Нулевой архетип

2 Глава

В кабинете было холодно, из приоткрытого окна неприятно тянуло сыростью. На «Трели» ослабили контроль над защитными сферами, стараясь сберечь мощность для двигателей, и облачная муть просачивалась на улицы, заливая их туманом.

Тонкая белая шаль почти не грела, Кейн мерзла, но не просила закрыть окно.

– Вам холодно, Анна? – спросил инспектор Федерико Тольди, препарируя Кейн взглядом прозрачных, слегка навыкате глаз.

Он сидел напротив за массивным деревянным столом Линнел и выглядел в точности таким же, каким Кейн помнила его во время их последней встречи два года назад. Федерико работал следователем в управлении по расследованию спирит-преступлений и тогда обращался к ней как к независимому эксперту.

– Последствия отравления Миражом, сами знаете, как это бывает, – пояснила Кейн, кутаясь в шаль и чувствуя себя совершенно разбитой.

Слабость не проходила вот уже несколько дней, и никак не получалось согреться.

Линнел не приходила в себя, и это беспокоило. Доктор Лейбер сделал все, что мог, и добавить ему было нечего. Оставалось только ждать.

– Со мной все в порядке, Федерико. Я готова ответить на ваши вопросы. – Кейн хотелось закончить с этим как можно быстрее.

Тольди не был первым, кто опрашивал ее, изначально аварией в центральном узле занималась местная жандармерия, но именно разговора с ним Кейн опасалась больше всего. Федерико был мастрессом на государственной службе. Он разбирался в схемах немногим хуже преподавателей университета, и любая нестыковка в показаниях, которую жандармы пропустили бы, для него стала бы очевидна.

– Расскажите все с самого начала. Как вы оказались на «Трели»?

У него была неприятная привычка смотреть словно сквозь собеседника, на которую Кейн не обращала внимания, но раньше не было и необходимости утаивать информацию.

– Мне позвонила Линнел и попросила приехать. – Лгать не имело смысла, и Кейн сказала правду – звонок шел по государственной линии, и его легко было проверить.

Впрочем, проверять такие вещи у Федерико не было причин.

– Вы часто видитесь? – уточнил он, склонившись над блокнотом.

Белесые, почти бесцветные волосы упали Тольди на лицо, и он привычным жестом поправил их, чтобы не мешали.

– Нет, мы не встречались пять лет, – ответила Кейн.

– Это долгий срок. Вы знаете, зачем она пригласила вас на прием?

– Полагаю, это касается «Трели». Платформа опустилась слишком низко, и у Линнел нет денег на ремонт. Думаю, она хотела обратиться ко мне за помощью.

– Думаете, ее интересовали ваши деньги? – Тольди задавал вопросы так, словно заполнял пункты в списке, размеренно и почти небрежно, но это была мнимая небрежность, Кейн знала его как человека, который никогда не упускал деталей из виду.

– Федерико, вы прекрасно понимаете, что у меня нет таких средств. Но у меня есть связи, и я знаю множество полезных людей. Думаю, Линнел интересовало это.

Тольди сделал еще несколько пометок в блокноте.

– Вы собирались ей помочь?

– Разумеется. Мы с Линнел выросли вместе. Я несколько лет жила на «Трели», когда была ребенком. Это место много значит для меня.

– Вы признаете, что пристрастны? – Тольди несколько раз постучал колпачком ручки по блокноту, словно пытаясь найти в ее словах подвох.

– Да, – кивнула Кейн, – я не отрицаю, что для меня это личное. Тем более теперь, когда Джеймс Стерлинг собирается купить платформу, и авария ему выгодна.

Тольди замер на несколько секунд, будто пес, учуявший добычу, а потом подчеркнуто аккуратно перевернул страницу.

– Вы считаете, что он может быть замешан в аварии? – спросил он бесстрастно, и все же Кейн поняла, что именно сейчас начался настоящий допрос.

На самом деле она не думала, что Стерлинг стоял за аварией на «Трели». Едва ли он стал бы использовать паразита, пока сам находился на платформе. Тот, кто чуть не разрушил центральную спирит-схему, планировал уничтожить «Трель» вместе со всеми жителями.

Кейн считала Стерлинга ублюдком, но вряд ли он был способен хладнокровно убить несколько тысяч человек.

– Я считаю, что это возможно, – тем не менее сказала она. – Авария могла снизить рыночную стоимость платформы. У Джеймса Стерлинга был мотив.

– Это серьезное обвинение. Вы уверены, Анна? – Кончик пера тихо скрипнул на бумаге, будто поставив галочку, а Тольди вопросительно посмотрел на Кейн.

– В том, что считаю так, – да, – ответила она нейтрально.

Тольди вряд ли верил ей, но не имел права игнорировать показания. Он читал отчеты жандармов и собственными глазами видел остатки медиатора разрушения. Паразит, проникший в валькирию, был создан не для «снижения рыночной стоимости», он был заточен на полное разрушение центрального узла.

Кейн подозревала, что это все равно связано со Стерлингом. Купив собственную платформу, он получил бы доступ к новым ресурсам и место в сенате. Это многим не нравилось; возможно, среди них были и те, кто готов был уничтожить «Трель», лишь бы она не досталась никому.

Обвинив Стерлинга, Кейн ненадолго помешала бы его попыткам объявить Линнел недееспособной и купить платформу, а это – пусть косвенно – могло защитить «Трель» от повторной аварии хотя бы на время.

– Когда вы узнали, что в центральном узле произошла авария? – спросил Тольди, сделав несколько пометок в блокноте.

– Тогда же, когда и все остальные на платформе. Я увидела поток спирита в небе.

– Вы сразу поняли, что это авария в центральной схеме? – уточнил он.

– Федерико, я не слишком разбираюсь в механике платформ, – честно признала Кейн, – но прекрасно знаю, что если в воздухе колонна спирита – это плохо.

Допрос неизбежно подходил к самой опасной части – к тому, что произошло в центральном узле. Кейн собиралась солгать, выгораживая Атреса, как она уже лгала, рассказывая эту историю жандармам.

Укрывательство схематика было преступлением, и Кейн не была уверена, насколько риск оправдан. Линнел могла никогда не проснуться, «Трель» все еще могла достаться Стерлингу. И все же, если был хоть какой-то шанс, Кейн не имела права его упустить. Она никогда не считала себя хорошим человеком, но даже для нее существовали вещи, ради которых стоит рисковать. Она не могла выдать Атреса, подписав ему смертный приговор и лишив Линнел последней возможности спасти «Трель».

И, если перестать лгать самой себе, ей просто не хотелось быть причиной чьей-то смерти.

Атрес не виноват ни в том, что стал схематиком, ни в том, что никто так и не придумал способа лечить это без точки расщепления. Так что дело было не только в «Трели» и проблемах Линнел.

По крайней мере, когда несколько лет назад перед Кейн стоял такой же выбор – выдать схематика или промолчать, – она промолчала.

Впрочем, тогда ей лично это ничем не грозило. Тогда Федерико Тольди не приходил ее опрашивать и не препарировал равнодушным взглядом.

– Расскажите, что произошло после того, как вы увидели утечку спирита.

– Когда поняла, что случилась авария, я скрыла поток спирита миражом, чтобы не провоцировать панику среди гостей, и отправилась к центральному узлу. – Кейн говорила уверенно и четко, потому что именно так она поступила бы, если бы не медиатор времени.

– Вы взяли с собой Алана Атреса. С какой целью?

В ее показаниях это было самым подозрительным моментом, и Кейн знала, что Тольди не упустит его из виду. Обычному человеку нечего делать рядом с центральным узлом. У мастрессы архетипа не было причин брать с собой обычного человека.

