Новый старый 1978-й. Книга четвертая

Глава 2

Мозговой штурм

Вчера, даже можно сказать сегодня ночью, я немного размялся с теми пятью идиотами, что показало эффективность моих тренировок. Значит надо продолжать тренировки, что я утром и сделал. Из знакомого «Москвича» мне уже дружелюбно помахали мои ночные спасители. Могли и чуть попозже вмешаться, я бы хоть душу отвёл. А то практики не хватает. Надо или охранников спросить, где они тренируются, или у Ситникова этим вопросом поинтересоваться.

Так, у нас сегодня последний день съезда, так что наши мучения заканчиваются, правда начинаются другие, но не такие нудные. Солнышко, как обычно, рано вставать не хотела. Чтобы я её не целовал и не щекотал, она завернулась в одеяло с головой. Поэтому я решил использовать самый простой и абсолютно бесконтактный способ побудки.

Я пошёл на кухню и стал варить в турке кофе, специально не закрыв дверь. Аромат этого божественного напитка может разбудить даже такую любительницу поспать, как моя Солнышко. Через полторы минуты я, как и предполагал, сподобился лицезреть эту вредину, которая до этого никак не хотела просыпаться.

— Неужели Солнышко ясное встало и соизволило осветить Землю своими ослепительными лучами, — съязвил я над этой растрепанной соней.

— Это не честно, — ответила, зевая, Солнышко, — будить меня таким изощренным способом. Ты же знаешь, как соблазнительно действует на меня аромат кофе. Я люблю такой запах, исходящий только от тебя и кофе, и оба вы пахнете просто одурманивающе.

— Если бы ты встала раньше, то я бы тебе показал, где я пахну наиболее одурманивающе, но времени у нас осталось мало. Поэтому быстро в душ и собираться. Я понимаю, что мы пришли с тобой поздно и не выспались, но на последнем дне съезда надо обязательно появиться. Сегодня заседание будет выглядеть как торжественное закрытие, а потом начнется работа по секциям. Поэтому утреннее собрание будет коротким.

За завтраком я рассказал Солнышку, что после съезда мы поедем домой, а потом Андропов, возможно, пришлёт за мной служебную машину и я поеду по его делам. Это моё первое задание, как личного порученца Юрия Владимировича, и надо его успеть выполнить до банкета, который состоится в семь вечера. Надо будет найти ещё Ольгу Николаевну и спросить, кто из артистов приглашён на этот банкет, кроме нас. Свою аппаратуру мы не повезём, поэтому Серёгу с собой вечером брать не будем. Микрофон и гитара там есть, а что ещё нужно, кроме гитары и красивой женщины рядом, которая у меня уже есть, для настоящего испанского мачо, коим я стал считать себя с некоторых пор.

А вдруг Брежнев попросит меня исполнить что-нибудь такое же быстрое, только на русском языке. При этой мысли я сорвался с места и умчался за гитарой. Пока бегал туда и обратно, вспомнил песню Леонида Агутина «Хоп Хэй Лала Лэй», она очень созвучна «На-на-на», которую будет исполнять Солнышко на английском языке и моей испанской «Песне музыкантов». Здорово, у меня получились целых три отличных песни в быстром испанском стиле.

Прибежав с гитарой на кухню, я спросил Солнышко:

— Ты ритм ладонями по столу отстучать сможешь?

— Смогу, — ответила удивленная подруга, — а что ты задумал?

— Я придумал песню для банкета, на всякий случай, если вдруг Брежнев попросит что-то подобное твоей и моей испанской песне, но на русском. Так, я сейчас играю и пока не пою, а ты отстукиваешь ритм. Я попрошу Ольгу Николаевну найти нам сдвоенные барабаны Бонго, на которых ты будешь мне помогать выступать. По этим барабанам стучат ладонями, поэтому я и прошу тебя отстучать ритм по столу руками, а не, например, столовыми ложками. Хотя мы единственный в мире народ, который использует ложки как музыкальный инструмент, правда деревянные, не такие как у нас из нержавейки.

