, безусловные и уверенные, заставили Кейн криво улыбнуться.

– Иногда, Алан, сидеть в безопасности и пытаться избежать вреда намного опаснее всего, что может встретиться на пути.

Он поморщился, словно от зубной боли.

– Вы выглядите нелепо, когда пытаетесь учить меня жизни.

– Правда? – Сигарета наконец закончилась, и Кейн бросила окурок в урну. – Извините, профессиональное. В конце концов, я скучная преподавательница университета. А Эрике… Эрике это нужно, несмотря на опасность.

– Это вы скажете себе, если она не вернется? – равнодушно поинтересовался он.

– Не знаю, – пожала плечами Кейн, – наверное. Я скажу, что ей это было нужно. И нам тоже. Эрика права, мы не можем знать, сколько у вас времени. Я не хочу тратить его на поиски координат.

Атрес достал небольшой сигнальный медиатор, посветил в небо, чтобы вызвать небесный экипаж, и только потом ответил:

– Если она действительно приведет нас к правильным координатам.

– Эрика не сможет вернуться из Грандвейв без нас. И я не верю, что она готова покончить с собой.

– С собой – нет. С вами – возможно.

– Атрес, вы бы видели дверь в мою квартиру. Поверьте, если бы Эрика хотела от меня избавиться, нашла бы более простые способы.

– Люди не всегда руководствуются логикой.

Он прав, разумеется, Кейн нечего было возразить в ответ, и все же она не верила, что Эрика хотела бы ее убить. Унизить – да, сделать больно – скорее всего, но не убить.

Наверное, просто убить для Эрики было недостаточно. От этой мысли Кейн становилось не по себе.

– Что бы вы сделали на ее месте? Если бы оказались в той же ситуации, что и Эрика.

– Если бы вы отказались спасать моего отца? – безучастно спросил он, словно вопрос не казался ему странным.

– Не можете представить? Вы ненавидели бы меня? Винили бы?

– Маловероятно.

Атрес выглядел бесстрастным, и мысль, что он вообще способен на ненависть, казалась абсурдной.

– Я иногда завидую вам, – призналась Кейн. – Смотрю на вас и думаю, что вы выше этого – страха, ненависти, вины, боли. Я бы так хотела.

– Я не имею привычки давать волю чувствам, вам такое не подходит.

Пожалуй, он был прав. Кейн хотела бы уметь жить как он: не сомневаясь и не рассуждая, не виня себя ни в чем. Но она не согласилась бы поменяться с ним местами.

– Поверьте, это не мешает мне завидовать.

Рядом с ними опустилось воздушное каноэ, и Атрес первым поднялся наверх, подал ей руку. Кейн придержала юбку, чтобы не зацепиться за борт.

– Если хотите, мы можем поехать ко мне, обсудить, что потребуется сделать до отлета, – предложила Кейн, и это было странно – звать мужчину к себе ночью, зная, что Атрес поймет ее предложение правильно и не увидит в нем двойного дна.

– Это может сказаться на вашей репутации, – заметил он, не отказываясь и не давая согласия.

– Да, – согласилась она. – И на вашей. Но мне, если откровенно, все равно. – Атрес чуть склонил голову набок, рассматривая спутницу, словно она его заинтересовала. – Не удивляйтесь, – улыбнулась Кейн, – репутация для мастрессы не очень важна.

– Не буду. Назовите адрес.

Кейн жила в старом районе города неподалеку от университета. Ее квартира – вечно захламленная крохотная студия на чердаке старого здания – плохо подходила для гостей, но там они с Атресом могли поговорить, не боясь, что их услышат.

Путь до ее дома занял около получаса. Кейн обдумывала предстоящее путешествие и ловила себя на странной внутренней нестыковке. Она знала, что может не вернуться, и в то же время это ничего не значило. Ей не хотелось завершать дела перед отлетом, не хотелось ни с кем прощаться.

– Вы написали прощальные письма? – спросила она Атреса и, только задав вопрос, поняла, насколько он бестактен.

– Нет. Собирался. Но не придумал, что хочу сказать.

– Я тоже собиралась, – призналась Кейн. – И почему-то так и не села. У меня множество незавершенных дел, которые могла бы успеть закончить, и я все их проигнорировала. Интересно, Вольфган Хаузер сожалел о том, чего не успел? – Она представила, как это должно было звучать для него, и добавила: – Извините, что меня потянуло на размышления о смерти. Вы, наверное, не ожидали от меня подобного.

– Вы женщина. От женщин я привык ожидать чего угодно.

Вопреки тому, что Атрес никогда не шутил, он почему-то всегда мог заставить Кейн рассмеяться.

– Это в вашем стиле. Знаете, мне с вами хорошо, Алан. Я уже говорила об этом?

– Вы часто меня раздражаете. Я об этом уже говорил.

С ним было легко. Он не заставлял сердце Кейн биться быстрее, чувствовать неловкость и иррациональное счастье. Он просто нравился ей – как человек, перед которым ничего не нужно изображать или искать двойное дно в поступках.

Небесный экипаж плыл между домов, внизу под дном светили огни фонарей, спешили куда-то припозднившиеся прохожие. Над головой светили звезды, и вся обстановка – свежий ночной воздух, мягкое сияние улиц, каменная громада Цитадели вокруг – была романтична до отвращения, но абсолютно ничего не значила.

Вдалеке показалась треугольная крыша дома Кейн. Здание было старым, построенным почти сразу после Первой катастрофы и, если бы не укрепляющие спирит-схемы в фундаменте, давно бы развалилось.

