Новый старый 1978-й. Книга седьмая

Глава 5

Кто летал за границу, тот прекрасно знает, какое чувство охватывает тебя утром в день вылета. В душе ощущается тихая радость и в твоих действиях появляется некоторая торопливость от желания поскорее добраться до аэропорта и сесть в самолёт. Вот такое же и у меня было приподнятое настроение и внутри бурлила жажда активных действий. Своих девчонок я не разбудил, потому что встал с кровати очень аккуратно. Я представлял себя в этот момент сапером, ползущим в тыл врага по минному полю. На этом поле были только две мины, но зато какие! Даже не мины, а фугасы с часовым механизмом замедленного взрывного действия. Мне очень не хотелось их разбудить, поэтому я действовал предельно аккуратно.

На улице было ещё немного сумрачно в столь ранний час, но невдалеке маячил бессменный «Москвич» моей бдительной охраны. Я им давно предлагал выбить для них «Волгу», но Алексей сказал, что «Волга» слишком приметная машина. Ну не надо, так не надо. А дома, после душа, я с разбегу прыгнул на это минное поле, так как пора было моим жёнам вставать, и фугасы в лице Солнышка и Маши взорвались, ударив меня справа и слева своими подушками, как направленными взрывными волнами. А я их сграбастал, притянул к себе и поцеловал, сначала одну, а потом вторую. И тогда они заулыбались, сразу забыв о том безобразии, которе я только что устроил.

— Вставайте, сони, — сказал им я, стаскивая их с кровати за ноги, так как во мне бурлила переполнявшая жажда деятельности. — Самолёт улетит без нас.

— Никуда он не улетит, — ответила Солнышко, зевая. — Мы там самые главные пассажиры. Спать ещё хочется.

— В самолёте отоспишься.

— А я дома отосплюсь, — сказала Маша, встав первой и отправившись в гостевой туалет.

Именно так они и договорились делить наши два туалета. Хорошо, что в этой квартире их было больше одного. Строители, видимо, изначально предполагали, что в них могут жить такие вот необычные семьи и поэтому построили их специально как будто бы для нас. А я тем временем пошёл варить кофе и делать бутерброды. Захотелось именно бутербродов, потому, что они олицетворяли для меня образ кочевой и походной жизни.

Вот мои две красавицы встретились у двери в ванную и обе пошли принимать душ. У меня появилось желание по возвращению из Лондона установить второй смеситель, чтобы они плескались в ванной одновременно. Тогда процесс мытья, однозначно, ускорится, как минимум, в полтора раза.

Сев за стол, мы стали не только есть, но и обсуждать нашу программу в Лондоне.

— Машу надо будет, обязательно, представить королеве, — высказал я предложение, которое вызвало бурю эмоций у Маши и улыбку у Солнышка.

— Ни за что, — взволнованно ответила Маша. — Вы что, смерти моей хотите? Я ещё что-нибудь скажу не так и разразится международный скандал.

— Тогда я представлю тебя принцу Эдварду. Его ты не боишься?

— Буду я еще бояться какого-то мальчишку. Я его почти на полтора года старше.

— Значит, договорились. Ну что, позавтракали? Тогда давайте собираться.

Вот Димка сегодня удивится, увидев Машу в столь ранний час у нас дома. Но я ему ничего рассказывать не буду. Серёге я вчера рассказал о моих изменениях в составе семьи и он воспринял это спокойно и, самое главное, никому об этом не расскажет. А вот Димке о нашей странной совместной семейной жизни лучше не знать. Ему мы скажем, что Маша осталась ночевать потому, что записывали и репетировали допоздна новые песни. Что почти правда.

Так, в этот раз чемоданов набралось шесть штук. Два из них были с нашими сценическими костюмами. У Маши был один чемодан и кучу вещей, купленных вчера, она оставляет у нас. Её Димка с ребятами потом домой отвезёт. Маша помогла Солнышку накраситься и моя первая жена отдала второй жене так понравившейся ей набор косметики. Моей первой жене он будет нужен для церемонии награждения, но в Лос-Анджелесе с нами будет Лиз, у который есть похожий. Так, билеты и паспорта я взял. Два чека и наличные деньги я тоже не забыл. Главное, в сумке лежит письмо Брежнева, которе необходимо оберечь как зеницу ока. Гитара уже стоит в прихожей, поэтому мы дружно, все втроём, сели на дорожку, так как это стало нашей доброй традицией, которую я ввёл ещё во время поездки в Лондон.

Ну вот и Димка пришёл с тремя фанатами.

— Привет всем, — поздоровался со всеми нами мой заместитель по нашему клубу. — Маш, а мы тебя потеряли.

— Мы тут пишем каждый день и репетируем без передыху, — ответила Маша подготовленную заранее фразу.

— Андрей, ну ты вчера и показал класс. Мы конечно знали, что ты крут. И в Лондоне с двумя террористами схлестнулся, и в Париже с шестью быстро разобрался. Но чтобы вот так, сразу с четырьмя учениками самого Штурмина и голыми руками. И ты сразу чёрный пояс получил, первый из всех нас. Все ребята и девчонки тебе завидуют.

— А все ребята и девчонки по утрам километр по стадиону в любую погоду бегают и бой с тенью на дома устраивают? — спросил я в ответ.

— Да у нас мало кто вообще просто зарядку делает. Но теперь, посмотрев на тебя, все решили по утрам на школьном стерадиане бегать.

Я видел, как Солнышку и Маше было приятно слышать похвалы и восхищения ребят в мой адрес. Теперь они поняли, что такое, на самом деле, чёрный пояс и какое чувство он вызывает у других. Это уважение и восхищение у друзей и новичков. Из зависть и опаску у врагов.

— Вот это вы молодцы, — похвалил я Димку, понимая, что мой пример теперь приобщит многих к спорту, если не большинство учащихся нашей школы. — Людмила Николаевна вас всех спокойно отпустила нас провожать?

— Вообще без проблем. Она уже привыкла к этому да и через два дня уже летние каникулы начинаются. Привет тебе, кстати, передавала.

— И ей передавай от нас привет. Ладно, в машине поболтаем. Раз ничего не забыли, тогда вперёд.

Мы вышли из подъезда и увидели знакомый «рафик» и десять фанатов, одетых в нашу форму. Среди них стоял смущенный Серега и с ним рядом…Жанна. Ну ё-моё. Хорошо, что Ирину с Ольгой сюда не принесло. Пришлось изобразить улыбку на лице и спокойно ответить на приветствие Жанны. Мои жёны тоже посмотрели удивленно на одну из солисток группы «Серебро», но ничего не сказали. А чего удивляться? Есть же русская поговорка: «Каков поп, таков и приход». У меня по одной любовнице в каждом городе, где я бывал, уже есть и этот туда же. А, нет. В Ницце я не успел никого себе завести, зато в Лондоне зразу двух сподобился.

Я Серёге не стал ничего говорить. В самолёте долго лететь придётся, можно будет спокойно пообщаться без свидетелей. Жанна была искренне рада нас всех видеть, поэтому никто не стал на неё обижаться. А Димка специально решил мне ничего говорить, чтобы я заранее не разозлился. Хотя чего тут злиться? Я Сереге не нянька, пусть сам со своими девушками разбирается. Хотя я его могу понять, как мужчина. У нас в этом возрасте у всех поголовный сперматоксикоз. Поэтому раз уж начал вести свою регулярную половую жизнь, то каждый день «простоя» очень болезненно отражается на мужских гениталиях.