Я сыграл мелодию песни Агутина, а Солнышко стучала по столу ладошками в такт мелодии. Получилось забавно и очень весело. Потом я уже пел и играл, а Солнышко выступала в роли барабанщика. Песня была настолько живая и задорная, что мы с трудом смогли усидеть на месте.

— Классно у нас получилось, — сказала разрумянившаяся Солнышко после окончания нашего мини-коцерта. — Думаю, что Брежневу наша песня должна понравиться.

— Тут проигрыша трубы не хватает, — ответил я, — но, надеюсь, что Ольга Николаевна нам и с этим поможет.

Песня зарядила нас бодростью и хорошим приподнятым настроением, с которым мы и доехали вместе с Серёгой до, ставшего уже почти родным, Кремлевского Дворца съездов. Даже Проклова, которая пришла в зал заседаний чуть позже нас, заметила, что мы всё время чему-то улыбаемся.

— Вы какие-то оба сегодня весёлые, — сказала, обращаясь к нам с Солнышком Елена. — Чему радуетесь?

— Я новую песню утром написал, а потом мы со Светланой её на кухне исполняли, — ответил я, чуть ли не смеясь, вспомнив, как Солнышко забавно стучала по столу и, одновременно, пританцовывала, сидя на стуле.

— Что, такая заводная?

— Да, очень похожа на мою испанскую «Песню музыкантов».

— Я слышала твою «Песню музыкантов» по радио. Действительно зажигательная песня. Мы её на днях с дочкой даже станцевать пытались. Она очень созвучна моей роли Марселы в «Собаке на сене». Лопе де Вега же был испанцем и писал по-испански, хотя действие комедии присходит в итальянском Неаполе.

— Да, ты там прекрасно сыграла. У нас сегодня в семь вечера здесь в банкетном зале Брежнев приём устраивает в честь английского премьер-министра, так что мы уже с утра репетируем песни и готовимся к выступлению.

— И я тоже приглашена. Мне вчера об этом сообщили. Но я выступать не буду, просто посижу в качестве гостьи.

— Заодно и на нас посмотришь. Мы вот вчера на тебя, призывно глядящую на нас со страницы календаря, смотрели и вспоминали, потому, что у меня второго мая День рождения, а ты, как раз, как Мисс Май там сфотографирована.

— Да, знаю этот календарь. Там моя прошлогодняя летняя фотография выставлена и кадры из двух моих фильмов показаны.

— Вот и есть хороший повод пригласить тебя на мой День рождения. Ты как, сможешь?

— Я хотела с дочкой эти праздники вместе провести.

— Так бери дочку с собой, у нас будет, кому с ней поиграть. Я вас заберу из дома, а потом отвезу обратно.

— Хорошо, только мы ненадолго.

— Да мы просто посидим немного, получится как обед. Часа в два планируем собраться. Я тогда во вторник за вами в половине второго заеду?

— Спасибо, мы к этому времени уже точно будем готовы.

— Вот и отлично, — добавила Солнышко, — будет ещё четыре человека, наши друзья с Серёгой вместе. Я ещё хотел спросить тебя о том, как на «Мосфильме» можно снять клип на нашу новую песню.

— У меня есть хороший знакомый, очень талантливый режиссёр, только нужен сценарий.

— Сценарий я уже придумал, да и тема клипа та же, что и в нашем английском клипе про рыцарей.

— Я после нашего разговора посмотрела этот ваш клип, там такой красивый замок и Светлана там замечательно поёт. Настоящая актриса. Светлана, ты не хочешь в нашем фильме «Голубка» сняться в эпизодической роли, я могу поговорить с режиссером?

— Было бы здорово. Спасибо, что предложила. Я, конечно, такую роль, как твоя Марсела, вообще не потяну, но маленькую постараюсь осилить. В клипе у меня будет опять главная роль, но в этот раз, к сожалению, вообще без слов.

