Ночные кошмары и сновидения

Скрёб-поскрёб

В квартире в Куинз Говард Милта, не слишком известный нью-йоркский дипломированный бухгалтер, жил с женой, но в тот момент, когда впервые раздалось это поскребывание, пребывал в гордом одиночестве. Виолет Милта, еще менее известная медсестра нью-йоркского дантиста, досмотрев выпуск новостей, отправилась в магазин на углу за пинтой мороженного. После новостей началась программа «Риск»[3], которая ей не нравилась. Она говорила, что терпеть не может Алекса Требека, который напоминал ей продажного евангелиста, но Говард знал истинную причину: во время телевикторины она чувствовала себя полной дурой.

Поскребывание доносилось из ванной, дверь в нее находилась в коротком коридоре, который вел в спальню. Говард замер, едва услышав посторонний звук. Сообразил, что это не наркоман и не грабитель: два года тому назад, за собственный счет, он установил на окно в ванной крепкую решетку. Скорее, в раковине или ванне скреблась мышь. А то и крыса.

Он подождал, слушая первые вопросы, в надежде что поскребывание прекратится само по себе, но не сложилось. И как только началась рекламная пауза, он с неохотой поднялся с кресла и направился к ванной. Дверь осталась приоткрытой, так что неприятный звук с приближением к его источнику только усилился.

Теперь он практически не сомневался, что издает звук мышь или крыса. Царапая фаянс или эмаль маленькими коготками.

— Черт, — пробормотал Говард и потопал на кухню.

Там, в зазоре между газовой плитой и холодильником стояли главные орудия уборки: швабра, ведро с тряпками, метла и совок. Говард в одну руку взял совок, в другую — метлу. Вооружившись, безо всякого энтузиазма вновь пересек маленькую гостиную, держа курс на ванную. Вытянул шею. Прислушался.

Скреб, скреб, скреб-поскреб.

Очень тихий звук. Наверное, не крыса. Однако, внутренний голос советовал настраиваться на худшее. Не просто на крысу, а на нью-йоркскую крысу, отвратительное, волосатое существо с маленькими черными глазками и длинными, жесткими, как проволока, усами, торчащими под верхней V-образной губой. Крысу, которая требовала должного отношения.

Звук тихий, не такой уж неприятный, но…

За его спиной Алекс Требек задавал очередной вопрос: «Этого русского безумца застрелили, зарезали и задушили… в одну ночь».

— Это Ленин, — предположил один из участников телевикторины.

— Это Распутин, бестолковка, — пробормотал Говард Милта. Переложил совок в ту руку, что держала метлу, свободную руку сунул в щель между дверью и косяком, нащупал на стене выключатель. Зажег свет и подскочил к ванне, расположенной в углу под окном. Он ненавидел крыс и мышей, ненавидел этих маленьких тварей, которые пищали и скреблись (иногда и кусались), но еще ребенком усвоил простую истину: если от одной из них надо избавиться, делать это надо быстро. Сидеть в кресле и прикидываться, что поскребывание ему прислышалось, не имело смысла. По ходу выпуска новостей Ви уговорила пару бутылок пива, и он знал, что, по возвращению из магазина, первой ее остановкой станет ванная. А увидев мышь, она поднимет дикий крик и потребует, чтобы он выполнил свой мужской долг. Так что ему все равно пришлось избавляться от мерзкого животного, но в спешке.

В ванне он обнаружил только душевую головку. Подсоединенный к ней шланг изогнулся на белой эмали, словно дохлая змея.

Поскребывание прекратилось, то ли когда Говард включил свет, то ли когда вошел в ванную, но теперь послышалось вновь, за его спиной. Говард повернулся и шагнул к раковине, поднимая метлу.

Пальцы, сжимающие рукоятку, поднялись на уровень подбородка и замерли. А вот нижняя челюсть отвисла. Если б он взглянул на свое отражение в заляпанном зубной пастой зеркале над раковиной, то увидел бы капельки слюны, поблескивающие между языком и небом.

Из сливного отверстия раковины торчал палец.

Человеческий палец.

Он тоже застыл, словно почувствовал, что его заметили, а потом вновь задвигался, ощупывая розовый фаянс. Набрел белую резиновую затычку, перевалил через нее, опять спустился на фаянс. Так что мышь не имела к поскребыванию никакого отношения. Звук этот возникал при контакте ногтя и фаянса.

Из горла Говарда вырвался хриплый вскрик, он выронил щетку, рванул к двери, но угодил плечом о выложенную кафелем стену. Предпринял вторую попытку. На этот раз удачную. Захлопнул за собой дверь, привалился к ней спиной, тяжело дыша. Сердце билось так сильно, что удары отдавались в горле.

Наверное, у двери он простоял не очень долго: когда вновь смог контролировать свои действия и мысли, Алекс Требек все еще задавал троим участникам телевикторины вопросы одинарной игры, но в этот период времени сознание у него словно отключилось: Говард не мог сказать, ни кто он, ни где находится.

Из ступора его вывел гонг, означающий, что начинается двойная игра и очки за каждый правильный ответ удваиваются.

— Категория «Космос и авиация», — говорил Алекс. — На вашем счету семьсот долларов, Милдред. Сколько вы хотите поставить?

Милдред, которой эта категория явно не нравилась, пробормотала что-то невразумительное.

Говард отвалился от двери и вернулся в гостиную на негнущихся ногах. В руке он все еще держал совок. Посмотрел на него, разжал пальцы. Совок упал на ковер, подняв облачко пыли.

— Я этого не видел, — дрожащим голос изрек Говард Милта и плюхнулся в кресло.

— Хорошо, Милдред, вопрос на пятьсот долларов: Эта база ВВС США первоначально называлась Майрокская испытательная площадка.

Говард уставился на телеэкран. Милдред, маленькая серая мышка со слуховым аппаратом, торчащим из-за одного уха, глубоко задумалась.

— Это… авиабаза Ванденберг? — спросила Милдред.

— Это авиабаза Эдвардс, тупица, — дал свой вариант ответа Говард. И, в тот самый момент, когда Алекс Требек подтверждал его правоту, пробормотал: — Я ничего там не видел.

Но до возвращения Виолет оставалось совсем ничего, а он бросил щетку в ванной.

Алекс сказал участникам телевикторины, а заодно и зрителям, что еще ничего не решено и в ходе двойной игры положение участников может меняться с калейдоскопической быстротой. И тут же на экране появилась физиономия политика, который начал объяснять, почему его необходимо переизбрать. Говард, собрав волю в кулак, поднялся на ноги. Они уже начали немного гнуться, но ему все равно не хотелось идти в ванную.

Послушай, сказал он себе, все это более чем просто. Такое случается. Ты испытал мгновенную галлюцинацию, скорее всего, для многих это обычное дело. И ты слышал бы о подобных случаях гораздо чаще, если бы люди не стеснялись об этом говорить… видеть галлюцинации почему-то считается неприличным. Вот и тебе не хочется об этом говорить. Но, если Ви вернется и обнаружит щетку в ванной, она начнет допытываться, с чего она там взялась.

— Послушайте, — сочным баритоном убеждал политик зрителей, — когда мы смотрим в корень, ситуация становится предельно простой: или вы хотите, чтобы во главе статистического бюро округа Нассау стоял честный, компетентный специалист, или вы хотите человека со стороны, который будет отрабатывать деньги, полученные на предвыборную кампанию…

— Готов спорить, это был воздух в трубах, — сказал себе Говард, хотя звук, заставивший его заглянуть в ванную, не имел ни малейшего сходства с бурчанием в трубах. Но собственный голос, уже не дрожащий, взятый под контроль, придал ему уверенности.

А кроме того… Ви могла вернуться с минуты на минуту.

Говард остановился у двери, прислушался.

Скреб, скреб, скреб. Где-то там слепой мальчик-с-пальчик постукивал палочкой по фаянсу, нащупывая путь к нужному ему месту.

— Воздух в трубах! — громко отчеканил Говард и смело распахнул дверь в ванную. Наклонился, схватил щетку, дернул на себя. Ему пришлось зайти в ванную только на два шага, и он не увидел ничего, кроме выцветшего, бугристого линолеума да забранной сеткой вентиляционной шахты. И, уж конечно, он не стал смотреть в раковину.

Очутившись за дверью, он вновь прислушался.

Скреб, скреб. Скреб-поскреб.

Он поставил щетку и совок в зазор между газовой плитой и холодильником, вернулся в гостиную. Постоял, глядя на дверь в ванную. Он оставил ее приоткрытой, так что по полу вытянулась желтая полоса.

Лучше бы погасить свет. Ты знаешь, как воспринимает Ви перерасход электроэнергии. Для этого даже не нужно входить в ванную. Достаточно просунуть руку в щель и повернуть выключатель.

А вдруг что-то коснется его руки, когда он потянется к выключателю?

Вдруг чей-то палец коснется его пальца?

Как насчет этого, мальчики и девочки?

Он по-прежнему слышал этот звук. Навязчивый, неумолимый звук. Сводящий с ума.