Загрузив наш багаж и рассевшись по машинам, мы направились в сторону уже ставшего нам родным аэропорта Шереметьево. С заднего сидения Солнышко наставляла Машу, как вести себя в самолёте и что с собой брать в Лондон, а что они уже там вместе купят. А я спросил Димку:

— Как там мой бюст поживает?

— Он у нас знаменитость районного масштаба, — ответил Димка. — К нему теперь постоянно журналисты приезжают. Народ местный приходит на него полюбоваться. Бабушку твою там видел и говорили, что родители Светланы приходили посмотреть на своего зятя в бронзе. Многие фотографируются на его фоне на память.

— Смотри ж ты. Я думал, что все сразу забудут о нем. Так, теперь по поводу карате. До моего приезда самостоятельно руководишь организацией этого процесса. Я приеду и решу, как его лучше оптимизировать.

— Да после вчерашнего твоего выступления вся наша школа к нам запишется. Все только и мечтают научиться драться, как ты.

— Вот и набирай народ. Если кимоно не хватит, подойдёшь к Зинаиде Павловне, нашему бухгалтеру, и скажешь, сколько ещё нужно. Она знает, кому платить за это. И ещё. Я из Лондона привезу несколько книг по карате и красивые кимоно. Возьмёшь себе по одной штуке, а остальные лучшим отдашь. Будет у нас свой стимул и поощрение для них.

— Мне ещё деньги нужны на фанатов и на клуб.

— В бухгалтерии спросишь. Вот ещё тебе телефон Дмитрия Константиновича Демченко. Это скульптор, который мой бюст делал и у которого я заказывал бюст Светланы. Позвони ему сегодня и с Машей съездите за ним вместе. Я закрутился с делами и совсем забыл об этом. И извинись за нас перед ним, а то неудобно получилось. Поставьте его в нашем музее в Центре. Я тебе из Парижа все наши афиши и журналы ещё на прошлой неделе передал, так что бюст будет там хорошо смотреться.

— Понял. Всё сделаем.

— Маш, ты сможешь с Димой съездить сегодня за бюстом Солнышка?

— Без проблем, — ответила моя вторая жена. — А мне можно будет тоже бюст заказать?

— У тебя и свой ничего так.

— Да ну тебя. Я серьёзно.

— Вот станешь звездой и все скульпторы Советского Союза почтут за честь его вылепить.

— Ну так делай скорей из меня звезду, а то мне тоже бюст захотелось свой иметь.

— И куда ты его поставишь? — спросила с улыбкой Солнышко.

— Рядом с твоим и поставлю. Мы же сейчас вдвоём в группе проём, так что я как вторая солистка рядом с тобой стоять буду.

Маша сказала это и я в зеркало заднего вида увидел её хитрую и улыбающуюся физиономию, смотрящую на меня. Ага, всё понятно. Она так тонко намекает, что в нашем музее должны стоять бюсты двух моих жён.

— Дим, — обратился я к нему, — зайди к Наташе. Пусть она поговорит с английскими мастерами по поводу расширения зала. Я прикинул, что его можно увеличить до тысячи двухсот мест.

— Сегодня после обеда и зайдём. Мы решили вечером потренироваться в зале и по грушам побить.

— Возьмите эластичные бинты и замотайте ими руки, чтобы костяшки в кровь не разбить. Попробуй поискать специальные накладки. Если не найдёшь, то я тогда из Лондона привезу пару и здесь наши умельцы по этому образцу сошьют не хуже английских. И шлем тоже привезу. Боксерские для карате не подойдут, там ещё макушку надо дополнительно прикрывать.

На горизонте замаячили знакомые очертания аэропорта и беседа сама собой заглохла. Каждый думал о своем. На стоянке мы выгрузились и чуть не захватили с собой машин чемодан. Хорошо Солнышко обратила внимание на количество багажа. Чемоданы же были все одинаковые, поэтому их легко было перепутать.

В VIP зале пассажиры, увидев нас и нашу команду, несказанно обрадовались и приветствовали нас взмахами рук. Мы им кивали в ответ. Моя команда расположилась на диванах, а я пошёл решать вопрос со своей Береттой. О ней надо было обязательно сообщить кому следует и сдать на хранение командиру экипажа нашего самолёта.

На стойке регистрации я попросил улыбающуюся мне девушку позвать ко мне кого-либо из пограничников. Когда пришел капитан с зелёными петлицами, то я ему сообщил о наличии у меня пистолета. Это его нисколько не удивило, так как в день он сталкивался с подобной ситуацией не один раз. Мы прошли в отдельную комнату, где я предъявил ему мою Беретту, достав её из подмышечной кобуры. Он составил акт, тщательно изучил мои два разрешения на неё. Потом сверил номера и проверил количество патронов в магазине, после чего я его подписал. Капитан мне сказал, что я смогу получить своё оружие по прилету в Нью-Йорк у капитана нашего воздушного судна.

Ну вот. С формальностями покончено. Я вернулся к своим и мы пошли сдавать свой багаж. Серега всё время общался с Жанной. Они сидели, держась за руки и я подумал, что он тоже решил стать многоженцем после нашего вчерашнего разговора. Они с Жанной подошли к нам и Серега также сдал свой чемодан в багаж.

— Жанна, — обратился я к солистке группы «Серебро», — когда мы прилетим пятого числа, то у нас в Центре состоится большая пресс-конференция. Вы тоже должны обязательно там быть. Радиослушателям очень понравилась ваша песня и они хотят побольше узнать о группе и о вас. Предупреждаю сразу, что будет телевидение. После этого вас в лицо узнает вся стана.

— Спасибо, Андрей, за всё, — сказала она мне и засмущалась. — Я передам девушкам эту информацию.

— И знаешь что, приезжайте-ка вы нас встречать в аэропорт все втроём. Наверняка и там будет телевидение и я вас представлю вместе с Машей. Если уж заниматься вашей раскруткой, то занимать ся по полной. А телевидение это самый быстрый способ, который существует для этого.

— Поняла. Мы всё сделаем. Ира и Оля очень обрадуются. Наши родители гордятся нами и благодарят тебя за помощь.

— Им тоже привет передавай. Серёгу с нами отпускаешь?

— С большим трудом. За эти два дня я очень к нему привязалась.

— Ничего. Скоро он вернётся. Ладно, давайте прощаться.

Сначала я попрощался с Димкой и фанатами, а потом у окна мы попрощались с Машей. Они с Солнышком расцеловались, а затем Маша поцеловала меня. Да не в щеку, а в губы, как настоящая моя вторая жена.

— Через два дня увидимся, — сказал я ей на прощание. — Репетируй дома свои танцы и привыкай к новой фамилии.

— Обязательно, — ответила Маша, а в её глазах я увидел грусть расставания, так как она, как и Жанна в отношении Сереги, к нам сильно привязалась за эти два дня.