— Я для тебя вчера две песни со множеством прекрасных слов написал, — сказал я, обращаясь к Солнышку, — любая из них на «Песне года» будет лучшей.

— А мне ещё никто песен не писал, — сказала Проклова, смущенно.

— Хочешь, напишу. И споёшь сама, а мы тебе с Серёгой сыграем.

— А так можно?

— Почему нет? Во вторник я с тобой немного позанимаюсь у нас дома и послушаю, какой у тебя голос. Затем напишу под него песню и ты её споёшь. А потом и сингл выпустим.

— Очень неожиданное предложение. Я давно хотела кого-нибудь из знакомых музыкантов попросить об этом, да стеснялась.

— Ты стесняешься петь, — сказала Солнышко, — а я стесняюсь сниматься в кино. Вот мы с тобой обе какие-то очень странные и неправильные девушки получились.

— И правда, раз Андрей поможет, то я согласна попробовать.

— Значит во вторник и начнём твою головокружительную музыкальную карьеру.

Тут Борис Николаевич Пастухов объявил о завершении XVIII-го съезда ВЛКСМ, после чего все радостно встали и хором спели «Интернационал», а потом пошли в сторону выходов из зала. Мы с Прокловой простились до вечера. Наша троица должна была участвовать в работе секции под громким названием «Комсомол, пионерская организация и школа. Работа с подростками», но мы на эту секцию не пошли. Вместо этого мы с Солнышком и Серегой пошли искать Ольгу Николаевну. Я знал, где находится её кабинет, поэтому мы его быстро нашли. Ольга Николаевна нам сообщила, что выступать на банкете, кроме нас, будут ещё двенадцать человек. На мой вопрос о барабанах Бонго она ответила положительно, сказав, что у них как раз есть одна пара. А по поводу трубача она постарается договориться. В том случае, если такового найдёт, то она его пригласит на половину седьмого, чтобы мы успели немного порепетировать.

Обрадованный, что моя неожиданная задумка приобретает законченные черты, я поблагодарил Ольгу Николаевну за помощь и мы, ободренные, двинулись к выходу из КДС. Серегу я сегодня отпустил, так как он на банкете нам был не нужен и у него была назначена сегодня встреча с его пассией. Терзают меня смутные сомнения по поводу его Ирки, но вслух я ничего подобного говорить ему не стал. В субботу она, обязательно, увяжется с нами на концерт, поэтому я увижу её там воочию и тогда решу, что с этой проблемой делать.

С нами Серега не поехал, так как с Иркой он встречался не дома, поэтому мы простились до завтрашнего вечера. А мы поехали домой. На полдороги раздался телефонный вызов. Это был Андропов.

— Здравствуй, Андрей, — сказал Андропов. — Ты сейчас где находишься?

— Здравствуйте, Юрий Владимирович, — ответил я. — Еду в сторону дома. Я что, уже нужен?

— Да, нужен. Пациент проснулся и чувствует себя удовлетворительно, надо с ним начинать работать.

— Я сейчас отвезу Светлану домой и готов выехать, куда скажете. Или, если надо куда-то далеко ехать, можете прислать за мной машину.

— Это недалёко от тебя, в районе улицы Академика Варги расположен наш объект. Поэтому поедешь сам. Захвати, обязательно, удостоверение и пропуск, иначе охрана не пропустит.

— Знаю я это ваш объект, о нём столько разных слухов ходит. Я его часто проезжал по дороге на дачу. А пропуск и удостоверение у меня всегда с собой.

— Значит найдёшь. Я туда подъеду через часа полтора. Так что постарайся до моего приезда хоть что-то сделать.

— Сделаю всё, что смогу.

Солнышко поняла, кто только что звонил и спросила:

— Андропов тебя вызывает?

