Незапертая Дверь

ГЛАВА 3

На этот раз мой испытанный способ смягчать ощущения не сработал. Даже после долгого сна и дремы, продержавшей меня в кровати до полудня, вчерашний разговор с Аликом не стал бледнее. А досада от расставания с Либрой только окрепла.

Лет пять я почти каждый день пила кофе, но в этот полдень он мне впервые показался отвратительным пойлом. Я даже удивленно заглянула на дно чашки, выплеснув остатки в раковину. Может ли человек, пять лет пивший кофе, вдруг в один день взять и разлюбить этот напиток? Это все равно, что сразу бросить курить. Впрочем, неважно. О чем я думаю? Моя подруга, почти что сестра, на меня смертельно обиделась и ушла в неизвестном направлении, а я размышляю о своем пристрастии пить эту гадость! Зла не хватает!

Когда наводила в шкафчике порядок, наткнулась на макароны-ракушки. Как дура расплакалась, прижав к себе пакет и рассевшись на полу в кухне. Немного успокоившись, открыла холодильник и снова скривилась в гремучей смеси злости и раскаяния при виде карася, купленного Русалкой. Раньше она ненавидела возиться с разделкой и жаркой рыбы. Не припомню, чтобы она ее вообще когда-то любила.

Все, что мне напоминало о ней, кроме ее роскошного платья, я собрала в блюдо и отнесла тете Глаше. Та впервые встретила меня, как родную дочь. Затем, правда, сощурилась, поинтересовавшись, что это я вдруг подлизываюсь. Но узнав, что мне взамен ничего не нужно, осталась довольна. Все, Либра, коль меня больше нет в твоей жизни, то и тебя в моей останется по минимуму! Ну, это я, конечно, со зла да на саму себя. Либра продолжала сидеть во мне занозой. Мне никогда от нее не избавиться. Моя Русалка как в воду канула, ушла на дно, игнорируя все мои sms с извинениями.

После обеда я пошла в ближайший магазин за продуктами и картой, так как истратила на мольбы все единицы. Но не дошла, нечаянно завернув в «13 стульев». Молодой бармен Фарух улыбнулся и подмигнул, предложив новомодный напиток. Услышав о компонентах: горячий шоколад, взбитые сливки, ликер я передернула плечами и велела принести холодного лимонада. Мне хотелось вина, он это прекрасно понял, иначе могла бы купить бутылку колы и уйти. Наверняка он думал, что неказистая, спивающаяся бабенка дошла до ручки. Бухать среди дня в одиночестве! То есть, в компании самой себя.

— За счет заведения, — поставив передо мной высокий стакан с пепси, сказал Фарух, и снова подмигнул. Нервный тик подхватил, что ли? — А это лично от меня, — добавил он, сунув в пенящийся напиток пластиковую соломинку.

Мне хотелось спросить, с чего вдруг такая любезность, но я промолчала, увидев за соседним столиком Костю. Поздно было натягивать на нос козырек бейсболки. Он меня узнал и подошел, хоть я и уткнулась в стакан. Глядела в окно, прикинувшись невидимкой.

— Здравствуй, Надя, — сказал он, встав рядом, огромный, как башня.

— Привет! — лицемерно радостно откликнулась я, не поднимая головы. Закусив соломинку, с жутким бульканьем втянула пепси.

— Мы можем поговорить? О Либре, — спешно уточнил Костя, сев напротив.

Как же мне хотелось провалиться сквозь землю. Я ни разу не взглянула ему в лицо, якобы поджидая кого-то, выискивая глазами на безлюдной улице.

— Я хотел извиниться за случившееся.

— А что случилось? — прикидываясь, как обычно дурой, переспросила я.

— Ну… я о том недоразумении…

Вот козел двурогий! Значит, меня можно поцеловать только по недоразумению. Скажи еще, что это твоя вина, твоя ошибка, и т. д, и т. п, и е-пэ-рэ-сэ-тэ! В знак протеста его порыву сказать что-то еще, я дунула в трубочку, и побежавшие наверх стакана пузырьки сбили его с мысли. Наверное, напомнили о Русалке, залегшей на илистое дно обид.

— Ты знаешь, где сейчас Люба?

— Нет, она тактично отошла в сторону. Не желает меня больше знать. У меня теперь нет подруги. И кто бы мог подумать, из-за того самого недоразумения.

Вот так тебе, щелчком по лбу! В конце концов, это ты меня поцеловал, ты во всем виноват, а расхлебываем вместе. Это из-за тебя я мучаюсь совестью. Ты утешишься другой, а мне что делать? Либру никем не заменить.

— Она мне этого не простит, ведь так? — усмехнувшись, глядя в стол, спросил Костя, наверное, ожидая от меня утешений. — Знаю, что не простит.

— Чего не простит? — начала я тихо, но стремительно раздражаться. — Чего? Подумаешь, один раз поцеловал и то по недоразумению! С кем не бывает! Из килобайта мегабайты раздувать! Чего здесь нельзя простить, скажи на милость?

— Того, что я влюбился в ее подругу, — словно окатил меня холодной водой Костя, и я впервые воззрилась на него, не поверив своим ушам. Но в этот момент он поднялся, кивнул и вышел из кабачка, оставив меня в полном недоумении.

Не помню, как допила свою шипучку, как слонялась по магазину и что набрала в два пакета. Лишь дома опомнилась, что я существую, а не парю в астрале меж колючих звезд.

Лизавета с хитрющим видом бездушной дамочки томно отиралась у принесенных авосек, но потеряла ко мне интерес, едва получила порцию халявы. После, оправдывая свое назначение, отправилась в зал и разлеглась на клетчатой сумке. Ну-ну, доказывай, что баул — источник всех моих неприятностей!

Под вечер позвонил Женька и позвал покататься на его престарелом ИЖе. Словно бес меня дернул согласиться! В каком-то безрассудном отчаянии хотела бросить вызов и найти утешение, ворвавшись в поток воздуха.

Ворвалась и нарвалась.

Около восьми вечера Женька заехал за мной, вызвав недовольство соседей, пристальное внимание сидевших поблизости девиц и пересуды зашептавшихся старух. Впрочем, меня не особо волновало их шушуканье и косые взгляды. Едва я устроилась сзади, Женька лихо рванул с места, устремившись по узкой аллее к полупустой дороге.

Никогда не понимала, как пацаны справляются с этим рычащими монстрами. Я всегда считала и велосипед-то громоздким! С трудом научилась маневрировать и держать равновесие. А Лешка, внешне утонченно-хрупкий, катает четверых, и еще ни разу не подверг никого серьезной опасности. Просто удивительно!

Через два квартала к нам присоединился незнакомец. С давних пор, при виде парня в черном блестящем мотошлеме, меня бросало в трепет. Но со дня, как стала кататься с Женькой и Лешкой, это чувство ушло. Они игнорировали положенную экипировку, предпочитая щекотать нервы опасением нарваться на ГАИ. И вот спустя столько времени, меня вновь охватило это будоражащее ощущение: смесь страха, эстетического удовольствия и безотчетного влечения. Этот некто поравнялся с нами и глянул в мою сторону. Скрытый под пластиком взгляд впился в меня до боли, и я вцепилась в бока Женьки, похолодев до кончиков пальцев.

— Ты чего? — оглянувшись, озадаченно спросил Женька.

— Я хочу сесть спереди!

Женьку явно удивил мой неожиданный порыв, так как обычно я боялась сидеть у руля, полагая, что мешаю водителю. В тот момент мне было все по фигу. Когда Женька пристроился на обочине, я поспешно перебралась вперед, и мироощущение враз изменилось. Раскинув руки, я рассекала хлещущий меня ветер, и мне казалось, что я господствую над стихиями. Я снова проваливалась в ТОТ мир, балансируя между сном и явью, и эта грань была такая тонкая и острая!

Грань между мной и мной. Одна я летела на мотоцикле, вторая — подпрыгивала на огромном коне, всем телом ощущая сидевшего сзади паладина. Я поймала свое отражение в «забрале» «черного рыцаря» и даже не ужаснулась восторженной улыбки, вьющимся волосам и хризолитовому блеску глаз. Это было не мое лицо, не мой смех, не моя улыбка! «Элпис…» — прошептала я, наслаждаясь звуком этого слова. Оно меня больше не пугало. Оно было моим именем!

Да кто же устраивает пикники в голом поле у лесопосадки? Только наши сумасброды до этого додумаются! Туда-то мы и приехали, чтобы организовать благотворительный ужин голодающим комарам.

Загадочным парнем во всем черном, что подрезал Женьку и возникал то с одной стороны, то с другой, оказался Лешка. Моему разочарованию не было словесного описания. Как я могла его не узнать? Или в тот момент я была Элпис, которая не знает моих дружков?

— Ки… Кибелая, — подойдя ко мне, заговорил Лешка. — Познакомься, это да… Даша.

Я скептически осмотрела худосочную девочку лет восемнадцати, которую Лешка уломал с ним встречаться. Такая правильная, скромная, стеснительная! Еще недавно она и представить не могла, что осмелится ослушаться мамочку и взгромоздиться на мотоцикл, чтобы гонять в такой компании. В компании взрослых дядек!

— Очень рада, — протянув руку и подергав холодные пальцы Даши, сказала я. — Лешка давно обещал нас познакомить. Но решил лучшее оставить на потом, вначале представив Марину, Катю, Дину, Соню. Я никого из твоих девочек не пропустила, Леха?

— Даша! — кинулся за своим дистрофиком Лешка, но обернулся и одарил меня возмущенно-удивленным взглядом. — Подожди, ты…

— Надо же, обиделась, бедняжка, — хмыкнула я, направляясь к остальным. — Вирус! Привет! А где твой старичок-боровичок? Никак радикулит прихватил?

— Значит, и ты туда же, — пробурчала Верка, взбалтывая безалкогольное пиво. Как они с Али пьют эту бурду? — Думала, хоть ты воздержишься.

— Ты же знаешь, мне твое счастье превыше всего! Не могу тебя представить с этим престарелым женишком. Со старикашкой! Двадцать пять лет разницы. Ты собираешься замуж или намереваешься записаться в сиделки до самой кончины нанимателя? У него сын — твой ровесник. Через пять-шесть лет ты на него без жалости или отвращения не взглянешь. Неужели ты этого не понимаешь?

— Он хороший человек. Он заботится обо мне и помогает всему моему семейству. И многого от меня не требует.

— Ну что же, тогда давай выпьем за ваше семейное благополучие и простимся. Ведь скоро ты отойдешь от всего этого. Никаких гонок на мотоциклах по ночному городу, сумасшедших пикников и посиделок в кафетериях. Ты будешь ездить на зеленом, как жаба, «Фольксвагене», поправлять тех, кто будет принимать твоего мужа за отца, и нянчиться с ребенком, которому его отец будет годиться в деды. А станет постарше, начнет стесняться своего старого родителя и врать дружкам, что это — его помешанный дедушка. Ах да, и еще говорить, что тот ничего не понимает в жизни.