Скреб. Скреб. Скреб.

На экране Алекс Требек зачитывал категории Двойного риска. Говард шагнул к телевизору и прибавил звук. Сел в кресло и сказал себе, что не слышал в ванной никаких посторонних звуков, абсолютно никаких. Разве что воздух урчал в трубах.

Ви Милта относилась к той категории женщин, которые выглядят, как хрупкие сосуды и могут рассыпаться при неосторожном прикосновении… но Говард прожил с ней двадцать один год и знал, сколь обманчива эта хрупкость. Она ела, пила, работала, танцевала и трахалась в одной и той же манере: con brio[4]. Вот и теперь она ураганом ворвалась в квартиру. С большим пакетом из плотной коричневой бумаги, который прижимала к груди. Без остановки проскочила на кухню. Говард услышал, как захрустел пакет, открылась и закрылась дверца холодильника. На обратном пути она бросила Говарду пальто.

— Повесишь, а? Я хочу пи-пи. Просто невтерпеж. Уф!

Уф! Одно из любимых выражений Ви. Имело массу всяких и разных значений.

— Конечно, Ви, — Говард медленно поднялся, с темно-синим пальто Ви в руках. Проводил ее взглядом. Вот она прошла по коридору, открыла дверь ванной. Обернулась, прежде чем скрыться за ней.

— «Кон эд»[5] обожает тех, кто не гасит свет, Гоуви.

— Я его специально зажег, — ответил Говард. — Знал, что ты первым делом заглянешь туда.

Она рассмеялась. Он услышал, как зашуршала ее одежда.

— Ты так хорошо меня знаешь. Это признак того, что мы по-прежнему любим друг друга.

Надо сказать ей… предупредить, подумал Говард, но знал, что у него не повернется язык. Да и что он мог сказать? Осторожно, Ви, из сливного отверстия раковины торчит палец, поэтому будь осторожна, а не то парень, которому принадлежит палец, ткнет тебя в глаз, когда ты захочешь набрать стакан воды.

И потом, это же была галлюцинация, обусловленная урчанием воздуха в трубах и его страхом перед крысами и мышами.

Тем не менее, он так и застыл с пальто Ви в руках, ожидая, что она закричит. Так и произошло, десять или двенадцать секунд спустя.

— Боже мой, Говард!

Говард подпрыгнул, еще крепче прижал пальто к груди. Сердце, уже совсем успокоившееся, резко ускорило свой бег. На несколько мгновений он даже лишился дара речи, но потом сумел-таки прохрипеть: «Что? Что, Ви? Что такое?»

— Полотенца! Половина полотенец на полу! Уф! Что тут у тебя произошло?

— Я не знаю, — крикнул он в ответ. Сердце все колотилось да еще скрутило живот, то ли от ужаса, то от облегчения. Наверное, он сбросил полотенца на пол при первой попытке выскочить из ванной, когда врезался в стену.

— Должно быть, домовой. Ты уж не подумай, что я тебя пилю, но ты опять забыл опустить сидение.

— О… извини.

— Да, ты всегда так говоришь, — донеслось из ванной. — Иногда я думаю, что ты хочешь, чтобы я провалилась в унитаз и утонула. И я чуть не провалилась! — сидение легло на унитаз, Ви уселась на него. Говард ждал, с часто бьющимся сердцем, с пальто Ви, прижатом к груди.

— Он держит рекорд по числу страйк-аутов[6] в одном розыгрыше, — зачитал Алекс Требек очередной вопрос.

— Том Сивер? — без запинки выстрелила Милдред.

— Роджер Клеменс, дубина, — поправил ее Говард.

Гр-р-р-р! Ви спустила воду, и наступил момент, которого Говард ждал (подсознательно) с все возрастающим ужасом. Пауза длилась, длилась и длилась. Наконец, скрипнул вентиль горячей воды (Говард давно собирался поменять его, но все не доходили руки), полилась вода, Ви начала мыть руки.

Никаких криков.

Естественно, пальца-то не было.

— Воздух в трубах, — уверенно изрек Говард и двинулся в прихожую, чтобы повесить пальто жены.

Она вышла из ванны, поправляя юбку.

— Я купила мороженное. Клубнично-ванильное, как ты и хотел. Но, прежде чем мы приступим к мороженному, почему бы тебе не выпить со мной пива, Гоуви? Какой-то новый сорт. Называется «Американское зерновое». Никогда о нем не слышала. Его продавали на распродаже, вот я и купила упаковку. Кто не рискует, тот не выигрывает, или я не права?

— Трудно сказать, — любовь Ви ко всяким присказкам и поговоркам поначалу очень ему нравилась, но с годами приелась. Однако, со всеми этими страхами, которые ему пришлось пережить, пиво могло прийтись очень даже кстати. Ви ушла на кухню, чтобы принести ему стакан с ее новым приобретением, а Говард внезапно осознал, что страхи-то никуда не подевались. Конечно, лучше уж видеть галлюцинацию, чем настоящий живой палец, торчащий из сливного отверстия раковины, но ведь и галлюцинация тоже не подарок, скорее, тревожный симптом.

Говард в какой уж раз за вечер сел в кресло. И когда Алекс Требек объявлял финальную категорию, «Шестидесятые», думал о различных телепередачах, в которых подробно объяснялось, что галлюцинации свойственны: а) болеющим эпилепсией; б) страдающим от опухоли мозга. И таких передач он видел очень даже много.

Ви вернулась в гостиную с двумя стаканами пива.

— Знаешь, не нравятся мне вьетнамцы, которые хозяйничают в магазине. И никогда не нравились. Я думаю, они подворовывают.

— А ты их хоть раз поймала? — сам-то он думал, что хозяева магазина вполне приличные люди, но сегодня его нисколько не волновал их моральный облик.

— Нет, — ответила Ви. — Ни разу. И это настораживает. Опять же, они все время улыбаются. Мой отец частенько говорил: «Никогда не доверяй улыбающемуся человеку». Он также говорил… Говард, тебе нехорошо?

— Так что он говорил? — Говард предпринял слабую попытку поддержать разговор.

— Tres amusant, cheri[7]. Ты стал белым, как молоко. Может, ты заболел?

Нет, едва не сорвалось у него с языка, я не заболел. Потому что заболел — это мягко сказано. Речь-то идет не о простуде или гриппе. Я думаю, что у меня эпилепсия или опухоль мозга, Ви. Ты понимаешь, чем это чревато?

— Наверное, от переутомления. Я рассказывал тебе о нашем новом клиенте. Больнице святой Анны.

— И что там такое?

— Настоящее крысиное гнездо, — ответил он и тут же вспомнил о раковине и сливном отверстии. — Монахиней нельзя подпускать к бухгалтерии. Об этом следовало написать в Библии.

— А все потому, что ты позволяешь мистеру Лэтропу гонять тебя и в хвост, и в гриву. И так будет продолжаться, если ты не сможешь постоять за себя. Хочешь допрыгаться до инфаркта?

— Нет, — и я не хочу допрыгаться до эпилепсии или опухоли в мозгу. Пожалуйста, господи, пусть все ограничится одним разом. Ладно? Что-то там мне привиделось, но больше этого не повторится. Хорошо? Пожалуйста. Очень Тебя прошу. Просто умоляю.

— Разумеется, не хочешь, — лицо ее стало серьезным. — Арлен Кац на днях сказала мне, что мужчины моложе пятидесяти практически никогда не выходят из больницы, если попадают туда с инфарктом. А тебе только сорок один. Пора тебе научиться постоять за себя, Говард. Очень уж ты прогибаешься.

— Наверное, ты права, — с грустью согласился он.

Тем временем закончилась рекламная пауза и Алекс Требек задал финальный вопрос: «Эта группа хиппи пересекла Соединенные Штаты в одном автобусе с писателем Кеном Кизи». Заиграла музыка, двое мужчин принялись что-то лихорадочно записывать, Милдред, женщина с торчащим из-за уха слуховым аппаратом, пребывала в полной растерянности. Наконец, и она начала что-то писать. Но чувствовалось, что плодотворных идей у нее нет.

Ви приложилась к стакана.

— Слушай, а неплохое пивко! Учитывая, что упаковка стоит всего два доллара и шестьдесят семь центов.

Говард поднес стакан ко рту. Ничего особенного, пиво, как пиво. Разве что мокрое, холодное… и успокаивающее.

Оба мужчины выстрелили в молоко. Милдред тоже ошиблась, но хотя бы двигалась в правильном направлении.

— Это «Веселые люди»?

— «Веселые проказники», глупышка, — поправил ее Говард.

Ви восхищенно посмотрела на него.

— Ты знаешь все ответы, Говард, не так ли?

— Если бы, — вздохнул он.

