Невеста наместника

Глава 18. Старые портреты

Шеддерик та Хенвил

Сиан был тот самый, которого отрекомендовал Эммегил. Старик в темной мешковатой одежде держался, словно снизошедший до крестьян император. Подозревать его в том, что это он подтолкнул коллегу та Манга в распахнутое окно, выглядело бы глупостью. Но Шедде все равно подозревал. Сианы владеют многими силами, неподвластными обычным людям.

У распахнутого окна лежала раскрытая книга, но старик не заглядывал в нее даже для вида. Несколько вешек, украшенных приметной резьбой, были воткнуты по всей комнате, одну Кинне держал в руке, не особо представляя, что с ней делать.

Шедде, который в теории представлял, что делает сиан, притворялся, что не обращает на старика внимания. Это, кажется, старика полностью устраивало.

Когда Кинрик — по глазам было видно — перестал страдать от грандиозного предательства Вельвы Конне и начал страдать от безделья, он плюхнул перед ним довольно толстую стопку бумаг.

— Что это?

— Это? Проект изменений налоговой системы в Танеррете. Никто не отменит ежегодную подать в пользу империи. Но кое-что, если мы хотим иметь мирную процветающую провинцию, а не тот кошмар, что устроил на Побережье наш батюшка, сделать нужно прямо сейчас.

— Откуда это?

— Над этим, — задумчиво сказал Шеддерик, — мы работали с казначеем и его помощниками подробно и внимательно последние дней… ну дней десять. И весь предыдущий месяц сочиняли расклад, который и нас в убыток не вгонит, и у метрополии не вызовет вопросов. И позволит хоть немного вздохнуть местным дельцам. Это только предложение, имей в виду. Дорабатывать после обсуждения с городом придется уже тебе.

— Шедде… я не смогу. — Выставил вперед руки Кинрик, забыв про вешку, — Я вообще ничего в этих цифрах…

Сиан сердито зыркнул на него, но поскольку «инструмент тонкой магической настройки» почти сразу вернулся в прежнее положение, ничего не сказал.

— У тебя умная жена. И очень толковый казначей. Так же неплохо привлечь та Торгила, он у нас привык заниматься исключительно праздниками, а это неправильно. Советник он, или кто?

— А может, все же, ты…

— За неделю? Сам знаешь, если на Побережье штиль, то значит, в открытом море ветер дует с севера и северо-востока. Это попутный ветер, флот прибудет дня на три раньше, чем мы рассчитывали.

— Но может, ты все-таки останешься. Ты здесь нужен, император не может этого не понимать.

— Если все прошло хорошо, у императора этой зимой родился долгожданный сын…

— И?

— И. Как ты думаешь, кто сейчас официальный, признанный наследник императорского престола? И почему?

Кинрик никак не думал. Он всегда принимал решения императора как данность. Император — это стихия. Может солнышком пригреть, а может и молнией осалить. И причины искать бессмысленно.

— Ладно, — нехотя подвинул он к себе папку. — Попробую разобраться.

— Это не все.

Шедде положил перед носом брата еще одну папку, лишь чуть меньше предыдущей.

— А это?

— Проект управы порядка в нижнем городе. Структура, система подчинения, финансирование. Еще сейчас у нас в работе — предложения по реконструкции порта и старых пирсов, а так же ремонт моста через Данву… но это уже потом.

— Шедде, ты спишь вообще?

Вопрос заставил Шеддерика задуматься — Кинрик был вторым человеком, за последние дни, намекнувший ему, что изредка надо и отдыхать.

«Вообще», он спал. Часа по три-четыре каждые сутки. А в эту ночь — даже шесть.

Но сделать предстояло еще очень много.

Кинрик вскочил вдруг, подошел к окну. Поежился от прохладного весеннего ветра. Сказал:

— Шедде, мне страшно. Если одна плохо соображающая девица смогла подстроить тот пожар, и ей почти удалось уйти от наказания… Что будет, если кто-то более умный попробует устроить что-то подобное? До вчерашнего дня я не знал, насколько мы не защищены. Насколько врагам легко нас достать!

— Это означает только, что тебе нужны сильные и надежные друзья. И уж это будет зависеть только от тебя.