Верка посмотрела на меня так, словно сомневалась, что перед ней ее подруга, желавшая им с Романом счастья. Искренне желавшая. Ничего не сказав, она всучила мне свое пиво и отправилась к остальным.

— За… зачем ты это сделала? — так и не уговорив вернуться Дашу, обиженно спросил дернувший меня за локоть Лешка. — Рехнулась со… совсем, что ли?

Да, я рехнулась. Однозначно и бесповоротно. Остается пенять на зеркало, на отражение девицы, живущей в книжном царстве. Я не властна над своими деяниями и мыслями. Я уже не принадлежу себе. Денька вечно все собирала по кусочкам. Я же яростно стремилась к разрушению. Потому увлекла за собой Лешку и заставила откликнуться на мой безмолвный приказ, перечеркнув десять лет дружбы.

Поработила, завладела, взяла свое.

Эх, видел бы Лешка вернувшуюся за ним Дашу-растеряшу! Да куда ему, он же был страшно занят упрямыми пуговицами моих шорт. Я сладостно улыбнулась, когда он прижал меня к дереву и принялся оторопело целовать в шею. Даша помотала головой, закрыла рот ладонью и убежала. Ох, как помчалась! Только каблуки засверкали. Настоящая газель… маршрутная газель…

Лешка был в шоке. Вряд ли понимал, что это происходит с нами наяву. Этот страх в широко распахнутых зрачках! Блаженный ужас от моего незнакомого смеха, которым я заливалась в его неуклюжих, скованно-нервозных объятьях! Секунды, как бусины, нанизанные на нить. Первая — ликую, вторая — ужасаюсь, третья — паникую, четвертая — сожалею. Наверное, я в какой-то момент потеряла сознание, прежде до крови оцарапав Лешке лицо. С трудом поборов сотрясающий конечности озноб, шатаясь и потирая виски, я побрела домой, даже не вспомнив, что до него — несколько километров. Мне смертельно хотелось плакать и молить о прощении. Лешку и его Дашу, Женьку и Верку, Либру и даже Романа, кого всяко выставила.

Меня догнал Женька и по одному моему виду понял, что произошло. Пришлось стыдливо потупиться и для верности шмыгнуть носом.

— Ну и дура же ты, Денька, — единственное, что он мне сказал, прежде чем я попросила его отвезти меня домой.

Он без слов выполнил мою просьбу, оставив у подъезда с тяжелым грузом раскаяния.

Всю ночь, зарывшись в подушки, я буду лить слезы, а позже забудусь крепким сном.

Меня разбудил звонок мобильного, брошенного на кровать. Дотянувшись до него, я увидела номер Лешки. Ответить мне не хватило духу. Следом пришло сообщение: «Либра у меня». Я кубарем слетела с кровати, впрыгнула в джинсы, натянула футболку и выскочила из дома. Знала, что это мой последний шанс. Но как же я не хотела попадаться Лешке на глаза! Теперь с месяц не смогу его видеть. И если бы не желание встретиться с Либрой…

Примчавшись к особнячку, где проходили все мероприятия разгульного направления, я остановилась, не решаясь войти во двор, хотя дверь в воротах и не была закрыта. Осталась ждать снаружи, привалившись спиной к забору. Либра появилась минуты через три. Шагнула на асфальтную аллею и, увидев меня, замерла. Гордо вскинув голову, собралась демонстративно пройти мимо, но я ухватила ее за локоть, заставив остановиться.

— Отпусти, — велела Либра, с презрением осмотрев мою заспанную морду.

— Я отпущу, отпущу, если ты скажешь, что нашей дружбе пришел конец. Что ничего не значащий для меня и Кости поцелуй смог так легко перечеркнуть все хорошее, что было. Клянусь, я больше никогда не побеспокою тебя ни визитом, ни звонком. Одно твое слово, и я кану в прошлое. Если ты уверена, что не пожелаешь меня больше видеть, я отстану.

Либра сжала губы и смотрела вдаль, повернувшись ко мне боком. Я внимательно ее разглядывала, словно не видела не три дня, а целый год. Как она изменилась за эти примерно шестьдесят пять часов! Эта ее горбинка на заострившейся переносице, коралловые губы, перламутровые ногти. Я потерла ладонь, на которой отпечатались бусины браслета, сковавшего ее запястье, и глянула на заколку, похожую на раковину устрицы. Несмотря на то, что она не желала больше знать своего Посейдона, от его подаренных серег не отказалась.

— Я не знаю, когда смогу тебя простить, — нарушила долгое молчание она. — Но я очень постараюсь.

Этого мне было предостаточно. Она оставила за собой мост, по которому могла вернуться. Облегченно вздохнув, я проводила ее взглядом и собралась идти домой, но наткнулась на Алика. Как он учуял, что книга уже у Лешки?

— Хорошо, что я тебя встретил! — сказал он, подойдя ближе. — У меня есть, что рассказать. Ты забрала книгу?

— По-твоему, я ее в штаны упрятала? Не видишь, у меня даже сумки нет, — в возмущении развела я руками.

— Да кто вас разгадает? Деньги же прячете в бюстгальтере и за резинкой чулок?

— По своему опыту знаешь?

Крот хмыкнул и нырнул во двор. Я осталась снаружи, гадая, что этот гад еще откопал. Мне уже заранее страшно. Не ждет ли меня ку де грас?

Алик не заставил себя долго ждать: сказывалось нетерпение. Только вот, странно посмотрел на меня, заспешив в свою берлогу. Неужели Лешка ему все растрепал? Если да, то уже можно дымиться от стыда.

Когда мы оказались в подвале, мне стало дурно. Я почувствовала себя погребенной в бетонной усыпальнице. В спертом воздухе, прокаленном лампами, висела убийственная смесь запахов.

— Что на этот раз? — полюбопытствовала я, заняв кресло. — Выкладывай. Какие у тебя хаберлеры?

Алик выбрал из разложенных на столе листов нужный и водрузил на нос очки.

— Послушай… «…и тогда белокурая спутница паладина Ядан, увидев тень на стене, испуганно воскликнула: о, боги, я его знаю! Клянусь еловой ветвью, он являлся мне во снах!». Речь идет, как ты понимаешь, о том, кого мы называем автором сей шедевры.

— Я до того момента еще не дочитала. И что с того?

— Ох, Надя! — сокрушенно покачал головой Алик и разве что не постучал пальцем по виску. — Ну разве можно быть такой…? Белокурая Ядан — это ты!

— Разве я связана одной пуповиной не с Темной Львицей — госпожой Элпис? Ты же сам меня в этом уверял! И я в этом, кстати, убедилась!

— Я этого и не отрицаю. Если прочесть «Ядан» с конца слова, то что получится?

— Надя… — выдохнула я и начала внимательнее прислушиваться к кроту.

— Вот именно. Это, во-первых. Во-вторых, по описанию она очень похожа на тебя. Ту тебя, какой ты была, пока не надумала сменить имидж. В-третьих, ее называют провидицей. А знаешь, почему? Да потому, что она читала эту книгу и наперед знает, что будет в жизни героев! Поэтому она сорвалась с места и побежала искать паладина, когда ему грозила опасность. Балда! Когда его намеревалась отравить чародейка Элпис! То есть, ты сама, только в ином воплощении. Получается, Ядан оказалась там уже после того, как ты прочитала книгу! Понимаешь?

— Хочешь сказать, что я попаду в то царство? Моя мятежная душа угодит в клеть книжного плена?

Я не верила ни кроту, ни себе, стараясь говорить с пренебрежением. Но мне почему-то стало холодно. Возникло ощущение, что я стою на краю дышащей морозом бездны и вот-вот оступлюсь.

— Слушай дальше. «…он меня не помнит, но я его узнала!» Эта фраза Ядан свидетельствует о том, что тебе был знаком их зловредный колдун, захвативший власть над королевствами. Ты знаешь их обоих.

— Погоди, а кто второй?

— Тот, кто выткал эту книгу! — вышел из себя Алик, впервые повысив голос. — Кто заточил в ее царство людские души! Ты встречалась с автором, Надя! Или еще встретишься.

— Мы ведь остановились на версии, что книга неведомо как попала сюда из иного измерения! А теперь ты заявляешь, что творец этой книги находится среди нас!

— Он может так же, как и ты, жить двумя параллелями.

Несмотря на то, что в подвале было душно, меня зазнобило. Даже руки припадочно затряслись оттого, что все это происходит на самом деле. Впервые меня ужаснуло то, что я окажусь среди книжных героев. К тому же, в скором времени. То есть, умру молодухой!

«Ядан было около двадцати шести лет, но выглядела она гораздо моложе».

— Надя? — обеспокоился Алик. — Что такое?

— Мне плохо. Принеси валерьянки. Живей!

Алик бросил стопку листов и умчался в свою квартиру. Я откинулась на спинку кресла, пытаясь сладить с дрожью, одышкой, сердцебиением и алыми звездочками. Мне даже показалось, что это и все, что еще немного, и я окажусь на месте Ядан. Только панической атаки мне не хватало! Скоро, чего доброго, заработаю тахикардию.

Я даже не слышала, как вернулся крот. Отдернулась, когда он сунул мне под нос ватку с нашатырем и почти насильно выпоил треть стакана разведенного валокордина. Какое-то время спустя я начала приходить в себя. Увидела сквозь марево сидящего напротив, сжавшего мои руки Алика. На лице — вполне очевидный испуг.

— Ну как, очухалась? — спросил он. — Фу, и напугала же ты меня. Я уж хотел «скорую» вызывать.

— Ты меня когда-нибудь добьешь своими умозаключениями.

Я выдернула из лап крота свои пальцы, вдруг уловив тайный смысл сказанной фразы. А что, если именно он станет моим убийцей в самое ближайшее время? Просто доведет до сердечного приступа! А там и до инфаркта — мышцей дернуть, рукой подать, глазом моргнуть. И никаких следов насильственной смерти! Чистенько, опрятненько, а главное — крот вне подозрений. Неужели мне жить осталось всего ничего, а я так и не узнала, зачем была рождена? Зачем нужно было утруждать медперсонал, детского врача, нянек, учителей, бабушек? Зачем было меня рожать, если в двадцать шесть я уже должна откинуть каблуки?

Хотя, всегда же присутствует процент вероятности. Даже если безумные вариации Алика на тему моей кончины имеют под собой почву, то я могу ведь помереть и старухой, а в царстве вновь буду молода душой! Прыткой Ядан! Но верилось в это с трудом.

— У тебя все? — спросила я крота, медленно выбираясь из кресла.

— Пока, да. Если что нарою, дам знать.

Ага, ненавязчиво подведешь ко второму приступу, подготавливая почву к инфаркту.

— Я тебя провожу. Выглядишь ты неважно.