Экипаж прижался к небольшому балкону, украшенному декоративной решеткой, – нормального воздушного причала поблизости не было. Атрес выбрался первым и помог сойти Кейн. Места на балконе было мало, и Кейн пришлось протискиваться вперед, чтобы открыть круглое окно. Когда дом строили, небесный транспорт еще не был распространен, и основные выходы располагались внизу, на первом этаже. Несколько лет Кейн исправно ходила по лестнице, а потом обзавелась балконом вместо личного причала и приспособилась пользоваться окном – оно было большим, почти в рост человека.

Обычно замок заедал, и с ним приходилось долго возиться, но на сей раз открылся неожиданно легко, ключ провернулся дважды.

– У вас нет нормальной двери?

– Есть, Алан. Я потом покажу вам ее как достопримечательность. – Улыбнувшись, Кейн толкнула створку.

Рама уперлась во что-то твердое, и это вызвало минутное непонимание. Кейн никогда не ставила мебель у окна, оно открывалось вовнутрь.

В комнате раздался шорох, мелькнул силуэт человека, и она невольно отпрянула назад, задев Атреса. В квартире что-то громыхнуло, послышался звон стекла. Атрес бесцеремонно оттолкнул Кейн в сторону и рванул вперед.

В глубине хлопнула дверь, заставив Кейн вздрогнуть и наконец осознать – кто-то пробрался в ее квартиру. Воры или же хуже.

Найдя взглядом точку смещения, она осторожно шагнула внутрь.

В комнате царил разгром, ящики стола выдернуты и перевернуты, одежда валялась на полу, между разбросанных тетрадей. Картина казалась нелепой и нереальной. Кейн выпустила Мираж и замерла, не зная, что делать. В голове не было ни одной схемы, пригодной для защиты. Вообще ни одной полезной схемы.

Услышав шаги, напряглась.

– Он ушел. – В проеме двери появился Атрес и тяжело прислонился к косяку.

– Вы в порядке?

Он стоял, неестественно скособочившись, и зажимал рукой бок. В полумраке комнаты сложно было разглядеть детали, но Кейн показалось, что она заметила кровь.

– Царапина.

«Почему вы не остановили время?» – хотела спросить Кейн, но поняла, насколько нелеп вопрос. Атрес сливался со своим медиатором, его ни в коем случае нельзя было использовать. Наверное, он даже на «Трели» пустил его в ход только под угрозой смерти.

– Вор был один? – Она представила, что сейчас нападавший вернется с помощниками, и ей стало не по себе.

– Больше никого не видел. – Атрес встал ровнее, все еще не отрывая руки. – У вас есть аптечка?

– В ванной. – Она наконец заставила себя сдвинуться с места и включить свет.

После окружавшего полумрака он показался слишком ярким, вынудив зажмуриться.

Так погром выглядел еще уродливее: мебель перевернули, матрас на кровати вспороли ножом, и из него будто внутренности торчали железные пружины. Кейн передернулась, прогоняя неприятные ассоциации. Ей не следовало поддаваться эмоциям.

В какой-то степени она привыкла к риску. Она работала с Миражом и Нулевым архетипом, обезвреживала сложные неисправные схемы, летала в места спирит-аномалий, но то был риск, который Кейн понимала и была к нему готова.

Вор в квартире не мог прорасти в нее нитями спирита, не мог выжечь ее сознание изнутри. Он был обычным человеком, который пробрался в чужой дом и перевернул все вверх дном. Раскидал бумаги. Разбил вазу, которую подарили на день рождения студентки. Вспорол матрас.

Интересно, зачем было разрезать матрас?

– Мне нужна аптечка, – напомнил Атрес, и Кейн порадовалась, что он не стал ни спрашивать, в порядке ли она, ни жалеть ее, – так легче было держать себя в руках.

– Да, идемте.

Кейн не знала, уцелела ли аптечка, будет ли от нее хоть какой-то толк, но решила довериться Атресу. Он наверняка понимал, что делает.

На полу крохотной ванной валялись осколки зеркала, Кейн успела поймать свое отражение в одном из них. Шкафчик на стене оказался пуст, выпотрошенная аптечка нашлась в углу под умывальником. Салфетки выпали и промокли, но бинты не пострадали, неподалеку валялся пузырек йода и таблетки от простуды.

– Извините, у меня почти ничего нет. – Кейн собрала то, что нашла, и продемонстрировала Атресу.

– Мне почти ничего не потребуется. – Он неловко стянул сюртук и галстук, принялся расстегивать рубашку. Кейн хотела отвернуться, чтобы не смущать, но решила, что это глупо. – У вас есть швейные принадлежности?

Он снял рубашку, и Кейн обратила внимание на расцветившие кожу едва заметные спирит-линии – схема уже начала проникать в тело. Линий пока было немного, и располагались они поверх кожи, но само расположение оказалось неудачным. Чем глубже проникал спирит, тем меньше было шансов, что Атрес сможет пережить расщепление.

Он наверняка и сам это понимал, поэтому Кейн не стала ничего говорить. Отчасти она радовалась, что можно отвлечься от случившегося и снова начать думать как мастресса – о спирите, схемах и шансах на удачное расщепление.

– Вы сказали, что это царапина.

– Это царапина, которую нужно зашить. – Атрес показал рану, и Кейн мысленно с ним согласилась.

Порез выглядел не так уж и плохо. Когда Кейн приглашали экспертом к жертвам спирит-аварий, ей доводилось видеть и худшее.

Иголку с ниткой Кейн обычно носила с собой в сумочке, на всякий случай, и сейчас это пришлось очень кстати, потому что в окружающем бардаке вряд ли удалось бы их найти.

Атрес сел на бортик ванны, снова зажав рану ладонью – неглубокий порез, в котором проглядывала кость ребра, – и молча следил за действиями Кейн, пока она подготавливала все необходимое.