– Вам кажется это странным? Я просто растерялась, Федерико. Я не знала, что именно произошло, повреждение двигателя или самой схемы. Алан воздушный капитан, в тот момент мне показалось, что он сможет помочь.

Объяснение малоубедительное, и Кейн казалось, что Тольди видит ее ложь насквозь, но именно эту ложь он не мог ни проверить, ни оспорить.

– Это единственная причина? – Кончик пера на секунду замер над страницей блокнота, будто на полуслове.

– Да, – спокойно и твердо сказала Кейн, отчетливо понимая, что совершает преступление, которое может разрушить всю ее жизнь.

– Хорошо. – Тольди поставил точку.

Сад на «Трели» располагался почти у самого края верхнего яруса, часть его выходила отдельной площадкой наружу, и в ясные дни с нее можно было увидеть клубящийся где-то внизу Сонм. Сейчас все скрывала облачная муть, в которой раз за разом, как тени под поверхностью воды, проступали образы-обрывки схем: фрагмент крыла птицы, наконечник копья, женская фигура на носу корабля.

«Трель» опустилась слишком низко, почти на уровень Грандвейв. Было холодно, шаль не спасала от сырости, на волосах оседала мелкая морось дождя. Вход на площадку терялся в тумане, и облетевшие розовые кусты стирались до белизны, как незаконченная акварель. Пахло осенью и влажной землей.

Сад производил угнетающее впечатление. Кейн знала, что так будет, и все равно после разговора с Тольди пришла сюда. В детстве это было ее любимое место.

Сад был личным проектом Линнел. Заботиться о нем на воздушной платформе было нелегко, и большая его часть пряталась под стеклянными куполами, только эта площадка оставалась открытой. На ней почему-то росли только розы – упрямые северные розы, которые почти никогда не цвели, но даже когда цвели, их бутоны напоминали выцветшие белесые плевки.

Теперь и их не было.

Кейн зябко поежилась и потерла плечи. Ее злила собственная сентиментальность, совершенно ей не свойственная, и эти странные приступы ностальгии. В конце концов, Линнел позвала ее не для того, чтобы вспомнить прошлое. Она обратилась не просто к подруге детства, а к мастрессе Пятого архетипа, потому что нуждалась в помощи, и Кейн собиралась сделать все, что в ее силах. В планах не было места ни для меланхолии, ни для жалости к себе, ни тем более для уныния, в которое приводил один вид этого сада.

Разговор с Тольди прошел настолько гладко, насколько это было возможным, и все же она чувствовала беспокойство. Люди, пытавшиеся уничтожить «Трель», могли повторить попытку, пока верили, что платформа достанется Стерлингу. Вычислить, кто использовал разрушающий медиатор, невозможно, но если б и удалось, это все равно не решало главных проблем. «Трель» нуждалась в ремонте, и как можно скорее.

Кейн хотелось действовать, но пока Линнел не приходила в сознание, оставалось только ждать. А время играло против нее.

Она еще не обсуждала это с Атресом, вообще не виделась с ним после того, как пришла в себя в своей комнате несколько дней тому назад, но даже если бы он согласился со всеми условиями Линнел, предстояло еще каким-то образом спасти ему жизнь. Кейн не лгала, говоря, что процесс расщепления схематика считался довольно простым, но ему нигде не обучали, и механизм никто не проверял со времен Первой катастрофы, а саму затею – пройти Грандвейв и отправиться к узлу Земли – многие назвали бы путешествием в один конец.

Кейн представила себе Линнел, почему-то именно такой, какой увидела ее на полу в центральном узле, и подумала: просыпайся. Просыпайся, ты очень мне нужна.

Без тебя здесь все развалится.

Шаги за спиной заставили вздрогнуть. В первое совершенно безумное мгновение Кейн пришло в голову, что это действительно Линнел, хотя если бы она пришла в себя, никто не отпустил бы ее гулять по саду.

В тумане проявилась высокая мужская фигура, почти неразличимая в молочной белизне. Она шла по проходу, не торопясь и как будто без цели, словно прогуливаясь.

– Что вы здесь делаете? – подойдя ближе, спросил Атрес – прямо, почти строго, как мог бы капитан спрашивать своего подчиненного.

Это должно было раздражать, но почему-то вызвало у Кейн улыбку.

– Вы действительно не умеете вести светскую беседу, Алан.

Атрес казался странно уместным на площадке – строгая черно-белая фигура, словно сотканная из белесой мути вокруг. Голые розовые кусты по бокам дорожки будто обрамляли его в терновую раму.

– Врач советовал вам лежать. – Проигнорировав, что она назвала его по имени, Атрес встал рядом, заложив руки за спину.

– Это было несколько дней назад. – Пожалуй, глупо было храбриться в его присутствии, потому что она все еще чувствовала себя истощенной, но Кейн просто не хотелось возвращаться в комнату. – Вы беспокоились за меня, я польщена.

Она сказала это не всерьез, полушутя, но Атрес все равно ответил без улыбки:

– Я не беспокоился за вас, я осматривал «Трель». Хочу понять, во сколько мне обойдется помощь Линнел Райт. Не думал, что платформа в столь плачевном состоянии.

Кейн улыбнулась и снова посмотрела на Сонм. Ей показалось, что просвете облаков мелькнул погнутый шпиль высокого здания.

– Вы не знаете, очнется ли Линнел, но уже прикидываете сумму, о которой она попросит?

– Несколько дней назад мы решили, что это «надежда».

Кейн плотнее укуталась в шаль, хотя та не спасала ни от холода, ни от сырости.

– Вы мне поверили.

– Разумеется.

Он сказал это, констатируя факт, и было странно думать, что человек вроде Алана Атреса доверился словам Кейн, пусть и в такой малости.

– Знаете, вам на самом деле повезло. С момента Первой катастрофы у схематиков не было даже надежды. Для всех, кроме вас, это все еще приговор. Независимо от статуса и денег.

– Надежда имеет смысл, только если она оправдывается, – возразил он спокойно. Внизу, в просвете слева от них, медленно проплыла скошенная вершина какой-то башни. – Меня вы пока не вылечили, Линнел Райт пока не очнулась, а платформа все еще нуждается в срочном ремонте. – Он оглянулся по сторонам и равнодушно пожал плечами. – Угнетающее зрелище.

Умом Кейн понимала, что в глазах постороннего человека «Трель» – просто платформа в аварийном состоянии, старая, обедневшая и не стоящая того, чтобы ее спасать, но тем не менее сказала:

– Просто сейчас не сезон. Когда этот сад зацветет, здесь станет по-настоящему чудесно.

Разумеется, Анна преувеличивала, потому что эти розы – маленькие, понурые и очень живучие – не особо ей нравились. Шипов у них было больше, чем листьев, и цвели они недолго. Но она рядом с ними выросла, и только потому они имели для нее значение. Желание доказать их ценность было из детства и, как и многие ее порывы родом из детства, толкало Кейн на глупость. После разговора с Тольди, когда ей приходилось взвешивать каждое слово и наперед просчитывать последствия, эту глупость хотелось совершить. Всего одну, безобидную.

– Знаете, Атрес, если бы вы увидели этот сад во всей красе, думаю, вы бы его полюбили.

Он повернул голову, посмотрел бесстрастно. Зрачки сливались с радужкой и казались двумя аккуратными дырами.

– Я равнодушен к цветам.

– Вы просто не видели. – Кейн улыбнулась. – Смотрите.

В ее состоянии использовать архетип было неразумно, и все же она нашла взглядом красное яблоко и потянулась к спириту под поверхностью мира. Мираж плеснул наружу, привычно затопил пространство, и достаточно было всего лишь зачерпнуть, чтобы вытянуть желаемый образ.