Поморщился — звучало это как наставление. Да вообще, многие его речи в последнее время выглядели именно так. Шеддерик внутренним чутьем чуял — открытие навигации добра не принесет.

— Юноша! — возмутился старый сиан, — Немедленно вернитесь в кресло. Если вам немного полегчало, это еще не значит, что процедура окончена!

— Да, конечно. Шеддерик, я у тебя еще кое-что хотел спросить, но не знаю, уместно ли это.

Что он такого еще придумал?

Чеор та Хенвил достаточно хорошо знал брата, но предугадывать его внезапные смены тем и вопросов так и не научился.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Конечно, спроси.

— А скажи мне… наша… то есть моя… мальканка. Она вообще знает, что ты уедешь?

Спросил так спросил. Шеддерик от души надеялся, что знает. Весь двор знает.

— Я прогуляюсь, — сказал он одновременно и брату и сиану. — Как закончите, сможете найти меня на гранитной набережной.

Рэта Темеришана Итвена

Темери вытянула из груды длинную гвоздастую доску и почувствовала, как из расширившегося отверстия потек прохладный воздух. Это был все тот же застоявшийся, сырой воздух подземелья, но что-то его потревожило, сдвинуло. Вероятно, где-то там, дальше, было окно или отдушина.

Коридор был тот самый, который она собиралась обследовать еще позавчера, но отвлеклась на покои Шеддерика. События этого утра, а особенно — прошлой ночи, заставили ее снова вспомнить, что от этих коридоров может зависеть ее жизнь. А значит, откладывать их исследование ни в коем случае нельзя.

Коридор оказался весьма многообещающим. Несколько выходов в жилые комнаты, потайное отверстие, сквозь которое видно часть большого каминного зала. И вот теперь — это. Здесь была, похоже, самая древняя часть туннелей. Проход выложен огромными блоками, некоторые больше шага в длину. Почти чисто. Этот завал оказался первым на участке в три десятка шагов. Жаль только, что это был узкий ход, приходилось наклоняться и локти то и дело задевали стену.

В этом месте одна часть прохода заканчивалась, путь вел вверх, и вот с этого самого «верха» что-то осыпалось.

Если бы обвал был глухим, притока воздуха Темери не ощутила бы. Но он ей не показался. А значит, стоило потратить немного времени на расчистку.

На стене нашлось место, куда поставить свечу. Запас был в кармане, и это вселяло надежду, что возвращаться придется не наощупь. Парадоксально, но эта старая часть системы, кажется, сохранилась намного лучше всех прочих.

Темершана решила время зря не тратить и принялась вынимать пласты мусора и укладывать его вдоль стены прохода, таким образом, чтобы потом можно было пройти мимо, не запнувшись.

Оказалось, досок было немного, около десятка. Но к ним добавлялся песок, каменная крошка, куски давно прогнившей, рассыпающейся прямо в руках ткани. Платье оказалось упачкано и, скорей всего, спасти его уже не удастся — но это было старое платье, дареное еще Тильвой. Его никто не вспомнит и не хватится.

Наконец она смогла посветить вверх и увидела грубые ступени из округлых деревянных балок, трухлявых, но настолько толстых, что ступать на них все еще можно было, не опасаясь. Ступени вели полого наверх. Да, на них оставались обломки и мусор, но подниматься-то этот мусор не мешал.

Новый участок тоннеля заканчивался знакомой секретной дверью, очень похожей на ту, что вела в ее собственную комнату. Темери нашла выступающий у самого пола камень, и уверенно надавила на него ногой. Если знаешь, что делаешь, то не тратишь время на рассуждения. Она лишь убедилась, глянув сквозь потайное оконце, что за дверью совершенная темнота и тишина.

Где-то внутри стены затрещали, напрягаясь, столетние механизмы. Дверь приоткрылась, но не сильно. Впрочем, некрупной Темери пролезть оказалось в самый раз.

Темери подняла свечу, но все равно не поняла, где находится. Помещение наполнял холодный свежий воздух, единственным источником света оставалась ее свеча.

Большое, просторное помещение, захламленное старой мебелью, кажется так. Забытый склад. Может, кладовая, в которую снесли на время ремонта или реконструкции ненужные вещи.