Не дождешься, — буркнула я, но Алик не понял, что я имела в виду. От сопровождения я вежливо отказалась. Хотелось еще немного пожить, ведь отправиться ad patres никогда не поздно. Заверив, что со мной все прекрасно, я покинула берлогу, с наслаждением вдыхая прохладный воздух. Все небо было заволочено синими тучами. Город, утопая в сером полумраке, затих в предгрозовом ожидании. Запах дождя, звук нарастающего грома, металлический отсвет молний. На ватных, подкашивающихся ногах я брела вслепую и зачем-то села на скамейку остановки. Один за другим подходили, останавливались и ехали дальше автобусы. Люди менялись, напоминая струи ливня: моросили, капали, бежали. Никому не было до меня никакого дела. Я завидовала их обыденной суете и планам, намерениям и незнанию того, что ходят по лезвию ножа. Я же, как ни глупо это звучит, хожу по острию страничного листа, рискуя угодить в параллельный мир.

Посмотрев на остановившийся автобус, я вдруг запрыгнула в него и облегченно вздохнула. Скатилась с горы! Радуюсь тому, что успела оказаться в пыльном «Икарусе», который довезет меня до родного дома, прежде чем я укроюсь саваном. Мне вдруг жутко захотелось повидаться с родичами, выслушать с благоговением нотации, упреки, осуждения. Вдруг всего этого, что было составляющей моей жизни, совсем скоро не станет?

Устроившись на заднем сидении, я смотрела в окно, ощупывая взглядом проплывающий мимо пейзаж. Кто бы мог подумать, как он, оказывается, мне дорог! Мой родной город, столько лет игнорируемая красота, незамеченные детали, до боли знакомые места. Наверное, точно так же начинает прозревать человек, узнавший, что неизлечимо болен, или тот, кому гадалка предрекла несчастный случай. Совершенно иначе начинаешь относиться ко всему, что тебя окружает, лишь когда возникает риск все это в одночасье потерять. Я чувствовала себя приговоренной. И как бы ни старалась отыскать брешь в идефикс Алика, ничего не получалось.

Когда я увидела свою остановку, с которой десять лет уезжала в школу, потом — на курсы и на работу, изнутри кольнуло и, выходя из автобуса, я не сдержала слез. Теперь уже напомнила себе Ядан, любящую всплакнуть по любому поводу. Может, я просто внушаема?

Никогда мой путь от остановки до дома не был таким долгим и болезненным. Минут десять я только смотрела на песочницу, где мы с Либрой и Веркой играли в продавцов и покупателей. Продавали за конфетные фантики состряпанные из сырого песка «пирожные», украшенные камушками или панцирями улиток. У Либры уже тогда проявлялась слабость к подводному миру. Разве она думала в то время, что однажды ее будут называть Русалкой, что она будет носить жемчуг — украшение бабушек? И уходить на темное дно от своей подруги. А Верка? Предполагала ли она, что будет воспитателем и соберется замуж за пятидесятилетнего кавалера? Мы все получили что угодно, но только не то, о чем мечтали.

«Пути господни — неисповедимы», — частенько говорила моя бабушка, только тогда я никак не могла понять суть этой фразы. Да и сейчас не особо врубаюсь. Нечто вроде, от судьбы не уйдешь? Сколько веревочке не виться…? Впервые за десять лет мне стало стыдно перед богом за свое отречение. И за проклятья, и за валявшийся в чемодане крестик. Рекс, умерев, отмучался, потому как долго и тяжело болел. Калека-котенок только бы страдал всю жизнь, если бы выжил. А пацана, что меня тогда кинул, я бы все равно разлюбила. Может, не плакала бы так горько, но пережила бы разлуку. И вот теперь я снова, признав, что Ему с небес виднее, пристыженная, кающаяся, трясущаяся за свою шкуру, возвращаюсь к вере в собственное спасение. Сегодня же, признав, что пути господни неисповедимы, вновь повешу крестик на грудь, затянув потуже ниточную петлю. Пусть ведет меня высший разум, пусть спасет от преждевременной кончины. Пусть убережет от зла. Или хотя бы от маразма.

Шагнув в подъезд, я остановилась у стены. На ней до сих пор осталось вырезанное на известке уравнение: «Денька+Люба+Вера = дружба навсегда». Ниже была более поздняя надпись, брошенная с Веркиного мировоззрения: «Надежда, Вера и Любовь — основа всего сущего». Тогда мы были едины, а сейчас разбились на три осколка.

— Здравствуйте, теть Зина! — наткнулась я на высунувшуюся из-за двери старуху.

— Ой, Денька? Ты ли? Не узнала! Перекрасилась, сама на себя стала непохожа. А я думаю, что это за девица под окнами бродит? Как душа неприкаянная!

Как же странно сейчас прозвучала эта последняя фраза. При других обстоятельствах я бы даже не обратила на нее внимания. Но сегодня это выглядело очередным подтверждением того, что мы с Аликом добрались до правды.

Я поднялась на второй этаж и вытащила ключи. В один из редких случаев дверь не была закрыта на щеколду. Я подумала, что родителей нет дома. Но когда шагнула в прихожую и увидела маму в цветном переднике и с завязшими в тесте руками…

Подойдя к ней, я обняла ее и расплакалась от возможности оказаться дома, простить все обиды и самой за все извиниться.

— Что это еще такое? — возмущенно спросила мама и развела в стороны испачканные руки. — Что случилось? Ага, скулишь, как побитая собака? Соизволила объявиться и попросить прощения? Могла бы не утруждаться.

— Простите меня за все. За то, что такая непутевая уродилась, за то, что не оправдала ваших надежд. Примите такую, какая есть. Другой мне уже не стать. Не на помойку же выкидывать? Сгожусь на что-нибудь.

Мама поворчала и, отстранившись, ткнула мне пальцем в нос, повесив на него кусок теста. Потом сочувственно кивнула и обняла, обляпав отпечатками всю футболку. Припомнила, что ее давно пора постирать.

Вечер мы провели за чаепитием, вспоминая наше некогда спокойное, почти радужное прошлое. Мама впервые велела надеть бейсболку: видимо, так я ей напоминала старую Деньку. Смотреть на мои черные волосы она по-прежнему не могла.

В квартиру Марьи Сергеевны я вернулась в начале десятого и повела Пешку и Лизавету на прогулку. Чуть позже объявился Роман и пригласил к ним с Верочкой на новоселье. Я с радостью согласилась, только потом подумав, как явлюсь к ним с помороженными глазами после того, что наговорила Верке. Нужно загладить свое свинство. Скажу, что просто позавидовала. А ей с Романом и впрямь будет спокойно. Он позаботится и о ней, и о родителях, и о Светке, и о бабке, и о Ракушке. Господи! Я уже думаю, на кого их всех оставлю, словно заранее зная, что меня в скором времени не станет! Зачем я подобрала эту долбанную книжку? Зачем подсунула ее Алику? Ведь всех этих мыслей могло и не возникнуть в моей пустой голове!

Когда я собиралась ложиться спать, гадая, стоит ли тратить драгоценное время на такую ерунду, позвонила Верка и пожаловалась, что не может выловить Либру. Не знает, получила ли та sms с приглашением, и будет ли в назначенное время. Понятно, Либра не желала столкнуться со мной. Но почему она не сочла нужным перезвонить Верке и сказать, что не сможет приехать? Неужели не могла найти подходящего предлога? Я набрала ее номер и долго слушала равнодушные гудки. Потом оставила несколько сообщений с просьбой откликнуться. Прождала до двенадцати, но Либра так и не проявилась.

…До полудня три раза звонила Верка, озадаченная, обиженная, взволнованная. Дабы ее успокоить, я рассказала, что могло стать причиной молчания нашей капризули.

— Это не оправдывает ее! Игнорировать мое приглашение! Это ваши косяки, вот и разбирайтесь сами. А я в чем виновата, чтобы терпеть такое свинство? Леха отказался, сославшись на срочные дела. Костя что-то промямлил: ни да, ни нет. Так еще и Либра. Вы, ребята, кончайте дурить, не то я на вас конкретно разобижусь! Встретитесь мне еще в темном переулке поздним вечерком! Все, пока. Жду тебя, и без опозданий, пожалуйста!

Слава богу, Лешки там не будет. Надеюсь, что и Костя не приедет. Может, и Женька случайно забудет? А не для того ли, чтобы увидеть их всех (кто знает, сколько мне осталось?) я так сразу согласилась приехать? А теперь на попятную?

Я снова оставила Либре сообщение и поехала за подарком. Бродила по этажам универмага и наткнулась на слонявшегося с пустым пакетом Алика. Вид у него был такой, словно его позвали на похороны любимого дяди… что был самых строгих правил.

— Привет, — шепнула я, остановившись рядом. Была, ни была! Кротов бояться — по магазинам не ходить!

— Здравствуй, Надя! — подозрительно обрадовался очкарик. — А я вот никак не могу выбрать подарок. Понятия не имею, что в таких случаях дарят.

— Разжалобил, так и быть, помогу. Кстати, у тебя Либра не показывалась?

— Думаешь, я бы ходил здесь, пялясь на витрины?

— Не поняла, пардон!

— Либра нагрянула ко мне вчера. Меня не было. Прихожу и вижу записку: я взяла книжку, хочу перечитать. Верну — как только, так сразу. Но ведь так не делается! Едва вернула, а следом явилась и забрала! Она ее что, по кругу до бесконечности читать будет?

А-а, ну теперь все ясно. Понятно, почему до Либры никто не смог дозвониться. Ох, Алик, кто бы говорил, а ты, книжный маньяк, помалкивал. Прекрасно знаешь, как непросто оторваться, отказаться от соблазна проникнуть в неизведанные просторы.

Вчера мне было жутко, одиноко, больно, а сегодня — карт-бланш.

Никогда не задумывалась над тем, откуда у Алика деньги, если он работает раз в полгода. Увидев пухленькую пачку банкнот, запихнутых в потертый кошелек, лет двенадцать назад подаренный кем-то из пацанов, я решила раскрутить его в полную силу. Верка заслужила хороший презент. Или скорее, утешительный приз?

Алик, конечно, скис. Принялся скрупулезно пересчитывать капитал, домогался каждой бумажки и мямлил, что не может позволить себе большие траты. И все же я изловчилась воззвать к его совести и не скупиться по такому случаю. Должен же он понять бедную Верку? И Алик, представив себя на ее месте, нехотя уступил.

Итогом моего вымогательства стала пара наручных часов с заказной надписью: «цените время своей любви». Алик отсчитал деньги, впал в уныние, а я, нездорово веселая, купила набор постельного белья. На него Верка уже давно положила свой лучисто-голубой глаз. После, подхватив крота под лапу, заспешила к остановке: приказано явиться вовремя.

— Блин, опять разрядился, — пожаловался Алик, потыкав кнопки мобильного. — Можно с твоего позвонить?

Я порылась в сумке, заглянула в пакет с подарками и вспомнила, что оставила телефон на полочке в ванной. Пока протирала туфли, сунула, как говорится, на видное место, чтобы не забыть! То-то думаю, что это Верка так долго не дает о себе знать. Обычно сто раз напомнит о торте, зная не понаслышке о моей природной рассеянности.

