Невеста без места

Глава 4 Купала

Время поджимало.

Старая нянька, завидев княженку с Малкой, только руками всплеснула:

– Где же вы? Скорей уж…

– Да-да… – закивала Велька, резво взбегая по лестнице в горницы, – мы скоро, скоро…

Она уже успокоилась. И чего всполошилась, спрашивается? Подумаешь, парень в щеку поцеловал. Грозит поймать на шапку – видали таких! По всему выходило, что теряться, волноваться вообще было не надо. Ну, запамятовала про ленты с жемчугом, нехорошо, так следовало ловчее врать, а не теряться. А она до того забылась, что волшбу огненную показала чужакам, будто и впрямь была нужда! Хоть и мелкую волшбу, простенькое заклятье, бабка такое истинным пустяком считала, но люди непривычные пугаются, еще как. Когда, давно уже, Велька впервые показала Чаяне эти искорки, а еще как она лучину без огнива зажигать может, просто пальцами – так княгиня Дарица в ужасе была, чуть ли не под замок посадить Вельку хотела! Обошлось, князь-батюшка уладил, княгиня смирилась. Велела, правда, девкам ведра с водой держать возле Велькиной горницы, первое время так и делали, пока княгиня не успокоилась, не поняла, что никакого пожара падчерица не устроит…

А тут и не заметила, как искры бросила. Не то беда, что сестрины женихи видели, а то, что она забылась, волю потеряла! Бабка все твердила, что хуже нет, как волхве волю потерять!

Пусть бы уехали они быстрее, кариярцы эти.

Чаяна вон уже млеет от Иринея! И хорошо, и славно…

– Ох, прости, княженка! – Малка, расплетя Велькину косу и отложив в сторону ленты с жемчугом, теперь торопливо расчесывала ей волосы березовым гребнем.

Русалки кос не носят…

– Как он на тебя смотрел, княженка. Княжич этот, кариярский.

– Забавлялся, что ему, – уронила Велька равнодушно, – а если повезет, мы найдем среди них старшего нынче ночью.

– Ох, княженка! Старший – он же проклятый!

– Вот и узнаем, который проклятый. А точно ли один проклятый, не все? – усомнилась она вслух, пока горничная раздирала гребнем ее буйные кудри, – да осторожнее ты…

– Прости, княженка! А проклятый точно один. Нянька вчера сказывала у печки. Проклятье на самом князе и на наследнике. А что за проклятье, никто того не знает.

– Слушай, ну странно это, – Велька задумчиво потерла нос, – все знают про проклятье, но не знают, в чем оно! Все его боятся, говорят, что злое, родниться с кариярцами не хотят. Так?

– Так, княженка. Только роднятся с ними все равно. Кариярское княжество богатое, говорят, большое…

Те четверо красивых и веселых парней не казались ни несчастными, ни хоть как-то удрученными судьбой.

– Может, болезнь какая? Смерть ранняя? Так князь их человек немолодой, верно. А что тогда? Какой-нибудь запрет? Что еще нянька говорила, а, Малушка?

– Еще говорила… А вот: на войну и даже в полюдье их князь сам не ходит! И наследник его тоже. Как надо вести войско, так воеводой кто-то из княжьих братьев идет или из бояр. Это только странно, а остальное по-обычному. Так нянька сказывала, княженка.

– Гм… – вздохнула Велька, – и сидит, выходит, князь в Карияре безвылазно? Но так не бывает, какой же он тогда князь. Может, просто сам князь хворый, а наследник… ведь неизвестно, кто он. Откуда известно, что наследник с войском не ходит?

– Так свои-то не могут не знать, княженка, – понизила голос девка и, нагнувшись к уху Вельки, вовсе зашептала: – Князь наш, батюшка твой, вечор[10] бояр собирал ближних, да не в палате, а в своей горнице. И будто бы боярину Вуйко Мареничу поручил к себе в гости зазвать того боярина кариярского, что с княжичами приехал, подпоить его да вызнать про проклятье.

– И что?..

– Да ничего, княженка, больше не знаю! И про это… так, шепоток слышала, уж ты меня не выдай!

– Ясно, что не выдам. Ты вот что, Малушка, когда мне нянька чашку с отваром подаст, отвлеки ее. Мне отвара нынче не надобно. Сделаешь? – Велька сняла шнурок с оберегами, положила в шкатулку.

Не положено русалке людских оберегов.

И рубаха ее чистая, без вышивки, белая как морозный снег, потому что на том снегу и белили полотно для нее в прошлую, на редкость злую, зиму.

– Как же можно, княженка?! – вскинулась девка.

– А так, – отрезала Велька, – если я под русальим дурманом буду, как смогу волхвовать? Да не бойся. Думаешь, поймают меня? Ни за что не дамся. Давай, садись, я тебе волосы расчешу, быстрее будет, – она вскочила, усадила горничную на свой табурет и принялась расплетать той косу…

Все уже ушли со двора, остались только девушки в русальих рубахах, несколько старух и совсем дряхлый дед, которому ходить было невмочь. И так в любом дворе, весь город, почитай, собрался на высоком речном берегу. На Купалу добрые люди дома не сидят.

Чаяна молча стояла у гульбища, дожидалась, когда волхва из Ладиного капища с помощью старух закончит готовить отвар. Как все, босая и в белой русальей рубахе, с гладко расчесанными волосами, в которых – ни нитки, не то что ленты, и переплетенными длинные пряди быть не должны. Кругом нее толпились девки, не только с княжьего двора, а со всей улицы и переулочков, не в каждом же дворе русалий отвар варить. У всех белые рубахи, гладко стекающие на спину волосы. Шума-гама не было, но многие переговаривались, пересмеивались, хоть и тихонько – праздник же, да какой! Грустить вроде причины нет. На княжну поглядывали. Княжна и боярышни мало отличались нынче от собственных сенных девок, разве что руками маленькими и слишком белыми. Русалкам это безразлично. Главное – ни оберега, ни даже малой бусины и ни одной цветной нитки! А то не вселится в девку русалий дух, другие русалки заметят чужую, защекотать могут, разума лишить, а то и побить. Старухи так говорят…

Русалок в реках и озерах видимо-невидимо, а воплощаться не каждая из них способна. Потому и приходят девушки-невесты к речке, ничем не защищенные, чтобы на короткое время дать русалкам тела, принять в себя русалий дух, надеть подаренный людьми венок и побегать по зеленой траве, подышать пряным воздухом купальской ночи, полностью отдаться нечеловеческому, исступленному неистовству – потому что в последний раз в этом году дано Даждьбоговым дочкам погулять на земле. Так всегда было, так предками заповедано. Погуляют и спокойно уйдут, а вернутся с Лелей будущей весной.