Некстати вспомнилось, что им с Кинриком жить отдельно друг от друга осталось несколько дней. Как только рабочие закончат ремонт в прежних покоях наместника, ей придется перебраться туда…

Сердце стукнуло не в лад. Кинрик неплохой, иногда забавный, иногда слишком увлеченный или серьезный. Но с дня свадьбы она понимала, что никогда не увидит в нем мужа. Друга, брата, кого угодно — только не мужа.

И если бы не любовное зелье, он тоже это понимал бы. Но теперь… кто знает, что будет твориться у него в голове теперь, когда сиан закончит свою работу?

Темери не хотелось его обижать.

Но выхода из сложившейся ситуации она не видела.

Она стояла у секретного входа и слушала тишину… когда вдруг поняла, что тишина не абсолютна. Тишину нарушал далекий гул прибоя, кажется, можно было разобрать даже крики чаек. А это неминуемо означало, что сейчас она где-то недалеко от моря. Под набережной?

Верхняя гранитная набережная окаймляет высокий берег, с нее открывается прекрасный вид на бухту. Если идти из цитадели напрямую, не через городские ворота, то на полдороге в парке будет красивый павильон.

Хотя нет. Павильон сгорел во время осады. Там только развалины. А здесь не ощущается даже намека на запах гари. После вчерашнего Темери бы обязательно заметила и поостереглась сюда входить.

Запах, надо сказать был. Пахло, как везде в коридорах, сыростью и мышами, но еще здесь присутствовал и запах водорослей. И если можно так сказать, мыши ощущались куда явственней, чем внизу.

— Эй! — полушепотом окликнула она.

Эха не образовалось. Звук растаял, едва успев слететь с губ. Но в ответ вдруг что-то зашуршало, пискнуло, двинулось из тьмы, заставив затрепетать пламя свечи. Темери резко пригнулась. И только потом сообразила, что это могла быть летучая мышь. Пришлось потратить несколько мгновений, чтобы унять дрожь в руках и коленях. Темери и сама не ожидала, что так отреагирует на в общем-то тихий звук!

Время шло. Если стоять на месте, ничего не сможешь узнать. Да к тому же от свечки остался совсем небольшой огарок. Как только она догорит, придется зажигать запасную и начинать осторожный путь назад.

Посветив вокруг, она обнаружила узкий проход-лаз между старым шкафом (или это не шкаф?) и горой обшарпанных стульев. Стулья все были одинаковы и когда-то вероятно составляли гарнитур, но Темери это не интересовало… до того момента пока она не обнаружила вдруг в свете свечи кусок обивки. Обивка была ей знакома — такая ткань украшала мебель в отцовской гостиной. А еще на ней были темные, почти черные пятна. Она даже не сразу догадалась, что это — кровь. Может быть, кровь кого-то из защитников замка. А может — кровь кого-то из родственников, из знакомых… а может, кого-то из врагов.

Она зажмурилась, прикоснулась пальцами к куску запятнанной ткани.

Это была вещь времен завоевания Побережья. Это была вещь, которая помнила мир до ифленского нашествия. Неудивительно, что эту мебель со всей цитадели собрали и стащили в этот никому ненужный склад. Это было не отремонтировать и не отчистить.

Темери выбралась из завала на небольшую пустую площадку у противоположной стены и совсем не удивилась, обнаружив там плотно прикрытую низенькую деревянную дверь.

Как-то же хозяйственные ифленцы должны были сюда попасть? И не по тайным ходам. Иначе они о них знали бы и активно пользовались.

Здесь, у стены, стояло темное и пыльное, треснувшее посередине на несколько кусков зеркало. Оно отражало и усиливало свет свечи, разделив его по числу осколков. Темери огляделась, подхватила с полу какую-то тряпку и осторожно протерла стекла. Стало значительно светлее. Можно даже оставить свечу на подлокотнике расколотого в давние времена дивана, и оглядеться внимательней и подробней.

Неподалеку отыскался кованый напольный канделябр, который она даже помнила — он некогда стоял в парадном зале у камина. За что его отправили в ссылку, было неясно — в некоторых чашечках еще оставались свечные огарки. Это навело Теменри на идею, и она тут же ее воплотила, увеличив количество света так, что хоть читай.

И сразу заметила еще кое-что — парадные портреты! То есть, она узнала резные дубовые рамы, но что это еще могло быть?