Мы приехали по указанному адресу и, осмотрев довольно уютный двор, поспешили к центровому дому. Роман вышел нас встретить и, видать, давненько поджидал у подъезда. Ну не умею я никуда приходить вовремя! Каюсь-каюсь.

— Здравствуй, Наденька, — обрадовался наш залежавшийся жених и пощекотал мне руку седыми усами. — Спасибо, что приехали. Верочка будет очень рада. Прошу сюда. Зря вы не захотели, чтобы я за вами заехал. Простите, у нас тут лифт сломался. Идемте.

Мы поднялись на восьмой этаж, едва не дойдя до самого бога, чтобы заодно отдать ему душу. Хватая ртом воздух, застряли на площадке, не осилив один лестничный пролет. У Алика запотели стекла очков, и он принялся протирать их кипенно-белым платочком. Собравшись с силами, вползли-таки в квартиру. Двушка показалась жутко тесной из-за скопления народа.

— Тетя Надя идет! — прибежала из кухни Ракушка.

Следом вышла Светка, похожая на приведение: сивая, худая, бледная. Еще и в бежевом брючном костюме. Присеменила из зала и Верка в алом платье, похожем на искусственную розу. Ну и пошло-поехало: охи-ахи, поздравления-пожелания, благодарности и восторженные возгласы от пришедших по душе подарков. Поцелуи в щеки, рукопожатия, обмен шаблонными улыбками.

— Прости меня, Верка, — промямлила я, обняв мою синтетическую фею. — И забудь обо всем, что я тебе недавно наговорила. Я уверена, ты найдешь свое счастье в семейном покое и благополучии. Роман позаботится о тебе. Я могу быть за тебя совершенно спокойна.

— Ты говоришь так, словно мы расстаемся! Я всего лишь выхожу замуж, а не уезжаю на Аляску! День, только я тебя прошу, не нажрись сегодня до поросячьего визга, ладно?

— Ты меня обижаешь. Кто тебе сказал, что я могу напиться?

— Кто? Твои глаза.

Признаюсь, Верку мне не обмануть. Я заявилась сюда, желая забыться, но увидев всех этих дорогих людей, среди которых меня уже в скором времени может и не быть…

Пока родители и Светка готовили стол, Роман устроил нам экскурсию по квартире. Рассказал чуть ли не до пятого колена, кто здесь жил до них с Верочкой. Даже поведал о том, когда был сделан ремонт, какой вид открывался из окон.

Пока были родители Верки, я вела себя примерно, как и подобает, но когда остались все свои, милые, такие знакомые рожи… меня снова сорвало с тормоза. Чего я только не желала нелепой паре! Таких сопливых глупостей наговорила, заставив Романа и Верку опасаться за мою вменяемость. Под конец гулянки слезно со всеми распрощалась, попросив не поминать лихом и ценить каждое мгновение жизни.

Верка всерьез обеспокоилась и уговаривала остаться у них с ночевкой. Я отказалась, сославшись на обязательства перед Пешкой и Лизаветой. Роман вызвался меня отвезти, чтобы Верочка не волновалась за свою подружку-алкоголичку, имеющую в наличии комплект чудаковатостей. Спускаясь по лестнице, снисходя, так сказать, с небес на землю, мы подобрали сидевшего на ступеньке крота, вышедшего с горя покурить.

— И часто у вас лифты не работают? — спросила я, разыскивая ногой потерянный туфель. — Благодарю, Роман Сергеевич! Вы так галантны! Пообещайте заботиться о Верке. О, какой пол холодный. Ой, и скользкий! Так о чем мы, Роман Петрович?

— Он Викторович, — ткнув меня локтем в бок, буркнул Алик. — И вообще, замолчи, пожалуйста.

Не понимаю, почему я всем кажусь пьяной? Выпила три фужера шампанского. Подумаешь. Я ведь все соображаю, просто сказать не могу. И идти, как выяснилось, тоже.

Устав подбирать мои сваливающиеся без конца туфли, Роман выдохнул, прикинул на глаз мой вес и взял на руки. Оставшиеся несколько этажей я проспала. Проснулась в машине и поначалу серьезно струхнула, не понимая, как оказалась в ограниченном пространстве. Но узнав Романа, подъезжающего к дому Марьи Сергеевны, успокоилась. Они с кротом выгрузили меня из «Фольксвагена» и повели к подъезду. Алик заверил, что сам позаботится о моих удобствах, потому Роман распрощался и уехал.

— Куда-куда? Стой! — привалив меня к стене, затарахтел Алик, когда я потянулась к звонку тети Глаши. — Вот же твоя дверь! Не узнала, что ли? Где ключи?

— Какие ключи? Ах, ключи! От сейфа, где деньги лежат? В сумке. Ой, Алик, какой же ты милый! Слов не найду! Дай поцелую!

Тяжело вздохнув, Алик терпеливо наблюдал за тем, как я, шатаясь из стороны в сторону, роюсь в карманах сумки. Потом не выдержал и сам выудил ключ. Вставил в замок, и в этот момент подъезд утонул во мгле.

— Включите свет! — потребовала я и пошла искать включатель.

— Тише! — свистяще прошипел крот, вернув меня на место. — Всех соседей поднимаешь! Это не лампочка сгорела, это электроэнергию опять вырубили. Стой смирно. Пожалуйста, перестань меня щекотать! Оставь мои пуговицы в покое!

— Гады. Фиат люкс! Я сказала, да будет свет!

— О, боже, — простонал Алик и, сладив с дверью, заволок меня в квартиру.

— Ах ты, медвежатник! Как легко чужую дверь открыл, а? Подрабатываешь квартирными стражами? Тьфу, то есть, кражами?

— О, боже!

— Не знала, что ты такой набожный! Деве Марии — привет!

Послышалось цоканье когтей по линолеуму. Прибежавший пес принялся лаять, бросившись под ноги споткнувшемуся об него Алику.

— Ненавижу этого пса! — сквозь зубы процедил он, щелкнув зажигалкой и подняв висящего на его штанине пекинеса. — Где-нибудь есть свеча или фонарь? Надя!

— А? Я тут. Ничего не вижу. Темно, как у турка в жо…

— Ну, спасибо!

— Ой, прости, я забыла, что ты — на четвертину турок.

Я пробралась в ванную и, зависнув над раковиной, долго плескала в лицо холодной водой. Очухавшись, выползла в кухню, манимая тусклым отсветом найденной кротом свечи. Тот, хозяйничая, заварил черный чай и велел выпить, заверив, что это поможет мне протрезветь. Вылакав пару чашек, я и впрямь почувствовала прояснение сознания. Выбралась из серого тумана и как сквозь вымытое стекло посмотрела на происходящее вокруг. За окном — непроглядная мгла. На кафельной стене кухни — тень сияющего линзами Алика. Чайник с кипятком в его руке, застывший над чашкой, выглядел как-то странно. Неуместно, что ли? А ведь недавно я записала его в потенциальные убийцы! Я наедине с ним в пустой квартире, без света, поздним вечером. Самоубийца! Русский вариант камикадзе!

Ну кто боится кротов три раза в месяц?

— Что-то не так, Надя? — заметив мою внутреннюю перемену, очнулся от задумчивости Алик и поставил чайник на газ-плиту.

Да, очень подходящее выражение. Что-то не так! Знать бы только, что именно.

— Если ты в норме, тогда я, пожалуй, пойду.

— Можно попросить об одолжении? — остановила его я, видимо, решив подохнуть не своей смертью. — Выгуляй Пешку, пожалуйста.

Крота будто несколько раз переехал грузовик, но он не смог отказать.

Пока я переодевалась, Лизавета начала имитировать Витаса. Меня покорежило от этого взволнованного, пронзительного мяуканья. Взяв свечу, я подошла к проему. Кошка стояла на сумке и смотрела в сторону зеркала. В сумраке я с трудом ее узнала: обычно гладкая и лоснящаяся, как угорь, сейчас она походила на дикобраза. Шерсть стояла дыбом, хвост — толстенной елкой, а на спине топорщился острый гребень. Она явно была напугана и озлоблена, как если бы столкнулась с соперницей, решившей обидеть ее котят.

— Лизка! — прикрикнула я на нее, чувствуя сжимающий желудок спазм. — Мало мне было Пешки! Еще ты туда же!

Кошка нервно дернула хвостом, отмахнувшись от моих неуместных бредней, и улеглась на сумке, глядя на мое отражение в зеркале. Я едва не выронила свечу, когда рядом со мной открылась входная дверь. Если бы вовремя не увидела забежавшего Пешку, вскрикнула бы, подумав, что кто-то ворвался в квартиру. Так, кажись, я уже становлюсь параноиком. Если Алик и впрямь задумал меня доконать, то он на верном пути.

— Что случилось? — спросил он, когда я отобрала у него ключ и закрыла дверь. — Что ты делаешь? Я же собираюсь уходить. Зачем ты за…?

— Останься у меня сегодня! — добровольно накинула я себе петлю на шею. В сравнении с тем, что творилось, кротовые заскоки казались детскими шалостями.

— Ты серьезно, что ли?

— Переночуешь в зале. Там раздвижной диван! Я боюсь остаться одна. Пожалуйста!

— Но… я… это несколько… Ладно, раз ты просишь.

Крот пожал плечами и начал раздеваться. Я отошла к стене и осмотрела его, так сказать, оценила воображаемую опасность. Для бонуса, прилагавшегося к турне по городам Турции, где путешествовала его мать, он был и впрямь необычным экземпляром. Живой пример дружбы народов мира! Бабка — еврейка, дед — эстонец, отец — наполовину турок, на другую половину — грек. Какой национальности сам Алик — я всегда затруднялась ответить, а вот паспорт смело заявлял, что он — русский. Горючая смесь не сочетаемых компонентов. Или наоборот уравнивающая все дозированные пропорции? И это я думаю о своем предположительном душегубе? Или спасителе, за которого прячусь от заходов кошки? Черт те что!

Забрав с собой свечу и пожелав спокойной ночи, я ушла в спальню и легла. Долго прислушиваясь, удостоверилась, что Алик лег на скрипучий диван. В воцарившейся тишине я покатилась в хрупкую прострацию сна. От каждого шороха просыпалась и вымученно открывала глаза, всякий раз видя часть комнаты, безмятежно дремлющей в свете стоявшей на тумбе свечи. И так снова и снова, пока не уверовала в то, что мне опасаться нечего.

И все же что-то выдернуло меня из сгустившейся дремы, и я открыла глаза, всматриваясь в глубины полумрака. Вначале я не поняла, что изменилось в обычной картине.

Ага, вот что! Свеча больше не горела! С трудом разняв слипающиеся веки, я оцепенела, увидев рядом с кроватью четко очерченный силуэт Алика. Он стоял совсем близко, сжимая в руках маленькую подушку, и поблескивающие стекла его очков были направлены в мою сторону. У меня занемели ноги от вида этой неподвижно-осторожной фигуры, созерцавшей свою жертву.