— Да, — ответил я, думая, как распланировать своё время, — придётся сразу ехать. Тебя заброшу домой и поеду. Потом мне надо в ВААП и к Краснову, я вчера обещал. Так что ты отдыхай и жди меня. Постараюсь побыстрее, но ничего не обещаю. Приготовь, пожалуйста, мой синий костюм и голубую рубашку. Награды я сегодня перевешивать не буду с этого пиджака на костюм.

— Хорошо, буду ждать и готовиться к банкету.

Я подвёз Солнышко к подъезду нашего дома, чмокнул в губы и поехал на этот секретный объект, который секретным ни для кого уже не был. Там мимо него даже пассажирский автобус ходил. На воротах этого таинственного объекта охрана проверила внимательно сначала мой пропуск на лобовом стекле, потом удостоверение, сверив моё лицо с фотографией, и только после этого мою машину пропустили нутрь периметра. Само строение было похоже на трехэтажную небольшую гостиницу, но какую-то странную. От неё не веяло уютом и гостями, а было сразу понятно, что это какой-то, действительно, правительственный объект подозрительного назначения. Меня двое сопроводили внутрь здания и довели до лифта. Я думал, что мы поднимемся на верх, но мы, наоборот, спустились, по моим ощущениям, этаж на пятый вниз под землю. Да, какая-то подземная гостиница получается.

Выйдя из лифта, меня передали с рук на руки другому охраннику, который повёл меня дальше по коридору. Перед дверью без номера мы остановились, охранник постучал, после чего открыл дверь и жестом руки пригласил меня входить. Я вошёл в небольшой кабинет с письменным столом, креслом, двумя стульями и шкафом. За столом в кресле сидел мужчина лет сорока в белом халате, в очках и внимательно рассматривал меня и мою Золотую Звезду.

— Здравствуйте, — поздоровался незнакомец, — и присаживайтесь. Мне не сказали, как вас зовут, потому, что это здесь это не принято по отношению к специалистам со стороны. Но мне ваше лицо почему-то очень знакомо. Подождите, вы же Андрей Кравцов? Точно, вы известный музыкант и Герой Советского Союза.

— Да, это именно я, — сказал я в ответ на его длинное приветствие.

— Меня предупредили, что приедет специалист, который будет заниматься нашим новым пациентом. А тогда при чем здесь вы?

— Ожидаемый вами специалист это я. Я помимо музыки занимаюсь некоторыми медицинскими практиками. Мне пришлось долго жить за границей, поэтому кое-что я умею очень хорошо делать. Мне поручено пообщаться с этим вашим пациентом и составить своё заключение. Вы проводите меня к нему?

— Да, конечно. Просто это так неожиданно, что именно вы будете с ним работать. Вы в курсе, что наши попытки не увенчались успехом?

— Да, в курсе. Вам должны были передать мои рекомендации, что необходимо было сделать до моего приезда.

— Мы всё сделали, как было приказано. Больной недавно проснулся и я сразу же сообщил руководству об этом.

— Что вы делали с пациентом?

— Сначала провели обычное медицинское обследование. Потом, когда он очнулся, попытались выяснить, что он помнит. Оказалось, что ничего за последние двадцать четыре часа. Мы попытались с помощью гипноза ввести его в транс, но он сразу потерял сознание. После этого мы его оставили в покое до сегодняшнего утра и стали ждать специалиста, коим оказались вы.

— Понятно. Надеюсь, электроконвульсивную терапию вы не применяли?

— Хотели, но нам поступил приказ прекратить проводить всякие действия с пациентом и полностью изолировать его.

— То есть вы посчитали возможным вызвать у больного эпилептиформный большой судорожный припадок, пропустив электрический ток через головной мозг пациента?

— Да, но другого способа заставить пациента вспомнить то, что он забыл, мы не видели. Да и этот метод, помимо всего прочего, позволяет быстро достичь лечебного эффекта.

— Да, вовремя мне вчера позвонили. Вы бы просто угробили пациента и всё. Ладно, результаты анализов уже готовы?