Надо только откинуть ветошь и чуть развернуть картины изображением к свету.

Первое разрезано наискось, на нем был незнакомый ей седобородый мужчина. Старый, растрескавшийся холст, а судя по костюму, жил этот достойный рэтах лет сто назад.

Следующий портрет уцелел, и на нем была целая семья. Вот его Темери вспомнила. И вспомнила, как мама показывала на маленькую девочку в центре и говорила — смотри, Шанни, это ведь я! Рядом с мамой-малышкой стояли в красивых платьях ее родители. Их Темери не застала, но много слышала о них.

Она торопливо, словно кто-то мог отнять, отставила эту картину в сторону. Потом обязательно, любыми правдами, вернет ее в замок! Даже если больше ничего интересного не сможет отыскать!

Но на этом везение не кончилось. На следующей картине были мать и отец. Художник запечатлел их как будто бы в день свадьбы, в ярких лучах летнего солнца.

Картина словно впитала то давнее солнце и ту их радость. Они ведь любили друг друга. Они, бывало, ссорились, иногда чего-то не понимали, но совершенно точно любили. Мама на картине улыбалась и смотрела в небо. А отец… он не улыбался, но так смотрел на маму, словно она была его небом.

Когда-то эта картина висела у них в спальне.

Темери полюбовалась на нее и тоже отставила. Еще портреты — старинные, с важными правителями и их строгими женами. А вот снова знакомое лицо. Верней — лица.

Групповой портрет семьи ретаха Итвена. Оказывается, у Темери была очень большая семья, и многих из этих людей она даже никогда не видела. Конечно, писался он не с натуры, а по другим изображениям. Но художник был мастером, это видно по тому какими живыми кажутся давно мертвые люди.

Она стала считать. Вот отец. Вот мама. Вот дедушка. Вот еще знакомое лицо — брат деда. Рядом его сын, мальчик чуть старше десяти. Он был бы дядей Темери, если бы дожил.

Пожилая женщина. Кем она приходилась семье, Темери не знала никогда, все звали ее просто Котри. У нее всегда было печенье и вкусные булочки, и она давала их детям без счета. Здесь, на портрете, она намного моложе, чем Темери ее помнила. Здесь у нее еще черные длинные волосы. В воспоминаниях они были уже совсем седые. Ходила Котри медленно, опираясь на кривую тросточку. Нашествие она тоже не пережила. Вот молодой хозяин Каннег… вот красивая девушка, кажется, папина племянница.

Стоп.

Темери даже зажмурилась, и простояла так, посчитав до десяти. Открыла глаза. Схватила свечку, поднесла ее к портрету.

Нет, сомнений быть не могло — на нее действительно с картины смотрел молодой хозяин Каннег.

Странно, удивительно, непонятно — кто он? Как остался жив, почему она помнит многих других обитателей замка, даже случайных знакомых, а его — нет? Он родственник? Наверное да, ведь на парадном семейном портрете могут быть только родственники. Но тогда он имеет не меньше прав на власть в Танеррете, что и она. Ах, да… Танеррет же — Ифленская провинция. Здесь нет, и не будет другой власти.

И наверное, он — один из тех, кто планировал восстание и переворот, кто хотел смерти ифленцам.

Но передумал.

Из-за нее?

Темери перевернула холст, в надежде, что сзади есть подпись или хоть какое-то указание, кто здесь изображен. Но нет. Не было никаких подписей или дополнительных бумаг.

Все-таки. Кто же он. Кто же он.

Дрожащими руками она составила картины обратно, даже ветошь повесила почти как было. Бежать назад? Рассказать чеору та Хенвилу? Или пока не рассказывать?

Что сделают ифленцы, узнав, что хозяин Каннег — не тот, кем его принято считать?

Что сделает сам Каннег?

Одни вопросы.

Темери подошла к невысокой дверце у зеркала, и почти без надежды, что она откроется, толкнула от себя.

Дверь отворилась со страшным скрежетом. Ее, похоже, и на самом деле не смазывали последние десять лет. А может, и не открывали.

Темери думала, за дверью окажется улица: какие-нибудь прибрежные скалы, или еще что-то подобное. Но нет.