Говард не чувствовал вкуса пива, но в тот вечер уговорил три банки «Американского зернового». Ви даже добродушно отметила, что ей, похоже, следовало брать две упаковки. Но Говард надеялся, что пиво поможет ему быстрее заснуть. Он опасался, что без этой помощи он будет долго лежать без сна, думая о том. что ему привиделось в раковине. Но, как часто говорила ему Ви, в пиве было много витамина Р, и в половине девятого, после того, как Ви отправилась в спальню надевать ночную рубашку, Говард с неохотой прошествовал в ванную, чтобы облегчиться.

Первым делом подошел к раковине, заставил себя заглянуть в нее.

Ничего.

На душе полегчало (в конце концов, лучше галлюцинация, чем настоящий палец, несмотря на опасность опухоли в мозгу), но смотреть в сливное отверстие все равно не хотелось. Латунная крестовина, которая предназначалась для того, чтобы задерживать волосы или шпильки, давно уже куда-то подевалась, так что осталась лишь черная дыра, окантованная потускневшим стальным кольцом. Дыра эта чем-то напоминала пустую глазницу.

Говард взял резиновую затычку и заткнул дыру.

Так-то лучше.

Отошел от раковины, поднял туалетное сидение (Ви постоянно жаловалась, что он забывает опустить сидение, справив малую нужду, но не считала необходимым поднять сидение, сделав свои дела), расстегнул штаны. Он относился к тем мужчинам, у которых незамедлительное опорожнение мочевого пузыря начиналось лишь в случае крайнего его переполнения (и которые не могли пользоваться переполненными общественными туалетами: мысль о том, что позади стоят люди, которым не терпится отлить, перекрывала мочеиспускательный канал). Поэтому он занялся привычным делом, каким занимался всегда в промежуток времени, отделявший нацеливание инструмента от выброса струи: перебирал в уме простые числа.

Дошел до тринадцати, почувствовал, что сладостный момент близок, но за спиной что-то чвакнуло. Его мочевой пузырь, раньше мозга осознавший, что звук этот вызван затычкой, которую вышибло из стального кольца, резко (и болезненно) перекрыл мочеиспускательный канал. Единственная капелька мочи сиротливо капнула в унитаз, после чего пенис скукожился в его руке, словно черепаха, забирающаяся под панцирь.

Говард медленно, нетвердым шагом вернулся к раковине. Заглянул в нее.

Палец вернулся. Очень длинный, но в общем-то нормальный человеческий палец. Говард видел ноготь, не обгрызанный, обычной длины, и две первые фаланги. У него на глазах палец вновь принялся постукивать по фаянсу, знакомясь с окружающим сливное отверстие пространством.

Говард наклонился, заглянул под раковину. Труба, выходившая из пола, в диаметре не превышала трех дюймов. То есть рука уместиться в ней никак не могла. Кроме того, имело место быть колено, в котором размещалась ловушка для мусора. Так откуда рос палец? К чему он подсоединялся?

Говард выпрямился и на мгновение почувствовал, что его голова словно отделилась от шее и движется сама по себе. Перед глазами побежали маленькие черные точки.

Я сейчас грохнусь в обморок, подумал он. Схватил себя за мочку правого уха, резко дернул, как испуганный пассажир дергает стоп-кран, останавливая поезд. Головокружение прошло… палец остался.

Это не галлюцинация. Причем тут галлюцинация? Он видел крошечную капельку воды на ногте, клочок белой пены под ним… мыльной пены, почти наверняка мыльной. Ви, справив нужду, всегда мыла руки с мылом.

Однако, может, это и галлюцинация. Все возможно. Да, ты видишь воду и мыльную пену, но разве они могут быть плодом твоего разыгравшегося воображения? И, послушай, Говард, если тебе все это не привиделось, то что, черт побери, происходит в твоей ванной? Как вообще попал сюда этот палец? И почему Ви его не увидела?

«Тогда, позови ее… немедленно позови ее сюда, скомандовал внутренний голос, но тут же отдал другую команду, прямо противоположную. — Нет! Не делай этого! Потому что, если ты будешь видеть этот палец, а она — нет…»

Говард закрыл глаза и на мгновение перенесся в мир, где существовали лишь вспыхивающие красные звезды да его отчаянно бьющееся сердце.

Открыв глаза, он нашел палец на прежнем месте.

— Кто ты? — прошептал он, едва шевеля губами. — Кто ты и что ты тут делаешь?

Палец немедленно прекратил ползать по фаянсу. Поднялся, качнулся… нацелился на Говарда. Тот отступил на шаг, прижал руки ко рту, чтобы подавить рванувшийся из горла крик. Ему хотелось оторвать взгляд от этого отвратительного пальца, торчащего из сливного отверстия раковины, хотелось повернуться и выскочить из ванной (наплевав на то, что подумает, скажет или увидит Ви)… но его словно парализовало и он не мог оторвать глаз от этой розовато-белой единички, которая очень напоминала перископ.

А потом палец согнулся во второй фаланге, коснулся фаянса, вновь заскреб по нему.

— Гоуви? — позвала Ви. — Ты там не утонул?

— Уже иду! — неестественно радостным голосом отозвался Говард.

Смыл водой единственную капельку мочи, упавшую в унитаз, двинулся к двери, по широкой дуге огибая раковину. Однако, поймал свое отражение в зеркале: огромные глаза, белая, как мел, кожа. Ущипнул себя за щеки, прежде чем покинуть ванную, которая в течение одного вечера вдруг стала самым ужасным и непредсказуемым местом из всех, куда заносила его жизнь.

Когда Ви вышла на кухню, чтобы посмотреть, почему муж до сих пор не в постели, она увидела, что Говард смотрит на холодильник.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— «Пепси». Пожалуй, спущусь в магазин и куплю бутылку.

— После трех банок пива и целого блюдца мороженного? Ты лопнешь, Говард.

— Нет, не лопну, — ответил он. Хотя чувствовал, что так и будет, если не удастся опорожнить мочевой пузырь.

— Ты уверен, что нормально себя чувствуешь? — Ви критически оглядывала его, но тон стал мягче, в нем чувствовалась искренняя забота. — Ты ужасно выглядишь. Ужасно.

— Знаешь, на работе носится какая-то простуда. Возможно…

— Я принесу эту чертову газировку, если тебе действительно хочется пить.

— Нет, не принесешь, — торопливо возразил Говард. — Ты же в ночной рубашке. А я… я надену пальто.

— Когда ты в последний раз проходил диспансерное обследование, Говард? Это было так давно, что я уже и забыла.

— Завтра я посмотрю, — он прошел в маленькую прихожую, взял пальто. — В страховом полисе наверняка есть отметка.

— Обязательно посмотри! А раз уж тебе неможется и ты действительно хочешь идти в магазин, возьми мой шарф.

— Ладно. Хорошая идея, — надевая пальто, он встал к ней спиной, чтобы она не заметила, как дрожат его руки. А обернувшись, увидел, что она исчезла в ванной. Подождал несколько мгновений, ожидая истошного крика, потом услышал, как в раковину потекла вода. По доносившимся звукам понял, что Ви чистит зубы, в привычной для нее манере: con brio.

Еще какое-то время постоял, обсасывая предложенный рассудком вердикт: «Я теряю связь с реальностью».

Терял он эту связь или не терял, на первый план выступало другое: если он в самом скором времени не отольет, его ждали пренеприятные последствия. Но хоть эту проблему он все-таки мог решить, что вселяло уверенность. Говард открыл дверь, уже перенес ногу через порог, но вернулся, чтобы взять шарф Ви.

«И когда ты намереваешься рассказать ей о последних невероятных приключениях, которые выпали на долю Говарда Милты?» — вдруг полюбопытствовал внутренний голос.

Говард вышвырнул из головы эту мысль и сосредоточился на том, чтобы аккуратно запихнуть шарф под лацканы двубортного пальто.

Квартира, в которой жили Говард и Виолет, находилась на четвертом этаже девятиэтажного жилого дома на Хаукинг-стрит. По правую руку, в полу-квартале, на углу Хаукинг-стрит и бульвара Куинз, минимаркет Лаксов, работавший двадцать четыре часа в сутки. Говард повернул налево, дошел до торца здания. Здесь от улицы отходил узкий проулок, ведущий во двор. По обеим сторонам проулка стояли контейнеры с мусором. Между ними бездомные и алкоголики зачастую находили ночное прибежище, постелив на асфальт газеты. В этот вечер желающих скоротать ночь в проулке на нашлось, чему Говард очень обрадовался.

Он зашел в зазор между первым и вторым контейнерами, расстегнул молнию и направил на стену мощную струю. Поначалу наслаждение было столь велико, что он буквально вознесся на вершину блаженства, забыв о недавних неприятностях, но, по мере того, как напор струи начал слабеть, в голову вновь полезли нехорошие мысли.

Положение у него было аховое.

Он справлял малую нужду у стены дома, к котором у него была теплая, уютная квартира, нервно оглядываясь через плечо, из опасения, что его кто-то увидит. Любой наркоман или грабитель, мог стукнуть его по голове, раздеть, а то и убить. Но было бы еще хуже, если б его застукали, к примеру, Фенстеры из квартиры 2С или Дэттлбаумы из 3В. Как бы он объяснял свое поведение? И что произошло бы после того, как назавтра это трепло, Алисия Фенстер, рассказала бы обо всем Ви?