Первым она создала запах – морозный, очень нежный, почти неразличимый, с едва уловимой нотой соли. Кейн выхватила его из воспоминания, ей тогда было восемь. Весна наступила рано, розы распустились, а потом вернулись холода. Когда Кейн пришла на площадку, розы облетали, лепестки их ложились на землю медленно, торжественно и тихо. А она плакала, думала, что цветы умирают. Хотя этот сорт оказался на диво живучим.

Атрес хмуро обернулся на пустой сад, и Кейн плеснула Миражом на дорожки, на колючие, почти черные от влаги кусты. Цветы распускались – нежные, почти светящиеся бутоны. На самом деле такими эти розы никогда не были, только в детстве, когда все казалось ярче и больше.

– Достаточно. – В тишине голос Атреса был четким и безусловным, как выстрел.

Кейн убрала мираж, и он растворился в воздухе, превратившись в обычное воспоминание. Немедленно накатила слабость, и огромного труда стоило не упасть.

– Видите? – Она заставила себя улыбаться. – По-настоящему чудесно.

Атрес смотрел мрачно и совсем не походил на человека, которому понравилось представление.

– Я не думал, что вы настолько…

– Романтична? – подсказала Кейн, чувствуя, как начинается озноб.

Действительно не стоило использовать спирит в таком состоянии.

– Глупы, – поправил Алан холодно, как будто глупость оскорбляла его лично.

Это было забавно, и она засмеялась бы, если бы ее чуть меньше трясло от холода.

– Я солгала инспектору и согласилась помочь схематику. Я или полная дура, или безумна. Вы знали об этом с самого начала.

Атрес снял китель и накинул ей на плечи. Сразу стало теплее.

– Помолчите. Вы уже достаточно наговорили.

Китель был тяжелым, плотная ткань хранила тепло тела, пахла горьковатой туалетной водой и едва заметно человеческой кожей. Это почему-то смущало, и вместе с тем собственное смущение казалось Кейн смешным.

– Теперь замерзнете вы.

– Со мной все будет в порядке, – сухо отозвался он, хотя белая рубашка не спасала его ни от холода, ни от сырости.

– Извините, Атрес. Глупо получилось. – Последствия использования спирита стирались, понемногу отступал холод – все-таки Мираж был родственным для Кейн архетипом и почти не требовал усилий для использования.

– Хорошо, что вы это понимаете. И можете называть меня по имени. Вы и без того постоянно сбиваетесь, звучит нелепо.

– А вас это раздражает.

– Естественно.

Она снова повернулась к краю площадки, туда, где в белизне угадывались текучие силуэты Грандвейв. Кейн не хотелось видеть глаза Атреса в тот момент, слишком равнодушный у него взгляд.

– Жаль, что вам не понравился сад. Мне хотелось, чтобы вы увидели «Трель» красивой. Это место стоит того, чтобы его полюбить.

– Я равнодушен к миражам.

– И к цветам. Да, я поняла. – Кейн наконец согрелась и, сняв китель, протянула Атресу. – Спасибо.

Проигнорировав благодарность, он спросил:

– Что вы будете делать, если Линнел Райт не очнется через неделю?

– Подожду еще неделю. – Без кителя снова стало холодно, и Кейн плотнее укуталась в шаль. – У меня немного вариантов.

– Платформа нуждается в ремонте. Если мы опустимся чуть ниже, окажемся в Грандвейв.

– Ваше время тоже не бесконечно, – добавила она, хотя не знала, как далеко зашел процесс: некоторые схематики мутировали в последнюю стадию годы, другим хватало недели.

Говоря откровенно, Кейн и не хотелось знать, как много времени у Атреса. Пока она все равно ничего не могла сделать. Анна представила вдруг, что они все ждут и ждут, пока проснется Линнел, а Атрес медленно сливается с медиатором, чтобы в конечном итоге превратиться в схему вроде валькирии. В призрака самого себя. Мысль была жуткой и одновременно совершенно нереальной. Кейн поежилась. Атрес казался жестким и слишком настоящим, чтобы представлять его в качестве схемы.

– Я свяжусь с главным офисом «Скайлинг», они пришлют несколько грузовых дирижаблей, чтобы помочь «Трели» набрать высоту, – неожиданно сказал он. – Также я дам деньги на первичный ремонт – простейший, только чтобы платформа могла уверенно держаться в воздухе. Линнел Райт без сознания и не может принимать никаких решений, но у нее есть управляющий. Его подписи на договоре будет достаточно.

– Щедрое предложение, – мягко заметила Кейн. – Слишком щедрое, чтобы быть правдой.

– Разумеется, – не стал спорить Атрес. – Компания «Скайлинг» заключит с «Трелью» контракт, а вы отправитесь со мной к точке расщепления. Если я вернусь живым, моя компания спишет долг и оплатит капитальный ремонт. Если нет, Линнел Райт придется вернуть все затраченные на «Трель» средства. Если вы согласитесь, мы отправимся в Древние Города сразу, как будут улажены формальности.

Может, не безрассудно щедрое, но его предложение все еще было хорошим.

– Вы готовы указать в контракте, что спишете долг сразу, как только вернетесь?

– Верно.

– Вы же понимаете, скорее всего, это станет известно Стерлингу. Он сделает все, чтобы мы не вернулись.

– Разумеется. – Атрес не боялся. Или не подавал виду. – Выбор только за вами, – добавил он. – Вы не знаете, очнется Линнел Райт или нет и насколько оправдан риск. Но вы уже солгали ради меня инспектору и уже замешаны в происходящем.

Кейн улыбнулась.

– Вопрос надежды?

– Да.

– Вы же знаете, я уже дала на него ответ.

Ричард – а пока Линнел не пришла в себя, управляющим на платформе был именно он – согласился принять помощь «Скайлинг» тем же вечером, ничем принципиально не рискуя. «Трель» катастрофически нуждалась в ремонте, и уже на следующий день прибыли грузовые дирижабли – восемь массивных воздушных судов черно-красной расцветки, фирменных цветов «Скайлинг». Кейн стояла рядом с Атресом на главном воздушном причале и смотрела, как их тросами крепили над ключевыми узлами платформы.

Облачная муть наконец-то рассеялась, небо было пронзительно-голубым, почти прозрачным. Таким ясным, каким оно бывало только на «Трели».

Атрес следил за процессом молча, привычно заложив руки за спину, и казался до странности уместным, словно кто-то нарисовал его портрет специально на воздушном причале: строгая, одетая в капитанскую форму фигура с идеально прямой спиной.

Атресу шли открытые пространства, наполненные воздухом.

Через несколько часов «Трель» начала набирать высоту. Сонм отдалился, стал рваной облачной пеленой где-то внизу, и уже невозможно было разглядеть отдельные схемы.

Впрочем, у Кейн и не было повода смотреть вниз.

На следующий день на платформу прибыл адвокат «Скайлинг» и привез с собой договор. Уточнение и подписание его не заняло много времени.

Вечером, через два неполных дня после разговора в саду, Кейн впервые пришла в комнату Линнел.

Было темно, на столе горела масляная лампа – Линнел не выносила спирит-светильников у себя в спальне – и пахло лекарствами. Тяжелые темно-синие портьеры закрывали единственное круглое окно.

Линнел лежала на их с Дэном двуспальной кровати и казалась ребенком. Свет лампы делал ее лицо пронзительно ярким по сравнению с чернильными тенями, притаившимися в углах комнаты.

На стуле возле кровати сидела девочка лет десяти.