— Пока нет. Будут только после обеда.

— Вам сообщили кто он?

— Нет и он сам не говорил.

— Тогда вопросов у меня больше нет. Хотелось бы побеседовать с больным.

— Ну что ж, в таком случае пойдёмте со мной. Вы с пациентом будете общаться один или мне можно поприсутствовать?

— Один, но будьте рядом. Если понадобится ваша помощь, я вас позову.

Халат я одевать отказался, так как знал, что генерал не болен и халат мог помешать установить доверительный контакт с ним. Мы молча прошли по тому же коридору до поворота. Там, около такой же безликой двери стояли еще два охранника, которые пропустили меня, как только я показал одному из них моё удостоверение. По внешнему виду они очень напоминали сотрудников майора Колошкина из охраны КДС. Сопровождающего я попросил остаться, а сам вошёл в комнату. Внешне эта комната представляла из себя больничную палату с кроватью, тумбочкой и стулом. На кровати лежал тот самый генерал-лейтенант КГБ, которого я видел в приемной Андропова и который должен был стрелять в него.

На вид лежащему в кровати плотно сбитому мужчине с крупной головой и большими залысинами, было лет под пятьдесят пять. Заметны были синяки и кровоподтёки на запястьях, которые не могли скрыть рукава больничной пижамы. Похоже, пытался самостоятельно снять наручники, когда его скрутили, но неудачно. Да, такого здоровяка просто так не возьмешь. Видимо, действие зомбирования закончилось и он не понимал, что он здесь делает.

— Здравствуйте, — поздоровался я первым. — Я вас не знаю, и мне это знать не нужно, а меня, вы, вероятно, видели.

— Ты музыкант, но фамилию я не помню. — ответил напрягшийся генерал, не понимая, что здесь делаю я в этой больничной палате без окон. — Почему меня здесь держат?

— Юрий Владимирович приказал вас доставить сюда, чтобы вы немного отдохнули и пришли в себя. По его указанию я приехал разобраться в этой странной ситуации.

— Если ты от Андропова, то покажи удостоверение

— Вот, смотрите, — сказал я и протянул на вытянутой руке свою корочку личного порученца.

— Да, я подобные видел ещё при Сталине. Значит всё верно. Я слышал о том, что у Андропова появился личный порученец, но не знал кто. Из этого следует, что он полностью тебе доверяет и прислал тебя ко мне. Видимо, дело серьезнее, чем я думал.

— Да, я его личный порученец. Поэтому спрашивайте, что вы хотите знать, а потом я стану задавать свои вопросы.

— Зачем Андропов приказал меня сюда доставить? Я абсолютно здоров. Мне никто ничего не говорит, что со мной произошло.

— А вы что, ничего не помните?

— Нет.

— Такие провалы в памяти с вами раньше случались?

— Никогда.

— Что вы помните из последнего?

— Как я сижу на работе и просматриваю документы.

— Какого это было числа?

— Вчера и это было двадцать шестое апреля.

— Сегодня двадцать восьмое, у вас провал в памяти больше суток.

— Этого не может быть.

— Может. Я только что со съезда ВЛКСМ, который сегодня завершился.

— Значит правда, что сегодня двадцать восьмое. А почему я ничего не помню?

— Вот для этого я и приехал по поручению Юрия Владимировича. Здесь никто не знает, кто вы. А по поводу того, что вы не помните почти двадцать четыре часа из вашей жизни, могу сообщить, что вас, скорее всего, зомбировали. Вам знаком этот термин?

— Да, слышал, но мы считали, что это сделать невозможно.

— А возможно то, что вас арестовали в приемной Андропова, когда вы собирались его убить?

— Как убить? Этого не может быть?

— Вы второй раз повторяете, что это не возможно и не может быть. У вас есть своё объяснение, почему вы пришли к Андропову с миниатюрным пистолетом, спрятанным в кобуре на голени?