Облегчившись, Говард застегнул молнию ширинки, вернулся в входу в проулок. Посмотрел направо, налево, убедился, что улица пуста, проследовал к минимаркету и купил бутылку «пепси-колы» у вечно улыбающейся, смуглолицей миссис Лакс.

— Сто-то вы сегодня бледный, мистел Милта, — посочувствовала ему миссис Лакс сквозь улыбку. — Вам несдоловится?

Будьте уверены, подумал он. Еще как нездоровится, миссис Лакс. Такого сегодня натерпелся страха, а ведь ягодки еще впереди.

— Наверное, подцепил какую-то вирусную инфекцию в раковине, — ответил он. Улыбка вдруг начала сползать с ее лица. И он понял, что ляпнул не то. Я хотел сказать, на работе.

— Одевайтесь потеплее, — улыбка вернулась на прежнее место. — По ладио обесяли похолодание.

— Благодарю вас, — ответил он. По пути домой открыл бутылку и вылил содержимое на тротуар. Поскольку ванная стала запретной территорией, он понял, что надо ограничивать себя в жидкости.

Войдя в квартиру, он услышал умиротворенное похрапывание Ви, доносящееся из спальни. Три банки пива сразили ее наповал. Он поставил пустую бутылку на кухонный столик, направляясь в спальню, остановился у двери в ванную, приник к ней ухом, прислушался.

Скреб, скреб, скреб-поскреб.

Говард улегся в кровать, не почистив зубы. Такое случилось с ним впервые за последние двадцать девять лет тому назад. В предыдущий раз он не чистил зубы аж две недели: отправляя его в летний лагерь «Высокие сосны», мать забыла положить в рюкзак зубную щетку.

Он долго лежал без сна рядом с Ви.

Слышал, как палец описывает бессчетные круги по фаянсу раковины, скребя по нему ногтем. По большому счету он не мог ничего слышать, его и палец разделяли две плотно закрытые двери, но он знал, что палец «гуляет» по раковине, а потому представлял себе, что слышит это мерзкое поскребывание, и не мог уснуть.

Но одной бессонницей его беды не ограничивались. Он по-прежнему не знал, как решать возникшие перед ним проблемы. Не мог же он до конца жизни мочиться в проулке. Он сомневался, что во второй раз не попадется на глаза кому-нибудь из друзей или соседей. И что тогда будет? Этого вопроса на финальной стадии «Риска» не задавали, и он представить себе не мог, каким будет ответ. Нет, в проулок он больше ни ногой.

Может, осторожно предложил внутренний голос, ты привыкнешь к этой пакости.

Нет. Это просто невозможно. Он прожил с Ви двадцать один год, но не мог справлять малую нужду в ее присутствии. Мочеиспускательный канал перекрывался напрочь. Она-то могла, пока он брился, сидеть на толчке, писать и рассказывать о том, что ее ждет сегодня у доктора Стоуна, но с ним такой номер не проходил. Он мог опорожнять мочевой пузырь лишь в полном одиночестве.

Если палец не уйдет сам по себе, тогда тебе придется перестраиваться, менять устоявшиеся привычки, подвел невеселый итог внутренний голос.

Говард повернул голову, взглянул на часы, стоявшие на столике у кровати. Без четверти два… и ему опять приспичило.

Он осторожно поднялся, на цыпочках вышел из спальни, мимо двери в ванную, за которой ни на секунду не утихало поскребывание, проследовал на кухню. Передвинул скамеечку для ног к раковине, встал на нее, прицелился в сливное отверстие, прислушиваясь к звукам, доносящимся из спальни: как бы Ви тоже не встала с кровати.

В конце концов все у него получилось… после того, как он добрался до трехсот сорока семи. Это был рекорд. Он поставил подставку на место, на цыпочках вернулся в спальню, думая: «Долго я так не протяну. Не смогу».

Проходя мимо двери в ванную, хищно ощерился.

Когда в половине седьмого зазвенел будильник, он выбрался из кровати, потащился в ванную, осторожно переступил порог.

Увидел, что раковина пуста.

— Слава Богу, — дрожащим голосом прошептал он. Волна облегчения накрыла его с головой. — О, слава Б…

Палец выскочил, как черт из табакерки, словно откликнувшись на его голос. Три раза крутанулся вокруг своей оси, и потом согнулся в верхней суставе, словно ирландский сеттер, готовый броситься за добычей. А указывала верхняя фаланга на него.

Говард отступил от раковины, не подозревая, что его губы разошлись в зверином оскале.

А кончик пальца поднимался и опускался, поднимался и опускался… словно палец здоровался с ним. Доброе утро, Говард, как приятно тебя видеть.

— Пошел на хер, — пробормотал Говард и решительно повернулся лицом к унитазу. Попытался отлить… бесполезно. Его захлестнула ярость, захотелось ухватиться за палец, вырвать его, бросить на пол и топтать, топтать, топтать…

— Говард? — простонала за дверью Ви. Постучала. — Ты скоро?

— Да, — он приложил все силы, чтобы голос звучал, как обычно. Спустил воду.

Но Ви абсолютно не волновало, как звучит голос Говарда, она даже не вскинула на мужа глаза, чтобы посмотреть, как он выглядит. В это утро она мучилась от похмелья.

— Не самое ужасное, которое мне довелось испытать, но одно из худших, — пробормотала Ви, протискиваясь мимо него, поддернула ночнушку, плюхнулась на сидение. Прижала руку ко лбу. — Нет, больше я эту гадость не покупаю. «Американское зерновое», что б оно лопнуло. Кто-то должен сказать этим пивоварам, что удобряют зерно при посеве, а не после жатвы. Чтобы от трех паршивых банок пива так болела голова! Боже! Не зря говорят, скупой платит дважды. Задешево качественный товар не продают. Особенно на распродаже у этих Лаксов. Гоуви, будь хорошим мальчиком, дай мне аспирин.

— Уже несу.

Он осторожно приблизился к раковине. Палец исчез. Похоже, боялся Ви. В аптечном шкафчике Говард взял пузырек аспирина, вытряс из него две таблетки. Когда ставил пузырек на место, вроде бы увидел кончик пальца, который на мгновение высунулся из сливного отверстия. На четверть дюйма, не больше. Покачался, прежде чем скрыться из виду.

Я намерен от тебя избавиться, друг мой, внезапно подумал Говард. Вместе с этой мыслью пришла злость, холодная, рациональная злость. И его это порадовало. Злость эта прочистила ему мозги, точно так же, как советские ледоколы прочищали фарватер Северного морского пути. Я до тебя доберусь. Еще не знаю, как, но обязательно доберусь.

Он протянул Ви таблетки.

— Одну минуту, наберу тебе воды.

— Не надо, — умирающим голосом остановила его Ви, разжевала таблетки. — Так они подействуют быстрее.

— Смотри, не наживи язву, — Говард вдруг понял, что ему очень даже нравиться находиться в ванной с Ви.

— Не волнуйся, — в голосе жизни не прибавилось. Она спустила воду. — Как ты сегодня?

— Не очень, — чуть запнувшись, ответил он.

— У тебя тоже похмелье?

— Пожалуй, что нет. Я думаю, вирусная инфекция, о которой я тебе говорил. Дерет горло, может, даже поднялась температура.

— Так тебе лучше остаться дома, — она подошла к раковине, взяла из стаканчика зубную щетку, начала чистить зубы.

— Может, и ты останешься?

Он не хотел, чтобы Ви осталась дома. Предпочел бы, чтобы она провела день рядом с доктором Стоуном, помогая ставить пломбы, но не мог же он сказать такое мучающейся от похмелья жене.

Она посмотрела на себя в зеркало. Бледность чуть отступила, глаза заблестели. В движениях прибавилось энергии.

— Если я не смогу пойти на работу из-за похмелья, мне придется бросать пить, — ответила она. — И потом, сегодня я нужна доктору. Он будет обтачивать зубы под установку верхней челюсти. Грязная работа, но кто-то же должен ее делать.

Она плюнула в сливное отверстие, и Говард подумал: «В следующий раз он вылезет, вымазанный зубной пастой. Господи Иисусе!»

— Ты остаешься дома, сидишь в тепле, пьешь много жидкости, — Ви заговорила тоном старшей медицинской сестры. — Заодно и почитаешь. И пусть мистер Лэтроп поймет, что без тебя он, как без рук. Пусть дважды подумает, прежде чем перегружать тебя работой.

— Дельная мысль, — не стал спорить Говард.

Она поцеловала его, подмигнула.

— Твоя Виолет тоже знает ответы на многие вопросы.

Полчаса спустя, выходя из дома, уже напрочь забыла о похмелье.

Как только за Ви захлопнулась дверь, Говард переставил подставку для ног к раковине в кухне и помочился в сливное отверстие. Без Ви процесс заметно ускорился: моча потекла, едва он дошел до двадцати трех, девятого по счету простого числа.