Кейн стало неловко. О Мери Райт, дочери Дэна и Линнел, она не знала практически ничего и видела ее всего пару раз.

У Мери были темные вьющиеся волосы и темные глаза, как у матери Дэна. Она и внешне ничем не походила на Линнел.

– Госпожа Анна. – Мери слегка поклонилась, не вставая, и замолчала. Кейн никогда о ней не вспоминала, будто дочь была из какой-то другой, параллельной жизни Линнел, которая не имела значения. – Мама пока не пришла в себя.

– Это вопрос времени, – как можно уверенней ответила Кейн, хотя собственный голос показался ей чужим.

Линнел не приходила в сознание уже четыре дня. Ее раны не были смертельны, но никто не мог сказать, чем обернется спирит-отравление: иногда люди засыпали навсегда, иногда пробуждались без последствий, а иногда умирали спустя некоторое время.

– Спасибо, что приехали. Мама ждала вас. – Мери говорила спокойно, по-детски прямолинейно, не обвиняя и без злости, и все же слова ее били навылет.

«Я опоздала, следовало приехать раньше», – подумала Кейн, но говорить об этом не хотелось. Она прочистила горло, прежде чем ответить:

– Я думала, ты сейчас в школе.

– Я приехала на праздник. – Мери смотрела серьезно, казалась старше своих лет, и Кейн вдруг стало стыдно, что она никогда не задумывалась о дочери Линнел.

Ей не приходило в голову ни предложить помощь, ни даже просто поговорить. И теперь в первую очередь Кейн ощущала неловкость, не ожидая застать кого-то в комнате. Ведь она пришла попрощаться.

Линнел разозлилась бы, наверное: и на это, и на то неловкое молчание, которое последовало после слов Мери. Кейн не знала, что сказать.

– У тебя все хорошо? – спросила она наконец.

– Да. Ричард обо мне заботится.

Насколько Линнел была важна для дочери? Как часто Мери видела мать?

Кейн подумала, что так могло случиться только в жизни. Будь она героем книги, пришла бы к постели Линнел, и никого не оказалось бы рядом.

– Если хотите, я могу уйти, – предложила Мери, глядя снизу вверх серьезными темными глазами.

Она напоминала куклу, эта не по годам серьезная, не похожая на свою мать девочка.

– Не надо. Я зашла узнать, как состояние Линнел. – Кейн все равно не смогла бы ее прогнать. – Мне нужно будет уехать ненадолго, я вернусь… как можно скорее, – закончила неловко и добавила: – Скажи маме… когда очнется, мы обязательно поговорим.

Мери молчала. Но, уже закрывая за спиной дверь, Кейн услышала:

– Да, госпожа Анна.

Ей захотелось прислониться к створке спиной.

Личный корабль Атреса назывался «Сильверна». Это был среднего размера серебристо-белый дирижабль почти без декоративных элементов. Он был жесткого типа, с обычными для такой конструкции страховочными спирит-двигателями. Главная схема выглядела как птица, и проекции ее крыльев едва заметно светились под гондолой. «Сильверна» одновременно казалась совершенно не похожей на Атреса и странно ему подходила.

Она пристала к главному причалу «Трели» в восемь тридцать утра, и на Атреса с Кейн легла ее полупрозрачная тень. Десять белых винтов «Сильверны» замедлились, и посадочные механизмы потянули дирижабль вниз.

Атрес наблюдал за стыковкой, привычно заложив руки за спину, ветер трепал его черные волосы, и в тот момент он казался до смешного красивым, пронзительно свободным и странно черно-белым.

Возможно, ситуация к этому не располагала, но Кейн, не удержавшись, улыбнулась.

– Художники выстроились бы в очередь, если бы увидели вас сейчас, Алан.

– Не понимаю, о чем вы, – ответил он равнодушным взглядом.

– Вам идут небесные корабли.

– Дирижабль – не аксессуар, он не может идти.

– Не стану с вами спорить. Это не в моих интересах.

Кейн поправила сбитую ветром шляпу, переложила походный саквояж из левой руки в правую. Она всегда старалась брать с собой как можно меньше вещей, и каждый раз это старание шло прахом.

Заметив ее дискомфорт, Атрес протянул руку.

– Дайте. Я помогу.

– Благодарю. – Кейн не видела причин отказываться, хотя Атрес с женским красным саквояжем выглядел довольно забавно. – Не думала, что вы способны на галантность.

– Хотите, чтобы я его вернул?

– Как только мы поднимемся на борт. – Кейн улыбнулась, заправив за ухо выбившуюся прядь волос, – пока «Сильверна» заходила на посадку, «Трель» отключила главный спирит-купол, и по посадочной площадке гулял ветер.

– Очень раздражающая привычка. – Атрес недовольно поджал губы.

– Принимать помощь?

– Оставлять за собой последнее слово.

«Сильверна» наконец опустилась достаточно низко, и из гондолы спустили трап – пронзительно белый настил с выступами.

Атрес поднялся первым, Кейн последовала за ним.

Она всегда летала обычными транспортными дирижаблями, как правило рейсами медиум-класса, и их салоны ассоциировались у нее с красными кожаными креслами компании «ВиндВингс», запахом кофе и аккуратными официантами в белоснежных рубашках. Небесный корабль Атреса был разведывательным судном и внутри выглядел совершенно иначе.

Они оказались в просторном грузовом отсеке, по краям стен выстроились в два яруса обтекаемые небесные гондолы, тоже бело-серебристые, отмеченные крылатым логотипом «Скайлинг». Над ними располагались П-образная металлическая галерея и ряд круглых корабельных окон под самым потолком, свет из которых ложился на пол, будто пятна прожекторов. В воздухе кружились пылинки, пахло машинным маслом, где-то за переборкой тихо гудели двигатели.

У входа Атреса встретил молодой человек лет семнадцати, одетый в стандартную униформу «Скайлинг». У него были непослушные светлые волосы, делавшие его похожим на одуванчик, и пронзительно голубые глаза.

– Капитан Атрес, – по-военному отсалютовал юноша и вытянулся в струнку, – добро пожаловать на борт. – Он излучал тот неизбывный, неразбавленный оптимизм и радость жизни, которые люди вроде Атреса ненавидели всей душой, и тем удивлял.

Кейн он напоминал ретривера, склонного к самоубийству.

– Отнеси в мой кабинет, – не здороваясь, сказал Атрес и протянул ему багаж Кейн.

– Да, капитан! – Юноша принял саквояж, и на секунду Кейн подумала, что он прижмет его к себе, будто дорогой подарок. Впрочем, обошлось. – Все системы готовы к вылету. Я проложил курс на Цитадель с учетом сезонных воздушных течений и…

– Я перепроверю, – оборвал его Атрес.

Наблюдать за ними со стороны было забавно.

– Да, капитан. – Юноша, поклонившись, вытянулся по стойке смирно. – Разрешите идти?

Атрес поморщился, но не возразил, хотя армейское обращение звучало неуместно.

– Идите.

– Ваш родственник? – спросила Кейн, когда юноша поднялся на верхний ярус и скрылся за дверью в дальней переборке.

Атрес посмотрел на нее удивленно, потом нахмурился.

– Вы первая, кто заметил семейное сходство.

Недоумение Атреса было понятным – молодой человек ничем не был на него похож. Мысль о родстве пришла в голову Кейн по другой причине.

– Едва ли вы стали бы его терпеть, не будь он родственником.

Атрес едва заметно улыбнулся. Улыбался он очень редко, и смотреть на него в такие моменты было интересно.

– Дейн Атрес, мой племянник.

– Не знала, что у вас есть братья.

Насколько Кейн слышала, Алан Атрес был единственным наследником своего отца.