Вот сейчас он сделает всего один шаг и опустит подушку мне на лицо, чтобы не пришлось искать другую возможность подорвать мое здоровье. Я ждала, не выдав себя, и готовилась завопить, как только он сделает хоть одно движение в мою сторону. И это ожидание было невыносимым. Алик просто стоял и смотрел на меня, словно кошка, впиваясь ногтями в подушку, сжимая и разжимая пальцы. Вот так, а еще недавно, всего пару часов назад, мои опасения выглядели бредом! А выходит, у меня и впрямь есть повод не доверять Алику.

Неожиданно он попятился и вышел из комнаты. Я глубоко вздохнула и почувствовала, как остывает проступившая на лбу испарина. И руки стали холодными и влажными. Да и вся я начала походить на лягушку! Предполагаемая смерть стояла от меня в двух шагах. Сейчас я могла бы уже не дышать, а я все еще глотаю пропитанный свечным дымом воздух! Какая же я дура! Так рисковать!

Зря стыдилась необоснованной на первый взгляд подозрительности. В тихом омуте Алики водятся. Но что его остановило? Не хватило смелости, оснований, желания? Нет, удержало то, что вчера нас привез Роман, попросивший позаботиться обо мне. Сдохни я сегодня, и все концы сразу бы потянулись к кроту. Зачем ему так рисковать? Вот и поборол толкнувший к убийству импульс. Я считаю себя обладательницей книги. Я претендую на нее, желая, чтобы она была в моем безраздельном пользовании — и в этом все дело! Я торчу костью в горле, я — препятствие на пути к сокровищу, которое крот жаждет заполучить любой ценой. Решил стать единственным, неоспоримым хозяином всех припрятанных секретов?

Не понимаю, как я после такого потрясения могла заснуть! Даже не заметила, как окунулась в пустоту, наверное, успокоенная тем, что Алику нет резона меня душить. По крайней мере, сегодняшней ночью.

Проснулась я поздним серым утром. Вспомнив о случившемся ночью, подскочила, как ужаленная осой в одно место. Крот оставил на кухонном столе записку, в которой (какая наглость!) желал мне доброго утра и приятного аппетита! Ключ от двери лежал на подоконнике с внешней стороны окна. Я помахала листком и осмотрела заботливо приготовленный завтрак. Чайник — горячий, печенье — накрыто салфеткой.

Судя по оставленному в углу ведерку, крот позаботился и о холодильнике. Ну-ну. Некоторые, кажется, скальные пауки тоже прикармливают зверьков зернышками одуванчиков, прежде чем сожрать, едва те попривыкнут к выжидающим момент оборотням. Этот лицемер перевел меня в разряд более крупной добычи?

Растаявшее масло и варенье были отправлены в мусор. Вода в чайнике — вскипячена заново. В унитаз вылита и свежая заварка. Зная о талантах паука химичить, я не могла исключить отравление продуктами. Бес его знает, что он мог в них подмешать! Может, хотел подлить чего или подсыпать в гостях у Верки да не получилось? Состряпал бы себе алиби, а я бы протянула грабли от какого-нибудь простенького сердечного приступа. Наверное, уже сейчас предвкушает радостное событие, связанное с организацией моих похорон! Окрылен перспективой, дорогой? Шиш тебе! Ай вилл сорвайв!

Обычно томная Лизавета сегодня была эмоционально расшатана. Нарезала круги возле моих ног, когда я готовила ей угощение, но от предложенного фарша отказалась. Пешка тоже был несколько озадачен: прислушивался, вынюхивал что-то и скулил. Впрочем, немудрено нервничать! Время — одиннадцать, а я еще и не думала вести его на прогулку.

Подцепив его на поводок, я взяла с подоконника ключ, открыла дверь и вышла из квартиры в дружной звериной компании. Как одинокая женщина преклонного возраста.

— Здравствуйте, теть Глашь! — отчеканила я, увидев высунувшуюся из прихожей соседку. — Как поживаете?

— Ты еще спрашиваешь! — возмутилась та и вышла на коврик, трогая перетянувший голову платок. — Думала, меня удар хватит! Я тебе говорила, Денька, предупреждала, но тебе все хихоньки, да хахоньки. А еще немного, и хоронили бы вы тетю Глашу!

— А что случилось? — зная о склонности соседки преувеличивать, озадачилась я.

— Да твой хахаль, которого ты к себе ночевать водишь, Гари этот Потир несчастный, меня чуть до приступа не довел!

Не вас одну, тетя Глаша, — подумала я. Может, у старушки есть в наличии какая ценная реликвия, на которую паук заточил когти, охаживая сразу двух дурочек? Чем-то же Клавдия Никифоровна дорожит, запираясь на десяток замков? Не таблетки же стережет, не вставные челюсти и не ночной горшок?

— А что он сделал?

— Да что и всегда! Бродит тут! Всплывает, как говно в проруби! Вот и сегодня ночью. Я приехала от родственников ночным рейсом. Гляжу, света нет, темнота кругом, вхожу в подъезд, и так вся напрягшись. Зажигаю спичку, а мне навстречу он, Гари твой Потир, провалиться бы ему! Да тут этот самый, ну мобильник или дебильник, как там вы его зовете, у него в руках как заиграет! Тьфу! Думала, богу душу отдам прямо на площадке. А он зыркнул на меня, как ненормальный, и двухвосткой нырнул за дверь. Ох, приедет Маша, нажалуюсь ей на тебя. Безобразие какое! Молодежь пошла! Ни стыда, ни совести. Ты, Денька, эту срамоту прекращай. Взяла моду мужиков к себе водить! Здесь порядочные люди живут. Не проходной двор!

Я, как обычно, заверила, что это было в последний раз, и торопливо выпорхнула из подъезда, опасаясь, что Пешка нагадит на чужой коврик. Интересно, куда Алик выходил ночью? Неужели бегал в свое дупло за каким-нибудь составом, чтобы и впрямь сдобрить мой завтрак? Наверняка это было после того, как он отказался от затеи придушить меня подушкой. Но и здесь его план провалился! Соседка видела его входящим в квартиру, и останься там на утро труп, то сразу бы позвонила в милицию. Неужели я еще жива? Обломись, паучья морда! Сейчас вернусь и пошлю тебе благодарственное сообщение с теплыми откликами о заботе и вкусном завтраке! Скисни с утра!

Я гуляла с Пешкой и Лизаветой больше часа, пока не начал накрапывать мелкий дождь. Вернувшись домой, поискала мобильник и вспомнила, что оставила его в ванной. Я была удивлена, обрадована и озадачена увиденным. Мне пришло три смс от Либры. Дважды она мне звонила, когда я была у Верки. Позже прислала странное сообщение с просьбой перезвонить. Вначале я приняла это за протянутую руку примирения. Но когда прочла второе и третье, меня наполнило тревогой: «Денька, перезвони. Нужно поговорить». «Где ты? Прошу, позвони, я должна с тобой увидеться!» Было и голосовое сообщение, прослушав которое, я начала спешно перезванивать Либре. Но на звонки она так и не ответила.

Схватив сумку, ключи и телефон, я, ничего перед собой не видя, выскочила из дома. Пока неслась к остановке, в голове звучал тихий, испуганный голос. «Я в квартире бабушки. То, что я должна сказать, очень важно!».

Распроклятого автобуса все не было. Такси и попутки нагло игнорировали мои отчаянные взмахи руки. Минут через двадцать я плюнула и отправилась пешком. Либра была напугана. Только в отчаянии она могла переступить через свои обиды.

Сердце у меня колотилось так, что казалось, треснут ребра. Я предчувствовала беду. Прокручивая в памяти рубленые фразы, понимала, что голос Либры становился все холоднее, дальше, глуше, словно она уплывала вдаль. Я попусту стремилась ее догнать.

Увидев дом, где жила когда-то бабка Либры, я уже не могла сдерживаться и побежала, не обращая внимания на оглядывающихся людей. Забежав на второй этаж, едва не снеся перила, резко остановилась и позвонила в дверь. Следом постучала, а потом жала на пуговицу звонка с секундным интервалом, попутно слушая гудки в телефоне.

— Эй, девушка! Вы чего шумите? — возмутился спустившийся на площадку старик, когда я в отчаянии била кулаком в дверь. — Что еще за безобразие такое?

— Где найти слесаря?

— А что?

— Нужно ломать дверь! Там моя подруга! С ней что-то случилось! Позовите кого-нибудь! Если с ней, не дай бог…

Старик перекрестился и бросился вверх по лестнице. Следом спустился вместе с внуком, довольно объемистым субъектом, заверившим, что он не в ответе за сломанную дверь. Одним махом он укротил хлипкий замок, и мы оба ворвались в прихожую.

— Либра! — крикнула я, заглянув в зал, тонувший во мраке опущенных штор. — Либра! Ты здесь?!

В спальне и на кухне ее тоже не было, и я уже готова была обрадоваться. Но тут увидела в прихожей почерневшую и оплавившуюся розетку. От нее тянулся шнур, заведенный под дверь ванной комнаты. На полу валялся фен, а рядом с ним лежала на сыром кафеле Либра. Напоминающий пень юноша подхватил меня под руку, когда я едва не рухнула. Я вырвалась и опустилась на колени рядом с моей Русалкой, откинула с ее лица мокрые волосы и завопила, чтобы дед с внуком звонили в «Скорую». Тех как ветром сдуло.

Я смотрела на скрючившиеся пальцы Либры, впившиеся жемчужными ногтями в пол. На съехавшие бусины, оплетшие волосы, на сережки. На… Черт возьми! Под ее плечом, скрытая наполовину, лежала «Незапертая Дверь». Я протянула дрожащую руку и ухватила книгу, вытащив и инстинктивно толкнув ее в сумку.

Мне показалось, что «скорая» ехала целый час. Вернувшийся старик причитал и качал головой. Его внук, убедившись, что Либра жива, исключительно потому, что та была теплой и мягкой, пошел встречать врачей. Я взяла ее за правую руку, неосознанно расправляя пальцы. На ее ладони был красноватый отпечаток, будто она изо всех сил сжимала в кулаке какой-то предмет. Но куда он делся?

Боже, о чем я думаю! Моя подруга, моя роковая Клеопатра, створка нашего триптиха лежит без сознания в таком состоянии, а я…

Прибежали с носилками двое мужиков, врач и медсестра. Меня оттеснили, попросив не мешать, но следом принялись между делом атаковать вопросами. Я, мало что соображая, отвечала, глотая ставшую традиционным напитком валерьянку. Позже позвонила Верке, путано объяснив, в чем дело. О чем меня допытывала медсестра? Что-то об имени пострадавшей, фамилии, месте проживания? Все тонуло в тумане, я брела в нем на ощупь, не понимая, где нахожусь, что вокруг происходит. В голове навязчиво звенело одно: ее убила книга, ее убила книга. Почему убила? — следом одергивала я себя. — Она жива! Она поправится! Это несчастный случай. Ее ударило током, когда она собиралась сушить волосы.

Что она хотела сказать такого важного? Именно мне? Ведь Верке она не позвонила. Нервничая и ожидая моего звонка, стала бы она принимать ванну? Да, она всегда так делала: забиралась в теплую воду с солью, пеной, духами и уходила в свою стихию. Погрузившись в воду, она ждала моего звонка, так как мобильный лежал на ванне.