– Вы не впадаете в истерику от вида крови, – сказал он. – Это хорошо.

– Я… – Она помолчала, подбирая слова, и закончила, неловко пожав плечами: – Можно сказать, что у меня крепкие нервы. Я все-таки мастресса.

– У всех мастресс крепкие нервы? – Наверное, Алан не поверил ей.

– Один из документов, необходимых для поступления на факультет архетипа, – справка о посещении Тринадцатой больницы. Знаете, что это за место?

Тринадцатая больница занималась исключительно пострадавшими от спирита, о чем Атрес не мог не знать.

– Да.

– Тогда вы и сами понимаете. Люди со слабыми нервами после того, что видят там, не идут учиться на мастресс.

Кейн после первого посещения стошнило, и она на год отказалась от университета. Еще несколько месяцев ей снились изувеченные тела, ожоги и безвольные, бессознательные люди в белых, пропахших лекарствами палатах. Но в конечном итоге нежелание зависеть от семьи, быть приложением к собственному статусу все же победило.

Во второй раз в Тринадцатой больнице оказалось проще.

– Это так интересно? – спросил Атрес и пояснил: – Изучать спирит.

– Да, – просто ответила Кейн, отвернувшись, чтобы помыть руки. – Тогда я и не думала, что так увлекусь, мне нужно было сменить обстановку. Я не понимала, что такое Мираж. Для меня это не было важно, меня волновал только мой собственный маленький мирок и возможность не пускать в него посторонних. А потом оказалось, что снаружи, за его границами, еще много всего.

Атрес сел прямо и убрал руку от раны. Он дышал размеренно и будто отсчитывал про себя каждый вдох и выдох. И почему-то не просил обезболивающее.

Впрочем, он ведь считал рану царапиной.

Кейн оторвала кусок бинта, чтобы стереть кровь вокруг пореза. Атрес напрягся, но промолчал.

– Больно? – спросила Кейн.

– Терпимо. У меня высокий болевой порог.

– Хорошо. Потерпите, надо продезинфицировать.

Атрес кивнул и поднял руку, чтобы Кейн было удобнее.

Неподвижно сидел, пока она стирала кровь и обрабатывала рану, и ни разу не дернулся, когда начала зашивать.

– Вы всегда хорошо переносили боль? – спросила Кейн, чтобы отвлечь и его, и себя.

Она протыкала кожу аккуратно, стягивала края раны ровными изящными стежками – ей нравилось шить.

– Я много болел в детстве, – Атрес равнодушно следил за иглой, – это приучило меня терпеть.

Кейн попробовала представить его ребенком и улыбнулась.

– Должно быть, вы уже тогда были очень целеустремленным.

– Тогда я верил, что у меня мало времени, и не хотел тратить его прикованным к постели, – словно нечто очевидное пояснил он и неожиданно добавил: – Рядом с моей кроватью стояли старые часы. Их тиканье было громким и очень навязчивым. Больше всего мне хотелось, чтобы они остановились.

Он упомянул это походя, как бы между прочим, но что-то внутри Кейн отозвалось на эти слова. Что-то скрывалось за ними. Что-то важное, чего Атрес, возможно, сам не понимал.

Или же Кейн так казалось.

У нее соскользнули пальцы, и Атрес едва заметно дернулся.

– Извините, я постараюсь быть осторожнее. Вы помните, что стало с теми часами потом?

– Нет. – Он нахмурился и добавил: – Вы хотите поговорить о старых часах?

– Я не хочу говорить о том, что случилось, – призналась Кейн, оглядываясь по сторонам. – Я оттягиваю неизбежное, верно?

Стежки получались ровными и аккуратными, и она с усмешкой подумала, что ее гувернантка могла бы гордиться.

– Нет, – ответил Атрес.

– Думаете, этот человек вернется?

В крохотной ванной рядом с Аланом спрашивать об этом было почти не страшно. Страшно было думать о том, что Кейн закончит обрабатывать рану, Атрес уйдет, и нужно будет выключить свет и лечь спать.

– Это возможно, – сказал он абсолютно бесстрастно и правдиво, не пытаясь щадить ее чувства, и Кейн горько улыбнулась.

– Честно, я предпочла бы ложь, Алан. Чтобы мне сказали, что все непременно будет хорошо и что плохие люди не смогут причинить мне вреда.

– Зависит от того, кто эти плохие люди и на кого работают.

– Кандидатов не так много. – Кейн скривилась. – Вы, наверное, считаете меня полной дурой. Я знала, что Стерлинг может что-то сделать, мы с вами говорили об этом. И я все равно не подготовилась. Даже замок на двери не поменяла. Мне в голову не пришло, что он станет действовать так грубо. Думала, что внимание жандармов его удержит, что он возьмется за нас уже в Грандвейв.

Она поймала себя на том, что злится одновременно на себя и на безымянного вора, которого подослал Стерлинг, как будто он был ей что-то должен.

– Если это он, – сказал Атрес. – Договор «Скайлинг» с «Трелью» у многих вызывает любопытство. Как бы я ни пытался держать его в тайне, некоторые детали неизбежно становятся известны нужным людям.

Кейн помедлила несколько секунд, заканчивая зашивать рану.

– В каком смысле?

– В прямом. Моя компания занимается разведкой в Грандвейв и в Древних Городах. Никто не знает, зачем мы отправляемся вниз, но многие уже в курсе, что мы что-то ищем.

– Они думают, что мы летим за… кладом? – Это казалось слишком невероятным, чтобы быть правдой. И тут же Кейн в голову пришла другая мысль: – Вам выгодно, чтобы окружающие так думали.

– Разумеется. Это достаточно близко и далеко от правды, чтобы быть полезным.