Говорят, если какая-то девка не выйдет к реке, не захочет отдать себя русалке, то и какая-то из русалок не сможет или не захочет покинуть человечий мир, останется больше срока, а с ней и другие. Или, того хуже, все захотят вернуться, а им оставаться нельзя, их время прошло.

Говорят еще, что однажды, когда мор страшный пришел из низовий Верилы и прокатился много выше Верилога, не отпраздновали Купалу как должно. Хоть волхвы из капища и старались, огни жгли и жертвы принесли, а не ушли русалки. Тем летом на каждом поле находили потоптанное жито, и урожай собрали совсем маленький. Русалки это не со зла, не могут они иначе, живут они так, по-своему, не по-человечьи. А отчего да почему? Этого Велька не знала, да и мало кто взялся бы объяснять. От бабки Аленьи ничего добиться не удалось, только что в том краю, где она родилась, русальих игрищ на Купалу не было. Стало быть, иной какой-то ряд был в тех местах у людей с водяными и лесными девками.

Еще говорят, что на Купалу нельзя русалок разглядывать, а пересчитывать подавно, потому что их непременно окажется больше, чем человечьих девушек, спустившихся к реке. И венков плетут и вешают на прибрежные кусты больше. Потому что некоторые их них, русалок, могут принять собственное воплощение и чужое им не нужно, в своем и выйдут гулять на бережок и бегать по траве. И вообще, не стоит, говорят, приглядываться к тем, кто пляшет у купальих костров, помимо русалок, и леший может из леса выйти на огонек, и болотник с болотницей, и водяной из омута выползти, да и мало ли кто еще! Кикиморы вон страсть как любят среди людей на праздниках поплясать да блинков-пирожков отведать, а у редкой из них хватит силы пригожей девкой или бабой обернуться. Не нужно их, соседей, узнавать-признавать, а тем паче пугаться, не нравится им это…

Поспел наконец отвар, мутный, зеленовато-бурый, с резким, немного медовым запахом. Волхва махнула рукавом, и девушки всполошились, обступили няньку с волхвой, возившихся возле котла. Хоть и были все равны между собой этой ночью и друг от дружки не отличались, а первый ковшик отвара полагался Чаяне, княжеской дочке, она же поведет всю толпу «русалок» к реке. Следующий нянька зачерпнула для Вельки. И тут Малка вскрикнула и повалилась на землю, ее подхватили, стали поднимать, переполошились, и волхва подошла ближе, посмотреть, что случилось. Быстро сложив пальцы в отводящий глаза знак, Велька выплеснула отвар обратно в котел.

Молодец, Малка, надо будет потом чем-нибудь ее одарить. А русалок княженка не боялась. Она – да не убежит? Быть не может.

Через заднюю калитку Чаяна вышла со двора, Велька за ней, и другие девушки, выпившие отвар, потянулись следом. Не по главной улице ходят русалки к реке, а вот так, задами, среди кустов, а случайный прохожий, если угораздит его некстати подглядеть, отвернется, а то и ничком свалится, глаза и уши закрыв, или поторопится унести ноги. Не следует видеть русалок, пробирающихся к реке. Ворота были чуть приоткрыты, только чтобы одной девке выскользнуть. Стража, однако, на забороле[11] над воротами стояла, куда же без стражи – праздник праздником, а головы не теряй. Но и стражники тоже старательно делали вид, что совсем ничего не видят.

Чаяна держалась спокойно, ровно, глядела перед собой, будто ни до чего ей не было дела. Только уже внизу, у самой воды, оглянулась, нашла Велькину руку, сжала:

– Сестричка, ты все помнишь?

– Не бойся, не забыла, – отозвалась Велька, – а ты поиграй с русалками и за меня тоже.

– Что? – Чаяна удивленно обернулась. – Что ты говоришь?

В глазах у княжны появился блеск – может, оттого, что начинало действовать русалье снадобье.

– Тебе ведь Ириней по нраву? – Велька приблизилась к сестре вплотную. – Он?

– Он! – Чаяна тряхнула волосами. – Вот и хочу знать, он ли жених.

– А если нет? Все равно ведь покориться придется, пойдешь за кого укажут.

– Может, и придется, – Чаяна тихонько засмеялась, посмотрела загадочно, – а только, знаешь, еще материнское право есть. Отец отцом, а распоряжаться нами, дочками, только матушка вольна. Неужто не слыхала?

– Чтобы против батюшки, который слово дал?.. – удивилась Велька. – Сама-то веришь?..

– Ты, что ли, не поняла? – хмыкнула княжна. – Эх, сестричка, и чему тебя учили в твоей Сини болотной? Отдадут-то меня отдадут, батюшкино слово не воробей. Только матушка такие условия назначить может, что все по-своему повернет.

– Отправит их всех четверых незнамо куда незнамо за чем? – шутливо предположила Велька.

Кто же не знает эту кощуну[12], в которой отважный добрый молодец действительно отправлялся в мир незнаемый, то есть в навий, на изнанку, и самым чудесным образом добывал то, что следовало. Правда, ему в этом деле кто только ни помогал, но это ладно…

– Скажешь тоже! – хихикнула Чаяна. – Они незнамо куда уйдут, а мне тут дожидаться, пока не иссохну? Нет, такой глупости матушка не назначит, – она почему-то рассмеялась и отошла, затерялась среди девушек.

Вот как, значит. Княгиня что-то придумала и дочку обнадежила, и плакать той расхотелось, а еще и княжич понравился…

Теперь почти все «русалки» собрались на берегу, хотя некоторые, запоздавшие, еще спускались, прячась за кустами, густо покрывавшими склон. Кто-то запел песню, ее подхватили, а несколько девушек затеяли игру в догонялки. Особо разгуляться тут было негде, с одной стороны – склон, с другой – река, а между ними узкая полоса травы и камней, а у воды – гладкий твердый песок, по которому только и можно побегать. Слева к самому песку подступал высокий рогоз, справа все ивняком поросло. Как раз такое место, чтобы и русалки раньше времени на людей не глядели, и люди на них. Люди, конечно, и не глядят в сторону речки, знают ведь, что нельзя. А русалкам кто запретит? И побегать, попеть, посмеяться – кто? И бегали, и пели, и смеялись, и «ручеек» затеяли – не скучать же русалкам. Наверху, над обрывом, у людей, уже пели, гусли звенели, и кудес[13] где-то вдали зарокотал – там было весело, но и тут, у воды, нескучно.