— Мне очень жаль, Наденька, — пожав мою безвольную руку, сказал Роман. Прибежали все, кроме Кости и Алика.

Верка, Женька и Лешка взяли на себя ответственность сообщить о случившемся матери Либры, а мне велели отправляться домой. Но, несмотря на мою бесполезность, я все же поехала с ними в больницу.

Либра впала в кому. Это все, что я поняла. Выйдет она из нее или нет, одному богу известно. Верка попросила Романа отвезти меня домой, так как сама бы я не добралась.

— Косте кто-нибудь сообщил? — спросила я перед уходом из пропитанного запахами медикаментов коридора.

— Женька ему не дозвонился. Оставил сообщение.

Я велела держать меня в курсе и поплелась к машине. За всей этой кутерьмой даже не заметила, что уже начало темнеть. Пока ехали, не обменялись ни словом. Я смотрела в окно, но перед глазами маячила лежавшая на полу Либра. Эта ее сведенная судорогой рука, впившаяся в кафельную плитку… Увидев эту руку, застывшую, окоченевшую, я была почти уверена, что Либра уже мертва. Что она хотела сказать такого, что забыла о гордости? Что не дало ей заснуть и толкнуло мыться среди ночи? Что не могло подождать до утра?

— Наденька, ты в порядке? — коснувшись моего плеча, спросил Роман, и я поняла, что мы уже приехали. — Могу я оставить тебя одну? Точно? Если что, звони.

Я покивала, шмыгнула заложенным носом и выбралась из машины. Руки тряслись, и я с трудом открыла дверь, вползая в прихожую. И тут-то я дала волю чувствам! Наревелась досыта, считая себя виноватой во всем, что произошло с Либрой. Эти ее метаморфозы, а теперь еще и кома. Это я подсунула ей книгу, оставила зеркало открытым, ранила своим мимолетным приступом страсти!

Отыскав в аптечке Марьи Сергеевны флакон корвалола, я натрясла его в стакан и запила им свои всхлипы. Осоловевшая, ничего не чувствуя, уселась посреди зала, заново листая смс. Последний раз она звонила мне в 3:23. Почему я не слышала звонков? Да, мобильник, забытый, лежал в ванной, но все равно, в ночной тишине… И проклятый крот. Готовил мое убийство, а ответить не мог. Стоп! Алик!

Его сотовый разрядился, когда мы ехали к Верке. Он просил позвонить с моего, а я опомнилась, что у меня его нет! А тетя Глаша сказала, что он среди ночи, стоя в подъезде, держал в руках зазвонивший телефон, чем и перепугал ее до полусмерти! Значит, он брал мой, куда-то ненадолго отлучаясь. Зачем ему среди ночи телефон? Звать в помощь сообщников, чтобы зачистить следы? Вынести труп, отвезти в лесополосу, сообразить могилу? А может, он вышел в подъезд и вынес сотовый, чтобы тот не разбудил меня? Чтобы я не ответила на призыв Либры. Он не хотел, чтобы я узнала то, что она так срочно намеревалась мне сказать. А что, если он догадался, что это касается его персоны, и побывал у Либры, организовав ей видимость несчастного случая? Дабы она уже ничего не смогла рассказать!

Он мог бы стереть входящие, чтобы я даже не узнала, что она мне звонила. Но у моего искупанного телефона появились странные заскоки — последние сообщения и не принятые звонки не удаляются. Я стираю все первые, освобождая место для новых. Алику об этих тонкостях неизвестно. Если он был чист, то почему не чиркнул в своей записке, что мне кто-то звонил? Более того, Либра! Значит, он и впрямь хотел меня убить. Значит, и к случившемуся с моей Русалкой имеет отношение!

До дома Либриной бабки быстрым шагом — полчаса. Туда и обратно — час, и немного времени на то, чтобы попытаться устранить новую преграду на пути к книге. Представляю, каких усилий ему стоило не соблазниться и не забрать ее, дабы я подумала, что и в несчастье Либры виновата эта дрянь. К тому же, оставленная в квартире книга — его алиби. Ведь зная его тягу к ней, не поверишь, что он мог быть рядом и не забрать ее. Теперь я уверена, он рассчитывал, что бедняжка скончается задолго до того, как ее найдут.

Стоп!

Его алиби не «Незапертая Дверь», а запертая! Запертая изнутри. Я помню, что связка ключей торчала в замке. Все мои выстроившиеся подозрения живенько сели в колошу. Допустим, Алик не причастен к беде Либры, но как тогда объяснить остальные заскоки?

С чего начала, тем и закончила.

Положив рядом с собой телефон и книгу, я растянулась на полу, ожидая свет разгадки, но так и заснула, не дождавшись.

Снизойдя на меня, в прямом смысле, с дивана, Пешка принялся топтаться по животу. Я заворочалась, чувствуя себя словно переломанной, и столкнула его с себя, вытирая облизанную щеку. Лошадиная порция седативного до сих пор валила с ног. Тянуло в сон, но я подняла себя за шиворот. Натянула кепку, посадила на нос очки и повела живность на прогулку.

— Денька…

Мать твою в пизанскую башню! Я даже отскочила в сторону, увидев сидевшего на скамейке крота. Нет, хитроумного паука!

Человек, но паук, враг ты мне, или друг?

Пара ног и пара рук, ты человек, но паук!

— Что ты здесь делаешь? — не очень вежливо осведомилась я.

И сама же ответила: книга же теперь у меня! Лучшая приманка для кротов. Уже пронюхал? Знал, что я обязательно ее прихвачу, когда окажусь у Либры.

— Сожалею о случившемся. Я не смог поехать в больницу. Вчера меня не было в городе. Каковы ее шансы?

Как же мне хотелось вмазать ему между глаз! Не было его! Конечно, стряпал алиби! Могло быть два трупа, а его нет! Трясется теперь, что моя Русалка придет в себя и поведает, как все случилось, сдаст с потрохами! Тьфу ты, черт! Я совсем забыла о своих умозаключениях, что уперлись лбами в закрытую изнутри дверь! А что, если ключи висели на самом кончике и не помешали бы запереть замок снаружи? Дверь выбивали, они могли вроде как от ударов выскользнуть. А если держались на самом краю, то выпали бы. Нет, значит, Алик не при делах. Но ведь меня-то хотел придушить? Я должна держаться от него как можно дальше! Нет, врагов нужно держать ближе друзей. Я не подам виду, что многое знаю. О подушке, о телефоне, о жалобах соседки. Возможно, исподволь докопаюсь до истины. Кошмар! Считаю убийцей, пусть и не состоявшимся, своего друга, которого знаю пять лет. Хотя, как оказалось на деле, ничего я о нем не знаю! Поспешила обозвать другом.

Я с трудом сменила тактику, накинув на себя маску Пьеро.

— Да, такая нелепость, — медленно уступив Пешке, сказала я, увлекая за собой и крота. — Я до сих пор в себя придти не могу. Сколько раз ей говорила, чтобы она не хватала мокрыми руками свой бешеный фен! Он и меня дважды бил током. Его уже сто раз чинили. Ему место на свалке. Так нет, не могла от него избавиться. Подарок покойного отца.

О книге, что была рядом с Либрой, я промолчала, и Алик разочарованно сник. Сукин сын! Его только это волнует! Даже если он не собирался убивать Либру, то явно и не сожалел о произошедшем с ней. Впрочем, я тоже — дрянь еще та. Либра была между жизнью и смертью, а я, опасаясь, что книгу сопрут соседи, поспешила ее спрятать!

— Вера сказала, что это ты нашла Либру? — после затянувшегося молчания заговорил Алик. — Подбила соседей выломать дверь?

— А что мне оставалось делать?

Ты же знал, что я так и поступлю, разве нет? Знал, что я и среди ночи сорвалась бы и побежала на помощь своей Клеопатре, потому-то и выволок мой мобильный в подъезд!

— Не видела книгу, пока была у Либры?

Сволочь! Осмелился-таки заговорить о том, что волновало в первую очередь. Ведь ради этого явился в такую рань? Пусть хоть весь мир сгорит, а тебя будет волновать только книга и ее картинное полотно!

— Она у тебя, не так ли?

Последний вопрос и пытливо-остановившийся взгляд прижали меня к стенке. От того, что я сейчас отвечу, будет зависеть дальнейшее поведение нас обоих. Если совру, крот сделает вид, что поверил, но будет копать исподтишка. А если вдруг поверит, то дистанцируется. Тогда я не узнаю, что было на самом деле. Остается один вариант.

— Как тебе не стыдно? — для видимости возмутилась я. — Тебя только эта книга волнует? О чем ты думаешь, Али Махмуд Бора-Герасимов! Не знала, что ты такой бессердечный тип.

Интересно, что он подумал обо мне, честной и сердобольной девушке, которая даже в такой ситуации прихватила, возможно, ставшую причиной несчастья книгу?

— Извини, — виновато промямлил Алик и опустил глаза. — Просто мне кажется, что я близок к разгадке еще одной тайны. Это имеет отношение к несчастью Либры. Я уверен, этому найдется объяснение в книге. Нам только нужно отыскать подсказки.

Да-да, заливай дальше. Сочиняй небылицы, лишь бы заполучить сокровище-убийцу! Знаешь ведь, гад, что Либру бы своими россказнями, исследованиями и экспериментами не пронял. А на моих чувствах и любопытстве, значит играть можно, да?

Дважды сволочь!

— Возможно, мы сумеем узнать истинную причину несчастного случая! — продолжал окучивать меня Алик, и стекла его очков разгорались. — Ведь книга была рядом с ней?

— С чего ты взял? — снова насторожилась я.

— В ином случае ты бы ее не взяла. Специально бы не искала: ведь было не до того.

— А я и не сказала, что вообще видела ее. Почему ты так уверен, что она у меня?

— Думаю, Либра не выпускала ее из рук. Ты по себе знаешь, что это за вещь, и каким магнетизмом обладает. Значит, она должна была быть поблизости. И ты просто не могла оставить ее там. Так поступил бы любой, кто хоть раз окунулся в ее вселенную.

Ты прав, очковый змей. Защищаться мне нечем: щит порядочности сломан покет-буком. Что ж, догадывайся, утверждайся в собственной правоте, а я промолчу. И книгу в ближайшее время тебе не видать, как собственного копчика!

Он это понял, когда я заявила, что должна идти. Мне показалось, что он не переживет столь внезапный облом. Это все равно, что умирающему от жажды протянуть чашу с водой, но опустошить ее самому. Так тебе. Будешь знать, как задумывать удушение ничего не подозревающей подруги!

— Ты все же подумай, — посоветовал или припугнул меня Алик, и убрал с моего плеча мусор, собранный валянием на паласе.

— Конечно! Ведь сейчас у меня все мысли только об этой чертовой книге! Вы оба отравили мое и без того не особо счастливое существование! А теперь и это!