Кейн аккуратно потянулась к бинтам, подчеркнуто осторожно принялась перевязывать рану.

– Эта полезность, возможно, привела вора в мой дом.

Кейн представила, что случилось бы, не останься они с Атресом поговорить возле цирка и реши она отправиться домой одна. Что бы она делала, застав в своей квартире вора?

Вполне возможно, лежала бы мертвой с ножом в боку.

– Мне жаль, – абсолютно бесстрастно произнес Атрес.

– Не надо принимать меня за идиотку, Алан. Вам не жаль. Ни капли не жаль, и вы не сочли нужным меня предупредить.

Объективно говоря, ей самой стоило подумать о чем-то подобном. Стоило позаботиться о защите квартиры.

Атрес, наверное, не верил, что она не готова: в конце концов, они знали, что договор неизбежно поставит Кейн под угрозу. Но, когда речь зашла о реальной опасности, непривычной и пугающей, Кейн растерялась.

Атрес промолчал, вероятно ожидая истерики и позволяя выговориться.

– Простите, – произнесла она, – мне следовало догадаться самой.

– Простите, что не сказал раньше. Я предположил, вы знаете.

– Будем считать, я реагирую неадекватно. Теперь придется делать ремонт, вот уж чего я не ожидала. Только не предлагайте оплатить расходы, это было бы довольно неловко.

– Я не собирался.

– Вы действительно ненавидите тратить деньги.

– У вас действительно женская логика.

Они снова замолчали, и в наступившей тишине было слышно тиканье часов в соседней комнате.

– Знаете, Алан, будет глупо, если это совпадение, и в мою квартиру просто залез вор, и это никак не связано с Грандвейв и нашим путешествием.

– Я не верю в такие совпадения. – Атрес осторожно поднял руки, проверяя, насколько свободно позволяет ему двигаться повязка, и легко поднялся. – Проверьте, что пропало.

Она принялась собирать испачканные бинты, чтобы выбросить.

– При условии, что этот человек успел что-то взять. Вы могли спугнуть его раньше.

Дверь в ванную была приоткрыта, и Кейн видела часть комнаты – обрывки платья на полу, осколки светильника, перевернутую шкатулку с украшениями. Ничего ценного у нее не было, несколько подвесок, нитка жемчуга. Роскошь осталась вместе с семьей и статусом в ее прежней, другой жизни.

Теперь она жила просто, на большее зарплаты преподавательницы не хватало. Обычно у нее не было повода опасаться воров.

Атрес осторожно потянулся к своей рубашке. Та была испачкана, но предложить взамен Кейн было нечего.

– Вы понимаете, что мы не можем обратиться к властям?

– Разумеется. – Кейн кивнула. Будь все иначе, она связалась бы с жандармами, случай стали бы расследовать, но звать их сейчас – значит привлечь внимание и рисковать и собой, и Атресом. – Я все понимаю, Алан, только не хочу оставаться здесь и ждать, кто и зачем заберется ко мне следующим.

– Вам есть где остановиться?

– Конечно. У меня полно знакомых. Или я могла бы отправиться в гостиницу. Но вы и правда думаете, что подставлять посторонних людей – правильно? На самом деле существует всего один приемлемый вариант.

Атрес, к его чести, не стал ни спорить, ни изображать непонимание.

– Хорошо. До отлета вы поживете у меня.

Квартира Атреса была небольшой, почти без мебели. Она казалась бы совершенно нежилой, если бы не часы на стене коридора. Их было много, несколько десятков, маленьких и больших, с круглыми и прямоугольными циферблатами, простых и богато украшенных. Они казались неуместными, лишними в квартире Атреса и совершенно не вязались с тем, что Кейн успела о нем узнать.

Все часы шли, и было в их тиканье нечто, что показалось странным. Она не сразу поняла, что именно ее насторожило, а когда поняла, вдоль позвоночника прошелся неприятный холодок жути. Все они тикали в унисон.

– Не обращайте внимания, – сказал Атрес. – Я редко бываю здесь. Большая часть моего времени проходит на «Сильверне».

В квартире было чисто и аккуратно, нигде не валялись вещи, все располагалось на своих местах. Не было и пыли, и это тоже казалось странным.

– Экономка следит за порядком, – ответил Атрес на невысказанный вопрос Кейн.

– Вы коллекционируете часы? – спросила она невпопад.

– Это важно? – Он прошел по коридору и посторонился у двери, демонстрируя Кейн комнату.

Кровать была одна. Наверное, если бы Кейн была вынуждена остановиться у кого-то другого, она бы смущалась, но с Атресом все было иначе.

– Я просто спросила, Алан. Я не собираюсь использовать эту информацию против вас. – Кейн с любопытством огляделась.

– Я не коллекционирую часы, – ответил он, на ходу стянув сюртук и небрежно бросив его на спинку ближайшего кресла. – Просто мне постоянно их дарят.

Кейн отвернулась, чтобы Атрес мог переодеться, и взгляд ее упал на тяжелый дубовый стол у окна. По его поверхности змеились светящиеся линии схемы – агрессивной, угловатой. Вероятно, стол был охранным медиатором. Такие иногда устанавливались для защиты квартир, но она никогда не слышала об охранном медиаторе в спальне.

– Вы ведь знаете, что это вредно, – кивнула она на стол, – жить рядом с активным спиритом.

– Вредно встречаться с ворами, – отозвался Атрес, и Кейн услышала шуршание ткани – должно быть, он одевался. – И я не живу в этой квартире. Только ночую иногда.

В свете сложившейся ситуации Кейн и сама была бы не против охранного медиатора, даже такого агрессивного.

За ее спиной скрипнула дверца – наверное, открыли платяной шкаф.