На месте уже никто не стоял – русалий отвар разгорячил кровь, хотелось танцевать, смеяться. Велька отлично помнила, как это – себя не теряешь, нет, просто весело. А потом, когда выбегаешь к кострам, торопясь ухватить с расстеленных на траве скатертей угощение и прорваться через цепь парней к лесу, когда ловить тебя начинают, когда уворачиваешься, отмахиваешься от цепких рук пучком гибких прутьев, а лучше – крапивы, и вертишься, дразнишь так и этак, – ох, что начинается. Как они защекотали в прошлый раз одного не слишком прыткого паренька, у того даже смеяться мочи не стало, без чувств лежал. Велька после встречала его в городе – ничего, жив-здоров остался. А не надо выходить русалок гонять, если слабенький! И таких Велька встречала после праздника в городе, у кого руки исхлестаны и на щеках крапивные ожоги – понятно отчего. И Велька отлично помнила в лицо тех, кому именно досталось от нее крапивным веником. Но обиженных не было. Дело такое, обычай, над этими «ранами» посмеивались, ими даже гордились. Это в кустах отсидеться – мало чести.

А румяное солнце тем временем совсем спустилось, разведя в обе стороны свои огненные облака-покрывала, вот-вот коснется земли нижним краем.

Вот и коснулось…

«Русалки» поуспокоились, сбились потеснее, их разом вдруг стало словно меньше. По сторонам каждая старалась не глядеть – а ну как мелькнет рядом лицо нездешнее, вовсе не знакомое? Смотрели вверх, на обрыв, где разожгут купальские костры. Но сначала колесо огненное спустят с горы в реку. Там стало тихо, петь, шуметь перестали. Скоро уже, вот-вот…

Наверное, князь-батюшка вдвоем с волхвом уже взялись выбивать огонь особым кресалом, что в капище хранится и достается только по большим случаям.

А солнышко уходило, пряталось за земную твердь, и река вдали пылала рыжим, и облака над ней, до самого восхода, тоже пылали. Ох, красота какая!

Вот и нет солнышка, ушло, пропало, только облака пламенеющие сгрудились над его подземными хоромами. До настоящей темноты еще осталось время, но уже мало его совсем…

И тут же на горе над рекой вспыхнуло огромное огненное колесо, заполыхало ярко, одобрительные, радостные крики донеслись сверху. Хорошо, когда колесо загорается так ярко и сразу. Вот в него просунули длинную оглоблю, чтобы катить вниз. Кто же покатит? Отец с кем-то из гостей-княжичей? Что будущему зятю дадут один конец оглобли, испытать его силу и удачу – это без сомнения, за второй полагается взяться князю или его сыну. Велька видела, как отец скатывал колесо вдвоем со старшим братом, и оба брата сами – чтобы удачу княжичей испытать, и все всегда ладно выходило.

Вот покатилось колесо, видны были лишь человеческие фигуры, бегущие рядом и держащие оглоблю за концы. А все, и «русалки» тоже, дыхание затаили – неужто оступится кто из них? Это серьезно. Если гость, то ему могут и не дать нынче невесту. Если свой князь – плохой год ждет Верилог, одна надежда, что волхвы разберутся вовремя, как дело поправить и вернуть божью милость.

Ровно, как по ниточке, рассыпая искры, докатилось огненное колесо до самого края утеса, что нависло над рекой, над бездонным, говорят, омутом, и рухнуло в воду. Под радостные крики – добрая примета! И Верилогу можно ждать хорошего, и княжне, отдаваемой на чужбину. А ведь шептались уже по городу, что в проклятый, дескать, род отдавать, как так, не потерял ли разум батюшка-князь? А оказывается, что, может, оно и нестрашно…

Велька услышала, как радостно засмеялась за ее плечом Чаяна и подхватили остальные девушки. А тем временем предстоял еще один обряд, куда как важный.

Застучал, запел кудес, и девы-русалки примолкли. По жребию выбирали волхвы ту, что медленно шла сейчас к берегу, где только что рухнуло в реку огненное колесо. Каждая понимала, что это и ее судьбой могло стать. Девушка медленно шла в окружении волхвов, ступала плавно, как во сне, прижимая к себе расписной ковш с хмельным медом. Одета она была не по-русальи, в богато расшитую рубаху, красную клетчатую поневу с девичьей каймой по низу. Лицо ее скрывал тончайший белый плат невесты, опущенный ниже плеч, поверх него – шитый бисером девичий венчик. Невеста, да, но ее жених не ходит по земле, не станет гонять русалок, не поцелует ее горячо. Хотя, что доподлинно известно про этого ее жениха? Ничего. Может, и другой парень, ею любимый, стоит сейчас в толпе парней, не ведая, кто идет под платом, и не замирает у него сердце, узнает он обо всем после…

Ну да, может, и обойдется. Чаще всего и обходится, вернется потом потихоньку купальская невеста к людям, не всякий раз водяной хозяин девку себе забирает. О третьем годе вот забрал, и еще раньше тоже было, а чаще – нет…

Тут заранее не догадаешься. Как бы хорошо ни плавала девка в речке в обычные дни, из этого омута выплывет ли – не от нее зависит. Выплывет – хорошо, родня тихо порадуется и не упомянет никогда, что была дочка купальской невестой. Нет – по ней плакать, голосить не станут, и на краду[14] положить будет нечего.

Старший волхв легонько подтолкнул невесту, она шагнула и тихо, без крика упала в реку, плеснула вода, и круги пошли. И все. Люди отпрянули от края, поспешно разошлись. Дальше – дело не людское…

Девушки-русалки переговаривались, пересмеивались, кое-кто начал уже карабкаться вверх по склону. А там, наверху, один за другим стали по берегу вспыхивать купальские костры, зажженные от того самого священного огня, частица которого утонула в Вериле.

Чаяна, уже в венке из цветов и трав, побежала по склону вверх, Велька за ней, тоже не забыв прихватить с ближнего куста венок попышнее. Но некстати подол рубахи зацепился за куст и угрожающе затрещал. Пришлось остановиться и отцеплять, не хватало еще рубаху изорвать в самом начале! В прежние разы, кстати, не было с ней такого, взлетала по склону ног не чуя, и никакие кусты мешать не пытались. А нынче она не русалка…

Велька оказалась наверху в числе последних. Уже стемнело, и купальский костер, казалось, горел так ярко, как никогда не горит огонь в иное время. Вокруг костра крутился русалий хоровод, быстро, очень быстро, девушки не пели, только смеялись, кричали что-то. Ничего, придет время и для песен.

Разорвав чьи-то сцепленные руки, Велька вошла в хоровод и побежала вокруг костра. Пламя бушевало, искры летели в черное небо, русалки веселились, но близко к костру не приближались – боятся они, русалки, большого огня. А Велька, вырвавшись из крепких чужих рук, вбежала внутрь круга и оказалась там, где жарко, очень жарко. И весело было, так весело! Хоть не пила она отвар, но общие кураж и веселье, чары купальской ночи разожгли кровь, ей хотелось визжать, прыгать, смеяться. Рядом зарокотал кудес, и Велька закружилась в быстром, неистовом танце, кружилась, кружилась, приближаясь к костру ближе, ближе…

Смолк кудес, и она опомнилась, отступила.