– Двоюродный. Идемте.

Он направился к неприметной двери в конце грузового отсека, Кейн последовала за ним.

– Он очень старается, – заметила она словно между прочим, но Атрес едва заметно скривился как от зубной боли.

– У него ветер в голове.

За дверью оказался небольшой кабинет, почти каморка, едва вмещавший стол, заваленный картами, два кресла и небольшой секретер.

Атрес прошел к столу и сел, на удивление, не задев ни одного документа. Кивнул на кресло напротив.

– Устраивайтесь.

Массивное, обитое скрипучей темной кожей, оно оказалось довольно неудобным.

– Как только я перепроверю курс и получу разрешение от главного причала «Трели», мы отправимся в Цитадель, – сказал Атрес. – Экипаж я отпустил в оплачиваемый отпуск, и сейчас на борту помимо нас только Дейн и главный механик. Для перелета их хватит, но «Сильверна» будет медленнее обычного.

Кейн понимала, почему он отпустил команду, и все же путешествие без нужного количества людей само по себе было рисковым.

– Этого будет достаточно?

– Для перелета до Цитадели – да.

– Вы схематик, Алан. Если об этом узнают члены вашей команды, они могут выдать нас властям. Вы поступили правильно. – Кейн не пыталась утешить, озвучила то, о чем Атрес наверняка знал и так, и все же в ответ на ее слова он едва заметно усмехнулся.

– Вы жалеете мое самолюбие? – Возможно, мысль об этом казалась ему забавной.

– Можно и так сказать. Ваше самолюбие дорого мне как память, – в тон ему отозвалась Кейн. – На самом деле я доверяю вам в том, что касается дирижаблей. Если вы уверены, что трех человек для управления кораблем достаточно, чтобы пройти Грандвейв, значит, вы правы.

Путешествие по Древним Городам намного опаснее всего, что ждало их в небе. Кейн не видела смысла просчитывать риск, потому что все равно не могла этого сделать.

– Вы настолько верите мне? – спросил Атрес.

– Вы же поверили мне раньше. Надеюсь, вы знаете, что делаете.

– А если нет?

– Тогда я предпочту об этом не знать.

– Вы самоубийца, – неодобрительно произнес он, заставив Кейн рассмеяться.

– Вы и раньше знали об этом, Алан. И пока я не хочу думать о Грандвейв. У нас есть дела в Цитадели.

Прежде чем пытаться пройти Грандвейв, Кейн нужно было узнать точные координаты точки расщепления, собрать необходимые инструменты и информацию и продлить отпуск в университете.

Первое было сложнее всего. Кейн могла добиться доступа в закрытую секцию государственной библиотеки, в которой содержались карты узлов Земли, но это требовало времени. Был у нее и альтернативный вариант. Намного быстрее, но намного болезненнее.

– Сколько времени вам потребуется? – спросил Атрес.

«Сколько вы можете мне дать? – хотела спросить в ответ Кейн. – Как глубоко в вас пророс медиатор? Как долго вы сможете…» Но эти вопросы не имели смысла. Неважно, как далеко зашел процесс, ни она, ни Атрес не отказались бы от попытки расщепления. Каждый по собственным причинам, но в этом они были похожи.

Тем не менее вопрос, который она задала, с логической точки зрения вообще не имел никакого смысла:

– Это больно? – Она не так много знала о схематиках и вот уже два с половиной года изо всех сил старалась не узнать больше.

Должно быть, Атреса удивил ее вопрос, но ответил он сразу, не пытаясь подбирать слова:

– Как будто от меня отрезают части под наркозом. Я не чувствую боли, но осознаю, что теряю что-то важное.

Кейн не смогла в тот момент смотреть ему в глаза и намеренно перевела взгляд на окно в боковой стене. За плотным стеклом медленно плыли по небу облака.

– Мне не следовало спрашивать. Наверное, я не хотела это знать.

– Ваша жалость бессмысленна и никому не нужна. – Кейн не видела его лица, но говорил Атрес как обычно: бесстрастно и очень ровно.

– Что, если это не жалость, а чувство вины?

Дальнее облако чем-то походило на кита в небе. Смотреть на него было намного проще, чем на Атреса.

– Тогда это вдвойне бессмысленно. Вы не виноваты в том, что произошло со мной.

Его голос, взвешенный и спокойный, немного напоминал Кейн голос судьи.

– С вами – нет, – согласилась она и только тогда посмотрела Атресу в глаза. И правда как два дула. – Хотите, я исповедаюсь вам, Алан?

– Нет.

– Можете считать меня взбалмошной, но я все равно это сделаю.

– Я и без того так считаю, – сухо заметил он.

Странно было ловить себя на мысли, что ей не все равно. Что мнение Атреса, человека, которого она встретила совсем недавно, имеет для Кейн значение. И ей не хотелось его разочаровывать.

Увы, люди не всегда получают то, что им хочется.

– Знаете, Алан, вы не первый схематик, которого я встретила. Несколько лет назад был еще один человек. – Он не отреагировал на ее слова, выражение лица не изменилось, и Атрес не казался напряженным. – Несколько лет назад ко мне обратился Вольфган Хаузер. Возможно, вы слышали о нем.

Тогда Хаузер был известен.

– Нет, – равнодушно сказал Атрес.

Его сцепленные в замок руки покоились на столе, поверх одной из небесных карт, и все вместе наводило на мысли о каком-то странном собеседовании.

– Хаузер был основателем и владельцем «Золотого колеса», самого известного цирка в Цитадели и ее окрестностях. Он также был довольно успешным дрессировщиком.

– Он использовал медиатор?

– Для контроля над животными? Конечно нет, спирит неспособен на подобное. Но у него был медиатор иллюзий – Арлекин. Хаузер использовал его в программах. Я как-то видела одно его представление, оно было по-настоящему волшебным.

– Не отвлекайтесь. – Атрес неподвижно сидел напротив, и его интересовали только факты.

– Хаузер был схематиком на самой начальной стадии, – продолжила Кейн, вспоминая ту давнюю встречу. Детали стерлись, но какие-то вещи все еще снились ей по ночам: тесная, обклеенная афишами гримерка, букеты цветов и их душный запах и Хаузер, еще не успевший до конца оттереть грим. – Он не знал, что с ним происходит. Он думал, что его медиатор начал барахлить, иначе не рискнул бы обратиться к мастрессе.

Кейн помнила тот первый момент, когда взяла в руки Арлекина. Первые секунды непонимания: что это за схема? Почему она так странно звучит? Почему связана с Хаузером? А потом шок при мысли о том, что этот человек, мужчина лет сорока, устало и с любопытством глядевший на нее, ожидая, что она скажет, – обречен.

– Вы объяснили ему?

– Не сразу, – призналась Кейн. – Сначала сказала, что мне нужно все проверить.

– Вы уже знали правду?

– Да. Просто не представляла, как сказать человеку, что для него все кончено.

Может быть, Атрес считал это странным. Может быть, он думал, что Кейн на самом деле все равно.

– Это естественно, – бесстрастно заметил он. – Продолжайте.

– По закону я обязана была выдать Хаузера властям, но я этого не сделала. Мне это ничем не угрожало. Его превращение только началось, и оно шло довольно медленно. Медленнее, чем у любого схематика, про которых я читала потом.

– Но в конце концов вы сказали ему правду. – Атрес не спрашивал, утверждал, и он был прав.

– Да. Я обещала, что никому его не выдам. Мне хотелось дать Хаузеру хотя бы немного времени, пока процесс не зашел слишком далеко. Вы думаете, я лицемерка?

– Нет.

– А я иногда думаю так. – Кейн усмехнулась и добавила: – Но вас вряд ли интересуют мои переживания.