Что ж, об одной проблеме он мог не думать, по меньшей мере несколько часов. Говард вернулся в коридор, сунулся в ванную. И сразу увидел палец, хотя такого просто быть не могло. Не могло, потому что от двери он не видел сливного отверстия: его заслоняла сама раковина. Но, раз палец она не заслоняла, значит…

— Что это ты вытворяешь, мерзавец? — просипел Говард, и палец, который покачивался из стороны в сторону, словно ловил направление ветра, наклонился к нему. Как и ожидал Говард, на нем виднелась зубная паста. Палец согнулся, и Говард, присмотревшись, не поверил своим глазам: палец гнулся в трех местах. Такого точно не могло быть, никак не могло, поскольку третьим суставом любой палец крепился к кисти.

Он становится длиннее, осознал Говард. Не знаю, чем это вызвано и как происходит, но становится. Раз я вижу его от двери над кромкой раковины, значит, его длина как минимум три дюйма… может, и больше.

Говард мягко прикрыл дверь ванной, поплелся в гостиную. Ноги вновь перестали гнуться. В голове воцарилось смятение.

Он опустился в любимое кресло, закрыл глаза. Одинокий, растерянный, беспомощный. Долго сидел, тупо уставившись прямо перед собой, потом пальцы, вцепившиеся в подлокотники, ослабили хватку. Большую часть ночи Говард Милта пролежал без сна. И теперь сон сморил его, хотя удлинившийся палец все скреб и скреб по фаянсу раковины.

Ему снилось что он участвует в телевикторине «Риск», не новой, с большими выигрышами, а прежнего формата, выходившей в дневное время. Никаких тебе компьютеров, только таблички, которые поднимала одна из помощниц ведущего, когда участнику предлагалось ответить на какой-либо вопрос. Алекса Требека сменил Арт Флеминг с зализанными волосами и ханжеской улыбкой. Вместе в ним в телевикторине участвовала Милдред. Слуховой аппарат за ухом остался, но она сменила прическу (сделала начес а-ля Жаклин Кеннеди) и очки (тонкая металлическая оправа уступила место пластмассовым «кошачьим глазкам»).

Шоу стало черно-белым.

— Итак, Говард, — Арт указал на него длиннющим, с фут пальцем. Прямо-таки не пальцем, а указкой. На ногте белела засохшая зубная паста. Твоя очередь выбирать.

Говард повернулся к доске с названиями категорий.

— «Вредители и гады», сто долларов, Арт.

Помощница сняла квадрат с надписью «$100», открыв вопрос, который зачитал Арт: «Лучший способ избавиться от пальцев, торчащих из сливного отверстия раковины в ванной».

— Это… — начал Говард и запнулся. Черно-белые зрители, собравшиеся в студии, молча смотрели на него. Черно-белый оператор накатил на него камеру, чтобы показать крупным планом его потное, черно-белое лицо. — Это… э…

— Поторопись, Говард, твое время на исходе, — Арт Флеминг вновь ткнул своим удлиненным пальцем в Говарда, но тот словно оцепенел. Он не сможет ответить на вопрос, с его счета снимут сто долларов, он уйдет в минус, он проиграет, в качестве выигрыша ему не дадут даже паршивую энциклопедию…

На улице, у дома Говарда Милты, двигатель грузовичка дал обратную вспышку. Говард резко выпрямился, едва не вылетев из кресла.

— Это жидкий очиститель канализационных труб! — выкрикнул он. — Это жидкий очиститель канализационных труб!

Разумеется, он попал в точку. Нашел правильный ответ.

Говарда разобрал смех. Смеялся он и пять минут спустя, надевая пальто и открывая входную дверь.

Говард взял пластиковую бутыль, который жующий зубочистку продавец только что поставил на прилавок «Хозяйственного магазина» на бульваре Куинз. На этикетке красовалась женщина в фартуке. Одной рукой она упиралась в свое бедро, второй выливала очиститель то ли в огромную раковину, то ли в биде. Назывался очиститель «КРОТ». В аннотации указывалось, что по эффективности он ВДВОЕ превосходит большинство лучших очистителей. «Прочищает трубы в течение НЕСКОЛЬКИХ МИНУТ! Растворяет волосы и органические вещества»!

— Органические вещества, — повторил Говард. — И что это означает?

Продавец, лысый мужчина со множеством бородавок на лбу, пожал плечами. Перекатил зубочистку из одного угла рта в другой.

— Наверное, остатки пищи. Но я не ставил бы эту бутыль рядом с жидким мылом. Вы понимаете, о чем я?

— Он может проесть дыру в коже? — спросил Говард, надеясь, что в его голосе слышится ужас.

Продавец вновь пожал плечами.

— Полагаю, этот очиститель не столь активен, как те, что мы продавали раньше, с щелоком, но их сняли с продажи. Я, во всяком случае, так думаю. Но вы видите этот значок? — коротким пальцем он постучал по черепу и костям с надписью «ЯД» под ними. Говард так и впился взглядом в этот палец. И по пути к «Хозяйственному магазину» он успел разглядеть множество пальцев.

— Да, — кивнул Говард. — Вижу.

— Так вот, его рисуют не потому, что он больно красив, вы понимаете. Если у вас есть дети, держите очиститель там, где они не смогут до него добраться. И не полощите им горло, — продавец рассмеялся. Зубочистка так и подпрыгивала на его нижней губе.

— Не буду, — пообещал Говард. Повернул бутылку, прочитал текст, набранный мелким шрифтом. «Содержит едкий натрий и гидрат окиси калия. При контакте вызывает сильные ожоги». Звучало неплохо. Он не знал, как получится на практике, но звучало неплохо. Но у него была возможность проверить соответствие слова — делу, не так ли?

У внутреннего голоса, однако, оставались сомнения. «А если ты только разозлишь его, Говард? Что тогда?»

Ну… что тогда? Палец-то сидел в сливном отверстии, так?

Да… но он, вроде бы, начал расти.

Однако… разве у него был выбор? На это у внутреннего голоса аргументов не нашлось.

— Я его беру, — Говард полез за бумажником. И тут уголком глаза ухватил хозяйственный инструмент, который сразу заинтересовал его. Инструмент, лежащей на стойке под плакатиком «ОСЕННЯЯ РАСПРОДАЖА». — А это что такое? Вон там?

— Это? — переспросил продавец. — Электрические ножницы для подрезки кустов. Мы закупили два десятка в прошлом июне, но покупателям они не понравились.

— Я возьму одни, — на губах Говарда Милты заиграла улыбка, продавец потом сказал полиции, что улыбка эта ему не понравилась. Совершенно не понравилась.

Вернувшись домой, Говард выложил покупки на кухонный столик. Коробку с электрическими ножницами отодвинул подальше, надеясь, что они ему не понадобятся. Безусловно, не понадобятся. Потом внимательно прочитал инструкцию к «КРОТУ».

«Медленно вылейте 1/4 содержимого бутылки в сливное отверстие… не пользуйтесь им пятнадцать минут. При необходимости повторите процедуру».

Конечно же, повторять процедуру не придется… не так ли?

Для того, чтобы покончить с этим делом с первого раза, Говард решил вылить в сливное отверстие половину содержимого бутылки, а может, и чуть больше.

С крышкой ему пришлось повозиться, но в конце концов он ее снял. С суровым выражением лица, совсем как у солдата, ждущего приказа выпрыгивать из окопа и бежать в атаку, и с белой пластиковой бутылкой в руках прошествовал через гостиную в коридор.

«Подожди! — вскричал внутренний голос, когда Говард потянулся к дверной ручке и его рука дрогнула. — Это же безумие! Ты ЗНАЕШЬ, это безумие! Тебе не нужен очиститель канализационных труб, тебе нужен психиатр! Тебе надо лежать на кушетке и рассказывать кому-то, что тебе кажется… именно так, все правильно, тебе КАЖЕТСЯ, что из сливного отверстия раковины в ванной торчит палец, не просто торчит, но еще и растет».

— О, нет, — Говард решительно покачал головой. — Никогда.

Он не мог… абсолютно не мог… представить себя рассказывающим эту историю психиатру… если уж на то пошло, любому человеку. А если об этом узнает мистер Лэтроп? А он мог узнать, через отца Ви. В фирме «Дин, Грин и Лэтроп» Билл Дихорн тридцать лет проработал бухгалтером. Он организовал Говарду собеседование с мистером Лэтропом, написал блестящую рекомендацию… сделал все, чтобы Говарда приняли на работу. Мистер Дихорн уже ушел на пенсию, но он и Джон Лэтроп частенько виделись. Если Ви узнает, что ее Гоуви ходит к психиатру (а как он мог скрыть от нее эти визиты), она скажет матери… Ви рассказывала матери решительно обо всем. Миссис Дихорн, естественно, поделится с мужем. А мистер Дихорн…

Говард без труда нарисовал в уме соответствующую картинку: его тесть и босс сидят в кожаных креслах в каком-то таинственном клубе. Он буквально видел, как они пьют херес: хрустальный графин стоял на маленьком столике у правой руки мистера Лэтропа (Говард ни разу не видел, чтобы кто-то из них пил херес, но пути воображения неисповедимы). Он видел, как мистер Дихорн, до восьмидесяти ему оставалось совсем ничего, поэтому он уже не соображал, кому и что можно говорить, доверительно наклоняется к мистеру Лэтропу, чтобы сообщить: «Ты не поверишь, что придумал мой зять Говард, Джон. Он ходит к психиатру! Он думает, что из раковины в его ванной торчит палец. Как ты думаешь, может, это у него от каких-то наркотиков?»