— Не…, — попытался опять произнести ту же бессмысленную фразу генерал, но осекся, поняв, для него непростительно повторять это банальное восклицание. — Я так понимаю, что всё, что ты сказал, правда?

— Да, всё правда. Юрий Владимирович приедет сюда сам через час. Поэтому за этот час я должен вам помочь вспомнить, что произошло на самом деле за эти заблокированные в вашей памяти сутки. Если я не разберусь с этим, то вы, надеюсь, понимаете, что с вами будет за попытку убить члена Политбюро.

— Так это ты спас Андропова в прошлую пятницу? Тогда понятно, откуда у такого молодого парня Золотая Звезда. А по поводу произошедшего я теперь понимаю, почему меня изолировали. Если ты хочешь узнать от меня что-то, то я готов все рассказать, но я ничего не помню об этих исчезнувших из моей памяти сутках. Как только я пытаюсь что-то вспомнить, у меня начинает болеть голова. Всё остальное помню прекрасно, а эти двадцать четыре часа как чёрная дыра у меня в мозгу.

— Для меня важно ваше добровольное согласие попытаться вспомнить и желание со мной сотрудничать.

— Да, я готов сотрудничать, потому, что мне надо доказать, прежде всего себе, что я ни в чем подобном, о чем ты только что рассказал, по своей воле, не замешан. Конечно, звучит бредово, когда тебя арестовывают в приёмной Андропова со спрятанным пистолетом. Но у меня никогда не было никакого миниатюрного пистолета и я не собирался на этой неделе просить аудиенции у Юрия Владимировича. Значит это сделал не я, а кто-то другой.

— Это сделали вы, но, в тоже время, не совсем вы. Вам в ваше подсознание заложили программу, которая и отдавала команды уже вашему сознанию, а оно, в свою очередь, уже руководило вашими действиями. Поэтому в вашем сознании нет этой информации и вы её, естественно, вспомнить не можете. Я понятно говорю?

— Да, но кто это сделал?

— Именно для этого я здесь, чтобы вы сами всё вспомнили и эту информацию не узнал никто, кроме вас.

— Что я должен сделать?

— Ничего. Всё, что нужно, вы уже делаете. Мы просто разговариваем и вы пытаетесь вспомнить, что с вами было, но у вас пока не получается. Но это только пока. Вам или стёрли память об этом дне, или поставили блок, что более вероятно. Ваше сознание, приняв команду от программы, контролируемой подсознанием, должно было выполнить поставленную задачу, а затем самоликвидироваться. Вы живы только потому, что произошёл сбой, так как задача была не выполнена. Вы пытались себя застрелить, но вам этого сделать не дали. Действие программы закончилось, но у вас, видимо, стоит именно блок, при попытке взлома которого у вас, вероятней всего, остановится сердце. Это вторая, страхующая программа на случай, если вы останетесь живы.

Моя спокойная речь и несколько заумные слова ввели генерала в транс, в который гипнотизёр вводит своего пациента. Но это был не простой гипноз. Это был сеанс эриксоновского гипноза, который похож на приятную беседу двух приятелей. Самое главное было с самого начала добиться того, чтобы он мне поверил. Потом он стал мне доверять и вот тут я выступил уже в роли гипнотерапевта. Технику ведения разговора при эриксоновском гипнозе я знал, так как хорошо владел НЛП. А откуда, вы думаете, все женщины в меня влюблялись? Да, музыка. Да, приятная внешность. И, как завершающий штрих, техника нейролингвистического программирования. В любом деле всегда есть три составляющие успеха, вот все три я и использовал, чаще всего просто на автомате, неосознанно.