– Продолжайте.

– Я не стала давать ему надежду и рассказывать про метод расщепления. Он узнал о нем сам и через два месяца снова пришел ко мне. Хаузер… знаете, он действительно очень хотел жить. Он предлагал мне деньги, умолял о помощи, пытался угрожать… На самом деле он был хорошим человеком, но я все равно ему отказала.

Ей иногда это снилось: Хаузер у нее в кабинете на коленях со склоненной головой. «Пожалуйста, если не ради меня, то ради моей дочери. Пожалуйста, я найду деньги».

– Все хотят жить. Зачем вы мне об этом рассказываете?

– Это может касаться вас. – Кейн заставила себя внутренне встряхнуться. – У Хаузера была дочь, Эрика. Тогда ей было шестнадцать. Она очень любила отца.

Эрика тоже приходила к Кейн – упрямая светловолосая девчонка, которая казалась младше своих лет. Взбалмошная Эрика, которая не умела отступать.

– Когда я отказала им в помощи, она пошла учиться на мастрессу. Обычно обучение занимает от семи до двенадцати лет в зависимости от способностей ученика, но Эрика, как вы понимаете, очень торопилась. Она выбрала самый простой для освоения архетип – Мираж. И попала в мою группу. У Эрики действительно был талант. – Атрес слушал, не перебивая, и Кейн решила пояснить: – Люди выбирают Мираж по разным причинам: потому что легче остальных или просто им нравится. Это редкость, чтобы к архетипу была настоящая глубинная предрасположенность.

У самой Кейн было не так. Двенадцать лет назад, когда она поступала в университет, у нее был выбор из трех равно доступных ей архетипов. И она выбрала тот, что проще. Тогда спирит был для нее скорее возможностью сбежать от семьи и от статуса, а не истинным увлечением.

– Я ни разу не видела, чтобы кто-то осваивал программу с такой скоростью. У Эрики были настоящий дар и цель, ради которой она была готова на все. Она отличалась от остальных девочек в своей группе. Вообще от всех, кого я знаю.

– Но она не стала мастрессой, – заметил Атрес, словно точно знал это.

С другой стороны, если он искал мастрессу, ему наверняка были известны все, кто получил это звание.

– Обучение проходит в два этапа, – ответила ему Кейн. – Титул мастрессы подразумевает не просто овладение архетипом, а умение управлять спиритом через архетип, который в данном случае носит характер проводника. Он пласт, который отделяет человека от изначального спирита, спирита в его чистом виде. Быть мастрессой означает уметь управлять изначальным спиритом, воплощать его в материальном мире в виде энергии. Эрика очень быстро освоила Мираж, но у этого была и обратная сторона. Нулевой архетип – изначальный спирит – лежит под Миражом. – Кейн было сложно подбирать слова, чтобы описать то, что можно было увидеть только лично, но она надеялась, что Атрес поймет. – Чем глубже связь с Миражом, тем сложнее пройти его насквозь до Нулевого архетипа.

– Она не успела вовремя?

– Нет, все не настолько просто. – Кейн поискала слова, чтобы объяснить. – Нулевой архетип – это дверь, в которую можно или пройти с первого раза, или она закроется навсегда. Обычно подобное не представляет проблем, потому что есть способ определить готовность ученика. Этот этап проходят все, кто соблюдает методику обучения, потому что выходят на него уже тогда, когда готовы. Но на эту готовность уходят годы.

– Должно быть, Эрика Хаузер ждать не хотела.

– Нет. Она решила пойти на риск и попросила меня помочь. Для прохождения последнего этапа нужно разрешение преподавателя – пропуск в комнату для испытания, подтверждение готовности и еще несколько документов. Я предупреждала ее, что это риск. – Но Эрике с самого начала было плевать на риск. Она оказалась очень талантливой, настолько, что, наверное, считала себя неуязвимой. – Знаете, Алан, я и правда верила, что у нее все получится. Ей все так легко давалось.

– Типичная ошибка, – сказал он бесстрастно, и Кейн невесело улыбнулась.

– Теперь, похоже, вы жалеете меня. И вы правы, это действительно оказалось ошибкой. Нулевой архетип вышел из-под контроля, Эрика не сумела его стабилизировать и пострадала. Попала в больницу с серьезными ожогами и так и не стала мастрессой. Ее отец превратился в схему и умер, и я думаю, что Вольфган Хаузер ненавидел меня до самой своей смерти. Такая вот исповедь. Как вам?

– Долгая, – спокойно заметил он. – Зачем вы мне рассказали?

– Вы не верите, что мне просто захотелось поделиться?

– Не верю.

– Вы правы. Я уже несколько лет стараюсь не вспоминать. Но эта история может касаться и вас. Эрика знает координаты точки расщепления. Я могу выяснить их сама, но это займет время, или обратиться к ней. Эрика меня ненавидит, но вам, думаю, не откажет.

Это было рискованно, Атрес понимал – и потому спросил:

– Думаете, она не выдаст нас?

– Она могла бы выдать меня, но я не верю, что Эрика способна причинить вред схематику. В любом случае выбор за вами. Если согласитесь, вам придется пойти к ней со мной.

Он задумчиво побарабанил пальцами по карте, как раз по тому участку, на котором была изображена Цитадель.

– Хорошо. Если вы готовы рискнуть, мы рискнем.

«Сильверна» прибыла в порт Цитадели через пять часов после того, как покинула причал «Трели», и за это время Кейн и Атрес успели обсудить детали путешествия через Грандвейв. Большую часть того, что могло им понадобиться, Атрес собрал еще до встречи с Кейн, остальное – несколько полезных защитных медиаторов – легко могла достать она сама.

Они с Атресом договорились встретиться через два дня – этого времени Кейн должно было хватить, чтобы закончить неотложные дела в университете и собрать вещи.

Кейн вышла в порту Цитадели ближе к обеду того же дня, и Атрес проводил ее до входа в аэровокзал. Он снова нес ее саквояж – Дейн, вероятно, был занят, потому что после той встречи Кейн его больше не видела. Вокруг кипела разношерстная толпа, как раз заканчивалась посадка на огромный пассажирский дирижабль до Траста, и в ярком свете солнца каменные плиты причала казались почти белыми. Гомонили люди, носились по площадке дети, какая-то женщина с собачкой на руках спешила на посадку, на ходу вытаскивая билеты из изящной красной сумочки.

Никто не обращал на Кейн с Атресом внимания.

– Я напишу Эрике с просьбой о встрече, – сказала она, останавливаясь у стеклянных дверей вокзала, напоминавшего оранжерею с его стеклянными стенами и причудливым железным каркасом.

– Если необходимо, я могу проводить вас до экипажа, – невпопад ответил он.

– Не нужно, Алан. Здесь недалеко. И носильщик мне не требуется. – Кейн неожиданно поймала себя на мысли, что впервые будет с ним прощаться – на «Трели» повода не было, они в любой момент в течение дня могли пересечься снова. – Я буду ждать вас через два дня.

Она сделала шаг к дверям и заметила, как он напрягся.

Атрес ничего не сказал, и все же ей пришло в голову, как, должно быть, тяжело отпускать человека, от которого зависит твоя жизнь.

– Можете не волноваться, я не сбегу, – улыбнулась Кейн, – вы нужны мне не меньше, чем я вам.

– Я помню. Меня волнует другое. – Атрес заложил руки за спину. – Будьте осторожны. Стерлинг, возможно, уже знает о контракте, и ваша жизнь может быть в опасности.