А потом мы втроём пошли знакомым стеклянным переходом в «рюмку», откуда тоже пешком направились к нашему Ил-62М. Все, кто нас видел, сразу узнавали и кивали, здороваясь. Мы им отвечали тем же. На трап самолета, который располагался ближе к кабине пилотов, я пропустил первой Солнышко, а потом поднялся сам. Серега был, как всегда, замыкающим в нашей троице. Наверху я обернулся и помахал нашим ребятам, среди которых мне в ответ махала такая родная, как и первая, моя вторая жена. Солнышко ей тоже помахала. Вот так, две жены одного мужа прощаются друг с другом, чтобы вновь встретится через два дня, но уже не в Москве, а в Лондоне.

Стюардесса мило нам улыбалась и показала рукой, что нам надо пройти налево. Там располагался салон первого класса. Это был специальный борт, где был оборудован такой салон. Я знал, что у нас в этом рейсе будут три места в первом классе, но Солнышку и Серёге специально не сказал об этом, решив сделать им подарок.

И подарок удался. Они были очень удивлены, что мы теперь будем сидеть не втроём в одном ряду, как мы сидели, летев в Лондон, а вдвоём. Было всего три ряда и двенадцать кресел. Наши с подругой места были в первом ряду слева и когда мы сели в свои большие кресла, ноги даже не доставали до противоположной переборки. Солнышку первый класс очень понравился. В нем было намного просторнее, чем в маленьком Фальконе, на котором мы летали во Францию.

Стюардессы нам были очень рады, предлагая помощь в размещении. Весь «Аэрофлот» был в курсе написания мною песни «Стюардесса по имени Жанна» и поэтому все меня считали своим среди воздушных бортпроводниц. Солнышко заняла, как всегда, своё любимое место у иллюминатора, а я сел рядом в проходе. Мне было без разницы, где сидеть, а моя невеста любила смотреть, как мы взлетаем и садимся.

Пока команды пристегнуть ремни не было, я решил выяснить у Сереги, зачем он притащил Жанну в аэропорт.

— Она очень просилась и я не смог ей отказать, — ответил тот.

— Ты свою Ирину с собой везде возил, — продолжил я, — и чем это, в результате, закончилось?

— Это другое. Я не знаю, как у меня выйдет с Женькой, а с Жанной точно всё получится.

— Дело твоё. Я не против, просто надо было нас заранее предупредить.

— Она ждала меня у подъезда. Для меня это тоже было неожиданным.

— Я обратил внимание, у тебя все девушки с именами на букву «Ж» подбираются. Смотри, чтобы какая-нибудь Жозефина третьей у тебя не появилась.

Я улыбнулся и подумал, что сам совсем недавно завёл себе в Париже любовницу по имени Жасинта. Но Серёге, как и Солнышку, об этом знать совсем необязательно. Тем более, это дочь самого президента Франции, а здесь уже политика. Правда, Ситников уже, наверняка доложил Андропову о моей вероятной связи с дочкой Валери Жискар Д’Эстена, но Андропову по должности это было необходимо знать.

Общение с женщинами сделало Серёгу более общительным и иногда даже многословным. Ну это для тех, кто хорошо знал его до этого, когда он в разговорах чаще молчал, чем говорил.

Солнышко, когда я вернулся на своё место, спросила меня, что сказал Серега.

— Сказал, что Жанна ему нравится, — ответил я на её вопрос, — и что она перехватила его сегодня утром прямо у подъезда. Ему было неудобно её прогонять.

— Я так и поняла, — сказала она. — Он идёт по твоим стопам и тоже завёл себе двух женщин.

— Ты, всё-таки, меня до конца не простила.

— Простила, не переживай. Всё окончательно забудется, когда у нас появится малыш.

— Я согласен, только чтобы ты была счастлива, уже в Лондоне перестать предохранятся. В этом случает и Маша будет настаивать на этом.

— Ты же знаешь, что мы обе этого очень хотим.

— Ну смотрите. У меня в роду были двойни, так что родите мне сразу четырёх малышей, вот тогда узнаете. Четверо это не двое, забот будет выше крыши.

— Ух ты! А ты ничего мне не говорил об этом.

— Это я специально молчал, чтобы ты меня не замучила своими просьбами о ребёнке. Ну а теперь мне деваться уже некуда. Ты себе представляешь, что у вас с Машей будет сразу столько детей?

— Да мы просто умрем от счастья, когда такое случится. Вот теперь я тебя окончательно простила. Представляешь, как Маша этой новости обрадуется.

— Представляю. Твои-то родители уже морально готовы к этому, а мама Маши что на это скажет?

— Её мама знает, что её дочь влюблена по уши в тебя. Но вот к остальному её придётся аккуратно и постепенно подготовить.

Да, а момент со второй тёщей я совсем упустил из виду. Я, кажется, начинаю завидовать тем парням, которые женились на девушках-сиротах. Солнышко, посмотрев на мою кислую физиономию поняла, о чем я думаю.

— Сам эту кашу заварил с Машей — сам её и расхлебывай, — заявила она с серьёзным видом, но веселые огоньки в её глазах говорили о том, что она довольна.

Тут самолёт стал выруливать на взлетную полосу и загоревшееся табло вежливо попросило нас пристегнуть ремни. Первый класс был заполнен наполовину и это было очень удобно для нас. Никто посторонний не лез к нам с разговорами. Солнышко смотрела в иллюминатор, как мы оторвались от земли и медленно набираем высоту. Я решил для себя не ломать голову над проблемой со второй тёщей, так как дети, если они, конечно, появятся, родятся только в следующем году. Но что-то мне подсказывало, что «залетят» мои подруги очень быстро и получится, что тот недавний сон станет вещим.

Стюардесса, которую звали Катя, предложила нам пледы. Я отказался, а Солнышко решила его взять. Мало ли ей захочется спать и тогда им можно будет укрыться. А пока она взяла меня за руку, что означало мир в нашей семье. Я был согласен даже на шестерых детей, только чтобы Солнышко была довольна и счастлива. Нам предложили что-нибудь выпить и мы заказали два кофе. На тележке, которую подвезла нам Катя, лежали разные конфеты и шоколадки, одну из которых я и купил Солнышку по её просьбе.

А я купил себе газету Нью-Йорк Таймс. Она была пока без цветных фотографий, которые появятся на её первой странице только в 1997 году. Меня интересовали музыкальные новости и, в частности, завтрашняя церемония вручений премий «Грэмми». Газета всегда отличалась корректными статьями и вежливыми комментариями, поэтому я не рисковал нарваться на какого-нибудь оголтелого писаку, который с детства ненавидел Советы и в своих опусах всегда поливал грязью всё, связанное с моей Родиной. Солнышко прижалась ко мне и тоже пробегала глазами вчерашние новости.

А вот и небольшая статья о церемонии, где упомянули и о нас, как о самых главных претендентах на «граммофон» и не один. Среди других, кроме нас, называли Барбару Стрейзанд, группы The Eagles и Fleetwood Maс. Да, серьёзные у нас конкуренты подобрались, ничего не скажешь. В моей истории награду за «Альбом года» получила группа Fleetwood Maс, да и Барбара Стрейзанд получила тогда две статуэтки. Был вариант, что мы вообще пролетим с наградами и фортуна повернётся к нам спиной или нижней её частью, чтобы не менять кардинально ход истории.