Я продолжал говорить, а генерал слушать. Начиналось самое сложное. Я решил использовать свою способность улавливать чужие низкочастотные энергетические вибрации и недавно появившееся у меня умение перехватывать отголоски чужих мыслей. Я переключил своё зрение, как это случилось на съезде, когда я увидел приемную Андропова, на режим внутреннего видения и внимательно вгляделся в лицо генерала. Я видел, как на каком-то рентгене, его мозг, потом потоки нейронов. Нейрон это электрически возбудимая клетка, которая предназначена для приема извне, обработки, хранения, передачи и вывода вовне информации с помощью электрических и химических сигналов. Вот такие электрические искорки я и видел. Их были миллиарды, но в одном месте их движение тормозилось и они огибали какое-то препятствие. А потом я увидел темное пятнышко, похожее на маленькую раковую опухоль. Это и было то место в мозге генерала, в котором хранились воспоминания того злополучного дня.

Теперь, найдя эту помеху, которая мешала нейронам свободно двигаться сквозь этот блок, я подумал, что если я улавливаю отрицательные низкочастотные колебания, то я могу улавливать и положительные высокочастотные колебания, которые диаметрально противоположны агрессии и злу. Этими антагонистами во все времена являлись добро и любовь. Вот почему я сразу чувствовал, когда в меня влюбляется женщина, хотя об этом она могла даже сама ещё не догадываться. Теперь же я попытаюсь сам стать источником этих положительных колебаний. Я представил себе улыбающуюся Солнышко и направил эти колебания со знаком плюс в мозг генерала, внимательно наблюдая за темным пятном.

Сначала ничего не происходило, искорки нейронов как огибали этот блок, так и продолжали огибать. Но слегка задевая его, они понемногу выбивали из него черноту, как будто откалывая микроскопические кусочки. Изгиб движения становился всё меньше, пятно стало уменьшаться в размерах, а потом этот блок просто растворился, смытый потоком нейронов. Искорки нейронов опять стали пролетать прямо, потому, что им ничего уже не мешало это свободно делать.

Уф, вот это да. Кажется, всё получилось. И тут я увидел картинку того, что было заблокировано в этом месте. Два друга сидели за столом и пили водку. Один другому незаметно что-то подсыпал в рюмку и тот выпил. Тот, кто выпил, был тот самый генерал-лейтенант и звали его Антонов Сергей Николаевич. Он был замом Андропова и начальником 15-го Главного управления. А второй был тоже генерал, его старый приятель, только из МВД. И звали его Борисом Тихоновичем Шумилиным и был он заместителем Щелокова. Вот теперь весь этот головоломный пазл и сложился. Что было дальше, я смотреть не стал. Меньше знаешь — лучше спишь. Догадываюсь, что в водку подмешали какой-то психоделик, но это меня уже не интересовало. Надо было выводить генерала из транса.

— Я не расслышал, что вы сказали? — спросил я у него, выводя его из состояния психогипноза этой незамысловатой фразой.

— Я всё вспомнил, — заявил взволнованный генерал, — я пил водку с…

— А вот то, что было дальше вы расскажете уже не мне, а Юрию Владимировичу. Меня это уже не касается.

— Но как? Ты же ничего не делал.

— Я вам просто рассказывал, что могло быть с вами, и это подтолкнуло ваш мозг вспомнить то, что у вас было заблокировано. А теперь я должен идти, у меня ещё много дел.

— Я догадываюсь, что ты много мне не сказал. Но одно я понял точно — ты спас мою честь, а поэтому и жизнь. Меня зовут Антонов Сергей Николаевич. А остальное ты, наверное, знаешь. Дай я пожму твою руку. Хоть мне строго-настрого запретили даже садиться в кровати, но я же не болен и руку я пожать имею полное право. Спасибо за помощь, я это никогда не забуду.

— Не за что. Рад был помочь. А теперь ждите Юрия Владимировича, он скоро уже должен быть

Мы обменялись крепким рукопожатием и я постучал в дверь. Мне её открыли. Когда я вышел, то сказал охранникам, чтобы никого из персонала больше в комнату не пускали, кроме товарища Андропова. Сотрудник, с которым я разговаривал в самом начале и который проводил меня сюда, ждал недалёко от двери и очень удивился моему распоряжению.