Я решительно шагнула в подъезд, и уже оттуда услышала предостережение, трансформировавшееся в полунагую угрозу:

— Ты можешь стать следующей, Надя!

Эти слова влепились мне в спину как дротики. Алик сказал что-то еще, но остальное я уже не разобрала, оглушенная предыдущей фразой. Я на бешеной скорости влетела в квартиру, едва не споткнувшись о нырнувшую вперед Лизавету, и закрыла дверь на все замки. Только после вздохнула с облегчением. Следом зазвонил телефон, заставив меня подпрыгнуть.

Звонила мама с целью разузнать подробности произошедшего с Либрой. Мне было не до нее, но чтобы не обострять отношения, я рассказала все, что знала. Когда мама свела разговор в русло волнующей ее темы — предстоявшей свадьбы Верки — я быстро распрощалась. После дозвонилась Роману, спросив, как обстоят больничные дела. Пока без изменений. Им с Веркой, за все хорошее, досталось от матери Либры, заявившей, что мы сбили ее девочку с праведного пути. Из-за нас она ушла из дома и осталась без присмотра, а ведь она совсем еще ребенок, неприспособленный к самостоятельной жизни. Нет, виновата одна я. Если бы не надоумила ее читать «Незапертую Дверь», сейчас она наверняка была бы жива и здорова.

Я долго сидела за кухонным столом, а потом уткнулась в скрещенные руки и отключилась. Сквозь морок сна слышала, как горланит Лизка, видимо, требуя жратвы. Слышала и лай поддерживающего ее голодного Пешки. И только спустя какое-то время до меня дошло, что они никогда не просили есть в зале, потому как кормила я их на кухне, где сама в данный момент и сидела. Голодными, они обычно отирались у ног, а сейчас…

Я испуганно вскинулась, да так, что голова закружилась, а по одеревеневшим рукам побежали мурашки. Прислушалась и посмотрела на дверь. Закрыта. Глянула на будильник: 15:40. За окном снова хлестал дождь. Пешка замолчал, а Лизавета продолжала орать.

Я выбралась из-за стола и, шатаясь, добрела до зала. Пешка нервно стучал хвостом по полу, рассевшись посреди комнаты. Лизка, на которую он внимательно смотрел, с урчанием вцепилась в так полюбившуюся ей сумку. Мне сразу представился гепард, заскочивший на хребет антилопы с единственным намерением — задрать насмерть и сожрать.

Все, с меня хватит!

Я схватила покрывало и, подойдя к кошке, накинула его на нее. Торопливо закутав, отнесла в прихожую, открыла дверь и вытряхнула на площадку. И едва успела закрыться! Эта взбесившаяся дура в прыжке уже летела обратно и с воплями врезалась в ручку. Меня всю трясло. Еще бы немного, и эта паршивка вцепилась бы в меня точно так же, как только что — в проклятущую сумку. Куда только девалось ее хладнокровие?

Придя в кухню, я налила в стакан воды и, как учила Антонина Антоновна, прочитала над ней молитву. Поймала себя на том, что почти забыла «отче наш». И устыдилась, усомнилась, что заслуживаю прощения.

Отыскав свой крестик, как и собиралась, повесила его на шею, затянув петлю веры. Приблизившись к сумке, окуная пальцы в стакан, начала обрызгивать ее водой. Чтобы улучшить результат, дабы уж наверняка подействовало, решила отставить сумку и начертить под ней крест. Подойдя ближе, не решилась притронуться к помятым клетчатым бокам, которые… едва заметно вздымались! Я отскочила, наступив Пешке на хвост, выронила стакан и пролила остатки воды. Присев на корточки, уставилась на подозрительный баул. Могу поклясться, что видела движение внутри, под этими клетками и переплетениями грубой ткани. Словно за ней кто-то дышал.

Нет, ну чушь, конечно! Только вот в неровностях угадывался силуэт выгнувшегося дугой человека! Но ведь этого просто не может быть! Что, у меня две недели в зале стояла сумка с полуживым незнакомцем? И вдруг он зашевелился, потому кошка и кинулась на него?

Глубоко вздохнув, я схватила с полки ножницы, подошла к сумке и принялась с остервенением разрезать веревки, с твердым намерением узнать, что же там внутри. Больше меня не могли удерживать опасения, что соседи наябедничают Марье Сергеевне. Я должна узнать! Сейчас, пока еще не стемнело, и я смогла наскрести толику храбрости.

Я освободила баул от пут и рывком дернула язычок «молнии». Была готова увидеть что угодно: огромную дохлую собаку, гору наркотиков, молодого парнишку, ставшего похожим на скелет.

Не было никакого полудохлого незнакомца. Не было и горы «белой смерти». И даже придуманной моим ужасом собаки.

Я принялась вытаскивать мужскую одежду. Старые, поношенные, не проглаженные вещи. Один слой, второй, третий. Не могла остановиться, желая добраться до самого дна, чтобы убедиться, что под тряпьем ничего не спрятано.

И тут меня словно ошпарили! Я вытащила сиреневую рубашку в коричневый цветочек. Следом достала синие брюки с жирным пятном на штанине, лоснящийся пиджак, галстук с вытершимися ворсинками у узла, и несколько маек. Я просто не могла не узнать все это! Просто не могла! Это ведь вещи пропавшего соседушки! Игоря Яковлевича Печкина! Но как такое может быть? Они были на нем, когда он мне попадался на глаза. Я же про себя посмеивалась над его прикидом. Он рядился в этот пиджак и галстук, когда сумка уже была у меня, стояла у батареи, опутанная веревками! Я ничего не понимаю. Может, не проснулась? Что это значит? Уж не то ли, что я свихнулась? Очень на то похоже!

Обалдевшая и растерянная, я сидела на полу в окружении вещей и будила себя. Ведь все это неправда, просто не может быть правдой. Попытки очухаться не дали результатов. Я поняла, что не сплю. Поднявшись и забросив все барахло обратно, я подошла к двери и посмотрела в глазок. Потом дернула за ручку и в щелочку осмотрела лестницу. Лизаветы не было, и я осмелилась выбраться на площадку. Сжав кулаки, пошла наверх за ответами, еще толком не сформулировав вопросы. Остановилась напротив пластиковой четверки и постучала по ней костяшкой пальца.

После долгого ожидания и шорканья ног мне открыла дверь благообразная старуха, державшая в дрожавшей руке черный бумажный конверт. В таком же мои родители хранили старые, черно-белые фотографии — далекий привет молодости.

— Здравствуйте, — сконфуженно улыбнулась я. — Могу я поговорить с Игорем Яковлевичем? Он дома?

Старушка посмотрела на меня озадаченно. Потом, изучая мое лицо, прищурилась. И, наконец, сочувственно вздохнула.

— Сожалею, милая, но свидеться тебе с ним уже не придется. Игорь Яковлевич помер двадцать шестого мая. Царство ему небесное.

Я помотала головой и подалась вперед.

— Как двадцать шестого? Я же видела его уже вот, в июне, в начале месяца!

— Ты его с кем-то спутала, милая. В мае он помер, в мае.

— Кто там пришел, баб Нюра? — спросил кто-то из глубины квартиры, и следом в прихожую вышла женщина.

Я вспомнила ее. Это же она попросила у меня разрешения оставить вещи! А я и не знала, что она живет здесь.

— А, это вы… — разочаровалась она, подойдя ближе и вытирая руки о висящее на плече полотенце. — Насчет вещей? Вы извините, пожалуйста, что до сих пор их не забрали. Все заставлено, ступить некуда! Родственники из Саратова приехали, решили остаться уж и на сорок дней. Вас не затруднит еще немного подержать вещи у себя?

У меня слов не было. Ну конечно, она же тогда была в черном платке, но я на это не обратила внимания. Думала, что она всучила мне вещи переехавших к ним родственников, а оказалось… покойника! Которого я, выходит, две недели встречала уже после его смерти!

— Да-да, хорошо, пусть лежат. Мои соболезнования. А я ведь и не знала о вашем горе. Марья Сергеевна ничего мне об этом не сказала.

— Да вы проходите, что стоять на пороге, — предложила соседка. — Маша не знает, что Игорь скончался. Это случилось как раз в день ее отъезда.

— А что случилось? — пройдя за бабкой в тесный зал, спросила я.

— Сердечный приступ, — поспешно вставила женщина и убежала на кухню, вспомнив, что у нее там что-то кипит.

— Да, сердце прихватило, — поддакнула старуха и, глянув в сторону кухни, полушепотом добавила: — Мне никто не верит, слушать не желает. Говорят, что я из ума выжила. А я вот уверена, что его книжка доконала!

— Книжка? — Хорошо хоть раньше не вылезла с языком. — Какая книжка?

— Да шут его знает. Приволок откуда-то и целыми днями от нее не отрывался! Домашними делами совсем перестал заниматься и хозяйство забросил. Не будь тем помянутый! Ночью, сколько в туалет вставала, как не гляну — лежит, а не спит. Все глазами бешенными по листам бегает. В магазин, бывало, за продуктами пойдет — все, можно не ждать. Пропадет на день! Мы уж с Галей грешным делом думали, что бабу какую себе под старость лет завел! А оказалось, что он где ни сядет, везде в эту книжку уткнется и читает. А там хоть трава не расти! Я Гале говорила, что такое дело до добра не доведет. Да он, сколько его помню, никогда ничего не читал, а тут вдруг как с ума сошел. Так его и прихватило. Мы уже привыкли, внимания не обращали: ругаться-то было бесполезно, что об стену горох. Ну и в этот раз, сидит он себе на балконе, книжку эту свою на колени положил и все — немая просьба не беспокоить. Час прошел, два. Потом, когда на ужин пошли его звать, обнаружили, что он уж остыл. Преставился, пялясь в картинку на обложке. Дверь на ней была нарисована. Красивая такая. Так вот будто ушел он душой за эту дверь, оставив нас, горемык, без главы семейства. Всю жизнь она из него высосала! Он за неделю килограмм пять сбросил, осунулся и заострился. Я ее только виню. Сколько знаю, он никогда ни на что не жаловался. Сроду таблеток в рот не брал, а тут на тебе…

— Ты там опять за свое? — послышался из кухни строгий голос Галины. — Вы ее не слушайте, она такое насочиняет!

— Вот-вот! — ткнув в сторону пальцем, проворчала баба Нюра. — Мне никто не верит. Дурочку из меня делают. А я-то точно знаю, что погубила нашего Игоря эта книжка!

— А где она сейчас? — чувствуя, что едва держусь на ногах, спросила я, подумав о Пешке, который лаял на… призрака?

— Я ее в день похорон в гроб положила. Раз уж он семью на нее променял, пусть, думаю, с собой в могилу унесет, чтоб никого больше не сгубила, зла людям не принесла. Вот я как раз до твоего прихода его вещи перебирала, фотокарточки смотрела.