— Не волнуйся, — сказала мне Солнышко, — мы обязательно победим. Потому, что я тебя люблю и потому, что ты гений. Я перед отлетом звонила маме, они с папой тоже уверены в нашем успехе. А Маша так вообще заявила, что мы получим все три статуэтки.

— Маша и не то ещё может сказать, ты же её знаешь. Вот проболталась про нас с ней, хотя теперь даже лучше получилось.

— Она хорошая и талантливая девушка и очень тебя любит.

— Ревнуешь?

— Есть немного. Но и она тоже меня к тебе ревнует. Так что тебе в этом плане крупно повезло.

— Мне больше всего в жизни повезло с тобой.

Солнышко улыбнулась и погладила меня по голове.

— Какой же ты у меня ласковый. Я так счастлива, что ты у меня есть.

Тут нам привезли завтрак, так как обед будет только через шесть часов. Главное, с этими часовыми поясами не запутаться. В Нью-Йорке сейчас глубокая ночь, а у нас время близится к полудню. Чувствую, что в Лондон мы прилетим абсолютно выбитые из временной колеи.

Завтрак был вкусным, а после него Солнышко решила поспать. Я её накрыл пледом и пересел к Серёге, благо место с ним рядом было свободно. Тот тоже уже позавтракал и листал какой-то журнал.

— Нам обязательно надо в Лондоне закупить побольше новой музыкальной аппаратуры, — сказал я своему другу.

— Я уже думал об этом и кое-что подобрал, — ответил тот. — Но всё упирается в деньги.

— Деньги у нас будут, так что бери то, что нам жизненно необходимо. Ты у нас в музыкальных новинках разбираешься лучше, поэтому на этом не экономь. Кстати, держи три тысячи фунтов на мелкие расходы.

— А сколько мы получим за наше участие в концерте?

— Если дополнительный концерт в «Одеоне» состоится, то ты получишь тридцать пять тысяч за всё.

— Вот это да! На такие деньги я смогу купить всё, на что прошлый раз только облизывался.

— Покупать надо одновременно для нас и для Центра. Сразу понравившееся не бери, будем, как прошлый раз, через Стива всё заказывать. Он нам ещё музыкальное оборудование должен будет отправить в Москву для студий. Так что ты там не только с Женькой веселись, а следи и за этим вопросом.

— Обязательно.

— И ещё я вот о чем подумал. У нас будут свои три звукозаписывающие студии, а кто там будет музыку исполнять? Мы с тобой точно не сможем. Мы там только своё записывать будем. А ведь, например, даже у Аллы нет своей постоянной группы и она каждый раз пользуется разными.

— Ты предлагаешь создать ещё одну группу?

— Нет. Пригласить уже готовую. Каждый захочет поиграть на хороших инструментах и поработать с известными исполнителями. Плюс они смогут прилично заработать. Ещё дадим им возможность у нас бесплатно записываться и выступать в нашем концертном зале. Тогда у нас получится настоящий продюсерский центр. Я звонил несколько раз по этому вопросу Макаревичу, но застать на месте не смог. Я хотел «Машине времени» предложить это дело, да и про песню новую спросить. Значит, будем искать другой музыкальный коллектив. Тут один такой сам на меня вышел. Их там четверо. Так что как прилетим из Лондона, надо будет с ними встречаться и брать к себе, если подойдут.

— Задачу понял.

— Тогда отдыхай. Я тоже немного покемарю.

Я пересел на своё кресло и решил вздремнуть, так как делать было больше нечего. Лететь ещё долго до Нью-Йорка, а потом опять долго, но уже в Лос-Анджелес. Снилась мне какая-то ерунда и неожиданно я проснулся. Нам оставалось лететь часа четыре, но в воздухе чувствовалось некое напряжение и беспокойство. Никаких террористов, а тем более взрывоопасных веществ на борту, не было. Я это ещё до взлёта проверил своим внутренним зрением. Судя по нашей стюардессе Кате, которая иногда проходила мимо нас, она в курсе не была. Я её просканировал и увидел, что все её мысли заняты нами. Она очень хотела попросить у нас автограф, но стеснялась это сделать. Я достал из сумки две наши уже подписанные фотографии и подозвал Катю, и та с удовольствием подошла ко мне.

— Примите от нас этот скромный презент, — сказал я шёпотом, чтобы не разбудить Солнышко, очень удивившейся девушке. — Вы же очень хотели получить от нас это?

— Да, а как вы угадали? — спросила у меня потрясённая Катя.

— «Я не волшебник, я только учусь», — ответил я цитатой из знаменитого кинофильма «Золушка». — Ну не спеть же вы меня хотели попросить.

— Большое вам спасибо. Я хотела вас спросить о вашей песне про нашу сотрудницу. Правда, что вы написали её прямо в самолёте?

— Абсолютная правда. Мы летели месяц назад в Лондон и я её написал, узнав, что стюардессу зовут Жанна. Она вам нравится?

— Очень. Мы её постоянно с подругами поём, когда в рейсе. Она нам удачу приносит.

— А хотите я и про вас тоже песню напишу?

— Шутите? Вот так сразу?

— Слушайте первые строчки куплета будущей песни.

И я напел ей слова песни Андрея Державина «Катя-Катерина»:

«Катя-Катерина, маков цвет,

Без тебя мне счастья в жизни нет.

В омут головою если не с тобою!»

— Ух ты, — воскликнула Катя восторженно. — А дальше?

— А дальше я прилечу в Москву и допишу её до конца, — ответил я и улыбнулся девушке.

— Катя, он обязательно допишет, раз обещал, — вмешалась в наш разговор проснувшаяся Солнышко. — Только фамилию вашу ему сообщите, чтобы на радио её на всю страну объявили.

— Семёнова. Екатерина Олеговна Семёнова. Спасибо вам огромное за это. А вы, Светлана, простите, пожалуйста, что я вас разбудила.

— Ничего страшного, я уже не спала, а просто лежала.

— Катя, а можно с вами tête-à-tête поговорить?

— Хорошо. Мы можем переговорить рядом с дверью в кабину пилотов. Нам там никто не помешает.

— Солнышко, я на две минуты. Мне надо задать лишь один вопрос Кате, — сказал я своей невесте и по моему лицу она поняла, что вопрос непраздный, а очень серьёзный. Хотя до революции слово «непраздна» в отношении к женщине имело совсем другое значение.

Пока мы с Катей общались, мне удалось просканировать подсознание командира экипажа и я понял, откуда возникло на борту это ощущение тревоги. Его никто не ощущал, кроме меня. Тревога исходила именно от командира. Он обнаружил с помощью показаний стрелки манометра, что давление масла во втором двигателе незначительно упала. Он ничего пока не сказал второму пилоту, но к некоторым неутешительным выводам уже пришёл. И ничего хорошего в этих выводах не было. Я увидел схему, по которой масло поступает в двигатель и решил самостоятельно просканировать этот второй двигатель. А вот и причина. Трубка разболталась и дала течь.