Скорее всего, Говард не думал, что такое может случиться. Просто не мог представить себя у психиатра. Некая часть его сознания, находящаяся по соседству с той, что не позволяла ему справлять малую нужду в общественном туалете, если позади стояла очередь, напрочь отвергала эту идею. Не мог он лечь на кушетку и сказать: «Из раковины в моей ванной торчит палец», чтобы потом какой-то бородатый мозгоправ затерзал его вопросами.

Он вновь потянулся к ручке.

«Тогда вызови сантехника! — отчаянно выкрикнул внутренний голос. — Уж это ты можешь сделать! Тебе нет нужды говорить ему, что ты видишь! Просто скажи, что труба засорилась! Или скажи, что твоя жена уронила в сливное отверстие обручальное кольцо! Скажи его что угодно!»

Но пользы от этой идеи было не больше чем от первой, насчет визита к мозгоправу. Дело происходило в Нью-Йорке, не в Де-Мойне. В Нью-Йорке можно уронить в сливное отверстие бриллиант «Надежда», и все равно ждать неделю, пока сантехник соблаговолит нанести тебе визит. И он не собирался следующие семь дней бродить по Куинз, выискивая бензозаправки, на которых за пять долларов ему позволят опорожнить кишечник в туалете для сотрудников.

«Тогда делай все быстро, — сдался внутренний голос. — По крайней мере, сделай все быстро».

В этом внутренний голос и Говард пришли к согласию. Говард и сам понимал: если он не будет действовать быстро, то, по всей вероятности, не сможет довести дело до конца.

И захвати его врасплох, если сможешь. Сними туфли.

Говард подумал, что это весьма дельный совет. Тут же последовал ему. Подумал о том, что стоило бы надеть резиновые перчатки, для предохранения от случайных брызг, задался вопросом, а нет ли их под кухонной раковиной. Но искать перчатки он не собирался. Он перешел Рубикон и, отправившись за перчатками, мог потерять присутствие духа… может, временно, может, навсегда.

Говард осторожно открыл дверь и проскользнул в ванную.

Ванная всегда была самым темным помещением в квартире, но в это время, около полудня, падающего в окно света все-таки хватало. Говард не мог пожаловаться на темноту… но пальца не увидел. Во всяком случае, от двери. На цыпочках он пересек ванную, держа бутылку с очистителем в правой руке. Наклонился над раковиной, заглянул в черную дыру в розовом фаянсе.

Только дыра не была черной. Сквозь черноту навстречу ему спешило что-то белое, спешило поприветствовать своего доброго друга Говарда Милту.

— Получай! — взревел Говард и перевернул бутылку «КРОТА» над раковиной. Зеленовато-синяя густая жидкость вытекла из горлышка и полилась в сливное отверстие аккурат в тот момент, когда из него показался палец.

Эффект был скор и ужасен. Жидкость покрыла ноготь и подушечку пальца. Палец задергался, закружился, как дервиш, в узком пространстве сливного отверстия, разбрасывая во все стороны капельки «КРОТА». Несколько попали на светло-синюю хлопчатобумажную рубашку Говарда и мгновенно прожгли в ней дыры. По краям дыры обуглились, но рубашка была ему велика, поэтому капельки не коснулись его груди и живота. Другие капельки упали на запястье и ладонь правой руки, но почувствовал их он гораздо позже. Уровень адреналина в его крови не просто поднялся — перекрыл все рекордные отметки.

Палец вылезал из сливного отверстия, фаланга за фалангой. Он дымился, воняло от него, как от резинового сапога, случайно брошенного в костер.

— Получай! Ленч подан, мерзавец! — орал Говард, выливая в раковину все новые порции очистителя канализационных труб. Палец поднялся уже на фут, совсем как кобра, вылезшая из корзины под дудку заклинателя змей. Он почти дотянулся до горлышка бутылки, а потом вдруг задрожал и внезапно начал уползать в сливное отверстие. Говард наклонился над раковиной и лишь в самой глубине различил что-то белое. Над сливным отверстием закурился легкий дымок.

Он глубоко вдохнул, а вот этого делать не следовало. Потому что набрал полные легкие паров «КРОТА». К горлу мгновенно подкатила тошнота. Его тут же вывернуло в раковину, но спазмы не утихали.

Пошатываясь, он выпрямился.

— Я ему врезал! — выкрикнул он. Голова кружилась от едких химических паров и запаха обожженной плоти, но душа Говарда пела. Он схлестнулся с врагом и, видит Бог, взял верх. Победа осталась за ним.

— Ура! Ура! Я победил! Я…

Но приступ рвоты прервал его восторженный монолог. Он согнулся над унитазом, крепко держа в правой руке бутылку с остатками очистителя, и слишком поздно понял, что в это утро Ви, покидая трон, прикрыла сидение крышкой. Его вырвало на ворсистую розовую крышку унитаза, а потом, потеряв сознание, он плюхнулся лицом в собственную блевотину.

Обморок продолжался недолго, потому что даже летом солнечные лучи освещали ванную максимум полчаса, а потом соседние дома отсекали солнце и ванная погружалась в привычный полумрак.

Говард медленно поднял голову, осознав, что все лицо, от лба до подбородка покрыто чем-то липким и вонючим. Он так же услышал какое-то постукивание. И это постукивание приближалось.

Говард осторожно повернул гудящую голову налево. Глаза его широко раскрылись. Он набрал полную грудь воздуха, попытался закричать, но голосовые связки словно парализовало.

Палец подбирался к нему.

Теперь он вытянулся на семь футов и продолжал удлиняться. Из раковины он выходил по крутой дуге, состоящей из десятка фаланг, спускался на пол, изгибался вновь, в перпендикулярной плоскости и теперь продвигался к нему по плиткам пола. Последние восемь или девять дюймов обесцветились и дымились. Ноготь стал зеленовато-черным. Говард подумал, что видит белую кость чуть пониже первого сустава. В этом месте очиститель, похоже, начисто съел и кожу, и мясо.

— Убирайся, — прошептал Говард и на мгновение эта чудовищная «сороконожка» замерла. А потом поползла прямо на него. Последние полдюжины суставов разогнулись и кончик пальца обвился вокруг лодыжки Говарда Милты.

— Нет! — выкрикнул он, когда две дымящихся сестрички-гидроокиси, натрия и калия, прожгли нейлоновый носок и принялись за кожу. Он изо всей силы дернул ногой. Несколько мгновений палец держал ногу, силы хватало и ему, потом Говарду удалось вырваться. И он пополз к двери. Облеванные волосы падали на глаза. Обернувшись через плечо, он ничего не увидел: волосы слиплись, превратившись в непроницаемый козырек. Зато прошел паралич голосовых связок, и ванную огласили лающие, испуганные вопли.

Он не видел палец, во всяком случае, временно, но мог его слышать, и теперь, постукивая ногтем по плиткам пола, палец преследовал его. Говард все пытался разглядеть своего врага, а потому угодил плечом в стену слева от двери. С полки вновь посыпались полотенца. Говард замер и палец тут же ухватил его за вторую лодыжку, прожег носок, кожу и потянул, буквально потянул к раковине.

Дикий рев исторгся из груди Говарда, никогда ранее голосовые связки вежливого нью-йоркского бухгалтера не издавали подобных звуков. Он ухватился руками за дверной косяк и рванулся, что было сил. Разорвал рубашку в правой подмышке, но вырвался, оставив пальцу лишь нижнюю половину носка.

С трудом поднялся, повернулся и увидел, что палец вновь приближается к нему. Ноготь треснул и кровоточил.

Тебе необходим маникюр, приятель, подумал Говард и нервно хохотнул. А потом бросился на кухню.

Кто-то барабанил в дверь. Кулаками.

— Милта! Эй, Милта! Что ты там делаешь?

Фини, сосед. Шумливый здоровяк-ирландец. Пьяница. Поправка: любопытный пьяница.

— Ничего такого, с чем я не справлюсь сам, ирландский деревенщина, — с кухни прокричал в ответ Говард. Вновь хохотнул и откинул со лба волосы. Но под тяжестью блевотины они тут же заняли прежнее положение. — Ничего такого, с чем я не справлюсь, можешь мне поверить! Так что проваливай, тебе здесь ничего не обломится.

— Что ты сказал? — в грубом голосе появились злобные нотки.

— Заткнись! Я занят!

— Если твои вопли не прекратятся, я вызову копов!