Старуха подвинула коробку и жестом пригласила сесть рядом. Очень вовремя: я еле держалась на ногах. Бабка вытащила из конверта фотографии с похорон. Я принялась их просматривать. Да, это действительно Печкин лежал в гробу, обложенный гвоздиками. Его жена Галина в черном платье склонилась над ним с застывшими на губах причитаниями. Баба Нюра поправляла угол подушки. Остальные, все незнакомые люди, стояли в сторонке. Теть Глаша, правда, тоже была среди людей, с повязанным выше локтя платком.

На других фотографиях было запечатлено кладбище. И вдруг я впилась пальцами в отложенный в сторону, мельком просмотренный снимок. На пару секунд зажмурилась и снова посмотрела. Гроб был заснят сбоку, а рядом с ним, прижимая к носу салфетку, стояла Лариска Зажигалка! Хоть она и была повернута в полупрофиль, хоть и прятала часть лица за салфеткой, я все равно ее узнала. По рыжим волосам, собранным в короткий жидкий хвостик, по широкому лбу и бесцветным глазам, уставившимся на лицо покойника. Но что она, черт возьми, делала на кладбище?

— А кто эта девушка? — спросила я у замолчавшей старухи и показала фото, ткнув пальцем в Лариску. — Ваша родственница?

— На поминках ее не было. Я точно помню. Наверное, дочь какого-нибудь знакомого Игоря. Родители, поди, прислали. Сама-то молодежь сейчас не разбежится выразить уважение.

Я поддакнула, заговорила бабке зубы, а сама тайком сунула фото под футболку. Заверив, что мне пора, распрощалась с соседками и вышла в подъезд. Усевшись на ступеньку, принялась изучать снимок. Баб Нюра сказала, что положила книгу в гроб. Я же нашла ее на скамейке, уверенная, что ее забыл в тот же день Печкин. Сама она ходить не умеет. Стало быть, кто-то помог ей вернуться, если только ее не принес с того света сам Печкин. Если бы я знала, что в зеркале мне являлся его призрак, меня бы точно положили в больницу. Он все это время был мертв, вот почему ни разу не ответил на мое приветствие. Вот почему дети, игравшие рядом, ему не докучали. Они его не видели, в отличие от меня и Пешки.

Заскочив в прихожую, я обула кроссовки, натянула куртку и, сунув в карман обернутую пакетом фотку, отправилась искать Лариску. Я должна узнать, какое отношение она имеет к Печкину! Может, она оказалась на кладбище, рядом с гробом только для того, чтобы вытащить из него книгу. Дабы покойник не умыкнул ее собой в могилу. Тогда она должна быть в курсе, что та окажется там. Откуда бы ей это знать? Но даже если и так, почему она не оставила ее себе? Как эта «путешественница» оказалась вновь у подъезда? И почему никто больше не прихватил ее, проходя мимо? Или она предназначалась мне, поэтому никто другой ее попросту не видел? В незапертую дверь уже проскользнул один смертный. Теперь и Либра шагнула одной ногой в тот книжный ад. Я хотела верить, что у соседа не выдержало сердце от слишком ярких впечатлений. Иначе… Кому-то было выгодно, чтобы убийцей считали книгу? Сплошные вопросы!

И не единого ответа.

Что я только не думала, пока рыскала по всем забегаловкам, где обычно зависала рыжая Барби. Никакого путного объяснения я так и не нашла. Не нашла я и Лариску. Никто ее не видел, где живет — не знал, где могла находиться — даже приятели были не в курсе. Когда не надо, так всплывала, а понадобилась — днем с зажигалкой не сыщешь!

Домой я возвратилась уже затемно. Промокшая, замерзшая, злая и растерянная. Идти в квартиру, где лежали вещи покойного и книга-убийца, побывавшая в гробу, мне совсем не хотелось.

Увидев сидевшую, как ни в чем не бывало, у моей двери Лизавету, я выскользнула обратно на улицу. Обошла сторонкой облюбованную призраком скамейку и зашагала к остановке. Поеду к родителям, переночую у них. Правда, начнут осыпать вопросами… Нет, напрошусь лучше к Верке.

— Денька! — окрик в тишине полупустого парка. Я отыскала взглядом бегущего ко мне, прыгающего через лужи Женьку. — Привет. Ты куда это?

— Переночевать пустишь? — уклонилась от ответа я. — Только без всяких там задних и передних мыслей! Нечего тут глазами сверкать.

— Замуж за меня пойдешь? — воспользовавшись моим зависимым положением, пошел в атаку Женька.

— Просила же обойтись без шантажа. Все, иди на фиг.

Женька хмыкнул, подхватил меня под локоть и увлек в компанию новых дружков, с которыми сидел на сырой лавке у фонтана. Психи! К счастью, я долго там не задержалась: двое начали ко мне подкатывать, а Женька заревновал и поспешно меня увел.

Только возле своего дома он заговорил о Либре. Я вспомнила о Косте, что так и не объявился. Неужели страсть к Русалке прошла, едва та вильнула хвостом и обдала пеной равнодушия? Но просто по-человечески мог навестить ее в больнице, узнать, что случилось?

Наконец, мы с Женькой оказались в тепле! Я стянула с себя мокрую куртку и раскинула ее на спинке стула. Включив в зале свет, обшарила взглядом бардак, выискивая, что можно надеть, пока мои джинсы и футболка не высохнут. Случайно наткнулась на алую ночную сорочку. Это ведь Веркина! Что она здесь делает?

— Жень? — взяв ее за кружевные лямки, пошла я в кухню, где Женька ставил греться чайник. — Откуда у тебя это?

— Алик дал потаскать. А я ему помаду одолжил! Красный — мой любимый цвет.

— Женька! Я серьезно!

— Я что, не могу привести к себе девчонку? Мы еще не женаты, так что не устраивай сцен ревности.

— Ты прекрасно понял, о чем речь. Это комбинация Верки. Я ей ее подарила.

— Ну и что? Да, это Верка ее здесь забыла. Чай будешь?

— Ты с ней спал?

— Нет, дремал. Ну а ты, как думаешь? Что я с ней в геймы среди ночи резался?

— До или после того, как она объявила о своей помолвке?

Женька глянул на меня обиженно. Я опомнилась, но было уже поздно. Что ж я не додумалась хотя бы для проформы сделать вид, что умираю от ревности?

— А тебе не все равно? После. Могу даже дату назвать, если тебе это так важно. В тот вечер, после пикника у лесопосадки. Когда ты наговорила Верке о ее женихе такого, что она, прежде чем закабалить себя семейными узами, бросилась прощаться с радостями жизни. Учитывая твою беспамятность, кину еще одну подсказку. В тот вечер ты, в порыве звериной страсти исцарапала Леху, которого объездила в присутствии его девчонки.

— Да, мы оба хороши, — усевшись на табурет, с усмешкой сказала я, нагло пододвигая к себе чашку с чаем.

Женька ухватил мою чашку и отодвинул в сторону, вынудив посмотреть на него. Какой же холодной, бездушной тварью я себе показалась, отразившись в его карих глазах! Я так полосонула его лезвием своей негаданной страсти, что он попытался затушить вскипевшее чувство в объятьях Верки. Просто, чтобы сравнять счеты. И узнать, что чувствовала я с тем, к кому всегда относилась как к младшему брату. С кем пережила то, что никогда не испытывала с самим Женькой. В руках Лешки я неистово плескалась, завывая морской сиреной, содрогаясь от дьявольского смеха и теряя сознание.

Ну в чем я виновата, Женька? Лишь в том, что не могу в тебя влюбиться. Что не могу смотреть на нас обоих после проведенной вместе ночи. Что не научусь никак пересиливать отвращение к самой себе. Я не приспособлена даже к тому, чтобы просыпаться в чьих-то объятьях. Глупо, но я стыжусь своего… бесстыдства. Я без вины виноватая.

Я придвинула к себе чашку и продолжила размешивать давно растаявший сахар. Женька удрученно вздохнул и, обреченно махнув рукой, ушел в ванную. И снова все мои мысли обступили любопытными зрителями события сегодняшнего дня. Кошка, сумка, вещи. Новость о том, что Печкин умер еще в мае, не иначе как доведенный книгой, после вернувшейся из гроба. Фото, на котором запечатлена Лариска. Либра, лежавшая на книге, угроза Алика, что я могу быть следующей, разгаданные им тайны приоткрывшегося мира. И автор-дьявол, находившийся среди нас. Я буду следующей жертвой. Но кого? Книги, Элпис или маньяка Алика? С какой стороны ждать опасности? Я загнана в ловушку, не имеющей дверцы. Моя жизнь крошится. Медленно разлагается, буквально из-за ничего.

Из зала посыпались маты. Я убрала с лица ладони и открыла глаза, утонув в непроглядной тьме. Снова вырубили электричество. А Женька только вошел во вкус какой-то геймы. Мог бы уж разориться и купить себе нормальный источник бесперебойного питания.

Я добралась до зала и, сдвинув в сторону шмотки, села на разложенный диван, занимавший половину комнаты. Женька, включив на мобильном фонарик, свалив попутно стопку дисков, посветил мне в лицо. Я, прищурившись, смотрела на него, не понимая, чего он застыл.

— Может, ты уже перестанешь светить мне в глаза? — спросила я, заметив, как он вздрогнул. — В чем дело? Жень, я с тобой, кажется, говорю? Алле, ты меня слышишь?

Женька опустил фонарик и, спотыкаясь, натыкаясь на углы, вышел в прихожую. Час от часу не легче! С ним-то что такое? Думала, только Алик страдает подобными заходами.

Судя по грохоту, Женька искал на кухне свечу, но разве в таком беспорядке найдешь что-нибудь быстро и вовремя? Я отправилась ему на помощь. Общими усилиями откопали захудалый огарок и подожгли его, потеснив кухонную тьму.

— Что ты на меня так смотришь? — поймав на себе изучающий взгляд Женьки, осведомилась я.

— Хочу понять, что стало с Кибелой. Куда она пропала? Кто занял ее место? Эту девушку я совсем не знаю.

— Ты любил во мне свет, почему же не можешь полюбить мой мрак? — Я рассмеялась и поднялась, двинувшись к нему. — Он влечет тебя, окутывает неизвестностью, но и страшит. И в этом мороке охотник вдруг превращается в добычу.

— Э-э, ты чего? — попятился от меня Женька и уперся ногами в подоконник.

— Я буду звездой в твоей непроглядной ночи. Ты будешь принадлежать мне.

— О чем ты говоришь? Ты меня пугаешь.

— Один грамм жертвенности взамен двадцати одному грамму твоей души.

Женька присел на подоконник: пятиться уже было некуда. Я оказалась рядом с ним, уплывая в глубины цветных отражений его зрачков. Я ощущала покачивающихся над плечами змеек, вдыхала аромат гривилат куки и властвовала над влюбленным сердцем. Сердцем шута. Уверена, Женька тоже видел и цветок, и серьги, и висящий на груди ключик, отражающий свет огарка. Чувствовал на ощупь теплый бархат платья, острые пуговицы и колючие стразы, выложившие завиток на обнаженном плече. Но тому, что он прошептал, запустив пальцы в мои еще сырые волосы, я почему-то придала значение намного позже.