– Вы когда-нибудь думали, почему именно вы? – спросила Кейн и уточнила: – Почему именно вы стали схематиком?

На секунду звуки замерли, словно Атрес застыл на середине движения, потом снова послышался шорох.

– Это имеет значение?

– Нет, – Кейн улыбнулась, хотя Атрес не мог ее видеть, – просто вопрос. В вас врастает медиатор времени, и у вас коллекция часов на стене. Странное совпадение.

Многие исследователи, писавшие о схематиках, говорили о закономерностях сверхсовместимости, об условиях врастания спирита в человека, но сами закономерности никто так и не выявил. В каждом случае причины были слишком индивидуальны. Честно говоря, и Атрес, и Хаузер не производили впечатления тех, с кем подобное может случиться. Но все же у Атреса были часы.

Он молчал довольно долго.

– Мне говорили, что я похож на часовой механизм, – сухо произнес Алан, будто констатировал факт и хотел покончить с разговором побыстрее.

Она попыталась представить себе саму ситуацию, в которой один человек мог сказать такое другому, и не смогла. «Часовой механизм».

– Должно быть, неприятно было это слышать.

– Мне было все равно. Я не эмоционален. Можете оборачиваться.

Кейн обернулась, с любопытством его разглядывая. Атрес переоделся в домашнюю одежду, и очень непривычно было видеть его без строгого мужского костюма. Словно без брони.

– Можете считать меня странной, Алан, но мне вы совсем не напоминаете часы. Ни разу не встречала часы, которые я раздражала бы. И я не верю, что закономерность настолько простая. В Хаузера пророс медиатор иллюзий, но сам Вольфган… знаете, он на самом деле был совершенно обычным человеком. За пределами сцены в его жизни не было иллюзий. Он любил дочь и свою работу и понятия не имел, как для него все закончится. Многие говорят о связи между схематиком и медиатором, о первопричине. Но это точно не то, что вы кому-то показались похожим на часы.

– Вам это не нравится? – Атрес недовольно поджал губы.

Кейн рассмеялась, чтобы сгладить неловкость.

– Странно, правда? Я не знаю, кто вам сказал это и при каких обстоятельствах, а меня все равно злит.

– Странно, – согласился он и неожиданно добавил: – Я не против.

В читальном зале пахло пылью, типографской краской и бумагой. Свет косыми лучами ложился на каменные плиты пола и полированные деревянные столешницы, золотил витые ножки светильников. Было тихо, казалось, что стеллажи с книгами поглощают звуки.

Кейн выбрала место в закутке с литературой по теории спирита, между полками с университетскими пособиями и каталогами бытовых схем. Из окна было видно ратушу и круглые часы наверху, иногда Кейн отвлекалась от чтения, чтобы посмотреть на них.

Кейн жила у Атреса уже три дня, и ничего примечательного с тех пор не происходило – никакие воры не вламывались в квартиру, Стерлинг не давал о себе знать, и Линнел по-прежнему не приходила в сознание. Даже с Атресом Кейн почти не виделась. До отлета оставалось мало времени, и он занимался финальной проверкой «Сильверны».

Оставаясь одна в его квартире, Кейн чувствовала себя неловко и, как правило, уходила в библиотеку. Она читала книги про Сонм и Первую катастрофу, искала и учила схемы, которые могли пригодиться в путешествии, – старалась успеть как можно больше, прекрасно осознавая, что это невозможно.

Найти что-то стоящее в общей части библиотеки было сложно, а для изучения специальной литературы требовалось разрешение. Поиск изматывал и вызывал малодушное желание бросить все и забиться куда-нибудь до самого отлета.

Днем в читальном зале было пусто и почти жутко, это напрягало и заставляло отвлекаться из-за каждого шороха – Кейн несколько раз ловила себя на том, что перечитывает одно и то же место в книге.

Приглушенный звук слева заставил ее повернуть голову к проходу. В последние дни ей постоянно приходилось одергивать себя, чтобы не хвататься за спирит. Красное яблоко и теперь возникло на столе между «Теорией защитных сфер» и «Атласом Сонма». Мираж проступил под поверхностями предметов, в воздухе и в пыли, плеснул на страницы книги и проглянул сквозь чернильные буквы, но Кейн усилием воли заставила себя не трогать точку смещения.

Потом она почувствовала присутствие постороннего спирита – слабое и будто бы смутно знакомое. По проходу мимо нее пролетела черная бабочка, потом еще одна… Их было много, десятки, а может, сотни крохотных миражей-образов, которые рассыпались серым дымом о корешки книг, опускались пеплом на пол, заполняли читальный зал запахом крови и гари.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, – нараспев сказала Эрика. – Выходите, мастресса Анна. Я знаю, что вы здесь.

Кейн неосознанно уцепилась за точку смещения, горстью зачерпнула Мираж и сложила перед собой защитную схему. Одна из бабочек ударилась об нее и пропала.

– А, вот вы где. – Голос Эрики прозвучал ближе.

Разумеется, она могла определить, когда рядом с ней кто-то использовал ее архетип.

– Я здесь, – прочистив горло, сказала Кейн.

– Дайте угадаю, вы меня не ждали. – Эрика появилась между стеллажей и улыбнулась.

Она была в красном платье, и его шлейф стелился по полу, как кровавый след, извивался и колыхался, как настоящая ткань была не способна. Черные бабочки порхали вокруг Эрики, садились на платье, чтобы превратиться в причудливый узор и исчезнуть. Лицо она прикрывать не стала, и шрамы – настоящие, уродливые – казались гротескным контрастом по сравнению с ирреальной красотой одежды.

Никто не мог жить в состоянии смещения и оставаться при этом нормальным. Эрика была тому доказательством.