В этой ситуации двигатель могло заклинить в любой момент и на борту случился бы пожар. Поэтому необходимо было сообщить капитану об этом и чтобы он в ближайшие пять-семь минут отключил этот двигатель. До Нью-Йорка мы на трёх двигателях уже не дотянем, придётся делать вынужденную посадку в Гандере. Ну вот, не хотела Солнышко лететь с промежуточной посадкой в Канаде, а придётся.

— Катя, — обратился я к девушке и продолжил серьезным тоном, — мне необходимо срочно переговорить с командиром без свидетелей.

— Но нам не разрешается беспокоить командира без серьёзной на то причины, — ответила она удивленно.

Я достал своё удостоверение кандидата в члены Политбюро, показал его ей и спросил:

— А так?

Она удивилась ещё больше, но кивнула, дав понять, что людям с такими удостоверениями можно многое. Она повернулась к двери в кабину пилотов и постучала кодированным сигналом. А потом крикнула, что это она. Дверь изнутри щелкнула и Катя прошла внутрь. Через секунд тридцать вышел пилот высокого роста с седыми волосами и обратился ко мне:

— Андрей Юрьевич, я являюсь командиром воздушного судна. Если вы по вопросу своего оружия, то я могу его вам выдать только на земле.

— Нет, Вениамин Петрович, я не об этом. Катя, мы тут переговорим немного о своём?

Катя посмотрела на командира и тот кивнул, что всё нормально и она может пройти к пассажирам.

— Откуда вы узнали, как меня зовут? — спросил капитан.

— От туда же, откуда я знаю, что у вас проблемы с уровнем масла, — ответил я и жёстко посмотрел ему в глаза.

— А откуда… Понятно. Можно мне посмотреть на ваше удостоверение.

— Пожалуйста, — ответил я, опять достав свою ксиву.

— Теперь я слушаю вас внимательно.

— Вы вовремя обратили внимание стрелку манометра, которая ушла вниз, но не критично, и думаете в правильном направлении. Через пять минут двигатель заклинит и начнется пожар. На вопросы типа «откуда вы знаете?» я отвечать не имею права.

— Вы меня очень удивили. Что вы ещё можете сказать?

— Вы правильно подумали, что его пора выключать, не дожидаясь красного мигания лампочки.

— Было такое, скрывать не стану.

— А через три минуты стрелка температуры второго двигателя подскочит и вы поймёте, что медлить больше нельзя.

— Ваше предложение.

— На трёх двигателях мы до Нью-Йорка не дотянем. Значит, садиться необходимо в Гандере. Кто у вас хорошо разбирается в двигателях?

— Я неплохо.

— Вот и отлично. О том, что мы сейчас обсуждали, никому не слова. Теперь ваша главная задача будет посадить самолёт в аэропорту на острове Ньюфаундленд. Длины посадочной полосы хватит?

— Она там три километра, но с одним неработающим двигателем садится будет трудно. Должно хватить, но впритык. Раз один двигать при посадке работать не будет, у него реверс «переложится» и тормозной путь увеличится.

— Пока никому из пассажиров не сообщайте о возникших на борту проблемах. Перед началом снижения сообщите по ВС о плохих метеоусловиях над Нью-Йорком и что из-за этого мы совершим вынужденную посадку в Гандере. Всё, время истекло. Удачи. Как сядем, я к вам подойду.

— Спасибо, Андрей Юрьевич.

Вот так, я опять влез не в своё дело. Но здесь моя жизнь и жизни Солнышка и Сереги зависели от меня и от мастерства пилотов. Придётся, когда приземлимся, ещё раз обговорить с Вениамином Петровичем все детали. Канадцы пусть только дозаправят самолёт и проведут противообледенительную обработку воздушного судна. Так как все четыре двигателя Ил-62М находятся сзади крыла, на хвосте, массовый вброс снега или льда во входные устройства авиадвигателей при взлёте может привести к помпажу и самовыключению двигателей. А это, в свою очередь, может привести к катастрофе. Ну а остальное мы своими силами сделаем.

Солнышко меня ждала и спросила с тревогой:

— Что случилось? Я видела, что Катя вернулась, а тебя всё нет.

— Катя мне была нужна, чтобы переговорить с КВС. Командир принял решение садится в Гандере.

— А почему? У нас же нет там промежуточной посадки.

— Проблемы с двигателем. Устраним их и полетим в Нью-Йорк. Не волнуйся, всё будет хорошо.

Нам привезли обед, но есть особо не хотелось. КВС, как мы и договорились, никому ничего не сказал, даже стюардессам. Катя на меня посматривала, пытаясь понять, о чем я говорил с командиром, но я делал вид, что ничего серьёзного не случилось. Хотя когда отключили второй двигатель, это я сразу почувствовал, а вот Солнышко ничего не заметила. Значит, и остальные пассажиры на это не обратили никакого внимания. Главное, своевременно удалось не допустить возгорания, которое уже ни от кого не скроешь.

Но вот КВС объявил по внутренней связи, что над Нью-Йорком бушует сильная гроза и они изменили курс, чтобы сделать промежуточную посадку на аэродроме Гандера. Народ заволновался. Серега посмотрел на меня и я ему кивнул, мол всё нормально и так и должно быть. Он видел, что я уходил за шторку, отделяющую два туалета от салона. Правда, я уходил со стюардессой, а потом она почти сразу вышла, а я ещё там оставался несколько минут.

Катя начала догадываться, после сообщения по громкой связи, о чем мы говорили с КВС и хотела меня спросить о чём-то, но я мотнул головой и она поняла, что сейчас не время для расспросов. После того, как она увидела моё новое удостоверение, она стала смотреть на меня с неким затаённым восхищением.

Солнышко тоже поняла, что я ей что-то не договариваю после того, как передали сообщение об изменении маршрута. Она спросила:

— Точно ничего страшного не случилось?

— Абсолютно. Командир отключил один из четырех двигателей, чтобы его не заклинило. Поэтому сядем в Гандере и командир займётся ремонтом.

— А ты здесь с какого бока?

— Я же здесь старший по должности, — соврал я. — Меня поставили в известность и всё.

— Понятно, что ничего не понятно. Но когда мы будем садиться, я возьму тебя за руку, как раньше. Что-то мне тревожно.

— Да хоть за обе возьмись. Я тебя уверяю, тревожиться не о чем.

В качестве убедительного аргумента для подтверждения своих слов я её поцеловал и она успокоилась. Лучше поцелуя, в качестве средства для успокоения разволновавшихся девушек и детей, ничего на свете нет. Проверено на личном жизненном опыте. Солнышко преданно и с любовью в глазах посмотрела на меня и сказала:

— Я тебя люблю.

— И я тебя люблю.

Загорелось табло и мы пристегнули ремни. Ну всё, теперь от меня ничего уже не зависит. Солнышко, действительно, взяла меня за руку, но не из страха, а по привычке. Ей так было комфортней и спокойней. Мы вынырнули из облаков и иллюминаторе показалась земля. В дали показался остров, который к нам стремительно приближался. Потом мы увидели взлетно-посадочную полосу и самолёт пошёл на посадку. Аэродромные службы были заранее предупреждены о наших проблемах, поэтому нас уже ждали около двух десятком спецмашин, большинство из которых были пожарными.