Там оказалась винтовая лестница, убегающая и вверх, и вниз.

Подумав, Темери решила пойти сначала вниз. Если тайный ход за пределы замка и существует, то наверняка где-то там.

Выход нашелся через два пролета. Наполовину заваленный давним обвалом, со снесенной камнями дверью, это все-таки был выход, и даже понятно, куда он вел. Сквозь оставшееся свободным пространство, сквозь голые ветки прибрежного кустарника была прекрасно видна и бухта, и дельта Данвы, и немногочисленные корабли на рейде.

Да отсюда можно и осторожно пробраться вдоль береговых скал в верхний город, а можно еще спрятать лодку в одном из здешних многочисленных гротов, и если будет нужда, — на ней пересечь бухту и оказаться в порту. Можно еще попробовать обогнуть цитадель и выйти в поля южнее крепостной стены.

Столько замечательных возможностей!

И, кажется, она знает, что наверху! Сторожевая башня.

Самая древняя часть крепости. С нее все начиналось. Сейчас ее переоборудовали в маяк, и наверху есть огромное зеркало, возле которого дежурный смотритель в туманную или просто бурную ночь, зажигает огонь, чтобы корабли видели, где расположен мыс и стороной обходили гряду подводных скал неподалеку.

Сейчас на маяке никого не должно быть и можно туда подняться и увидеть всю бухту и весь город целиком. Так же, как тогда, когда она встретилась с Золотой матерью Ленной. Но на этот раз днем. И смотреть не волшебным зрением служительницы, а своими человеческими глазами!

Темери так и поступила.

Двери действительно были все открыты. Помещения маяка не казались обжитыми, но присутствие людей в них ощущалось. Это и свежие факелы в стойке у основного входа, и скатерка на столе в сторожке. Большая масляная лампа возле зеркала.

Темери подошла к перильцам и взглянула на город.

Тоненг казался золотым в дневных лучах. Красные крыши, белые и желтые стены, пока безлистые, бурые деревья…

Город был прекрасен. Хотелось сделать все, чтобы он никогда-никогда больше не столкнулся с кровавым завоеванием.

Она повернулась в другую сторону. Цитадель… Серая стена, нагромождение башен, ворот, укреплений. Дом. Почти настоящий дом. Нет, она мечтала, может быть о другом доме. Не таком огромном, но уютном, в котором были бы живы все родные и друзья.

Она перевела взгляд на верхнюю гранитную набережную. Ее отсюда тоже было хорошо видно. Прямая, пустынная, она тянулась далеко вперед. Над ней скрещивал ветви парк.

Сверху было забавно смотреть и видеть, какие люди там внизу маленькие. Что они могут?

Впрочем, человек на набережной был только один.

Он медленно шел, ссутулившись, вдоль парапета, в сторону маяка. Темери почему-то сразу поняла, кто это. Но все равно продолжала смотреть, даже понимая, что он не обрадовался бы, узнай о случайном свидетеле этой прогулки.

А потом он вдруг легко расправил плечи и легким движением вспрыгнул на парапет. Море далеко внизу было спокойным, ветра тоже не было, но от бездны его отделял один лишь шаг, да не шаг даже, одно неловкое движение. Но разве Шеддерик та Хенвил думает об осторожности?

Он, легко балансируя на узкой кромке, постоял, подставив лицо солнцу, а потом пошел обратно, как по тропинке.

Темери проводила взглядом его спину. До того момента, пока он не спрыгнул обратно на землю. И только после этого вспомнила, что надо дышать.

Ей тоже настала пора возвращаться. И лучше бы через подземелье — чтобы избежать вопросов о том, где она умудрилась так испачкать платье, руки и лицо.

Шеддерик та Хенвил

Шеддерик заметил, что слишком часто поглядывает на бухту. Но ждать прибытия ифленского флота было рано. Даже при попутном ветре у него есть еще минимум три дня.

Можно, конечно, передумать и спешно отправиться с посольством в Коанер или вовсе — в Тильсе, через пролив. Но от судьбы нельзя бегать до бесконечности.

Как показала практика, с родовым проклятием вполне можно жить, надо только делать это так, чтобы рядом не оказывалось кровных родственников и близких друзей.