– Вы как будто увидели призрака, мастресса Анна. – Эрика усмехалась добродушно, и это совершенно не вязалось ни с ее лицом, ни с миражами вокруг. – Не рады меня видеть?

– Не ожидала, – насколько могла нейтрально ответила Кейн. – Как вы узнали, что я здесь?

– Где же еще вам быть за пару дней до отлета? – Эрика отодвинула стул и села. – Я ненавижу вас и хорошо знаю. Поэтому я спросила у администратора, здесь ли вы, и – вуаля!

– Вы пришли поговорить? – тщательно контролируя голос, уточнила Кейн.

С этой новой Эрикой она чувствовала себя словно на струне над пропастью, в одном неверном вдохе от падения.

– Я пришла почитать. – Эрика взмахнула рукой, и на кончиках ее ногтей вспыхнули искры. – Я отправляюсь в то же самое путешествие, что и вы, стоит освежить память. Я много раз планировала его, собирала информацию, готовила схемы. Все-таки не зря, вы напрасно надо мной смеялись.

– Я никогда над вами не смеялась, – поправила ее Кейн.

– Неужели? – Эрика преувеличенно удивленно вскинула брови.

– Судьба и смерть Вольфгана Хаузера никогда не казались мне смешными.

На мгновение между ними повисла напряженная, почти звенящая тишина, а потом Эрика рассмеялась, сложила пальцы пистолетом и «выстрелила». С кончиков ее ногтей сорвались черные бабочки.

– Бах! Будем считать, один – один. Передайте мне «Атлас Сонма».

Кейн помедлила, прежде чем исполнить просьбу. Она была странной. Странной именно потому, что слишком нормальной. Так могла бы попросить та девочка, которую Кейн учила в университете, но не нынешняя Эрика – ненормальная, окруженная миражами и образами королева иллюзий в кроваво-красном платье.

Это было очень эффектно, словно придуманная кем-то картинка: золотистые пылинки в воздухе библиотеки, платье и бабочки, но в этой эффектности не было места «Атласу Сонма» – потрепанной старой книжке, страницы которой кое-где были изрисованы всякой ерундой.

– Вы не уберете это? – Кейн неопределенно повела рукой, подразумевая миражи целиком.

– А вас это напрягает, мастресса Анна? – притворно удивилась Эрика. – Странно, ведь, если сравнить нас, вы намного ближе к спириту, чем я. В конце концов, это вы настоящая мастресса, для вас то, что я делаю, просто уличные фокусы. Верно?

– Вы используете Мираж лучше меня, – озвучила Кейн то, что прекрасно понимали обе.

У нее не было ни такого контроля над спиритом, как у Эрики, ни способности держать точку смещения все время. Кейн просто могла использовать еще и осязаемый Нулевой архетип.

– Да, но он, увы, не настоящий, мастресса Анна. Все, что у меня есть, – это миражи.

– У вас есть вы, – возразила Кейн. – Многие сказали бы, что это немало.

– О, ради бога, – Эрика криво усмехнулась, и шрам на ее обожженной щеке исказился, – не пытайтесь скормить мне это многозначительное дерьмо. Я ничего не имела в виду. В конце концов, я и с миражами живу неплохо, вы сами видели афиши. «Королева иллюзий». У меня даже титул есть.

– Мне жаль, если я вас задела.

– Я сейчас возьму с постамента у входа вазу и разобью о вашу голову, – все еще улыбаясь, сказала Эрика. – И ваша жалость пройдет.

– Я не хотела разозлить вас.

– Я не хотела, чтобы вы были такой унылой. Но, увы, никто не получает желаемое.

Их разговор не имел смысла. Что бы Кейн ни ответила, для Эрики это было просто набором звуков. Эрика хотела ненавидеть, она и ненавидела.

Это вызывало ощущение безнадежной усталости, и Кейн казалась себе очень старой. Старой и некрасивой, несмотря на то что это не ее изуродовало спиритом.

Тем не менее ее приучили отвечать на такие провокации.

– Я могла бы шутить и быть очаровательной специально для вас, но не думала, что вам это нужно.

– Я посмотрела бы на это из любопытства, но не хочу, чтобы вы напрягались. – Эрика рассмеялась и исправилась: – Хотя нет, вру. Я хочу, чтобы вы напрягались, и хочу, чтобы вам было плохо. Сейчас вы скажете, что я злая?

– Нет, Эрика, – Кейн оставалась спокойной, – я скажу, что вам больно и вы не умеете прощать. То есть выдам еще одну порцию многозначительного дерьма.

– Вот как. – Эрика снова рассмеялась, и бабочки растаяли в воздухе. Роскошное алое платье превратилось в простое серое, и шрам исчез, скрытый миражом. – Пиф-паф, мастресса Анна! Будем считать, что два – два, – сказала она весело и беззлобно, но Кейн не могла отделаться от мысли, что при ней только что сменили одну маску на другую.

– Что именно вы надеетесь найти в библиотеке? – спросила она, когда пауза затянулась.

– Ничего нового или сверхъестественного. – Эрика открыла «Атлас Сонма» и равнодушно пролистала несколько страниц. – Нового и сверхъестественного нет в этом читальном зале. Увы, после смерти папы я сделала глупость и выкинула слишком много книг о спирите. Хорошо, что не все.

«Должно быть, вам было очень тяжело», – хотела сказать Кейн, но Эрика никогда не приняла бы сочувствия от нее. В любом случае слова ничего не меняли. Эрика потеряла шанс стать мастрессой, была изуродована спиритом, ее отец медленно угасал у нее на глазах. После такого слова теряют способность утешать.

– Вам не обязательно лететь. Это опасно, – заметила Кейн.

Эрика смерила ее отстраненным скучающим взглядом и растянула губы в улыбке.