— С пациентом всё в полном порядке, — сказал я, обращаясь к нему, — поэтому он опять переходит в прямое подчинение к Юрию Владимировичу, помощь медиков ему больше не нужна.

Я сам дошёл до лифта, где охранник сопроводил меня наверх и передал наземной охране. В этот момент во двор этой псевдогостиницы въехал кортеж из правительственного бронированного «зила» и чёрной волги сопровождения. Охранник открыл дверцу и оттуда появился Андропов. После пятничного покушения Юрий Владимирович, я так понял, обычными «Волгами» пользоваться уже не будет. Да, не успел я тихо исчезнуть. Придётся кратко доложить суть проблемы Андропову, опустив большинство деталей.

— Здравствуй, Андрей, — сказал Андропов, удивленно глядя на меня. — Что-то ты быстро освободился.

— Здравствуйте, Юрий Владимирович, — ответил я на приветствие своего непосредственного и единственного начальника. — Так я уже всё закончил.

— И каков результат?

— Сергей Николаевич всё вспомнил, я ему только немного помог.

— Опять ты скромничаешь. До тебя целый консилиум врачей ничего сделать с ним не смог, а он меньше чем за час всё сделал.

— Про консилиум не знаю, чем он там занимался, но только за одно то, что они собирались сделать с генералом, их надо разогнать. Если бы не моё вмешательство, то ваш заместитель вчера бы умер. А я свою работу выполнил, как обещал, можете принимать. Товарищ генерал-лейтенант хотел мне рассказать, что он вспомнил, но я его успел остановить и сказал, чтобы ждал вас. Мне чужие секреты без надобности, я предпочитаю по ночам спать спокойно.

— Раз говоришь, что всё сделал, то можешь ехать. Если всё так, как ты сказал, то я от своего слова не отказываюсь. Мы с тобой в воскресенье в Завидово говорили о бюсте, значит поставим тебе бюст. Вторую Звезду ты, за то что спас меня и моего заместителя, заслужил. У тебя же малая родина где-то здесь, под Москвой?

— Да, Юрий Владимирович, недалеко от Москвы. Мама меня могла в Москве зарегистрировать, но родился я рядом с одной из ваших секретных школ, где в это время проходил учебу мой отец. Поэтому в местном роддоме метрику и выписали. Теперь я вынужден писать в анкетах целых три географических обозначения вместо одного короткого.

— Да, помню твою анкету и эту нашу школу. И что ты предлагаешь?

— Раз нельзя без второй Звезды обойтись, то если уж решите с бюстом, пусть на территории моей школы его поставят. Её решили моим именем назвать, в этом случае всё одно к одному получается.

— Слышал я об этом и дал добро. Поэтому где-то через месяц твоей школе официально присвоят твою фамилию, вот тогда и бюст одновременно поставим. Конечно, при условии, что с Антоновым ты полностью разобрался.

— Полностью, сейчас увидите и услышите сами. Раз я больше не нужен, то я тогда поеду?

— Езжай. Если срочно понадобишься, то вызову.

Я сел в машину и выехал через открывшиеся передо мной ворота. Я думаю, что Андропову будет очень интересно, наконец, выяснить, кто стоит за двумя этими покушениями на него. Но прямых улик и доказательств у него нет. Зато теперь Юрий Владимирович будет знать, откуда ждать следующего удара и будет готов. Как говорили древние римляне: «Praemonitus, praemunitus», что значит «Предупреждён — значит вооружён». Как видно из самой пословицы, древние любили краткость, сиречь лаконичность, опуская несущественные части речи. Я же опускать ничего не буду, а просто займусь теперь очень приятными делами, которые кажутся мне ещё намного приятнее после того, что я вытворял с мозгом генерала. Мне просто нужно расслабиться и это можно сделать только рядом с молодой и красивой девушкой, которая тебя очень любит.