Он вовсе не казался обеспокоенным, и Кейн сказала:

– Не думаю, что Стерлинг рискнет действовать в городе. Но вы все-таки берегите и себя тоже. Если случится что-то необычное, постарайтесь связаться со мной.

– Согласен. – Он коротко поклонился и направился к «Сильверне».

Глядя ему вслед, Кейн подумала, что попрощаться у них так толком и не получилось.

Цитадель была одним из немногих оставшихся городов, построенных на поверхности Земли. Врезанная в скалу, монументальная и массивная, со стороны она казалась холодной. Из небесного каноэ даже вечером ее улочки напоминали каменный муравейник. Спирит-фонари освещали дороги, тени от воздушных экипажей скользили по мостовой.

«Золотое колесо» было видно издалека. Переливающееся разноцветными огнями, аляповатое и немного нелепое, оно невольно притягивало взгляд. Цирк располагался на самой окраине города, неподалеку от северной стены.

Каноэ плыло по воздуху неспешно, движение едва ощущалось. Кейн смотрела вниз, на вечерние улицы, и чувствовала, что боится – не отказа, не ненависти к себе, просто самой встречи.

Атрес неподвижно сидел рядом и казался застывшим изваянием. «В чем ваш секрет? – хотелось спросить Кейн. – Как вам удается сохранять спокойствие?» Возможно, он просто не умел бояться.

Полет занял около получаса, и лодочнику пришлось опустить каноэ к самому нижнему ярусу – представление еще не закончилось, и гостевой причал был полностью занят.

Атрес расплатился за поездку и подал Кейн руку, помогая спуститься на мостовую у входа. Ей пришлось придержать юбку, чтобы не зацепиться за витой декор бортика.

Даже на расстоянии от входа было слышно льющуюся изнутри музыку и аплодисменты зрителей – должно быть, только что закончился один из номеров. Пахло сладкой ватой, жареной картошкой и машинным маслом. Афиша на аккуратной изящной табличке гласила: «Видения королевы иллюзий», и с нее всем проходящим мимо улыбалась Эрика.

Кейн с Атресом обошли здание с торца и остановились у служебного хода. Дверь была невзрачной и неприметной, с небольшим аккуратным замком и потемневшей от времени латунной ручкой. Звонок тоже старый – простая медная кнопка.

Кейн нажала на нее, и где-то внутри раздался мелодичный перезвон. Оказывается, все это время она помнила этот звонок.

Им пришлось ждать на улице около пяти минут, прежде чем дверь открыл высокий мужчина с непропорционально маленькой головой.

– Добрый день, Хоуз. – Кейн поклонилась на университетский манер. – Мне хотелось бы встретиться с Эрикой.

Хоуз окинул их неприветливым взглядом и посторонился:

– Госпожа Эрика сейчас на представлении.

– Мы подождем.

Коридор, в котором они оказались, был узким, плохо освещенным, и массивные стены старого здания почти ощутимо давили.

В ответ на просьбу Кейн о встрече Эрика ответила одним-единственным «Приезжайте».

Кейн не ждала, что встреча выйдет легкой, но и не видела смысла загадывать заранее.

Хоуз провел их по коридору до винтовой лестницы и начал спускаться. Света на лестнице не было, и небольшой спирит-фонарь в его руках отбрасывал по сторонам странные тени.

Чем ниже они спускались, тем холоднее становилось. Штукатурка стен сменилась необработанной горной породой, и Кейн почти не удивилась, когда они остановились перед массивными двойными дверьми. Тяжелое темное дерево, обитое железом, кое-где едва заметно переливалось линиями спирита, в него была встроена схема. Что-то защитное, насколько могла судить Кейн.

Она ни разу не была там, но без труда определила, почему Эрика распорядилась привести их с Атресом именно сюда.

Хоуз повозился с массивным железным замком, прежде чем двери поддались, и Кейн заглянула внутрь.

За дверью оказалось просторное помещение, гулкое и почти пустое. У дальней стены, полускрытая ширмой, стояла кровать, ближе к выходу – стол и два кресла. Света не хватало, чтобы рассмотреть все, но Кейн и не требовалось. Она знала, куда их привели.

Они с Атресом оказались в комнате, в которой Вольфган Хаузер, отец Эрики, провел свои последние месяцы.

– Садитесь, – неприязненно сказал Хоуз и ушел, закрыв за собой дверь.

– Он не любит вас, – невозмутимо заметил Атрес, остановившись возле письменного стола.

– Никто здесь не любит меня, – ответила Кейн, занимая одно из кресел. – Мое решение обрекло Хаузера на медленное угасание в этой комнате. Такие вещи не располагают к любви.

– Не худшее, что вы могли бы сделать. – Атрес наклонился над столом, явно не испытывая неловкости от того, что находился в комнате мертвого человека. – Думаете, Эрика Хаузер намеренно заставляет нас ждать?

– Я не знаю.

Кейн помнила Эрику разной – порывистой и упрямой, в отчаянии умоляющей спасти отца, собранной и сосредоточенной в университете. И помнила ее на полу в зале испытаний – скорчившуюся от боли фигуру в простом красном платье ученицы, белокурые локоны на грубом камне пола, извивающиеся образы Миража вокруг – темные, страшные.

До того Эрика была удивительно красивой девушкой. Потом Кейн видела ее в больничной палате, все еще бессознательную, укутанную дымом образов и видений. Часть лица и правая рука были изуродованы ожогами, Эрика лежала неподвижно, пронзительно бледная на фоне застиранной больничной простыни, и казалась сломанной куклой.

– Мы не виделись долгое время. Сейчас она может быть совсем не такой, какой я ее помню.

Хотя прежняя Эрика наверняка заставила бы их с Атресом ждать.

– Вы не представляете насколько, мастресса Анна.

Голос за спиной заставил Кейн вздрогнуть. Она не почувствовала ничего – дверь не скрипнула, открываясь, никто не заходил в комнату, разве что почудилось присутствие постороннего спирита, но оно едва читалось на фоне схемы на двери. И голос был странным, нечеловеческим, он расслаивался на детский и взрослый, на голос мужчины и женщины, как будто слова произносили несколько человек одновременно.

Кейн обернулась. Женская фигура – полупрозрачный силуэт, словно туманом укутанный образами Миража, – стояла в дверях.

– Что вы так смотрите? – Постепенно голос Эрики становился нормальнее, был все ближе к тому, как она говорила в университете. – Не ожидали?

Образы текли вокруг – странные, полуразличимые: вереница птиц, волна, тени деревьев извивались, сливаясь с другими, словно стремились прочь от Эрики. В просветах все больше угадывалось настоящее – фрагмент платья, рука, затянутая в кружевную перчатку.

Должно быть, Эрика пришла сразу с представления. Или же теперь так одевалась.

– Помните, на занятиях вы говорили нам, что невозможно жить в Мираже. – Спирит стекал с нее, собирался клубами у ног, вился кольцами вокруг головы. – Вы были неправы. Я теперь даже сплю с точкой смещения под подушкой. – Спирит вокруг лежал слоями, и Кейн не понимала, как могла не почувствовать его раньше. Под одним образом скрывался другой. Звуки и запахи, картинки и фантомные ощущения – холод, тепло, прикосновение чешуи. – Здорово, правда, мастресса Анна? Я теперь настоящая королева иллюзий. Зрители в восторге.

– Спасибо, что согласилась встретиться с нами. – Кейн больше нечего было ответить.

Эрика выглядела младше, чем в университете, и была прекрасна. Ее кожа светилась, золотистые волосы, собранные в два длинных хвоста, сияли. Она вся казалась изумительной, нереальной картиной, укутанной клубами Миража. Она и была картиной – от причудливого черно-красного корсажа до пышной юбки, от маленькой, почти игрушечной шляпки на голове до изящной вуали. Образ внутри образа. Настоящая Эрика – изуродованная девочка, которую Кейн видела на больничной койке, – пряталась где-то внутри, и у Кейн это почему-то вызывало чувство острого сожаления.