– Это говорите мне вы? Мастресса Анна, я готовилась к этому путешествию много месяцев. Я знаю, что оно опасно. – Она чуть склонила голову набок, словно птица, увидевшая редкого жука. – А вы? Как давно вы решились лететь?

– Это имеет значение? – вопросом на вопрос ответила Кейн, потому что не хотела говорить правду.

– Разве не от вашего умения будут зависеть наши жизни? Разве не вы здесь настоящая мастресса? – Эрика подалась вперед, и меж прядей ее волос заскользили змеи.

Кейн заставила себя сохранять невозмутимое выражение лица. Она ненавидела змей.

– В том, что касается спирита, вы не слабее меня, Эрика.

Та фыркнула, и миражи пропали.

– А вы всегда пытаетесь льстить, когда чувствуете, что пахнет жареным. Можете не отвечать, вы и так все сказали. Ни к чему вы не готовились, и ничего вы не знаете ни о Древних Городах, ни о точках расщепления. Можно подумать, я не определю этого по книгам, которые лежат у вас на столе. И можно подумать, вам нужно было бы просить меня о помощи, если бы вы готовились несколько месяцев. Нет, вы бы знали координаты узлов Земли и сами.

– Я умею работать в аномальных спирит-зонах. Это само по себе немало.

– Да, хорошо вас прижало, мастресса Анна, что вы кидаетесь спасать этого вашего Атреса, не разобравшись, как выжить в процессе. Он настолько хорошо трахается? – Эрика смотрела хищно, внимательно, словно пыталась что-то прочесть на лице Кейн, и ее взгляд совершенно не вязался с грубостью.

Эрика во многом была как головоломка с несовпадающими фрагментами: изумительной красоты миражи и изуродованное лицо, милая улыбка и откровенное хамство. Должно быть, она верила, что хамство ей что-то даст.

– Я не поддаюсь на такие провокации, вам придется придумать что-нибудь еще.

– А я и не провоцирую. Я просто пытаюсь понять, почему вдруг вы готовы лезть в Древние Города наперегонки со временем. И в моей компании.

– Я ничего не имею против вашей компании. Я просто не хочу, чтобы вы рисковали.

– А еще вы до трясучки боитесь того, что я могу сделать с вами там, под Грандвейв. – Эрика побарабанила по столу пальцами, словно раздумывая над чем-то, и из-под ее ногтей разлетелись крохотные алые искры. – Но вы все равно согласились.

– Если бы вы хотели убить меня, могли бы это сделать давным-давно. Я не верю, что вам это нужно.

– Мне нужно со всем покончить. Мне нужно завершение. Пока, мастресса Анна, я как сломанные часы, которые застыли на без пяти одиннадцать. Что бы я ни делала, я все время возвращаюсь в одно и то же время, когда умирал папа. Можете не сомневаться, если бы ваша смерть это исправила, я убила бы вас.

– Если вы убьете меня, вы никогда не сможете сами вернуться из Древних Городов.

– Разве мне не все равно? – Эрика закрыла «Атлас Сонма» и улыбнулась своим мыслям. – Шучу. Конечно, мне не все равно. Я не хочу умирать. Но кто знает, может быть, возможность утащить вас за собой того стоит?

– Я настолько важный человек в вашей жизни? Я в это не верю. Мне жаль, что так получилось с вашим отцом, но, даже вернись мы в прошлое, я не стала бы рисковать жизнью и балансом спирита в схеме Земли ради него.

– Конечно нет. – Эрика сладко улыбнулась, и если бы взглядом можно было убивать, Кейн его не пережила бы. – Вы из тех, кто проходит мимо. Ведь это не ваше дело. Вы никому не должны. Вы так оправдываетесь перед собой?

– Да, – Кейн сделала глубокий вдох, прежде чем объяснить то, в чем никогда не любила признаваться, – я отказалась из страха. Испугалась за свою жизнь, испугалась возможных последствий. Мне было очень страшно.

– Да, – Эрика снова задумчиво побарабанила пальцами по столешнице, и на ней появились и затянулись, как шрамы, несколько трещин, – этот Атрес вам действительно дорог. Ради него вы решили рискнуть. За него вы боитесь больше, чем за себя. Не стоит меня опасаться, я не такая, как вы. Я не подпишу другому человеку смертный приговор.

Кейн понимала, что Эрика права, но не смогла промолчать:

– Вы точно так же, как и я когда-то, готовы были обречь его на смерть. Сделали бы это, если бы не решили отправиться с нами. Хотя я всего лишь просила у вас координаты.

Эрика рассмеялась и несколько раз демонстративно хлопнула в ладоши.

– Браво. Вы почти полностью избавились от чувства вины и начали огрызаться. Растете на глазах, мастресса Анна. Но некоторые отличия между нами все-таки есть. Я могла бы отказать. Вы – отказали. Чувствуете разницу?

Кейн промолчала.

Эрика не стала надолго задерживаться в читальном зале, а Кейн осталась до закрытия, и под конец больше всего ей хотелось лечь спать и чтобы все проблемы разрешились сами собой: Атрес перестал бы сливаться с медиатором, Линнел пришла бы в себя и неожиданно унаследовала состояние, способное спасти «Трель», а Стерлинг провалился бы куда-нибудь в Древний Город. Реальность – с ее интригами, сумасшедшей Эрикой и вором, который не боялся пустить в ход нож, – не казалась Кейн привлекательной.

На улице было уже темно; впрочем, в это время в Цитадели темнело довольно рано, прохожие спешили по домам, холодные сквозняки гуляли по каменным улицам и гоняли облачка красноватой пыли, которую по осени часто приносило с севера.