Шасси коснулись земли и самолет очень медленно стал снижать скорость. Если принять общий реверс тяги при торможении за сто процентов, то мы сейчас тормозил только тремя четвертями от необходимого. Секунды бежали очень медленно, но неумолимо. Казалось, что мы никогда не остановимся. Но вот мы стали плавно замедляться, а потом, наконец-то, самолёт замер и все дружно зааплодировали. Это от радости и от нервов. В 1979 году выйдет на экраны фильм «Экипаж», который будет нам потом напоминать сегодняшнюю посадку. Конечно, здесь землетрясения и селевого потока не было и пробоину в хвосте мы не получали, но я хорошо помнил этот фильм, поэтому немного нервничал, когда мы садились. Но виду не показывал, чтобы не нервировать ещё и Солнышко. У меня перед глазами стояли, полные напряжения и трагизма, кадры из фильма и диалог двух пилотов:

— Тормоза!!!

— Не тормозимся!!!

— Тормоза!!!

— Не тормозимся!!! Юз!

— Тормоза!!!

— Не тормозимся!!!

— Переложить реверс!

— Хвост оторвет!

Всем сказали оставаться на своих местах, а взволнованная Катя подошла ко мне и сказала, что меня зовёт к себе КВС.

— Солнышко, — обратился к своей подруге, — я пошёл к командиру, а ты не скучай.

— Это надолго? — спросила она, понимая, что я, почему-то, очень нужен там.

— На час, не больше.

Я её поцеловал и проследовал за Катей. Командир разговаривал о чём-то со штурманом, а увидев меня, сказал:

— Сели нормально. Полосы хватило, но как я и говорил, впритык. К нам едут пожарные машины. Что будем с ними делать?

— Пожара нет, так что эти сразу отправляем назад. Нам нужно дозаправиться и провести противообледенительную обработку воздушного судна. Вы сказали, что разбираетесь в авиадвигателях?

— Да. Я сначала учился на авиамеханика, а только после этого пришёл в большую авиацию.

— Отлично. Я быстро объясню канадцам, что нам необходимо сделать в первую очередь, а вы попросите помочь нам потом подобраться ко второму двигателю и предоставить необходимые для этого инструменты. Я вам объясню и покажу, где проблема и это значительно сократит время на ремонт.

— Хорошо. Но если там что-то серьезное, то мы здесь останемся надолго.

— Не останемся. Главное, двигатель не пострадал, а необходимо заменить всего лишь одну трубку подачи масла.

— А откуда…

— Как-нибудь расскажу. Во, трап уже подогнали. Пойдёмте заниматься каждый своим делом.

Вот только корреспондентов нам тут не хватало. Их, правда, было всего двое, но оба с фотоаппаратами в руках. Ко мне подошёл, как он представился, заместитель начальника аэропорта Фрэнк Макконахью. Он по моим трём Звёздам понял, что главный здесь я. Обрисовав вкратце ситуацию, которую мой визави понял очень быстро, я конкретно объяснил, что нам нужно и попросил срочно найти у себя на складе масляную трубку для авиадвигателя. Так как наши самолёты здесь часто совершали промежуточную посадку, здесь имелся необходимый минимальный набор запчастей для ремонта советских авиалайнеров. Поэтому я был уверен, что с этой задачей он справится.

А потом по приставной лестнице мы с командиром взобрались на второй двигатель и Вениамин Петрович занялся работой авиамеханика. Снизу толпился народ, желающий посмотреть, как эти загадочные русские с помощью одной только кувалды и такой-матери починят самолёт. Командир тем временем вскрыл кожух двигателя и я ему указал на одну из трубок, из которой капало масло. Видимо, от вибрации двигателя масляная трубка износилась и стала «сопливиться», а потом трещина увеличилась и начались серьёзные проблемы.

Вениамин Петрович до конца не верил, что я точно знаю причину выхода из строя двигателя самолета, но после того, как он снял трубку и убедился в этом лично, уважение на его лице стало видно невооруженным глазом. Правда, на нем одновременно читался вопрос, откуда известный музыкант это мог знать? Тут снизу крикнули, что нам привезли все масляные трубки, какие у них были на складе. Нам передали шесть штук и только одна из них точно подошла по размеру.

— Нам крупно повезло уже второй раз, — сказал КВС с довольной улыбкой. — Только один процент был за то, что именно такая трубка окажется здесь, в Канаде.

— Мне всегда везло, — ответил я, тоже довольный, потому что дозаправку канадцы уже закончили и начали протиоблединительную обработку пока только с носа самолета, так как мы ещё не закончили и мешали им. — И этот случай ещё раз доказывает, что я везунчик. Меня так товарищ Брежнев прозвал.

— Правда, что вы его внук?

— Это выдумка. Но с Леонидом Ильичом мы находимся в приятельских отношениях.

Когда мы закончили и спустились вниз, то канадцы нам не поверили. До них не доходило, что советские авиамеханики могут быть лучшими в мире. Командир, правда, здорово испачкался, но не обращал на это внимания.

— Вениамин Петрович, — обратился я к нему. — Давайте договоримся сразу, что вы сами обнаружили поломку и сами её устранили.

— А как же вы?

— Я вам просто помог решить вопрос с администрацией аэропорта и всё.

— Но это же благодаря вам мы выжили. Если бы вы не предупредили, то я мог бы и не принять правильное решение.

— Вы его приняли и это главное. Это вы посадили самолёт во внештатной ситуации, а не я. И поломку вы устранили, а это видели все. Я думаю, что вам дадут Звезду Героя за спасение пассажиров и я об этом позабочусь. У меня их уже три и больше мне не надо. Если КГБ будет спрашивать о моей роли в этом деле, отвечайте, что расскажете только лично товарищу Андропову. Если уж он сам вас спросит об этом, тогда можете ему рассказать всю правду.

И я ему показал своё удостоверение личного порученца председателя КГБ. Командир впечатлился и мне показалось, что он готов был в этот момент даже дать мне порулить своим самолётом. Нет уж, я уже вчера «порулил» сотней своих фанатов на тренировке, больше рулить пока ничем не хочу.

Мы поднялись по трапу и Вениамин Петрович отправился в кабину пилотов, а Катя, встречавшая нас, хотела, по-моему, расцеловать меня за все. Она видела, чем мы занимались и догадалась, что это я показал КВС, где поломка в двигателе. Правда, вместо Кати меня поцеловала Солнышко, чему я был только рад. Как оказалось, Катя ей разрешила постоять с ней на верхней площадке трапа и посмотреть на меня со стороны.

— Значит, опять геройствовал? — в назидательной форме спросила меня она.

— С кем это я геройствовал? — изобразил я удивлённый вид. — На нас же никто не напал.

— Если бы напал, что я уверена, что никто бы живым отсюда не ушёл. Катя мне намекнула, что без тебя здесь тоже не обошлось. Но она молчит, видимо, ты её заставил.

— Катя мне не подчиняется. У неё есть свой начальник. Хорошо, что ты меня к ней не приревновала.

— Была такая мысль, когда она задернула шторку. Там же два туалета есть. Но она быстро вернулась, а ты так быстро никогда не заканчиваешь это дело.

— Вот ты вредина. На неё полмира мужчин облизываются, а она меня одного, бедного и несчастного, ревнует ко всем советским стюардессам.