А в костре… Там, в самой глубине огня, метались огненные птицы, и звали ее неслышно, и девки огненные, крошечные, с ладошку, кружились, смеялись и руки протягивали, звали, так звали! Как русалки, только огненные, им тоже было весело, и никто-то, кроме Вельки, не видел их…

Да ведь и она не видела! Морок это, просто морок огненный! Она ведь среди русалок, и без оберегов, без защиты, которую отвар заговоренный дает, вот и морочит ее, что только дотянется. Ничего. Ее никаким морокам так просто не взять!

Велька сделала отвращающий знак пальцами и побежала за девушками, разомкнувшими хоровод, прочь от костра, туда, где путь к лесу преграждали выстроившиеся длинной цепью парни. Теперь, после пляски у костра, ей хотелось бегать по лесу, хотелось не отставать от других русалок, хотелось веселиться, а кровь в жилах словно пенилась и играла, как молодой мед. Она почти позабыла, что ей убегать как раз не надо, ей надо спрятаться где-нибудь в потемках да тенью невидимой пробраться туда, где сидит батюшка с ближними гостями, чтобы подсмотреть кое-что, ей интересное…

Ничего, успеется, все успеется! Ночь ведь купальская долгая-долгая… хоть и самая короткая она за лето, а все успеется!

Оттуда, где стояли парни, уже доносился смех, возгласы, звуки возни, возмущенные крики, а подале – чей-то пронзительный визг и треск кустов. Живая цепь, преграждающая путь, уже разбилась, и Велька вбежала под деревья, не встретив преграды, и тут же пришлось с визгом уворачиваться от чьих-то ловких рук. А с другой стороны тоже выскочили темные фигуры, и она чуть не попалась, но другие «русалки», вооруженные крапивными вениками, пришли на помощь, и она благополучно сбежала. Чтобы оказаться прямо посреди крапивных зарослей, сразу ощутив под ногами жгучий ковер, и это здорово! Велька тут же нарвала себе веник, завернув стебли в большой лист, и помчалась туда, где слышала визг – какую-то «русалку» догоняли сразу трое парней…

Зря, что ли, руки обожгла, ломая крапиву?

Не догнали их, конечно. Но одному из преследователей, самому настырному, от обеих досталось жгучего угощения. Велька ее, эту другую девку, которой помогла, не узнала, да и не старалась узнать! В конце концов они трое, «русалки» и парень, разбежались в разные стороны, и… Велька вдруг оказалась одна.

Совсем одна.

Тихо стало, шум остался где-то далеко. Хорошо, что все же остался, а то и растеряться можно, куда ни глянь – лес глухой, ночной. И звуки леса исконные стали слышны: скрип дерева, крик какой-то птицы в кустах и уханье совы неподалеку. И жутко стало, подумалось, что вот сейчас покажется кто-то из кустов… леший?

Ничего, сейчас она просто постоит, отдохнет немного, осмотрится и поймет, куда забралась…

Велька тяжело дышала, чувствуя, как навалилась усталость, даже шевельнуться не хотелось.

Слишком ранняя усталость! Выпей она русальего отвара – еще носилась бы по лесу.

Ничего, просто отдохнуть всего-то и нужно. Оглядываясь, она стала узнавать место, старые березы, а если еще немного влево пройти, будет кривая береза с большим дуплом. Значит, чтобы к Русальему озеру выйти, надо взять правее. Все они, «русалки», в конце концов выйдут в этому озеру, чтобы искупаться в его холодной черной воде и отпустить русалок восвояси, потому что в этом озере и скрыт проход в их навий мир.

Ей, Вельке, можно и не купаться нынче, она ведь отвар не пила, она не русалка. Но – кто знает? Вон как по лесу ей славно бегалось! Может, взяла ее русалка и без отвара? Значит, надо идти. Вот немного еще постоять, прислонившись к березе, совсем немного…

Луна выглянула полностью, стало светлее, зато тени меж деревьями легли чернее, гуще.

И вдруг – Велька даже вскрикнуть не успела – кто-то большой возник, выдвинулся из-за ее спины, неслышно, как тень, и крепко ее обнял, стиснул так, что и не пошевелиться. Она только вздохнула судорожно, дернулась, да куда там! И травы из ее венка, смятые его рукой, запахли необычайно пряно и резко.

Леший?

Нет. Человек.

Кричать – какой смысл? Да и крикнуть она бы не смогла, только замычать, потому что одной ладонью он крепко прижал ее лицом к своей груди, а держал, значит, всего лишь одной рукой – да точно ли у него их всего две, почему будто связанная крепко?

– Тихо, лиска, тихо, – шепотом попросил он, склоняясь к самому ее уху. – Поймал я тебя все-таки. Обещай не шуметь – отпущу.

Лиска?! Ириней звал ее лисой и обещал поймать на шапку. А еще раньше назвал белкой.

Но это был не Ириней, точно не Ириней, и голос не его, и вообще…

Не он.

– Не станешь кричать?

Как будто это было важно – не кричать в лесу в купальскую ночь!

Велька отрицательно мотнула головой, и крепкие объятия тут же ослабли, парень отодвинулся, дал на себя взглянуть, благо луна светила не скупясь.

Незнакомый.

– Не бойся меня, – добавил, – не обижу. И другим не позволю.

Ох ты ж…

– А если я тебя обижу? – лукаво предположила Велька. – Ты, что ли, русалок не боишься?

Она с интересом поглядывала на парня. Высокий, здоровый, широкоплечий, таких в кмети берут, да не куда-нибудь, а в ближнюю дружину. А рубаха холщовая, и не поймешь в потемках, какого цвета, но – крашеная. Вышивка по вороту и рукавам широкой каймой, света маловато, чтобы ее разглядеть. Но вроде не по-здешнему шито. Волосы не темные и не совсем светлые.

Лицо… Хорошее лицо. Вроде не такой красавец, как, к примеру, кариярский княжич Ириней, но хотелось глядеть и глядеть…

Парень только улыбался.

– Поймал я тебя, русалка. Теперь не отпущу.

Нагнулся и быстро поцеловал в щеку, потом в другую, губы его были сухие и горячие. Велька только вздохнула глубоко, не отстраняясь, удивившись попутно – ну надо же, а хорошо как! Приятно…

А сова продолжала ухать, теперь еще ближе.

Морок, что ли, продолжается? Или другой вот-вот затянет, морочней прежнего? А что, нынче ночью все возможно.

– Ты не такая, как они, – сказал парень, показав кивком куда-то далеко. – Я имею в виду, не такая, как все девки в этом лесу.

– На кикимору похожа? – уточнила Велька, наморщив нос. – Или на болотницу?

Парень засмеялся весело, глаза блеснули.

– На русалку! Но не она. Говорю же – не такая.

Вообще-то, он был прав. Отвар не пила – не такая. Но как догадался? Не спросишь – не узнаешь.

Она и спросила, лукаво взглянув исподлобья:

– А как ты догадался?