Но в хрупком равновесии между собственной жизнью и интересами государства появилась — должна была появиться! — еще одна гирька, новорожденный ребенок императора. И на какую чашу весов эта гирька упадет, Шеддерик не сомневался.

С того самого дня, как Хеверик та Гулле за что-то понравился сестре Ифленского императора, этих самых гирек накопилось уже немало: интересы империи превыше всего. Хеверик был особо приближен к императору, в молодости был обаятельным офицером, решительным и пользовавшимся популярностью у женщин. Его дружба с императором могла бы затянуться еще на годы, если бы не внезапный и тайный роман с принцессой, результатом которого, как нетрудно догадаться, стал очередной бастард императорской крови, который еще и родиться успел раньше, чем законный наследник.

Император, конечно, отправил Хеверика подальше, а сестре позволил оставить мальчишку при себе. С некоторых пор в императорской семье бастардов держали под рукой и вели строгий учет всех, в ком есть хоть капля крови ифленских властителей…

Все детство Шедде провел при дворе, получил очень неплохое домашнее образование, но счастливая жизнь в одночасье кончилась. В тот осенний день умерла мама, а император признал его единственным наследником. Хеверика же официально простил и приказал не спускать с мальчишки глаз. Разве что ко двору не вернул. Тогда Хеверик уже был командиром одного из военных кораблей, воюющих в Северном Тильсе.

Хеверик, надо отдать должное, быстро придумал, что делать и отправил внезапно обретенного сына в Рутвере, в офицерскую школу морского флота. К тому времени у него самого как раз родился законный наследник… наследник, которому из-за опалы нечего было наследовать.

В Рутвере Шедде нравилось — как нравилось представлять себя путешественником или солдатом или капитаном в одной из больших экспедиций императорского флота. И все складывалось очень даже неплохо, и карьера, и планы — пока в один из дней ему не рассказали о фамильном проклятии и о том, что защититься от него невозможно.

Шедде не очень любил вспоминать то время.

В то время у императора тоже появился первенец. Он не прожил и двух дней, был слишком слаб, но эти дни рядом с Шеддериком неотлучно находились два охранника из особой императорской гвардии. Императрица умерла вторыми родами. С тех пор император долго не женился. И, кажется, был рад узнать, что его незаконнорожденный племянник умудрился пережить свой двадцать первый день рождения…

И когда Хеверик та Гулле собирал флот для войны в Танеррете, Шедде осуществлял свою давнюю мечту — отправиться на поиски новой земли, о которой писали мореплаватели прошлого, что она есть где-то к юго-востоку от Тильского пролива.

Блестящий выпускник Рутвере, прекрасно показавший себя во время нескольких коротких компаний против пиратов, он оказался одним из двух капитанов, которых император утвердил в ту экспедицию. Тогда уже Шеддерик обзавелся и этхарскими саругами, и дружбой Роверика, и пониманием того, что ифленский двор, каким он его помнил — совсем не тот, что есть на самом деле, а мир в целом — несправедлив и жесток.

Прохладный ветер с моря навевал дурные мысли, но небо было ясным и безмятежным.

Ведь есть надежда, что императору просто интересны саруги как способ защиты от проклятия. Но при любом раскладе шансов остаться на Побережье у Шеддерика было мало. Это было в письмах и докладах, которые сианы морской цепочкой передали с островов до закрытия прошлой навигации.

Вот и нужно успеть привести дела в порядок. Так, чтобы у Кинне было хоть немного времени во всем разобраться и собрать рядом с собой достаточно толковых и верных людей.

У него-то нет родового проклятия, даже наоборот. Кажется, все семейное обаяние досталось именно ему.

Правильно Шедде взял его сегодня с собой на встречу с мальканами. Кажется, хозяину Каннегу он понравился, да и Янне убедился, что вреда рэте он не причинял и не собирается.

А сама рэта весь вечер думала о чем-то своем. Хмурилась, словно споря с кем-то у себя в голове. Шеддерик нет-нет да посматривал в ее сторону — что скажет? Как отнесется к новостям?

Себе-то можно признаться, что было неправильно сообщить ей о своем вынужденном отъезде именно так. В присутствии Янне, Каннега, брата, других людей — представителей города и цитадели. Это было неправильно, даже если она уже знала.