— А нечего им было песни посвящать. Да и не такой уж ты бедный. Я бы сказала, что даже наоборот. А ревную, потому что люблю.

— Вот это другое дело.

Серега не выдержал и подошёл к нам, спросив, долго ли мы ещё здесь будем торчать.

— Минут пятнадцать и должны закончить все работы.

Ого, командир включил двигатели и стал их гонять на малых оборотах. Я своим внутренним зрением посмотрел на недавно отремонтированный двигатель и увидел, что проблема полностью устранена. После этого Вениамин Петрович вышел к нам и посмотрел на меня. Видимо, какие-то подозрения в отношении меня у него были и он их решил проверить. КВС вопросительно мотнул головой вверх и я в ответ поднял вверх большой палец правой руки. Он усмехнулся сам себе, видимо, одна из его догадок подтвердилась. Солнышко видела нашу пантомиму, но поняла её по-своему.

— Значит, снова летим? — с надеждой в голосе и во взгляде спросила она меня.

— Летим, — ответил я и поцеловал её в нос, как это делал раньше, от чего она его смешно всегда морщила.

Хорошо, что у нас были места в первом классе. Здесь сидел народ солидный и представительный. А что творилось в остальных салонах самолёта, я не знал. На улице становилось жарко и корпус нашего лайнера стал нагреваться. От этого и внутри поднялась температура. Если в ближайшие пятнадцать минут мы не взлетим, то станет трудно дышать.

Но экипаж, видимо услышав мои молитвы, стал выруливать на взлёт и заработали обдувы, которые мы направили каждый себе в лицо. Подошла Катя и сказала, что Вениамин Петрович передал, что до Нью-Йорка будем лететь с максимальной скоростью и постараемся сократить опоздание до часа или даже меньше. Это обрадовало и меня, и Солнышко.

Наш самолёт опять в воздухе и можно немного расслабиться. Катя не знала, как нам, в качестве ответной благодарности, угодить. И за песню про неё, и за фотографии, и за двигатель.

— Катя, — сказал я ей, чтобы успокоить, — всё у нас в полном порядке. Ты молодец, что решилась, всё-таки, пойти к командиру.

— Это я должна вас за всё благодарить, — затараторила Катя.

— Это ты лучше своего командира благодари, — прервал я её поток благодарностей. — Он всё сделал, а я ему только помог. Понятно? И нам со Светланой надо поговорить о нашей программе в Штатах.

— Поняла и больше не мешаю.

Когда Катя ушла, Солнышко захихикала.

— Опять девушку в себя влюбил, — смеясь, сказала она.

— Я ничего вообще ей такого не говорил и не делал, — ответил я.

— А тебе и делать ничего не надо. Я сама от тебя без ума, а уж как окружающие девушки в тебя сразу влюбляются, видно невооружённым глазом.

— Мне что, мужской никаб постоянно носить?

— А что это? Я кроме паранджи ничего не знаю.

— Никаб — этот головной убор, скрывающий лицо женщины. А паранджа — это вообще закрывающая полностью женская одежда. Даже глаз не видно.

— Ладно. Паранджа это уже слишком, а никаб тебе в самый раз.

Ну вот, снова весёлая стала. Я даже залюбовался ею. Она это заметила и радостно улыбнулась. Молодец она у меня. Как же я хочу посмотреть, о чем она думает. Но не могу нарушить данное самому себе обещание. Вот сейчас там Тедди с Лиз за нас волнуются. Ещё эти фоторепортёры откуда-то взялись, завтра наши фотографии уже появятся в местных газетах, да и американские с удовольствием их перепечатают. Что они там про меня напишут, вот в чем вопрос. Обязательно раскопают мои геройства в Лондоне и Париже, а здесь у них промашка выйдет. Здесь никаких террористов нет, значит, они их придумают. И напишут, что мы с КВС обезвреживали бомбу, заложенную арабскими террористами в авиадвигатель. С них станется такую чушь придумать.

Кажется, начали снижаться. Я переодически «посматривал» за вторым двигателем, но никаких больше проблем с ним не было. Мы опять вышли из облаков и началось плавное снижение. Самолет заходил на посадку со стороны океана, поэтому земли пока видно не было. Но вот Солнышко увидела в иллюминатор краешек суши и я тоже, прижавшись своей щекой к её щеке, стал смотреть вниз. Вот она, Америка. Серега со своей стороны тоже внимательно вглядывался вниз. По моим часам мы опоздаем всего только минут на сорок пять. Командир сдержал своё обещание и на четырёх двигателях мы сократили отставание от графика.

Аэропорт появился внезапно. Стало видно две ВПП, пересекающиеся под прямым углом друг другу. А потом мы разглядели ещё две. Они были меньше, видно для малой авиации. Именно с одной из них мы скоро взлетим и возьмём курс дальше на Запад на побережье Тихого океана.

И вот мы коснулись земли, теперь уже окончательно. Самолёт медленно вырулил мимо «рюмки», похожей на нашу в Шереметьево и подрулил максимально близко к зданию аэропорта. Тут же сорвались с места два автомобильных трапа и подъехали к нашему лайнеру. Я быстро пошёл в кабину пилотов, так как они уже открыли дверь и забрал у Вениамина Петровича свою Беретту. Мы с ним и его двумя помощниками крепко пожали друг другу руки и я вернулся на место, чтобы морочь Солнышку собрать наши вещи. Главное, письмо Брежнева к Елизавете II не оставить или не потерять.

Штурман помог Кате открыть дверь и в салон ворвался воздух свободы, как считают советские диссиденты, пока здесь не поживут немного и не поймут, что «статуя свободы повёрнута спиной к американцам». Катя первая спустилась вниз, а мы все трое за ней. За нами шли остальные пассажиры салона первого класса, а потом начнут выпускать и часть остальных пассажиров.

Мы прошли пешком метров десять и попали в здание аэропорта. Вот это шум. Мы как-то отвыкли за время полёта от многоголосого людского хора. Получив багаж и взяв тележки, мы вышли в зал прилёта, где нас ослепили вспышки фотоаппаратов. Опять началось, везде тоже самое. Телевизионные камеры и репортёры. А вот и наши фанаты. Их, правда, было немного меньше, чем в Париже, но они были. Тоже с нашими флажками и в наших бейсболках. Если бы не чужой аэропорт, то я бы подумал, что это наши с Димкой фаны нас встречают.

Солнышко сразу изобразила милую улыбку, как и я. Советских граждан можно сразу отличить среди иностранцев. Они не умеют улыбаться по заказу, а мы уже это делать научились. Даже Серега и то обозначил улыбку на своём лице. Пришлось давать блиц-интервью. Прежде всего всех волновал вопрос, почему задержался рейс. Я вкратце объяснил, что обнаружилась поломка в двигателе и командир воздушного судна принял решение отключить второй двигатель и лететь в Гандер. Там командир нашего лайнера лично устранил поломку, за что ему огромное спасибо от всех пассажиров. На остальные вопросы мы отвечать не стали, так как я заметил в толпе встречающих Тедди с Лиз, которые нам активно махали руками, показывая, что времени нет и надо быстрее переходить в зал вылета.