– Чую. Сейчас не могу точней сказать, а потом как-нибудь расскажу, – он легонько, почти не коснувшись, погладил ее по щеке. – Будет еще время, лиска.

Ишь ты! Время у него будет! В этом Велька очень сильно сомневалась.

– Человек ли ты? – спросила она требовательно, потихоньку сложив пальцы левой руки в знак, открывающий суть. – И имя свое назови!

Если он из навий, надо сбегать, пока не поздно.

Парень рассмеялся, ответил быстро, не запинаясь:

– Человек я, человек, кто ж еще. Меня Венко зовут. Мы… люди торговые, товары возим. Меха, булат… да чего только не возим. Мы удачливые, серебро в кошеле есть всегда, и невест выбираем, каких захотим. Но я свою вот только нашел, а как зовут ее – на знаю. Имя-то свое назови мне, а, лиска?

Да, он, и верно, человек. У Вельки отлегло от сердца.

– Зовут меня Велей, – не стала она отпираться, – только вряд ли я тебе невестой стану, купец, хоть всем ты хорош. Я тебе не подхожу.

– Подходишь-подходишь… – он придвинулся ближе, – даже не сомневайся. Веля, значит… мне нравится, как тебя зовут.

– Ну, как Светлые Боги рассудят, – вздохнула она, – а только пусти меня сейчас.

– Я русалку поймал и без поцелуя ее никуда не пущу, – он снова улыбался, глядя ей в глаза. – А потом и до рассвета не пущу. И пусть Светлые Боги судят!

Ну да, раз уж поймал…

Можно и не только целоваться. А на беду или на счастье, тут не угадаешь.

А ей от его взгляда хорошо было, тепло и радостно. Целовать ее сейчас его полное право. А вот что касается «до рассвета» – ой, вряд ли!

Но об этом она больше говорить не станет, пусть думает, что хочет.

– Так целуй, что же ты медлишь, – разрешила она.

Он другого приглашения ждать не стал, придвинулся, крепко обнял и нагнулся к ней, чуть приподнимая…

Губы его были такие же горячие, а поцелуй вышел долгий. Сладкий. Даже дышать стало невмочь, и то ли плакать захотелось, то ли смеяться, а по телу словно волны катались жаркие! И как чужое оно стало, тело, и легкое прямо до невозможности…

А парень, прервав поцелуй, стиснул ее так, что и дышать стало почти нельзя. И возражать не хотелось, убегать, прятаться – не хотелось…

Венко…

Имя у него такое, так и катается по языку, так и звенит. Венко, Венко…

Так и звала бы его, кричала бы: Венко!

А у нее дела, между прочим, обещание, сестре данное и не выполненное.

И вообще, княженка она! Княжеская дочь! Можно разве ей с купцом ночью по лесу гулять, даже если это не просто ночь, а Купала! Не обрадуется батюшка-князь такому зятю, это и без ворожбы ясно.

В голове прояснилось, вот и мысли разумные приходить стали. И до Русальего озера еще добраться надо.

– Пусти меня, Венко! – попросила она, стараясь заглянуть ему в глаза. – Очень прошу. Не надо больше ничего, Венко, – ах, как приятно было по имени его звать, – Венко, я ведь захочу – уйду. Хочешь убедиться? Лучше так пусти, – и, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку.

Ой, зря! Он опять к себе крепко прижал.

– Хочу, хочу посмотреть, как уйдешь! Только не уйдешь ведь!

Велька только хмыкнула. Видали мы таких, уверенных.

Дождавшись, когда он хватку ослабит, она тут же сложила пальцы одной руки в отводящий глаза знак, а на другую, мысленно проговорив нужные слова, тумана намотала, как пышную кудель, и бросила растерявшемуся парню в лицо, а сама проворно скрылась в густой тени меж березами. И бросилась бежать, продолжая твердить отводящее глаза заклинание, – если он и услышит ее шаги и треск веток, ни за что не поймет, откуда звуки доносятся.

Вот и славно.

Велька отдышалась, огляделась, довольно улыбнулась. Словно большой беды миновала!

Так и есть. Никак нельзя было допустить того, что между ними затевалось…

На озере почти все «русалки» уже собрались, кто в хороводе кружил вокруг старой березы, кто просто у воды сидел. Все так же шумно было, хоть то, первое, оживление прошло, девушки успели устать, и теперь мало кого из них тянуло бегать в салочки по берегу. Чаяна, поджав ноги, устроилась на большой коряге, наклонившейся над озером, словно мостки. Ее длинные волосы свисали почти до воды – ни дать ни взять настоящая Водяная Хозяйка, приглядывающая за тем, как резвятся на бережку ее подданные. Кто бы увидел – разум бы потерял…

Никто не увидит. Никто посторонний сюда не приходит и в обычный день, не то что на Купалу, когда ворота в Навий мир распахнуты. Место запретное для всех, кроме девок-русалок…

Княженку ждали, замахали руками, Чаяна сразу слезла с коряги, подбежала, обняла:

– Ну? Что долго, сестренка? Как, видела что?

– Погоди, не сразу, дай срок, все будет, – отмахнулась Велька.

А от озерной воды таким холодом несло, прямо убежать захотелось да в шубу завернуться!

– Ладно, – кивнула Чаяна и, замахав руками, повернулась к озеру, – пора, сестрицы, Водяной Хозяин ждет! Встречай в гости, Водяной Хозяин, отворяй, пусти нас в свои сени, свое забирай, а наше обратно отдай! Тебе на радость, нам на здоровье! Тебе на утеху, а нам на достаток! – прокричала она положенные слова и, сняв венок, швырнула его в гладкую черную воду.

Рубаха ее, сброшенная в следующий миг, повисла на той же коряге, а сама княжна, подняв целую кучу брызг, вбежала в озеро и бросилась в воду, поплыла, и тут же ее примеру последовали остальные девушки, и озеро забурлило, вспенилось брызгами, закипело от белых девичьих тел.

А холодно все же как…

Раньше было иначе. Хотя вряд ли нынче озеро стало холоднее, чем бывало всегда в это время года.

Велька, уже без венка и рубашки, стояла у самой воды и не решалась шагнуть, хотя понимала, что нельзя медлить. Окунуться и выскочить, и хватит, а стоять и колебаться, привлекать удивленные взгляды – нельзя.

– Что ты? Не стой! – какая-то девушка, не узнавшая ее и принявшая за совсем молоденькую, впервые пришедшую к озеру, решила помочь и сильно толкнула сзади, и Велька полетела в воду.

Холодно!!!

Она попыталась плыть и даже нырнула, но все равно поскорее выбралась на берег, выжала волосы и натянула рубаху на мокрое тело. Полотенце бы!