Впрочем, время еще есть — можно поговорить, например, сегодня днем, как сестры Золотой Матери призовут тень мертвого сиана к ответу.

Да, так будет лучше всего.

Шеддерик прохаживался по холодной верхней галерее, накинув на голову капюшон от ветра. Кроме него здесь никого не было, да и час слишком ранний, все спят. Но в какой-то момент вдруг услышал подозрительный тихий звук. Словно кто-то едва сдерживает слезы, пережидая, когда же любитель утренних прогулок убредет куда-нибудь подальше.

Он даже вспомнил, что слышит этот звук не впервые. Мимо этого места он проходил уже раза три — галерея не такая уж длинная.

Шеддерик огляделся и увидел, наконец, источник звука. Источник сидел, забравшись с ногами на белую летнюю скамейку, присыпанную редкой прошлогодней листвой. Подол длинного коричневого платья складкой спускался до земли, а руки обхватывали колени. Шеддерик ее узнал — Шиона, компаньонка рэты.

Первая мысль, заставившая даже замедлить шаг, была — что-то случилось с Темершаной, но вчера они втроем вернулись из города почти в полночь, и с ней все было нормально. Значит — другое.

— Позволите вам помочь? — спросил он, подойдя к скамье и дождавшись, пока девушка, наконец, обнаружит, что ее уединение нарушено.

Но та вдруг охнула и вся сжалась, как будто хотела стать еще меньше, хотя — куда уж. И так — словно воробей, нахохлившийся на веточке.

«Ну вот, — подумал Шеддерик. — Уже и юные девицы стали меня бояться».

— Я вас напугал? Извините. Не смею нарушать ваше уединение.

Поклонился и отступил. Зачем еще больше-то ее пугать?

И так понятно, что она тут на рассвете оказалась не просто так. Но захотела бы — рассказала.

Он уже почти ушел, как вдруг девушка передумала молчать.

— Постойте, благородный чеор.

Обернулся. Она уже стояла, глядя в землю и сцепив пальцы в кружевных перчатках. Почему-то эти перчатки первыми бросились в глаза.

— Скажите… меня тоже арестуют? И посадят в тюрьму?

Шеддерик склонил голову набок, и не подумав, спросил:

— А есть за что?

Из красивых глаз юной мальканки тут же потекли слезы. И она несколько раз медленно кивнула.

— Я ведь тоже…

Она тоже участвовала в поджоге и в истории с зельем? Но Гун-хе проверил всех приближенных рэты, всех ее недоброжелателей и даже некоторых из тех, кто просто имел счастье с ней разговаривать. Совершенно точно Шиона была ни при чем.

— Рассказывайте же!

— Мне тоже… очень нравится… нравился… наместник. Я даже написала ему письмо! И я молилась Ленне, чтобы он обратил на меня внимание! А все знают уже, что Вельва… что Вельву арестовали, потому что она его любит.

— Вельву арестовали, потому что она, возможно, причастна к поджогу усадьбы Вастава и еще потому, что она подлила Кинрику столько любовного зелья, что он чуть ума не лишился. Вы тоже подливали моему брату любовное снадобье?

— Нет! И Вельва не подливала. Она не могла, я ее знаю. А если и подливала, то ее нельзя так уж винить. Ведь это из-за любви!

С такой точки зрения Шеддериик на этот вопрос еще не смотрел. Он почему-то сразу был уверен, что дело не в романтических чувствах, если они и были. Скорей — в жажде власти и денег. А гибель сиана та Манга косвенно доказывала его правоту. Если сиан причастен к афере с монастырским письмом, то скорей всего каким-то образом он связан и с другим важным кусочком мазаики — с заговоренным колье. Хотя заклятье накладывал другой сиан, этот тоже был замешан.

— Девочка, — сказал Шедде мягко, — ну какая же это любовь, когда один травит другого, чтобы лишить его права выбора и навсегда привязать к себе? Мне кажется, это называется как-то по-другому.

— Я думаю, — глаза у Шионы высохли, она шмыгнула носом и предположила, — все равно. Вельва просто не могла рассуждать здраво. Так бывает, если очень кого-то любишь…

— Не буду спорить. Если очень кого-то любишь, здравомыслие часто отправляется отдыхать, пуская на свое место безрассудство. Но если любишь, то желаешь человеку только хорошего, ведь так? Чтобы тот, кого тебе выпало любить, был счастлив?