Самое интересное, что меня даже не спросили про оружие, когда мы проходили паспортный контроль. Увидев наши дипломатические паспорта, американские пограничники ограничились только штампом о пересечении границы США и всё. А я переживал. Попробуй так заявиться в любой московский аэропорт в начале ХХI века с пистолетом в кармане, там бы сразу и лёг мордой в пол. А здесь никому ничего не надо. Нет, если бы спросили, то я бы сказал, а так я сам на себя стучать не стал.

Улизнув от назойливых репортёров и помахав на прощание нашим американским фанатам, мы попали в объятия наших английских друзей. Ещё недели не прошло, а мы все снова встретились.

— Привет, Тедди, — поздоровались мы с нашим клипмейкером и его невестой. — Привет, Лиз.

— И вам всем троим привет, — ответили они, а наши две женщины ещё и поцеловались, так сказать, за встречу.

— Я тут уже пятьдесят лишних минут торчу, — заявил Тедди, пожимая мне руку, — нас самолёт ждёт. Хорошо, что за него EMI платит, а так бы уже улетел.

— Вы давно прилетели? — спросил я его.

— Три часа назад. Так что нам тут уже порядком надоело. Нам необходимо опять пройти регистрацию и сдать багаж, только в другом крыле аэропорта.

Мы впятером с тележками двинулись в сторону, указанную Тедди. Солнышко болтала с Лиз, а Серега шёл рядом со мной, чтобы не отстать. У стойки регистрации для частных самолетов мы сдали багаж и с ручной кладью прошли на лётное поле, где стоял наш маленький лайнер, уменьшенная копия того, на котором мы только что прилетели.

Lockheed JetStar был подлиннее Фалькона 10, на котором мы летали во Францию. И иллюминаторов было больше, целых пять. Когда мы подошли к трапу, нас встречал приветливый стюард, который помог нашим дамам подняться по ступенькам. В американской модели бизнес-самолёта, кроме двух пилотов, был предусмотрен ещё один человек на борту. Он занимался только обслуживанием пассажиров. Наша задержка его никак не смутила, так как ЕМI оплачивала почасовую аренду самолета. А в салоне было попросторнее, чем в Фальконе. Он и был рассчитан на восемь-десять человекопассажиров.

Самое главное заключалось в том, что я не дал Солнышку опять начать бояться полётов в связи с ситуацией с нашим Ил-62М. Я чувствовал, что страх вот-вот может вернуться к ней и аккуратно вливал в неё волны спокойствия и безмятежности. Так что, когда Локхид разбежался и взлетел в небо, она спокойно смотрела на удаляющуюся от неё землю. Когда нам разрешили отстегнуть ремни, я ушёл поболтать с Тедди, а на диван к Солнышку подсела Лиз. Они почти неделю не виделись, поэтому у них было, что обсудить.

— Я так понял, — сказал я Тедди, когда устроился в кресле напротив него, — ты решил фильм о нас завершить в Америке. Надеешься на то, что мы возьмём пару «Грэмми»?

— Я не надеюсь, я уверен в этом, — ответил довольный клипмейкер. — На церемонии нас будет ждать отдельный оператор с камерой, который и снимет ваш триумф.

— Было бы очень неплохо. А остальную часть смонтировал?

— Да, она полностью готова. Также я все ваши три клипа запустил на английском телевидении. Всем нашим очень понравилось и зрители тоже в полном восторге.

— Вот о телевидении и музыкальных клипах я и хотел с тобой поговорить.

— Да, я помню. Ты меня очень заинтриговал в Париже своей фразой, но не сказал, о чем конкретно пойдёт речь.

— Я предлагаю тебе создать свой музыкальный кабельный канал, на котором будут показывать только клипы.

— Идея хорошая, но нужны деньги.

— Мы у EMI возьмём кредит и вдвоём создадим MTV — Music Television. Как тебе такая идея?

— Идея супер, но как быть с звукозаписывающими компаниями? Они пока на видеоклипы смотрят с осторожностью.

— Вот увидишь, через год всё изменится с точностью до наоборот. Они сразу увидят в нашем MTV огромный маркетинговый инструмент, и почти все новые синглы начнут сопровождать видеоклипами, которые у многих исполнителей превратятся в настоящие мини-фильмы. Ты им ещё будешь и помогать их снимать.

— А если крутить по телевизору одни только клипы, то скучно телезрителям не будет?

— Пригласим специальных ведущих эфира. Я бы назвал их «виджеями». Сокращённо VJ. И основная целевая аудитория у нас будет молодёжь.

— Отлично. Я готов сразу по прилету в Лондон этим заняться.

— Значит, регистрируем компанию MTV и ты создашь наш канал на английском телевидении. Первые клипы у нас уже есть, параллельно снимем ещё. И сразу подумай о ежегодной церемонии награждения за создание видеоклипов и назовём это MTV Video Music Awards.

— Молодец. Идея просто гениальная. Мы будем, одновременно, снимать, показывать и награждать.

— Надо будет свою статуэтку придумать. Что-нибудь очень английское. А логотип у меня уже в голове есть.

— Да, я и так с тобой стал известным, а теперь о нас узнает весь мир.

Тедди так активно жестикулировал и радовался, что наши женщины пришли к нам узнать, что у нас тут такое происходит интересное. И радостный будущий сооснователь MTV им рассказал, что я придумал. Солнышко и Лиз тоже прониклись моей задумкой и были в восторге от того, что у нас будет свой музыкальный канал. Серёге это дело тоже понравилось и мы стали мечтать о том, как это всё будет. Я решил вложить в MTV часть своих денег и сказал об этом всем. Тедди сразу понял, что я полностью уверен в успехе и тоже решил вложиться. Мы договорились, что по пятьсот тысяч фунтов стерлингов будет нормально с каждого, а у Стива мы возьмём ещё миллион или предложим EMI тоже поучаствовать в нашем предприятии.

Окрылённые будущим успехом, мы даже не заметили, что настала пора перекусить. Об этом нам напомнил стюард, который нам принёс хот-доги с колой. Стюарда звали Майкл и как оказалось, он был очень большим поклонником нашей группы. То-то он так обрадовался, когда увидел нас, подходящих к самолёту.

А мы принялись поедать самую вредную, но очень вкусную американскую еду и запивать тоже не менее вредной сладкой газировкой. И нам это нравилось, хотя о том, что это вредно для здоровья, знал только я. Всем казалось, что мы стоим на пороге какой-то великого события. Я знал, что это именно так. MTV буквально за год станет очень популярным музыкальным каналом у молодых людей во всех странах. И помимо виджеев, наш канал будут вести придурковатые рисованные ведущие Бивис и Баттхед. У одного из них будет футболка, с логотипом «Demo» на груди. А на втором мы нарисуем название другой музыкальной группы. Той, которая даст больше денег за это. Вот так, я становлюсь настоящей акулой капитализма, которая живет только ради получения прибыли. Хорошо это или плохо я пока не знал, но скоро узнаю.

Неожиданно Майкл нам сообщил, что самолёт начинает снижение и мы расселись, как сидели при взлёте. Солнышко поцеловала меня, а я спросил:

— За что?

— За всё, — ответила она и хитро улыбнулась, давая понять, что сильно меня любит и очень гордится мной.