Никогда, наверное, такого не было, чтобы русалки являлись на озеро с полотенцами! Ну так она и не русалка, теперь уж вовсе никаких в этом сомнений после озера-то. И согреться надо, пробежаться, что ли! И Велька, прикинув, в какой стороне речка и люди, бросилась бежать, петляя между деревьями. Подумаешь, пробежаться малость! И когда острая боль пронзила лодыжку, первым ее чувством было удивление: да что же это такое!

Ясное дело что! Ногу повредила. Русалки почему-то ноги не ранят, хоть носятся по лесу, себя не помня, а обычные, человеческие девки – запросто, особенно если в потемках.

Велька села, ощупывая ногу. Потом попробовала встать, держась за березу, подпрыгнула на одной ноге, попробовала осторожно идти.

Больно! Как же теперь до речки, до купальского костра добраться? А придется как-то! Скоро девушки пойдут здесь, можно будет позвать…

– Ну вот, лиска, снова и попалась.

Оглянулась она и чуть не упала, неловко опершись о больную ногу, – Венко стоял буквально в паре шагов.

– Откуда ты взялся?!

А он смеялся:

– Иди сюда. И не убегай больше, не убежишь! Да, и вот что: захочешь прогнать, я сам уйду. Только не торопись, это успеется.

Он шагнул к ней, и – Велька даже моргнула от удивления – накрыл ей плечи шерстяным плащом, и прижал к себе, согревая.

– А плащ где добыл, когда успел?! – продолжала она удивляться, поскольку ей казалось, что с момента их расставания прошло совсем немного времени.

– Рано тебе еще, лиска, мои секреты знать, – он нагнулся и легонько поцеловал ее в нос. – Ты грейся, а то не лиска, а лягушка холодная. От того холода лучше живым теплом отогреваться, сама ведь знаешь, а, волхвовка?

– Знаю, – шепнула она, – спасибо тебе.

Знать-то она знала, что это за холод, но на своей шкуре ощутила в первый раз, и могла ли подумать, что станет отогреваться после навьей студеной воды в объятиях иноземного купца. И стояла бы так, в его плаще, и прижимаясь к его груди, долго-долго, так хорошо стало, тепло.

– Ты вот что, – сказал он, – не ворожи больше. И не убегай, не бойся меня. Обещаю, что против твоей воли ничего не сделаю. Только что сама захочешь.

– Хорошо, – она кивнула.

Предложение ей нравилось, с какой стороны ни погляди: и не убегать, и ничего против ее воли не будет.

– Могу помочь, если хочешь. Тебе ведь надо помочь?

– С чего ты взял?

– Ты же не просто так нынче не такая, как все. Какой и тебе полагалось бы быть. Потому что волхвовать тебе сегодня хотелось. Да?

– Да, – не стала отпираться Велька. – Догадливый ты, Венко!

– А то. Ну, говори, чем помочь? Если поцелуев не пожалеешь. Уж не взыщи, без платы я не согласен.

– Договорились, – сразу согласилась Велька, такую плату ему она и сама бы охотно платила не считая, до утренней зари, по крайней мере.

– Я ногу подвернула, идти не могу. Может, сумеешь вправить?

– Сядь, – он тут же усадил ее на поваленное дерево, – эта нога?

Распухшую Велькину лодыжку он ощупал не спеша, со знанием дела, потом коротко дернул, она вскрикнула и тут же почувствовала, что нога в порядке и почти не болит.

– Погоди, боль уйму, – он держал ее ступню, покачивая, мягко поглаживал, и Велька с удивлением почувствовала, что боль уходит, исчезает вовсе.

– Ты как знахарка! – она улыбнулась. – Спасибо, Венко!

– Почему знахарка? Знахарь! Меня знахарь один и учил. В дороге да на войне такая наука всем нужна, – он помог ей подняться, – ну, ничего? Не болит?

Вместо ответа она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы и тут же спросила:

– Венко, ты в Карияре бывал?

– Я много где бывал, и там тоже.

– Видал кариярских княжичей?

– Ну, видал.

– Старшего среди них указать можешь?

Парень отрицательно мотнул головой.

– А про проклятье их слышал? – не отставала Велька.

Тот лишь пожал плечами.

– Да не особо.

– Ладно, – Велька вздохнула, – мне их сейчас всех четверых отыскать надо на луговине, где гулянье, и взглянуть, но так, чтобы они не заметили. С этим мне можешь помочь?

Венко помедлил, колеблясь, словно раздумывал, надо ли мешаться в такое дело. Но согласился:

– Отыщем-то легко. А что искать-то станешь, метку от проклятья, что ли? – догадался.

– Ну да, – не стала отпираться княженка, – любопытная я вишь какая. Хочу знать, на ком проклятье.

– А я жадный! – он усмехнулся. – Плату буду с тебя без счета брать!

– Возьмешь свою плату, помоги сначала!

– Ну, пошли, – он крепко взял ее за руку. – Да гляди, ступай легче, ногу береги…

Велька, хоть уже не мерзла, так и продолжала кутаться в его плащ. Прошли немного, потом он поднял ее на руки и понес, хоть она и пыталась протестовать, и ему, казалось, вовсе не было тяжело. А ей чем дальше, тем все невозможней было и думать о том, чтобы расстаться с ним на рассвете.

Наконец пришли, стали слышны звуки праздника, и купальский костер, не такой уж высокий, как поначалу, завиднелся меж деревьями. Венко поставил ее на землю.

– Жди меня тут, я быстро. Осмотрюсь, княжичей твоих найду.

Он вернулся скоро, поманил ее за собой:

– Пошли, лиска. Повезло, все четверо вместе сидят.

Они и сидели вместе, четверо кариярских княжичей, возле крошечного костерка, и мерцающий огонь хорошо освещал их, не обманешься. Все четверо были в похожих рубахах из красного шелка, золотом расшитых. А рядом, пятым, расположился молодой боярин Даробож, всегда добродушный и разговорчивый, лишь случится ему хлебнуть хмельного. Видно, и теперь он уже угостился как следует и увлеченно что-то рассказывал, а княжичи, тоже с чашами в руках, придвинулись к нему близко и слушали.

Велька видела их хорошо, а вот они их с Венко так просто не заметили бы, скрытых кустарником и еще темнотой, которая, отодвинувшись от костерка, еще больше сгустилась там, куда не попадал свет. Дополнительно глаза отводить и нужды не было.

Купец стал позади, обнимая Вельку за плечи, каждым движением заявляя свои права на пойманную «русалку».

И впрямь его руки казались горячими, очень горячими даже через толстый плащ, это мешало, не давало вспомнить, что ей, собственно, делать следует. Не просто суть парней этих надо увидеть, а метки колдовские, скрытые, а это непросто! Не каждый смог бы. Бабка Аленья могла. А у Вельки от бабкиных умений – лишь малая толика.

И Венко этот! Принялся еще шею ей целовать, волосы руками перебирая. Приятно, да, но как тут волхвовать?