— Одиночество не приносит счастья, благородный чеор. Ей просто хотелось, чтобы ее заметили. Я ее хорошо понимаю, ведь раньше тоже этого хотела. Ей хотелось, чтобы он с ней разговаривал, а не просто здоровался при встрече и чтобы были свидания. Зачем я вам это говорю? Пожалуйста, не слушайте меня!..

«Ей хотелось, — Шеддерик сказал бы это вслух, если бы перед ним стояла не заплаканная юная девушка, а кто-то повзрослее и посильнее, — забраться в постель к Кинрику и потихоньку тянуть из него подарки и деньги на праздники и приемы. А потом, может, убрать конкуренток и самой стать супругой наместника».

Но ответил он иначе.

— Ничего дурного вы не сказали. Кинрик хорош собой и нравится многим девушкам.

— Даже слишком многим, — впервые улыбнулась она. — Я решила, что больше не буду искать его внимания, когда поняла, что стану третьей или четвертой в очереди. И что те, кто все-таки своего добился, все равно не станут его законными женами. И я оказалась права!

За одним исключением. Нейтри. Нейтри брат действительно любит.

Еще летом Шеддерик не поверил бы, что Кинрик может остепениться и выбрать одну из десятка всегда сопровождавших его девиц. Да пожалуй, потому он без всяких сомнений и настаивал на свадьбе с мальканкой, что был уверен — Нейтри тоже ненадолго, что вскоре появится кто-то еще, а потом еще кто-то.

Ночь после пожара приоткрыла ему, чем на самом деле живет брат. И хотя раскаянья он не чувствовал, но понимать Кинрика ему стало немного легче.

— Не волнуйтесь, — вздохнул Шеддерик. — Вам точно ничего не грозит. Ну, если только вы не решите убить Кинрика или рэту.

— А если я знаю кого-то, кто был бы не прочь их убить?

Шиона вновь потупила взгляд и даже прикусила губу, словно бы уже жалела о выскочившем признании. Этим она трогательно напомнила Темершану — рэта тоже частенько в минуты волнения обкусывала губы.

— Скажете мне?

— Но… это только догадка. Я слышала от слуги чеора Эммегила, что эта свадьба… свадьба наместника и рэты, мешает каким-то его планам.

Ну, это не новость — Эммегил лишь ждет момента, чтобы укрепить свои позиции. Но вот что это за момент и чем могла помешать свадьба?

Ах, конечно! Оружие в город хозяину Каннегу продал через подставное лицо именно он. Значит, он надеялся, что город его поддержит в случае гибели наместника. А вот гибель рэты вызовет обратный эффект. А сейчас, после свадьбы, устроить переворот избавившись от кого-то одного, стало невозможно.

Шеддерик снова мысленно похвалил себя, что вчера взял с собой и Кинрика и Темершану. Теперь Эммегилу будет еще сложнее настроить Тоненг против них.

— Он сказал что-то конкретное?

— Нет. Но… я могу спросить. Я ему, кажется, немного нравлюсь.

Этого не хватало. Девочка не умеет притворяться, а если будет задавать слишком много вопросов, то тоже рискует выпасть из окна. «Как неосторожно! Нужно было попросить слуг починить окна!».

— С этим лучше справится тайная управа. Но к вам у меня тоже будет одна просьба.

— Какая?

— У рэты мало подруг. А наместник не может все время быть рядом. И я тем более не могу. Приглядите, чтобы ей чего-нибудь не подсыпали тоже… от большой любви.

— Хорошо. Но знаете, благородный чеор…

— Что?

— Любовь все-таки существует. А то, что у вас сердце старика, и вы сами не можете ее испытывать, не значит, что все люди такие.

Шеддерик усмехнулся, и галантно предложил даме руку. Кажется, за время этого разговора она окончательно перестала его бояться.

А он действительно почувствовал себе старым-старым дедом. Который, может, и знал раньше, что такое эта их любовь, да только прочно запамятовал.

Все-таки, мальканка права. Спать иногда нужно. Даже если снятся преимущественно подвалы и палачи.

Спать нужно. Но уже не сегодня.