Кейн шла домой к Атресу пешком, скрывшись под простеньким, почти неразличимым миражом пожилой женщины – чего почти никогда себе не позволяла, – и в тот момент чувствовала себя действительно старой и очень усталой.

В квартире Атреса было пусто, свет не горел.

Кейн убрала мираж, приняв короткий душ, переоделась в домашнюю одежду и легла спать, не поужинав. Есть не хотелось, готовить тем более.

Думать тоже не хотелось, но слова Эрики все время всплывали в памяти. Кейн так и уснула после очередных «Вы – отказали» и «Я могла бы вас убить».

Почему-то ей приснился Вольфган Хаузер. Он сидел в читальном зале, листал «Атлас Сонма» и спрашивал Кейн, когда мы улетаем.

Немногим после полуночи Кейн проснулась – вернулся Атрес. Он зашел за одеждой и отправился в душ. Кейн лежала, слушала, как шумит вода, и этот звук казался ей странно умиротворяющим.

Когда Атрес вернулся в комнату, Кейн поздоровалась и передвинулась на кровати, чтобы он мог лечь. Поначалу ей казалось, что это будет неловко – спать с ним в одной постели, но к тому моменту, как дело доходило до сна, они оба так уставали, что сил на смущение у Кейн не оставалось. Атрес, к его чести, ни разу не позволил себе лишнего, и, скорее всего, это лишнее в отношении Кейн было ему неинтересно.

– Вы не поужинали, – сказала Кейн, когда он лег.

– Вы не спите, – отметил он, словно какую-то важную деталь.

– Проснулась, когда вы пришли. – Кейн отодвинулась чуть дальше к краю кровати, и одеяло между ней и Атресом натянулось. – Не хотели со мной разговаривать?

– Устал, – коротко поправил он и добавил: – Вылетаем послезавтра на рассвете. Вы готовы. – Он не спрашивал, а утверждал.

Равнодушная уверенность в его словах заставила Кейн улыбнуться.

– Может быть, и нет. Может быть, мы слишком торопимся, и это убьет нас всех.

– Тогда это убьет нас всех, и мы не сможем пожалеть о спешке.

– Вы действительно пессимист, Алан?

– Я не склонен жалеть себя. Спите. Завтра тяжелый день.

– Сегодняшний тоже не был легким. – Кейн перекатилась на бок, лицом к нему. – Я встретила Эрику в библиотеке.

– Думаете, это станет проблемой? – Атрес повернул голову в ее сторону, и свет ночника очертил его профиль.

– Ни о чем я не думаю. Я просидела в читальном зале больше одиннадцати часов, в голове только схемы и карты Грандвейв. – Кейн потянулась и в упор посмотрела на Атреса. В полумраке его глаза казались двумя черными дырами. – Алан, могу я вас попросить?

– Попросить – да.

– Скажите, что все будет хорошо. Пожалуйста.

– Вы снова хотите, чтобы я врал?

– Очень хочу.

– Я не стану. Все может закончится плохо. Теперь откажетесь от путешествия?

– Нет, – она фыркнула и повернулась к нему спиной, – я откажусь разговаривать с вами до самого утра. Могли бы и выполнить просьбу.

Она услышала, как он повернулся – они всегда спали так, спиной друг к другу, – и сказал:

– Все будет хорошо.

После этого Кейн заснула, и ей ничего не снилось.

«Сильверна» висела над причалом номер тридцать семь и на фоне пасмурного неба казалась нарисованной. Кейн смотрела на нее, ждала, когда Атрес закончит проверку, и ни о чем не думала. День перед отлетом пролетел быстро и не принес ничего нового.

Кейн с Эрикой снова встретились в читальном зале, только на сей раз у обеих не было времени ни на что, кроме книг. Уходя, Эрика оставила на столе три листа со схемами и заметками, и те оказались полезнее всего, что Кейн нашла за последние дни. Теперь она ждала на причале, до конца не веря, что все происходит на самом деле.

Рядом, не обращая на нее внимания, стояла Эрика – в белом платье, безупречно прямая и прекрасная, укрытая Миражом с ног до макушки, и ветер не шевелил ни волоска на ее голове.

Кейн подумала, что, если бы после появления вора Атрес не решил установить новое вооружение на «Сильверну», они улетели бы в Грандвейв на несколько дней раньше, и малодушно радовалась, что у нее были эти несколько дней, пусть они и не дали ей почти ничего нового.

– Боитесь, мастресса Анна? – не поворачивая головы, спросила Эрика, забавляясь с клочком белого тумана в своей ладони, превращая его то в воробья, то в ветви деревьев, то обвивала вокруг пальцев, будто прядь волос.

– Да, наверное, – не стала спорить Кейн. – А вы?

– Разумеется, ведь я лучше вас знаю, что нас ждет. Поверьте, там страшно. – Было что-то странное в том, как она это сказала, будто не читала какие-то книги о Грандвейв, к которым у Кейн не было доступа, а видела Древние Города лично, вернулась оттуда.

– Вам нравится меня пугать?

– Конечно. – Эрика улыбнулась каким-то своим мыслям. – Я хочу, чтобы вам было плохо, помните? Но это не отменяет того, что на поверхности страшно и очень опасно.

– У вас хорошо получается пугать.

На секунду под миражом проступили уродливые шрамы.

– Потому что я теперь уродка? – спросила с любопытством.

Кейн хотела ответить, что ожоги Эрики пугают намного меньше, чем слои миража, которые укутывали ее саваном, но не успела. Из гондолы «Сильверны» спустили трап.

– Нам пора, – сказал Атрес, появляясь у входа, и Кейн молча поднялась наверх.

Меньше чем через пятнадцать минут «Сильверна» отправилась в путь, в сизое, будто свинцовое небо.