Она мотнула головой:

– Погоди. Мешаешь.

Он со вздохом убрал руки, отодвинулся.

– Извини. Я подожду.

Эх, сбежать от него надо! А ведь не хочется. И пробовала ведь уже один раз…

Велька все же сосредоточилась, и слова заветные сказались, как надо. Она вгляделась, в каждого поочередно.

Ириней. Взъерошенный, растрепанный, веселый – что естественно, в такой-то праздник. На его рубахе по подолу – золотые птицы. Щека вроде поцарапана, видно, что не сидел степенно у скатерти, пока шло русалье веселье. А меток никаких на нем не видно.

Рядом с Иринеем тот, который Горибор. Он ростом чуток пониже и костью шире. Сидит задумчивый, чашу в руке покачивает, вроде боярина слушает. И на нем меток не видно.

Велемил. Заспорил о чем-то с боярином, потом из чаши отпил, засмеялся. Метка… есть какая-то. Но не такая! Эта осталась, потому что он лечился волшбой не так давно. Значит, опять не то.

Яробран. О, так он дремлет, оказывается, голову на руку уронив. Может, оттого, что медку того живительного хлебнул, тогда как остальные воздержались? А меток на нем тоже нет. Ни на ком, получается, нет? Как же так?

Венко опять придвинулся, склонился к ее уху:

– Ну что, разглядела, что хотела?

Велька досадливо мотнула головой.

– А нечего разглядывать! Венко! Но ведь неправда это. Как они скрыли? Кто-то помогает им, значит, колдун умелый какой-то.

Венко лишь плечами пожал.

– А может, тебе и не стоит лишнего о них знать, раз они того не хотят?

– Да любопытная я, говорю же!

– Что с ними не так, с княжичами?

– Хочу знать, который про́клятый, – призналась Велька.

Парень опять пожал плечами.

– И впрямь любопытная. А у кого длинный нос, тому его когда-нибудь дверью прищемят, так у нас говорят. Или на торгу оторвут, – он легонько щелкнул ее по носу, – а носик у тебя загляденье, жалко его будет.

– Да погоди ты, – отмахнулась Велька, напоследок еще вглядевшись.

Все уже. Совсем ничего было не видать, кроме самих парней, мирно сидящих у костра.

– Пойдем-ка, – Венко, приобняв, отвел ее в сторону, – ты поглядела, выполнил я твою просьбу?

– Не совсем, – усмехнулась она, понимая, чего он потребует теперь, – сначала ответь на вопрос, ладно? Ты ведь в Карияре бывал, кое-что слыхал? Вы, купцы, много всего знаете, что вас вроде и не касается? Скажешь, нет?

– Скажу, что да, – улыбнулся Венко, – на том стоим. Иногда лишнее знание и жизнь, и мошну бережет, дело наше такое, торговое. Это у князя советников много, а у купца только своя голова.

– Скажи, княжичей кариярских всего четверо? Или больше?

– Всего четверо, – не помедлил он с ответом, – не больше и не меньше.

– А старший среди них который – знаешь?

– Лет больше всего Велемилу. Другое не скажу. Пойди сама да и спроси у них, тебе ведь не впервой, я видел.

– Видел, это где же? – вскинулась Велька.

– Да сегодня утром, на торгу. Я и другое видел, что похуже будет! – Он крепко стиснул ее плечи. – Я про купцов лесованских, поняла, про кого?

– Лесованских, говоришь. А раньше мне сказали, что оборотни это.

– Ну да. Лесованью землю их зовут, а живут там как раз оборотни: рыси, волки, еще кое-кто. Арьи еще… остались. А те твои знакомцы… они волки. Старшего Касметом зовут, он волчью суть имеет, и он колдун. Тебе бы лучше его поостеречься. Не понимаешь почему? – он запрокинул ее голову, заглянул в глаза, как ни мало это было возможно в потемках. – Ты ведь арья на какую-то часть?

– Кто я? – удивилась Велька. – Я о таком народе не знаю.

– А знаки их на шее носишь, около сердца, где самому дорогому место. Что, совсем ничего про арьев не знаешь? А по облику твоему я бы еще сказал, что и рысья кровь в тебе есть, а может, лисья, но только чуть. Но я не слишком в этом разбираюсь.

– И арья какая-то я, и еще лиса или рысь! – Велька расхохоталась, от удивления, быть может. – Не страшно тебе меня в жены звать?

– А чего страшного? Какая ты есть, такая мне и полюбилась. Моя, не отдам никому, – он широко улыбнулся, так, что блеснули его глаза и белые зубы.

– И у меня не спросишь, пойду ли?

– Так тут твой ответ, на ладони, вижу я его. А у батюшки твоего спросим, как же без этого.

– Ах ты! – Велька хотела было рассердиться, но вместо этого опять рассмеялась. – Расскажи мне еще про арьев, что это за народ?

Бабка Аленья была пришлая, чужая, и никогда о прошлом своем не говорила. Значит, она арьей была и пришла из земли, называемой Лесованью, где жила поблизости от оборотней. И ее обереги ясно об этом говорят тому, кто знает…

– Арьи пришли в Лесовань позже оборотней, – заговорил он негромко, с расстановкой, иногда задумываясь, как бы получше сказать, – точнее, оборотни говорят, что жили там всегда. Арьи пришли и заняли землю, которая пустовала, местные боги и духи их приняли, дав им право на землю. Так говорят, я сам в таких вещах смыслю мало. Но народы, бывает, множатся, и им становится мало земли. Арьи не разрослись, остались слабым племенем. Их главная сила в огневой волшбе, хотя и немногие из них ею владеют. Но самые сильные Огневые Хозяйки были арьями. Их вроде осталось совсем мало, даже не Хозяек, а просто огневых волхвовок, даже слабеньких, которые лишь немного сильнее тебя. Все оборотни почитают Кару, огневую богиню, все в Лесном Краю ее почитают, и в Карияре, кстати, тоже. Потому что лес боится огня, ты же понимаешь. У оборотней редко рождаются свои Огневые Хозяйки, чаще их огневые волхвы – из арьев.

– Все равно не очень понятно, – вздохнула Велька. – Почему он, тот купец, вздумал предъявлять права на меня? С какой стати?

– Да-да, – Венко опять крепко ее обнял, – я хотел тебе сказать об этом, но позже. Тебе надо снять те знаки и никогда не надевать их. И не ходить больше на торг, неважно, одной или с кем-то. Хорошо бы Касмет просто забыл о тебе, мало ли арьев-полукровок можно где-нибудь встретить. А насчет его прав, знай, что некоторые роды арьев находятся под полной властью оборотней. Они проиграли войну. Они практически принадлежат оборотням, как рабы, ничего не могут решать за себя. Оборотень может взять любую женщину у арьев, если пожелает. И только благодаря огневым волхвовкам с арьями еще как-то считаются, их у них по-прежнему больше, чем где-то еще. А служат эти волхвовки оборотням-лесованам.