— Отъебись! — гаркнул Говард. Впервые в жизни. Опять отбросил со лба волосы, но они тут же упали обратно.

— Ты мне за это ответишь, паршивый четырехглазик!

Говард обоими пятернями прошелся по волосам и стряхнул с них блевотину, которая полетела во все стороны, пятная на белые кухонные полки Ви. Говард ничего не замечал. Отвратительный палец приложился к обеим его лодыжкам и теперь их жгло, как огнем. Но Говарда занимало другое. Он схватил коробку с электрическими ножницами. Ее украшала наклейка с улыбающимся дедком, который радостно подстригал кусты перед особняком.

— У тебя там пьянка? — осведомился Фини из-за двери.

— Тебе бы лучше убраться отсюда, Фини, а не то я познакомлю тебя со своим приятелем! — проорал Говард. Идея эта показалась ему чрезвычайно остроумной. Он откинул голову и расхохотался, глядя в потолок. Волосы его стояли дыбом.

— Ладно, ты сам этого хотел, — послышалось из-за двери. — Сам. Я звоню копам.

Говард его не слышал. Деннис Фини подождет, сейчас у него другое дело. Неотложное. Он вытащил ножницы из коробки, торопливо осмотрел их, нашел паз, в который вставляются батарейки, снял крышку.

— Батарейки, — пробормотал он сквозь смех. — Круглые батарейки! Хорошо! Отлично! Нет проблем!

Он вытащил ящик из стола слева от раковины, дернул его с такой силой, что сорвал ограничитель. Ящик полетел через всю кухню, ударился о плиту и шлепнулся на линолеум. Среди всякой ерунды в ящике лежали и батарейки, главный образом, круглые и несколько квадратных. Все еще смеясь, ну никак он не мог остановиться, Говард упал на колени и начал рыться в ящике. Умудрился порезать правую ладонь об нож, прежде чем выхватил из ящика две круглые батарейки, но не обратил на боль никакого внимания. Теперь, после того, как Фини перестал разевать свой большой рот, он вновь слышал палец. Ноготь постукивал по полу, то ли в ванной, а может, уже и в коридоре. Он же забыл закрыть дверь в ванную.

— Ну и что? — спросил Говард, и вдруг перешел на крик. — НУ И ЧТО, Я СКАЗАЛ! Я ГОТОВ К ВСТРЕЧЕ С ТОБОЙ, ПРИЯТЕЛЬ! Я ИДУ, ЧТОБЫ ВРЕЗАТЬ ТЕБЕ ПО ЗАДНИЦЕ! СЕЙЧАС ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ О ТОМ, ЧТО НЕ ОСТАЛСЯ В РАКОВИНЕ!

Он вогнал батарейки в паз, включил ножницы. Никакого эффекта.

— Что б я сдох! — пробормотал Говард. Вытащил одну батарейку, вставил вновь, поменяв полярность. На этот раз ножницы ожили, лезвия стали быстро-быстро сходиться и расходиться.

Говард уже двинулся к двери, но заставил себя выключить ножницы и вернуться к столу. Он не хотел тратить время на то, чтобы поставить на место крышку паза для батареек, ему не терпелось ввязаться в схватку, но остатки здравого смысла, все еще теплящиеся у него в мозгу, убедили Говарда, что иначе нельзя. Если рука соскользнет с рукоятки в самый критический момент и батарейка выскочит из открытого паза, что он тогда будет делать? С разряженным оружием в бой не идут.

Поэтому он попытался поставить крышку на место, выругался, потому что вставать она никак не хотела, развернул крышку, и все у него получилось.

— Наша встреча близка! — крикнул он. — Я иду! Мы еще не свели счеты!

С ножницами в руках Говард быстрым шагом пересек гостиную. Слипшиеся волосы по-прежнему торчали во все стороны. Рубашка, порванная, прожженная в нескольких местах, трепыхалась вокруг круглого животика. Голые пятки шлепали по линолеуму. Остатки нейлоновых носков обрывались у лодыжек.

— Я их вызвал, недоносок! — крикнул из-за двери Фини. — Понял меня? Я вызвал копов, и надеюсь, что приедут такие же ирландские деревенщины, как я!

— Заткни хлебало! — отозвался Говард, не обращая особого внимания на Фини. Деннис Фини находился в другой вселенной, и, если бы не субпространственная связь, он бы вовсе не услышал голоса соседа.

Говард встал сбоку от двери в ванную, словно коп в одном из телевизионных сериалов… только помощник режиссера, ответственный за реквизит, ошибся и в руки ему вместо револьвера сунули ножницы для стрижки кустов. Большой палец правой руки лег на пусковую кнопку. Говард глубоко вдохнул… и внутренний голос, совсем тихий, проваливающийся в небытие, попытался последний раз воззвать к здравому смыслу.

Ты уверен, что готов доверить свою жизнь паре ножниц, купленных на распродаже?

— У меня нет выбора, — пробормотал Говард, натянуто улыбнулся и ворвался в ванную.

Палец он нашел на прежнем месте, изогнутым по крутой дуге. Фалангами на свободном торце он обхватил туфлю Говарда и колотил ее о плитки пола. По состоянию полотенец, разбросанных по всей ванной, Говард догадался, что палец попытался убить несколько из них, прежде чем нашел туфлю.

Волна безумной радости захлестнула Говарда, он почувствовал, как в голове вспыхнуло зеленое солнце.

— Вот он я, недоумок! — заорал он. — Иди ко мне!

Палец бросил туфлю, поднялся в хрусте суставов и по воздуху поплыл в его сторону. Говард включил ножницы и они хищно загудели. Пока все что, как и задумывалось.

Обожженный кончик пальца, с разломанным ногтем, качался перед ним. Говард бросился на него. Палец ушел в сторону и обвил его левое ухо. Боль едва не свела Говарда с ума. Он чувствовал, как палец отрывает ухо от головы. Но ухватил его левой рукой, а правой поднес к нему ножницы. Мотор взвыл, когда лезвия добрались до кости, но ножницы предназначались для того, чтобы перерубать тонкие ветки, так что проблем не возникло. Брызнула кровь, обрубок отпрянул. Говард устремился за ним, а десять отрезанных от пальца дюймов сползли с его уха на пол.

Палец попытался ударить его в глаз, но Говард присел и палец прошел над головой. Естественно, глаз-то у него не было. А с ухом пальцу просто повезло. Говард вновь выставил вперед ножницы и отхватил у пальца еще два фута. Они упали на пол, продолжая подергиваться.

Палец попытался ретироваться.

— Нет уж! — выдохнул Говард. — Врешь, не уйдешь!

Он метнулся к раковине, поскользнулся на луже крови, чуть не упал, чудом сохранив равновесие. Палец уползал в дренажное отверстие, фаланга за фалангой, как товарный поезд — в тоннель. Говард схватил его, попытался удержать, но не смог: палец выскальзывал из пальцев, как хорошо смазанная кишка. Но ему удалось отхватить у пальца последние три фута.

Он наклонился над раковиной, на этот раз стараясь не дышать, и заглянув в черноту сливного отверстия. Вновь заметил уходящее все глубже белое пятно.

— Возвращайся, когда захочешь, — прокричал в сливное отверстие Говард Милта. — В любое удобное для тебя время! Я буду тебя ждать, не отходя от кассы!

Он отвернулся от раковины, шумно вдохнул. В ванной по-прежнему воняло очистителем канализационных труб. Нюхать эту гадость не хотелось, тем более, что у него еще оставались дела. На раковине лежал кусок мыла. Говард взял его и бросил в окно. Зазвенело разбитое стекло, мыло попало в один из прутьев решетки. Говард помнил, как ставил решетку. Помнил, как гордился трудами своих рук. Он, ГОВАРД МИЛТА, бухгалтер, привыкший работать с цифрами, ЗАБОТИЛСЯ О СВОЕМ ГНЕЗДЫШКЕ. Теперь он знал, что это такое ЗАБОТИТЬСЯ О СВОЕМ ГНЕЗДЫШКЕ. Было время, когда он боялся войти в ванную, думая, что там сидит мышь и ему придется убить ей щеткой. Он это признавал, да только время это осталось в далеком прошлом.

Говард оглядел ванную. Зрелище не для слабонервных. Лужи крови, на полу два куска пальца. Еще один свисал с раковины. Кровь на стенах, кровь на зеркале. Раковина тоже в крови.

— Ладно, — вздохнул Говард. — Пора наводить чистоту, мальчики и девочки, — он вновь включил ножницы и принялся рубить палец на маленькие сегменты, чтобы потом спустить их в унитаз.

Полицейский, молодой ирландец по фамилии О'Баннион, с решительным видом подошел к запертой двери квартиры Милты. Там уже собрались соседи. На их лицах отражалась тревога, лишь у Денниса Фини яростно поблескивали глаза.

О'Баннион постучал в дверь пальцем, потом ладонью, наконец, забарабанил по ней кулаком.

— Вам бы лучше ее сломать, — заметила миссис Джавьер. — Я слышала его крики с седьмого этажа.