– Не стоит, мастресса Анна. Конечно, я согласилась встретиться с вами. Вам что-то нужно, иначе вы не пришли бы. Что-то нужно вам настолько, что вы готовы просить, а то и умолять. Знаете, сколько я мечтала, что вы придете меня умолять? – На секунду, всего на миг под ее совершенным лицом проступило настоящее – фрагмент ожога, как набежавшая на лицо тень. – Я, мастресса Анна, ждала, что вы придете. Почему-то верила, что это рано или поздно случится. И вот вы здесь, и не одна. Кого вы привели с собой?

– Алан Атрес, – представился он, прежде чем Кейн успела ответить. – Мне нужны координаты точки расщепления.

На секунду в образах, окружавших Эрику, мелькнуло лицо. Кейн показалось, что она узнала Вольфгана Хаузера. Оно появилось и пропало, а Эрика рассмеялась.

– Да. Я ожидала чего угодно, только не этого. А ведь я заранее решила вам отказать. Правда, тогда еще не знала, о чем вы попросите.

– Именно поэтому я привела Алана. Координаты нужны ему. Он схематик.

На миг, так быстро, что Кейн едва успела заметить, Эрика потеряла контроль над Миражом – тени брызнули в стороны, пятнами легли на стены, словно пытаясь их сожрать, а потом вернулись в привычный клубящийся поток.

– Да, – задумчиво, словно самой себе, повторила Эрика, – я ожидала от вас чего угодно. Но не этого.

– Вы не откажете, – убежденно сказала Кейн. – Вы могли бы отказать мне, но не Алану.

Жестоко было использовать Эрику так, но Кейн уже давно не питала иллюзий – между ними уже ничего нельзя было исправить.

– Я вас ненавижу, мастресса Анна, – равнодушно, почти буднично произнесла Эрика. – Вы знаете и потому не боитесь, что я возненавижу вас сильнее. Алан, верно? – Она повернулась к Атресу, и образы потекли к нему волной, полупрозрачными руками из тени, крыльями черных бабочек.

– Предпочту по фамилии.

Кейн в который раз удивилась тому, как легко ему удавалось сохранять спокойствие.

– А вы смелый человек. – Эрика рассмеялась, и в ее голос вплелся перезвон колокольчика и грохот падающих книг. – Папа тоже был смелым, пока не понял, что его ждет.

– Мне несвойственно впадать в панику. – Атрес ответил, словно не было вокруг ни беснующегося потока Миража, ни полупрозрачных рук, что извивались рядом с его лицом.

– Даже если того требуют обстоятельства? – Кривая улыбка расколола лицо Эрики пополам, превратила в уродливую маску – страшную и пронзительно настоящую.

– Не бывает таких обстоятельств, – сказал Атрес с той безусловной уверенностью, которая так подкупала в нем Кейн.

Для него не существовало оттенков и полутонов, он не сомневался и не переживал. Он действовал, если мог действовать, или искал способ действовать, если не мог. Для них с Эрикой он был как скальпель – острый и совершенный в своей простоте инструмент, равнодушный и к их проблемам, и к миражам.

– Наверное, вам очень легко жить, я вам почти завидую, – призналась Эрика. – Значит, хотите, чтобы я дала вам координаты?

– Да.

– А если не дам, мастресса Кейн все равно их достанет. Вот только успеет ли вовремя.

Она говорила, а образы вокруг нее затухали, растворялись в воздухе, и наконец осталась только изуродованная девушка с двумя детскими хвостиками. Кружевные перчатки, маленькая шляпка, ожог на щеке.

Кейн иногда думала, что стало с Эрикой после того неудачного испытания, и теперь чувствовала только грусть, что все сложилось именно так.

– Этот человек, наверное, дорог вам, мастресса Анна. Настолько, что вы пришли ко мне. – Настоящий голос Эрики звучал тихо и невыразительно. – Я помню, как сама приходила к вам. Папа был мне очень дорог. А вам очень нужны эти координаты.

«Мне жаль, что так получилось с твоим отцом», – хотела бы сказать Кейн, но от этого никому не стало бы легче.

– Да, мне очень нужны координаты.

– Тогда умоляйте. – Эрика предложила это походя, будничным тоном, как будто просто называла цену. – Валяйтесь у меня в ногах, вытирайте волосами пол и умоляйте. Так делают люди, когда им отчаянно что-то нужно. Я так делала, помните?

Да, Кейн помнила.

Она встала с кресла, опустилась на колени, склонила голову, чтобы скрыть лицо. Оказалось неожиданно несложно, да и почему должно быть иначе? Для нее все не так, как для Эрики. Не было за этим ни искренности, ни мольбы.

Имитация. Эрика умоляла, потому что действительно любила своего отца. Кейн делала это, чтобы получить желаемое.

Когда она была маленькой, гувернантка в наказание иногда ставила ее на коленях в угол. Рассыпала там крупные бусины, чтобы стоять было больно, – обычное наказание для девочек из высшего круга, – и оставляла так на полчаса. Кейн не спорила, не пыталась избежать наказания, но никогда не отступалась от того, что задумала.

С тех пор ничего не изменилось.

– Я умоляю, дайте нам координаты точки расщепления. От этого зависит жизнь дорогого мне человека. – Наверное, отчаявшиеся люди умоляли иначе – собственные слова казались ненастоящими, цитатой из книги.

– Не верю, – фыркнула Эрика. – Смотрю на вас, мастресса Анна, и не верю. Я бы вытерла о вас ноги, но мне даже этого не хочется. Я…

– Хватит. – Голос Атреса прозвучал неожиданно четко, будто выстрел. – Поднимитесь, Кейн. Этот фарс пора заканчивать.

Кейн осталась на месте.

– От этого может зависеть ваша жизнь, Алан. И мне… – Не трудно.

Ей действительно было не трудно.

– В конечном счете, это бессмысленно. – Он положил руку ей на плечо, пальцы сжались до боли, будто стальные. Атрес не спрашивал, хочет ли Кейн подняться, собирается ли это делать. При необходимости он сам заставил бы ее встать. – Вы, – обратился он к Эрике, – или согласитесь дать координаты, или нет. В любом случае ваш отец не оживет.

Эрика молчала и казалась застывшей.

– А вы не боитесь делать другим больно, – сказала она наконец. – Я не дам координаты. Я просто не смогу жить с собой, если соглашусь так просто. Даже если вы схематик. Даже если вы обречены, как папа. А если соглашусь, буду ненавидеть вас за то, что вас спасли, а его нет.

Кейн поднялась. Вставать оказалось тяжелее, чем опускаться.

– Думаешь, Вольфган Хаузер хотел бы для тебя этого?

– Разумеется нет. Но он мертв, кого это теперь волнует? Я не дам вам координаты, – повторила она, словно для себя, и Мираж снова укрыл ее будто волной – клубящимися образами, совершенной картинкой красивой Эрики. – Но я могу отправиться с вами. – Тени под ногами извивались, свивались кольцами, как змеи, и распускались цветами, словно в Эрике боролись красота и уродство. – Мне плевать на вас, мастресса Анна. И на вашего дорогого человека тоже, – добавила Эрика, и ее совершенное лицо странно скривилось, будто она вот-вот расплачется. – Мне нужно самой увидеть, что точка расщепления сработает. Что есть способ спасти схематика, что он всегда был. Ради этого… Да, ради этого я отведу вас к узлу Земли.