– Вот как, – Велька кусала губы, осмысливая услышанное.

Получается, бабка Аленья и ушла из родного племени, чтобы не быть холопкой у оборотней-волков! Она не рассказывала о своем народе, как будто и думать о нем забыла, отдала дочь в жены вериложскому князю, которому поручила и судьбу внучки, и умерла, ни о чем не беспокоясь. И вот ее прошлое настигло Вельку, потому что та стала носить ее обереги.

– Здесь не Лесовань эта! – Велька вскинула голову. – Здесь у него права нет меня тронуть, кем бы ни была для него моя бабка, мало ли! Он, лесован, не в жены ведь меня взять задумал, как считаешь?

– Не знаю. Мне ты вот сразу полюбилась, может, и ему тоже? – он погладил ее волосы, пропуская между пальцев пряди. – Но не ходи больше на торг, ни за каким делом, обещаешь мне? Обещай, а не то…

– А не то что?

– Я подумаю, стоит ли мне некоторые свои обещания помнить! Тогда уже моя будешь, а не ему по глупости достанешься!

– А ты, купец, подумал, что сказал?! – тут уж Велька изо всех сил постаралась рассердиться.

Хотела, но не получалось.

– Обещаю я, обещаю, – сказала она уверенно, – ты меня напугал, вряд ли кто сумел бы лучше! Ни шагу на порог, пока они в городе, волки эти.

Так-то в самые ближние дни Велька надеялась уехать домой, в Синь. Но теперь, одной, пускаться в такой путь что-то расхотелось. И ладно, побудет она в Верилоге, сестру проводит. Отец не откажет.

И чего ей бояться, в самом-то деле, в отцовских хоромах за высоким забором?

– Вот и хорошо, – он привлек ее к себе и осторожно поцеловал в губы. И вдруг спросил: – А скажи-ка мне, лиска моя, сколько княжон в Верилоге вашем славном?

Велька моргнула от удивления, так не ждала подобного вопроса. Но с собой справилась, улыбнулась:

– Как сколько княжон? Одна-единственная, Чаяна Велеславна. Это все знают.

– Понятно, – кивнул Венко, – княгиня только одна бывает, и дочки ее княжнами зовутся. Но, помимо княгини, у князя ведь и меньшицы могут быть? А меньшицыных дочек как у вас зовут? Княженками? – и голос его так звучал, словно Венко улыбался хитро.

Вот так вопрос! Велькино сердечко тревожно застучало. Почему он об этом спросил, о чем догадался?

– Должно быть, так, – согласилась она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – А в других местах иначе?

– По-всякому, – Венко огляделся, снял с нее плащ и бросил под куст, – мы еще через костер не прыгали, а ведь надо? Не удержу тебя, тогда и говори, что не гожусь в мужья!

– А моя нога?

– Говорю же, удержу!

– Тогда подожди, только венок сплету.

Тот русалий венок остался то ли у озера, то ли в нем, а выходить к костру следовало в новом. Ну да на венок много времени не требовалось, Велька его в два счета скрутила из гибких березовых веточек, добавив к ним тех трав, что нашлись под ногами. Чтобы веточки березовые сломать, повинилась перед березой, разрешения попросила, как положено. Та пошелестела ветвями, позволяя. К костру княженка шла в обнимку с Венко, и было легко и весело. Хотелось с ним прыгнуть, хотелось, чтобы удержал, чтобы сумели они не разжать рук над священным пламенем. Как будто ей и правда за Венко замуж идти!

Не идти, конечно. Только в кощунах случается, чтобы купец княжескую дочь в жены взял, да и там купец ради такого должен большой подвиг совершить, Жар-птицу поймать или молодильные яблоки украсть, при этом железные башмаки стоптать, и еще чего только он не должен! Но хоть помечтать – можно? До рассвета, не дольше?

Через костер они прыгнули ловко, перенеслись так, будто были одним целым. А Вельке показалось, что ее заслуги в том было мало, это Венко прыгал, крепко держа ее, а она просто позволила перенести себя через огонь. И тут же они отошли прочь, от шума, от гвалта и радостных криков, не только затем, чтобы дать место следующей паре, а просто чтобы уйти вместе, в этой праздничной суматохе им было больше нечего делать.

– Что, пора нам папоротников цвет поискать? – предложил Венко, снова мягко сжав ее в объятиях. – А ну как найдем, и клад нам откроется ценою в весь Верилог? Ты не бойся, милая, я обещания не забыл. А ты, кстати, поцелуи мне без счета обещала – не забыла?

– Сначала – папоротников цвет! Это ты хорошо придумал! – смеялась Велька.

А до рассвета все еще долго было, так долго, что, кажется, и не будет его в этой жизни, рассвета…

Рассвет, конечно, наступил, но жизнь словно и впрямь стала уже другая, следующая. Или, может, просто во сне Велька гуляла с парнем по ночному лесу, забыв про какие-то там цветки папоротника, которые мало кто из живых когда-нибудь видал. А потом они вышли к речному берегу, поодаль от праздничного гулянья, и устроились за ивняком, на поваленном дереве, которое оказалось на диво удобным, не хуже лавки в горнице – если при этом прижиматься плечом к широкой, теплой груди Венко. Они говорили о чем-то, уже и забылось о чем! И целовались, а потом опять говорили, и опять целовались. А потом она задремала, а когда открыла глаза – уже был рассвет. А Венко рядом не было.

Они не попрощались. И ни о чем не условились. Вот был Венко – и пропал, нет его!

– Ах, княженка! – над Велькой заботливо склонилась челядинка с княжьго двора. – Княгинюшка уж беспокоится, всех погнала тебя искать! Леший не заморочил ли? Всю ночь где-то пропадала!

– Все хорошо… Ветелка, – не сразу вспомнила Велька имя женщины. – А леший… Может, леший то и был.

– Ох, Матушка Макошь! – Ветелка, не теряя времени, споро опоясала княженку поневой, остро стрельнув глазами по подолу ее рубахи – леший-то леший, а мало ли что, туго затянула гашник, а на плечи ей набросила большой платок. – Все ли ладно, княженка? – она пытливо заглядывала Вельке в глаза.

– Да все хорошо, Ветелка, не было лешего, – улыбнулась Велька, – пошутила я. Это я заплутала что-то, а потом сама не знаю, как заснула. Все хорошо.

– Заплутала? Значит, все же леший! – всплеснула руками женщина. – Не подходил, не показывался? А может?.. Ох, княженка!

– Да нет же, нет! – Велька засмеялась и поняла, что вот теперь проснулась окончательно.

А что случилось этой ночью, того больше нет. А есть рассвет. И все то, что всегда было и, надо полагать, будет еще долго. Значит, теперь первейшее дело – это косу заплести…