— Он сошел с ума, — добавил Фини. — Наверное, убил жену.

— Нет, — покачала головой миссис Дэттлбаум. — Я видела, что утром, она, как обычно, ушла на работу.

— Разве она не могла вернуться домой? — спросил мистер Фини и миссис Дэттлбаум заткнулась.

— Мистер Миллер? — позвал О'Баннион.

— Его фамилия Милта, — поправил копа Фини.

— О, черт, — вырвалось у О'Банниона и он поддал дверь плечом. Дверь распахнулась, коп вошел, за ним последовал мистер Фини. — Выйдите из квартиры, сэр, — попытался остановить его О'Баннион.

— Черта с два, — Фини, проскочив в гостиную, с любопытством оглядывал кухню, вываленное на пол содержимое ящика, следы блевотины на обычно сияющей чистотой мебели. Его маленькие глазки возбужденно горели. — Он — мой сосед. И, в конце концов, вызвал вас я.

— Кто кого вызывал, мне без разницы, — в голосе копа появились железные нотки. — Если вы не выйдете отсюда, то отправитесь в участок вместе с этим Милтом.

— Его фамилия — Милта, — вновь поправил копа Фини и, с тоской бросив последний взгляд на кухню, ретировался за дверь.

О'Баннион выгнал Фини из квартиры главным образом потому, что не хотел, чтобы тот видел, как он нервничает. Разгром на кухне — это одно. Но в квартире пахло какой-то химической дрянью и чем-то еще. И О'Баннион очень опасался, что это еще — кровь.

Он оглянулся, убедился, что Фини вышел в коридор, а не трется в маленькой прихожей среди пальто, и осторожно пересек гостиную. Убедившись, что от входной двери его не видно, расстегнул кобуру и достал револьвер. Зашел в кухню, убедился, что там никого нет. На мебели, судя по запаху, вроде бы блевотина, на полу всякий хлам, но никого нет.

За спиной послышались какие-то шаркающие звуки. О'Баннион резко повернулся, выставив перед собой револьвер.

— Мистер Милта?

Ответа не последовало, но шаркающий звук повторился. И доносился он от маленького коридорчика. То есть, из спальни или ванной. Патрульный О'Баннион двинулся в указанном направлении, с револьвером в руке, правда, нацелив его в потолок. Очень он напоминал Милту, подкрадывающегося к двери ванной с ножницами.

Глядя на приоткрытую дверь ванной, О'Баннион уже понимал, что источник звука находится за ней. Оттуда же шла и волна запахов. Он присел, толкнул дверь мушкой револьвера.

— Святой Боже, — выдохнул он.

Ванная напоминала бойню в разгаре рабочего дня. Кровь на стенах и даже на потолке. Лужи крови на полу. Кровь в раковине. Он видел разбитое окно, бутылку, как ему показалось, из-под очистителя канализационных труб (отсюда и этот ужасный запах), пару мужских туфлей, одну словно долго жевали.

А когда дверь раскрылась шире, он увидел и мужчину.

Порубив палец на мелкие кусочки и спустив их в унитаз, Говард Милта забился в узкий зазор между ванной и стеной. На коленях у него лежали электрические ножницы для стрижки кустов, но батарейки сели: рубка костей потребовала больших затрат электроэнергии. Его волосы торчали в разные стороны. На щеках и лбу запеклась кровь. А широко раскрытые глаза зияли пустотой. Такие глаза патрульный О'Баннион видел только у наркоманов и безумцев.

Господи Иисусе, подумал он. А ведь тот парень прав. Милта убил жену. Во всяком случае, кого-то убил. Но где тело?

Он заглянул в ванну. Пуста. Вроде бы самое подходящее место для трупа, однако, единственное, не испачканное кровью.

— Мистер Милта? — спросил О'Баннион. Он еще не целился в Говарда, но ствол револьвера уже не смотрел в потолок.

— Да, это я, — вежливо, доброжелательно ответил Говард. — Говард Милта, дипломированный бухгалтер, к вашим услугам. Вы хотите облегчиться? Валяйте. Вам никто не помешает. Я думаю, с этой проблемой я справился. Во всяком случае, на какое-то время.

— Вы не хотели бы избавиться от оружия, сэр?

— Оружия? — Говард недоуменно уставился на него, потом вроде бы понял. — Вы про это? — он приподнял ножницы, и револьвер О'Банниона впервые нацелился на него.

— Да, сэр.

— Почему нет, — Говард небрежно бросил ножницы в ванну. Отскочила крышка, закрывающая паз для батареек. — Неважно. Батарейки все равно сели. Но… что это я вам сказал? Предложил облегчиться? Знаете, пожалуй, этого делать не стоит.

— Вы так считаете? — теперь, когда мужчина так легко разоружился, О'Баннион не знал, что делать дальше. Ситуация значительно упростилась бы, если б труп лежал в ванне. А так оставалось только надеть на Милту наручники и звать подмогу. Не самый худший вариант, подумал О'Баннион. Очень уж ему хотелось выбраться из этой вонючей ванной.

— Да, — кивнул Говард. — Подумайте сами, на руке пять пальцев… только на одной руке, понимаете… и сколько отверстий связывают обычную ванную с подземным миром? С учетом труб подачи воды? Я насчитал семь, — он помолчал, потом добавил. — Семь — простое число. Делится только на себя и на единицу.

— Вас не затруднит поднять и протянуть ко мне руки, сэр? — спросил О'Баннион, снимая с ремня наручники.

— Ви говорит, что я знаю все ответы, но Ви ошибается, — Говард медленно поднял руки, вытянул их перед собой.

О'Баннион присел, защелкнул наручник на правом запястье.

— Кто такая Ви?

— Моя жена, — пустые глаза Говарда не отрывались от лица О'Банниона. — Она могла справлять нужду, когда кто-то находился в ванной. Она не обращала на это ровно никакого внимания.

В голове О'Банниона начала формироваться жуткая идея: этот маленький человечек убил жену ножницами для стрижки кустов, а потом каким-то образом избавился от тела с помощью очистителя канализационных труб… и все потому, что она не желала уходить из ванны, когда у него вдруг возникло желание облегчиться.

Он защелкнул второй наручник.

— Вы убили жену, мистер Милта?

На мгновение на лице Говарда отразилось изумление. А потом оно вновь превратилось в бесстрастную маску.

— Нет. Ви у доктора Стоуна. Он обтачивает зубы под протезирование верхней челюсти. Ви говорит, что это грязная работа, но кто-то должен ее делать. Зачем мне убивать Ви?

Теперь, когда запястья Милты стягивали наручники, О'Баннион чувствовал себя гораздо увереннее.

— Но у меня складывается впечатление, что вы кого-то замочили.

— Всего лишь палец, — Говард не опускал руки. — Но на руке не один палец. И чья это рука? — в ванной давно уже воцарился полумрак. — Я предложил ему вернуться, вернуться, когда он того пожелает, — прошептал Говард, — но у меня была истерика. Я решил, что я смогу… смогу. Теперь понимаю, что нет. Он растет, знаете ли. Растет, когда вылезает наружу.

Что-то плескануло под закрытой крышкой сидения унитаза. Взгляд Говарда метнулся в ту сторону. Как и взгляд О'Банниона. Плеск повторился. Казалось, в унитазе бьется форель.

— Нет, я бы определенно не стал пользоваться этим унитазом. На вашем месте я бы потерпел. Терпел бы, сколько мог, а потом отлил бы в проулке за домом.

По телу О'Банниона пробежала дрожь.

Возьми себя в руки, парень, строго сказал он себе. Возьми себя в руки, а не то станешь таким же, как этот чокнутый.

Он поднялся, чтобы откинуть крышку сидения.

— Не надо этого делать, — услышал он голос Говарда. — Ой, не надо.

— А что здесь произошло, мистер Милта? — спросил О'Баннион. — Что вы положили в унитаз?

— Что произошло? Это… это… — внезапно лицо Говарда осветила улыбка. Улыбка облегчения… его его взгляд то и дело возвращался к унитазу. — Это как «Риск». Телевикторина. Очень похоже на финальную стадию. Категория «Необъяснимое». Правильный ответ: «Потому что случается». А вы знаете, каким был вопрос финальной стадии?

Не в силах оторвать взгляда от лица Говарда, патрульный О'Баннион покачал головой.

— Вопрос финальной стадии, — Говард возвысил голос: — «Почему с самыми хорошими людьми случается что-то ужасное»? Такой вот вопрос. Над ним надо крепко подумать. Но время у меня есть. При условии, что буду держаться подальше… от дыр.

В унитазе вновь плескануло. На этот раз сильнее. Облеванные сидение и крышка подскочили и вернулись на прежнее место. Патрульный О'Баннион подошел к унитазу, наклонился. Говард с некоторым интересом наблюдал за копом.

— Финальная стадия «Риска». Сколько бы вы хотели поставить? — спросил Говард Милта.

О'Баннион на мгновение задумался над вопросом… затем схватился за сидение и сорвал его.